Над нами синее небо

За доверие — качество

«Станете шеф-пилотами некоторых западных авиационных компаний. Будете устроены на ответственных должностях в военной авиации. Пятьдесят тысяч долларов на первое время жизни в свободном мире». Эти и подобные «радости» обещали чехословацким военным летчикам листовки, разбрасываемые над нашей территорией. Немало было на них и снимков весьма скромно одетых, но многообещающих красивых молодых женщин.

Щедрые обещания судила и радиостанция «Свободная Европа». Преследовалась одна цель: соблазнить кого-либо из наших летчиков перелететь на Запад. Конечно, на новом реактивном самолете советского производства. Листовки попадали к тем, кому были доверены самолеты. Летчики прежде всего со знанием дела рассматривали снимки женщин, а уж потом читали текст. В большинстве своем читали без комментариев и после этого шли сдавать листовки. Призывы их не привлекали.

И несмотря на это, генерал и капитан, командиры и политруки, кадровые работники всех ступеней и сотрудники контрразведки имели много забот. Старались отбирать для переподготовки на реактивных самолетах лишь тех пилотов, которые действительно образцово несли воинскую службу, и, само собой разумеется, тех, в отношении которых была твердая уверенность, что все возможные обещания и призывы из мира «демократии» на них не подействуют.

Однако дело было не только в листовках и разных других призывах с Запада. В памяти еще сохранился неприятный горький опыт 1948 года, когда перелет на Запад, иногда даже целыми семьями, не был редким явлением. С той поры прошло всего лишь три года, но обстановка теперь была уже в корне иной, и все, кто нес ответственность за отбор летчиков, говорили себе: «Черт никогда не спит». Естественно, не обошлось без осложнений. Речь шла о весьма важном вопросе, решение которого нередко определяло судьбу человека, — о доверии или недоверии к людям.

Первую тревогу вызвал случай с надпоручиком Костечкой. Это был опытный летчик, ответственно относившийся к своим служебным обязанностям, но в то же время далеко не скромный в личной жизни: женщины, алкоголь, денежные долги. Долго колебались, стоит ли допускать его к полетам на реактивном самолете. Расходились во взглядах, и даже генерал проявлял не свойственную ему нерешительность. Ему было жаль хорошего летчика и израсходованных средств.

«Дай мне сотню крон, я возвращу долг в долларах с процентами. Улетаю», — обратился однажды к кому-то из друзей Костечка, будучи уже немного выпивши.

— Почему вы еще колеблетесь? — спросил капитан генерала, когда стало известно о намерениях надпоручика. — Разве мог бы кто-нибудь высказать такую мысль, если бы серьезно к этому не готовился?

— Глупости, Елинек, — заметил генерал. — Знаешь, уже давно был бы конец света, если бы осуществилось все, что люди говорят за рюмкой водки.

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — ответил капитан любимой пословицей своей жены. Всякий раз, когда жена произносила ее в гостях, для капитана это означало, что наступило время идти домой. Но поскольку сейчас на столе в кабинете генерала ничего, кроме бумаг, не было, то поговорка прозвучала как веский аргумент.

Генерал вызвал по телефону работника отдела кадров.

— Отстранить Костечку от полетов, — приказал генерал, когда вызванный работник вытянулся перед ним. — За недостойное поведение в личной жизни и ошибки в политических взглядах.

После перевода на тыловую службу Костечка повел себя еще хуже: пил, скандалил, не вылезал из долгов. В конечном счете пришлось бесславно уволить его с военной службы. Капитана долго терзала мысль о том, что этот случай остался на его совести.

Совершенно иные обстоятельства были связаны с капитаном Тлукой. В части его прозвали «строитель храма». Правда, эта кличка была далеко не точной. Хотя Тлука и был по профессии каменщиком, он никогда не работал на строительстве храма, а только лишь принимал участие в его ремонте. Занимался этим уже больше года в свободное время по воскресеньям. Конечно, об этом знали все. Вначале люди удивленно пожимали плечами, а политруки старались его убедить, что такая работа принижает достоинство офицера и нужно с ней покончить. Но Тлука не обращал внимания на их слова, и со временем в части привыкли к тому, что он таким оригинальным образом использует время своего отдыха. Тем более что служебные обязанности им выполнялись хорошо, а по политической подготовке он считался одним из лучших.

Но наступил момент, когда надо было решить вопрос, быть или не быть ему летчиком на реактивном самолете.

«Доверия не заслуживает, — указывалось в проекте решения, представленном командиром части. — Религиозный холуй».

«Политрук исполнял, — подумал капитан, читая проект. — Религиозный холуй — это его формулировочка».

Может быть, не желая подрывать авторитет политрука части или потому, что ему показалась правдоподобной религиозная приверженность Тлуки, капитан согласился с проектом решения.

— Еще подумаем, — сказал генерал, выслушав точку зрения капитана.

Раньше чем пришли к окончательному выводу, капитана пригласил к себе ксендз, прогрессивное отношение которого к социализму было широко известно.

— Вы, очевидно, считаете себя принципиальным политруком, — обратился ксендз к капитану, все еще удивленному приглашением и старавшемуся предположить, что может получиться из этого разговора.

— Вот вы решительно намерены принести несчастье офицеру за то, что он кое-что ремонтирует в костеле. А вы с ним-то беседовали?

— Не беседовал. А разве здесь нужен разговор? Реактивные самолеты и костел несовместимы, товарищ… — сказал капитан и сам на себя разозлился за оговорку. Но ксендз оставил это без внимания.

— Поговорите с ним. Политруку положено прежде всего беседовать с людьми. Или я неверно думаю? Ведь это еще никогда никому не приносило вреда.

Когда расставались, ксендз попросил:

— Передайте мой привет генералу. — И, заметив вопросительный взгляд капитана, добавил: — Были вместе с ним в концентрационном лагере.

На другой день капитан заехал в часть, где служил Тлука, и выждал время, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

— Строишь костел? — начал капитан, как только уселись в кабинете политрука.

— Ремонтирую, товарищ капитан, — уточнил Тлука.

Капитан ожидал, что, признаваясь, летчик будет смущаться, краснеть, но ничего подобного не было.

— Зачем это нужно? — спросил капитан.

— Чтобы не развалился, — без тени иронии ответил Тлука.

— Почему тебя это так волнует? — поинтересовался капитан. — Ты же летчик, а не каменщик.

— Я летчик, а раньше был каменщиком, прошел специальное обучение. Не могу я смотреть спокойно, если где-либо начинает разрушаться прекрасное здание.

— Но почему тебя привлек именно костел?

— Костел так же жаль, как и жилой дом.

Дальше разговор между двумя капитанами стал более возбужденным, даже иногда кричали друг на друга и стучали кулаком по столу: Тлука всего четыре раза, а капитан, как старший по должности, шесть раз.

Спустя три часа разошлись. Результаты дискуссии, если выражаться дипломатическим языком, можно было бы сформулировать так — обе стороны договорились, что:

а) работа по ремонту костела является полезной для общества;

б) однако обществу более необходимо и выгодно строить или ремонтировать жилые дома.

— Что предлагаешь? — спросил генерал у капитана после его возвращения.

— Разрешить Тлуке летать на реактивных самолетах и не втягивать ксендза в подбор летчиков, — ответил капитан.

Генерал молча подписал приказ о переподготовке Тлуки.

— За ксендза на меня не злись, — сказал, как бы мимоходом, генерал. — Мы встретились случайно, на одном приеме.

Тлука своей работой подтвердил, что в нем не ошиблись. Был во всех отношениях одним из лучших.

— За доверие — качество, — отвечал он, когда его хвалили.

Надпоручик Заградник уже прошел, и с неплохими результатами, начальный курс обучения на реактивных самолетах, когда возникло подозрение, что он намеревается перелететь на Запад. Подозрение рождалось постепенно.

— На Западе каждый летчик имеет автомашину «мерседес» и еще кое-что; он там пешком не ходит. А я вот уже год жду малолитражку, — болтал то тут, то там надпоручик.

— Болван, — заключил генерал, когда ему во время посещения воинской части доложили об этом командир и политрук.

Генерал предложил подробнее поинтересоваться жизнью надпоручика. Оказалось, что еще до направления на переподготовку он был замечен кое в чем. Прежде всего — неупорядоченные семейные отношения. Будучи женатым человеком, отцом ребенка, он имел интимные отношения с несколькими женщинами, одна из них была в положении.

— Сбегу, вот и решу все проблемы, — обронил он где-то. Подозрения росли.

— Что будем с ним делать, Елинек? — наморщил лоб генерал. — Подозрений больше чем достаточно, а доказательств никаких. Боюсь, как бы не махнул он за рубеж раньше, чем все выясним.

— Может быть, все это мелочи? — сказал капитан.

Выяснилось, что Заградник слишком интересуется некоторыми данными о самолетах, хотя этого для обучения не требовалось. Это уже было поважнее.

— Отстраним его от полетов, — не то решил, не то спросил генерал. Капитан молча кивнул, и в часть был передан соответствующий приказ.

Когда Заграднику сообщили решение генерала, мотивированное некоторыми подробностями его личной жизни и поведения, он остался совершенно спокойным.

— Служите сами, — отреагировал он не совсем по-воински и ушел в медпункт, так как чувствовал недомогание; оттуда был направлен на медицинское обследование.

Среди ночи на квартире генерала раздался телефонный звонок.

— Я кого-то на части разорву, — пробормотал генерал, нащупывая впотьмах телефонную трубку. Но тут же пришлось забыть свою угрозу. От сообщения, которое он услышал, на лбу выступил пот.

— Нашлась карта Заградника с данными, из которых видно, что он хочет перелететь, — сообщили ему.

— Контрразведку! В кабинет! Немедленно! — крикнул генерал, затем, немного успокоившись, добавил: — Прошу Елинека тоже.

Работники контрразведки уже собрались в кабинете генерала, когда вбежал запыхавшийся капитан. После тщательного осмотра карты с заметками Заградника не составляло большого труда сделать определенный вывод.

— Думаю, что нужно получить согласие прокурора на арест, — предложил генерал. Все присутствующие поддержали это предложение.

Дома Заградника не оказалось.

— Он на службе, не приходил два дня, — сообщила жена, немного удивленная, что об этом не знают.

Искали Заградника всюду, но напрасно; как сквозь землю провалился. Кого-то осенила на первый взгляд абсурдная мысль:

— Возможно, он сбежал за границу не воздушным, а иным путем.

— Пройти такой путь пешком — исключено, — возразили ему.

Но от пограничников поступили сведения: «Вчера сбежал в Западную Германию неизвестный мужчина; пробивался туда, отстреливаясь».

Спустя несколько недель версия о бегстве Заградника подтвердилась. Он выступил в передаче радиостанции «Свободная Европа», призывая бывших товарищей последовать за ним. Говорил, что чувствует себя великолепно, получил много денег, а о подробностях своей новой, весьма важной должности сообщить, по понятным причинам, не может. Того, кто прилетит на реактивном самолете, ожидает награда еще большая.

— А теперь — до свидания в свободном демократическом мире, — закончил Заградник свои призывы, после чего отправился в лагерь для эмигрантов, о чем у микрофона «из скромности» умолчал. Узнали об этом только через два года.

Ровно через два года тот же Заградник возвратился в Чехословакию. Вернулся тайно, как агент вражеской разведки, имея конкретные задания. Должен был выявить, как изменились за два года дислокация военной авиации, ее техническое оснащение и кадровый состав. Сведения, которые он передал, предав Родину, теперь нуждались в уточнении. Ему была также поставлена задача убедить кого-нибудь из летчиков перелететь на новом типе советского реактивного самолета, который незадолго до этого стал выпускаться уже нашими заводами.

Миссия Заградника на чехословацкой земле началась несчастливо. Уже первые его шаги к бывшему дому, к жене были ошибочными. Жена захлопнула дверь перед носом бывшего любимого супруга и поспешила сообщить о его появлении органам госбезопасности. Искали Заградника по всей республике. Объездили всех его бывших товарищей, предупредили их, что он может появиться, и проинструктировали, что в таком случае надо предпринять.

А Заградник между тем скрывался по адресу, которым его снабдили на Западе. Здесь он ночевал и питался. Вечера проводил в кругу людей, приютивших его, при плотно прикрытых ставнях.

— Скоро будет война. Придут западные союзники и будут вешать коммунистов, — просвещал он своих слушателей.

Утром Заградник, как правило, уезжал в те места, где находились военные аэродромы. Из опасения, что может быть опознан, бродил на достаточном удалении от объектов и завязывал разговор с пенсионерами во время их прогулок. Себя выдавал за летчика, отдыхающего после летной аварии, а чтобы придать достоверность своей легенде, симулировал легкую хромоту. Старался вызвать интерес у пенсионеров различными историями из жизни летчиков. Пенсионеры не только слушали.

— А кто у вас новый командир? — спрашивали его кое-где и иногда сами называли имя и звание.

— Ну, как справляетесь с новыми самолетами? Почему прошлой ночью была тревога?

Такими вопросами они предоставляли Заграднику ценную информацию. Так постепенно шпион мог бы создать приблизительно верную картину размещения частей и обстановки в чехословацкой военной авиации. Он был доволен результатами своей работы. Лишь сжималось сердце, когда слышал высокое звание некоторых новых командиров: хорошо их знал, они были ему ровесниками.

«Сделали карьеру, — думал Заградник — А я ведь был летчиком не хуже, чем они. Но будет и на нашей улице праздник, когда начнем здесь хозяйничать», — старался он заглушить свою зависть.

В дальнейшем он ни на шаг не продвинулся в выполнении тех задач, которые перед ним поставили хозяева. Так и не удалось установить контакт и завербовать кого-либо из летчиков. Там, на Западе, когда его готовили к шпионской работе, задача казалась ему не особенно трудной. Теперь он убедился в обратном. За два года, которые им были растрачены за границей, многое изменилось в мышлении наших людей.

Но все же он не мог откладывать до бесконечности самую главную задачу. Поэтому, преодолев страх, решил появиться у бывшего товарища надпоручика Иежека. Свой выбор остановил на нем потому, что Иежек безразлично относился к занятиям, собраниям, политике, а главное — имел на Западе родственника, от которого Заградник привез приглашение приехать и обещание, что на первых порах в свободном мире он по-родственному проявит заботу и поддержку.

Однажды вечером в квартире Иежека раздался звонок.

— Это ты?! — приветствовал Заградника бывший товарищ, не особенно удивленный визитом. — Выпьешь коньяку? — спросил его, когда провел в глубь квартиры и попросил жену оставить их вдвоем.

Через полчаса Заградника арестовали.

— Свинья, — произнес он, когда его уводили.

— Хотел бы я знать, кто из нас свинья, — сказал Иежек и брезгливо поставил недопитые рюмки в раковину.

Суд приговорил Заградника к длительному сроку лишения свободы.