Нам нельзя (СИ)

Глава 7

Я не прощаюсь.

Тетя стоит у подъездной двери.

Мои вещи уже в багажнике автомобиля, который за мной прислали. Но так как вещей оказалось больше, чем можно было увезти сразу, тетя договорилась, что оставшиеся сумки пришлет завтра.

Я сажусь в салон дорогого автомобиля. Тетя не приближается к машине. Мы расстались далеко не на счастливой ноте.

Я отворачиваюсь, зажмурившись. Не хочу видеть ее. Не могу. Слез нет, но, кажется, будто они все же остаются в глазах, только в ином состоянии — сухие, жгучие и до жути болезненные.

Открываю глаза лишь тогда, когда мы покидаем район, в котором я выросла. Я жила здесь все восемнадцать лет, знала каждую улочку, каждый дом, как свои пять пальцев. Но теперь не уверена, что вернусь сюда когда-нибудь. Зато с упоением рассматриваю иные улицы, усыпанные огнями ночного города. Хочется отвлечься, не думать о том, что произошло. Не думать, что случится, когда я окажусь на пороге чужого дома.

Два месяца. Мне нужно лишь продержаться два месяца, и тогда, возможно, у меня появится собственная крыша над головой. Мама обещала. И как бы я ни злилась на нее, обещания та держит.

Проходит не меньше получаса, когда мы наконец-то покидаем «наши» окраины и выбираемся в другую часть города. В самое его сердце.

Я бывала здесь, но очень редко. Скорее проездом, чем долгими прогулками. Поэтому стараюсь запомнить какие-нибудь маячки, чтобы невзначай не потеряться. Машина сворачивает с главной дороги. Еще несколько улиц, поворот, и мы наконец-то останавливаемся около высокого здания.

Я мысленно ахаю, отчего-то подумав, что меня привезут в какой-нибудь коттедж. Но мы в центре города, около элитного дома в несколько этажей. В темноте не сосчитать, да и есть ли разница? Меня начинает колотить от мысли, что жить придется в квартире. Там же будет всем тесно! Тетя говорила про дом. Я помню…

— Мы на месте, — говорит водитель и глушит мотор.

Я цепляюсь за ремешок рюкзака, куда сложила самые важные и нужные вещи, в том числе свою заначку, и не тороплюсь выходить из машины. Мне все еще кажется, что мужчина ошибся, и меня привезли не туда. Водитель, имени которого я так и не узнала, выходит из салона и открывает для меня дверь. Я с опаской посматриваю на него и на здание за его спиной.

— А нам точно сюда? Мне казалось…

Он кивает.

— Да, вас ждут, — отвечает мужчина, и мне не остается ничего иного, как следовать за ним. Он провожает меня до нужного этажа, указывает на дверь, но сам не входит, как и не забирает мои вещи из багажника.

Странно. Очень странно.

Я приближаюсь к двери. Дотрагиваюсь до кнопки звонка. Выдыхаю.

Что не ждало бы меня за дверью, я буду готова ко всему.

Даже к встрече с ней лицом к лицу. Потому что через минуту дверь открывает мама.

— Заходи, — говорит она, отступая на шаг.

Я с трудом заставляю себя двигаться. Знала же, что увижу ее так скоро, но все равно встреча для меня неожиданная. Вхожу, чуть повесив голову. Не хочется, чтобы она смотрела мне в глаза. Впрочем, она и не смотрит. Стоит мне оказаться внутри квартиры, как дверь за спиной закрывается. Тихий щелчок замка, и мне кажется, что так звучит захлопнувшаяся ловушка.

— Нормально добралась?

Киваю, понимая, что должна вновь на нее посмотреть. Мама выглядит так, словно готовится дать интервью какому-нибудь модному журналу. Ее темные локоны падают на плечи, обтянутые рубашкой бордового цвета. Рукава небрежно подвернуты. На ногах широкие брюки черного цвета и бархатные домашние туфли. Ничего похожего на тетю, которая дома предпочитала носить удобные и практичные вещи.

Прикусываю язык, вновь вспоминая ту, которая предала меня. И вновь смотрю на ту, кто предает меня каждый день.

— Проходи сюда, — говорит мама, указывая на широкий коридор.

Я следую за ней и оказываюсь в большой гостиной. Площадь комнаты сопоставима с общей площадью тетиной квартиры. Обставлена гостиная со вкусом. Сдержанные серые и черные цвета. Немного темного дерева и металла. Очень красиво и очень холодно. Мне здесь неуютно. Словно я оказалась в каком-то журнале с постановочными картинками. Невольно ежусь, обхватывая себя за плечи.

— Садись здесь, — мама же указывает на диван, обитый серой тканью, которая странно-приятная на ощупь. Мама занимает место в широком кресле с деревянными подлокотниками. Между нами шерстяной ковер светлого оттенка и кофейный столик из металла и стекла. — Марина с тобой уже поговорила?

Киваю, хотя, если честно, я не уверена, что тетя все мне рассказала. Или что я слышала достаточно, когда подслушивала их в ванной комнате.

Мама кивает. И мне кажется, что я слышу тихий выдох. Наверное, думает, что не придется дважды объяснять. А я ведь и слушать не хочу. Пока в голове хаос из мыслей, не уверена, что смогу правильно понять ее объяснения.

— Хорошо, — произносит она и складывает руки на колени. — Завтра после полудня тебя заберут и отвезут в загородный дом.

Теперь выдыхаю я.

— Значит, я буду не здесь жить?

Мама отрицательно качает головой.

— Нет, это моя квартира.

Комок забивает горло.

Ее квартира. Ее! А мы все это время ютились с тетей в старой квартирке на окраине города, и мама даже не могла забрать меня к себе хотя бы в гости на какой-нибудь праздник. Черт! О чем я только думаю?! Да ей плевать, где я и как живу! Она все это делает ради Самойлова.

Только ради него.

Я — обуза. Я грех ее прошлой жизни. Нежеланное дитя, которое в свое время не утопили, как котенка в тазике!

— Но прежде чем ты туда переедешь, нам нужно обсудить некоторые правила.

Я сжимаюсь под давлением ее слов. Правила. Да черт побери, я всю жизнь живу по правилам. Мне душно. Меня воротит. Я хочу встать и уйти. Бросить ее разгребать свои проблемы самостоятельно. Не желаю притворяться покорной девочкой ради того, чтобы потешить эго Самойлова. Или чтобы мама отыграла новую для себя роль.

Роль гребаной матери!

— Хорошо, — но вместо гневной речи я только покорно склоняю голову и жду, когда завалит меня новыми правилами жизни в чужом доме.

— Для начала я хочу, чтобы ты постаралась как можно реже появляться на моих глазах. И уж тем более не контактируй без надобности со Стасом. Он, конечно, там редко бывает, но все же.

Киваю.

— Хорошо.

— Марина называла учебные заведения, куда бы ты хотела подавать документы для поступления. Но я бы рекомендовала выбрать академию, где учится Арсений. Стас без проблем устроит тебя туда хоть на бюджет, а если не получится пройти по баллам, то на коммерческое отделение.

Я морщусь. Если бы она только знала, что я получила самые высокие баллы в классе. Если бы только…

— Хорошо.

— И насчет Арсения, — мама делает паузу, и мне уже не кажется, что я ошибалась насчет ее отношений с сыном Самойлова. Они терпеть друг друга не могут. И он главная заноза в ее тихом семейном счастье. А тут еще я «привалила». — Постарайся не общаться с этим мальчишкой. От него только проблемы. Не хотелось бы, чтобы и тебя втянул во что-нибудь. Стасу не понравится, если от вас двоих будут проблемы.

И опять, как болванчик, киваю. Поверь, мама, я тоже не хочу связываться с Арсением. Мне уже достаточно знать, что он пьет твою кровь. И пусть он в любом случае не будет на моей стороне, но толк от парня определенно есть. Чем больше ее внимания будет сосредоточено на сыне мужа, тем проще мне будет переждать два месяца.

— Все понятно?

— Да, — отвечаю я, наконец-то перестав гипнотизировать металлическую ножку кофейного столика.

— У тебя есть вопросы?

На секунду замираю, задумавшись. Понимаю, что есть кое-что, что меня действительно беспокоит. Смотрю на маму, в ее глаза точно такого же цвета, как и мои, и спрашиваю:

— Тетя Марина сказала, что после того, как я поступлю, у меня будет свое отдельное жилье. Это так?

Мама морщится. Ей не нравится мой вопрос, но и не ответить она не может потому что, если откажется давать мне утвердительный ответ, я просто встану и уйду. Пусть сама Самойлову объясняет, из-за чего мы на самом деле не общаемся. Уверена, ему она спела иную песенку. И далеко не про то, как бросила меня грудничком сначала на бабушку, а после смерти той передала на воспитание собственной сестре.

— Да, у тебя будет отдельное жилье рядом с учебным заведением. Думаю, такой подарок ты оценишь по достоинству и не будешь создавать нам проблем.

Нам… Не нам, а ей. Потому что я проблема только для нее.

— Ну, что же, — мама поднимается из кресла, попутно разглаживая невидимые складки на брюках, — вот и договорились. Если больше нет вопросов, то пойдем. Покажу тебе гостевую комнату. Останешься там до утра, а после мы уже поедем к Стасу.

Я сглатываю полный горечи комок и, кивнув, поднимаюсь следом. Гостевая комната в этой шикарной квартире, скорее всего, тоже прекрасна. Я, честно, завидую. Не знаю, откуда во мне это чувство, но как бы хотелось пожить здесь. Быть частью этого дома, но у судьбы дурной вкус на шутки. Она забросила меня в старую панельку под бок сварливой тетушки, которая спокойно продала меня за долю в той самой квартирке и за стабильно пополняемый банковский счет. Пожалуй, соглашаясь на условия матери, я поступаю аналогично. Но с другой стороны — если она не готова дать мне материнскую любовь, да вообще хоть какую-нибудь родственную любовь, то я возьму с нее «подарками».

Чувствую себя ужасно, понимая, что становлюсь меркантильной, и это в восемнадцать лет! В таком возрасте девочки вроде меня мечтают о счастье, ярких путешествиях и любви. Все, о чем я мечтаю, так крепко уснуть, чтобы хотя бы на несколько часов забыть, что чувствую сейчас.

Мама меня провожает до дверей комнаты.

— Вот сюда, — говорит она, словно я не ее дочь, а какая-то посторонняя, которая вынуждена оставаться здесь. Впрочем, так и есть.

Я вхожу в комнату, оглядываюсь и выдыхаю. Так и думала — место шикарное. Широкая кровать у одной стены с двумя прикроватными тумбами по бокам. С другой стороны высокое окно с тяжелыми портьерами пепельного цвета. Под ногами серый ковер, над головой — изумительная люстра, состоящая сплошь из стекла. Дорого, красиво и безлико.

— Если что-то понадобится, то спрашивай, — произносит она, и даже по голосу понятно, что мама не хочет, чтобы я ее беспокоила. Фраза учтивости, призрачного гостеприимства.

— Нет, спасибо. Мне ничего не нужно, — покорно отвечаю я, умолчав про тот факт, что в моем рюкзаке, который я принесла с собой, нет запасной одежды. Но я не буду просить у нее какую-нибудь сменку, потому что не хочу видеть эти тонкие губы, презрительно изогнутые, когда она будет вынуждена дать мне что-нибудь из одежды. Скорее всего, здесь только ее одежда, и нам будет вдвойне неловко. Поэтому и молчу, когда она, резко кивнув, разворачивается и уходит, оставляя меня созерцать прямую спину, обтянутую рубашкой бордового цвета.

Мама — красивая женщина. Мама — известная женщина. Но для меня она чужачка. Как и я для нее.

Стоит ей скрыться за поворотом, как я резко подбегаю к двери и закрываю ее. Разворачиваюсь и с ногами запрыгиваю на кровать. Впервые веду себя как одичалая, прыгая на мягком матрасе. Он пружинит под ногами, немного скрипит. Плевать, если несколько пружин выскочит и тот, кто будет здесь ночевать после меня, помучается, уворачиваясь всю ночь от металла. Я прыгаю и прыгаю, желая взлететь до потолка.

Как в детстве. Вот только тогда мне никто не позволял подобных шалостей. Сейчас же я выросла, но моя маленькая девочка кричит от негодования. Кричит и плачет.

Я падаю на кровать, сминаю серое покрывало и реву, уткнувшись лицом в подушку.

Она даже не вспомнила, что у меня сегодня был выпускной.

Она даже не знает, какие у меня баллы.

Она совершенно меня не знает.

Во сколько мне удается уснуть, я не знаю. Прямо так в одежде, на смятом постельном белье, с зареванными глазами мне удается погрузиться в царство Морфея. И снится мне то, что давненько уже не снилось. Похороны бабушки. Тогда я видела маму со слезами на глазах в первый и последний раз.

Она горевала по-настоящему. Не как в кино, где все ее слезы всегда были ловкой игрой. Она тоже может быть уязвимой.

Просыпаюсь утром с единственной мыслью в гудящей от боли голове: я должна найти ее слабое место…