Наемный убийца

ГЛАВА ПЯТАЯ

Рэвен шарил в темноте, пока не нашел мешки. Он свалил их в кучу, встряхивая, как встряхивают подушку.

— Ты здесь сможешь немножко отдохнуть, — прошептал он взволнованно.

Энн позволила ему провести себя за руку в угол.

— Страшно холодно, — сказала она.

Он зажег спичку, и маленький огонек поплыл сквозь холодную темноту. Он принес мешки и накрыл ими Энн.

_{^{«Он зажег спичку…»}}

— Свет нельзя зажечь? — спросила Энн.

— Это опасно. Да и притом, — сказал он, — мне повезло. Тебе меня в темноте не видно. Ты этого не увидишь.

Он потихоньку дотронулся до своей губы. Он прислушался: у двери кто-то споткнулся о железо, затем через некоторое время кто-то тихо заговорил.

— Мне надо подумать… Они знают, что я здесь. Наверно, тебе лучше уйти. Они против тебя ничего не имеют. Если они придут сюда — будет стрельба, — сказал он.

— Думаете, они знают, что я здесь?

— Они, должно быть, следили за нами все время.

— Тогда я остаюсь, — сказала Энн. — Пока я здесь, никакой стрельбы не будет. Они дождутся, пока вы выйдете утром.

— Я должен подумать, — повторил он.

— Вы спасли меня сегодня, — сказала Энн.

— Эта компания тебя бы не убила — духу бы не хватило убить.

— Но ваш друг Чолмонделей был близок к этому. Он чуть не задушил меня, когда узнал, что я вместе с вами.

— Вместе со мной?

— Чтобы найти того человека, за которым вы охотитесь.

— Мерзкий предатель… А ты соображаешь. Ты мне нравишься.

— Спасибо за комплимент.

— Это не комплимент.

— Вспомнила. Вспомнила место, в котором работает Дейвис.

— Дейвис?

— Человек, которого вы зовете Чолмонделеем. Я в этом уверена. Миддленд Стил. На улице неподалеку от «Метрополя». Дом как большой дворец.

— Мне надо отсюда выбраться, — сказал Рэвен, постукивая пистолетом по замерзшей земле.

— Вы не можете пойти в полицию?

— Я? В полицию? — он засмеялся. — Это будет неплохо. Протянуть руки за наручниками.

— Я подумаю, как быстрее найти Дейвиса.

Когда голос ее пропал, ему показалось, что она ушла. Он спросил резко:

— Ты здесь?

— Конечно, здесь. Что вас беспокоит?

— Страшно остаться одному, — к нему вернулось ощущение горечи. — Тебе не холодно?

— Я бывала в местах и потеплее. Оставались только его мешки.

— Завернись, — сказал он.

— А вам хватит?

— Еще бы, конечно. Я уж о себе позабочусь, — ответил он грустно. Его руки так замерзли, что он с трудом удерживал пистолет. — Мне надо отсюда выбраться.

— Мы придумаем что-нибудь. Лучше поспите немного.

— Я не могу спать, — сказал он. — Мне снятся плохие сны.

— Мы можем рассказывать друг другу разные истории.

— Я не знаю никаких историй.

— Совсем не знаете? Вас плохо воспитывали…

— Нет, я образованный, как полагается, — запротестовал он. — Но у меня другое на уме. До черта всего.

— Бодритесь. Другим хуже.

— Кому?

— Тому парню, который все это начал, кто убил старика. Вы знаете, о ком я говорю. Друг Дейвиса.

— Что ты говоришь! — возмутился он. — Друг Дейвиса, — он сдержал гнев. — Дело не в убийстве. Дело в предательстве.

— Ну, конечно, — сказала Энн весело, — я и сама не обращаю внимания на такой пустяк, как убийство.

Он попытался разглядеть ее в темноте.

— Ты не это хочешь сказать? Ты серьезно?

— Но есть убийства и убийства, — ответила Энн. — Если бы мне попался, человек, который убил, — как звали того старика?

— Я не помню.

— И я тоже. Все равно не выговорить.

— Давай дальше. Если бы он был здесь…

— Я бы разрешила вам застрелить его и даже пальцем бы не пошевелила. И потом сказала бы вам: молодец! Вы помните, как я вам говорила, что не могут изобрести противогазов для детей?

«Вот что у нее в голове: матери в противогазах остались живы и смотрят, как их дети выкашливают внутренности». Он сказал упрямо:

— Беднягам, считай, повезет. А какое мне дело до богатых? Я бы своих детей в этот мир и не впустил… Понимаешь, я получил образование. В одном из домов Ее Величества. Они их так называют — «дома». А что ты думаешь значит — «дом»? — но не дал ей ответить. — Не знаешь. Ты думаешь, это муж на работе, газовая печка, двойная кровать, шлепанцы, колыбельки и так далее. Это не дом. «Дом» — это одиночное заключение для мальчишки, который заговорил в церкви, и розги почти за все, что бы ты ни сделал. Хлеб и вода. И сержант, раздающий подзатыльники, если ты захотел побаловаться. Вот что значит «дом».

— Так он же и старался это исправить. Он был такой же бедный, как и мы.

— О ком ты говоришь?

— Об этом старике, как его там звали. Разве вы не читали о нем в газетах? Он снизил расходы на армию, чтобы очистить трущобы. Там были фотографии. Он открывает новые квартиры, говорит с детьми. Он был не из богатых. Он не хотел войны. Потому-то они его и убили. Могу поспорить, что есть люди, которые наживаются на его смерти. И он сам выбился в люди, писали в газетах. Его отец был вор, а мать кончила жизнь…

— Самоубийством? — прошептал Рэвен. — Ты читала, как она…

— Она утопилась.

— Этого достаточно, чтобы задуматься.

— Да, я сказала бы, что парню, который убил старика, есть о чем подумать.

— Может быть, он не знал того, что написано в газетах. Люди, которые платили ему, — они знали. Может быть, если бы мы знали, каково пришлось тому парню, поняли бы его точку зрения.

— Пришлось бы немало поговорить, чтобы я его поняла. Давайте лучше спать.

— Мне надо подумать.

— Вы будете лучше думать, если поспите.

Но ему было слишком холодно, чтобы он мог заснуть. Ему нечем было укрыться, а его поношенное черное пальто было тоньше, чем бумага. Под дверь вполз сквозняк, который, быть может, прилетел по замерзшим рельсам из Шотландии и принес с собой дыхание ледяного тумана с моря. Он подумал про себя: «Я не хотел зла старику, в этом не было ничего личного…» «Я бы разрешила вам застрелить его и даже пальцем бы не пошевелила. И потом сказала бы вам: «Молодец». Он поймал себя на сумасшедшей мысли: встать, выйти с пистолетом, в руке и дать им застрелить себя. Но тут он подумал, что все, что он узнал о старике, прибавилось к его счетам с Чолмонделеем. Чолмонделей обо всем этом знал. За это он получит еще одну пулю в жизот, и еще одну получит хозяин Чолмонделея. Но как их найти? Он вспомнил, что на стене в кабинете старого министра висела фотография, которую тот как-то связал с рекомендательным письмом, фотография молодого человека со шрамом, человека, который сейчас уже стар.

— Вы спите? — спросила Энн.

— Нет, — сказал Рэвен. — Что тебя тревожит?

— Мне показалось, кто-то ходит.

Он прислушался. Это ветер гремел оторвавшейся доской. У него застучали зубы от холода. Энн услышала. Она протянула руку и дотронулась до его пальцев.

— Вы совсем холодный, — сказала она. — Вы отдали мне все мешки.

— Мне они не нужны. У меня пальто.

— Мы друзья, не так ли? — спросила Энн. — Мы же здесь вместе. Возьмете два мешка.

— Там еще должны быть мешки. Я поищу. Он зажег спичку и побрел вдоль стены.

— Вот два мешка, — сказал он, садясь подальше от нее, так, чтобы она не могла до него дотянуться. — Я не могу заснуть. Мне только что снился сон о старике. Я убил старика в этом сне. Он сидел за столом. У меня был бесшумный пистолет. Он упал. Я не хотел мучить его. Он для меня ничего не значил. Потом я положил ему в руку клочок бумажки. Мне было приказано ничего там не брать.

— Как так ничего не брать?

— Они мне не платили за то, чтобы я чего-нибудь брал. Чолмонделей и его хозяин.

— Это был не сон.

— Нет, это был не сон.

Молчание испугало его. Он быстро заговорил:

— Я не знал, что старик был один из нас. Я бы его и пальцем не тронул, если бы знал, что он был таким. И все эти разговоры о войне. Для меня они ничего не значили. Какое мне дело до войны? Для меня всегда была война. Ты много говорила о ребятишках. А почему бы тебе не пожалеть взрослых? Шел разговор — или он, или я. Двести фунтов, когда я вернусь, и пятьдесят фунтов сразу. Это большие деньги… Теперь ты от меня уйдешь?

В тишине Энн слышала его прерывистое дыхание.

— Нет, я не уйду.

— Это хорошо. О, как это хорошо! — сказал он. Он вытянул руку и нашел ее руку, холодную как лед. Он на секунду приложил ее к своей небритой щеке, он не мог дотронуться до нее своей изуродованной губой. Он сказал:

— Как хорошо довериться кому-нибудь во всем!

Энн долго не могла заставить себя заговорить снова. Она хотела, чтобы голос ее звучал нормально, чтобы в нем не слышалось отвращения. Она попыталась сказать что-нибудь, но ничего не придумала, кроме: «Нет, я вас не оставлю».

— Как хорошо, что можно кому-нибудь довериться! — повторил Рэвен.

И внезапно его рот, который не казался ей раньше особенно уродливым, возник в памяти, ее передернуло от этого воспоминания. И все-таки он должен найти Чолмонделея и хозяина Чолмонде-лея и потом… она отодвинулась от него в темноте.

— Они теперь ждут там. К ним фараоны из Лондона приехали, — сказал он.

— Из Лондона?

— Об этом в газете писали, — сказал он с гордостью. — Детектив Матер из Ярда.

Она с трудом сдержала крик отчаяния и ужаса.

— Здесь?

— Может быть, он сейчас как раз снаружи.

— А почему он не войдет?

— Им меня в темноте не взять. И к тому же они знают, что ты здесь. Им поэтому нельзя стрелять.

— А вам, вам можно стрелять?

— Там никого нет, кому бы я боялся повредить.

— А как же вы хотите выбраться утром?

— Я не буду ждать утра. Мне нужно только немного света, чтобы видеть, куда бежать. И видеть, куда стрелять. Они первыми стрелять не будут. Это мне на руку. Если я сбегу, они никогда не догадаются, где меня искать. Мне нужно только несколько часов. Ты одна будешь знать, что я в Миддленд Стил.

Она почувствовала отчаянную ненависть:

— И вы будете стрелять, ни о чем не думая?

— Ты же сказала, что ты за меня, не так ли?

— Да, — сказала она устало, стараясь придумать что-нибудь, — да.

«Спасти мир и Джимми — это было слишком много. Если уж дело пойдет об окончательном выборе, мир отступит на второе место. А что, — подумала она, — думает Джимми?» Она знала о его тяжелой серьезной честности. Потребуется больше, чем голова Рэвена на блюде, чтобы он понял, почему она действовала так с Рэвеном и Чолмонделеем, Даже для неё самой звучало слабо и неубедительно то, что Она хотела остановить войну.

— Давайте спать, — сказала она. — У нас впереди долгий-предолгий день.

— Наверно, я засну, — сказал Рэвен. — Ты не знаешь, как хорошо…

Теперь уже Энн не могла заснуть. Слишком многое надо было осмыслить. Она подумала, что может украсть его пистолет, пока он спит, и позвать полицию. Это спасет Джимми от опасности, ну, а что дальше? Они никогда ей не поверят. У нее нет никаких доказательств, что он убил старика. Да и в этом случае он может убежать. Ей нужно было время, но времени не было.

Пробили часы. Энн сосчитала удары, как она считала их всю ночь. Уже скоро день, а она так ничего и не придумала. Она кашлянула, у нее покалывало в горле, и неожиданно она поняла с радостью, что снаружи туман. Не тот, черный, верхний, а холодный, мокрый, желтый туман с реки. Человеку, если туман будет достаточно густ, нетрудно скрыться. Она вытянула руку и с трудом, потому что он теперь был ей противен, дотронулась до Рэвена. Тот сразу проснулся.

— Туман, — сказала она.

— Вот повезло, вот повезло… Так можно и поверить в бога, не правда ли?

Они видели друг друга в раннем свете.

— Надо было тебя стукнуть, — сказал он. — Тогда они не подумали бы, что ты со мной. Но я размяк. Я вы тебе не повредил и за деньги.

— Ну уж не за двести пятьдесят фунтов, — не смогла удержаться она.

— Он был чужой, — сказал Рэвен. — Это не то же самое. Я думал, он один из сильных мира сего. А ты… — он колебался, глядя на пистолет, — друг.

— Не бойтесь, — сказала Энн, — я придумаю, что им рассказать.

— Ты умная, — произнес он с восхищением, глядя, как туман проползал в щели и заполнял сарай. «Скоро он будет достаточно густ, чтобы попробовать». Он переложил пистолет в левую руку и пошевелил пальцами правой. Усмехнулся, чтобы подбодрить себя: «Они меня никогда не найдут в тумане».

— Вы будете стрелять?

— Конечно, буду.

— У меня идея, — сказала Энн. — Не стоит рисковать. Дайте мне ваше пальто и шляпу, я надену их и выйду первой, и пусть они за мной погоняются за свои деньги. В таком тумане они не разглядят ничего, пока меня не поймают. А как только услышите свистки, медленно досчитайте до пяти и бегите. Я побегу направо. Вы — налево.

— Ты с характером, — ответил Рэвен и покачал головой. — Нет, они могут стрелять.

— Вы же сами сказали, что они первыми стрелять не будут.

— Это-то так. Но ты пару лет заработаешь.

— О, — сказала Энн, — я расскажу им сказку. Я скажу, что вы меня заставили. — И добавила с горечью: — Они мне дадут повышение. Из хора в солистки.

— Если уж решила, то притворись, что ты моя девушка, они тебе ничего не привесят. Я им скажу об этом. Они отпустят мою девушку, — сказал Рэвен робко.

— У вас есть нож?

— Да, — сказал он.

Он обыскал все карманы, но ножа не было. Он, должно быть, выронил его на пол в гостиной Эки.

— Я хотела разрезать юбку, чтобы быстрее бежать, — сказала Энн. — Дайте мне пальто.

Он задрожал, снимая его, и казалось, потерял часть своей самоуверенности без тесной черной трубы, которая скрывала очень старый клетчатый костюм с дырками на локтях. Костюм плохо сидел. Рэвен выглядел недокормленным. Он никому не показался бы сейчас опасным. Он обхватил себя руками, чтобы скрыть дыры.

— И шляпу, — попросила Энн.

Он поднял шляпу с мешков и подал ей… Он выглядел униженным, а он никогда не примирялся с унижением без ярости.

— Теперь, — сказала Энн, — помните: ждите свистков, а потом считайте.

— Мне это не нравится, — сказал Рэвен. Он пытался безнадежно выразить глубокую боль, которую чувствовал от того, что Энн уходила, это уж очень было похоже на конец всему.

— Мы увидимся когда-нибудь? — спросил он. И когда она машинально согласилась, засмеялся с болезненным отчаянием.

— Вряд ли после того, как я убью… — но он даже не знал имени того человека, которого хотел убить.