Начинаем жить

Глава 12

Жизнь научила Веруню держать язык за зубами, а ушки на макушке. Жизнь потребовала от нее бдительности, обучила дипломатии. Жизнь учит, не жалея, школа ее обходится дорого, но никому без нее не обойтись, и каждый извлекает из нее свои особенные уроки, свой особенно ценный опыт. Тем эта школа и интересна.

Веруня из жизненной школы извлекла немало, уроки запомнила хорошо, они ей пригодились. Благодаря нажитому опыту она берегла себя в целости и сохранности и ценила необычайно высоко.

И вдруг… Все дипломатии, умения, соображения в один миг полетели к черту. Веруню подхватил счастливый могучий поток, и она подчинилась ему, лишь прислушиваясь и слушаясь, и все ей удавалось как нельзя лучше. Неведомым шестым или двадцать восьмым чувством она угадывала, что нужно сказать, что сделать, и попадала в точку.

В походке ее появилась необычайная легкость, в глазах — сияние, голова работала, как компьютер, отслеживая, фиксируя, анализируя поступающую информацию и тут же принимая самое удачное, самое точное решение.

Вадик только с восхищенным и благодарным изумлением посматривал на нее. Никогда в жизни у него не было такого помощника. Обычно все начинали с обсуждений, споров, вязли в мелочах, двигались еле-еле, а то и вовсе не двигались. Вера схватывала суть сложившейся ситуации, понимала, как хочет выйти из нее Вадик, брала на себя то, что могла исполнить, и исполняла безукоризненно.

А Вадик, с облегчением покончив с предыдущим, взялся за издание каталога выставки, которая только что прошла в Париже.

— Издать нужно как можно лучше. А как иначе? Это итог. Наш выход на мировую арену. Так и нужно подать работы наших художников. В дальнейшем мы будем пользоваться этим каталогом, как визитной карточкой. У меня такие планы, Верочка! Такие планы!

Он и сам не заметил, как Вера стала его энергичной и деятельной помощницей, и он первым делом делился с ней тем, что задумал.

А задумал он новую выставку, которая сначала пройдет в Москве, а потом поедет в Рим, Вечный город. Выставка должна быть концептуальной, а не коммерческой. Но разумеется, потом от нее можно будет ждать и коммерческих результатов. А вот концепцию надо будет еще нащупать. А пока смотреть и смотреть работы. Работы подскажут, выявят главный нерв.

Вера внимательно слушала, вникала.

— Смотреть, искать, формировать будущую выставку будем не спеша, а вот каталог нужно издать как можно скорее. По свежим следам.

Вера сказала:

— А почему бы не положить в основу каталога репортажи Александра Павловича? У него такие характеристики живые. Можно дать портрет художника, знакомство-характеристику и работы.

— Мысль гениальная! — оценил Вадим. Как он сам-то запамятовал об этих репортажах? Ведь Александр Павлович подарил ему газету. А почему Вера в курсе? Он сразу помрачнел и спросил: — А вы откуда о статье знаете?

— Мне ее Александр Павлович дал прочитать, мне понравилось, — с ласковой доброжелательностью отозвалась Вера.

Вадик не мог понять, какие отношения связывали Александра Павловича и Веру, но уж не любовные — точно, скорее всего родственные. Когда он сообразил, что родственные, сразу повеселел и сказал:

— Мысль хорошая. Обмозгуем. Только надо будет у автора разрешения спросить.

— Чего проще! — Вера улыбнулась. — Съездите в Посад и спросите. Я думаю, он обрадуется.

Слайды, которые Вера делала для каталога, уже ушедшего в типографию, оказались удачными. Теперь они вместе ездили по мастерским, отбирали, что войдет и что не войдет в парижский каталог, а заодно присматривались, подбирая материал для будущей выставки. И удивительное дело! Мнение Веры всегда совпадало с мнением Вадика, и при возникающих дискуссиях она поддерживала его твердо и решительно. Вадик сразу ощутил, насколько короче стали споры с коллегами-художниками, когда фотограф-профессионал высказывал свое веское мнение. Стали сговорчивее и типографщики. Вера могла поспорить с любым о профессиональных тонкостях, настоять на более дешевом варианте без потери качества. Даже денежные магнаты, без которых не обойтись, если хочешь довести проект до конца, даже чиновники, которые могут облегчить вопрос с помещением для выставки и транспортом, вели себя совершенно иначе, с тех пор как рядом с Вадиком появилась эффектная, уверенная в себе женщина, умеющая вовремя сказать веское слово. Вера незаметно взяла на себя много разной технической работы, освободив Вадику время для обивания порогов и вышибания денег для следующей выставки. Нельзя сказать, что подобные визиты доставляли молодому художнику удовольствие. Но Вадим давно уже не смешивал дело с удовольствиями.

После двух или трех походов вместе с Верой к чиновникам и денежным магнатам Вадик перестал ее брать с собой. Конечно, хамоватые толстяки размякали при виде Веры, но потом следовали предложения продолжить деловые переговоры в неформальной обстановке, и тогда у Вадика возникало такое свирепое желание немедленно стереть борова с сальным взглядом с лица земли, что ничего хорошего из дальнейшего разговора не могло выйти.

Между собой Вадик и Вера были по-прежнему на «вы», это «вы» поддерживало в каждом из них иллюзию чисто деловых отношений, избавляя от необходимости разбираться в собственных чувствах. Они занимались делом, ощущая ту особую счастливую близость, которая не требует ни утверждений, ни подтверждений, ни словесных признаний. Это была близость понимания, а не берущее за горло телесное влечение, от которого перехватывает дыхание, учащенно бьется сердце, темнеет в глазах, словом, наличествуют все признаки удушения. Влечение обычно заканчивается постелью и, если не поддержано сердечной нежностью, оставляет чувство опустошенности.

Вечерами Вера уезжала в Посад, Вадик провожал ее на вокзал. Пространство, на одном конце которого был Вадик, а на другом Вера, растягивалось до Посада, оставаясь целостным, общим, никому не доступным, кроме них. Синее сияние Вериных глаз сливалось для Вадика с мягким серебристо-синим сиянием камня с лебедем. Он не забывал, что Посад — особый город, вернувший ему прошлое, подаривший будущее, закольцевавший их.

В Вере появилась та охранительная грозная сила счастья, которая окутывала ее, как облако, и мгновенно давала понять любому охотнику до хорошеньких, что здесь успеха ему не дождаться. Но иной раз мужчины все-таки вступали с ней в разговор, разумеется, даже без намеков на комплименты и уж тем более без каких-либо посягательств, из одного только желания залучить и себе частичку чужого счастья. С такими Вера разговаривала снисходительно.

Виктор тоже почувствовал Верину счастливую силу, и ему после томительных дней, проведенных в ожидании — чуть ли не неделя ушла на то, чтобы договориться о встрече с Недоброво, — которое он скрашивал пивом, стало казаться, что он может обратить эту силу себе на пользу. Вера тратит ее не по адресу. Александр Павлович для нее староват. Своего мнения он не скрывал.

— Вер, а, Вер! — заводил он разговор, когда она садилась попить чайку перед сном. — Чего ты тут забыла? Наш старик, что ли, сам садок не польет? Польет.

Вера не отвечала. Отпивая по глоточку душистый горячий чай, она продолжала мысленный разговор с Вадиком. Виктор не унимался:

— Работаешь в городе, там и живи. Чего тебе каждый день туда-сюда мотаться? Или у тебя бабла на городскую квартиру не хватает? Ты скажи. Разберемся.

Вера продолжала молчать, прихлебывая душистый чай. Виктор начинал злиться и повышал голос:

— Дура ты, Верка! Умного совета послушать не хочешь! Не цепляйся за стариков, они тебя в могилу утянут. Жить надо с молодыми! Поняла?

Вера вставала из-за стола, мыла молча чашку и поднималась наверх к Александру Павловичу.

— Простите, что мешаю, — извинялась она. — Но я опять с тем же — выставите вы за дверь этого Виктора. Пока он тут в доме, мне, честное слово, неспокойно.

— Что, пристает? — рассеянно спрашивал Саня, продолжая думать о заковыристой фразе, а потом невольно думая, что жильцы ему и в самом деле мешают, отрывают от работы, не дают сосредоточиться. Вот сейчас Вера. Она хоть и о нем вроде бы печется, но ведь оторвала, нарушила плавное течение размышлений, а как потом трудно вновь войти в облако мерцающих смыслов, которые рано или поздно обретают форму единственного, необходимого слова. И он хотел от нее отмахнуться, поскорее ее успокоить, выставить за дверь ее, а не Виктора. И нехотя, продолжая думать о своем, прибавил: — Вы вот, Верочка, к Виктору плохо относитесь, а он ведь к вам хорошо. Я кое-что тут услышал нечаянно, снизу донеслось, и поэтому могу судить.

— Да не обо мне же речь! — возмутилась Вера. — Он вам навредить может. Украдет что-нибудь, сломает. Дом подожжет.

— Да неужели? Уже до этого дело дошло? — В голове у Сани сразу замерцал романный сюжет: влюбленный Виктор, доведенный ревностью до исступления, уничтожает поджогом дом соперника и его самого. И тут же усмехнулся — спасибо на этом, хоть в соперники попал, и то хлеб, а то ведь молодые на него уже как на пустое место стали смотреть. — Успокойтесь, Верочка, я не нахожу в Викторе никаких задатков Отелло.

— У вас все шутки! При чем тут Отелло? Ненадежный он, понимаете? Вот вы мне скажите, он машину вашу посмотрел?

— Не посмотрел.

— А я что говорю? Не посмотрел, потому что ничего в этом деле не смыслит. Если и работал в автосервисе, то мойщиком. Врет он на каждом шагу, вот что! А от вранья до мошенничества один шаг. Учудит что-нибудь, а вам расплачиваться. Понимаете?

— Понимаю, — кивнул головой Саня. — Поверьте, Верочка, он мне и самому не слишком нравится, пива больно много пьет и вам грубит. Но что же делать? Вот разберется со своими делами, тогда можно будет и выставлять. А сейчас куда он денется?

— Еще как денется! Вы только попробуйте! Я бы и сама его вытурила, но я тут не хозяйка. А приглядывать за ним мне сейчас, сами видите, некогда. Другое дело, если бы я по целым дням дома была и он у меня на глазах. А я теперь здесь и не бываю. У меня работа…

При слове «работа» синие глаза Веры так заискрились и засияли, что и Саня почувствовал что-то вроде ревности. Кому это так повезло? Неужели все-таки Севе?

— С Севой работаете? — не удержался он от вопроса.

— Нет, меня Вадим Вешников пригласил слайды для каталога делать. — И глаза Веры засияли совсем уж нестерпимым светом.

Вот это неожиданность! Саня вновь усмехнулся про себя: опять рядом с ним Вадик, и в Париже, и тут. Не зря их судьба сводит. И похолодел: а что, если у него на глазах разрешится та старинная семейная легенда о влюбленном барине и крепостной. Крепостной была Санина прабабка, а барчук был из Вешниковых. Вера, она тоже не из дворян. И как поведет себя Вадик? В Вериных чувствах Саня не сомневался — влюбленную девушку за версту видно, она идет и светится. Только если Вадим эту девушку обидит, Александр ему не спустит. Это точно. И по праву. Веру Александр Павлович с этого мига принял в близкие родственницы и никому в обиду давать не собирался. Но и мешать не собирался тоже. Наоборот, всеми силами хотел помочь. Вадик ему нравился — дельный, талантливый парень. Вот только как обстоит у него дело с сердцем? Но с Верой о Вадиме говорить не стал.

— Я и сам заметил, что у вас работы по горло, — согласился Саня, ловя синее сияние Вериных глаз. Ему пришла в голову еще одна мысль, он и сам не знал, хорошая или дурная. Скорее всего экспериментаторская. Но раз он тут и готов вступиться, то почему бы и не поэкспериментировать? И снова усмехнувшись, продолжал: — Я в связи с Виктором хочу сделать вам одно предложение…

Лицо у Веры изумленно вытянулось — какое еще предложение? Она всегда держала Александра Павловича за умного человека, а он? С чего это он вдруг вздумал связывать ее с Виктором? Она подобралась, приготовившись дать отпор и поставить на место обоих разом — и Александра Павловича, и непутевого Витька.

Александр Павлович наклонился к ней и зашептал что-то на ухо. И по мере того как Вера вникала в его шепот, лицо ее светлело и светлело, а глаза сияли все ярче.

— Ой, да неужели такое возможно? — спросила она.

— Запросто, — ответил Саня. — Сегодня уже поздно, а завтра-послезавтра сладим.

— А вы как же?

— Думаете, убьет?

— Не шутите так. Плохие шутки!

— А вы всерьез дурного не думайте. От плохих мыслей хорошего не бывает, по себе знаю.

— Да я только о хорошем и думаю! — опять засияла Вера.

— Вижу, — улыбнулся Саня и пожелал ей спокойной ночи.