Народные движения в Северной Африке и королевство вандалов и аланов

Обращение наместника Африки Бонифация и равеннского двора за помощью к вандалам

Политика насильственной католизации достигла цели только в крупных городах, являвшихся центрами римского господства, тогда как в деревнях, мелких городах и крепостях, среди пограничных военных поселенцев и среди мавров, ливийцев и нумидийцев горных и пограничных районов она вызвала новый подъем антиримского движения. Это объясняется не только союзом этих племен с донатистами и циркумцеллионами, искавшими у них убежища и защиты от преследований, но и внутренним социально-экономическим развитием этих племен, способствующим укреплению их связей с местным романизованным населением и проявившимся в принятии ими христианства в форме донатизма.

В 20-х гг. V в. эти племена перешли в наступление, чтобы расширить свои земельные владения, урезанные римлянами, которые захватили долины и предгорные участки.

В борьбе против мавров выдвинулся комит доместиков Бонифаций. По словам Олимпиодора, он «освободил Африку от многих варварских народов»[76].

Бонифаций был прислан в Африку в 422 г. Проспер Тирон называет его знатоком (артибус) военного искусства. Когда в 423 г. вследствие придворных интриг Плацидия, сестра императора Гонория, была выслана с детьми в Константинополь, Бонифаций, по словам Олимпиодора, «один остался верен ей и из Африки, над которой он начальствовал, посылал ей денег, сколько мог, и оказывал ей уважение»[77].

15 августа 423 г. умер император Гонорий. Его наследником считался пятилетний сын Плацидии Валентиниан, находившийся с ней в Константинополе. Однако власть захватил один из секретарей императора (нотарий) Иоанн, провозглашенный Августом при поддержке начальника войск Кастина и полководца Аэция. Иоанн послал Аэция в Паннонию, чтобы там получить у гуннов вспомогательные войска.

Правительство Иоанна усилило налоговый гнет на оставшиеся под его управлением части Галлии и Африку. В Галлии следствием этого было восстание в Арле. Восставшие убили преторианского префекта Экзуперанция[78]. В Африке знать сплотилась вокруг Бонифация, в котором она видела защитника от непосильных требований правительства и от внешней опасности. Поэтому, как отметил Проспер Тирон, «власть и слава Бонифация в Африке возрастали»[79]. Поддержка Бонифацием Плацидии придавала ему ореол борца против узурпатора Иоанна и сторонника законного наследника.

Византия объявила себя защитницей Плацидии и ее сына Валентиниана и направила в Равенну экспедицию во главе с Ардавурием, его сыном Аспаром, полководцем Кандидианом и магистром Иллионом. Византийские войска захватили много городов и Равенну, где казнили Иоанна (25 октября 425 г.), а затем в Риме провозгласили семилетнего Валентиниана III Августом.

За свою помощь византийцы потребовали диоцез Иллирик, состоявший из шести провинций — двух Панноний, двух Нориков, Савии и Далмации. Равеннский двор перестал получать отсюда налоги и аннону. Компенсировать их должны были Африка, Тарракония, Северная и Юго-Восточная Галлия.

На третий день после казни Иоанна Аэций привел ему 60 тыс. гуннов[80] и после небольшого столкновения с войсками экспедиции предложил свои услуги Плацидии.

Плацидия назначила Аэция начальником конницы и направила с войсками гуннов против вестготов, осаждавших Арль. Вскоре между Равеннским двором и вестготами снова был возобновлен договор. Это следует из сведений, которыми располагал Аполлинарий Сидоний, и из того, что в 427 г. вестготский король Теодорих предпринял поход против вандалов в Испанию[81].

Новый налоговый нажим Равеннского двора вызвал подъем движения багаудов в Тарраконии, Арморике, революционного и сепаратистского движения в Африке.

Сложившаяся революционная ситуация в Африке (движение агонистиков) и натиск пограничных племен не давали возможности Бонифацию своевременно собирать и доставлять Риму аннону, тогда как Равеннский двор малейшую ее задержку рассматривал как государственную измену.

Правительство Плацидии объявило войну Бонифацию, несмотря на то, что во время ее пребывания в Константинополе он поддерживал ее, посылал деньги. Но одно дело оказать денежную помощь Плацидии, а другое — заполнить четыре зернохранилища и 2 тыс. 300 складов оливкового масла в Риме.

Иоанн Антиохийский, не вдаваясь в выяснение противоречий между интересами Рима и Африки, все сводит к придворным интригам. Он рассказывает, что Аэций написал Бонифацию: «Августа настроена против тебя. Когда она тебя вызовет — не подчиняйся, она убьет тебя». Затем Аэций сообщил Плацидии, будто Бонифаций готовит измену, и в доказательство заявил: «Можешь убедиться в этом. Если позовешь его — он не явится». Бонифаций поверил Аэцию и призвал на помощь вандалов[82]. Почти такой же рассказ записал в VI в. Прокопий Кесарийский, утверждавший, что в тайном письме Аэция Бонифацию было предупреждение о намерении Плацидии отозвать его из Африки[83].

Западногерманский историк Г. Риль, следуя за Л. Шмидтом, отвергает вину Бонифация за призвание вандалов и заявляет, будто легенда об этом появилась при византийском дворе только в VI в.[84]

Анализ обстановки, письма Августина и другие источники дают основание утверждать, что Бонифаций действительно обратился за вандальской помощью. Это было вызвано следующим.

В 427 г. мавры снова перешли в наступление и при известных условиях могли стать надежными союзниками жителей мавретанских провинций и африканоримского трудового люда против римского господства. Но сближение мавров с романизованными жителями, особенно с донатистами и агонистиками, таило в себе явную социальную опасность для имущих классов и католической церкви. Поэтому Бонифаций был вынужден искать помощи у таких племен, которым были чужды интересы угнетенных масс и донатистской церкви. Потребовалась помощь, чтобы противостоять войскам Равеннского двора.

Правительство империи направило против Бонифация армию под командованием Маворция, Галлиона и Сенеки. Первые два пали в бою, а третий перешел на сторону Бонифация, но вскоре погиб. Командование римскими войсками унаследовал Сигисвульт. Война затянулась.

В такой обстановке Бонифаций прекратил боевые операции против мавров. Об этом свидетельствует следующее письмо Августина Бонифацию: «Августин своему господину и сыну, которого он хочет видеть под защитой бога для его нынешнего и вечного спасения… Но что я могу сказать об опустошении Африки, опустошении, которое производят варвары, не встречая сопротивления ни одного человека. Ты так поглощен планами самозащиты, что не принимаешь мер к отвращению столь великой беды. Кто бы поверил, что при Бонифации, комите доместиков и наместнике Африки, который, будучи простым трибуном с несколькими вспомогательными отрядами, заставил замолчать все племена под страхом меча, что при таком правителе варвары будут иметь столько смелости, проникнут так далеко, разграбят столь большие районы, унесут так много награбленного добра, опустошат так много городов, некогда многолюдных. Разве люди не говорили, когда ты стал наместником, что африканские варвары не только уже подчинены, но даже станут защитниками Римской империи? Не я должен писать тебе об этом, а ты должен думать о том больше, чем я. Но ты можешь ответить: не я отвечаю за это, а те, кто оскорбил меня и наказал, вместо того чтобы наградить за мои заслуги. Возражений подобного рода я не хочу ни слышать, ни обсуждать… Мое мнение такое: люди должны благодарить собственные грехи за то, что Африка страдает от таких бед. Но я не хочу, чтобы ты был в числе тех неправых людей, которых бог использует в качестве орудия для временного наказания нас»[85]. Августин советовал Бонифацию возобновить наступление против мавров, забыв свои обиды на Равеннский двор.

Конечно, Бонифаций мог вступить в союз с наседавшими маврами и купить у них вспомогательные войска, чтобы использовать их против военных сил Равеннского двора. Но такой союз был опасен для имущих слоев Африки и католической церкви. Вместе с маврами угнетенные массы, оставшиеся верными донатизму, могли обрушиться на католических епископов и клириков, захвативших имущество донатистских базилик и священников, на чиновников, преследовавших донатистов, и на африкано-римскую знать. Вот почему Августин натравливал Бонифация на «африканских варваров», а Бонифаций не мог видеть в них своих союзников. В интересах африкано-римской знати Бонифацию было необходимо призвать на помощь таких варваров, которые не имели связи с местными жителями и не могли стать союзниками угнетенных масс и донатистов в их борьбе против крупных землевладельцев, городской знати и католической церкви. Такими могли быть вандалы, не так давно появившиеся в Южной Испании и показавшие свою боевую выучку при захвате кораблей в Картаго-Нова и в пиратских набегах, на Мавретанию. Десять лет тому назад он узнал от Августина, что их арианская церковная организация отличается от донатистской в большей мере, чем католицизм.

По сведениям Прокопия Кесарийского, Бонифаций послал доверенных лиц в Испанию и предложил Гейзериху и Гундериху (их писатель называет Гизерихом и Гонтарисом) разделить Африку на три части и общими усилиями отражать любого противника[86].

Готский историк Иордан также имел сведения о том, что Бонифаций призвал вандалов в Африку, склонив Гейзериха своими просьбами и оказав ему помощь в организации переправы через пролив[87].

Павел Диакон располагал сведениями, которые дополняют рассказы Прокопия Кесарийского и Иордана. Он сообщает, что для закрепления договора овдовевший Бонифаций взял в жены Пелагию, арианку по вере и варварку по происхождению[88]. Письма Августина подтверждают эти сведения.

Когда Августину стало известно об этом, он, ярый защитник католицизма, даже не упрекнул Бонифация за женитьбу на арианке, а настоятельно советовал соблюдать верность жене-арианке и отказаться от наложниц-католичек, что приведет ее к католической вере и к «вечному спасению»[89]. Такая позиция Августина объясняется его надеждой на то, что вандалы помогут усмирить восставших агонистиков и отразить мавров.

Августин призывал Бонифация немедленно помириться с Равеннским двором («не воздай зло за зло, а воздай добро») и выступить против мавров и мятежных римлян (письма 229, 230 и 231). В слове 244 Августин обвиняет африкано-римлян во всех грехах и фактически оправдывает военную расправу над ними.

Часть африкано-римской знати и чиновников, бежавшая от агонистиков, донатистов и мавров в Италию, также рассчитывала на помощь вандалов, чтобы вернуть свое положение[90]. Но они оказали влияние на чиновников в Равенне. Поэтому командующий римскими войсками Феликс, начальник конницы Аэций и командующий экспедиционным корпусом, направленным против Бонифация, Сигисвульт также завязали переговоры с вандалами, как об этом свидетельствуют автор «Жития Фульгенция» и Проспер Тирон.

Вандалы и сами были заинтересованы во вторжении в Африку. Испания была разорена ими, аланами, свевами и вестготами. Больше там грабить было нечего, а Африка была известна своими богатствами, пшеницей, оливковым маслом. Захват вандалами кораблей на рейде в Картаго-Нова и пиратский набег на Мавретанию гарантировали им успешную переправу через Гадитанский пролив. Оставаться в Испании было опасно. Именно в это время против вандалов выступил в поход с войсками вестготский король Теодорих. «Спасаясь бегством, — рассказывает Григорий Турский, — вандалы достигли Юлии Традукта»[91].

Проспер Тирон записал в хронике, что «племенам, которые не умели пользоваться кораблями, когда борющиеся стороны призывали их на помощь, море стало доступно, и война, начатая против Бонифация, была возложена на Сигисвульта. Племя вандалов из Испании в Африку переправилось»[92].

Вероятно, хронист объединил запись о двух событиях — пиратском набеге вандалов на Мавретанию и их переправе в Африку в 428 г.

Точную датировку этого события дают Равеннские анналы и Пасхальная хроника. Согласно имеющимся там записям в мае 428 г. вандалы с ранее примкнувшими к ним остатками аланов, разгромленных в Испании, во главе с Гейзерихом переправились в Африку[93]. По сведениям Виктора Витенского, их было 80 тыс., по мнению Прокопия Кесарийского — 50 тыс., включая стариков, детей, юношей, господ, новорожденных и рабов[94]. Виктор Витенский обращает внимание на то, что это количество принимается несведущими за число воинов, тогда как в действительности такова была их общая численность. К сожалению, А. Р. Корсунский и Р. Гюнтер не обратили внимания на предостережение Виктора Витенского и написали, будто Гейзерих переправился с 80-тысячной армией[95].

Феодорит Киррский, подобно Августину и Сальвиану, полагал, что вандалы избавят страну от социальной опасности и натиска африканских племен. Поэтому он утверждал, что наступление вандалов — это «перст божий». И только позже, когда увидел неисчислимые бедствия этого наступления, он назвал его великим несчастьем[96].

По мнению Григория Турского, вандалы переправлялись в Африку из г. Юлия Традукта и высаживались в Танжере[97], который также имел старое римское название Юлия Традукта, как и город в Испании.

Сухопутным путем, с тяжелыми повозками, нагруженными награбленным добром, вандалы двигались до Карфагена по 6–8 км в сутки.

Положение жителей Африки оказалось печальным. Здесь не было укрепленных городов, которые могли бы стать центрами народного сопротивления завоевателям. Римляне, завоевав Карфаген, разрушили его и запретили восстанавливать стены и оборонительные сооружения из-за боязни, что город станет центром антиримского сопротивления. То же было и с остальными городами. И только в 425 г., в связи с восстанием агонистиков в окрестностях города и наступлением мавров, Карфаген был окружен стеной[98]. В других городах укрепления возводились наспех, когда доходили слухи о наступлении вандалов.

Ворвавшись в Африку, которая, по словам Виктора Витенского, была замечательной по красоте цветущей землей, вандалы вели себя как завоеватели и считали местных жителей и их хозяйство военной добычей. Малочисленность войск Бонифация и Сигисвульта, ослабленных взаимной борьбой, дала возможность Гейзериху не считаться ни с одной из призвавших его сторон. Утверждение А. Р. Корсунского и Р. Гюнтера, будто угнетенные жители и рабы рассматривали появление вандалов как возможность облегчить свою участь и частично перебегали к ним, не подтверждается источниками[99]. Местные жители видели в вандалах либо наемников и карателей, находившихся на римской службе, либо новых завоевателей. Случаи перехода на их сторону представителей угнетенного класса были весьма исключительным явлением.

Христианские апологеты (Августин, Орозий, Сальвиан) пропагандировали союз римской знати с варварской знатью и утверждали, что варвары лучше и менее опасны, чем донатисты, присциллиане и агонистики. Многие хронисты и панегиристы V в. восхваляли варваров-завоевателей своих стран за подачки от новых повелителей. Недалеко ушли от них многие историки в наше время, фальсифицирующие историю в угоду определенным политическим группировкам и пытающиеся внушить читателям мысль об освободительной миссии чужеземных завоевателей. По существу, такие писания являются попыткой реабилитации милитаризма, грубой силы и культа вождей — кровавых насильников, предводителей завоевателей.

Хотя Августин одобрял союз Бонифация с вандалами, надеясь и заговаривая его направить их против мавров и всех недовольных римскими порядками и католической церковью, позже, чтобы скомпрометировать донатистов среди широких народных масс, пострадавших от вандалов, он в пылу религиозной полемики обвинил их в сочувствии к арианам-вандалам, однако не привел фактов, свидетельствующих о союзе между ними, и не показал, в чем проявилось такое сочувствие.

Поскольку донатизм был распространен среди оппозиционной и революционной части северо-африканского населения, буржуазные историки использовали необоснованные заявления Августина о сочувствии донатистов арианам-вандалам для того, чтобы вину Бонифация и Равеннского двора в призвании вандалов в Африку переложить на угнетенные массы. Вымыслы о союзе угнетенных масс с чужеземными завоевателями встречаются и в работах советских историков. Отсутствие точных и бесспорных фактов о союзе между угнетенными массами и вандалами-завоевателями, анализ условий, предшествующих появлению вандалов в Африке, дают основание отбросить такие вымыслы.

Вместе с тем точные и бесспорные факты, сохранившиеся в письмах Августина и сочинениях Виктора Витенского, Павла Диакона, Иордана, Прокопия Кесарийского, в «Житии Фульгенция», Иоанна Антиохийского, Проспера Тирона, свидетельствуют о союзе с вандалами двух группировок господствующего класса (североафриканской во главе с Бонифацием и итало-римской, представленной Феликсом, Аэцием и Сигисвультом).

Угнетенные массы Африки не могли видеть в вандалах своих освободителей от римского гнета, поскольку их звал Бонифаций, присланный в страну для усиления этого гнета, и направляли представители Равеннского двора (Феликс, Аэций) не только друг против друга, но и главное — для подавления революционных и сепаратистских движений (а донатизм был отражением их). Исключало такой союз и то, что вандалы отличались от угнетенных местных жителей языком, религией, обычаями, образом жизни, привычкой жить за счет войны и грабежа. К тому же было известно, что в Испании они пытками и казнями принуждали жителей принять арианство"[100].

Вступив в тот или иной город, вандалы захватывали все движимое имущество. Они пытали людей, требуя от них драгоценностей, причем «ни старость, ни слабый пол, ни грудные младенцы, которых они отнимали от матерей и бросали на землю, не вызывали у них жалости»[101].

Некоторые истязаемые соглашались отдать все, что имеют, за сохранение жизни. Но и это не вело к спасению. Вандалы подвергали невероятным пыткам добровольных жертвователей, подозревая, что те отдали только часть имеющегося у них золота[102].

Самим вандалам было безразлично социальное положение их жертв. Однако имущие могли откупиться, тогда как бедные умирали под пытками или превращались в рабов. «Если где оставались крепости, которых варвары не были в состоянии взять, — рассказывает Виктор Витенский, — то они, собрав бесчисленные толпы людей вокруг такой крепости, убивали их смертоносным железом, чтобы трупы, за которыми нельзя было прийти из-за осады, начинали разлагаться и убивать осажденных своим зловонием»[103].

Отмеченные в «Житии Ремигия» жестокость, а в «Житии Дезидерия» необузданность и наглость вандалов сказались в Африке с полной силой[104].

По рассказу Виктора Витенекого, вандалы «уничтожали все пожарами и убивали людей. Они не щадили плодовых деревьев и нарочно рубили их, чтобы лишить пропитания тех, кто скрывался после их прихода в горных пещерах и ущельях»[105].

Дороги были переполнены беженцами, спасавшимися от погрома и неволи. Капреол, епископ Карфагена, сообщал своему другу: «В настоящее время все пути к городу перерезаны. Масса врага обрушилась на нас. Повсюду безграничное ограбление провинций. Жители убиты или бежали. Всюду, куда ни посмотришь, картина полного отчаяния»[106].

Поссидий, свидетель и очевидец вандальского вторжения, рассказывая об изменении взглядов Августина, находившегося в Гиппон-Регии, писал: «Эти опустошения омрачили последние дни жизни Августина. Он видел опустошенные города, разрушенные дома в селах, убитых или обращенных в бегство жителей, церкви, лишенные пастырей, разогнанных монахов и монахинь. Одни умерли от мучений, другие погибли от меча, третьих увели в рабство, и потеряв чистоту сердца, ума и веры, они были вынуждены служить грубым и жестоким врагам… Тех, которые бежали в леса, пещеры или крепости, вандалы хватали и убивали или они сами умирали с голоду. Из множества церквей в Африке едва осталось три — в Карфагене, Гиппоне и Цирисе, уцелевших вместе с городами, в которых они находились»[107].

Когда оказалось, что вандалы не соблюдают договор, Бонифаций, по сведениям Прокопия из Кесарии, «раскаялся в своем поступке и в заключении договора с варварами и, давая варварам тысячи обещаний, умолял их уйти из Ливии»[108], а когда уговоры не помогли, он выступил против них, но потерпел поражение и был вынужден отойти в Гиппон-Регий[109]. Вандалы осадили эту крепость, но 14 месяцев не могли взять ее. Изменил свое отношение к вандалам и Равеннский двор. Не имея сил воевать и против Бонифация, и против вандалов, и против франков, перешедших в наступление на севере Галлии, Равеннский двор решил помириться с Бонифацием. Для этого необходимо было привлечь на свою сторону африкано-римскую знать. Были изданы указы на имя проконсула Африки Целера, ограждавшие африканских посессоров от злоупотреблений сборщиков налога и провианта[110]. Одновременно Плацидия направила к Бонифацию высшего чиновника Дария для примирения, его друзей, которые раскрыли обман Аэция.

Большинство воинов Сигисвульта, пока вандалы занимались ограблением городов, следуя по побережью Африки, возвратились в Европу. А раз римские воины остались только под командованием Бонифация, то он был провозглашен командующим всеми имперскими войсками в Африке. Обороняясь в Гиппон-Регии, Бонифаций потребовал у Равеннского двора помощи.

Равеннский двор рад был отослать в Африку византийские экспедиционные войска, которые прибыли в Италию еще в 425 г. и помогли Плацидии и ее сторонникам прийти к власти. Дальнейшее их пребывание в Италии вело к засилью константинопольской знати и усилению ее позиций при дворе. Поэтому правительство империи с разрешения Византии направило эти войска в Африку во главе с Аспаром. Византия обещала им помощь.

Войска Аспара высадились в Карфагене, соединились с войсками Бонифация и в конце 431 г. совместно перешли в наступление, но были разбиты и предались бегству. Их предводители тоже бежали — Аспар в Константинополь, а Бонифаций в Равенну[111].

Упорное сопротивление оказали вандалам жители. Карфагеняне оборонялись 10 лет, жители Гиппон-Регия — 14 месяцев. Такое сопротивление заставило Гейзериха пойти на переговоры с представителями Равеннского двора. Гиппонским соглашением от 11 февраля 435 г. Равеннское правительство предоставило вандалам и аланам статус федератов империи, что парализовало сопротивление местных жителей и помогло вандалам завоевать значительную часть Северной Африки. В основном они захватили северо-западную часть Проконсульской Африки, Нумидию и Мавретанию Ситифенскую. Одновременно с оккупацией Гейзерих ввел военно-арианский террор. Первыми были казнены четыре знатных испано-римлянина, служивших ему советниками. Он сослал Поссидия и других епископов[112].

Города, в которых побывали вандалы, были отравлены зловонием не похороненных гниющих трупов[113]. Хоронить их было некому.

В 437 г. епископом Карфагена стал Кводвультдеус. До нас дошли написанные им двенадцать клятв, которые декламировались жителями города наподобие присяги. В клятвах — молитвы за мирную жизнь и призывы к сопротивлению завоевателям. Из содержания клятв следует, что Гейзерих широко практиковал демагогию и обман. Клятвы развенчивали их. Вот содержание одной из них: «Гейзерих — это волк. Следите за ним. Остерегайтесь его. Это гидра, срубите ей голову. Он обольщает. Он обманывает. Он много обещает, но не выполняет обещаний. Приходите ко мне, говорит он, я вас защищу, если вы нуждаетесь — я вас накормлю, если раздеты — одену. Я дам вам деньги, как только уточню сумму, которую могу дать каждому

ежедневно. Злой волк. Ехидная змея. Злая несправедливость! Безбожный раб преисподней! Ты топчешь церковь. Ты воюешь против своей настоящей матери. Ты хочешь изгнать Христа! Ты хочешь перекрестить католиков! Хуже всего — твоя хитрость. Одних ты опутал властью, других покупаешь золотом, чтобы погубить тех и других»[114].

Кводвультдеус воодушевлял карфагенян на справедливую борьбу против захватчиков, поддерживал их веру в победу. «Гадюка фианская, — провозглашал он в адрес Гейзериха, — ты будешь раздавлена»[115].

19 октября 439 г. вандалы вновь осадили Карфаген. Поскольку Гейзерих считался федератом империи и другом императора, организованного военного сопротивления не было. Проспер Тирон сообщает, что новая осада оказалась неожиданной. Вандалы овладели городом, ограбили храмы и горожан, подвергли пыткам многих людей[116].

Через несколько дней после захвата Карфагена вандалами Кводвультдеус написал последнюю, двенадцатую, клятву. Он описал жизнь города накануне захвата его вандалами. Оказывается, торговцы спрятали продовольствие, чтобы вызвать голод и взвинтить цены. Много горожан умерло от голода. Во время захвата города гибли от вандальских мечей не только солдаты, но и женщины, дети, старики. Все имущество горожан вандалы разграбили[117].

Кводвультдеус знал, что захват города был облегчен уходом римских войск и соглашением правительства с Гейзерихом, но он умалчивает об этом и всю вину перекладывает на карфагенян: «Где добро, к которому люди привязались всеми надеждами… Где ваши запасы, золото, серебро, имения. Все потеряно. Ленились. Мало молились. Устраивали неблаговидные банкеты и прочие отступления от правил»[118].

Феодорит Киррский рассказывает: «Нужны Эсхил и Софокл, чтобы описать испытания карфагенян, но и они не смогут изобразить такое великое несчастье. Они стали игрушкой варваров. Те, кто украшал его курию, теперь бродят по свету и живут подаянием. Их вид вызывает слезы и свидетельствует о непостоянстве человеческих радостей. Я видел многих, бежавших оттуда, и ужас охватил меня»[119].

Феодорит, Кводвультдеус, Поссидий, Капреол, Виктор Витенский описали вандало-арианский террор. «Все покрывалось огнем и кровью», — утверждает Виктор Витенский[120].

В Мавретании Цезарейской через 15 лет после прихода вандалов количество изнасилованных монахинь было столь большим, что пана Лев советовал считать их особой категорией верующих, наподобие вдов или дев, но не монахинями-девами[121].

Вандалы-ариане преследовали не только католиков, но и донатистов, манихеев, еретиков. Количество манихеев, бежавших от преследований в Рим, было таково, что эта секта там расцвела и сыграла значительную роль в религиозной борьбе, отстаивая демократические принципы раннехристианских общин[122].

Все общественные здания, все базилики, все жители были ограблены. Гейзерих издал декрет, которым предписывал сдать ему все драгоценности[123].

Во время завоевания римских провинций вестготами, бургундами и франками на первых порах завоеватели жили за счет захваченного добра. Когда для захвата ничего уже не оставалось, они были вынуждены перейти к производству. Из этой необходимости производства следовало, что та форма общественного строя, которая была принята осевшими завоевателями, должна соответствовать той

ступени развития производительных сил, которую они застали, а если этого соответствия первоначально не было, то форма общественного строя изменялась сообразно производительным силам.

По-иному было у вандалов и примкнувших к ним аланов. Со времени их вторжения в Галлию (31 декабря 406 г.) до завоевания Северной Африки они непрерывно находились в военных походах по провинциям Галлии, Испании, Мавретании. Грабительские походы привели к распространению среди них рабства, в результате чего добывание средств существования трудом стало признаваться делом, достойным лишь раба и более позорным, чем грабеж. Кормились и одевались они за счет грабежа. За это время выросло целое поколение, составлявшее более половины их общей численности, не умевшее работать, презиравшее физический труд, жившее только за счет грабежа. Этому поколению, наиболее активному и физически здоровому, требовались все новые и новые объекты грабежа. Поэтому Гейзерих, не ограничиваясь полученными провинциями, устраивал набеги на остальные провинции Африки и, захватив торговый флот Карфагена и превратив его в пиратский, совершал набеги на все прибрежные местности Северного Средиземноморья.

В 440 г. вандалы пытались захватить Панорм в Сицилии. Правительство империи направило часть своих войск из Испании в Африку, что заставило вандалов оставить Сицилию. В Сицилию направил флот византийский император, но в 442 г. он был вынужден отозвать его для защиты Фракии и Иллирии от гуннов[124] и заключить мир с Гейзерихом. Вскоре к мирному договору присоединилось правительство Валентиниана III.

Содержание договора 442 г. показывает, что вандалы не сумели закрепиться в Мавретании и были вынуждены уступить некоторые из завоеванных ими провинций в обмен на признание за ними Проконсульской Африки, Бизацены, Абаританы, Гетулии и части Нумидии[125]. За империей сохранились наиболее бедные и наименее спокойные области, в которых маврские, нумидийские и ливийские племена, несмотря на их давнее покорение римлянами, в значительной части сохранили свои местные языки и обычаи, оказывали сопротивление чужеземным завоевателям: Мавретания Цезарейская, Мавретания Ситифенская, часть Нумидии с Циртой и Триполитания. В эти провинции бежали жители оккупированных вандалами провинций. Именно этих беглецов имеет в виду закон Юстиниана (552 г.), называвший их потомков «колонами, которые во время вандалов бежали из поместий и жили среди свободных»[126].