Надвигается шторм

11. Уничтоженная

Я почти ничего не чувствую, кроме лёгкого укуса в месте введения иглы и желания провалиться сквозь землю. Лори смотрит на меня, не мигая, а когда её взгляд задерживается на уровне распахнутого ворота моей куртки, она багровеет. На шее и ниже цветут доказательства связи с Лидером, словно его подпись и печать на право собственности. Моё дикое влечение оказались сильнее её угроз.

Я здесь чужая. У меня нет ни повода, ни права отстаивать свои притязания на Эрика — ведь я до сих пор ни в чём не уверена, а грызня с претендентками на место в лидерском сердце и постели выше моего понимания. Прячу взгляд в пол, не хочу смотреть в её полные ненависти глаза. Искренний задаёт несколько стандартных вопросов — имя, возраст, принадлежность к фракции, результаты теста на Церемонии выбора. Я отвечаю. Ничего не происходит.

— Вы связывались с повстанцами?

— Нет.

Единственный из изгоев, с кем я контактировала напрямую — это Мара, беременная любовница Тобиаса Итона, но чисто технически она теперь под защитой Объединённых фракций, как источник информации о положении в стане врага.

— Вы знакомы с Беатрис Прайор?

— Нет.

— Вы имеете отношение к продаже оружия повстанцам? — Поднимаю на дознавателя удивлённый взгляд. Неужели кто-то здесь занимается подобными вещами?!

— Нет, — я растеряна, мой голос звучит неуверенно и тихо, но я по-прежнему ничего не чувствую.

— Вы участвовали в передаче противорадиационного спецснаряжения и вакцины повстанцам во время последней бури?

— Нет.

Повисает удручающая тишина. Искренний тычет пальцами в приборную панель, видимо, анализирует результаты теста. Чёртова процедура изрядно потрепала мне нервы, будто во всём этом кошмаре, происходящем вокруг, есть и моя вина — просмотрела, не заметила, не проявила должной бдительности. Взбаламученный разум может выкинуть всё, что угодно и наплюёт на логические доводы — в этом я уже успела убедиться не раз.

— Пожалуй, на этом всё, доктор Нортон… — азиат натянуто улыбается мне, тянется к манжетам, которыми Бесстрашная приковала меня к креслу до начала допроса.

— Сходи-ка, погуляй. — Под её приказным тоном у Искреннего сутулится спина, и полукругом сворачиваются плечи. Как я и подозревала, у представителей других фракций права и свободы остались лишь номинально, и ценность их мнений превратилась в ничто. Над Объединёнными фракциями довлеет власть силы, которую прямо сейчас демонстрирует мне лихачка Лори.

Она выключает запись камер, пододвигает стул и садится напротив меня, так близко, что я чувствую на своём лице её прохладное, пропитанное табаком дыхание. Этот тяжелый, дымный оттенок, окруживший меня плотным коконом, очень напоминает мне Лидера.

— Что у тебя с Эриком?

Говорит она тихо, но слова чеканит, будто молотком по железному настилу; острые геометрические узоры от виска до подбородка придают рубленым чертам её лица ещё больше жёсткости. Когда Лори открывает рот, я вижу подпиленные, как у хищной кошки, клыки.

Я упрямо молчу, а внутри закипает беспомощная злоба. Не сомневаюсь, что она прекрасно обо всём знает — её намёки тогда, в Эрудиции были более чем прозрачны. Чего ради тогда весь этот спектакль? Какие еще признания она хочет выдавить из меня под действием препарата?

Лори жмёт кнопку на кресле, и стальные обручи сильнее стягивают мне запястья. Железная хватка вгрызается мне в кожу, доставляя ощутимый дискомфорт.

— Что. У тебя. С Эриком, — с нажимом повторяет она.

— Да ничего! — в сердцах выпаливаю я, и боль обрушивается мне на голову до потемнения в глазах, заставляет стонать и в панике сползать с кресла, с безнадёжными усилиями выдирая руки из тисков. Я ведь почти не лгала, но как оказалось, я ошиблась. Лгу я сама себе, и сыворотка выворачивает мне внутренности наизнанку, будто в наказание за моё малодушие.

— Врешь, — Бесстрашная констатирует очевидное. Едва заметно пробежавшая по лицу улыбка и мстительный блеск в прищуренных глазах выдаёт её — мои мучения доставляют ей удовольствие. — Попробуй ответить честно. Если ты, конечно, не кайфуешь от боли. Ему иногда нравится причинять боль.

Эта чокнутая меня будто насквозь видит. Моё дыхание срывается на собачье, а на лбу выступает испарина. Пульс выбивает по вискам бешеный ритм и молотит в сонной артерии отголосками пережитого болевого шока, я решаю говорить, как есть — помочь мне здесь некому.

— Я спала с ним.

— Сколько раз?

Допрос становится до крайности унизительным. Кровь приливает к моему лицу, кончики ушей горят огнём, мне хочется поправить воротник, который неумолимо сдавливает мне шею, но я связана, как чёртова преступница, возомнившая присвоить себе чужое.

— Один.

Новый приступ боли выкручивает мне суставы, из горла рвётся жалобный скулёж. Мне больно, адски больно, и к ощущениям физическим вплетаются многократно усиленная боль душевная — стыд, сожаление, отвращение к себе самой, глупой девчонке, которая позволила себя использовать, самоуверенно надеясь, что это обоюдно, и мозгов ей хватит, чтобы не влипнуть.

Уговариваю себя, что это не мои мысли, а навязанный морок препарата. Выходит хреново.

— Три! — Боль отпускает, как награда за честность, оставляя после себя аморфное послевкусие и слабость в ногах. Я снова могу нормально дышать, наслаждаюсь каждым глотком спасительного кислорода, будто меня, тонущую, только что вынули из воды.

— На ночь оставалась?

Киваю головой, вижу, как ходуном ходят её сжатые в гневе челюсти. На вопрос сколько раз, честно отвечаю, что два. Снова испытывать весь этот спектр боли мне не хочется.

— А что же третий?

— Я ушла.

— И он позволил?! — её выбритая в тонкие полосы бровь изгибается, во взгляде плещется насмешка; снова мотаю головой в знак согласия, от пережитой боли и унижения уже не сдерживаю слёз.

— Ты в него влюбилась?

Запрокидываю голову, слезы текут по щекам прямо в уши, кожа, раздражённая после вчерашней ночи, щиплет от подсыхающей соли. Я отчаянно сопротивляюсь, внутренняя борьба причиняет мне почти физические страдания, будто острый кончик ножа чертит вдоль позвоночника кровавую дорожку. Я знаю, что неверный или ложный мозговой импульс, посланный в речевой аппарат, даст мне невыносимый заряд боли.

— Да, — наверное, только сейчас я, наконец, признаюсь в этом сама себе.

— Напрасно, — заключает Лори, вздыхает, складывает ногу на ногу, откидываясь на спинку стула. Слышу в её голосе нотки лживого сочувствия. — Завтра он будет для тебя занят, послезавтра застрянет на срочном совещании, а ещё через пару дней пойдет в бар и снимет очередную шлюху. Сценарий всегда один, милая. И, если ты Эрудитка и у тебя есть мозги, сваливай обратно в свою фракцию умников и найди мужика по себе, а к нему не лезь. Кишка у тебя тонка. Больше предупреждать не буду, — она ровным, командным тоном оглашает мне приговор, щёлкает браслетами, и я едва не сползаю с кресла на пол. — Ты ведь не хочешь выть на дне пропасти с переломанными костями?

— Да иди ты к чёрту вместе со своим Лидером!

Собираю в кулак остатки самообладания, поднимаюсь на ноги и выхожу за дверь. Спина и шея мокрые от пота, на руках краснеют следы наручников, бездумно растираю запястья пальцами, надеясь, что синяки исчезнут, как грязь, но грязь, в которую меня только что окунули по самую макушку, не отстанет от меня, пока я в этой чёртовой фракции дикарей.

Толкаю дверь в ближайший санузел, выворачиваю краны на полную. Неофитка, рыдающая в углу душевой после прохождения пейзажей страха, и её подруга-утешительница меня не волнуют — врачебная этика неэтично послала меня на хер.

— Ты не станешь этого делать. Ты не потеряешь голову, — шепчу сквозь зубы своему отражению, обливая пригоршнями ледяной воды и собственное лицо, и зеркало.

В белках глаз полопались сосуды, распухший нос и трясущиеся губы — я чувствую себя по-настоящему убогой. На дне души растёт самоубийственная ненависть к своей жалкой, бабской, похотливой сути вместе с тлеющими остатками растоптанного самоуважения и тупого страха за свою жизнь. Этот адский вертеп, в который я сунулась, не зная правил, искалечил мне восприятие действительности; в моей жизни всё было просто и понятно, а сейчас я до блевоты путаюсь в этой массе недоказанных аксиом и негласных правил. Пусть этот чертов лидерский гарем жрёт друг друга, я не хочу быть его частью.

— Чего вылупились?! — злобно шикаю на притихших неофиток, будто они в чём-то виноваты передо мной. Девочки торопливо прячут мокрые глаза. — Всё. Пошла! — командую себе, утираю мокрое лицо тыльной стороной ладони.

Последние капли холодной воды стекают мне за воротник, зачёркивая следы грубых поцелуев, вжикаю молнией до самого подбородка, вываливаюсь в общий коридор, запруженный толпой лихачей. Вижу до боли знакомую фигуру в конце зала — широкие плечи, обтянутые выходной униформой, забитая чёрной геометрией шея, бритые виски, вечно недовольное лицо. Сейчас я меньше всего хочу находиться с ним на одной территории.

Я прячусь за спинами Бесстрашных, но его цепкий, хмурый взгляд находит меня в толпе. Замечаю его движение в мою сторону, резко меняю траекторию, петляю, отгораживаюсь от него удачно возникшей на пути компанией патрульных, отворачиваю от них мокрое, опухшее лицо.

— Док, ты Сторма не видела? Он вроде у тебя в лазарете ошивается, — моё бегство едва не срывает один из парней, и я грубо отшиваю его.

— Нет. Я ему не нянька.

Оглядываюсь через плечо — расстояние между нами неумолимо сокращается. Проклятье! Каждую грёбаную секунду он, словно чума, преследует меня, не в мыслях, так наяву и наоборот. Никогда прежде, даже в самом начале своей ненавистной ссылки в Бесстрашие, я не мечтала, чтобы чёртов Лидер свалил прямо сейчас за Стену в какой-нибудь бессмысленный, долгий рейд, прочь с моих глаз, пока я не подам рапорт о досрочном прекращении моей командировки напрямую Максу. Сошлюсь на что угодно — от невыносимых условий до тараканов в столовой, лучше пойти на полигон и прострелить себе руку, чем ещё хотя бы один день оставаться здесь.

— Кэм! — слышу за спиной. Его настойчивый голос скрывает гомон толпы и эхо скалистых сводов Ямы, когда я ныряю в боковой коридор, ведущий к лестницам наверх, в медицинское крыло. Чуть не срываюсь на бег, когда длинная чёрная тень почти касается моих ног.

— Стой! Я с тобой разговариваю или с кем?!

Эрик настигает меня, хватает за локоть и разворачивает лицом к себе. Слышу в его стальном тоне нарастающее раздражение, он внимательно смотрит на моё заплаканное лицо, скользит взглядом вдоль растрёпанных волос, по мокрым глазам до искусанных губ. Выдёргиваю руку так, что больно плечу.

— Что случилось?

Он нависает надо мной с высоты своего роста, словно насаждает свою волю против моей; я делаю шаг назад в тщетной попытке высвободиться от его тягостного присутствия.

— Ну?!

— Хватит, — я говорю тише, чем хотела. Лёгкие сжимаются в крошечные комочки, но мне не больно, мне вообще сейчас никак, будто вместе с истеричными рыданиями я выплакала из себя все свои убогие эмоции.

— Чего? — глубокомысленно изрекает Лидер, и я не могу сдержаться, чтобы не закатить глаза.

— Хватит, говорю. Достаточно! — я повышаю голос на пол тона, и Лидер — далеко не образец терпения, взрывается, как пороховая бочка.

— Я нихуя не понимаю, в чём, блять, дело?! — нахмуренные светлые брови и губы, поджатые в узкую линию; опасно стиснутые челюсти готовы перекусить меня пополам.

— Ты же бывший Эрудит, не строй из себя идиота. Пора заканчивать наши веселые встречи. — В моём голосе столько надменного, истинно присущего моей родной фракции холода, что я опасаюсь поднимать на него глаза; цепляюсь взглядом за родную, синюю нашивку на кителе — знак Объединённых фракций, чтобы удержать равновесие. Перед глазами плывёт.

Секунду между нами висит тишина, кажется я слышу скрип извилин под его упрямо непрошибаемой черепной костью вместе с недоумением в голосе. Он явно не ждал такого поворота, а мне от этого только пакостнее на душе.

— А что не так-то? Я не заметил, что ты была чем-то недовольна, когда вчера в третий раз кончала подо мной, — он не воспринимает всерьез моих слов, едкая усмешка царапает мне слух, остервенелая ярость не даёт мне соображать. Кажется, я его уже ненавижу. Хочется отвесить ему оплеуху, но я делаю ещё два шага назад.

— Да пошёл ты! — От злости мелко дрожат руки. Эти проклятые, серые стены давят, затхлый, влажный воздух выворачивает наизнанку желудок, чувствую на языке кислый привкус желчи. Я хочу домой. Просто хочу домой. — Пошёл ты, — повторяю для убедительности. — И не надо за мной по всей Яме бегать!

— Я никогда ни за кем не бегал, — Эрик надменно задирает голову, скрещивает на груди ручищи, на которых рукава уже трещат по шву. От этих слов становится ещё мерзее, хуже некуда. Никогда и не за кем — я в этом ряду безликих трофеев, и со временем покроюсь пылью, так же как и все остальные. Никто и не говорил, что я особенная. Лори заботливо ткнула меня носом в реальность.

— Меня это устраивает. Полностью. — Разворачиваюсь, с налёту врезаюсь в грудь очередного лихача. Как же они любят путаться под ногами!

— Док. — Взгляд улавливает очертания лидерских татуировок в распахнутом вороте форменной куртки, я поднимаю глаза выше, узнаю Марса, командира внешней разведки. Отмечаю про себя, что он почти не хромает. Эрудиты постарались — синтетический сустав прижился отлично.

Марс приветствует меня лёгким кивком головы и освобождает мне путь.

— Эрик! Тебе надо это увидеть. — Краем глаза вижу, как он суёт ему в руки планшет. Лидер теряет ко мне интерес, я могу беспрепятственно скрыться за углом и спокойно дойти до лазарета.