Наития

Маричка

И всё-таки, – настаивала приехавшая корреспондент, – не только же из-за красоты Вы здесь остались?

Не только, – улыбнулся он…

Сейчас расколется, – подумала она и чуть подалась вперёд.

Но согласитесь, – продолжил Александр, обводя взглядом её ладную фигурку, – что красота играет немаловажную роль в принятии наших решений.

– Вы только гляньте на него, – всплеснула руками вышедшая из дома Сашина супруга, – праправнучка скоро замуж выскочит, а он всё на молоденьких заглядывается.

– Красивые же, – протянул Саша.

– А я что?! – притворно возмутилась женщина, приняв позу сахарницы.

– Так тебя и в охапку взять можно, а на них только посмотреть.

– Слышали, – кивнула супруга приезжей, – так что не обольщайтесь, он от меня ни на шаг.

– Так это из-за Вас мистер Александр здесь остался? Вы местная? – ухватилась девушка за информацию.

– Ещё какая местная! – рассмеялся Саша. – Специально из Англии летела, после защиты докторанта, чтобы успеть здесь место агронома занять.

– Всё шутите, – погрустнела корреспондент, – а мне статью писать.

– Вот и пишите, – обнял супругов подошедший Петро, – не утомляйте людей пустыми вопросами. Нам сегодня ещё в город ехать, внучка рожает.

– Чья внучка? – тут же ожила корреспондент.

– Наша, – хором произнесла троица и сами расхохотались от неожиданности.

– Моя внучка, – сказала, выходя из дома, молодая женщина, – всё ждут не дождутся, когда у нашей двухнедельной правнучки подружка объявится.

– А Вы кого-то из них жена? – удивилась её молодости корреспондент.

– Дочь я, – ставя на скамейку корзинку с пакетами, улыбнулась женщина.

– Чья дочь? – вновь вышла на след корреспондент.

– Наша! – переглянувшись и дружно хохоча, хором выкрикнули три доктора наук, профессора, почётные члены многих академий.

Когда фельдшер до них добрался, бабка была уже совсем плоха. Маричка наконец смогла выйти на воздух, после вынужденного сидения у её постели. Девушка брезгливо передёрнула плечиками, злая на родителей, занятых заготовкой сена, на деда, отправившегося на пастбище, а главное на материну мать, которая так не вовремя слегла. Всего пара недель до окончания выпаса. Старшие вернулись бы домой, заняться сыроварением, и сами ухаживали за бабой Марой.

Родных Маричка не любила. А за что их любить?! Шестилеткой отправили в интернат при школе, забирая её домой только на каникулы. Ни погулять, ни отдохнуть. В интернате утром поспать не давали, работы всякие, а дома и вообще хуже прислуги. Век бы не видела, век бы ни скучала, особенно за бабкиным обучением. Зачем учиться прясть, ткать, плести…если в магазине всё есть?! Родители жадные, лишнюю конфету не купят, говорят денег нет. А куда девают? Дед даже обувку сам тачает зимой, когда из-за снега ни к дому подъехать, ни из него выбраться.

– Запрягай конягу, – бросил ей фельдшер, выходя из дома, – повезём Марысю на центральную, здесь я больше ничем помочь не могу.

– Марысю, – фыркнула девушка, – какая она Марыся, давно баба Мара. И чего её везти? И тут помрёт, сколько жить то можно?!

– Да в кого ж ты такая чёрствая да неблагодарная?! – возмутился мужчина. – Марысе и пятидесяти нет, замуж больше не пошла, к вам переехала, чтобы спасти да выходить тебя.

– А я просила?! Спасители… Луше было помереть, чем рабой в отрепьях ходить.

– Какой рабой? – не понял он.

– А как это называется: принеси, помой, прополи, свари, постирай…

– В семьях все этим заняты, ещё и работают.

– Вот и пусть работают, раз им нравится быть рабами. А я хочу жить свободно. Вот как в кино. Она сидит за столом в красивом платье, а ей всё подают что только захочет, и посуда такая золотая и комната…

Когда они подъехали к больничке, Маричка аж рот раскрыла от удивления, увидев на пороге не привычную Степаниду в застиранном фартуке, а высокого незнакомого парня в коротком, ослепительно белом, халате.

– Это кто? – повернулась она к фельдшеру. Но вопрос так и завис в воздухе. Парень подхватил Марысю на руки и оба мужчины исчезли в помещении.

Девушка уселась на лавку, забыв о желании бежать в клуб. Незнакомец выглядел городским, это был шанс вырваться в другую жизнь. Она покусала губы, пощипала себя за щёки, как делали героини в кино, и принялась ждать.

Саша вымыл руки и вышел на крыльцо. Девчушка, приехавшая с фельдшером, умильно щурилась, покусывая губы.

– Привет, – улыбнулся он, – ты у нас ночевать останешься?

«Дурак, что ли? – подумала Маричка, захотелось рявкнуть: У тебя что, кровать широкая?». – Но она только потупилась и еле слышно прошептала: «Домой поеду, хата не присмотрена, хозяйство…».

– Не страшно одной через лес?

– Привыкла…

Маричка медленно направилась к конюшне, ожидая что Степанида позовёт ужинать, и не ошиблась. Поупиравшись для вида, через пару минут она уже сидела за столом, уминая варево хозяйки и томно закатывала глазки, поглядывая на будущую жертву: «Девчонки в общежитие говорили, что надо соблазнить парня и никуда он от тебя не денется. В кино всё просто, поморгала глазами, обхамила и герой влюбляется без памяти. Только вон Олька насоблазнялась, сама малыша растит, стыда на всю округу, а Васька, на другой женился. Хамить при Степане и Степаниде опасно, не веником так крапивой аукнется. И Степанида бдит, небось хочет кого из своих за него отдать. Им врач в семью в самый раз. Девок снадобьям да роды принять научает. Сама она чего-то там не закончила в своей академии. Посылали её в столицу, а она в село за фельдшером отправилась, детей ему нарожала. Видно сильно некрасивая была, вот и вышла кто позвал. Степан уговаривал её ехать дальше учиться, наверно другую имел, покрасивей, раз её отпускал. А чего ей на целый год его оставлять, если она без учёбы всё умеет, Степан с ней советуется, резать и зашивать к ней везут. Не, надо вперёд их соблазнить парня, пока одна в доме, да они не зашевелились».

– Тётя Степанида, – попросила она, – пусть Александр меня проводит, вдруг ночью в дом какой зверюга залез. Собирались в спешке, может и не закрыли чего.

– Да ты что девка… – начала было Степанида.

– Я провожу, заодно и окрестности посмотрю, – улыбнулся Саша.

Маричка поехала длинной дорогой, поговорить без любопытных глаз и время потянуть, чтоб ночевать остался, уверенная, что с этого вечера станет городской жительницей, женой врача. Что думает по этому поводу предполагаемый муж её не интересовало. А вот есть ли у Саши деньги, интересовало очень, и она старательно расспрашивала о его жизни. Саша рассказал, что с детства выхаживал бездомных животных, в медицинское училище поступил потому, что ветеринарного не было, заочно закончил три курса ветеринарной академии и три курса фармацевтического факультета, нашёл практику с подработкой, чтобы было на что учиться очно. Его рассказ Маричку слегка охладил, но она решила, что главное попасть в город.

На подворье Александр зашёл первым, заглянул во все помещения, убедился, что всё в порядке и вскочил на лошадь, собираясь уехать.

– Разве Вы не останетесь ночевать? – томно потупила глазки девушка.

– Степанида волноваться будет, – усмехнулся парень и растворился в темноте леса.

– И как тут соблазнять? – растерялась Маричка, оставшись одна. – Улыбался, проводил, и даже не пытался лапать. Может я не так глазами лупала, с кино не сильно научишься, так наши мужики без всяких глаз облапать норовят.

Саша возвращался на центральную короткой дорогой, которую запомнил по поездке со Степаном, и улыбался, смешная наивная девчонка. И тут же вспомнил свою Славочку. Как она там? Захочет ли поехать за ним в эти необжитые места, как Степанида за своим Степаном?

Летние месяцы пролетели. Саша уехал, продолжать обучение. Маричку пристроили развозить почту по хозяйствам. Там познакомилась она с Петром. Красивый, высокий парень понравился ей даже больше, чем Саша, и Петру девушка приглянулась. Сыграли свадьбу и Маричка переехала к нему, радуясь, что избавилась от ненавистной опеки родителей. Да не так сладко оказалось замужем, как ей мечталось. Заниматься хозяйством, с которого и жили сельчане, она не хотела, а Пётр тяжело работал и один с домашними хлопотами не справлялся. Думала, что станет покупать всё что захочет, а оказалось и на то, что раньше себе позволить могла, денег не хватает. Рыдала вечерами, вспоминая бабкину науку, перешивая да плетя. А когда второго ребенка родила и совсем закручинилась.

Как-то несла Маричка пенсию на дальний хутор, и обходя продуктовую лавку так захотела сладкого, что не выдержала, купила себе рафинада с чужих денег, решив, что с зарплаты возвратит. Старик недостачи не заметил, и она промолчала. Потом ещё с одной пенсии денег взяла, и ещё, и так потихоньку приворовывать начала. Ожила. Стала чаще в магазине появляться. Тут ей хвост и прищемили. Повестка на суд. Два года тюрьмы. Петро вину на себя взял, детей пожалел, как они такие махонькие без матери останутся. А Маричка отвезла детей родителям, да потребовала денег: «В город поеду, учиться!». А сама всё о красивой жизни думала, наконец погуляю. Просто так погулять ей не дали. В город с ней отправился дед. К одним знакомым завёл, ко вторым, третьим… и вот она уже студентка, и опять живёт в общежитии.

Учиться Маричка не собиралась, лекции записывала, а за домашние задания и экзамены расплачивалась сырами, а то и чем другим. Косметику дорогую купила и плакала в ответ на вопрос о макияже, заявляя с обидой, что она краску в руках не держала, не обманывала, зачем её в руки брать, если кисточки есть. Город её разочаровал. Маричка ожидала праздника, а он жил своей рабочей жизнью. Музеев и театров много, да не любила она их. Разочарование ожидало её и в ресторане. Плотно набитое, невзрачное помещение. Официант бросил на стол меню и испарился. Еда, под красивыми названиями, обычная, невкусно и не только что приготовленная, да ещё потребовали чаевые за обслуживание. Девушка размышляла отчего в кино всё по-другому, а потом поняла, там же дамы были в огромных красивых юбках и с кучей драгоценностей, значит это было не здесь, а заграницей: «Вот получу диплом, заработаю кучу денег и уеду туда жить!». Но окончательно расстроил её преподаватель, с которым она тайно встречалась.

– Я разве не нравлюсь Вам? – спросила она, желая выторговать хоть какой-то подарок.

– А что в тебе может нравиться? – удивился он. – Обыкновенная сельская дурочка, которая принимает художественные фильмы о прошедших веках за современную заграницу, только ещё не потрёпанная.

Тем временем Александр окончил обучение и приехал в село ветеринарным врачом. Сельчане сложили ему сруб, в котором он открыл клинику для животных и аптеку. Славочка с ним не поехала. В то лето, когда он работал в селе, она встречалась с его другом. Саша не обижался, сам виноват. А с другой стороны, что это за любовь, если пара месяцев врозь привела к измене?! Но находиться рядом с ними, в одной компании было невмоготу. Да и места здешние нравились, и силы свои хотелось испробовать.

Возвратился и Пётр. В его доме поселилась сестра, выйдя замуж и родив близнецов. Маричкины родители приняли его с радостью, но места у них не было. Сын и дочка его дичились, не помнили, за Александром бегали, как гусята, а от него прятались. Сашу обожали все дети. Он никогда не гнал их, пускал смотреть на клетки с животными, учил распознавать растения, делать свистульки и манки, рассказывал всякие истории. Сельчане шутили: «А чего наш овечий лекарь не женат? – Да кто за него пойдёт?! У него ж детей три села, да пол округи».

Пётр не находил выхода из сложившейся ситуации. До зимы можно было продержаться на случайных заработках. А дальше? Срубить хату не проблема, а как в неё жену и детей приведёшь если обустраивать её и жить не на что. Девки и вдовы пытались к нему подкатывать, но он только о Маричке думал. Не приезжала. Не писала. «Учится. Времени не хватает…», – оправдывал её парень. Ночью затарабанили Саше в окно: «Дядь Саш! Дядь Саш! Мамка послала сказать, что сиделец купил верёвку и две банки первача. За ним батя следом пошёл, да боится не справится». Очнулся Пётр в больничке, под ругань Степаниды. И сам чуть не впал в истерику. Зачем было его спасать если никакого выхода нет?! Зашёл Степан, заставил выпить пол стакана спирта, поесть и вколол снотворное.

Когда Пётр проснулся вторично, возле него сидел Саша.

– Выслушай меня, – попросил он, – я взял кредит под городскую квартиру и открыл здесь клинику и аптеку, собираю и сушу растения, посадил лекарский огород, забочусь о задержавшихся у меня животных, как ветврач объезжаю усадьбы и пастбища, а если надо оказываю медицинскую помощь людям, работаю в городе, чтобы было чем отдавать кредит. Одному тяжело, а когда уезжаю, надо чтоб кто-то за всем приглядывал. Но платить нечем. Захочешь работать со мной, питаться, одеваться будем вместе и жить под одной крышей. Сумею подняться, поднимемся вместе, обанкрочусь, вместе пойдём по миру.

Петро резко отвернулся к стене, но Саша успел заметить покатившиеся по его щекам слёзы и молча обнял парня за плечи.

В четверг вечером Александр засобирался в город, сложил в рюкзак и две большие сумки сыр, грибы, дудочки и манки, пакетики с сушёными травами и сборами, самотканые вышиванки, объяснил Петру, что едет зарабатывать деньги, попросил следить за хозяйством и пообещал вернуться в понедельник после обеда.

– У тебя здесь дорогое оборудование, спирт… – удивился Пётр, – а вдруг я всё украду и исчезну, ты же меня совсем не знаешь.

– Знаю\не знаю какая разница, – усмехнулся Саша. Я верю тебе. А кто и когда предаст не угадаешь. У меня был двоюродный брат, альпинист, их с супругой лавина накрыла. Но убила их не лавина, а собственные дети, заботливо приобщённые к лазанию по скалам и ледникам. Брат заведовал кафедрой жидких монокристаллов, а его зять, которого он сам же и выучил, очень хотел получить эту должность. Когда, возвратившись в лагерь, молодые услышали, что ночью ожидается сход лавин, никому не сообщили, что родители остались в горах. И сами ничего не предприняли, спокойно, поужинали, потанцевали, и легли спать. Зато потом и портрет повесили в чёрной рамочке и надписи красивые сделали, и столик памяти…

– И что? Зять стал профессором?

– Он и теперь там кафедрой заведует. Альпинисты от них отвернулись, да они не сильно переживают.

Возвратившись в понедельник задолго до полудня, Александр застал Петра на крыльце среди кучи стружек и кусочков древесины. А на ступеньках стояли резные коробочки, лежали фигурки и заготовки.

– Что это?! – изумился Саша.

– Я сейчас всё уберу! Извини! – подхватился Пётр.

– Да постой ты, медведь переросток, – Саша ухватил его за плечо, – это же изумительно! Где ты учился?

– Не, – засмущался Пётр, – отец резал зимними вечерами, вот и я возле него немного перенял. В школе и карандашом рисовал, да пустое это.

– Немного? – засмеялся Саша, – ты же талантище! Эх, надо бы тебя по музеям поводить. Ладно, что-нибудь придумаем. Я там вещи у начальника станции оставил, запрягай телегу, поедем забирать, а я пока ребят за помощью пошлю.

– И что, – удивился Пётр, – даже не спросишь всё ли здесь в порядке?

– Ты же спокойно сидишь, а не бегаешь с подпаленным хвостом, так и спрашивать нечего, – пожал плечами Саша.

– Ничего себе? – присвистнул Пётр, увидев, сгружённые возле короткой платформы, десятки ящиков и коробок. – Как ты всё дотащил?

– Друзья помогли. Часть сами подбросили, с чем не знаю. С обклеенными красной лентой просили обращаться осторожно. Тяжеленные, наверно лабораторное стекло.

– А как ты выгрузился за минуту?

– В хвост товарный вагон прицепили и щит под пандус. Прямо сюда и скатили.

Даже с добровольными помощниками, в том числе начальником станции, подвёзшем самые тяжёлые упаковки до речки на уазике, пришлось сделать несколько ходок. И люди устали и лошади. Но сельчане понимали, что помощь лекарю, это помощь самим себе, не золото да камни он везёт, а лекарства и оборудование.

Дома сюрприз ждал не только Петра, в виде новых сапог, брюк, тёплых спортивных штанов и свитера, но и самого Александра. «Стекло» оказалось маленьким холодильником, дизельным генератором, и небольшим сейфом. В прочих подарках обнаружилось постельное бельё, полотенца, продукты и поваренная книга, рассмешившая обоих парней.

– Постельное бельё положили, молодцы, – улыбнулся Саша, – на следующей неделе прибудет инспектор санэпидстанции с супругой, мои однокурсники, «проверять работу ветврача». С ними напросилась приятельница его матери, Ярослава, научный сотрудник музея народного промысла, знакомиться с местным бытом и выкупить для музея старинные вещи. Очень вовремя, как по заказу.

– Какая прелесть! Где вы их взяли? Ярослава кружилась вокруг поделок Петра, как оса вокруг варенья.

– Нравится? – поинтересовался Александр.

– Нравится?! – возмутилась Ярослава. – Это шедевры! Я выкупаю их у для музея.

– Выкупите и спрячете в загашники?

– Для них нужны особые условия, которые невозможно поддерживать на экспозиции, и надо найти по ним монографию.

– А если я Вам скажу, что монографии не существует.

– Саша, меня предупредили, что Вы эрудит и талантливый учёный, но всё-таки, прошу прощения, не искусствовед. Такие вещи не проходят бесследно. Не знаю откуда они у Вас, но если по ним действительно нет описания, то это сенсация мирового масштаба.

– На мировой масштаб мы не замахиваемся, – посерьёзнел Александр, – если музей заключит с нами договор на выделение под них витрины и заплатит достойную сумму, мы дадим разрешение на написание монографии. – «Как думаешь, Петро?» – повернулся он к напарнику.

Пётр хотел сказать пусть забирает, не надо ни денег, ни писать про него. Но глянул на строгое лицо Саши и неожиданно осознал, что перед ним умный, образованный, молодой мужчина перед которым он в неоплатном долгу. И Маричка вернётся учёная. А будут его безделушки в музее, всё козырь, что и он не совсем ноль. И деньги нужны, хоть что-то вложить в бизнес и детей подарком порадовать.

– Ладно, – ответил он, – а нам я ещё сделаю.

– Да Вы, Вы… – захлебнулась возмущением Ярослава, – не с Вашими руками такое делать.

– Повежливее с автором, – осадил её Саша, – а то он может заартачиться и продать свои работы в другие музеи.

– Автором?! – покрылась красными пятнами Ярослава. – Вы шутите?!

– Я похож на шутника?! – каменея лицом произнёс Саша.

– Простите, я не хотела Вас обидеть, просто не верится, что у этих прекрасных работ… – она замялась, подбирая слова, – современный автор.

Пётр с удивлением слушал, как умело Саша вёл переговоры, добившись включения в договор купли-продажи пункта о компенсации недостаточной оплаты приобретённых изделий. Пётр станет консультантом по оценке сохранности древесных материалов, на ставке старшего научного сотрудника, и раз в неделю будет реставрировать экспонаты, со сдельно-премиальной зарплатой.

– Поедете в город со мной! – сказала Ярослава Петру. – Я помогу с оформлением и прочим.

– Нет! – сказал Саша, не дав Петру и рот раскрыть, – сначала согласуем и заверим договора и только потом приступим к их реализации.

– Даже не представлял, что приманил волшебный сосуд, – рассмеялся Саша, когда они наконец остались одни.

– Какой сосуд? – не понял Пётр.

– Да тебя, тебя, талантище наше наивное. Сказка есть такая, всё, что попадает в этот сосуд удваивается, бросишь одну монету, а вытащишь две. Теперь главное не расслабляться. Сделаем личное клеймо. Оформляться в музей пойдём вместе. Сдадим часть твоих работ в сувенирные и художественные магазины, они неплохо платят. Захочешь продавать их ещё где-то, продавай, но без меня свою подпись нигде не ставь, даже если будут просить автограф. Запомни: ты продаёшь только изделия, но не право на свои работы.

– А в чём разница? – не понял Пётр.

– Если ты продашь кому-то право на свои работы, то все последующие изделия будут принадлежать только ему. Ты больше не сможешь ими распоряжаться. Он будет торговать ими по своим ценам, а тебе платить мелочёвку, чтобы ты не прекращал работать.

– Вот же я баран необразованный. Ничегошеньки не знаю.

– Со временем разберёшься, ещё меня учить будешь. Попробуют поручить тебе делать витрину твёрдо отказывайся. Для этого у них имеются оплаченные оформители. Знаний и умений не показывай. Ходи с блокнотом и записывай что нужно подправить. Твоё дело не исправлять и не объяснять, только указывать на изъяны. Записи ни с кем не обсуждай и нигде не оставляй, украдут.

– Украдут так можно новый блокнот купить.

– Блокноты тебе должен покупать музей. А украдут суть твоих замечаний, словно это они их выявили, а не ты. Закажут детали для реставрации, рисуй картинки, схемы, даже придурочные. Начнут давить на срочность, отвечай, что подумать надо. А мы потом дома обсудим всё.

– А чего сразу не сделать?

– Цен на работы ты не знаешь, вот и постараются обмануть в оплате. Кроме того, если станешь работать в полную силу, за неделю сделаешь то, за что они годами деньги получают. Откровенничать ни с кем не стоит. Люди судят о нас по нашим рассказам, передавая друг другу и перевирая. Потом сам разберёшься с кем приятельствовать, а кого десятой дорогой обходить.

Они ещё немного обсудили будущую работу, а потом Петро спросил долго ли они пробудут в городе, успеет ли он навестить Маричку. Саша вспоминал Славочку, которая теперь при каждой встрече пыталась вешаться ему на шею твердя как ошиблась с замужеством, и понимал, что не его дело давать советы. Он порекомендовал парню промолчать пока о действительном положении дел, и добавил, что это его мысли, а Пётр должен сам решить, как поступать.

Приступив к работе в музее, Петро понял насколько Саша был прав. Тюрьма, хоть и не учебное заведение, да тоже кое чему учит. Хамов и прилипал он отвадил сразу, а когда встал вопрос о постройке витрины, вежливо объяснил, что времени у него всего пол дня и он успеет разве что осмотреть экспозицию, в ожидании оплаты своих изделия, приобретённых музеем.

Ожидая жену напротив входа в общежитие, Пётр переживал, вдруг она занята и не сможет выйти. Но Маричка буквально вприпрыжку выскочила из дверей и уставилась на его руки.

– Где посылка? – спросила она, пропустив мимо ушей приветствие и отшатнувшись от объятий, а узнав, что он ничего не привёз, рассердилась, объясняя как ей тяжело жить.

Когда Пётр заикнулся, что она может вернуться к нему и детям, сказала чтобы пустой больше не приезжал и ушла в общежитие. Пётр понял, что единственная, хоть и весьма призрачная, надежда сохранить семью, это рассказать Маричке о заработках, но претила мысль, что его женщина, его собственная жена будет спать с ним за деньги, Ему было стыдно за неё, что она не интересовалась ни детьми, ни родителями, ни им самим. Ему было стыдно за себя, что он всё-таки не хотел от неё отказываться.

Пётр получил зарплату, вместе с другими подработками и отчислениями от продаж получилась довольно приличная сумма. Встретив Сашу после лекции для студентов ветеринарной академии, он хотел отдать ему полученные деньги. Но Саша возразил, что первую зарплату надо отметить. Они купили подарки и продукты, а потом, оставив поклажу в камере хранения, пили пиво и горько смеялись над своими неудачными любовями.

– Ситуация поменялась, – сказал Саша, когда они возвратились домой, – у тебя нормальные заработки и наша прежняя договорённость не актуальна. Я бы советовал тебе учиться, но знаю, что ты хочешь вернуть семью. Поэтому давай срубим тебе дом и живите. Я скопил немного денег, возьми, полагаю на первое обустройство вам хватит.

– Хочешь меня обидеть? – спросил Пётр. – Ты прав насчёт семьи, но сначала выплатим наш кредит, а потом, как ты говоришь, посмотрим. А сруб давай поставим, спаренный, на две семьи, не век же и тебе бобылём ходить.

Взглянув в одинаково упрямые, хмурые лица друг друга, друзья расхохотались, а потом пожали руки и продолжили пожатие жимом на локтях. Петро очень удивился, когда его рука, под давлением Сашиной ладони, оказалась на столе. Он был массивнее, да и рос в условиях, где не было места слабым.

– Давай ещё раз, – предложил он, решив, что это случайность. Но после третьего поражения сдался.

– Я научу, – улыбнулся Саша, – важна не только сила, но и механика, знание работы сухожилий и мышц. Тебе это и как художнику пригодится. Почитай о Леонардо да Винчи, насколько тщательно изучал он человеческое тело, создавая свои гениальные полотна.

Слушая друга Пётр осознавал, что ему хочется стать таким же, умным, знающим, уверенным в своих силах, что он хочет и готов учиться. И только одна мысль зудела поперёк всего: Маричка.

На время каникул общежитие опустело. Маричку вызвали в отдел кадров и выдали справку об окончании третьего курса университета по специальности преподаватель младших классов. Девушка очень удивилась, заявив, что не собирается оставлять учёбу, но ей ответили, что с этими вопросами надо обращаться в ректорат. Из общежития её выселили. Уговорив коменданта не трогать её пару дней, Маричка попробовала обратиться к бывшим любовникам, но те или кормили разговорами, или просто закрывали перед ней двери. Пошарив по чужим тумбочкам и дожевав последние сухарики, девушка отправилась на базар, искать с кем добраться до села.

Покрутив носом на почти готовый сруб и милостиво дозволив Петру обнять себя, когда они остались одни, Маричка воспротивилась, когда он проявил инициативу на большее, заявив, что человек, сидевший в тюрьме, не может оставаться её мужем.

– А как же дети? – взволновался Пётр.

– А что дети? Живут себе у родителей и пусть живут, – пожала плечами Маричка, уверенная, что она здесь не останется, а за границей дети будут только мешать.

Но деньги Маричке всё же были нужны. И она согласилась преподавать в местной школе, повисшие без учителей математику, немецкий язык и пение. Поговорив с ней и выяснив уровень её знаний, который вернее было бы назвать уровнем незнания, директриса пришла в ужас от собственного решения. Но терять не заполненные ставки было жаль. Она и так еле уговорила Александра вести природоведение и ботанику.

Жить в новом срубе Маричка не стала, рассудив, что там придётся всё делать самой. Она поселилась в комнатке при школе, рассчитывая питаться в интернатовской столовой, а сыры и молочку брать у родителей. Мать расплакалась, наконец увидев свою девочку, кинулась обнять, но Маричка отшатнулась. Ей была неприятна эта постаревшая женщина в простой домотканой одежде. На спрятавшихся детей она даже не посмотрела.

– Я только возьму продукты и уйду, – ответила она на суету матери, начавшей собирать на стол, – а всё это упакуй мне с собой.

– А ну-ка, мать, стой! – рявкнул отец, появляясь на пороге. – Какие продукты, доченька? – нарочито ласково произнёс он. – Ты давай переодевайся, матери по хозяйству подсоби, с детьми двором займитесь, и тёплую одёжку детям справить пора, похолодает скоро.

– Опять прислугой сделать хотите… – разозлилась Маричка, – я теперь учительницей в школе буду, не к лицу мне в дерьме ковыряться.

– Значит деньги и продукты из дома, где детей оставила, к лицу, а помочь эти самые продукты изготовить, так мы гордые, педагоги мы… а ну выкатывайся отсюда! И чтоб я тебя не видел пока у матери прощения не попросишь и не поймёшь, что сыры на вербах не растут, они труда требуют.

Маричка еле тащилась на центральную, размазывая по лицу слёзы с дорожной пылью: «Да что я им сделала? За что они со мной так?». Она дошла до речки, с омерзением и дрожью умылась ледяной водой и успокоилась, подумав, что пока не знает как, но жестоко отомстит всем за пережитые унижения.

– Я дам ей денег, пусть возвращается в университет, – тяжело вздохнул Пётр.

– И ей сделаешь хуже, и себе, – возразил Саша, – любые деньги она тут же растратит, её содержать придётся и не факт, что лишь на время учёбы. Сейчас у тебя высокие заработки на волне сенсации, но дальше они снизятся.

– Мне много не надо. Проживу.

– Тебе не надо. А детям и одежда, и обувь и много всего ещё нужно. И на учёбу им деньги откладывать не помешает. Да и тебе учиться необходимо, чтобы стабильно в профессию войти.

– Так и она учиться хочет.

– Петро, разуй глаза. Она не учиться хочет, а жить ничего не делая. Поговори с ней на темы предметов, которые им преподавали в течение трёх лет. Полный нуль. Спрашивает зачем я через аквариум воздух прогоняю. Я объясняю ей, что так вода насыщается кислородом. А она смеётся, что я её за дуру держу, мол вода жидкость, а кислород газ, и как они могут смешиваться. И это после химии, коллоидной химии и атомной физики.

– Ну что рыба в пруду задыхается без кислорода, если много растений в воде это даже я знаю. Шутила наверно.

– Да уж какие шутки. Поговори с ней о чём серьёзном, сам поймёшь. Поедет в город, будет и дальше бездельничать, да жизнь прогуливать. Работая здесь в школе, она хоть что-то из учебников запомнит, а если втянется, может и развиваться начнёт, да человеком станет, а не пиявкой на родителях.

Маричка устало плелась к больничке, в надежде что Степанида покормит её и устроит отдыхать. «В городе без денег делать нечего, – рассуждала она, – но они же сами сказали, что мне на учебу деньги откладывали, а раз откладывали мне, значит это уже и не их деньги, а мои. Откладывали 17 лет, а отдавали только 3 года, а где остальные, за 14 лет? Зажали? Деньги я у них не заработала. Семнадцать лет на них пахала, а теперь мои дети на них работают, значит они мне должны, а не я им…».

Но врачихи дома не оказалось. А Степан и раньше Маричку не слишком привечал, а теперь и подавно. «И чего орать было, что у меня есть муж и дети, – недоумевала девушка, – а то я не знаю кто у меня есть. Да и вообще какое его дело. За что только хорошим человеком считается? Был бы хороший, накормил бы, посочувствовал, помог… а не выгонять сразу, да ещё и обзываться. Нет, валить надо отсюда. Вот поработаю я в этой дурацкой школе и пошлют меня на учительский семинар. А там немцы приедут. Опытом обмениваться. И поеду я жить в Германию. И буду сидеть на золотом песке пляжа у тёплого моря. И весь Париж будет у меня перед глазами, с Бинг Беном и пальмами, а вокруг будут важно ходить павлины и я буду наслаждаться шоколадом и их пением».

Мечтая, дошла она до кабинета директора школы, просить аванс.

– А ты разве не получила подъёмные? – удивилась директриса, отпирая сейф и доставая деньги.

– Не ты, а Вы, я теперь учительница. А что я получила и что нет не Ваше дело, – выплеснула девушка зашкаливающую злость: «И эта туда же!».

– До свидания, Мария Михайловна, рада была с Вами повидаться, – сказала директриса, кладя деньги обратно и запирая сейф.

– А деньги?

– Какие деньги?

– Аванс!

– Ах, это, вот почитайте, – она положила на стол трудовое законодательство, – с собой дать не могу, единственный экземпляр.

Маричка выскочила из школы злая, голодная и растерянная, денег нет, еды нет, дёрнулась было идти к Петру, но поняв, что уже не дойдет, вернулась в свою комнату и без сил упала на кровать. «Ну что они все на меня набросились? Из города забрали. Жизни не дают. Доучиться не дали. Я же ничего плохого не делаю. Ну да, своровала пенсию. Так Петро за неё отсидел, значит это уже не считается. Да и не я преступница, а он. Я же не сидела. И жить с преступником не могу, говорят их за границу не пускают», – с этими горькими мыслями Маричка заснула, а когда проснулась обнаружила рядом две корзинки, судя по способу плетения, от матери и Петра. «Ага, стыдно стало, – думала девушка, жадно набивая рот едой, – могли бы и конфет каких положить, или шоколада». А когда увидела на дне корзинки Петра деньги, скривилась: «Он что дурной? Да я на них и недели не проживу».

С началом нового учебного года, заработала школьная столовая и Маричка, расплатившись с поварихой очередными деньгами Петра, наконец дорвалась до горячей пищи. Вести уроки оказалось несложно. Вечером она переписывала в тетрадь раздел учебника, а утром пересказывала его детям. Если они задавали вопросы, она просто повторяла ещё раз уже сказанное. А когда одна девочка попросила объяснить, ответила, что школа не для тупых. Больше дети вопросов не задавали.

Первая зарплата Маричку возмутила. Она рассчитывала поехать в город, обновить гардероб, косметику, посидеть в ресторане… а денег, если отдать за питание, даже на пару ботинок не хватало. От Петра регулярно приходили корзинки, но деньги сразу расходились на конфеты и шоколад. Пётр пытался ухаживать за Маричкой, надеясь вернуть семью. Но она подала на развод. А когда он напомнил, что сидел за неё, начала так возмущаться, что он сам предложил отсидеть, а теперь её попрекает, что бедному парню ещё и оправдываться пришлось. Через некоторое время их вызвали в город на суд. Маричка была неприятно поражена обнаружив, что вместе с Петром, едут её отец с сыном, старшие братья, Саша и Степаныч.

Когда судья попросил вывести из зала суда ребёнка, мальчишка вскочил и громко заявил: «Я никуда не пойду! Я не хочу, чтобы меня ей отдали!».

– Ей, это кому, молодой человек, – вежливо поинтересовался судья.

– Ей! – кивнул мальчик на Маричку.

– Но разве эта молодая женщина не Ваша мать?

– Нет! Моей мамой всегда была бабушка.

– Вы живёте с бабушкой?

– И с дедушкой. А она нас бросила. Сестра её даже не помнит. Но если надо могу жить с папой Петром. Он хороший, добрый. Многому учит нас, как дядя Саша, только по-другому. А с ней я жить не буду.

– Ваша позиция понятна, молодой человек, – улыбнулся судья, – мы учтём её. «Вы записали? – обратился он к стенографистке. – Да, Ваша честь». – Как видите всё запротоколировано, так что Вы можете пока спокойно посидеть в библиотеке. Здесь, на нашем этаже, прекрасная детская библиотека, Вам будет интересно.

Маричка слушала с отвисшей челюстью. К чему эти разговоры, если она не собиралась забирать детей. Зачем они ей?! Вот алименты, да, их она потребует. Но всё сложилось как-то не так, как она думала. Оказалось, что раз дети жили не с ней и она о них не заботилась, то и алименты присудили её родителям, от которых отец тут же отказался, заявив, что Пётр так много для них делает, что никакие алименты не покроют, и что они разберутся между собой, по-родственному. А то, что она этих детей рожала никто во внимание не принял и даже в протокол вносить не стали.

Маричка думала, что после суда все поедут домой и она сэкономит на дороге. Но они поехали в какой-то музей. Её тоже звали, но она отказалась. Что за удовольствие по музеям ходить?! Зато на станции девушку ждал приятный сюрприз. Она встретила бывшую сокурсницу, и та поведала как попасть за границу и дала адрес куда обращаться. Маричка забеспокоилась, что там работать надо, но знакомая успокоила, что работа пустяковая, а если повезёт, то просто выгуливать стариков. Маричка воспряла духом, но решила дождаться семинара, может тогда и вообще работать не придётся.

Оказалось, что на семинар приедут американцы. Первый день: практическое занятие в лесопарке. Форма одежды: рабочая. Второй день коллоквиум и банкет в ресторане. Маричку слова про рабочую одежду рассмешили. Приедут иностранцы, ещё и из самой Америки, небось один носок стоит как весь её гардероб, а она как чучело вырядится. Она выбрала самое красивое платье, бусы и золотые серьги, которые ей Петро на рождение детей дарил, и единственные выходные туфли на каблуках. Покрутилась перед закрытым ставнями окном и решила, что несомненно привлечёт внимание какого-нибудь американца и он увезёт её с собой в страну вечного праздника.

В фойе городской школы, откуда учителей должен был забрать автобус, собралось полтора десятка очень важных молодых женщин, разодетых как куклы и увешанных украшениями, как новогодние ёлки. А когда автобус остановился возле гостиницы с иностранцами, в него ввалилась хохочущая компания разновозрастных мужчин и женщин в растянутых тренингах, потрёпанных футболках и видавших виды кроссовках. Встретившись взглядами, обе команды онемели, а затем переводчик огласил вопрос руководителя американской группы, интересовавшегося, где учителя, с которыми им предстоит вместе работать. В лесопарке американцы граблями сгребали ветки и охапками сносили их в общую кучу, с иронией наблюдая как красавицы-учительницы, беря по одной веточке двумя пальчиками, на носочках несли их к прочему хворосту, стараясь не наступать на, проваливающиеся в лесную почву, каблуки. Маричка увидев, что её участие в этом трудовом празднике никого не беспокоит, да и выбирать не из чего, села в отдалении на поваленное дерево, в ожидании обратной дороги в город.

– Где только они таких нищебродов набрали, – возмущались в фойе гостиницы разочарованные учительницы, заполняя бумаги на заселение.

Коллоквиум проходил в большом зале лектория, в который собрали учителей других школ и студентов. Все выступающие оказались профессорами, в том числе и те, что в дранных обувках таскали лесной отпад. Они опять выделялись разномастной простотой одежды, но уже брендовой и очень дорогой. В отличие от местной профессуры, американцы не привезли с собой ни таблиц, ни диаграмм, не заморачивались отведённым временем и детализацией, а уверенно рисовали кривые круги и стрелки, обозначая давление человеческого сообщества на природу. Вследствие чего принимающая сторона оказалась слегка шокирована. А когда, после часового отдыха, американцы спустились в ресторан ухоженные, нарядные, как с картинок модных заграничных журналов, Маричке и вовсе поплохело. Теперь она бы схватилась за каждого.

– Это ж надо уметь так притворяться, – думала она, – специально прикидывались, чтобы в лесу никто их соблазнять не кинулся, ещё и перчатки надели, чтобы мы ухоженных рук не увидели. А доклады, один смех, я бы и то кружочки красивее нарисовала.

В село девушка не поехала, а направилась по адресу, оставленному сокурсницей. Женщина, оформляющая документы, сразу огорошила, что необходим заграничный паспорт. Маричка, услышав как его заказать и сколько ждать, за голову схватилась. Но оказалось, что контора всё может сделать сама, только за границей долг дольше отрабатывать придётся.

– А если мне работа не понравится?

– Нет такого! Или едешь и работаешь, или уходишь и не морочишь мне голову.

– Но я ведь могу не справиться…

– Пока не отработаешь долг у тебя будут две возможности: уход за пожилыми людьми и инвалидами или проституция. Не справишься с первой, отправишься на вторую.

Маричка уехала. Пётр, сам себе не веря, почувствовал облегчение. Ему больше не надо было следить, чтобы она не голодала, не сотворила очередную глупость, объяснять сыну и дочери почему они не должны ей грубить и зачем им учить её скучные уроки. Ажиотаж вокруг его работ, как Саша и предупреждал, утих и Пётр радовался, что не отдал все сбережения бывшей супруге, внезапно осознав, что свободен и может попробовать поступить в вуз.

Саша посоветовал Петру ускорить процесс обучения, экстерном сдав экзамены за два курса в академии искусств и в лесотехнической академии, и перейти на третьи курсы дневного обучения обоих вузов вольным слушателем.

– Структуры древесины ты знаешь лучше любого профессора, – аргументировал он свои советы, – подучишь термины и сдашь. Анатомию я в тебя вложил, зря что ли на лекции да в спортзал таскал. Ты механику движений не только в теории знаешь, но и на практике прочувствовал. По технике рисунка имеешь диплом известной мастерской. По истории искусств сам можешь лекции читать. Окончишь третьи курсы и будем переводить тебя учиться по обмену за границей. Там и защитишь докторант.

– Саш, не справлюсь я. И родителям Марички помочь надо. И как я опять детей оставлю…

– Дети подросли, поймут. Да и не бросишь же ты их, небось каждую ночь письма строчить будешь. А помощь я организую, не вопрос, вон сколько подрастающих лоботрясов дурью мается. Так что не дрейф, прорвёмся.

– Страшно мне.

– Страшно чего? Что ты теряешь?

– Стыдно, вдруг не справлюсь.

– А, так это не страх, это гордыня в тебе заговорила. Как это я весь такой крутой и вдруг чего-то не сумел.

– Да ну тебя, – рассмеялся Пётр и, встав в позу, стукнул себя кулаком в грудь: «Я здесь самый-самый крутой! После Саши». Он ткнул кулаком в друга, и они, смеясь, устроили очередную потасовку.

Пётр боялся, что на экзаменах будет стеснятся, мямлить, забывая термины, но неожиданно ощутил себя свободно, словно на выставках и презентациях своих поделок, где приходилось общаться с разными людьми и отвечать на многочисленные вопросы. Он получил разрешения на вольное посещение лекций и предложения работать лаборантом. Саша рассудил, что работая на кафедре лесоведения, Пётр сможет изучить имеющиеся там образцы древесины экзотических растений, с которыми друг ещё не сталкивался, а реставрационная мастерская займёт много времени и для обучения бесполезна. Он посоветовал для подработки найти небольшую котельную на ночные смены, где можно и позаниматься, и поспать.

Когда у студентов начались зимние каникулы, Саша привёз в город детей и они почти неделю провели в его городской квартире, посетив цирк, кукольный театр и новогодние праздники. Подарки за выступления у ёлок привели детей в неописуемый восторг. Но как Саша с Петром ни уговаривали, дети ничего оттуда кушать не стали, желая поделиться с бабой, дедом и ребятами в школе, только нюхали мандаринки, аккуратно беря их в руки и ахали. Пришлось ребятам раскошелиться и закупить десяток килограмм конфет, а Саше ещё и поднять свои связи, чтобы достать мандарины. И они, вчетвером, целый день клеили и наполняли новогодние кулёчки.

Маричка, с гадливостью в душе и фальшивой улыбкой на губах, занималась тем от чего бежала. Работа была не тяжёлая, гораздо легче чем на родительском подворье, но её коробила мысль, что она должна кому-то прислуживать и вообще трудиться. Ухаживать ей приходилось за русскоязычными эмигрантами, которые не были ни богатыми, ни щедрыми. Очередь из мужчин в ближайшем окружении не наблюдалась. Пару раз она купилась на предложение «подвезти», но не получив ни удовольствия, ни подарков, больше на них не отзывалась. Подопечная ей досталась вредная, всем недовольная.

– Так поменяй, – пожимали плечами девчонки на её жалобы. Но сколько она ни обращалась к кураторше, та отвечала, что других нет. Потом Маричка узнала, что в контору надо деньги отстёгивать, и после нескольких месяцев работы подопечную ей поменяли. Новая дама любила рассказывать о себе и своей жизни. Маричка не прислушивалась до тех пор, пока однажды ни услыхала, что дама и сама ухаживала за стариками и вышла за одного из них замуж.

Муж её подопечной был кандидат наук. Жили они обеспечено. Но приятель постоянно звонил, рассказывал, как прекрасно он устроился и если они приедут, её супруга примут в научный центр на высокооплачиваемую работу. На работу супруга взяли, но только на время выполнения заказного проекта, поэтому ей тоже пришлось работать. Поменяв несколько работ и с десяток подопечных, она попала к своему будущему супругу. А у её мужа обострилось заболевание. Ухаживать за двумя неработающими мужиками не было ни желания, ни сил. Дети взрослые, обзавелись собственными семьями. Она развелась с больным мужем и ушла жить к сыну.

Её подопечный, когда она пожаловалась, как они ютятся в маленькой квартирке, предложил жить у него. Так они сошлись, а со временем поженились. Потом оказалось, что дети у него были и ей пришлось выдержать кошмарный суд. На все вопросы связанный с женитьбой, ответ был один: влюбился. Во что Маричке не верилось: «Ей за шестьдесят, ему за восемьдесят, какая любовь?! Да она собственного мужа не пожалела, чтобы квартиру этого старика заграбастать. А мне вечно всех жалко. А меня кто пожалел? Да никто. Выкинули за границу, как гниль в компостную яму. Перегнивай, Маричка, может удобрением станешь. Может и стану. Назло им стану. Тогда все поймут, что не они были правы, а я».

Цель намечена. Маршрут определён. Теперь Маричка просила, чтобы ей в подопечные давали одиноких мужчин. Попадались и такие, что жить к себе звали, да только больно здоровые, с такими быстро вдовой не станешь, и жениться они не спешили, хотели приобрести любовницу и бесплатную прислугу в одном лице. Рассчитавшись с долгами, немного освоившись и собрав денег, Маричка решила попробовать пожить в другой стране, где у фирмы были свои конторы. И поменяв три страны, очутилась в Италии. Там для неё, благодаря местному куратору, молодому симпатичному полукровке, нашлась работа продавца с условием, что она будет, вместе с другими девушками, убираться на вилле хозяина магазина. Маричка с радостью согласилась, уже представляя себя женой этого самого хозяина.

Синее небо. Синее море. Белая яхта у основания крутой лестницы. И она, одна из девушек в коротеньких голубых платьишках, белых кружевных фартучках, выстроившихся, на фоне белоснежной виллы, на мозаичных плитах, уставленного кадками с зеленью, двора. Маричка сама себе завидовала, не долго, до тех пор, пока ни началась оргия. Когда она заплакала, пытаясь сопротивляться, её избили и насиловали втроём до тех пор, пока не вмешался отец хозяина. Изнасилование могло аукнуться проблемами в определённых кругах. Забрать её у сына было делом пары минут, тот и сам был не рад, что в алкогольно-наркотическом угаре сорвался с тормозов. И Маричка оказалась у Габриеля. Так начался новый этап жизни, о которой она столько мечтала.

– Значит так, синьорина, – сказал он, привезя её на виллу, – это мой дом. Захочешь остаться, станет твоим домом. Захочешь, будешь работать, нет, не надо, денег хватает. Не захочешь остаться, принуждать не стану, но из страны беги, те мужики власть большую имеют, защитить тебя некому будет. Сегодня отдыхай, твой гардероб во второй комнате слева на втором этаже, кухня на первом. Завтра давай ответ.

Маричка, преодолевая боль и слабость, приняла ванну и скрючилась в постели, роняя горькие слёзы. А потом рассмеялась, вдруг осознав, что, пережив боль и унижение, она может больше не работать и заполучить прекрасный дом и богатого, щедрого мужика. Но тут её посетила мысль о возможном обмане, и она, в ужасе, снова заплакала.

Габриэль оказался щедрым спокойным мужчиной. Пресыщенный жизнью, но опытный и дальновидный, он не пытался развлечь себя острыми ощущениями, а выискивал новизну в уже привычных красках и сюжетах. В нём давно никто и ничто не вызывало такого откровенного веселья, как странная логика и неубиваемое стремление к несуществующей цели этой деревенской девочки. И он дарил ей возможность вплотную подойти к её мечте, с любопытством исследователя наблюдая, что же она будет делать дальше.

– Как я могу с ней общаться, – возражала Маричка, когда Габриэль пытался ввести её в компанию своих знакомых, – у неё два любовника. Мне противно даже видеть её. Я выходила замуж девственницей и вынуждена была поступать против себя, не имея других возможностей выбиться в люди. А она же просто распущенная.

Габриэль только улыбался, не напоминая о её теперешнем статусе и через сколько мужчин абсолютно добровольно она прошла прежде чем попала к его сыну. Он водил её по дорогим ресторанам, возил по заграницам, они плавали на огромном, с многоэтажный дом, корабле. Жизнь Марички стала такой, как она когда-то мечтала. Всё было: и наряды, и дорогие украшения, и косметологи, и море, и пальмы, и деньги, и вечный праздник. Виллу обслуживали приходящие уборщицы, повар и садовник. Но окружающие не обращали на неё никакого внимания, никто не восхищался ни её нарядами, ни украшениями… всё было обыденно и скучно.

Забеспокоилась Маричка только когда Габриэль заболел. Он так и не женился на ней. Денег и барахла она скопила немало, но куда ехать и как везти?! Габриэль позаботился и об этом, завещав дом сыну с возможностью для Марички в нём проживать и распоряжаться имеющимися в нём предметами, а также открыл счёт на её имя. Болел он не долго. Она за ним не ухаживала. Габриэль купил ей путёвку в санаторий: «Езжай, отдохни. Когда всё кончится, вернёшься».

В санатории, к её сожалению, отдыхали парами. Было несколько одиноких мужиков, но старые и не богатые. Пару раз приходил к ней ночью парень из обслуги, поняв, что платить она не собирается обозвал её старой облезлой обезьяной и слился. Больше Маричка в санатории не ездила, да и вообще никуда не ездила, скучно. Скука одолевала, делать ничего не хотелось. И Маричка решила, что пришло время показаться в селе, пусть обзавидуются. Написала родителям, не получив ответа, написала Степаниде. В ответ пришло официальное письмо с датой смерти и местом захоронения. Прочитав, Маричка сообразила, что и родителей уже нет, и послала письмо Петру, вложив туда письма сыну и дочери.

Через какое-то время она получила письмо от сына:

Здравствуйте, не уважаемая мной, синьора Марина, по какой-то непонятной причине называющая меня сыном. Вашим сыном я никогда не был и прошу больше так ко мне не обращаться. И вообще не обращаться. Дом у Вас хороший. Италия красивая страна. Мы были там несколько раз с мамой, мелкими и дядей Сашей с его семьёй, когда папа ездил читать лекции в университете и на открытие его выставок. Сестра Ваше письмо получать отказалась, она живёт с семьёй во Франции, где делает докторант и сказала, что ей некогда отвлекаться на всякую ерунду. Я отвечаю на Ваше письмо исключительно из желания оградить себя и своих близких от Вашего внимания. Просьба нас больше не беспокоить и вообще забыть, что мы были когда-то знакомы.

Маричка столько раз перечитывала письмо, что затёрла его до дыр. Её опять отвергли. За что? Она же ничего не просила, наоборот, приглашала в гости или сама бы приехала. И что за мама могла быть там с ними, если она здесь. Петр что женился?! Тогда почему её собственный сын называет чужую женщину мамой?! Да и какие лекции в университете?! Пётр же судимый! Подумав, что сын специально всё придумал чтобы позлить её, она успокоилась и решила, что делать ей в их зачуханном селе нечего.

Сидеть одной было тоскливо и Маричка стала спускаться в город. Она с удовольствием знакомилась с мужчинами, гуляя с ними по ресторанам и привозя к себе на виллу. Её больше не удивляло, что они не делают ей дорогих подарков, но не нравилось, что они ждут подарков от неё. Были и такие, что хотели жениться, но только пока не узнавали, что вилла ей не принадлежит. Маричку такое отношение бесило. «До чего бессовестные люди, – думала она, – все хотят поживиться за чужой счёт, и никто не думает, что я тоже живой человек и хочу просто любви и ласки, внимания, а не оплачивать их неуёмные потребности».

Сплетни распространяются быстро и охотники за деньгами, поняв, что у неё не поживишься, оставили Маричку в покое. Спускаться в город она перестала, пресытившись ресторанами и случайными связями. Последние годы она всегда просыпалась поздно, а теперь и вовсе стало незачем вставать с постели. Скука разъедала её, а интереса ни к чему не было. Растрёпанная, в ночной сорочке, она прожёвывала завтрак и возвращалась в кровать с бутылкой вина или пива.

Сын Габриэля, переживая за виллу, приставил к Маричке служанку, которая с утра причёсывала, умывала её, одевала и усаживала в кресло во дворе, где та погружалась в полудрёму и отчаяние неимоверной скуки, которую нечем было заполнить.

– Всё уже было, – удивлялась Маричка, – и всё есть, вот оно, руку протяни, а зачем… скучно. – А потом вдруг начинала смеяться, тыкая пальцем в сторону моря: «А у них и того нет. Рабы. Нищие рабы, не понимающие что такое настоящая жизнь. Нет, не в том веке я родилась, вот в прошлом веке…», – и она снова погружалась в полудрёму, проваливаясь в омуты подсознательного. Но иногда она вдруг оживала и рассказывала о себе и своей жизни, как много и тяжело работала, училась, всем помогала, обо всех заботилась, но дети выросли неблагодарными, а муж завёл себе другую, хоть она никогда не изменяла ему.

Саша по-прежнему ездил в город читать лекции, проводить семинары, тренировать спецгруппу полиции. Ему предлагали кафедры, давали ранг и должность в управлении, но он упорно возвращался к своей клинике, аптеке и зоопарку, которые, благодаря их с Петром заботе, приобрели вес и статус на всю округу.

Теперь здесь работали два аптекаря-провизора, три ветврача – выучившиеся и вернувшиеся в село ребята, четыре смотрителя зоопарка, бывшие лесозаготовители, два агронома на лекарском огороде, одна из которых его жена. А в совместном палисаднике его ждали побратим, уже доктор наук и известный художник, пятеро младших ребятишек, его и Петра, и бутылка доброго французского вина.

– Знаешь, что самое смешное, – произнёс Пётр, разглядывая на свет насыщенный винный цвет напитка в изящном бокале, – за мою карьеру и всё, что нам вместе удалось в этой жизни, мы должны быть благодарны Маричке. Ты бы и без меня поднялся и исполнил задуманное. А вот я… Если бы она не украла деньги, и не отвернулась от меня после того, как я отсидел за неё в тюрьме, всё могло сложиться по-другому.

– Тогда благодари мужа своей сестры, – рассмеялся Саша.

– А он причём? – не понял Пётр.

– Так если бы у него было куда её привести, он бы не пошёл к вам в примаки. И ты бы не лишился дома.

– Это надо его родителей благодарить, – подхватил Пётр, – за то, что родили аж девятерых детей.

– Интересная мысль, – сказал Саша, когда они отсмеялись, – надо предложить кому-то из наших внуков на диссертацию:

«Масса людей, предшествуя событиям или участвуя в них, проходит по нашей судьбе особо не задерживаясь, не интересуясь нами, а зачастую и вовсе нас не зная, и при этом кардинально меняют её».

– Вот чем отличается истинный учёный от поделочного мастера даже в научной степени, – рассмеялся Петро, – стоило мне обнародовать факт, как ты тут же подвёл под него причинно-следственную базу.

– Учись пока я жив, – изобразил мимическую скульптуру Саша.

– А ты подольше живи, а то я, знаешь ли, тугодум…

Ласковая, чуть грустная улыбка на минутку задержалась в глазах, глядящих друг в друга, родных людей.

На макушках деревьев тихо догорал закат, а в доме хныкала недавно появившаяся на свет девочка и раздавались женские голоса, перемежаемые смехом.

Желание

Попал мужик в чистилище и просит заново возродиться самостоятельным и независимым.

– Пьянствовал?

– Все пили. Алкоголь был дешёвым, чтобы жили бездумно.

– Обманывал?

– Все обманывали. Система сама заставляла строить отношения на обмане, иначе было не получить надлежащую должность.

– Лебезил перед начальством?

– Все лебезили. Со школьной скамьи меня заставляли выслуживаться и хитрить.

– Воровал?

– Все воровали. Меня поставили в такие условия, что приходилось брать то, что мне не принадлежало, чтобы получить то, что мне было нужно.

– Подводил тех, кто доверился тебе?

– А что мне было делать?! Обстоятельства заставляли.

– А теперь посмотри на чаши весов своей жизни. Во всём, что ты делал и что с тобой происходило, виноват кто-то другой. Ты не взял ответственность ни за один свой поступок. Так как же ты можешь быть самостоятельным?!