Нация умных людей. История израильского экономического чуда

Глава 6. Промышленная политика, которая сработала

Рассказ о том, как Израиль пришел к своему нынешнему состоянию – к росту экономики в 50 раз за бо лет, – это не просто рассказ о характерных идиосинкразиях израильтян, о предприимчивости, проверенной на поле боя, или о случайных геополитических обстоятельствах. Этот рассказ должен также включать и влияние государственной политики, которой требовалось быть столь же адаптивной, что и вооруженные силы Израиля и его граждане, и которая должна была испытать столько же поворотов судьбы.

История израильской экономики – это один из двух больших скачков, разделенных периодом стагнации и гиперинфляции. Макроэкономическая политика государства сыграла важную роль сначала в ускорении роста страны, затем в его решительном развороте и, наконец, в его новом ускорении в таких темпах, каких даже правительство никак не ожидало.

Первый большой скачок произошел в 1948–1970 годах, когда валовой внутренний продукт на душу населения вырос почти вчетверо, а население страны утроилось, даже при том, что Израиль в это время участвовал в трех крупных войнах[102]. Второй скачок произошел в 1990 году и продолжается поныне, и на протяжении этого скачка страна трансформировалась из «сонной заводи» в ведущий центр глобальных инноваций. При этом были использованы совершенно другие, почти что противоположные средства: если в первый период рост был достигнут благодаря предприимчивому правительству, которое доминировало над маленьким и примитивным частным сектором; то во второй период рост был достигнут за счет бурного расцвета предпринимательского частного сектора, катализатором которого первоначально были действия правительства.

Истоки первого периода экономического роста можно проследить задолго до образования Израиля – вплоть до XIX столетия. Например, в 1880-х годах группа еврейских поселенцев пыталась построить сельскохозяйственное сообщество в основанном ими городке под названием Петах Тиква, в нескольких милях от нынешнего Тель-Авива. Сначала поселенцы жили в палатках, затем они наняли местных арабских сельских жителей и те построили им глинобитные хижины. Но когда шел дождь, эти постройки протекали даже больше, нежели палатки, а если здешняя река выходила из берегов, они попросту таяли. Некоторые из поселенцев болели малярией и дизентерией. Уже через несколько зим сбережения фермеров были израсходованы, пути к их поселению – размыты, а их семьи – измучены недоеданием.

Тем не менее в 1883 году дела пошли на лад. Франкоеврейский банкир и филантроп Эдмон де Ротшильд предоставил отчаянно необходимую финансовую поддержку. Сельскохозяйственный эксперт посоветовал поселенцам там, где разливы реки создавали болота, насадить эвкалипты. Корни этих деревьев быстро осушили болота. Случаев малярии стало намного меньше, и все больше семей приезжали на жительство в это растущее сообщество[103].

С начала 1920-х годов в течение десяти лет производительность труда в ишуве – сообществе евреев в Палестине до создания еврейского государства – выросла на 80 %, обеспечив четырехкратный росънационального продукта, в то время как еврейское население удвоилось по численности. Поразительно, что в 1931–1935 годах, в период глобальной депрессии, среднегодовой экономический рост у евреев и арабов в Палестине составлял соответственно 28 % и 14 %[104].

Небольшие сообщества, основанные поселенцами, – наподобие Петах Тиквы, никогда не смогли бы достичь такого взрывного роста сами по себе. К ним присоединялись волны новых иммигрантов, вносившие свой вклад не только численностью, но и своим пионерским духом, который перевернул экономику, изначально основывавшуюся на благотворительности.

Одним из этих иммигрантов был 20-летний юрист по имени Давид Грин, приехавший в 1906 году из Польши. По прибытии он изменил свое имя на более еврейское – Бен-Гурион, назвав себя в честь еврейского военачальника римской эпохи 70-х годов нашей эры, и быстро возвысился, став безусловным лидером ишувы. Израильский автор Амос Оз писал, что «в те ранние годы государства многие израильтяне видели в нем сочетание Моисея, Джорджа Вашингтона, Гарибальди и Всевышнего»[105].

Бен-Гурион был также первым национальным предпринимателем Израиля. Теодор Герцль смог концептуализировать видение еврейского суверенитета и начал «гальванизировать» евреев диаспоры вокруг романтического видения суверенного еврейского государства. Однако именно Бен-Гурион был тем, кто организовал это видение из идеи в функционирующее национальное государство. После Второй мировой войны Уинстон Черчилль описал генерала армии США Джорджа Маршалла как «организатора побед» объединенного командования. Если перефразировать Черчилля, Бен-Гурион был «организатором сионизма». Или, в терминах бизнеса, Бен-Гурион был «руководителем операций», действительно построившим страну.

Проблемы, которые стояли перед Бен-Гурионом в отношении операционного менеджмента и логистического планирования, были чрезвычайно сложны. Рассмотрите только одну проблему: как принять волны иммигрантов. С 1930-х годов до конца холокоста, когда миллионы европейских евреев были депортированы в концентрационные лагеря, некоторые из них сумели бежать в Палестину. Другим евреям, тем, которые сумели избежать лагерей, было отказано в убежище в разных странах, и они были вынуждены скрываться, зачастую в ужасающих условиях. После 1939 года британское правительство, осуществлявшее колониальное правление в Палестине, ввело драконовские ограничения в отношении иммиграции. Эта политика известна как «Белая бумага». Британские власти «завернули» почти всех, кто искал прибежища в Палестине.

В ответ Бен-Гурион организовал две, как казалось, противоречащие друг другу кампании. Сначала он вдохновил и организовал некоторых из примерно 18 тысяч евреев, которые жили в Палестине, отправиться обратно в Европу, чтобы вступить в «еврейские батальоны» британской армии и сражаться с нацистами. Одновременно он создал подпольное агентство, чьей задачей было тайно переправлять еврейских беженцев из Европы в Палестину, вопреки иммиграционной политике Великобритании. Таким образом, Бен-Гурион одновременно сражался в Европе вместе с британцами и действовал против британцев в Палестине.

Большинство исторических работ, посвященных той эпохе, делает упор на политической и военной борьбе, которая привела к основанию Израиля в 1948 году. Тогда же возник миф, окружающий экономическое измерение этой истории, в соответствии с которым Бен-Гурион был социалистом и что Израиль родился как вполне социалистическое государство.

Источники этого мифа понятны. Бен-Гурион находился в социалистическом окружении, характерном для его эпохи, и на него повлияли марксизм и русская революция 1917 года. Многие из евреев, которые прибыли из Советского Союза и Восточной Европы в Палестину до создания Израиля, были социалистами, и их влияние было значительным.

Однако Бен-Гурион был полностью сосредоточен на построении государства любыми средствами. У него не было достаточно терпения, чтобы экспериментировать с политикой, которая, как он был убежден, была просто создана для реализации марксистской идеологии. Бен-Гурион был классическим бицуистом: это слово из иврита, которое в вольном виде передается как «прагматик», но с большой долей качеств «активиста». Это слово означает человека, который попросту «заставляет вещи делаться».

Бицуизм – это сердце пионерского духа и предпринимательского драйва Израиля. «Назвать человека бицуистом – это значит сделать ему очень большой комплимент, – говорит писатель и редактор Леон Визельтир. – Бицуист – это строитель, ирригатор, пилот, воин, поселенец. Израильтяне так определяют этот социальный тип – жесткий, изобретательный, нетерпеливый, сардонический, эффективный, не думает долго, перед тем как что-то сделать, не нуждается в длительном сне»[106]. Визелтир описывает поколение пионеров; однако его слова подходят также и к тем, кто рискует всем для того, чтобы основать новую компанию. Битцуизм – это нить, которая тянется от тех, кто защищался от мародеров и осушал болота, к предпринимателям, которые убеждены, что они могут разрушить стереотипы и работать над тем, чтобы их мечты сбылись.

Для Бен-Гуриона центральной проблемой была разбросанность еврейского населения, которое однажды должно было стать Израилем. Он был убежден, что упор на программе колонизации был единственной возможностью гарантировать будущий суверенитет Израиля. Иначе на ненаселенные или слабо населенные области в один прекрасный день могут начать претендовать враги, которым легче было бы апеллировать к международному сообществу, если бы евреи были слабо представлены в этих спорных областях. Более того, плотные скопления людей в больших и малых городах – таких как Иерусалим, Тверия и Сафед – могут стать очевидными целями для вражеских военно-воздушных сил, что стало еще одной причиной для широкого рассредоточения людей по стране.

Бен-Гурион также понимал, что люди не поехали бы в недоразвитые районы, далеко от городских центров и базовой инфраструктуры, если бы правительство не взяло на себя руководство программой колонизации и не предоставило бы льготы для переселенцев. Он понимал, что частные капиталисты вряд ли бы взяли бы на себя риск таких усилий.

Однако такой интенсивный упор на развитии создал также и традицию «неформального» правительства, вмешивающегося в экономику. «Подвиги» Пинхаса Сапира были типичными. На протяжении 1960-1970-х годов Сапир служил в разное время министром финансов и министром торговли и промышленности. Его стиль менеджмента был настолько микро, что Сапир устанавливал различные обменные курсы иностранных валют для различных фабрик – это называлось «методом юо обменных курсов» – и отслеживал все эти обменные курсы, записывая их в небольшую черную тетрадь. Как рассказывал Моше Санбар, первый директор Банка Израиля, Сапир был известен тем, что у него были две тетрадки: «Одна из них была его собственным личным центральным бюро статистики: он требовал, чтобы руководители всех крупных фабрик давали ему отчет о том, сколько товара они продали, кому, сколько электричества было потрачено и прочее. Таким образом, он знал – задолго до того, как это покажет официальная статистика, – как работает экономика».

Санбар также убежден, что эта система могла бы работать только в условиях маленькой, борющейся и идеалистической нации: не существовало прозрачности действий правительства, однако «все политики тогда умирали в бедности. Они вмешивались в рынок и решали то, что считали нужным, но никогда ни один из них не присвоил ни единого цента»[107].

Краеугольным камнем первого большого скачка была радикальная и символичная социальная инновация, чье локальное и глобальное влияние было абсолютно непропорционально ее размеру, – кибуцы. Сегодня жители кибуцев – менее чем 2 % израильского населения – создают около 12 % национального экспорта.

Историки назвали кибуц «наиболее успешным коммунальным движением в мире»[108]. Однако в 1944 году, за четыре года до основания Израиля, только 16 тысяч человек жили в кибуцах («кибуц» означает «собрание» или «коллектив», во множественном числе «кибуцим»^ а члены кибуца называются «кибуцниками»). Кибуцы были созданы как сельскохозяйственные поселения, предполагающие для своих членов исключение частной собственности и достижение полного равенства. Их общее население выросло за последующие 20 лет до 80 тысяч человек, живущих в 250 поселениях, что составляет, кстати, только 4 % общего населения Израиля. Однако к настоящему времени выходцы из кибуцев составляют примерно 15 % членов кнессета – израильского парламента – и еще большую долю офицеров и летчиков Израиля. Одна четверть из 800 солдат израильской армии, погибших в Шестидневной войне 1967 года, были членами кибуцев – то есть доля погибших из их числа была в шесть раз больше, чем в целом по стране[109].

Хотя при упоминании социалистической коммуны на ум могут прийти образы богемной культуры, ранние кибуцы были очень мало на это похожи. Члены кибуцев являлись символами выносливости и неформальности, а их стремление к радикальному равенству породило одну из форм аскетизма. Известным примером этого был Абрам Херцфельд – лидер кибуцного движения в первые годы государства, который считал ватерклозеты неприемлемым декадентством. Даже в бедном и осажденном Израиле 1950-х годов, когда многие товары первой необходимости были по карточкам, в большинстве израильских поселений и городов ватерклозеты считались общепринятыми и необходимыми. Как гласит легенда, когда в кибуце был установлен первый туалет, Херцфельд лично разрушил его топором. К 1960-м годам даже Херцфельд не мог сопротивляться прогрессу, и в большинстве кибуцев установили ватерклозеты[110].

Кибуцы были гиперколлективным и гипердемократическим явлением. Каждый вопрос самоуправления – начиная с того, какие сельскохозяйственные культуры выращивать, и кончая тем, должны ли члены кибуца иметь телевизор, без конца обсуждался. Шимон Перес сказал нам: «В кибуцах не было полиции. Не было судов. Когда я был членом кибуца, не существовало частных денег. До моего появления не было даже частной почты. Приходила почта, и каждый мог ее читать».

Возможно, наиболее спорным явлением было то, что дети воспитывались сообща. При всех различиях почти все кибуцы имели «детские дома», где дети жили и воспитывались членами кибуца. В большинстве кибуцев дети видели своих родителей только несколько часов в день, но засыпали они вместе со своими сверстниками, а не в домах своих родителей.

Восхождение кибуцев было отчасти результатом сельскохозяйственного и технологического прорыва, который имел место в израильских кибуцах и в израильских университетах. Переход от исключительных трудностей, от непреклонной идеологии эпохи основателей, от обработки земли к современной индустрии может быть увиден на примере кибуца Хацерим. Этот кибуц вместе с другими десятью изолированными крошечными форпостами был основан однажды ночью в октябре 1946 года, когда хагана – еврейская милиция, существовавшая до основания государства, решила установить свое присутствие в стратегических точках на юге пустыни Негев. Когда рассвело, то прибывшие для строительства сообщества пять женщин и двадцать пять мужчин обнаружили, что находятся на бесплодной вершине холма посреди пустыни. Единственная акация виднелась на горизонте.

Потребовался год, прежде чем эта община сумела проложить б-дюймовую трубу, для того чтобы доставлять воду из района, который находился за 40 миль отсюда. Во время войны за независимость 1948 года кибуц был атакован и его водовод – перерезан. Земля была настолько засолена и настолько трудна в культивации, что к 1959 году члены кибуца обсуждали вопрос о закрытии Хацерима и переезде в более приспособленное для жизни место.

Однако сообщество решило остаться, поскольку стало ясно, что проблемы засоленности почвы были проблемами не только Хацерима, но и большинства земель в пустыне Негев. Двумя годами позже кибуцники сумели настолько промыть почву, чтобы можно было начать выращивать сельскохозяйственные культуры. Однако это было лишь началом экономического прорыва кибуца Хацерим и страны в целом.

В 1965 году инженер-ирригатор по имени Симха Бласс обратился к сообществу Хацерима с идеей изобретения, которое он хотел перевести-на коммерческую основу – капельной ирригацией. Это и стало началом того, что в конечном итоге стало Netafim – глобальной компанией по капельной ирригации.

Профессор Рикардо Хауссман возглавляет Центр по международному развитию Гарвардского университета и является бывшим министром по развитию в правительстве Венесуэлы. Он также является известным в мире специалистом по национальным экономическим моделям развития. В интервью с нами он сказал, что в каждой стране свои проблемы и ограничения, но что поражает в Израиле, так это то, что он умеет брать проблемы (как, например, недостаток воды) и превращать их в активы, в данном случае становясь лидером в области сельского хозяйства в пустынных районах, капельной ирригации и устранения засоленности почв. Кибуц Хацерим был пионером этого процесса на ранних стадиях. Экологические трудности, с которыми сталкивались кибуцы, обернулись в итоге высокой продуктивностью – примерно так же, как и проблемы безопасности Израиля. Крупные инвестиции в исследования и разработки для устранения проблем безопасности посредством высоких технологий – включая голосовые технологии, коммуникацию, оптику, оборудование, программное обеспечение и прочее – помогли стране начать быстрый рост, способствовали обучению и помогли поддерживать гражданский высокотехнологичный сектор.

Проблема страны, которая заключалась в том, что значительные территории были пустынными, превратилась в актив. Если посмотреть на Израиль сегодня, то нельзя не прийти в изумление, поскольку 95 % территории страны относится к категориям семиаридных, аридных и гипераридных (полусухих, сухих и сверхсухих) земель, если оценивать по годовому количеству осадков. Действительно, когда был основан Израиль, пустыня Негев простиралась на север вплоть до дороги между Иерусалимом и Тель-Авивом. Негев все еще является наиболее крупным регионом Израиля, но агрессия пустыни была отражена, ее северные окраины теперь покрыты сельскохозяйственными полями и лесопосадками. Многое из этого было достигнуто за счет инновативной политики в области использования воды, начиная с основания кибуца Хацерим. Теперь Израиль – мировой лидер по технологиям повторного использования воды – более 70 % воды собирается и используется повторно, что в три раза больше уровня, достигнутого Испанией, а она находится на втором месте после Израиля[111].

Кибуц Машаббе Саде в пустыне Негев пошел еще дальше: кибуцники нашли способ использовать воду, которая считалась неиспользуемой, не один раз, а дважды. Они выкопали колодец глубиной в десять длин футбольных полей – почти в полмили, и обнаружили горячую и соленую воду. Это не казалось великой находкой до тех пор, пока они не проконсультировались у профессора Самуэля Аппельбаума из университета имени Бен-Гуриона в Негеве, находящегося неподалеку. Он понял, что эта вода идеально подходит для тепловодной рыбы.

«Было непросто убедить людей, что рыборазведение в пустыне имеет смысл, – сказал Аппельбаум, ученый-ихтиолог, – но важно разоблачить идею, что пустыня является неплодородной, бесполезной землей»[112]. Кибуцники стали накачивать воду (температура которой 98 градусов по Цельсию!) в пруды, заселенные тиляпией, баррамунди, морским окунем и полосатым окунем для коммерческого разведения. После использования в прудах для разведения рыбы вода стала содержать продукты жизнедеятельности рыбы – являющиеся отличным удобрением! Эта вода стала использоваться для полива оливковых деревьев и финиковых пальм. Кибуц также нашел способ выращивать овощи и фрукты, которые поливались непосредственно из подземного водопровода.

Столетие назад Израиль был, как описывали его Марк Твен и другие путешественники, по большей части бесплодной бросовой землей. Теперь в Израиле 240 миллионов деревьев, миллионы из них посажены по одному, вне лесных массивов. Леса были разведены по всей стране, но наиболее крупный из них и наиболее невероятный называется Ятир.

В 1932 году Иосеф Вейц стал главным руководителем лесного хозяйства Еврейского национального фонда – организации, которая посвятила свою деятельность покупке земли и лесопосадкам на той территории, которая затем стала еврейским государством. Вейцу потребовалась более 30 лет, чтобы убедить свою собственную организацию и правительство, что нужно начать засаживать лесами холмы на краю пустыни Негев. Почти все считали, что это невозможно. Теперь эти леса насчитывают около четырех миллионов деревьев. На снимках со спутников этот лес четко виден как пятно, которое окружено пустыней и засушливыми землями, он стоит там, где по всем законам логики не должен существовать. FluxNet – координируемый НАСА глобальный проект исследований в области окружающей среды – собирает данные от более чем сотни башен наблюдения по всему миру. Одна башня расположена в лесу в семиаридной зоне – Ятир.

Лес Ятир выживает только за счет дождевой воды, хотя каждый год в этом месте выпадает только 280 мм осадков (примерно треть осадков, выпадающих в Далласе, Техас). Однако исследователи обнаружили, что деревья в этом лесу сами по себе растут быстрее, чем ожидалось, и что они впитывают столько же двуокиси углерода из атмосферы, сколько поглощают естественные леса, которые растут в умеренном климате.

Дан Якир – ученый из Вейцмановского института – руководит исследовательской станцией в Ятире. Якир говорит, что здешний лес – это свидетельство не только того, что деревья могут выживать в районах, которые большинство людей назвали бы пустыней, но и того, что лесопосадки лишь на 12 % всех семиаридных земель мира снизили бы содержание углерода в атмосфере на одну гигатонну в год – что равно годовому поступлению двуокиси углерода от более чем тысячи 500-мегаваттных электростанций, работающих на угле. Гигатонна поглощенного углерода могла бы составить один из семи «стабилизационных клиньев», которые, как говорят ученые, нужны для того, чтобы стабилизировать содержание углерода в атмосфере.

В декабре 2008 года Университет имени Бен-Гуриона принимал спонсированную ООН конференцию по противодействию наступлению пустынь – крупнейшую в мире из когда-либо проходивших. На эту конференцию прибыли специалисты из более чем 40 стран мира, они хотели увидеть все своими собственными глазами и понять, почему Израиль является единственной страной, где пустыня отступает[113].

История кибуцев – это только часть общей траектории израильской экономической революции. Независимо от того, была ли она социалистической, или нацеленной на развитие, или неким гибридом, экономический рекорд первых двадцати лет существования Израиля впечатляет. С 1950 по 1955 год израильская экономика росла на 13 % каждый год. Ее ежегодный рост оказался чуть ниже 10 % в 1960-х годах. Израильская экономика не только развивалась; она совершила то, что Хаусманн называет «лягушачьим скачком» – когда развивающаяся страна сокращает пропасть доходов на душу населения, пропасть, существующую между этой страной и первыми экономиками мира[114].

В то время как периоды экономического роста характерны для большинства стран, «лягушачьи скачки» таковыми не являются. Одна треть мировых экономик испытала период роста за последние 50 лет, но менее 10 % этих стран показали такой скачок. Израильская экономика, однако, повысила доход на душу населения по отношению к Соединенным Штатам с 25 % в 1950 до 60 % в 1970 году. Это означает, что Израиль более чем удвоил свой стандарт жизни по отношению к США в течение 20 лет[115].

В течение этого периода правительство не только не делало попыток стимулировать частное предпринимательство, но и всячески выражало враждебность по отношению к частной прибыли. Хотя некоторые из политических оппонентов правительства начали высказываться против его «тяжелой экономической руки» и политики, направленной против свободного рынка, эти критики находились в значительном меньшинстве. Если бы правительство ценило частную инициативу и искало бы способы «облегчить ее путь», то экономика, вероятно, росла бы даже быстрее.

В ретроспективе, однако, понятно, что экономические результаты Израиля отчасти имели место благодаря действиям правительства, а не вопреки им. На ранних этапах развития в условиях любой примитивной экономики имеются легко определяемые возможности для крупных инвестиций – дороги, системы водоснабжения, фабрики, порты, электрические сети и строительство домов. Массированные инвестиции Израиля в такие проекты, как, например, Национальные водопроводные сети, которые провели водопроводы от Галилейского моря на севере до иссушенных земель пустыни Негев на юге, стимулировали быстрый рост. Например, быстрое строительство домов в кибуцах вызвало рост строительной промышленности и коммунальных услуг. Однако не стоит обобщать: многие развивающиеся страны, вовлеченные в крупные инфраструктурные проекты, теряют огромные объемы правительственных фондов благодаря коррупции и неэффективности правительств. Израиль не является совершенным исключением из этого.

Хотя инфраструктурные проекты были, возможно, наиболее зримым элементом, более впечатляющим было целенаправленное создание отраслей как предпринимательских проектов, исходящее от правительства. Шимон Перес и Ал Швиммер – американец, который помог тайно переправить самолеты и оружие в Израиль во время войны за независимость – вместе мечтали о создании авиационной промышленности в Израиле. Они доложили об этой идее израильскому правительству в 1950-х годах, реакция была самая разная: от скепсиса до издевки. В то время такие важные рынки, как рынок молока и яиц, были все еще не насыщены, а тысячи только что прибывших беженцев жили в палатках, поэтому неудивительно, что большинство министров полагали, что Израиль никогда не сможет позволить себе такого проекта и не сможет его реализовать.

Но Перес имел влияние на Давида Бен-Гуриона и сумел убедить его. Израиль смог начать ремонт самолетов времен Второй мировой войны. Они запустили предприятие, которое в определенный момент стало самым большим работодателем в Израиле. Компания Bedek со временем стала Israel Aircraft Industries – глобальным лидером в этой области. Во время этой стадии развития Израиля частные предприниматели могли не быть столь важной составляющей, поскольку наиболее крупные и насущные потребности экономики были очевидны. Но система нарушилась, когда экономика стала более сложной. По словам израильского экономиста Якира Плеснера, когда правительство насытило экономику большими инфраструктурными затратами, тогда в отношении роста можно было рассчитывать только на предпринимателей: только они могли найти «ниши с относительными преимуществами»[116].

Переход от централизованного развития к экономике частного предпринимательства должен был произойти в середине 1960-х годов. Двадцатилетний период с 1946 по 1966 год, когда реализо вывалось большинство крупных инфраструктурных проектов, подходил к концу. В 1966 году без крупных инвестиционных целей Израиль впервые испытал почти нулевой экономический рост. Это должно было убедить правительство Израиля открыть экономику частным предприятиям. Однако необходимые реформы были заторможены Шестидневной войной. В течение одной недели с 6 июня 1967 года Израиль захватил Западный берег реки Иордан, сектор Газа, Синайский полуостров и Голанские высоты. Эта территория превышала тогдашний Израиль более чем в три раза.

Израильское правительство снова оказалось занято крупными инфраструктурными проектами. И поскольку армия нуждалась в установлении позиций на новых территориях, требовались большие средства для оборонительных укреплений, безопасности границ и других затратных инфраструктурных проектов. Это была программа еще одного громадного экономического «стимула». В результате с 1967 по 1968 год одни только инвестиции в строительное оборудование увеличились на 725 %. Военное время укрепило наихудшие инстинкты сил, ратующих за центральное планирование в Израиле.

Однако израильская экономика жила на время, взятое в кредит. Другая война шесть лет спустя – война Иом-Киппура в 1973 году – не привела к такому же экономическому росту. Израиль пострадал от тяжелых потерь (три тысячи убитых и намного больше раненых) и от огромного ущерба инфраструктуре. Армейские командиры, вынужденные мобилизовать огромное число резервистов, изъяли большую часть рабочей силы из экономики более чем на шесть месяцев. Такой массированный и продолжительный призыв парализовал и внес беспорядок в работу компаний и даже целых отраслей. Бизнес был обездвижен.

В любой нормальной экономической среде частный доход жителей страны испытал бы соответствующее снижение. Однако в Израиле этого не произошло. Правительство искусственно поддерживало уровень зарплат, и это привело к чрезвычайно высоким уровням государственного долга. Чтобы попытаться обуздать раздувающийся долг, уровень каждого налога, включая налоги на капитальные инвестиции, был повышен. Краткосрочный долг с высокими процентами использовался для того, чтобы финансировать дефицит, что, в свою очередь, повышало выплаты по кредитам.

Все это совпало со снижением уровня чистой иммиграции. Новые иммигранты всегда были ключевым ресурсом оживления в экономике Израиля. В период 1972–1973 годов наблюдался чистый приток иммиграции почти в сотню тысяч новых израильтян. Но это число снизилось до 14 тысяч в 1974 году и почти до нуля в 1975 году.

Государственная монополия на рынок капитала делала восстановление маловероятным, если вообще возможным. Вот как Банк Израиля описывал это время: «Участие правительства превышало все возможные пределы, которые известны для политически свободных государств». Государство само устанавливало условия и уровень процентов для каждого долгового и кредитного инструмента как для потребительских, так и для деловых кредитов. Коммерческие банки были вынуждены использовать большую часть своих депозитов для приобретения необсуждаемых государственных облигаций или для того, чтобы финансировать займы частного сектора на проекты, которые были указаны правительством[117].

Таковы были условия для израильской экономики в течение периода, который часто описывается экономистами как «потерянное десятилетие» Израиля – с середины 1970-х до середины 1980-х годов. Сегодня решение Intel искать редких инженеров в Израиле выглядит как очевидный шаг. Однако тот Израиль, который обнаружил для себя Intel в 1974 году, совсем не походил на сегодняшний. Хотя ничто в Израиле не напоминало более о прежнем наступлении песков, болот и малярии, однако гостей, посещавших страну в 1970-е годы, можно было простить за то, что они считали, что приземлились в стране третьего мира.

Израильские университеты и таланты в прикладных областях были к тому времени на достаточно продвинутом уровне, но большая часть инфраструктуры страны была устаревшей. Аэропорт был маленьким, старомодным и изношенным. Он имел утилитарный вид – для прибывающих иммигрантов. Не было ни одной крупной дороги, которую можно было бы назвать шоссе высокого класса. Прием телевидения был хорошим, но это почти не имело значения, поскольку существовала единственная государственная станция, которая вещала на иврите, да пара арабских каналов, которые при достаточно мощной антенне могли приниматься из Иордании или Ливана.

Не каждый имел дома телефон, и не потому, что все пользовались преимущественно сотовыми, которых в то время не существовало. Просто телефонные линии плохо финансировались государственным министерством, и нужно было долго ждать, чтобы установить телефон. Супермаркеты, в отличие от небольших магазинов продуктов питания, обычных для периферии, были новацией, но в них не было многих продуктов, привычных для всего мойра. Крупных международных розничных сетей тогда не существовало. Если вам нужно было получить что-то из-за границы, то вы должны были ехать туда сами или просить гостя привезти то, что вам нужно. Высокие пошлины, многие из них – попытки протекционизма, чтобы поддержать местных производителей, делали большую часть импорта чрезмерно дорогим.

Автомобили на дорогах были довольно скромными – некоторые были произведены в Израиле (они становились объектом шуток – как автомобили российских марок в России), и это был пестрый набор из наиболее дешевых моделей, преимущественно Subaru и Citroen – двух компаний, которые проявили смелость и действовали, невзирая на арабский бойкот. Банковская система и правительственные финансовые правила были столь же устаревшими, как и автомобильная индустрия. Считалось незаконным менять доллары где-либо, кроме как в банках, которые делали это по искусственно установленному правительством обменному курсу. Даже наличие счета в заграничном банке считалось незаконным.

Общее настроение было суровым. Эйфория, которая пришла с поразительной победой 1967 года и которую многие сравнивали с выигрышем в лотерею, быстро исчезла после войны Йом-Киппура 1973 года. Она сменилась возникшим снова чувством небезопасности, изоляции и, что, возможно, хуже всего, ощущением трагической ошибки. Могучая израильская армия неожиданно понесла большие потери. Слабым утешением было то, что в военном отношении война была все-таки Израилем выиграна. Израильтяне чувствовали себя так, как будто и политическое и военное руководство очень сильно их подвело.

Была назначена публичная комиссия по расследованию. Это привело к отставке начальника генерального штаба, руководителя разведки и других старших руководителей по безопасности. Хотя комиссия освободила от ответственности премьер-министра Голду Меир, она взяла на себя ответственность за то, что выглядело как фиаско, и подала в отставку спустя месяц после выпуска официального отчета комиссии. Однако следующий премьер-министр, Ицхак Рабин, также был вынужден подать в отставку еще во время своего первого срока, когда в 1977 году выяснилось, что его супруга имела счет в иностранном банке.

В начале 1980-х годов Израиль также пострадал от гиперинфляции: поход в супермаркет означал трату тысяч почти ничего не стоивших шекелей. Инфляция возросла с 13 % в 1971 до 111 % в 1979 году. Одной из причин было то, что в это время поднялись цены на нефть. Но инфляция в Израиле продолжала бить все рекорды по сравнению с другими странами. Она поднялась до 133 % в 1980 и до 445 % в 1984 году, и была на пути к четырехзначной цифре в течение года или двух[118].

Люди хранили запасы телефонных жетонов, потому что их ценность не менялась, хотя цены росли быстро, и кидались покупать товары первой необходимости заранее, в ожидании очередного подъема цен. Как гласила шутка того времени, выгоднее взять такси из Тель-Авива в Иерусалим, нежели ехать на автобусе, поскольку заплатить за такси можно в конце поездки, когда шекель стоил меньше.

Главной причиной гиперинфляции по иронии судьбы была одна из мер правительства, направленная как раз на борьбу с ней – индексирование. Большая часть экономики – зарплаты, цены, аренда – привязаны к индексу потребительских цен, измерителю инфляции. Индексирование, казалось, защитит людей от влияния инфляции, поскольку их доходы будут расти вместе с расходами. Но индексирование в конце концов привело к инфляционной спирали.

В этом контексте особенно удивительным является то, что корпорация Intel создала производство в Израиле в 1970-х годах. Еще большей тайной является, однако, то, как Израилю удалось преобразовать себя из несколько провинциального и изолированного государства в развивающуюся и технологически сложную страну три десятилетия спустя. Сегодня гости Израиля прибывают в аэропорт, который зачастую гораздо более современен, чем тот, из которого они улетали. Вам установят неограниченное число новых телефонных линий, если вы предупредите об этом за несколько часов, BlackBerry нигде не теряет покрытия, а беспроводной Интернет находится на расстоянии ближайшей кофейни. Беспроводной доступ настолько плотный, что во время ливанской войны 2006 года израильтяне сравнивали, какой интернет-сервис работает лучше, находясь в бомбоубежище. У израильтян больше сотовых телефонов на душу населения, чем где-либо еще в мире. Большинство детей старше 10 лет носят сотовые телефоны, а также имеют компьютер у себя в спальне. Улицы полны автомобилей самых современных моделей – от «Хаммеров» до миниатюрных европейских автомобилей, которые занимают менее половины парковочного места, а его так трудно найти!

«Ищете хороших программистов?» CNNMoney.com недавно провел опрос, и выяснилось, что Тель-Авив считается одним из лучших мест в «мире проводной связи» для ведения бизнеса. Так же думают IBM, Intel, Texas Instruments и многие другие гиганты, которые прибыли в Израиль в поиске технических талантов. Наилучшее место для подписания договора – это винный бар «Иоцер» с большим выбором вин[119]. В 1990 году тем не менее во всем Израиле не было ни одной сети кофейных магазинов, ни одного винного бара, настоящего ресторана суши, McDonald’s, IKEA или крупных иностранных магазинов моды. Первый израильский McDonald’s открылся в 1993 году, через три года после того, как первый представитель крупнейшей сети фастфуда открылся в Москве и через 22 года после того, как первый McDonald’s открылся в Сиднее, Австралия. Теперь ресторанов McDonald’s в Израиле примерно 150, что почти в 2 раза больше на душу населения, чем в Испании, Италии или Южной Корее[120].

Вторая фаза превращения началась после 1990 года. До этого у экономики были очень ограниченные возможности для того, чтобы использовать предпринимательский талант, который витал и в культуре, и в военной среде. Дополнительным фактором подавления предпринимательской инициативы была гиперинфляция, с которой не боролись до 1985 года, пока министр финансов Шимон Перес не возглавил план стабилизации, разработанный государственным секретарем США Джорджем Шульцем и экономистом Международного валютного фонда Стэнли Фишером. План значительно уменьшал государственный долг, ограничивал расходы, запускал приватизацию и реформировал роль правительства на рынках капитала. Но это тем не менее не привело к созданию в Израиле динамичной предпринимательской экономики.

Для того чтобы экономика действительно была запущена, потребовалось три дополнительных фактора – новая волна иммиграции, новая война и новая отрасль венчурного капитала.

Глава 7. Иммиграция. Вызов «парней из Google»

В 1984 году Шломо Молла, по прозвищу Негусэ («царь» – традиционное наименование правителя в Эфиопии. – Прим, ред.), покинул свою маленькую деревню в Северной Эфиопии. Он и 17 его друзей решили отправиться в Израиль. Ему было 16 лет. Мача – захолустная деревня, в которой вырос Молла, фактически не имела связи с современным миром – не было ни водопровода, ни электричества, ни телефонных линий. Помимо того что страну терзал жестокий голод, эфиопские евреи жили под властью репрессивного антисемитского режима – сателлита бывшего Советского Союза.

«Мы всегда мечтали попасть в Израиль», – говорил Молла, выросший в еврейской и сионистской семье. Он и его друзья планировали держать путь на север – из Эфиопии в Судан, из Судана в Египет, через Синайскую пустыню, оттуда в главный город южного Израиля – Беер-Шебу, после этого они планировали продолжить путь до Иерусалима[121].

Отец Моллы продал корову, чтобы заплатить проводнику два доллара – он должен был показать мальчикам дорогу на первом этапе пути. Они шли босиком день и ночь с немногими остановками на отдых, по пустыне и зарослям северной Эфиопии. На пути они сталкивались с дикими зверями и змеями, затем банда разбойников отобрала у них еду и деньги. Однако Молла и его друзья продолжали свой путь, проходя примерно 500 миль за неделю в направлении северной границы Эфиопии.

Когда они перешли суданскую границу, за ними погнались пограничники. Лучшего друга Моллы застрелили, а остальных мальчиков связали, пытали и бросили в тюрьму. Прошел 91 день. Их отправили в лагерь беженцев в штате Гедареф в Судане. Там к Молле подошел белый человек, который говорил на ломаном языке, он явно был хорошо информирован. «Я знаю, кто вы, и я знаю, куда вы хотите попасть. Я здесь, чтобы помочь», – сказал он мальчику. Второй раз в жизни Молла видел белого человека. Мужчина вернулся на следующий день, погрузил мальчиков на грузовик. Они ехали по пустыне пять часов, пока не достигли удаленной взлетно-посадочной полосы.

Там их втолкнули внутрь самолета вместе с сотнями других эфиопов. Это была часть секретной операции израильского правительства. В результате воздушной миссии 1984 года под названием операция «Моисей» более чем 8 тысяч эфиопских евреев было доставлено в Израиль[122]. Их средний возраст составлял 14 лет. На следующий день после прибытия им дали полное израильское гражданство. Автор книги «Новая республика» Леон Визельтир написал тогда, что операция «Моисей» прояснила «классический смысл сионизма: должно существовать государство, в котором евреям не нужны будут визы»[123].

Сегодня Молла – избранный член израильского парламента, кнессета. Он второй эфиоп, который был избран в этот орган. «Хотя это был всего лишь четырехчасовой полет, я почувствовал, что преодолеваю пропасть в четыре сотни лет между Эфиопией и Израилем», – сказал нам Молла.

Происходящие из отсталого аграрного сообщества, почти все эфиопы, иммигрировавшие в Израиль, не умели читать или писать – даже на своем родном амхарском языке. «У нас не было автомобилей. У нас не было промышленности. У нас не было супермаркетов. У нас не было банков», – вспоминал Молла свою жизнь в Эфиопии.

За операцией «Моисей» спустя семь лет последовала операция «Соломон», в результате которой 14 500 эфиопских евреев были отправлены в Израиль самолетами. Для этого потребовались 34 самолета израильских ВВС и компании El А1, а также один эфиопский самолет. Вся операция заняла более 36 часов.

«На борту 9 подлокотники сидений были подняты, – писала New York Times в то время. – На каждом трехместном сиденье радостно сидели по пять-шесть-семь эфиопов, включая детей. Никто из них никогда до этого не бывал в самолете и, вероятно, даже не догадывался, что сидеть таким образом в самолете было не принято»[124].

Другой борт из Эфиопии установил мировой рекорд -1122 пассажира на одном самолете Боинг 747 авиакомпании El AL. Те, кто планировал полет, ожидали, что самолет будет заполнен 760 пассажирами, однако, поскольку пассажиры были невозможно худы, то на самолет смогли попасть дополнительные сотни пассажиров. Два ребенка родились во время этого полета. Многие из пассажиров прибыли босые и без вещей. К концу десятилетия Израиль сумел приютить около 40 тысяч эфиопских иммигрантов.

Эфиопская волна иммиграции оказалась огромным экономическим бременем для Израиля. Почти половина эфиопов в возрасте от 25 до 54 лет были безработными, и большинство эфиопских израильтян живут на правительственном обеспечении. Молла полагает, что, даже учитывая мощную и хорошо финансируемую израильскую программу абсорбции иммигрантов, эфиопская община не станет полностью интегрированной и самодостаточной по крайней мере еще лет десять.

«Учитывая, откуда они прибыли, это потребует времени», – сказал нам Молла. Опыт эфиопских иммигрантов резко контрастирует с опытом иммигрантов из бывшего Советского Союза, большинство из которых прибыло примерно в то же время, когда проходила операция «Соломон». Эти иммигранты стали благом для израильской экономики. С историей успеха этой волны иммиграции можно подробно познакомиться в таких местах, как средняя школа «Шевах-Мофет».

Учащиеся пребывали в восторженном ожидании – так обычно ожидают рок-звезд. И вот этот момент настал. Два американца прошли через заднюю дверь, отметая в сторону прессу и столпившихся людей. Это была их единственная остановка в Израиле помимо офиса премьер-министра.

Основатели Google вошли в зал, и толпа взревела. Учащиеся не верили своим глазам. «Сергей Брин и Ларри Пейдж – в нашей средней школе!» – вспоминал один из учеников впоследствии. Что привело наиболее известную в технологическом мире пару именно в эту израильскую среднюю школу?

Ответ пришел, как только Сергей Брин начал говорить. «Леди и джентльмены, девочки и мальчики, – сказал он по-русски, и его выбор языка вызвал спонтанные аплодисменты, – Я эмигрировал из России, когда мне было шесть лет. Я приехал в США. Так же как и у вас, у меня обычные русско-еврейские родители. Мой папа – профессор математики. У него определенные взгляды на образование. И я думаю, что могу упомянуть это здесь, поскольку мне сказали, что ваша школа недавно получила семь из десяти первых мест на всеизраильской математической олимпиаде».

В этот раз ученики аплодировали своим собственным достижениям. «Но я хочу сказать то, – продолжал Брин, прорываясь через аплодисменты, – что сказал бы мой отец: а как же быть с другими тремя местами?»[125]

Большинство учеников в школе «Шевах-Мофет» были, как и Брин, вторым поколением российских евреев. Школа «Шевах-Мофет» расположена в индустриальном районе в южной части Тель-Авива, в более бедной части города, и в течение ряда лет она «славилась» как наиболее неблагополучная школа в городе.

Мы узнали об истории школы от Натана Щаранского – самого известного советского еврея, иммигрировавшего в Израиль. Он провел 14 лет в советских тюрьмах и трудовых лагерях, пока боролся за право иммигрировать, и был самым известным «отказником» (так называли советских евреев, которым отказывали в разрешении иммигрировать).

Он сделал карьеру и стал заместителем премьер-министра через несколько лет после того, как был освобожден и прибыл в Израиль. Он шутил, что в израильской партии русских иммигрантов, которую он основал вскоре после своего прибытия в Израиль, убеждены, что они должны повторить его собственный опыт: сначала пойти в тюрьму, а затем в политику, а не наоборот.

«Имя школы – «Шевах», означает «похвала», – сказал Щаранский, когда мы находились у него в гостях в Иерусалиме. Это была вторая средняя школа, которая была открыта в Тель-Авиве, когда город был совсем юным – в 1946 году. Она была одной из школ, где училось новое поколение израильтян, родившихся в стране. Но в начале 1960-х годов власти начали экспериментировать с интеграцией, что было несколько похоже на Америку, пояснил он: «Правительство сказало, что не должно быть школ для евреев, родившихся в Израиле, мы должны принять иммигрантов из Марокко, Йемена, Восточной Европы – нужно иметь смешанный состав»[126].

В то время как идея могла быть хорошей, ее реализация была неправильной. К началу 1990-х годов, когда широкие волны иммигрантов из России начали прибывать после коллапса Советского Союза, школа была одной из худших в городе и была известна в основном преступностью. В это время Яков Мозганов – новый иммигрант, профессор математики из Советского Союза – был принят на работу в эту школу в качестве охранника. Это было типично для тех лет: русские со степенями профессоров или имевшие высшее образование в инженерных дисциплинах прибывали в таких больших количествах, что они не могли найти работу по специальности, особенно если они еще не владели ивритом.

Мозганов решил, что он может вести вечернюю школу для всех – включая взрослых, которые желали более углубленно изучить математику, на базе школы «Шевах». Он нашел безработных или имевших недостаточную занятость российских иммигрантов с продвинутым образованием, в качестве преподавателей. Они назвали свою школу «Мофет» – еврейский акроним слов «математика», «физика» и «культура», причем последнее слово также означает «мастерство». Российское начинание оказалось успешным, и эта школа со временем слилась с основной школой и стала называться «Шевах-Мофет». Упор на точные науки и на мастерство был не только в названии школы – он отражал культуру, которую вновь прибывшие из бывшего Советского Союза принесли с собой в Израиль.

Израильское экономическое чудо во многом случилось благодаря иммиграции, но также и другим факторам. При основании еврейского государства в 1948 году его население составляло 806 тысяч человек. Сегодня население Израиля составляет 7 млн человек, то есть страна выросла примерно в девять раз за бо лет. Население только за первые три десятилетия удвоилось, полностью охватив новое правительство. Как в то время выразился один из членов парламента, если бы они работали по плану, то они никогда не смогли бы интегрировать столь большое количество людей. Граждане Израиля, которые родились не в этой стране, сейчас составляют одну треть населения нации – и это почти в три раза больше, чем отношение иностранцев к населению, рожденному в стране, в США. Девять из десяти еврейских израильтян – это иммигранты первой либо второй волны.

Дэвид Мак-Уильямс, ирландский экономист, жил и работал в Израиле в 1994 году. Он имеет свою собственную, яркую и менее академичную методологию иллюстрации данных: «Вы можете сказать, насколько разнообразным является население той или иной страны, по запахам, которые с кухни распространяются на улицах, и по тому, что предлагается в меню. В Израиле, однако, вы можете попробовать почти любую кухню, от йеменской до российской, от истинной средиземноморской до бубликов. Иммигранты готовят, и это как раз то, что делала волна за волной бедных евреев, прибыв в Израиль, будучи вытолкнутыми из Багдада, Берлина и Боснии»[127].

В настоящий момент Израиль является домом более чем для семидесяти различных национальностей и культур. Но ученики, к которым обращался Сергей Брин, были из одной большой, самой крупной волны иммиграции в израильской истории. Между 1990 и 2000 годом 800 тысяч граждан бывшего Советского Союза-иммигрировали в Израиль, а первые полмиллиона человек прибыли в Израиль в течение всего трех лет. Все вместе это составило пятую часть израильского населения к концу 1990-х. Это было бы эквивалентно потоку в 62 млн иммигрантов и беженцев, которые приехали бы в Америку в течение следующего десятилетия.

«Мы, приехавшие из Советского Союза, – пояснил Щаранский, – с молоком матери впитали, что еврей – звучит негативно, за исключением разве того, что мы были жертвами антисемитизма. Мы должны были достичь исключительных высот в своей профессии, будь то шахматы, математика, медицина или балет… Это был единственный способ выстроить для себя некоторого вида защиту, потому что мы всегда стартовали сзади».

«И вот результат: хотя евреи составляли только 2 % населения Советского Союза, они же составляли примерно 30 % докторов, 20 % инженеров и так далее», – сказал нам Щаранский.

Это была культура, которую Сергей Брин впитал от своих родителей родом из России, и это было источником той же конкурентной жилки, которую он увидел в юных израильских учениках. Вот и ключ к природе человеческих ресурсов, которые Израиль получил, когда открылись советские ворота иммиграции в 1990 году.

Было достаточно трудно решить, что делать с притоком иммигрантов, которые, хотя и были талантливы, испытывали значительные языковые и культурные барьеры. Плюс образованная элита страны величиной с Советский Союз нелегко вписывалась в столь малую страну, как Израиль.

До этой массовой иммиграции Израиль уже находился на первых местах по числу докторов на душу населения. Даже если они не были лишними, советские доктора трудно вписывались в новую систему медицинского обслуживания, с новым языком и с совершенно новой культурой. То же самое касается и многих других профессий.

Хотя израильское правительство искало рабочие места и пыталось строить жилища для вновь прибывших, выходцы из России не могли прибыть в более многообещающие времена. Международный технологический бум набирал скорость в середине 1990-х годов, и частный технологический сектор Израиля испытывал потребность в инженерах.

Зайдите в израильскую новую компанию или большой центр исследований и разработок в Израиле, и вы скорее всего обнаружите, что там разговаривают по-русски. Стремление к мастерству, которое превалирует в школе «Шевах-Мофет» и является столь распространенным среди этой волны иммигрантов, пульсирует внутри израильского технологического сектора.

Но не просто страсть к образованию характеризовала евреев, которые прибыли в Израиль со всех концов света. Если бы образование было единственным фактором, объясняющим ориентацию Израиля на предпринимательство и технологии, тогда другие страны, где студенты показывают в стандартных тестах по математике и другим наукам не худшие результаты (например, Сингапур), также стали бы инкубаторами для новых компаний.

То, что советские иммигранты принесли с собой, является симптомом того, что израильский венчурный капиталист Эрель Маргалит считает возможным в некоторых динамичных экономиках. «Спросите себя, почему это происходит именно здесь? – сказал он о технологическом буме Израиля. Мы сидели в типичном израильском ресторане, которым он владеет, рядом с комплексом, построенным им, который вмещает его венчурный фонд и несколько новых компаний. – Почему это происходит на Восточном и Западном побережье США? Во многом из-за присутствия иммигрантских сообществ. Допустим вы во Франции, из семьи, имеющей статус, и вы работаете, например, в завоевавшей свое место на рынке фармацевтической компании, и у вас есть большой кабинет и дополнительные льготы, и секретарь, и все прочее, встанете ли вы и покините ли это место, рискнете ли всем, чтобы создать что-то новое? Вы этого не сделаете. Вам слишком комфортно. Но если вы иммигрант и оказались на новом месте, и если вы бедны, или если вы были когда-то богаты и ваша семья оказалась лишена своего богатства, тогда у вас есть драйв. Вы не видите, что вы можете потерять. Вы видите, что вы можете приобрести. Это взгляд, который у нас есть, – у всего населения в целом»[128]. Гиди Гринштейн был советником бывшего премьер-министра Эхуда Барака и принадлежал к команде переговорщиков на Кэмп-Девидском саммите с Биллом Клинтоном и Ясиром Арафатом в 2000 году. Затем он основал своей собственный «мозговой центр» – институт «Реут», который сконцентрирован на том, как Израиль может стать одной из наций, входящей в список 15 наиболее богатых наций мира к 2020 году. Он говорит о том же: «Одно или два поколения назад кто-то в нашей семье очень быстро упаковал вещи, собрался и уехал. Иммигранты не прочь начинать все с самого начала. Они по определению принимают на себя риски. Нация иммигрантов – это нация предпринимателей».

Шай Агасси, основатель проекта Better Place, является сыном иракского иммигранта. Его отец, Рувен Агасси, был вынужден покинуть город Басру в южном Ираке вместе со своей семьей, когда ему было девять лет отроду. Иракское правительство расстреливало еврейских жителей, конфисковывало еврейскую собственность и без суда и следствия арестовывало членов сообщества. Правительство даже проводило публичные казни в Багдаде. «Мой отец (дедушка Шая), бухгалтер в порту Басры, остался без работы. Мы были очень напуганы и боялись за свои жизни», – рассказал нам Рувен[129]. Не зная, куда можно было бы обратиться, семья Агасси присоединилась к потоку из 150 тысяч иракских беженцев, которые прибыли в Израиль в 1950 году.

В Израиль иммигрировало огромное число людей, но есть еще один элемент, который делает роль израильской волны иммиграции уникальной, – это политика израильского правительства, которую оно применяет для ассимиляции вновь прибывших.

Связь между историей иммиграционной политики в западных странах и тем, что стало подходом, принятым основателями Израиля, несомненна. Во время XVII, XVIII и XIX столетий иммиграция в США была в целом открытой, и временами иммигрантов даже вербовали в Америку, чтобы помочь с освоением недоразвитых районов страны. До 1920-х годов численные ограничения не применялись к иммиграции в Америке, хотя были ограничения по здоровью, а также проводился тест в отношении грамотности.

Но когда на иммиграционную политику США стали оказывать влияние расовые теории, этот либеральный подход стал сменяться более жестким. Юридический комитет конгресса США нанял евгенического консультанта, доктора Гарри X. Лафлина, который посчитал, что некоторые расы являются неполноценными. Другой лидер евгенического движения, Мэдисон Грант, указывал в своей широко продаваемой книге, что евреи, итальянцы и другие были неполноценными народами, поскольку они имели несколько другую форму черепа.

Акт об иммиграции, разработанный в 1924 году, установил численные ограничения, на основе национального происхождения. Этот закон, вступивший в действие в 1929 году, накладывал годовые квоты по иммиграции, которые были конкретно разработаны для того, чтобы предотвратить приезд южных и восточных европейцев, таких как итальянцы, греки и польские евреи. В целом не более одной сотне представителей указанных народов было разрешено прибывать в страну каждый год[130].

Когда Франклин Рузвельт стал президентом США, он мало сделал для того, чтобы изменить эту политику. «Если посмотреть на реакцию Рузвельта, связанную с волной иммиграции в 1938–1945 годах, можно проследить снижение чувствительности в отношении прибытия европейских евреев, – говорит историк Дэвид Вайман. – В 1942 году, когда он узнал, что грядет уничтожение евреев, Рузвельт совершенно не указывал на этот вопрос государственному департаменту. Он никогда не занимался этой проблемой в положительном смысле, хотя знал, что политика государственного департамента была направлена на то, чтобы избегать проблемы, и в действительности, на то, чтобы чинить препятствия спасению евреев»[131].

С началом Второй мировой войны ворота Америки были все еще закрыты для евреев. Но главная проблема, которая стояла перед евреями, искавшими прибежища в 30-х и в начале 40-х годах, заключалась в том, что Америка была не одинока. Латиноамериканские страны открыли свои двери, только с ограничениями, в то время как европейские страны в лучшем случае только на время терпели многие тысячи евреев, которые прибыли «транзитным образом», как часть нереализованных планов постоянного проживания где-либо еще[132].

Даже после того как закончилась Вторая мировая война и холокост стал широко известен, западные страны все еще не стремились приветствовать выживших евреев. Канадское правительство переняло настроение многих правительств, когда один из политиков объявил: «Ноль – это слишком много!» Британские квоты на иммиграцию в Палестину также становились все более строгими во время этого периода. Для многих евреев практически не существовало места, куда можно было бы поехать[133].

Хорошо осознавая свою историю, когда 14 мая 1948 года истек срок колониального правления в Палестине, Еврейский народный совет принял «Декларацию независимости». Она гласила: «Катастрофа, которая недавно произошла с еврейским народом, – убийство миллионов евреев в Европе, – была еще одной ясной демонстрацией насущности решения проблемы бездомных… ГОСУДАРСТВО ИЗРАИЛЬ будет открыто для еврейской иммиграции»[134].

Израиль стал единственной страной в истории, которая недвусмысленно в своих фундаментальных документах прокламировала потребность либеральной политики иммиграции. В 1950 году новое правительство Израиля развило правовую базу, приняв на основе этой декларации «Закон о возвращении», который гарантирует, что «каждый еврей имеет право приехать в свою страну». Никаких численных квот не принимается.

Закон также определяет еврея, как «человека, который был рожден от еврейской матери или принял в качестве вероисповедания иудаизм». Статус гражданства также дается супругам еврея или еврейки, не являющимся евреями, а также не являющимся евреями детям и внукам евреев, а также их супругам.

В США человек может прождать пять лет до того момента, когда он сможет обратиться за натурализацией (три года, если супруг или супруга являются гражданами США). Закон США также требует, чтобы иммигрант, который хочет стать гражданином США, продемонстрировал способность понимать английский язык и прошел бы экзамен на право быть гражданином. Израильское гражданство вступает в действие в день прибытия, независимо от того, на каком языке говорит иммигрант, никакие тесты не проводятся.

Как описывает Дэвид Мак-Уильямс, большинство израильтян говорят на иврите плюс на другом языке, который был единственным языком, на котором они говорили по прибытии в страну. В некоторых израильских городах, говорит он, «издается ежедневная газета на ладино – средневековом испанском, на котором говорили испанские евреи, которых выгнали из Андалусии во время правления Фердинанда и Изабеллы в 1492 году… В Тель-Авиве, на загруженной улице Дизенгоф, старые кафе гудят от речи на немецком. Более старые немецкие иммигранты все еще говорят на хох-дойч – языке Гете, Шиллера и Бисмарка… Чуть дальше по этой же улице вы оказываетесь в маленькой Одессе. Указатели на русском языке, русская кухня, русские газеты, даже телевидение на русском языке в настоящий момент являются нормой»[135].

Подобно Шаю и Рувену Агасси миллионы израильтян имеют корни в арабском мусульманском мире. Когда Израиль обрел независимость, примерно полмиллиона евреев жили в арабских мусульманских странах, где их корни уходили в прошлое на столетия. Но волна арабского национализма захлестнула многие эти страны после Второй мировой войны вместе с волной погромов, которые заставили евреев бежать. Большинство из них бежали в Израиль.

Важно, что Израиль – это, возможно, единственная страна, которая стремится увеличить иммиграцию, и не только людей с определенным происхождением или экономическим статусом, как показывают миссии по организации эфиопской иммиграции. Позиция, при которой иммиграция приветствуется и поощряется, – это позиция кабинета министров, и для этих вопросов специально существует министерство. В отличие от США, где Служба иммиграции и гражданства в основном нацелена на то, чтобы не пустить в страну иммигрантов, Министерство иммиграции и интеграции Израиля сконцентрировано единственно на том, чтобы иммигранты попали в страну.[136]

Если израильтяне слышат по радио в конце года, что иммиграция упала, это воспринимается как плохая новость, как известие, что в этом году выпало недостаточно осадков. В сезон выборов кандидаты на должность премьер-министра от различных партий часто заявляют, что «они сумеют пригласить еще один миллион иммигрантов» во время своего срока пребывания у власти.

В дополнение к операциям по транспортировке эфиопских евреев эта приверженность демонстрировалась не раз, и временами принимала драматические формы. Один такой пример – операция «Волшебный ковер», в ходе которой в период 1949–1950 годов израильское правительство тайно перевезло 49 тысяч евреев из Йемена в Израиль на дополнительных британских и американских самолетах. Это были проживающие в бедности евреи, не имевшие возможности переехать в Израиль. Еще тысячи евреев не пережили трехнедельного пребывания на британской взлетно-посадочной полосе в Адене.

Но, возможно, наименее известная операция в области иммиграции имела место в Румынии после Второй мировой войны. Примерно 350 тысяч евреев жили в Румынии в конце 1940-х, и хотя некоторые из них сумели уехать в Палестину, коммунистическое правительство удерживало в заложниках других, которые хотели уехать. Израиль сначала поставлял буры и трубы для нефтяной отрасли Румынии в обмен на юо тысяч выездных виз. Однако начиная с 1960-х годов румынский диктатор Николае Чаушеску потребовал твердую валюту за разрешение евреям покинуть страну. Между 1968 и 1989 годом израильское правительство выплатило Чаушеску 112 498 800 долларов США за свободу 40 577 евреев. Это означает 2772 доллара за каждого человека.

На этом фоне израильское правительство сделало основной миссией Министерства абсорбции («поглощения») интеграцию иммигрантов в общество. Обучение языку – это один из наиболее срочных и обширных приоритетов для правительства. К настоящему моменту министерство организует бесплатные курсы иврита с полным погружением для новых иммигрантов: пять часов каждый день в течение по крайней мере шести месяцев. Правительство часто предлагает стипендии, которые помогают покрыть расходы на проживание во время языкового обучения, поэтому вновь прибывшие могут сконцентрироваться на обучении новому языку и не отвлекаться на попытки свести концы с концами.

Для того чтобы аккредитовать иностранное образование, Министерство образования поддерживает работу Департамента по оценке международных дипломов. И правительство проводит курсы, которые помогают иммигрантам подготовиться к профессиональным лицензионным экзаменам. Центр по научной интеграции помогает провести коммуникацию между прибывающими учеными и израильскими работодателями, а Министерство по иммиграции и интеграции организует центры предпринимательства, которые помогают получить стартовый капитал.

Имеются также программы интеграции, запущенные независимыми израильскими гражданами, которые поддерживает правительство. Ашер Элиас, например, убежден, что будущее эфиопских евреев лежит в области высокотехнологичных отраслей Израиля. Родители Элиаса приехали в Израиль в 1960-е годы из Эфиопии, примерно за 20 лет до массового исхода эфиопских евреев. Старшая сестра Ашера, Рина, была первой израильтянкой эфиопского происхождения, рожденной в Израиле.

Закончив программу MBA в колледже по менеджменту в Иерусалиме, Элиас получил работу в высокотехнологичной компании и стал обучаться по программе Села, чтобы изучить программирование. Он всегда был увлечен компьютерами. Но Элиас был шокирован, когда он узнал, что в израильском высокотехнологичном секторе работают еще только четыре эфиопских еврея.

«Для эфиопов нет возможностей, – сказал он. – Единственная дорога в высокотехнологичный сектор была через департаменты компьютерных дисциплин в государственных университетах или через частные технические колледжи. Эфиопы показывают недостаточно высокие оценки на выпускных экзаменах в средней школе, что не дает им возможности поступить в лучшие университеты, а частные колледжи слишком дороги».

Элиас видит другую дорогу. Вместе с американским инженером-программистом в 2003 году он организовал обучение по некоммерческой программе «Преодолевая цифровой разрыв» для эфиопских евреев. Его цель – подготовить их к работе в высокотехнологичных отраслях.

Бен-Гурион и до основания государства, и после считал иммиграцию одним из главных приоритетов нации. Иммигранты, не имеющие крыши над головой, должны были получать помощь, для того чтобы переехать в материнское еврейское государство, и, что, возможно, более важно, евреи-иммигранты должны были иметь возможность осесть на земле, бороться в израильских войнах и вдохнуть жизнь в зарождающуюся экономику государства. Это справедливо и сегодня.

Глава 8. Диаспора: воровство самолетов

Сегодня, – сказал Джон Чемберс, пройдясь вдоль сцены, чтобы проиллюстрировать сказанное, – мы делаем самый крупный скачок вперед с момента, когда был впервые изобретен маршрутизатор, двадцать лет назад». Так он говорил через беспроводной микрофон на конференции Cisco в 2004 году[137]. Хотя 54-летний исполнительный директор компании, которая во время технологического бума имела более высокую цену на акции, чем у General Electric, находился в бизнес-подразделении, он выглядел так, как будто сейчас пустится в пляс.

Придав ситуации драматические нотки, Чемберс прошел к дверям и открыл их, чтобы показать три странные коробки, каждая из которых имела размер и форму холодильника. Это был CRS-i во всей своей красе.

Большинство людей не знают, что такое маршрутизатор, и поэтому могут не до конца понимать эксперимент Чемберса.

Маршрутизатор – это устройство, похожее на старые модемы, которые мы использовали для того, чтобы соединять наши компьютеры с Интернетом. Если Интернет похож на огромную реку информации, к которой подключены все компьютеры, тогда маршрутизаторы – это устья речек, которые в нее впадают, и они являются «горлышком бутылки», которое определяет емкость Интернета в целом.

Только несколько компаний могут создавать маршрутизаторы высокого уровня, и Cisco занимает такое же положение, как Microsoft в отношении операционных систем, Intel в отношении чипов, a Google в отношении поисковых систем, – то есть эта компания доминирует на рынке. До выхода на рынок CRS-i, на разработку которого ушли 500 млн долларов и четыре года работы, был занесен в Книгу рекордов Гиннесса, как самый быстрый маршрутизатор в мире. «Нам нравится эта запись в книге, поскольку характеристики такие высокие, – сказал Дэвид Хокскетт, редактор по науке и технологиям Книги рекордов. – Я только что установил беспроводную сеть дома и очень порадовался пропускной способности в 54 мегабита в секунду, но 92 терабита – это скорость, в которую просто невозможно поверить»[138].

Приставка «тера» в слове «терабит» означает «триллион», то есть один терабит – это миллион мегабит. По данным Cisco, CRS-i способен загрузить всю библиотеку конгресса США за 4,6 секунды. Если проводить эту операцию с помощью модема, то потребовалось бы 82 года.

Основным сторонником CRS-i был израильтянин, которого зовут Михаэль Лаор. После того как он получил степень в Университете Бен-Гуриона в Беер-Шебе, Израиль, Лаор пришел на работу в Cisco в Калифорнии, где проработал 11 лет и стал директором по инжинирингу и архитектуре. В 1997 году он решил, что хочет вернуться в Израиль, и Cisco, чтобы не потерять одного из своих ведущих инженеров, согласилась, чтобы он открыл центр исследований и разработок для компании в Израиле, первое отделение компании вне США.

Примерно тогда же Лаор начал ратовать за создание огромного маршрутизатора, такого как CRS-i. В то время Интернет был еще довольно молодым явлением, и идея, что может существовать рынок сбыта для такого огромного маршрутизатора, казалась несколько преждевременной. «Четыре года назад люди думали, что мы немножко сошли с ума, раз хотим разрабатывать такой продукт, – сказал Тони Бейтс из Cisco. – Они говорили: вы пытаетесь откусить больше, чем можете прожевать, и они спрашивали: кому может потребоваться такая емкость?»[139]

Лаор возражал, перефразируя фильм «Поле чудес», что если Cisco построит такой маршрутизатор, то Интернет подтянется. Было трудно тогда вообразить, что Интернет, который только-только начинался с электронной почты и первых вебсайтов, через несколько лет станет развиваться по экспоненте, и возникнет острая необходимость передавать массивные потоки данных, порожденные изображениями, видео и играми.

Хотя CRS-i был самым большим маршрутизатором, когда-либо выпущенным компанией, и таким образом был общим для компании проектом, команда Лаора в Израиле была лидером в разработке чипов и архитектуры, необходимых для того, чтобы вывести технологию на новый уровень. Когда Чемберс представил свой CRS-i на конференции 2004 года, его энтузиазм был понятен. Полностью сконфигурированные серверы продавались по 2 млн долларов каждый. Однако к концу 2004 года компания продала первые шесть машин. А в апреле 2008 года компания объявила, что продажи CRS-i удвоились менее чем за 9 месяцев[140].

К 2008 году в центре, открытом Лаором десятилетие назад, работало 700 сотрудников, и он быстро развивался с приобретением девяти новых компаний в Израиле, то есть большего числа компаний, чем Cisco приобрела где-либо в мире. В дополнение к этому инвестиции Cisco составили еще 150 млн долларов в прямых инвестициях в другие новые компании Израиля, а также еще 45 млн долларов – в сконцентрированные в Израиле фонды венчурного капитала. В целом Cisco потратила примерно 1,2 млрд долларов для приобретения или инвестиций в израильские компании[141].

Йоав Самет, служивший в элитном подразделении 8200 армии Израиля (в том самом, которое занимается технологиями разведки), и который теперь возглавляет департамент поглощений Cisco по Израилю, странам бывшего Советского Союза и Центральной Европе, говорит, что Cisco в Израиле относится к числу наиболее крупных международных центров компании вместе с центрами в Индии и Китае. «Но, – говорит он, – в то время как в Китае и Индии проводится большой объем технической работы, в Израиле речь идет о чистых инновациях и поглощении инновационных компаний, то есть он находится на переднем крае»[142].

Маловероятно, что Cisco сделала бы такие большие инвестиции в Израиль и что израильская команда почти сразу стала бы центральной в базовом бизнесе компании, если бы Михаэль Лаор не решил бы, что пришло время вернуться домой. Как и в случае с Довом Фроманом из Intel и многими другими, решение Лаора получить знания и опыт в США или где-либо еще в конце концов привело к выгодам и для мультинациональной компании, на которую он работал, и для израильской экономики.

Тогда как многие страны, включая Израиль, «оплакивают» факт, что некоторые из их лучших ученых и предпринимателей уезжают заграницу, такие люди, как Михаэль Лаор, показывают, что «утечка мозгов» – это улица не с односторонним движением. В действительности исследователи международной миграции людей все больше указывают на феномен, который они называют «циркуляция мозгов», когда талантливые люди уезжают, устраиваются за границей, а затем возвращаются в свои родные страны, однако не теряют связи полностью ни с тем, ни с другим местом. Как пишет Ричард Девейн в своем исследовании, выпущенном Мировым банком: «Китай, Индия и Израиль воспользовались бумом инвестиций и технологий за последнее десятилетие, и эти бумы взаимосвязаны… и вытекают из лидерства выходцев из этих стран во всех трех странах»[143].

Анна-Ли Саксенян является специалистом по экономической географии в Калифорнийском университете в Беркли и автором книги «Новые аргонавты». «Как и греки, которые плыли с Ясоном в ттоисках золотого руна, новые аргонавты рождены за границей, они – технически квалифицированные предприниматели, которые путешествуют туда и обратно между Силиконовой долиной и своей родной страной». Она указывает, что растущие технологические секторы в Китае, Индии, Тайване и Израиле – в особенности в последних двух странах – развились в «важные глобальные центры инноваций», чье производство «превысило производство более крупных и более богатых стран, таких как Германия и Франция». Она считает, что пионерами этих глубоких трансформаций являются люди, которые «вращались в культуре Силиконовой долины и впитали ее. Это в реальности началось в конце 1980-х годов для израильтян и тайваньцев и только в конце 1990-х годов и даже в начале нового века – для индийцев и китайцев»[144].

Михаэль Лаор в Cisco и Дов Фроман в Intel были классическими новыми аргонавтами. Даже получая знания и статус внутри крупных международных компаний, они всегда намеревались вернуться в Израиль. Когда они осуществили свое намерение, они не только стали катализаторами израильского технологического развития, но и основали израильские операции, которые обеспечили критически важный прорыв для компаний, в которых они работали.

Модель новых аргонавтов, или «циркуляция мозгов», когда израильтяне уезжали за границу и возвращались в Израиль, – это одна из важных частей экосистемы инноваций, которая связывает Израиль с диаспорой. Другая сеть диаспоры – это неизраильская еврейская диаспора.

Израиль должен быть обязан своим успехом обширной сети диаспоры, которую развили и другие страны – от Ирландии до Индии и Китая. Однако неизраильская еврейская диаспора устанавливает связи не автоматически, кроме того, они не являются ключевыми катализаторами развития технологического сектора в Израиле. В действительности, в то время как китайская диаспора является источником 70 % прямых иностранных инвестиций в Китай, а индийская диаспора много сделала для того, чтобы построить высокотехнологичную инфраструктуру в Индии, когда и экономика страны, и ее юридическая система не были достаточно развиты, опыт Израиля развивался по-другому. Большая доля еврейских инвесторов из США исторически не прикасались к израильской экономике. Это произошло значительно позднее, когда Израиль стал более успешной страной и многие диаспоры начали рассматривать Израиль как место, в котором можно вести бизнес, а не только выражать свою симпатию и заниматься филантропией. Поэтому со стороны Израиля потребовалась креативность. Нужно было понять, как использовать сообщество диаспоры для того, чтобы та послужила катализатором экономики. Традиция поощрения небольшой, но очень пассионарной части еврейской диаспоры, для того чтобы построить государство, имеет свои корни в таких организациях, как авиастроительная промышленность Израиля.

Фантазия, связанная с развитием в Израиле авиастроения, начала принимать какие-то формы во время болтанки в полете над Северным полюсом в 1951 году, внутри того самолета, который стал первым самолетом новой национальной авиалинии Израиля. Произошла беседа между парой несогласных между собой людей – Шимоном Пересом, эрудитом и будущим президентом Израиля, который в 1951 году был главным чиновником правительства, осуществляющим закупки для армии, и Алом Швиммером, скандально известным американским инженером-авиатором из Лос-Анджелеса, чьими друзьями были Говард Хьюз и Кирк Керкорян. Первое имя Швиммера было Адольф, но в знак протеста против событий Второй мировой войны он сменил его на Ал[145].

Перес и Швиммер находились на борту одного из подержанных самолетов, приобретенных для нарождающихся вооруженных сил Израиля, они летели над полярной тундрой. Полеты над Северным полюсом были опасны, но они шли на этот риск, поскольку путь был короче – немаловажное обстоятельство, когда пилотировать приходилось самолеты, которые буквально разваливались.

Ал Швиммер был хорошим рассказчиком, и он был охвачен интересом к авиационному бизнесу еще в ранние годы, когда полеты были экзотической новинкой. Он работал на компанию TWA, когда США вступили во Вторую мировую войну, и целая авиалиния была переведена в вооруженные силы. Хотя они не служили официально в военно-воздушных силах США, Швиммер и его друзья-летчики получали военные звания и носили униформу, а также перевозили военные подразделения, оборудование и время от времени звезд кинематографа по всему миру.

Во время войны идентичность Швиммера как еврея мало значила для него и почти не оказывала влияния на его мышление или образ жизни. Но когда он увидел освобожденный концентрационный лагерь и фотографии бесчисленных тел, а также поговорил с еврейскими беженцами в Европе, которые пытались достичь Палестины, это сделало его другим. За одну ночь Швиммер стал убежденным сионистом.

Когда он услышал, что британцы в Палестине заворачивали назад корабли, полные еврейских беженцев из Европы, Швиммер поступил так, как, по его убеждению, и нужно было поступить: он избегал встречи с британскими патрулями и тайком ввозил евреев, сажая самолет на скрытых посадочных полосах. Он проследил за секретной миссией Бен-Гуриона и обратился к нему с идеей. В течение месяцев представитель Хаганы – главной подпольной армии евреев в Палестине – не давал идее ход. Но когда стало понятно, что британцы скоро уйдут из Палестины и полномасштабная война между арабами и евреями за независимость Израиля будет развязана, Хагана обратилась к Швиммеру.

К тому времени они имели даже более насущную потребность, чем тайные беженцы, они должны были построить свои вооруженные силы. Хагана не имела ни единого самолета и была совершенно беззащитной перед египетскими военно-воздушными силами. Не может ли Швиммер купить и отремонтировать истребители и тайком угнать их в Израиль?

Швиммер сказал агентам Бен-Гуриона, что он начнет немедленно, хотя он и знал, что будет нарушать Акт нейтралитета от 1935 года, который запрещал гражданам США экспортировать оружие без разрешения правительства. Это не просто была chutzpah. Это было преступление.

В течение считаных дней Швиммер нашел несколько еврейских пилотов и несколько машин из США и Великобритании, про которые он сказал, что это будут первые самолеты гражданских авиалиний. Он был охвачен идеей секретности и не хотел даже посвящать пилотов в идею построения военно-воздушных сил. Дело дошло до того, что всего несколько человек знали, что самолеты предназначены для Израиля. Когда посторонние лица интересовались, история, которую им рассказывали, заключалась в том, что они создают национальные авиалинии в Панаме и перевозят овец в Европу.

Хотя ФБР конфисковала самые большие самолеты, из тех, что он приобрел, – три грузовых самолета «Констеллейшн», Швиммер и его «банда» сумели перегнать другие самолеты – причем некоторые из них пролетали буквально по головам агентов ФБР, которые потребовали, чтобы самолеты приземлились. В последнюю минут Хагана разорвала сепаратный договор на покупку немецких мессершмиттов из Чехословакии, которые Швиммер также планировал перегнать в Израиль.

Когда в 1948 году началась война за независимость, самолеты Швиммера сумели успешно противостоять египетским самолетам, которые бомбили Тель-Авив. В нескольких боях едва обученные израильские пилоты дали понять, что пустыня Негев, относительно большой треугольник земли, который начинается в нескольких милях от Иерусалима и Тель-Авива, и находится между египетским Синаем и Иорданией, перешла к Израилю.

После того как Израиль сумел победить в войне за независимость, Швиммер вернулся в США, несмотря на то что его разыскивали. ФБР сумела разгадать схему угона самолетов, и департамент юстиции США выставил против него обвинения. Судебное разбирательство над ним и другими пилотами, которых он привлек к этому делу, было публичной сенсацией. Защита заявляла, что он невиновен, на том основании, что сам закон был несправедлив. Швиммер отделался штрафом, который многие рассматривали как оправдательный приговор.

После того как Швиммер был освобожден, прошло совсем немного времени, и он снова занялся «игрой» по угону самолетов. К 1950 году Швиммер присоединился к вооруженным силам вместе с Шимоном Пересом, тогда молодым протеже Бен-Гуриона, работавшим во вновь созданном Министерстве обороны Израиля. Перес попытался купить 30 оставшихся после войны истребителей «Мустанг» для военно-воздушных сил Израиля, однако США решили вместо этого уничтожить самолеты. Их крылья были отделены от фюзеляжа, а фюзеляжи разрезаны надвое.

Поэтому команда Швиммера приобрела разрезанные самолеты по цене, выставленной торговцем различным хламом из Техаса, заново собрала их, и убедилась, что все их агрегаты работают. Тогда команда разобрала самолеты снова, упаковала их в деревянные ящики с надписью «ирригационное оборудование» и отправила в Израиль.

Но из-за срочности, с которой они должны были отправить самолеты в Израиль, несколько самолетов были оставлены в собранном состоянии, и Швиммер и Перес перегнали их в Тель-Авив. Именно таким образом Швиммер и Перес оказались в самолете в 1951 году, разговаривая о будущем израильской самолетостроительной отрасли.

Переса захватили идеи Швиммера насчет создания авиационной промышленности в Израиле, которые послужили бы будущему, а не краткосрочной военной стратегии. Это было частью сильного стремления Переса создать промышленность в Израиле.

Швиммер настаивал, что в мире, наводненном подержанными самолетами, оставшимися после войны, Израиль мог бы покупать самолеты задешево, ремонтировать их, вносить улучшения и продавать вооруженным силам и авиалиниям во многих странах, в то же время создавая свою собственную коммерческую отрасль в Израиле. Вскоре после того как они вернулись в США, Перес привез Швиммера на встречу с Бен-Гурионом, который находился в США со своим первым визитом в качестве премьер-министра Израиля.

«Вы сейчас учите иврит?» – был первый вопрос со стороны Бен-Гуриона, когда Швиммер поздоровался с ним за руку. Они много раз встречались во время войны за независимость.

Швиммер засмеялся и поменял предмет разговора: «В Калифорнии приятные девушки, не так ли, господин премьер-министр?»

Бен-Гурион захотел узнать, над чем Швиммер сейчас работает. Швиммер сказал ему об инновациях, которые он реализовывал в самолетах.

«Что? И с этой маленькой коллекцией машин вы хотите вносить в самолеты изменения»?

Швиммер кивнул.

«Нам нужно что-то вроде этого в Израиле. Даже больше того. Нам нужна реальная авиационная промышленность. Нам нужно быть независимыми», – сказал Бен-Гурион. Это было именно то, что Швиммер ранее обсуждал с Пересом, когда летел над тундрой. «Итак, что вы думаете?»

Отдельно от Швиммера Бен-Гурион недавно проинструктировал Технион, чтобы они создали департамент авиационной техники. Отдавая такой приказ, он сказал: «Высокие стандарты жизни, богатая культура, духовная, политическая и экономическая независимость невозможны без контроля воздушного пространства».

«Конечно, я думаю, что вы правы», – сказал Швиммер, попадаясь в ловушку, поставленную премьер-министром.

«Я рад, что вы так думаете. Мы ожидаем, что вы вернетесь в Израиль и построите для нас авиационную промышленность».

Швиммер, пораженный, взглянул на Переса.

«Просто сделайте это, Ал», – сказал Перес. Швиммер сопротивлялся. Он немедленно начал думать о трудностях, с которыми он столкнется при общении с руководителями израильских военно-воздушных сил с небольшим, но влиятельным израильским истеблишментом. Плюс он не разговаривал на иврите. Он не был членом этой партии. Он ненавидел политику и бюрократию. А израильская комбинация социалистического экономического планирования и политики, основанной на близких связях, могла остановить любого, тем более того, кто пытался бы построить авиационную индустрию.

Он сказал Бен-Гуриону, что смог бы построить авиастроительную компанию, только если она будет свободна от групповых интересов и связей, никаких политических экивоков при попытке получить рабочие места. Частная компания, организованная по коммерческим законам, сказал он Бен-Гуриону.

«Вы правы в отношении Израиля. Приезжайте», – ответил Бен-Гурион.

Швиммер приехал в Израиль. В течение пяти лет Bedek, компания по ремонту самолетов, которую он основал с двумя израильтянами, стала самым крупным частным работодателем в стране.

К i960 году Bedek производил модифицированную версию французского истребителя Фога. При официальном представлении и тестовом полете самолета, который получил название Tzukit («ласточка» на иврите), Бен-Гурион сказал Швиммеру: «Это уже не компания Bedek. Вы пошли дальше, чем просто ремонт самолетов. Вы, парни, построили реактивный самолет. Новое название компании должно быть «Израильская авиастроительная промышленность». Перес, который к тому времени был заместителем военного министра, перевел новое название компании.

Перес и Бен-Гурион сумели убедить американского еврея помочь в реализации одного из наиболее крупных и долгосрочных проектов израильской экономики, и все это без единой просьбы кого-либо об инвестициях.

Глава 9. Тест Баффета

Мы здесь не для того, чтобы воровать работников у Microsoft», – сказала Йоэль Маарек из Google. «Но, – продолжала она, нервно улыбаясь, – если они думают, что будут с нами счастливее, то так тому и быть»[146]. Всего десять недель тому назад ракеты «Хезболлы» падали дождем на Хайфу, город, в котором расположен центр исследований и разработок компании Google, руководителем которого она являлась. Теперь Маарек была в Тель-Авиве, открывая второй исследовательский центр в течение года.

Йоэль Маарек выросла во Франции, где она изучала инжиниринг, затем получила степень доктора в компьютерных дисциплинах в Колумбийском университете и в Технионе, в Хайфе. До того как она была выдвинута на роль руководителя исследований и разработок в Израиле, Йоэль работала в исследовательском подразделении IBM в течение 17 лет, специализируясь в области, которая называлась «поиск», до того как появился Google, а Интернет еще был в «детском» возрасте.

Для Маарек корни исследований уходят глубоко в историю. Школьники XVI столетия заглянули бы в Библию, чтобы увидеть, где упоминается Моисей и в каком контексте. Это соответствие называется «индекс, который является структурой данных, используемой каждым поисковым движком. Пять столетий назад люди делали это вручную… Будучи израильтянами и евреями, мы являемся людьми Библии. Мы любим консультироваться с текстами, мы любим проводить поиск», – сказала Маарек.

В 2008 году Google в Израиле продал рекламы на юо млн долларов, примерно в два раза больше, чем в предыдущем году, и это составило 10 % общего рынка рекламы в Израиле – самая большая доля рынка, которую Google имеет в какой-либо стране.

В то время как Google стал растущей империей продуктов и технологий – от исследований до Gmail и YouTube, а также сотовых телефонов, программного обеспечения и много другого, основой компании является ее повсеместно используемая домашняя страница. И если наиболее часто используемая страница в мире – это «замок Google», то святая святых – это поисковый инструмент.

Поэтому достаточно амбициозным выглядел проект Google в Израиле, который был направлен на этот поисковый инструмент. Израильская команда взяла небольшую экспериментальную идею, которая оставалась нетронутой в течение двух лет, – Google Suggest – и сделала ее тем, что миллионы людей видят и используют каждый день.

Для тех, кто этого не заметил: Google Suggest – это список предложений, которые появляются в виде выпадающего окна, когда вы набираете текст в поисковой строке. Предложения обновляются по мере того, как вы печатаете следующую букву поискового слова, и с той же скоростью.

Google знаменит тем, что выдает результаты почти мгновенно. Но Google Suggest должен выполнять это действие с каждой набираемой буквой. Информация должна поступать на серверы Google и оттуда должен направляться назад список соответствующих предложений, причем каждое из них должно появляться в течение долей секунды до того, как напечатана следующая буква.

Через два месяца после начала работы над проктом команда столкнулась с первыми трудностями. Кай-Фу Ли, который был президентом Google в Китае, сказал, что он готов взять на себя риск, связанный с тем, что ответы на запросы будут замедленны. На китайском языке очень трудно печатать, поэтому дополнение слов было особенно ценно для Китая. Система Suggest работала, и она быстро расширялась и переходила на сайты Google в Гонконге, Тайване, России и Западной Европы и скоро оказалась на сайтах Google во всем мире.

Офис Microsoft также не отстал и привлек израильскую команду. Еще не был ликвидирован ущерб от двух тысяч ракет, запущенных во время ливанской войны 2006 года, а дерзкий Билл Гейтс прибыл в Израиль в первый раз. Он приехал с ясным сообщением. «Мы не боимся Google», – сказал он израильскому новостному агентству. Он не сопротивлялся искушению сказать, что поисковые инструменты Интернета «находятся в ужасном состоянии по сравнению с тем, какими они могли бы быть», он также признался, что Google и Microsoft находятся в состоянии яростной конкуренции. И новым полем битвы был Израиль. Ранее Гейтс сказал, что «инновации, происходящие в Израиле, являются критически важными для будущего технологического бизнеса»[147].

Не успел самый богатый человек в мире покинуть Израиль, как появился Уоррен Баффет. Наиболее почитаемый инвестор в Америке прибыл с визитом в первую компанию, которую он приобрел за пределами США. Баффет провел 52 часа, осматривая Iscar, станкостроительную компанию, которую он приобрел за 4,5 млрд долларов, и Израиль, страну, о которой он столько слышал. «Вы думаете о людях, которые проходили по этим ступенькам 2 тысячи лет назад, – сказал он о своем визите в Иерусалим, – а затем вы смотрите на компанию Iscar на вершине холма, которая поставляет свою продукцию в 61 страну – и Корею, и США, и европейские страны, любые. Это очень значимо. Я не думаю, что вы где-либо еще, в какой-либо другой стране мира найдете такую комбинацию прошлого и будущего, в такой близости друг от друга»[148].

Кажется невероятным, что именно эта оценка истории убедила Уоррена Баффета выбрать Израиль в качестве места, где он изменил своей постоянной в течение десятилетий политике не делать приобретений вне США. Это не было безразличие к факторам уязвимости такого «апостола» избегания рисков, каким является Уоррен Баффет.

Не нужно быть Уорреном Баффетом, чтобы думать о рисках. Каждая компания тщательно взвешивает риски ведения бизнеса вдали от своей штаб-квартиры, не говоря о месте, которое является зоной боевых действий. Вопрос, по Баффету, заключается в том, каким образом вы относитесь к риску.

Мы сидели в офисе Джонатана Медведа – в штаб-квартире компании Vringo, в Бейт-Шемеше, находящемся между Иерусалимом и Тель-Авивом, где собрались, чтобы обсудить риски инвестирования в Израиле[149].

Но до того как ответить на наши вопросы, Медвед сам задал вопрос. Он показал нам один из слайдов презентации «Израиль изнутри», презентации, которую он часто показывает, когда выступает в роли неофициального посла экономики Израиля.

«Посмотрите на этот график», – сказал он нам (рис. 9.1).

Рисунок 9.1

«Что вы видите на нем?» – спросил Медвед. Горизонтальная ось X показывает годы с 2002-го по 2004-й. Что отложено на вертикальной оси, не показано. Проведена также относительно прямая линия в диагональном направлении в правый верхний угол графика. Но без указания на величину, отложенную по вертикальной оси, график был неполон. Мы решили, что Медвед задал хитрый вопрос.

«Хорошо, мы видим, что какая-то величина повышается за этот период времени, – сказали мы. – Но вертикальная ось Y не говорит нам, что это за величина».

«Совершенно верно, – быстро ответил он. – Эта величина может быть чем угодно. Например, насилие. К сожалению, это был период в нашей истории в наибольшей степени сопряженный с насилием во время второй интифады, которая привела ко второй ливанской войне. График иллюстрирует число ракет, которые упали на Израиль в эти годы».

Но Медвед сказал нам, что график также иллюстрирует результаты израильской экономики, которые также показывали высокие темпы роста в первой половине десятилетия.

Затем он показал нам еще один слайд, который был просто абсолютно похож на предыдущий (рис. 9.2).

Рисунок 9.2

Вертикальная ось этого слайда уже была подписана – «Иностранные инвестиции в израильские высокотехнологичные компании». Что было важным, во время того же периода времени наблюдался взлет инвестиций, их число росло, когда повышалось число ракетных атак. Удивительно, но по мере того как мы рассматривали и другие экономические измерения, мы обнаруживали, что они в целом соответствуют этой общей структуре графика. Например, прямые иностранные инвестиции (FDI) – другая макроэкономическая метрика – измеряет общее число прямых иностранных инвестиций в любой форме, которые приходят в экономику. Во время периода с 2000 по 2005 год FDI в израильскую экономику утроились, а доля Израиля в общем объеме глобальных венчурных долларов, инвестированных в Израиль, удвоилось.

Медвед не предлагал сделать вывод, что существует корреляция между насилием в Израиле и привлекательностью его для инвестиций. Скорее, он убежден, что Израиль сумел отвести угрозу безопасности возможностей своего экономического роста. Другими словами, израильтяне уверены, что их новые компании выживут во время войны и во время беспорядка. И израильские предприниматели сумели также убедить в этом инвесторов.

Элис Шредер, автор книги «Снежный ком», является единственным биографом Уоррена Баффета. Мы спросили ее о воспринимаемом риске инвестирования в Израиль. «Уоррен находился в страховом бизнесе в течение длительного времени, и рассматривал любое инвестиционное решение через эту призму, – сказала она нам. – Все это аналогично оценке рисков так же, как это вы делаете в страховом бизнесе. То, о чем вы беспокоитесь, – это потенциальные землетрясения и ураганы. Уоррен спрашивает: «Катастрофические риски какого типа имеются и могу ли я с этим смириться?»[150]

Iscar, израильская компания, приобретенная Баффетом, имеет главное производство и отдел по исследованиям и разработкам в северной части Израиля, и этой местности дважды угрожали ракетные атаки – в 1991 году, когда на всю страну были нацелены ракеты Саддама Хуссейна во время войны в Заливе, и во время ливанской войны 2006 года, когда «Хезболла» выпустила тысячи ракет по израильским северным городам. «Разве это не говорит о катастрофических рисках?» – спросили мы ее.

По мнению Баффета, сказала она нам, если помещения компании Iscar подвергнутся бомбардировке, то можно будет выстроить другой завод. Завод не представляет основной ценности компании. Основную ценность составляет талант ее сотрудников и руководства, международная база лояльных клиентов и бренд компании. Поэтому ракеты, если они и могут разрушить фабрики, не могут, в глазах Баффета, представлять собой катастрофический риск.

Во время ливанской войны 2006 года, спустя всего два месяца после того, как Баффет приобрел Iscar, по северной части Израиля было выпущено 4228 ракет[151]. Расположенная менее чем в восьми милях от ливанской границы, Iscar была первичной целью для ракетных обстрелов.

Эйтан Вертхаймер, председатель совета директоров Iscar, который осуществил продажу компании Баффету, сказал нам, что позвонил своему новому боссу в первый день войны. «Нашу единственную обеспокоенность вызывало благополучие наших людей, поскольку машины и разбитые стекла можно всегда заменить, – вспоминал Вертхаймер свою беседу с Уорреном Баффетом. «Но я не уверен, что вы понимаете наш образ мыслей, – сказал я ему. – Мы собираемся работать и с половиной состава сотрудников, но мы обеспечим, чтобы все клиенты получили свои заказы вовремя или даже ранее»[152].

Одна ракета упала на территорию Tefen Industrial Park – промышленного парка, который был основан семьей Вертхаймера и находился вокруг компании Iscar, а смертельный поток ракет падал неподалеку. И хотя во время войны многие работники временно переехали в южные районы Израиля со своими семьями, клиенты компании Iscar никогда об этом не узнали. «Нам потребовалось небольшое время для того, чтобы подстроиться под условия, но мы не сорвали ни одной поставки, – сказал Вертхаймер. – Для наших клиентов по всему миру войны не существовало».

Отвечая на угрозу таким образом, Вертхаймер и другие израильтяне трансформировали сами опасности, которые могут заставить Израиль выглядеть рискованным местом, в свидетельства неоценимых преимуществ Израиля – те же преимущества, которые привлекли Баффета, Google, Microsoft и многих других.

Мало найдется людей, которые показывают израильтян лучше, нежели Дов Фроман, который был рожден в Амстердаме буквально за несколько дней до начала Второй мировой войны. Когда «тиски» нацистов сжались сильнее, родители решили спрятать Дова в семье Ван Тиборов, фермеров-христиан, которые очень хорошо к ним относились, они нашли их через голландское подполье. Дову было всего три года, когда он прибыл на их ферму, но он помнит, что его темные волосы были прикрыты панамой, поскольку у всей семьи волосы были светлые. Когда немцы периодически обыскивали дом, он прятался под кроватью, в подвале или в лесу со своими сводными братьями. Годы спустя Дов узнал, что его отец погиб в Аушвице, а что касается матери, то он так и не узнал, как она погибла[153].

После войны тетя Фромана, которая сумела уехать в Палестину в 1930-х годах, нашла Фромана в этой голландской семье и убедила их передать его в еврейский дом для детей-сирот, чтобы он смог иммигрировать в Палестину. В 1949 году десятилетний Дов оказался в совершенно новом государстве, Израиле.

В 1963 году Дов Фроман окончил Технион (Израильский технологический институт) и решил получить дополнительное образование в США, чтобы «принести новые технические знания в Израиль». Он поступил в Массачусетский технологический институт, но вместо этого уехал в Калифорнийский университет в Беркли, который предложил ему стипендию. Это была удача.

В то время как он еще был в университете на выпускном курсе, Энди Гров принял его на работу в компанию Fairchild Semiconductor. Несколькими годами позднее Гров присоединился к Гордону Муру и Роберту Нойсу, и они вместе основали компанию Intel. Фроман стал одним из первых сотрудников новой компании. Он быстро отличился, изобретя то, что стало впоследствии одним из наиболее легендарных и прибыльных продуктов Intel – новый процессор с перепрограммируемой памятью. Тогда, находясь на должности, следующей ступенькой после которой была должность старшего менеджера, Фроман объявил, что он покидает Intel, чтобы преподавать электротехнику в Гане. По его словам, он «искал приключений, личной свободы и саморазвития» – еще один человек Книги знаний.

Коллеги в Intel подумали, что Фроман сошел с ума, покидая компанию, которая собиралась выходить на биржу и осыпать своих сотрудников благами в виде опционов на акции. Но Фроман знал, чего он хочет: основать новое предприятие, а не работать в чьей-то компании. Он также знал, что если останется в компании и продолжит карьеру менеджера, то никогда не сможет вернуться в Израиль, а у него была припасена революционная идея для новой экономики: он хотел, чтобы Израиль стал лидером в разработке новых процессоров.

К 1973 году, то есть к моменту, когда подошло время реализовать его идею, Intel испытывал острую нехватку инженеров. Фроман вернулся в Intel, рассказал об идее центра разработки процессоров Грову и быстро организовал ознакомительную миссию в Израиле. Хотя команде Intel пришлось задержаться из-за войны Иом-Киппура, она прибыла в Израиль в апреле 1974 года и быстро приняла на работу пять инженеров для своего нового центра по разработке в Хайфе. Intel никогда до этого не создавал крупное исследовательское подразделение в другой стране. «Итак, в конце дня мы оказались в бизнесе по исследованиям и разработкам. Мы не могли рисковать будущим компании, оставив нашу ключевую миссию и операции вне нашего контроля, за границей, – вспоминал один бывший сотрудник Intel в Калифорнии. – Израиль был первым местом, где мы это осуществили. Очень много людей полагало, что мы сошли с ума»[154]

Израильская команда начала с инвестиций в 300 тысяч долларов и приема на работу пяти сотрудников на полный рабочий день. Но компания стала самым крупным частным работодателем в Израиле: к тридцатой годовщине образования Израиля в ее составе было 5400 работников. Инвестиции Intel в Израиле, которые изначально выглядели как азартная игра, тем временем расширялись, и скоро компания стала центральной для успеха Intel в целом. Intel в Израиле отвечал за разработку процессоров в первых персональных компьютерах IBM, первых чипов Pentium, а также новой архитектуры, которая, как говорят аналитики, спасла Intel от движения по нисходящей спирали во период 1990-х, мы говорили об этом в гл. 1. В южном израильском городе Кирьят-Гат Intel построил завод за 3,5 млрд долларов. На этом заводе израильтяне разрабатывали чипы с такими маленькими транзистрами, что на булавочной головке могло расположиться 30 млн таких транзистров. Важнейший центр производства в Израиле ярко показал, что ничто не могло остановить работу, даже война.

«Мы доверяем вашему суждению, Дов. Делайте то, что вы должны делать».

Это было заявление менеджмента Intel после того как в январе 1991 года началась война в Заливе.

За пять месяцев до этого Ирак совершил захват Кувейта. Услышав эту новость, Фроман почувствовал беспокойство: возможно, придется отправить всех сотрудников домой, начало заползать в его голову во время не занятых делами минут, когда он ехал в автомобиле на работу, когда он ждал, пока самолет оторвется от земли, или перед тем, как лечь спать. Он понимал, что остановка всех операций окажет ужасное влияние на Intel в Израиле. Поэтому он старался выбросить эту мысль из головы.

В то время как тысячи американских военных развертывались в Саудовской Аравии, готовясь к боевым действиям, Фромана отвлек риск, который взял на себя Intel. Эта игра называлась «Процессор для компьютеров IBM» – решение использовать процессор 8088 для установки в компьютерах IBM PC, принятое в 1980 году, что дало возможность совершить гигантский скачок вперед. Но компьютерный гигант вынудил Intel лицензировать свою технологию и передать ее десяткам производителей, несмотря на то что Intel и разработала процессор 8088. IBM решила, что слишком рискованно опираться на Intel, как на единственного производителя процессоров. Поэтому Intel получил возможность зарабатывать только 30 % общего дохода. Безопасность и снижение цены для IBM означали более низкие прибыли для Intel.

В 1983 году, с появлением процессора 286 следующего поколения, Intel сумела убедить IBM снизить число производителей до четырех, таким образом повысив долю процессоров, выпускаемых Intel. И к 1985 году после инвестирования 200 млн долларов и четырех лет работы, она выпустила еще более быстрые чипы – серии 386, и таким образом компания была подготовлена к игре. На этот раз IBM ответила положительно на просьбу Intel о том, чтобы быть единственным производителем этого процессора, который стал устанавливаться в большинство новых настольных компьютеров. Эта стратегия максимизировала прибыли компании, но также повысила и риски. Что, если Intel нарастит свои производственные мощности в свое время? И еще большим риском было решение, принятое менеджментом Intel в Санта-Кларе, перенести большую часть этих новых задач в Израиль.

Основная тяжесть падала на завод по производству процессоров в Иерусалиме, который производил примерно три четверти продуктов Intel по всему миру, работая в две 12-часовых смены, семь дней в неделю.

Но теперь это производство находилось под угрозой. Садам Хуссейн объявил, что если Соединенные Штаты начнут наступление, то он ответит ракетными атаками, нацеленными на Израиль.

Израильское правительство поверило в намерения Саддама. Ирак имел ракеты «Скад», которые могли достигать Тель-Авива менее чем за 10 минут, и эти ракеты могли быть начинены химическим оружием. В октябре 1990 года израильское правительство заказало больше противогазов, чем во время Второй мировой войны.

Для Израиля это было сюрреалистическое время. В детских садах воспитатели показывали пятилетним детям, как надевать противогазы в случае атаки, и каждый практиковался в срочной эвакуации в специальные «герметичные комнаты» – убежища, если начинали звучать сирены. Система дистрибуции противогазов была изобретательной, и каждый дом получал по почте приглашение, которое говорило, где они могут получить это оборудование. Армия разместила сотрудников по гражданской обороне в больших магазинах, поэтому было совсем не удивительно, что люди заходили в магазин, чтобы купить новую обувь, выпить чашечку кофе и забрать набор противогазов для всей семьи.

Фроман делал все, что делает каждый израильский менеджер во время или до наступления войны. Он составлял планы действий на непредвиденный случай для «стандартного» сценария войны, в котором сотрудники призывались из резерва на действительную службу. Большинство израильских мужчин в возрасте до 45 лет служат в резерве и проходят сборы в течение одного месяца каждый год. Во время продолжительной войны эти гражданские лица могут быть призваны, если правительство сочтет это необходимым. Это накладывает тяжелое экономическое бремя на бизнес в Израиле – включая потерянные рабочие дни и меньшую производительность – даже в мирное время.

Во время войны сотрудники могут отсутствовать на рабочем месте в течение недель или даже месяцев. В результате некоторые бизнесы в Израиле могут обанкротиться во время войны.

В начале января 1991 года коммерческие авиалинии США и Европы заморозили свои полеты в регион. 11 января, за четыре дня до истечения срока ультиматума ООН Ираку вывести свои войска из Кувейта, правительство США рекомендовало своим гражданам покинуть Израиль. 16 января израильское правительство объявило, что все школы и компании, кроме определенных важных производств (например, электрические сети) должны закрыться на неделю, а возможно, и на более долгий срок. Правительство хотело, чтобы граждане оставались дома, вне дорог, и были готовы укрыться в своих надежных помещениях при звуках сирен.

Для Фромана соответствие директиве правительства означало приостановку производства микропроцессоров Intel 386 в критически важный момент для компании. Фроман не сомневался, что менеджмент полностью поддержит временное закрытие предприятия, но он также знал, что, когда, например, работодатель отправляет сотрудника на больничный, это не означает, что их отношения не изменятся. В особенности, когда «болезнь» такова, что может повторяться в будущем.

«У нас уже были конфликты в компании, связанные с переводом стратегических технологий и критически важных продуктов в Израиль, – вспоминал Фроман. – Я был убежден, что если мы попытаемся прервать производство даже на короткий промежуток времени, то мы заплатим высокую цену за это в долгосрочной перспективе». Фроман потратил время и политический капитал на то, чтобы убедить менеджмент компании оставить будущее компании в руках самого иностранного отделения, – его мечта с того самого времени, когда он в первый раз покинул Intel в США. И именно это отделение нужно было закрывать, поскольку оно находилось в точке падения ракет «Скад».

Но Фроман имел другую, и на удивление более серьезную, заботу: «Я продолжал думать о выживании Израиля и о его все еще маленькой экономике в области высоких технологий». Ключевым барьером дальнейших инвестиций в Израиль было продолжающееся впечатление геополитической нестабильности в регионе. Если Intel не сможет управлять в кризисной ситуации, тогда любая уверенность транснациональных компаний, инвесторов или рынков в отношении Израиля немедленно улетучится.

Фроман потратил достаточно усилий за границей, чтобы познакомиться с реакцией, направленной против инвестирования в Израиль. Почти каждый день негативный заголовок в прессе шел рикошетом по всему миру: еще одна террористическая атака, еще одна провокация на границе, еще одно кровопролитие. Интифада. Насилие, террор, война. Это были единственные истории, которые люди знали об Израиле.

Он был убежден, что и Израиль в целом, и его экономика нуждались в противоположных историях. По мере того как приближался срок истечения ультиматума – 15 января, он начал проговаривать для себя воображаемые дебаты в совете директоров, которые могли пройти где-то в США, между топ-менеджментом, проявляющим энтузиазм в отношении инвестирования в Израиль, и осторожными руководителями, которые думали, что компания поступает опрометчиво. Что же должен иметь энтузиаст «в рукаве»?

Я понимаю ваш скептицизм. Я тоже видел новости. Но давайте не будем забывать, что Intel производил процессор 386 – один из наиболее важных продуктов – в Израиле, во время войны в Заливе, и израильтяне никогда никого не подвели. Они выдерживали график производства. Они не отставали от графика никогда, ни одного раза, даже тогда, когда на них сыпались ракеты.

17 января Фроман информировал своих сотрудников о своем единоличном решении держать компанию Intel в Израиле открытой во время войны как вызов приказам правительства, но на добровольной основе: ни один работник не будет наказан, если он не выйдет на работу.

В 2 часа ночи 18 января, Фроман, как и большинство израильтян, был разбужен сиренами, объявлявшими о воздушном нападении. Он и его семья быстро надели противогазы и спустились в убежище. Когда атака завершилась, они узнали, что восемь ракет ударили по Тель-Авиву и по Хайфе, недалеко от основного подразделения компании Intel по исследованиям и разработкам, хотя эти ракеты не были начинены химическим оружием. Ожидались еще ракетные нападения в последующие дни. Будет ли Саддам снаряжать ракеты химическими боеголовками, было неясно.

В 3:30 утра, когда Фроман прибыл на завод со своим противогазом, он сразу прошел в «чистую комнату» – сердце фабрики по производству чипов, где, для того чтобы поддерживать среду, свободную от пыли, техники работали в герметичных костюмах, которые делали их похожими на астронавтов. Работа в этих комнатах уже шла полным ходом. Ему сказали, что когда зазвучали сирены, сотрудники прошли в убежище на заводе, но после быстрых звонков домой они вернулись к своим рабочим станциям. Когда началось утро первого дня после атаки, Фроман ожидал увидеть в лучшем случае половину смены. Пришло 75 %. После второй ракетной атаки Ирака на Хайфу присутствие работников в центре по разработке процессоров увеличилось до 80 %. Чем более яростными были атаки, тем больше людей появлялось на работе. Добро пожаловать в Израиль – компания работает нормально.

Высшие руководители компании в штаб-квартире в Санта-Кларе не смогли бы найти предлог и сказать, что компания в Израиле не работает. Спустя два дня, во время телеконференции с Санта-Кларой, снова сработали сирены, оповещающие о воздушном нападении. Израильская команда попросила минутной отсрочки, чтобы переместиться в убежище, надела противогазы и продолжала участвовать в телеконференции из убежища. Группа работников Intel даже организовала детский сад на территории компании, поскольку школы были закрыты, и уж если сотрудники были готовы участвовать в «миссии неповиновения Фромана», то у них не было выбора, как только взять детей с собой на работу. Кроме своих регулярных обязанностей люди вызвались посменно работать также и в детском саду.

Это наследие приверженности Фромана все еще прослеживается в решениях новых международных компаний открывать критически важные операции в Израиле. И некоторые из этих отделений, такие как отделения Google, были построены в период ливанской войны 2006 года.

Объяснение этому более широкое, нежели только инженерный талант. Это и менее вещественные факторы, такие как драйв в направлении успеха, как личного, так и национального. У израильтян есть для этого слово – давка, которое может частично быть отражено словом «наперекор», «специально», «как раз», «именно потому» и проч. Они как бы говорят: «Чем больше они нас атакуют, тем большего успеха мы достигаем».

Эйтан Вертхаймер сказал Уоррену Баффету в начале ливанской войны 2006 года: «Мы собираемся определить, какая сторона достигла победы, повышая производительность фабрики и выводя ее на уровень, который ранее не достигался, именно тогда, когда на нас падают ракеты»[155]. Израильтяне за счет развития своей экономики и деловой репутации – а они могут быть предметом национальной гордости и измерителем национального роста – создали в иностранных инвесторах уверенность в том, что Израиль способен выполнять свои обещания или даже перевыполнять их. Благодаря Дову Фроману, Эйтану Вертхаймеру и многим другим вопрос катастрофического риска для инвесторов и иностранных компаний, рассматривающих возможность ведения бизнеса в Израиле, становится в конечном итоге не важным.

Глава 10. Йозма. Подбор партнеров

Сын Орны Берри, Амит, отправил сообщение на 32 млн долларов. Он обнаружил сообщение голосовой почты для своей матери. Это был звонок вице-президента компании Siemens – немецкого телекоммуникационного конгломерата. Орна Берри была в этот момент за границей – она предлагала свою молодую компанию крупным игрокам, которые рассматривали вопрос о покупке, и пропустила этот звонок. Сообщение от Siemens обозначило начало процесса, кульминацией которого стало первое приобретение израильской «стартующей» компании европейской компанией. Транзакция была завершена в 1995 году.

Хотя сегодня это довольно обычное событие – европейцы инвестировали сотни миллионов евро в израильские компании – в 1995 году приобретение израильской молодой компании европейцами было чем-то из ряда вон выходящим. Орна Берри убеждена, что новая для того времени программа израильского правительства, которая называлась «Иозма», была как раз тем фактором, который сделал это возможным. Орна Берри также убеждена, что сотни других новых компаний смогли повторить этот шаг благодаря инициативе правительства.

Берри была названа одним из ведущих лидеров бизнеса в Израиле[156]. В 1977 году она была названа главным специалистом в Министерстве промышленности, торговли и труда – «царе» инноваций в Израиле. В 2007 году стала председателем Израильской венчурной ассоциации. Она получила докторскую степень по компьютерным дисциплинам в Университете Южной Калифорнии, работала для технологической консалтинговой компании Unisis в США, затем вернулась в Израиль, чтобы работать в компании IBM, а позднее – в компании Intel.

Но в 1992 году она была начинающим предпринимателем. Она и пять ее коллег из Fibronics, одной из первых технологических компаний Израиля, основали Ornet Data Communications. Ornet Data специализировалась на разработке программного обеспечения и оборудования для локальных сетей (LAN), чтобы удвоить скорость передачи данных.

В то время как большинство пользователей получали доступ во Всемирную паутину посредством телефонных линий, набирая номер, сетевая технология Ethernet развивалась как способ, чтобы соединять LAN – группы компьютеров, которые находились недалеко друг от друга в домах и офисах. Сети LAN могли передавать больше информации, делать это быстрее между компьютерами в сети, но ширина полосы пропуска была довольно ограничена. Решение Ornet Data предлагало коммутатор для этих связанных в сеть компьютеров, что, по оценкам Берри, умножало ширину полосы в 50 раз.

Ornet Data насчитывала всего несколько сотрудников в Кармиэле – городе на Севере Израиля, а также имела офис в Бостоне, для того чтобы Берри было удобно работать, когда она приезжала в этот город. На начальном этапе работы компании она летала в США достаточно часто, пытаясь добиться инвестиций, но скоро поняла, что доступных возможностей нет.

«Не было механизма, который позволил бы найти высокорисковое финансирование на ранней стадии развития компании при отсутствии локального венчурного капитала», – рассказывала она нам[157].

Венчурный капитал – это инвестиционные фонды, которые обычно используются для развития в технологических компаниях с быстрыми темпами роста. Но для большинства иностранных инвесторов вкладывание денег в Израиль казалось абсурдным делом. Для них Израиль был синонимом древних религий, археологических раскопок и смертельного конфликта. Даже те инвесторы, которые с пиететом относились к возможностям исследований и разработок в Израиле, были напуганы вспышкой насилия, которая произошла вместе с восстанием палестинцев, или интифадой, в конце 1980-х. Это произошло до решения Дова Фромана оставить отделение компании Intel открытым во время войны в Заливе в 1991 году.

По словам Джонатана Медведа, основателя компании Israel Seed Partners: «Вы можете разговаривать с американским фондом до посинения, вы будете их приглашать инвестировать в Израиль, а они будут смеяться над вами»[158].

Недостаток венчурного капитала в Израиле в 1980-х создавал также и другие проблемы. На Западе роль венчурного капиталиста заключается не в том, чтобы просто обеспечивать приток капитала. Это менторинг плюс введение в мир других инвесторов, представителей перспективных фирм, которые могут купить вашу компанию, в общество новых клиентов и партнеров, которые делают венчурную индустрию такой ценной для развития начинающей компании. Хороший венчурный капиталист поможет предпринимателям построить их бизнес.

«Было совершенно понятно, что в Израиле в то время чего-то не хватало, – сказал Игаль Эрлих, другой ведущий ученый, который работал в правительстве в конце 1980-х годов. – Израиль очень хорошо справляется с разработкой технологий, но израильтяне не знают, как управлять компаниями или как продвигать продукты на рынок»[159].

Израильские предприниматели должны были мыслить глобально с самого начала, создавая продукты для рынков, которые находятся за тысячи миль и в нескольких временных поясах от Израиля. Но возникали серьезные вопросы: «Как подстроить продукт к рынку? Как производить, продвигать и в конечном итоге осуществлять дистрибуцию продукта заказчикам, которые находятся столь далеко от берегов Средиземного моря?».

До введения концепции венчурного капитала в Израиле существовало только два источника финансирования. Во-первых, израильские новые компании могли обращаться в Офис Главного ученого (OCS) для получения грантов. Эти гранты, однако, не достигали уровня, который реально нужен был новым компаниям, и в результате большинство из них обанкротились. Правительственный отчет, опубликованный в начале 1980-х годов, говорил, что 60 % технологических компаний, признанных достойными грантов OCS, были не в состоянии найти капитал в последующем, чтобы продвигать свои продукты. Они могли создавать отличные продукты, но они не могли их продавать[160].

Во-вторых, израильские компании могли обращаться за грантами, которые назывались гранты BIRD. Созданный на основе фонда в но млн долларов, который был предоставлн США и израильским правительством, двухсторонний Фонд промышленных исследований и разработок (BIRD) выдавал скромные гранты от полумиллиона до миллиона долларов, причем сумма выдавалась в течение 2–3 лет, и грант возобновлялся при перечислении небольших роялти, заработанных в результате успешных проектов[161].

Эд Млавски стал исполнительным директором BIRD, когда в 1978 году он сделал необычный комментарий на совещании Попечительского совета Израиль – США по промышленным исследованиям и развитию. BIRD был учрежден двумя годами позже, но этот фонд не профинансировал ни одного проекта.

Совет встречался для того, чтобы выбрать следующего исполнительного директора, который стал бы управлять фондом, и члены совета были разочарованы недостатком кандидатов. Млавски, рожденный в Англии, но к тому времени ставший американским гражданином, сказал: «Джентльмены, это ужасно, даже я мог бы лучше сработать, чем любой из этих кандидатов!» Совет решил, что было бы прекрасной идеей назначить Млавски, совет попытался убедить его подать в отставку с поста исполнительного вице-президента компании Tyco International и переехать с семьей в Израиль. Супруга Млавски не была еврейкой, да и сам он не питал очень сильной эмоциональной привязанности к Израилю, но по настоятельной просьбе Джордана Баруха, секретаря-ассистента по коммерческому использованию науки и технологии, согласился занять пост. Млавски поехал в Израиль, чтобы, как он говорит: «Поучаствовать в интервью на замещение должности, к которой я не стремился, в стране, в которой я не собирался жить». Жена Млавски поддержала своего мужа. Она посетила Израиль в 1979 году и влюбилась в культуру пионеров все еще молодой страны. Поэтому Млавски взял в Tyco долгосрочный отпуск, сдал свою мебель на хранение и уехал в Израиль. Он в конечном итоге провел в этой стране 13 лет, пока с другими партнерами не основал компанию Gemini, одно из первых финансируемых государством предприятий венчурного капитала. Почему он остался в Израиле? Одна из причин – открытость Израиля к экспериментам с любой идеей. Млавски не мог оценить это до конца, пока не оказался на этой земле и не погрузился в израильскую жизнь.

Млавски назвал BIRD чем-то похожим на «службу знакомств», потому что он и его команда играли роль «сводни» между израильской компанией, имеющей технологию, и американской компанией, которая могла продвигать и осуществлять дистрибуцию продукта в США. Более того, эта «сводня» могла субсидировать процедуру «знакомства».

Большинство технологических компаний США, с которыми контактировал BIRD, имели ограниченные бюджеты на разработки и исследования. Поскольку это были компании от среднего размера до крупных публичных компаний, они слишком внимательно относились к квартальным отчетам о доходах, чтобы платить за дорогостоящие исследования.

Млавски вспоминает: «Мы обратились к американским компаниям и сказали, что есть место, называется Израиль, вы о нем могли слышать, могли и не слышать. Мы готовы связать вас с интеллектуальными, креативными и хорошо обученными инженерами в этой стране. Вы не должны платить за то, чтобы нанять их, оплачивать их переезд, и вам не нужно беспокоиться о том, что будет, когда проект будет закончен. Мы не только представим вас такой группе, мы дадим вам половину денег за вашу часть проекта, и половину денег, необходимых израильтянам для реализации проекта».

К настоящему времени BIRD инвестировал 250 млн долларов в 780 проектов, которые привели к 8 млрд долларов в прямых и косвенных продажах[162].

Влияние программы BIRD выходит далеко за рамки только доходов: программа помогла обучить технологические компании Израиля, как вести бизнес в США. Компании тесно работали со своими американскими партнерами. Многие сняли офисы в США и направили сотрудников за границу, где они смогли узнать о рынках и своих клиентах.

В отсутствие акционерного финансирования BIRD обеспечил более легкий доступ к американским рынкам. Даже когда предприятие терпело неудачу, оно получало возможность для приобретения колоссального опыта, как создавать продукты, разработанные для рынка, что явно отличалось от того, чтобы просто развивать технологии.

К 1992 году примерно 60 % израильских компаний, которые вышли на нью-йоркскую фондовую биржу, и 75 % тех, которые котировались на NASDAQ, поддерживались BIRD[163]. Американские венчурные капиталисты и инвесторы начинали замечать Израиль. И тем не менее, 74 % высокотехнологичного экспорта из Израиля было заслугой только 4 % высокотехнологичных компаний[164].

Финансирование не распределялись широко. Если новые высокотехнологические компании не могли получить гранты BIRD или правительственные гранты, то они вынуждены были познавать искусство добиваться всего самим, используя личные ресурсы, связи или другие средства для получения денег.

Джонатан Медвед испытал это на себе в 1982 году, когда ходил от двери к двери, продавая оптические трансиверы, произведенные компанией его отца. В то время компания состояла только из 10 человек, работающих в обычном гараже, они строили оптические передатчики и приемники. Медвед признался, что не проходил ни одного курса по математике и физике в колледже и ничего не знал о нюансах бизнеса, в котором работал его отец. Он также не знал иврита.

«Я выступал перед группами израильских инженеров, которые ничего не знали о волоконной оптике. Если они задавали какие-нибудь сложные технологические вопросы, я прятался за свое незнание иврита: «Извините, я вас не понимаю!»[165] Медвед написал бизнес-план для компании, он разработал план достижения определенных уровней дохода на первом программном обеспечении, которое было доступно на компьютере размером с саквояж. Но, как и Орна Берри, он считал, что получение финансирования было невозможно.

Главный ученый Эрлих был очень озабочен тем, как преодолеть трудности с финансированием, которые стояли перед предпринимателями. Но существовала и оппозиция: «Не тратьте ваше время и деньги на новые, небольшие компании. Они не могут создавать ценности». Так говорили ему люди, которые были настроены против поддержки малых предприятий.[166] Однако правительственные экономисты призывали к повышению финансирования и созданию партнерств между Израилем и большими международными компаниями, которые на тот момент являлись работодателями для тысяч израильтян.

Перед Израилем стояли также и другие трудности: что делать с миллионом иммигрантов из Советского Союза, которые начали наводнять страну. Правительство было убеждено, для того чтобы впитать этих иммигрантов, израильская экономика должна была создать миллион новых рабочих мест. Поскольку каждый третий советский иммигрант был ученым, инженером или техником, для израильского технологического сектора это казалось наилучшим решением. Проблема заключалась в том, что существующие центры исследований и разработок не могли справиться с таким объемом рабочей силы.

В 1991 году правительство создало технологические инкубаторы – всего 24. Эти инкубаторы дали большинству российских ученых ресурсы и финансирование, которое им было необходимо на ранней стадии исследований и разработок их инноваций. Цель заключалась в том, чтобы не только разработать технологию, но и определить, будет ли этот продукт коммерциализирован и будет ли продаваться. Правительство финансировало сотни компаний, выплачивая им по 300 тысяч долларов. Это дало возможность многим иммигрантам из России работать над своими продуктами, но те, кто получал деньги, почти или совсем не имели опыта создания новых компаний. Правительственные финансисты не могли предоставить этим предпринимателям поддержку и руководство, в которых они нуждались, чтобы превратить свои успешные исследовательские разработки в коммерчески жизненные продукты.

«Каждый раз, когда я пытался рассмотреть успех этих маленьких компаний, я страшно разочаровывался, – сказал Эрлих. – Они могли достигать успеха в исследованиях и разработках, но мы не видели их успехов в развитии компаний»[167]. Он пришел к убеждению, что отрасль частного венчурного капитала была единственным «антидотом» в этом случае. Но он также знал: для того чтобы достичь успеха, израильская венчурная индустрия нуждалась в сильных связях с иностранными финансовыми рынками. Международные связи касались не только обретения финансирования. Вдохновленные израильские венчурные капиталисты нуждались в том, чтобы их обучали искусству бизнеса. Тысячи компаний венчурного капитала в США были вовлечены в практику работы успешных новых компаний в Силиконовой долине. Они имели опыт в построении компаний, понимали технологии и процесс добывания фондов и могли руководить предпринимателями-новичками. Это было как раз то, что хотел видеть Эрлих в Израиле.

Именно тогда группа молодых бюрократов в Министерстве финансов выступила с идеей программы, которая получила название «Иозма», что на иврите значит «инициатива».

Орна Берри поведала нам: «Джон Леннон когда-то сказал о ранних годах рок-н-ролла: «До Элвиса ничего не было». В отношении успеха венчурного капитала и высокотехнологичного предпринимательства в Израиле, если перефразировать Леннона, можно сказать, что до «Йозмы» ничего не было»[168].

Идея заключалась в том, чтобы правительство финансировал о юо млн долларов в создание новых фондов венчурного капитала. Каждый фонд должен был быть представлен тремя сторонами: израильскими венчурными капиталистами в тренингах, иностранной фирмой венчурного капитала и израильской инвестиционной компанией или банком. Существовал также один фонд «Йозма», который составлял 20 млн долларов и который инвестировал непосредственно в технологические компании.

Программа «Йозма» изначально предлагала соответствие почти полтора к одному. Если израильские партнеры могли найти 12 млн долларов, для того чтобы инвестировать в новые израильские технологии, правительство предоставляло фонд в 8 млн долларов, однако правительство поднимало планку. Оно требовала от фирм венчурного капитала найти 16 млн долларов, чтобы получить от правительства 8 млн.

Реальным привлекательным моментом для иностранных венчурных капиталистов был, однако, подъем, встроенный в эту программу. Правительство оставляло 40 % акций в новом фонде, но предлагало партнерам возможность дешево выкупить пакет акций плюс годовой интерес через пять лет, если фонд работал успешно. Это означало, что, в то время как правительство разделяло риски, оно предлагало инвесторам всевозможные вознаграждения. С точки зрения инвестора, это было необычно выгодное предложение.

«Это была редкая программа правительства, которая действительно имела встроенные механизмы входа и выхода, – говорил Джонатан Медвед. – В ней был ключ к успеху». И как редко бывает с правительством, эта программа исчезла, когда она сослужила свою изначальную службу, а не продолжалась неопределенный срок.

В то время наиболее искушенные в ведении бизнеса евреи диаспоры не инвестировали в Израиль. Они рассматривали филантропию и бизнес как два разных вида деятельности. Они делали огромные пожертвования в некоммерческие организации, которые работали к выгоде Израиля, но в большинстве своем с неохотой инвестировали в израильские высокотехнологичные начинания.

Были, конечно, и исключения. Стенли Чейс, финансовый менеджер из Калифорнии, помог найти деньги для первого раунда программы «Иозма», организовав общие встречи в Калифорнии с богатыми евреями. Он сумел получить суммы на миллионы долларов для фондов в Израиле. Эрель Маргалит, который покинул администрацию Иерусалима, чтобы встать у руля управления одного из первых фондов, сказал, что большая часть средтв из первого раунда финансирования была получена от людей, которые тепло относились к Иерусалиму или Израилю». Первым институциональным инвестором, которого удалось привлечь Маргалиту, был французский гигант страхового бизнеса GAN, председатель совета директоров которого был французским евреем. Маргалит случайно познакомился с ним на пути в Париж.

«Правительство использовалось как катализатор», – сказал Эрлих. Первый фонд «Йозма» был создан в партнерстве с компанией Discount Israeli Corporation, инвестиционным банком и компанией Advent Venture Partners, одной из лучших фирм венчурного капитала в Бостоне. Этот фонд вел Эд Млавски, который в течение длительного времени занимал пост главы программы BIRD, а также Йоси Села.

Клинт Харрис, партнер компании Advent, сказал, что он понял, чем Израиль отличается от других стран, когда в первый раз посетил страну. Водитель такси на пути из аэропорта в забронированный отель в Тель-Авиве спросил, почему тот решил посетить Израиль. Харрис ответил, что он в Израиле, чтобы понять индустрию венчурного капитала. И водитель начал рассказывать Харрису про состояние венчурного капитала в Израиле.

Фонд, спонсируемый компанией Advent, был назван Gemini Israel Funds. Одной из его первых инвестиций было выделение 1 млн долларов компании Ornet Data Communications в ноябре 1993 года. Эта инвестиция, а также помощь со стороны менеджеров, были как раз тем, в чем нуждалась компания Ornet для достижения успеха. Понимание, что опыта для развития бизнеса у менеджмента компании недостаточно, помогло принять на работу Меира Бурстина в качестве председателя совета директоров новой компании. Бурстин был хорошо знаком с миром предпринимательства в сфере высоких технологий, поскольку основал и возглавлял компанию Tekem, одну из первых компаний в Израиле по разработке программного обеспечения, и затем работал президентом компании Tadiran, одной из крупных компаний, которая специализируется на разработке вооружений. Бурстин мгновенно проникся доверием к опыту компании Ornet.

Когда компания потратила свой первый транш финансирования и фактически умирала, Йоси Села получил от Gemini назначение временным управляющим директором компании. Он ездил из Рамат-Хашарон в Кармиэль, а это два часа на автомобиле, четыре раза в неделю. «Потребовалось шесть месяцев решимости, – рассказывал Села, – как от Gemini, так и от команды финансирования Ornet, чтобы продать компанию и удержать менеджмент компании от распада, не говоря уже о дополнительных часах, проведенных в поездках из Рамат-Хашарон в Кармиэль, которые я хотел бы запомнить. Но мы это сделали»[169].

Другим критически важным для компании моментом была способность Gemini пригласить компанию Walden Venture Capital в качестве инвестора. Walden, сложившаяся фирма из Силиконовой долины, имела опыт в той технологии, которую разрабатывала Ornet. Ornet три раза «обернула» инвестиции примерно за два года, и это сделало компанию первым успешным опытом инвестирования.

Десять фондов программы «Йозма», созданные между 1992 и 1997 годом, сумели привлечь более 200 млн долларов с помощью государственного финансирования. Эти фонды были выкуплены или приватизированы в течение пяти лет, и сегодня они управляют примерно трехмиллиардным капиталом и поддерживают сотни израильских компаний. Результаты были понятны. Как выразился Эрель Маргалит, «венчурный капитал был как раз тем недостающим компонентом, который вдохнул жизнь в предприятия»[170].

Несколько фондов в рамках программы «Йозма» имели громадные успехи в дальнейшем. Это были инвестиции в такие компании, как ESC Medical (они разработали и реализовали медицинские решения, основанные на световых технологиях, таких как лазеры), «Галилео» (высокотехнологичная фирма по производству полупроводников), Commontouch (предприятие, предоставляющее услуги электронной почты и других электронных сообщений), а также Jacada (компания, которая создает он-лайновые рабочие пространства для сотрудников по обслуживанию клиентов в ведущих компаниях).

В это время и другие компании сумели ворваться в мир венчурного капитала – даже без поддержки правительства в рамках программы «Йозма». Джонатан Медвед не смог получить финансирование в рамках этой программы. Годы спустя, когда он продал компанию, которую построили он и его отец, он услышал, что имеется финансирование по программе «Йозма», которое составляет 5 млн долларов и может быть инвестировано в технологические компании на ранних этапах их развития. Известные как фонды первоначальных инвестиций, эти инвестиции рассматривались как наиболее рискованные, поэтому «Йозма» предложила долевое участие 1:1 – инвесторы должны были привнести 2,5 млн долларов, чтобы получить 2,5 млн от государства.

Медвед обратился к Игалю Эрлиху с инвесторами, готовыми списать неудачные инвестиции, и попросил грант. К несчастью, было слишком поздно. Но это уже ничего не значило. Программа «Йозма» порождала слухи в венчурном сообществе США, что позволяло преодолеть предубеждение инвесторов, мешающее им вести бизнес в Израиле. «У Израиля было достаточно заинтересованных инвесторов, которые были способны выложить 2,5 млн долларов и запустить компанию Israel Seed Partners в 1994 году, даже без грантов правительства, привязанных к частным инвестициям», – сказал Медвед. Фонд быстро вырос до б млн долларов, компания продолжала расти, сумев достичь суммы 40 млн долларов в 1999 году и 200 млн долларов В 2000 году.

По информации Israel Venture Association, в настоящий момент существует 45 израильских фондов венчурного капитала. Эд Млавски сказал, что за период с 1992 по 2009 год работало почти 240 венчурных фондов, созданных как компании, осуществляющие иностранное и внутреннее инвестирование в

новые израильские компании.

Вскоре и другие правительства по всему миру заметили успех программы «Йозма». Главный ученый Эрлих получал звонки от иностранных правительств, включая Японию, Южную Корею, Канаду, Ирландию, Австралию, Новую Зеландию, Сингапур и Россию, причем все хотели приехать в Израиль и встретиться с создателями программы «Йозма».

В декабре 2008 года Ирландия запустила у себя программу «инновационного фонда» в 500 млн евро, фонд был предназначен для привлечения софинансирования от иностранных венчурных капиталистов. «Ирландия, которая по иронии судьбы не имела дипломатических отношений с Израилем в первые 40 лет его существования, скопировала еврейское государство», – написал ирландский экономист Дэвид Мак-Уильямс.

Так же как и «Йозма», Ирландский инновационный фонд привлекает иностранные венчурные фонды в Ирландию с помощью целого ряда фондов венчурного капитала (поддерживаемых государством), которые работают в партнерстве с фондами частного сектора.

Мак-Уильямс сказал: «Важная идея заключается в том, чтобы привлечь не только капитал и коммерческое ноу-хау из США, но и предпринимателей со всей Европы. В настоящий момент Европа имеет огромные резервуары научных талантов, но у нее очень маленький опыт создания новых высокотехнологичных компаний. Вопрос, который задают многие инвесторы, заключается в следующем: где европейский Google? Это правильный вопрос. А что, если в следующие 10 лет появится европейский Google с использованием ирландских и европейских мозгов и капитала США? Это и будет наградой таким фондам»[171].

«Йозма» создала критически важный недостающий компонент, который позволил израильской технологической сцене присоединиться к технологическому буму 1990-х. Но в 2000 году израильский технологический сектор был поражен сразу несколькими событиями: лопнул глобальный пузырь доткомов, мирный процесс в Осло был разрушен волной терроризма, а экономика впала в рецессию.

Однако новые израильские компании быстро адаптировались и снова начали развиваться. За это время Израиль удвоил свою долю в глобальном венчурном капитале по сравнению с Европой; доля венчурного капитала выросла с 15 % до 31 %. Этот рост случился, однако, в налоговой и регуляторной среде, которая благосклонно относилась к новым высокотехнологичным компаниям и иностранным инвесторам, но не предлагала той же поддержки остальной части экономики.

Например, в то время как стартующие технологичные компании могли привлечь финансирование из множественных источников, любой, кто пытался запустить более традиционный бизнес, с большим трудом мог получить простой небольшой кредит на развитие бизнеса. Израильские рынки капитала были в большой степени сконцентрированы и ограничены. А отрасль, которая могла бы показаться столь естественной для Израиля – финансовые услуги – не получала возможности оторваться от земли.

В 2001 году Таль Кейнан окончил Гарвардскую школу бизнеса. «Многие из моих друзей, которые собирались работать на Уолл-стрит, были евреями, и меня поразило, что еврейское государство не имеет такой отрасли. Когда речь идет об управлении инвестициями, Израиль просто невозможно найти на карте мира», – сказал Кейнан. Причина была в регуляторной политике правительства. Кейнан обнаружил, что в венчурном капитале были так установлены регуляторные процедуры и налоговый режим, что это «позволяло вам вести бизнес так, как будто вы не находитесь в Израиле, что было хорошо и создало замечательную отрасль». Но добавляет: «Вы не могли сделать ничего значимого вне сферы венчурного капитала. Вам не позволялось зарабатывать деньги по результатам управления капиталом, по всем фондам, которыми вы управляли, поэтому вы могли забыть про целую отрасль. Это никогда не могло начать работать»[172].

Модель бизнеса по управлению активами проста: компании получают деньги за управление средствами, и они составляют 1–2 % от суммы, которой управляют. Но реальный подъем лежит в отчислениях по результатам управления капиталом, которые обычно составляют 5-20 % от возврата на инвестиции в зависимости от компании.

До января 2005 года для управления средствами в Израиле было незаконно брать отчисления по результатам управления капиталом. Поэтому неудивительно, что не существовало отрасли, о которой можно было бы говорить.

Изменения были проведены министром финансов Биньямином (Биби) Нетаньяху. С возвращением на пост премьер-министра Ариэля Шарона в 2003 году Нетаньяху сократил налоги, отчисления за перевод денежных средств, зарплаты государственных служащих и четыре тысячи государственных рабочих мест. Он также приватизировал самые крупные символы оставшегося государственного влияния на экономику, такие как национальные авиалинии, El А1, а также компанию национальных телекоммуникаций Bezeq и провел реформы финансового сектора.

«То, как он подошел к реформе роли государства, подавляющей конкуренцию в нашей экономике, делает Биби не реформатором, а революционером. Реформы – это когда вы меняете политику правительства, а революция – это когда вы меняете образ мышления всего государства. Я думаю, что Биби сумел изменить именно образ мышления», – сказал Рон Дермер, который занимал должность советника при четырех израильских министрах финансов, включая Нетаньяху[173].

Нетаньяху сказал нам: «Я объяснил людям, что частная экономика – это все равно что тощий несет толстого, правительство, на своих плечах. В то время как мои реформы вызвали массовые общенациональные забастовки профсоюзов, то, как я охарактеризовал нашу экономику, задело струну. Любой, кто пытался основать (не высокотехнологичный) бизнес в Израиле, затронут этими изменениями»[174]. Реформы Нетаньяху вызвали растущую публичную поддержку, когда экономика начала выходить из застоя.

В то же время пакет реформ банковского сектора, который был запущен Нетаньяху, начал сказываться на отрасли. Эти реформы запустили свертывание правительственных облигаций, которые гарантировали примерно 6 % годовых. До этого момента управляющие активами израильских пенсионных фондов и страхования жизни просто инвестировали в израильские гарантированные бонды. Пенсионные фонды и фонды страхования жизни могли выполнять свои обещания бенефициантам, просто покупая забронированные облигации. «Поэтому это как раз то, что они делали, – они не инвестировали во что-либо еще, – сказал нам Кейнан. – Из-за этих облигаций для институциональных инвесторов в Израиле не существовало никаких выгод, которые были бы сопряжены с инвестированием в любой частный инвестиционный фонд».

Но как только срок выплат по государственным облигациям начинал подходить и их нельзя было возобновлять, правительство выпускало примерно 300 млн долларов в месяц, которые были необходимы для того, чтобы их можно было инвестировать во что-либо еще. «Поэтому совершенно неожиданно вы получаете локальный пул капитала, который позволяет оживить инвестиционную индустрию, – заметил Кейнан, когда мы сидели, глядя на Средиземное море, в его офисе в Тель-Авиве на 30-м этаже здания, где находилась штаб-квартира его нового инвестиционного фонда. – В результате найдется мало крупных международных управляющих активами, которые не работали бы в Израиле сегодня либо на рынке акций, либо на рынке новых корпоративных облигаций, который просто не существовал три года назад, или не работали бы на рынке национальной валюты».

Благодаря реформам финансового сектора, проведенным Нетаньяху, стало законным для менеджеров инвестиций получать вознаграждения по результатам использования капитала. Кейнан не терял времени. Он основал KCPS, первую фирму, занимающуюся управлением финансовыми активами с полным спектром услуг, в Тель-Авиве и Нью-Йорке. «В тот момент когда я прочитал черновую версию реформ Биби, мои колеса начали крутиться, – сказал Кейнан. – Было понятно, что это могло действительно освободить нашу экономику, все то, что не относилось к технологическому сектору».

Кейнан утверждает, что огромное количество местных талантов не используется. «Подумайте, что изучают молодые израильтяне в некоторых армейских разведывательных подразделениях – например, очень сложные аналитические числовые алгоритмы, моделирование наших макроэкономических трендов. Если бы они захотели уйти в высокие технологии после службы в армии, то огромное число новых технологических компаний должно было бы выстроиться в очередь, чтобы принять их на работу. Однако если бы они захотели уйти в финансы, то им нужно было бы покинуть страну. Теперь ситуация изменилась. Только подумайте об этом, – продолжал он. – Некоторые израильтяне работают на Флит-стрит в Лондоне, потому что им не нашлось места в Израиле. Теперь, с 2003 года, для них есть место и в родной стране».