Наемник

4

Ближе к вечеру их обнаружил самолет. Это был истребитель «вампир» индийского контингента войск ООН и прилетел он с севера.

Сначала до них донесся грохот двигателей, а потом впереди над грозовыми облаками что-то блеснуло на солнце, как частичка слюды.

— Ставлю тысячу франков против горсти дерьма, что этот парень о нас не знает, — сказал Хендри, наблюдая, как самолет меняет курс и направляется к ним.

— Теперь уже знает, — ответил Брюс. Он быстро прикинул расстояние до туч. Они были близко; еще минут десять пути и они скроют поезд. Тогда можно будет не опасаться атаки с воздуха, так как низкая облачность и частый серо-голубой дождь уменьшали видимость до нескольких сот футов. Он включил передатчик.

— Машинист, максимальная скорость, нам необходимо поскорее войти в дождь.

— Да, месье.

Почти мгновенно питание паровоза участилось, колеса застучали быстрее.

— Посмотрите, он идет на нас, — прорычал Хендри. Самолет быстро снижался на фоне облака, все еще на солнце, все еще точка, но быстро растущая. Брюс попытался настроиться на волну передатчика самолета. Он прочесал четыре диапазона, но ничего, кроме шума и помех не нашел. На пятом он, наконец, услышал певучие звуки хинди. Брюс не понимал этого языка, но уловил в голосе удивленные интонации. На несколько секунд наступила тишина, пока пилот принимал инструкции с базы, слишком далекой для их слабенького приемника, затем пилот коротко сказал что-то утвердительное.

— Он решил рассмотреть на поближе, — сказал Брюс и закричал жандармам: — Все в укрытие! И не высовывать носа.

Истребитель приближался к ним не на полной скорости, но все равно очень быстро, оставляя звук двигателей позади. Приемник закричал что-то, похожее на ругательство, самолет заложил крутой вираж и показал свое серебристое брюхо и ракеты под крыльями.

— Смотри-ка, сдрейфил, — захохотал Хендри. — Нужно было сбить его. Он был так близко, что я мог попасть ему в левый глаз.

— У тебя будет такая возможность через несколько секунд, — угрюмо заверил его Брюс. Из приемника доносилось испуганное кудахтанье. Брюс переключился на свой канал.

— Машинист, ты можешь заставить эту штуку двигаться?

— Месье, никогда в своей жизни она не двигалась так быстро, как сейчас.

Он снова переключился на частоту истребителя и вслушался в взволнованный голос пилота. Истребитель разворачивался на широкой дуге, примерно в пятнадцати милях. Брюс взглянул на завесу дождя впереди, она двигалась навстречу с тяжеловесным достоинством.

— Если он вернется, — закричал Брюс жандармам, — можете быть уверены, что разглядывать нас в этот раз он не будет. Открывайте огонь. Из всего, что у вас есть. Попробуем помешать ему прицелиться.

Африканцы посмотрели на командира так, точно услышали от него смертный приговор. «Куколка» Андре тоскливо уставился широко раскрытыми глазами на истребитель, судорожно глотая слюну. Радио замолчало, и все головы повернулись в сторону самолета.

— Ну иди сюда, иди! — нетерпеливо повторял Хендри. Он плюнул на правую ладонь и вытер ее о китель. — Иди сюда, мы хотим тебя, — его большой палец играл с предохранителем винтовки. Внезапно приемник заговорил. Два слова, видимо, подтверждающие получение приказа, и одно из них Брюс понял. Он слышал его при обстоятельствах, намертво врезавшихся ему в память. Это было слово «Атака!»

— Все, — сказал он и встал. — Он атакует.

Ветер трепал рубашку на его груди. Брюс поправил каску и дослал патрон в патронник.

— Спустись на платформу, Хендри.

— Отсюда лучше видно. — Хендри стоял на крыше, широко расставив ноги, покачиваясь в такт движения поезда.

— Как хочешь. Раффи, в укрытие.

— Слишком жарко в этой проклятой коробке, — усмехнулся великан.

— Ты тоже чокнутый араб.

— Конечно, мы все чокнутые арабы.

Истребитель закончил вираж и стал снижаться к лесу, все еще в милях от них.

— Это новичок какой-то. Он собирается атаковать нас с фланга, чтобы у нас была возможность пострелять в него. Если бы он хотя бы наполовину проснулся, он ударил бы нам в задницу, подбил паровоз, а мы было бы вынуждены стрелять через голову друг дpуга, — злорадствовал Хендри.

Он приближался, почти задевая верхушки деревьев. Затем на его носу замерцал бледно-желтый огонек пушки, и воздух вокруг них наполнился звуком тысяч кнутов. Тотчас же каждый ствол на поезде ответил огнем. Трассирующие пули пулеметов догоняли друг друга, винтовочный огонь заглушал звуки пушки. Брюс тщательно прицелился. Поймать самолет мешали покачивание и рывки вагона. Он нажал на курок, и винтовка забилась в его плечо. Краем глаза он видел блестящий бронзовый поток отстрелянных гильз, льющийся из отбойника. Ноздри обжег запах пороха. Самолет вильнул, уходя от шквала огня.

— Он трусит! — заорал Хендри. — Этот ублюдок трусит.

— Стреляйте в него! — взревел Раффи. — Не прекращайте огонь!

Самолет задрал нос, и снаряды пушек пролетали над головами, не причинив вреда. Затем он снова опустил нос и выпустил ракеты, по две из-под каждого крыла. Огонь с поезда резко прекратился — все залегли, только трое на крыше вагонов продолжали стрелять. С дьявольским воем, оставляя за собой четыре полосы белого дыма, ракеты понеслись на них с расстояния четыреста ярдов и покрыли его за время, достаточное для глубокого вздоха. Но пилот опустил нос слишком резко и выстрелил слишком поздно. Ракеты взорвались на насыпи под вагонами. взрыв отбросил Брюса на спину. Он упал и покатился, отчаянно пытаясь зацепиться за гладкую крышу вагона. Уже падая вниз, он сумел схватиться за край водостока. В голове гудело от взрыва, острая железная грань врезалась в пальцы, ремень винтовки обвился вокруг шеи и душил, внизу под ногами неслись шпалы. Раффи наклонился и поднял его за ворот рубашки как ребенка.

— Вы куда-то собрались, босс? — Широкое лицо сержанта было покрыто пылью и беззаботно улыбалось. Наверное, требовался десяток подобных ракет, чтобы можно было как-нибудь поколебать эту черную громаду.

Стоя на коленях, Брюс попытался сосредоточиться. Он видел, что ближняя к взрыву стена вагона практически разрушена, крыша забросана землей и камнями. Хендри сидел рядом, медленно покачивая головой из стороны в сторону, тоненькая струйка крови стекала по его щеке и капала с подбородка. На платформах жандармы стояли или сидели неподвижно, как манекены. Поезд все еще шел к дождю, а сзади висело огромное коричневое облако пыли от взрыва. Брюс встал на ноги и принялся искать истребитель. Он увидел блестящую точку очень далеко, высоко над облаками. Передатчик был в порядке. Его защитило от взрыва кольцо мешков с песком. Брюс поднял его и нажал кнопку.

— Машинист, у тебя все в порядке?

— Месье, я страшно потрясен…

— Не только ты один, — заверил его Брюс. — Продолжаем движение.

— Да, месье.

Затем он переключился на частоту истребителя. Несмотря на то, что в ушах до сих пор звенело, он уловил изменение в интонациях пилота. «Он либо напуган до смерти, либо ранен, — подумал Брюс, но у него все равно есть время на один заход, пока мы не войдем в дождь». Надо было выходить из оцепенения и выходить всем.

— Раффи! Поставь их на ноги. Приведи в боевую готовность. Истребитель вернется в любую секунду.

Раффи спрыгнул на платформу и начал пинками и затрещинами взбадривать людей. Брюс спрыгнул следом за ним и перелез на вторую платформу.

— Хейг, помоги мне привести их в норму.

На этой самой отдаленной от взрыва платформе люди приходили в себя быстрее. Послышалась ругань, звуки перезаряжаемого ружья. Брюс обернулся и крикнул:

— Раффи, потери есть?

— Пара царапин, ничего серьезного.

На крыше вагона опять стоял Хендри с окровавленным лицом, сжимая в руках винтовку.

— Где Андре? — спросил Брюс Хейга, когда они встретились на середине платформы.

— Там, в начале, думаю, что он ранен.

Брюс прошел впереди в углу Брюс прошел вперед и в углу нашел скорченного Андре, он закрывал руками лицо, винтовка валялась рядом. Голова была вжата в плечи, как от нестерпимой боли.

«Глаза, — подумал Брюс, он ранен в глаза». Он склонился над ним, отнял руки от лица, ожидая увидеть кровь. Андре рыдал, по его щекам текли слезы, ресницы слиплись. Секунду Брюс смотрел на него, потом схватил за китель и поднял на ноги.

Он поднял винтовку Андре — ствол был холодный, из нее ни разу не выстрелили. Он подтащил бельгийца к борту и сунул ему в руки винтовку.

— Ле Сурье, — прорычал он, — я буду стоять рядом с тобой. Если такое повторится, я пристрелю тебя, понимаешь?

— Прости меня, Брюс, — губы Андре были покусаны и распухли, лицо в слезах. — Прости меня, я ничего с собой не мог сделать.

Брюс отвернулся и посмотрел на истребитель. Он заходил в атаку. «Он опять атакует с фланга, в этот раз он попадет. Он не может промахнуться два раза кряду». В молчании они наблюдали, как истребитель снизился между двух огромных белых облаков и пошел на них над лесом. Маленький и изящный он нес им смерть. Один из пулеметчиков открыл огонь, трассирующие пули вытянулись по небу как яркие бусы.

— Слишком рано, — пробормотал Брюс. — Очень рано. Нужно дать ему приблизиться еще на милю.

Эффект был мгновенным. Истребитель вильнул, чуть не задел верхушки деревьев, поспешно выправился, но сбился с линии атаки. С поезда раздались насмешливые выкрики, но мгновенно потонули в грохоте стрельбы, когда все открыли огонь. Истребитель выпустил оставшиеся ракеты, не прицеливаясь, вслепую, быстро набрал высоту и ушел в облака. Звук его двигателей быстро таял и вскоре совсем пропал. Раффи исполнял триумфальный танец с винтовкой над головой. Брюс кричал ругательства в облака, поглотившие истребитель, один из пулеметчиков продолжал стрельбу короткими, нервными очередями, кто-то кричал боевой клич Катанги и все остальные подхватывали. Затем вступил машинист и принялся давать гудки, сопровождаемые клубами пара. Брюс забросил винтовку за плечо, сдвинул каску на затылок, закурил сигарету и наблюдал за всеобщим весельем. Рядом с ним Андре перевернулся через борт. Его рвало. Затем они въехали в облачность. Внезапно, как из двери открытого холодильника, налетела прохлада. Первые крупные капли упали на щеку Брюса и покатились вниз, унося за собой запах пороха. Дождь смыл пыль с лица Раффи, и оно засияло, как антрацит. Брюс почувствовал, как к спине прилипает китель.

— Раффи, по два человека к каждому пулемету. Остальные — в крытые вагоны. Смена через час. — Он перевернул винтовку стволом вниз. — Де Сурье, можешь идти, ты тоже, Хейг. Я останусь с тобой, Брюс.

— Как хочешь.

Жандармы, все еще смеясь и оживленно разговаривая, полезли в вагон. Раффи подал Брюсу плащ-палатку.

— Все передатчики закрыты. Если я вам не нужен, босс, я бы занялся делом с одним арабом, там в вагоне. У него при себе около двадцати тысяч франков. У меня большое желание показать ему пару фокусов с картами.

— Как-нибудь я объясню им весь твой фокус с королем. Покажу им, что шансы три против одного не в их пользу, — пригрозил Брюс.

— Я бы не стал этого делать, — серьезно заявил Раффи. — Все эти деньги не приносят им радости, одни неприятности.

— Тогда уходи. Я позову тебя. И передай всем, что я ими горжусь.

— Обязательно передам.

Брюс вытащил из-под брезента передатчик.

— Машинист, снизить скорость, пока котел не взорвался.

Движение поезда приобрело более умеренный темп. Брюс поправил каску, затянул потуже плащ-палатку вокруг шеи и свесился через край, чтобы оценить повреждения, нанесенные взрывом ракеты.

— Все стекла выбиты и небольшие повреждения стен, — пробормотал он. — Но все равно, только чудом уцелели.

— Жалкий спектакль вся это война, — проворчал Хейг. — Самым умным оказался тот пилот: зачем рисковать жизнью, если тебя все это абсолютно не касается.

— Он был ранен, — предположил Брюс. — Я думаю, мы попали в него при первом заходе.

Они замолчали, дождь бил им в лица, заставляя прищуривать глаза. Пулеметчики закутались в зелено-коричневые плащ-палатки, все недавние восторги были забыты. «Они как кошки, — подумал Брюс, — не выносят, когда их мочат».

— Уже половина шестого, — нарушил молчание Майк. — Думаешь, успеем к узлу Мсапа до темноты?

— При такой погоде стемнеет уже к шести. — Брюс взглянул на низкие облака. — Я не хочу рисковать ехать в темноте. Это граница расселения балуба, а прожектором пользоваться мы не можем.

— Будем останавливаться?

Брюс кивнул. «Совершенно глупый вопрос», — раздраженно подумал он. Затем понял, что раздраженность является следствием пережитой опасности и попытался загладить вину разговором.

— Мы уже совсем близко. Если тронемся с первым светом, достигнем Мсапа к восходу.

— Господи, как холодно, — поежился Майк.

— Либо слишком холодно, либо слишком жарко, — согласился Брюс. Он понимал, что болтливость — это тоже реакция на пережитое, но остановиться не мог. — Это одна из характеристик нашей замечательной планеты: нет ничего умеренного. Слишком жарко, или слишком холодно; ты либо голоден, либо обожрался; либо всех любишь, либо ненавидишь весь мир.

— Как ты?

— Черт возьми, Майк! Ты хуже бабы! Можешь ты вести разговор, не переходя на личности? — Он чувствовал, что начинает выходить из себя. Было мокро, холодно, и очень хотелось курить.

— Философские теории непременно должны подтверждаться практикой, — уточнил Майк. На его широком лице мелькнула тень удивленной улыбки.

— На этом и остановимся. Я не хочу переходить на личности, — отрезал Брюс, но сам продолжал делать именно это. — Меня тошнит от рода людского, когда я слишком много о нем думаю. Де Сурье, который блюет от страха, эта скотина Хендри, твои старания удержаться от выпивки, Джоан. — Он внезапно замолчал.

— Кто такая Джоан?

— Я в твою жизнь не лезу, — традиционно для наемной армии Катанги ответил на личный вопрос Брюс.

— Нет, но я в твою лезу — кто такая Джоан?

«Хорошо, я скажу ему. Если он так хочет, я скажу ему», — Брюса охватила ярость.

— Джоан — это та стерва, на которой я был женат.

— А, вот в чем дело.

— Да, именно в этом. Теперь ты знаешь. И оставь меня в покое.

— Дети?

— Двое — мальчик и девочка, — место ярости в голосе Брюса заняла ноющая боль. Он поборол ее, его голос снова стал спокойным.

— Но все это не имеет никакого значения. Что касается меня, весь род человеческий может идти к чертовой матери. Мне абсолютно все равно.

— Брюс, сколько тебе лет?

— Оставишь меня в покое?

— Сколько тебе лет?

— Тридцать.

— А говоришь, как мальчишка.

— Я чувствую себя глубоким стариком.

— Чем ты занимался до этого?

— Спал, дышал, ел, пока на меня не наступили.

— Я не об этом.

— Я был адвокатом.

— Успешно?

— Смотря как измерять успех. Если ты спрашиваешь, зарабатывал ли я деньги, то да.

«Я сделал достаточно, чтобы выкупить дом и машину, — с горечью подумал он. — Чтобы оспаривать опеку над детьми, чтобы полюбовно развестись с женой. Но был вынужден продать свой пай».

— Тогда с тобой будет все в порядке. Если ты добился успеха один раз, ты сможешь это сделать еще, когда оправишься от удара; когда переустроишь свою жизнь, допустишь в нее других людей, чтобы стать сильнее.

— Я силен сейчас, Хейг. Силен, потому что в моей жизни кроме меня никого нет. Только так можно добиться безопасности. Только самому и в одиночестве.

— Силен! — в голосе Майка впервые прозвучал гнев. — В одиночку ты ничто, Карри. В одиночку ты настолько слаб, что я могу помочиться и смыть тебя! — Ярость испарилась и Майк мягко закончил. — Но сам увидишь — ты один из счастливцев. Ты притягиваешь к себе людей. Тебе не нужно быть одному.

— Начиная с этого времени, я собираюсь оставаться именно таким.

— Посмотрим, — пробормотал Майк.

— Посмотрим, — Брюс поднял передатчик. — Машинист, останавливаемся на ночь. Дальше ехать рискованно.