Народные сказки и легенды

НИМФА ИСТОЧНИКА

В Швабии, в трёх милях от Динкельсбюля, в давние времена стоял старый разбойничий замок, принадлежащий рыцарю, по имени Вакерман Ульфингер. Обладая отменным здоровьем и недюжинной силой, он представлял собой цвет кулачно-дубинного рыцарства и наводил ужас на Союз швабских городов, а также на всех путников и проводников фургонов, не выкупивших у него охранной грамоты.

Как только Вакерман надевал латы и шлем, и его бёдра опоясывал меч, а каблуки разносили окрест звон золотых шпор, он превращался в грубого и жестокосердого воина: нападал на слабого и не признавал никакого другого права, кроме права сильного. Разбой и грабёж, по его убеждениям, были делом, достойным дворянина. Едва лишь раздавались голоса: «Вакерман отправился в поход!» или «Ульфингер идёт!», как всю Швабию охватывал страх. Люди спасались бегством в укреплённые города, а сторожа на вышках трубили в рог, извещая о надвигающейся опасности. За ничтожную обиду, он жестоко наказывал, а некоторых увечил. Впрочем, в те суровые времена, подобный варварский «героизм» не казался таким отвратительным, какой выглядит грубость, подкреплённая физической силой, в наш благонравный век.

Но у себя дома этот страшный человек, едва только снимал рыцарское облачение, становился кротким, как ягнёнок, гостеприимным, как араб, добродушным отцом семейства и внимательным супругом.

Жена его была нежной, любящей женщиной, благовоспитанной и добродетельной, какую редко встретишь сейчас. С нерушимой преданностью она любила мужа и прилежно вела хозяйство, а когда её господин уезжал из дому искать приключений, не высматривала сквозь решётку окна любовников, а сидела за прялкой и пряла тонкий, как шёлк, лён. Проворной рукой она крутила веретено и получала такую нить, что лидийская Арахна[276] не отличила бы её от своей. Заботливая мать, она растила двух дочерей, стараясь воспитать их скромными и добродетельными.

В этом монастырском уединении ничто не мешало бы её семейному счастью, если бы не разбойные похождения супруга. В глубине души женщина не одобряла его увлечения грабежами. Роскошные ткани, отливающие золотом и серебром, которые Вакерман дарил жене, не доставляли ей никакого удовольствия. «Что мне за радость в награбленном, — часто думала она про себя, — если на нём слёзы и горе». С тайным отвращением супруга рыцаря бросала эти подарки в ларь и не удостаивала их больше своим вниманием. Она сочувствовала несчастным, которых Вакерман Ульфингер подвергал заточению, и нередко настойчивыми просьбами добивалась для них свободы, одаривая деньгами на пропитание.

У подножия горы, на которой возвышался замок, в естественном гроте, скрытом густым кустарником, находился источник. По преданию, там обитала нимфа, или, как её иногда называли, русалка. Говорили, будто её можно увидеть перед каким-нибудь необычайным происшествием в замке.

В отсутствие мужа, благородная женщина часто приходила к этому источнику, когда хотела вырваться из окружавших её мрачных стен или тайно, без лишнего шума, сделать какое-нибудь доброе дело. В определённые дни она созывала сюда бедняков, ибо в замок их не пускал привратник, и не только оделяла их остатками с господского стола, но иногда простирала своё смиренное добросердечие так же далеко, как и святая ландграфиня Елизавета, которая часто со стоической самоотверженностью, преодолевая чувство брезгливости, сама стирала бельё нищих у источника святой Елизаветы.

Однажды Вакерман, с отрядом всадников, выехал на большую дорогу подстеречь купцов, возвращающихся с аугсбургской ярмарки, и задержался там дольше обычного. Это встревожило нежную супругу. «Не случилось ли с ним какое-нибудь несчастье, не убит ли он, или, быть может, попал в руки врагов», — думала она, от волнения не находя ни сна, ни покоя.

Вот уже несколько дней бедная женщина жила между страхом и надеждой и то и дело кричала карлику, дежурившему на башне:

— Гансик, посмотри, не скачет ли кто по долине, не слышно ли шума в лесу, не клубится ли пыль на дороге, не едет ли Вакерман?

Но маленький Ганс отвечал печально:

— Ничто не движется в лесу, никто не скачет по долине и не клубится на дороге пыль.

Так провела она и этот день, пока не зажглась вечерняя звезда, полная луна не осветила горы на востоке и не опустилась ночь. Тогда, уже не в силах больше оставаться в четырёх стенах комнаты, накинув плащ, она украдкой прошла через калитку в буковую рощу и направилась к своему любимому месту — кристальному источнику, чтобы там, без помех, предаться грустным размышлениям. Из её глаз текли слёзы, а из нежных уст вырывались мелодичные стоны, сливавшиеся с журчанием струившегося в траве ручейка.

Когда женщина приблизилась к гроту, ей показалось, будто у входа в него шевельнулась лёгкая тень. Поглощённая горем, она в первое мгновение почти не обратила на неё внимания, решив что это лунный свет вызвал обманчивое видение, но, подойдя ближе, увидела, как белая фигура вновь зашевелилась и поманила её рукой.

Женщина испугалась, но не отступила назад, а остановилась, чтобы хорошенько рассмотреть, кто это. Как и все местные жители, она была наслышана о русалке и поняла, что там, у грота, та самая нимфа источника, о которой здесь так много говорят и чьё появление предвещает какое-то важное событие.

Но что сейчас могло тревожить сильнее убитую горем супругу, чем мысль о пропавшем муже. Женщина распустила чёрные волосы и предалась своему горю.

— Ах, что за несчастный день! Вакерман! Вакерман, ты убит! Ты мёртв! Ты сделал меня вдовой, а детей сиротами! — запричитала она, заламывая руки, и вдруг услышала нежный голос из грота:

— Не бойся, Матильда, я не возвещаю тебе никакого несчастья. Успокойся и подойди поближе. Я твоя подруга и хочу с тобой немного поболтать.

Благородная женщина, убедившись, что ни в словах, ни в фигуре русалки нет никакой угрозы, нашла в себе мужество принять её приглашение и вошла в грот. Его обитательница любезно предложила ей руку и, поцеловав в лоб, усадила рядом с собой.

— Приветствую тебя, милая смертная, в моём жилище, — сказала она. — Твоё сердце чисто и прозрачно, как вода этого источника, поэтому невидимые силы благосклонны к тебе. Чтобы доказать свою доброжелательность, я хочу открыть тебе твою судьбу. Твой супруг жив, и не успеет петух возвестить начало нового дня, как он будет снова в твоих объятиях. Не бойся за него. Источник твоей жизни иссякнет раньше, чем его, но прежде ты будешь целовать ещё одну дочь, которая родится в роковой час колебания чаш на весах собственной судьбы и примет от неё и горе и счастье.

Звёзды будут к ней расположены благосклонно, но враждебные силы похитят у неё счастье материнской любви.

Благородная женщина очень огорчилась, услышав, что её дочурка должна будет лишиться верной материнской заботы, и разразилась громкими рыданиями.

Нимфу это растрогало:

— Не плачь, — сказала она. — Я заменю твоей дочке мать, раз уж нет другого выхода, но при условии, что ты пригласишь меня на крестины малютки, — только тогда я смогу принять участие в её будущем. И запомни: ребёнок, если ты согласна доверить его моим заботам, должен вернуть мне подарок, который он получит от меня на крестинах.

Матильда согласилась, а Русалка подняла из воды гладкий камень и протянула ей с наставлением, — в определённый день и час бросить его в ручей, в знак приглашения на крестины. Матильда обещала исполнить всё в точности и, хорошенько запомнив полученные наставления, побрела в замок, а нимфа вошла в воду и исчезла.

Вскоре после этого, карлик на башне радостно протрубил в рог, и во двор вместе с соратниками въехал нагруженный богатой добычей весёлый Вакерман.

По прошествии года, добродетельная женщина почувствовала, что скоро ей предстоят роды и сказала об этом мужу. Тот очень обрадовался известию, вселяющему надежду на появление наследника-сына. Матильда же была в большом затруднении, не зная, как ему рассказать о приключении у источника.

Случилось так, что в это самое время Вакерман получил письменный вызов от одного оскорблённого за попойкой рыцаря, который хотел биться с ним не на жизнь, а на смерть. Вооружив свой отряд, Вакерман был уже готов вскочить на коня и, как обычно, проститься с женой, как вдруг Матильда, против обыкновения, стала настойчиво допытываться, с какими намерениями и против кого он собирается выступить, а когда супруг ласково упрекнул её за нескромное любопытство, закрыла глаза руками и горько заплакала. Всё это очень расстроило благородного рыцаря, но он всё же остался верен себе и, оседлав коня, поспешил на турнирное поле, где встретился с противником, победил его в жестокой схватке и с триумфом возвратился домой.

Жена встретила его с распростёртыми объятиями. С чисто женским искусством, поцелуями и ласками, она старалась выведать у супруга о его приключении, но тот, сразу перекрыв все подходы к своему сердцу стеной нечувствительности, так ничего и не рассказал. Напротив, он стал подтрунивать над её несдержанным любопытством:

— О мать Ева, твои дочери ещё не перевелись на земле! Любопытство и нескромность по сей день свойственны женщинам. Каждой из них хочется сорвать запретный плод с дерева или приподнять крышку запретного ящика и выпустить спрятанную там мышку.

— Простите, дорогой супруг, — отвечала умная женщина, — но мужчины тоже получили свою долю из наследства матери Евы. Разница лишь в том, что добродушные женщины не могут иметь никаких тайн от мужей. Могу держать пари, что если бы у меня на сердце была какая-нибудь тайна от вас, вы не успокоились бы до тех пор, пока не выведали её у меня.

— А я, — возразил он, — даю слово, что меня совершенно не будет интересовать твоя тайна. Если хочешь, можешь меня испытать.

Матильде только этого и надо было добиться от супруга.

— Хорошо, дорогой господин, — сказала она, — вы знаете, что скоро мне предстоит разрешиться от бремени, и если я рожу здоровое дитя, то позвольте мне самой выбрать одну из крёстных, которая окунёт его в купель. У меня есть подруга, — вы её не знаете, — и я хочу, чтобы вы никогда не принуждали меня открыть вам, кто она, откуда пришла и где живёт. Если вы дадите мне слово, подкрепив его рыцарской честью, и выполните его, то я признаю, что проиграла пари и что мужская стойкость преобладает над женской слабостью.

Вакерман, не колеблясь, дал рыцарскую клятву, и жена была в высшей степени рада, что её хитрость так хорошо удалась.

Через несколько дней она родила девочку. Отец был несказанно рад, хотя появись на свет сын, он обнял бы его гораздо охотнее. Довольный, отправился он к соседям и друзьям приглашать их на крестины.

В назначенный день, заслышав шум колёс подъезжающих экипажей, ржание коней и беготню слуг, роженица позвала верную служанку и сказала ей:

— Возьми этот камень и, став спиной к ручью, не говоря ни слова, брось его в источник нимфы. Иди и поторопись сделать всё, что тебе приказано.

Девушка аккуратно исполнила приказ хозяйки и не успела вернуться обратно, как в комнату, где собралось общество, вошла незнакомая дама, скромно поклонилась присутствующим и, когда внесли дитя и священник подошёл к купели, встала в первом ряду. Каждый старался уступить ей место, и она первая взяла ребёнка на руки. Незнакомка была так хороша и при этом так скромно держалась, что все взоры невольно устремились к ней.

Она была одета в великолепные лёгкие, воздушные одежды из шёлка, цвета лазурной воды, с разрезными, отделанными белым атласом, рукавами. Кроме того, её украшали драгоценности из жемчуга, как деву Марию из Лоретто в праздник Святой Церкви. Сверкающий сапфир скреплял прозрачное покрывало, облегавшее её нежным облаком от мягких пушистых волос, вдоль плеч и до пят. Но краешек покрывала был влажным, будто он побывал в воде.

Неожиданное появление неизвестной дамы нарушило благоговейное настроение собравшихся на крестины настолько, что они забыли дать ребёнку имя, поэтому крестивший девочку священник дал ей имя её матери — Матильда.

По окончании обряда крещения, маленькую Матильду снова отнесли к роженице. Вслед за ней последовали и крёстные, чтобы пожелать счастья матери и одарить крестницу. Матильду, казалось, смутило присутствие незнакомки. Может быть, её удивило, что русалка так верно сдержала своё слово. Она украдкой бросила взгляд на мужа, и тот ответил ей небрежной улыбкой, дав понять, впрочем, что незнакомка его больше не интересует.

Крестильные подарки отвлекли внимание молодой женщины. Золотой дождь посыпался из щедрых рук на маленькую крестницу. Незнакомка со своим подарком подошла последней. Когда она вынула шёлковый платочек и с большой осторожностью стала его разворачивать, гости подумали, что блестящая дама подарит на память какую-нибудь драгоценность или дорогую монету, но госпожа крёстная, обманув все ожидания, извлекла оттуда всего лишь вырезанное из дерева мускусное яблоко.[277] Она торжественно положила его в детскую колыбельку и, ласково поцеловав в лоб мать, вышла из комнаты.

Такой жалкий подарок вызвал среди присутствующих приглушённый шёпот, перешедший скоро в дружный хохот. Как это обычно бывает в комнатах рожениц, со всех сторон посыпались ехидные замечания, различные предположения и догадки. Но рыцарь и его дама сохраняли глубокое молчание, поэтому любопытным и болтунам только и оставалось, что тешить себя пустыми домыслами.

Незнакомка больше не появлялась, и никто не мог сказать, куда она исчезла. Вакермана, правда, мучило тайное любопытство. Ему нетерпелось узнать, кто эта никому не известная женщина, которую за глаза стали называть «Дама с мокрым покрывалом». И только сознание, что ему, мужественному рыцарю, не пристало, подобно женщине, заниматься расспросами, а также верность данному слову, связывали его язык, когда в час супружеских откровений готов был сорваться висевший на губах вопрос: «Скажи, кто эта крёстная с мокрым покрывалом?»

Вакерман надеялся всё же, со временем, выведать у жены её секрет, уповая на слабость женского сердца, в котором тайна, что вода в решете, долго не задерживается. Однако на этот раз он ошибся в расчётах. Матильда заставила свой язык молчать, сохраняя в сердце неразрешимую для него загадку так же бережно, как и мускусное яблоко в шкатулке с драгоценностями.

Прежде чем девочка стала ходить, сбылось пророчество нимфы: добрая мать внезапно заболела и умерла, не успев подумать о подарке и передать его маленькой Матильде, как это было обещано Русалке.

Как раз в это время её супруг был в отъезде. На турнире в Аугсбурге он удостоился рыцарской награды от императора Фридриха и теперь возвращался домой. Карлик, ещё издали завидев с башни приближающегося к замку господина, затрубил в рог, оповещая слуг о его прибытии, но рог издавал не радостные, как обычно, звуки, а грустные и печальные. Это встревожило рыцаря, наполнив его душу необъяснимой тоской.

— Что за звуки слышатся мне? — спросил он. — Послушайте-ка, оруженосцы, разве это не похоже на воронье карканье или похоронную мелодию? Маленький Ганс извещает нас о чём-то недобром.

Оруженосцы тоже были удручены и печально глядели на господина. Один из них сказал:

— Так поёт птица Крейдевейс.[278] Сохрани нас, Боже! В доме покойник.

Вакерман дал шпоры коню и помчался по чистому полю, так что только искры летели из-под копыт. Когда опустился подъёмный мост и он, оказавшись внутри замка, с тревогой обвёл глазами двор, то сразу понял, что смерть посетила его дом. Перед дверью висел обрамлённый чёрным крепом потушенный фонарь; все окна были закрыты ставнями.[279]

Тело Матильды только что положили в гроб, и из дома доносились плач и причитания слуг. Обе старшие дочери, укутанные в байку и флёр, сидели у изголовья и обильными слезами оплакивали мать. В ногах сидела младшая, любимая, дочка. Она ещё не могла ощутить утраты и с детским безразличием ощипывала цветы, украшавшие гроб, и играла ими. При виде такой печальной картины, надломилась мужская твёрдость рыцаря. С плачем и громкими стенаниями бросился он к остывшему телу, обливая слезами бледные щёки покойницы и целуя дрожащими губами её окаменевшие уста. Не стыдясь, всем сердцем переживал он своё горе. Повесив оружие, Вакерман опустил поля шляпы и, надев чёрный траурный плащ, сел у гроба, горько скорбя об усопшей хозяйке. Он оказал ей последние почести, устроив торжественные похороны.

Но, как утверждал один великий человек, самая сильная боль всегда бывает и самой короткой. Поэтому глубоко опечаленный вдовец скоро забыл своё сердечное горе и всерьёз задумался о том, как возместить потерю вторым браком. Его выбор пал на грубую и взбалмошную женщину, представлявшую полную противоположность кроткой и добродетельной Матильде, а потому и весь домашний уклад замка совершенно изменился. Молодая женщина держалась с прислугой надменно, любила роскошь и праздную жизнь, без конца устраивала кутежи и банкеты. К тому же, она была настолько плодовита, что скоро заполнила дом многочисленным потомством; дочери же от первого брака были совсем забыты, и никто не обращал на них никакого внимания. Когда старшие девочки подросли, мачеха, желая избавиться от чужих детей, поместила их на полный пансион в монастырь, а маленькую Матильду поручили заботам кормилицы и спрятали в дальней комнате, подальше от глаз тщеславной женщины, не любившей заниматься семейными делами. Расточительство новой хозяйки было так велико, что доходов от кулачно-дубинного промысла, которым неутомимо занимался рыцарь, стало недостаточно. Часто, чтобы восполнить издержки, женщине приходилось расхищать имущество своей предшественницы, продавать её богатые ткани или одалживать за них деньги у еврея.

Однажды, находясь в особенно затруднительном положении, перерыв все лари и сундуки, в надежде отыскать что-нибудь ценное, она наткнулась на потайной ящик в платяном шкафу, в котором, к своей великой радости, нашла шкатулку с драгоценностями фрау Матильды. Сверкающие драгоценные камни, бриллиантовые кольца, серьги, браслеты, застёжки и другие украшения восхитили её алчный взор. Вещь за вещью она всё внимательно осмотрела, мысленно прикидывая, какой доход может принести эта изумительная находка. Среди драгоценностей ей попалось на глаза и деревянное мускусное яблоко. Женщина долго не могла придумать, на что бы его употребить. Попробовала открыть, но оно никак не поддавалось её усилиям. По весу, яблоко казалось не тяжелее пустого ореха. Она подумала, что это всего лишь футляр от кольца и, не зная что с ним делать, выбросила в окно как ненужную вещь.

По случайному совпадению, маленькая Матильда сидела в это время в палисаднике и играла с куклой. Увидев катившийся по песку деревянный шар, она бросила куклу и с детской жадностью схватила новую игрушку, доставившую ей столько же радости, сколько её мачехе всё остальное. Много дней она забавлялась ею, не выпуская из рук.

В один прекрасный летний день, няня захотела погулять со своей воспитанницей у источника под скалой, где можно было насладиться прохладой. Подошло время полдника, и ребёнок потребовал свою медовую лепёшку, которую няня забыла на этот раз взять из дому. Ей не хотелось возвращаться, но чтобы не обидеть малышку, она пошла в кустарник набрать ей малины. Девочка продолжала играть с мускусным яблоком: бросала его и ловила, как мячик. Вдруг, один неудачный бросок и… забава ребёнка угодила в ручей. И в тот же миг, откуда ни возьмись, появилась молодая женщина, прекрасная, как ангел, и приветливая, как Грация. Девочка смутилась, подумав было что это мачеха, которая всякий раз, стоит только попасться ей на глаза, ругает и бьёт её. Но нимфа ласково сказала:

— Не бойся, милая малютка, я твоя крёстная. Вот игрушка, которую ты уронила в воду.

Она привлекла к себе маленькую Матильду, посадила себе на колени, и нежно прижав к груди, стала целовать и ласкать, орошая личико девочки слезами.

— Бедная сиротка, — говорила она, — я обещала заменить тебе мать и сдержу своё обещание. Приходи ко мне почаще. Ты всегда найдёшь меня у этого грота, если только бросишь камень в источник. А это мускусное яблоко бережно храни и не играй с ним больше, чтобы не потерять его. Когда-нибудь оно исполнит три твои желания. Сейчас ты не сможешь всего понять, но как только подрастёшь, я расскажу тебе больше.

Русалка дала девочке ещё несколько добрых наставлений, понятных детям её возраста, и не велела никому говорить о встрече с ней. Когда няня вернулась, нимфа уже исчезла.

В наши дни говорят, что дети рано взрослеют, и что в старину они были другими. И тем не менее, маленькая Матильда была хитрым и умным ребёнком. Она была настолько благоразумна, что ничего не сказала няне о крёстной, а вернувшись домой, потребовала иголку с ниткой и аккуратно зашила мускусное яблоко в подкладку платья. Все её чувства и мысли были теперь только о Русалке. Как только позволяла погода, Матильда звала свою надзирательницу гулять к ручью, и та, не в силах отказать ласковой девочке и полагая, что эта постоянная тяга к источнику передалась ребёнку от матери, охотно ей уступала. Матильда же всегда находила предлог куда-нибудь отослать няню и, едва та поворачивалась спиной, как камень летел в воду и вызывал хитрой девочке её прелестную крёстную.

Прошло несколько лет, и маленькая сирота превратилась в цветущую девушку. Её красота раскрылась подобно бутону, превратившемуся в пышную розу, что своим скромным достоинством выделяется среди пёстрых и ярких цветов. Правда, Матильда цвела словно за решёткой сада, спрятанная среди слуг, и когда её роскошно одетая мачеха устраивала банкеты, никогда и никому не показывалась на глаза, а сидела в своей комнате, занимаясь домашней работой. А вечером, её ждала упоительная радость свидания с нимфой источника.

Крёстная была для неё не только собеседницей и подругой, но и наставницей. Она научила девушку всевозможным женским искусствам и воспитывала её на примере добродетельной матери.

Однажды нимфа встретила прелестную Матильду с удвоенной нежностью. Она обняла девушку, прижав её голову к своему плечу, и была так грустна и печальна, что Матильде невольно передалось её настроение. Несколько слезинок скатились из её глаз на руку крёстной, к которой она молча припала губами. Эта нежная ласка ещё больше расстроила нимфу.

— Дитя, — сказала она грустно, — ты плачешь, ещё не зная о чём, но твои слёзы — предчувствие твоей судьбы. Дому в горах предстоит большая перемена. Прежде чем серп жнеца коснётся спелой пшеницы и ветер развеет пустые колосья, всё здесь превратится в безлюдную пустыню. Если в сумерках девушки из дворца выйдут почерпнуть воды из моего источника и вернутся с пустыми вёдрами, знай, что несчастье близко. Береги мускусное яблоко, — оно тебе исполнит три желания, но не будь с ними расточительна. Прощай, на этом месте мы больше никогда не увидимся.

Русалка объяснила девушке ещё некоторые магические свойства яблока, чтобы та могла воспользоваться ими, в случае крайней необходимости, и, обливаясь слезами и не в силах произнести больше ни слова, исчезла.

Однажды, в один из вечеров, когда подошло время жатвы пшеницы, девушки вернулись в замок с пустыми кувшинами. Бледные и испуганные, дрожа, как в лихорадке, они рассказали, что видели белую женщину, которая в глубокой скорби сидела у источника и в отчаянии ломала руки. Это, по их словам, не предвещало ничего хорошего. Воины и оруженосцы только посмеивались над девушками, принимая их слова за пустые бредни и бабью болтовню. Всё же некоторые из них, ради любопытства, пошли к источнику выяснить причину переполоха и ещё издали увидели то, о чём рассказывали девушки. Но когда, преодолев страх, они подошли ближе, видение исчезло. Строили разные предположения, пытаясь и так, и эдак объяснить это явление, но никто, кроме юной Матильды, не догадывался о его значении. Только она не смела никому рассказать о нём, так как нимфа велела ей хранить молчание. В подавленном настроении, терзаемая страхом, девушка одиноко сидела в своей каморке, ожидая предстоящих событий.

Вакерман Ульфингер был пьяница и женоугодник. Свою привыкшую к неумеренной роскоши и праздной жизни расточительную хозяйку он не мог насытить грабежом и разбоем. Когда Вакерман не выходил на большую дорогу, она устраивала ему ежедневные кутежи в компании собутыльников, не давая пробудиться от пьянства и заметить развал домашнего очага. Если не хватало наличных денег или съестных припасов, то гружёные фургоны Якова Фуггера[280] или богатые экспедиции венецианских купцов всегда в избытке предоставляли новую добычу. Выведенный из терпения этим разбоем Генеральный конгресс Швабского Союза городов решил покончить с Ульфингером, ибо никакие увещевания и предупреждения на него не действовали.

Прежде чем Вакерман понял, насколько это серьёзно, знамёна городов Союза уже развевались перед воротами его горной крепости, и ему не оставалось ничего другого, как только подороже продать свою жизнь. Громовые залпы бомбард потрясли стены крепости. Арбалетчики с обеих сторон, словно соревнуясь в меткости, обрушили друг на друга град стрел, и одна из них, пущенная в недобрый час, когда ангел-хранитель Вакермана отстал от него, прошла сквозь забрало его шлема и вонзилась глубоко в мозг. Рыцарь зашатался, охваченный смертельной дрёмой.

Падение господина привело в сильное замешательство его войско. Наиболее трусливые выкинули белый флаг, мужественные — сорвали его. Враг понял, что в крепости царит смятение и паника. Осаждающие бросились на приступ, преодолели стены, овладели воротами, опустили подъёмный мост и ворвались в замок, уничтожая огнём и мечом всё на своём пути. Даже виновница несчастья, расточительная хозяйка, а также все её дети были убиты рассвирепевшими воинами, обозлёнными насилием и грабежами дворянства не меньше, чем, в более поздние времена, мятежники швабской крестьянской войны. Замок дочиста разграбили и сожгли, а место, где он стоял, сровняли с землёй.

Во время военной суматохи Матильда сидела, притаившись, в своей каморке под крышей, словно на острове Патмос, крепко запершись изнутри на засов, но увидев, какая во дворе началась кутерьма, поняла, что её не защитят ни замки, ни засовы. Набросив на себя покрывало, она трижды повернула в руках мускусное яблоко и, произнеся изречение, которому её научила Русалка — «Позади ночь, впереди день, — пусть никто не увидит меня.» — смело вышла из комнаты. Невидимая никем, она прошла мимо вражеских воинов и с тяжёлым сердцем вышла из отцовского замка, не зная, куда идти. Пока непривычные к долгой ходьбе ноги ещё служили ей, она торопилась как можно быстрее уйти от этого страшного места ужаса и опустошения, но навалившаяся усталость и наступившая ночь заставили её наконец расположиться на ночлег под возвышающейся посреди поля дикой грушей. Матильда села на прохладную траву и дала волю слезам. Оглянувшись ещё раз, чтобы благословить места, где прошло её детство, беглянка увидела поднимающееся к небу кровавокрасное зарево и поняла, что родовой замок её предков предан огню и разрушению. Она отвела глаза от полного ужаса зрелища и с тоской стала ждать, когда на востоке померкнут сверкающие звёзды и забрезжит утренняя заря.

Едва рассвело и утренняя роса на траве собралась в мелкие капельки, девушка поднялась и пошла, куда глаза глядят. Скоро она добралась до деревни, где её впустила в дом одна добросердечная крестьянка. Матильда обменяла у хозяйки своё платье на крестьянское и, немного подкрепившись куском хлеба и кружкой молока, присоединилась к каравану проводников с грузом, направлявшемуся в Аугсбург. В таком печальном положении ей не оставалось другого выбора, как только наняться в служанки, но она долго не могла дождаться подходящего случая.

Граф Конрад Швабек — немецкий крестоносец, а также казначей и покровитель аугсбургского епископства, имел в Аугсбурге командорский[281] двор, где обычно проводил зиму. В его отсутствие, там жила экономка, по имени фрау Гертруда, управляющая домашним хозяйством. Во всём городе она прослыла злой мегерой. Никто из слуг не мог с ней ужиться. Экономка шумела и бесилась, словно домовой, и слуги боялись звона её ключей, как дети буку. За малейшее упущение, а то и просто из-за дурного настроения, она разбивала горшки о головы слуг или, вооружившись связкой ключей, наставляла синяки на спинах и поясницах служанок. Короче говоря, если о какой-нибудь женщине хотели сказать, что она очень злая, то обычно говорили: «Она злая, как фрау Гертруда из командорского дворца».

Однажды она учинила такую жестокую расправу над слугами, что все они убежали из дому. В это время кроткая Матильда как раз проходила мимо и предложила свои услуги. Чтобы скрыть благородную осанку, она подложила под одно плечо подушку, сделав себя горбатой, а шёлковые белокурые волосы спрятала под деревенским платком. Лицо и руки Матильда натёрла сажей, отчего стала похожа на цыганку. Когда она появилась у порога дома и позвонила, фрау Гертруда высунула из окна голову и, увидев странную фигуру, подумала, что это нищая.

— Здесь не приют для бедных. Иди к Фуггеру, там тебе подадут милостыню! — крикнула она сверху и торопливо захлопнула окно.

Матильду это не испугало. Она позвонила вновь и звонила до тех пор, пока экономка опять не появилась в окне с явным намерением осыпать её бранью за такую назойливость. Но прежде чем фрау Гертруда открыла свой беззубый рот, до неё вдруг дошло, чего хочет девушка.

— Кто ты, — спросила экономка, — и что умеешь делать?

Услышав от переодетой девушки, сколькими талантами она обладает, хозяйка открыла дверь и, назначив жалование, определила её на кухню. Матильда так добросовестно выполняла любую работу, что фрау Гертруда совсем отвыкла от своего обычного занятия — бросать горшки в цель, хотя и оставалась по-прежнему строгой и ворчливой. Она всегда была недовольна, и ничто не могло её удовлетворить, но вновь принятая служанка никогда ей не перечила и необычайной кротостью и терпением не давала разлиться её чёрной желчи. Фрау Гертруда стала покладистее и лучше, чем была многие годы, и это доказывает, что кроткая прислуга и умелое ведение хозяйства, а кроме того, хорошая погода делают управителей благожелательными и терпимыми.

Когда выпал первый снег, экономка велела вымести и вычистить весь дом, вымыть окна, повесить занавески и приготовить всё к встрече господина, который с пёстрой свитой слуг, множеством лошадей и сворой охотничьих собак собирался прибыть к началу зимы.

Прибытие крестоносца не заинтересовало Матильду. На кухне у неё прибавилось столько работы, что не было времени даже взглянуть на него. Случайно, он встретился ей на дворе, когда однажды утром она зачерпывала из колодца воду. Его взгляд зажёг в сердце девушки новое, совсем незнакомое чувство. То был красивый молодой человек. Его искрящиеся глаза и жизнерадостное лицо свидетельствовали о хорошем настроении, довольстве и здоровье; волнистые, слегка вьющиеся волосы, спрятанные под надвинутой на мужественное лицо шляпой со страусовым пером, твёрдая походка и благородные манеры так сильно подействовали на юную служанку, что её сердце беспокойно затрепетало, и кровь быстрее побежала в жилах. Впервые Матильда почувствовала сколь велика дистанция, разделяющая её, дворянку от рождения, и простую девушку служанку, какой она стала по воле несчастной судьбы, и это чувство давило её сильнее, чем тяжёлые, наполненные водой вёдра. В глубокой задумчивости, она вернулась на кухню и в первый раз за свою службу пересолила все блюда, за что получила от хозяйки строгое внушение. Днём и ночью перед глазами Матильды витал образ прекрасного рыцаря. Когда он шёл через двор, девушке доставляло удовольствие смотреть ему вслед. Стоило ей услышать звон его шпор, как тотчас же обнаруживался недостаток воды на кухне и, схватив вёдра, она бежала к колодцу, хотя сама никогда не удостаивалась взгляда гордого дворянина.

Граф Конрад жил, казалось, только для своего удовольствия. Он не пропускал ни одного развлечения, ни одного приглашения друзей, — будь то катания на каруселях или скачки, празднества по случаю смены магистрата или какое-нибудь другое веселье. В этом богатом городе, где благодаря торговле с Венецией, царила роскошь, — в ратуше, на рыночных площадях и на улицах, — то и дело водили хороводы; молодые дворяне шутили и заигрывали с дочками горожан, дарили им золотые кольца и шёлковые платки. На Масленицу, во время карнавала, веселье достигало своего апогея.

Во всём этом Матильда не принимала никакого участия. Она сидела в дымной кухне и плакала, чуть не до крови натирая свои тоскующие глаза и жалуясь на своенравное счастье, которое щедро осыпает радостями жизни любимцев, а нелюбимым отказывает даже в самом малом радостном мгновении. На сердце у неё была тяжесть, а почему, она и сама не знала. Ей было неведомо, что в этом повинен Амур. Этот беспокойный гость, вносивший смущение в каждый дом, где только ему удавалось найти пристанище, днём навевал ей тысячи романтических мыслей, а ночью развлекал дразнящими снами: то она прогуливалась с крестоносцем в цветущем саду, то видела себя в священных стенах монастыря, а за решёткой переговорного окошка ласково беседовавшего с ней, вопреки запрету строгой настоятельницы, графа, то танцевала с ним на весёлом балу. Эти восхитительные грёзы часто прерывались звоном ключей фрау Гертруды, которым она ранним утром поднимала на работу прислугу. Но и днём фантазия девушки искала продолжения оборвавшегося ночного сна. Для любви не существует преград. Она преодолевает горы, пропасти и подводные рифы, находит путь в ливийской пустыне и бесстрашно плывёт на спине белого быка[282] по бушующим волнам пелагиаля.[283] Влюблённая Матильда долго думала и гадала, пока не нашла способ наилучшим образом осуществить свои мечты. Она вспомнила о подаренном ей крёстной-русалкой мускусном яблоке и о том, что у неё в запасе есть три ещё не исполненных желания. До сих пор она никогда ещё не испытывала потребности открыть деревянную коробочку и проверить её магическое действие, но теперь, впервые, решилась на это.

По случаю рождения принца Макса,[284] аугсбуржцы устроили в честь императора Фридриха и его сына великолепный бал, рассчитанный на три дня. На торжества пригласили множество прелатов, графов и дворян из соседних областей. Ежедневно устраивались турниры и назначались призы, а по вечерам в ратушу привозили красивых городских девушек, и они до утра танцевали со всем благородным рыцарством.

Рыцарь Конрад был непременным участником этих празднеств, а вечером, во время танцев, — героем нежных дам и прелестных юных красавиц. Хотя ни одна из них, по закону, не могла разделить с ним любовь, так как он был крестоносцем, тем не менее, все они любили его и восхищались им — красивым мужчиной и ловким танцором.

Итак, Матильда решила воспользоваться подходящим случаем и попытать счастья. Убрав кухню и дождавшись, когда в доме всё затихло, она вошла в свою каморку, смыла душистым мылом сажу, и на её лице опять расцвели розы и лилии. Потом взяла в руки мускусное яблоко и пожелала себе новое платье с украшениями, — такое нарядное и красивое, какое только может вообразить самая пылкая фантазия. Девушка открыла коробочку, и из неё, словно шелестящий поток воды, заструилась шёлковая материя, которая, всё расширяясь, падала ей на колени. Это оказалось великолепное платье со всеми маленькими украшениями к нему. Матильда примерила наряд, и он пришелся ей как раз впору. Она ощутила искреннюю радость, какую молодые девушки обычно испытывают, когда расставляют свои опасные тонкие сети, украшая себя для юных представителей сильного пола.

В её наряде всё льстило женскому тщеславию. Рассматривая его, она осталась вполне довольна, поэтому, не колеблясь более, преисполненная решимости осуществить задуманное, трижды повернула в руках магическое яблоко и произнесла:

— Закройте глаза, усните все!

Как только глубокий сон овладел домашней прислугой, — от бдительной экономки до привратника, — никем не замеченная, она выскользнула на улицу и, словно Грация, появилась в танцевальном зале.

Прелестная девушка сразу привлекла к себе взоры всех присутствующих. На балконе, окружающем зал, послышался шёпот, будто проповедник произнёс с церковной кафедры «Аминь!». Одни восхищались изящной фигурой незнакомки, другие любовались её великолепным нарядом, третьих интересовало, кто она и откуда, но на этот вопрос никто не мог дать ответа.

Среди благородных рыцарей и господ, протискивавшихся сквозь толпу поглазеть на незнакомую молодую красавицу, был не последним и крестоносец — большой знаток женщин и не меньший их враг. Никогда ещё ему не приходилось видеть прелестнее лица и стройнее стана. Он приблизился к девушке и пригласил её на танец. Та скромно подала ему руку. Танцевала она изумительно красиво: её лёгкие ножки едва касались пола, а все движения были так грациозны и непринуждённы, что восхищали взор каждого. Рыцарь Конрад заплатил за танец свободой сердца, вспыхнувшего горячей любовью к прекрасной танцорке, и больше не отходил от неё ни на шаг. Он ухаживал за ней, словно герой современного романа, которому мир сразу же становится тесен, как только за дело берётся лукавый Амур.

Фрейлейн Матильда была неопытна в любви и ещё не научилась повелевать своим сердцем. Она хотела победить и победила, но и сама оказалась побеждённой. Матильда была польщена первым желанным успехом, но скрыть охватившее её чувство под покровом женской сдержанности, или даже холодности, она не смогла. Восхищённый крестоносец скоро заметил, что его любовь не безнадежна. Не желая упустить своё любовное счастье, он решил во что бы то ни стало узнать, кто она, эта прекрасная незнакомка, и откуда. Однако все его попытки удовлетворить своё любопытство были напрасны, — незнакомка уклонялась от вопросов и с большим трудом ему удалось только получить от неё обещание прийти на танцы ещё раз, на следующий день. Но ведь девушка могла и не сдержать слово, поэтому граф Конрад на всякий случай послал слуг выследить, где она живёт. Что до остальных, то всё танцующее общество приняло таинственную гостью за близкую знакомую графа, который уделял ей так много внимания и подолгу, дружески беседовал с ней.

Наступило утро, прежде чем Матильде представился случай улизнуть от крестоносца и покинуть танцевальный зал. Выйдя наружу, она три раза повернула в руках мускусное яблоко и произнесла своё маленькое изречение:

— Позади ночь, впереди день,

Пусть никто не увидит меня!

Девушка благополучно добралась до своей каморки, так что ни одна из ночных пташек графа, порхавших по всем улицам, не заметила её. Вернувшись домой, она заперла шёлковый наряд в ларь, одела грязное кухонное платье и принялась за работу раньше всей остальной прислуги, которую фрау Гертруда не успела ещё поднять звоном ключей, за что получила от неё сдержанную похвалу.

Ещё никогда для рыцаря Конрада день не тянулся так долго, как после этого бала. Каждый час казался ему годом. Страсть и тоска, надежда и опасение, что юная красавица может обмануть, тревожили его сердце. Подозрение, — спутник Любви, металось в мозгу крестоносца, как его борзые на комтурском дворе. Когда позвонили к вечерне, он стал собираться на бал и на этот раз оделся тщательнее, чем накануне. Три золотых кольца, — старинный знак дворянства, сверкали на его брыжжах.[285] Он пришёл первым на арену радости и с зоркостью орла стал осматривать всех входящих, с нетерпением ожидая появления королевы бала.

Вечерняя звезда уже поднялась высоко над горизонтом, прежде чем девушка нашла время пойти в свою каморку и обдумать, как ей поступить: потребовать ли у мускусного яблока исполнения второго желания, или приберечь его на более важный случай. Верный советчик, — Разум, подсказывал ей последнее, но Любовь с такой настойчивостью требовала первого, что Разуму в конце концов пришлось умолкнуть и отступить. Матильда потребовала на этот раз новое платье из розового атласа, со всеми драгоценными украшениями и такое красивое и нарядное, какое могло быть разве что у королевских дочерей. Услужливое мускусное яблоко постаралось сделать всё, на что оно было способно. Наряд превзошёл все ожидания.

Приведя в порядок туалет, Матильда вышла на улицу и, благодаря талисману, не замеченная ни одним смертным, достигла места, где её так страстно ждали. В этот вечер она была несравненно прелестнее, чем накануне.

Сердце крестоносца, как только он увидел вчерашнюю красавицу, запрыгало от радости, и какая-то сила, непреодолимая, как сила земного тяготения, вынесла его из середины зала, сквозь круговорот танцующих пар, навстречу ей. Чувства его смешались, и душа затрепетала в груди, ибо он уже потерял всякую надежду снова увидеть свою незнакомку. Чтобы прийти в себя и скрыть овладевшее им смущение, Конрад пригласил девушку на танец, и все расступились перед ними, любуясь великолепно вальсирующей парой. Прекрасная незнакомка с упоением, словно весной богиня цветов на крыльях зефира, кружилась в объятиях ловкого рыцаря.

По окончании танца, граф сопроводил утомлённую танцорку освежиться прохладой в боковые покои и, как и накануне, с изысканностью дворянина, наговорил ей много лестных слов. Незаметно холодный светский разговор перешёл на более задушевный тон и закончился нежным и искренним признанием в любви, какое обычно бывает, когда жених делает предложение невесте. Девушка слушала рыцаря с затаённой радостью и, когда бьющееся сердце и пылающие щёки обнаружили её чувства, в ответ высказала свои сомнения:

— Всё, что вы, благородный рыцарь, говорили мне сегодня и вчера о нежной любви, — сказала она стыдливо, — приятно моему сердцу, и я не думаю, что вы обманываете меня. Но как я могу разделить вашу любовь, если вы крестоносец и дали обет безбрачия на всю жизнь? Если вы так легкомысленны, что рассчитываете стать моим любовником, то ваши льстивые слова брошены на ветер. Поэтому объясните, как вы собираетесь разрешить эту загадку и скрепить наш союз по закону Святой Церкви, чтобы наш брак был признан и Богом, и миром.

— Вы говорите, как добродетельная и умная девушка. На ваш прямой вопрос я дам честный ответ и разрешу все ваши сомнения. Когда я был принят в орден крестоносцев, мой брат Вильгельм, прямой наследник по отцовской линии, был ещё жив, но после его смерти я как последний оставшийся в живых продолжатель рода, получил разрешение выйти из ордена и жениться по своему усмотрению. Однако женская любовь не накладывала на меня оковы до тех пор, пока я не увидел вас. С этого дня в моём сердце всё изменилось, и я твёрдо верю, что только вы предназначены мне Небом в супруги. И если вы не откажете мне, то ничто в мире, кроме смерти, не разъединит наш союз.

— Подумайте хорошенько, — возразила Матильда, — чтобы не пришло позднее раскаяние. Поспешность и необдуманность принесли миру много бедствий. Вы меня совершенно не знаете; вам не известны ни моё положение, ни звание, равна ли я вам по происхождению и состоянию. Быть может, только фальшивый блеск ослепляет ваши глаза. Человеку вашего круга не подобает давать легкомысленные обещания, а дав их, надлежит, как дворянину, непременно выполнять.

Рыцарь Конрад поспешно схватил руку Матильды, крепко прижал к сердцу и с искренним чувством произнёс:

— Я дал вам обещание от чистого сердца, и если вы более низкого происхождения, но честная и незапятнанная девушка, то все равно я поведу вас к алтарю и как супругу возведу в высокое достоинство.

С этими словами он снял с пальца драгоценный бриллиантовый перстень и одел на её руку, как залог верности и любви, взяв за это первый поцелуй с её нетронутых девственных уст.

— В знак верности своему обещанию, — добавил Конрад, — я приглашаю вас через три дня в мой дом, куда на нашу помолвку соберутся мои друзья и почётные гости.

Не одобряя такой поспешности рыцаря, Матильда всеми силами старалась воспрепятствовать этому. Ей хотелось прежде испытать его постоянство. Но Конрад не дал себя отговорить и потребовал её согласия, на что она не ответила ни «Да», ни «Нет».

Как и накануне, гости разошлись только под утро. Матильда незаметно исчезла, а рыцарь, которому сон не шёл в глаза, чуть свет позвал бодрствующую экономку и приказал ей сделать все приготовления к великолепному званому обеду.

Как приятель Гейн,[286] — страшный скелет с косой, обходит дворцы и соломенные хижины и беспощадно косит и душит всех, кто попадётся ему на пути, так, накануне званого пира, словно богиня Судьбы, прошла фрау Гертруда по курятникам и утятникам, вооружившись мясницким ножом и неся в неумолимой руке жизнь, или смерть домашней птице. От её убийственного, сверкающего сталью ножа дюжинами падали беззаботные обитатели птичника, испуганно взмахнув последний раз крыльями: куры, голуби и глупые каплуны истекали кровью рядом с лишёнными жизни похотливыми индейками. Фрейлейн Матильде пришлось всю ночь ощипывать, ошпаривать кипятком и потрошить столько забитой птицы, что все мысли о золотом сне пришлось оставить до лучших времён. Однако усталости она не чувствовала, так как знала, что этот торжественный пир устраивается ради неё.

И вот, званый обед начался. Возбуждённый хозяин устремлялся навстречу входящему гостю; после каждого звонка привратника ожидая появления возлюбленной незнакомки, но дверь отворялась и входил либо прелат, либо празднично разодетая матрона, или почтенный чиновник. Гости долго собирались, и стольник не торопился подавать на стол. Рыцарь Конрад всё ещё ждал свою прекрасную невесту. Но шло время, а невеста так и не появилась, и он с тайной досадой приказал наконец подать обед.

Когда все уселись за стол, один прибор оказался лишним. Никто не знал, кому он предназначался, и кто пренебрёг приглашением гостеприимного хозяина. С каждым мгновением радостное настроение Конрада заметно падало. Не в его власти было разогнать складки уныния на лбу, хотя он и старался искусственной весёлостью поддержать настроение гостей. От такой закваски скоро скисло сладкое тесто всеобщей радости и за столом стало тихо и торжественно, как на поминках. Скрипки, приготовленные для игры во время танцев, остались лежать без дела, и на этот раз праздник в Комтурхофе, который всегда был местом радости и веселья, окончился без пения и танцев. Недовольные гости разошлись раньше, чем обычно, а впавший в меланхолию хозяин, оставшись один в своих покоях, предался размышлениям об обманчивой любви. Он беспокойно метался в постели, не находя никаких объяснений несбывшейся надежде. Кровь бурлила в его жилах. Прежде чем рыцарь Конрад сомкнул глаза, наступило утро.

Слуги, войдя в покои господина, нашли его мечущимся в бреду, в сильной лихорадке. Весь дом пришёл в смятение. Врачи сновали вверх и вниз по лестнице, выписывая длинные рецепты, а в аптеке все ступки были приведены в движение, своим звоном словно созывая к ранней обедне. Но травку, — отраду глаз, излечивающую от любовной тоски, — не прописал ни один врач. Больной отвергал все настойки и бальзамы жизни, не подчинялся режиму и заклинал врачей не мучить его и дать песку в песочных часах спокойно вытечь, не встряхивая их сострадательной рукой.

За семь дней граф Конрад, томимый тайной печалью, сильно исхудал; румянец на его щеках поблек; огонь в глазах угас, и только на губах едва угадывалось слабое дыхание. Оно было неустойчивым и зыбким, как в долине лёгкий утренний туман, которому достаточно лёгкого ветерка, чтобы его развеять.

Фрейлейн Матильда знала обо всём, что происходит в доме. То что она не приняла приглашение, не было ни упрямством, ни рисовкой. Ей стоило больших усилий выдержать тяжёлую борьбу между головой и сердцем, между разумом и любовью, прежде чем она приняла решение не прислушиваться к голосу любви. Конечно, Матильде хотелось испытать постоянство своего жениха, но главное было не в этом. Как невесте, ей понадобилось бы новое платье, а мускусное яблоко могло исполнить ещё только одно желание, и тогда девушка, вспомнив, как фрау крёстная советовала ей не быть расточительной с желаниями, решила на этот раз не прибегать к помощи талисмана.

В день, когда гости собрались на званый обед, Матильде было очень грустно. Она одиноко сидела в уголке и горько плакала. Болезнь рыцаря, о причине которой девушка легко догадалась, встревожила её ещё больше и совсем лишила покоя, когда она услышала, что его жизни угрожает опасность. По прогнозу врачей, седьмой день должен был принести больному жизнь, или смерть. Легко понять, как волновалась Матильда за любимого. А ей было небезызвестно, что она могла бы благоприятно повлиять на ход его болезни. Правда, в её положении сделать это было не просто, однако среди тысяч талантов, пробуждаемых и открываемых любовью, есть и талант изобретательности.

По обыкновению, рано утром Матильда пошла к хозяйке посоветоваться насчёт меню, но фрау Гертруда была так взволнована, что не могла говорить о повседневных вещах и придумать что-либо на обед. Крупные слёзы, как капли дождя с крыши, катились по её грубым обветренным щекам.

— Ах, Матильда! — всхлипнула она. — Скоро мы отхозяйничаем здесь, — наш добрый господин не переживёт сегодняшнего дня.

Это была очень печальная весть. Девушка от испуга чуть не упала в обморок, но, овладев собой, сказала:

— Не отчаивайтесь, наш господин не умрёт, — он выздоровеет. Сегодня ночью я видела хороший сон.

Старуха была живой книгой снов. Она охотилась за каждым сном прислуги, и в случае удачи, объясняла его так, будто от неё самой зависело, сбудутся его предсказания, или нет. Приятный сон, по её толкованию, означал ссору, брань и ругань.

— Расскажи мне свой сон, и я скажу, что он означает. — попросила любопытная экономка.

— Мне приснилось, что я дома у моей маменьки: будто она отвела меня в сторону и поучает, как варить суп из девяти трав. «Если его съесть три ложки, пройдёт любая болезнь, — сказала она. — Приготовь этот суп твоему господину, и он тотчас выздоровеет».

Фрау Гертруда была очень удивлена, но на этот раз воздержалась от аллегорий.

— Странный сон, — сказала она, — и это не случайно. Поскорее приготовь на завтрак твой суп, — я хочу посмотреть, не поможет ли он нашему господину.

Рыцарь Конрад лежал тихо, погруженный в апатию, бледный и обессиленный. Он приготовился умереть и пожелал принять таинство елеосвящения, когда к нему вошла фрау Гертруда. Доброжелательной болтовнёй, она отвлекла больного рыцаря от размышления о четырёх последних вещах[287] и терзала его до тех пор, пока он, чтобы отделаться от назойливой сиделки, не согласился выполнить все её требования.

Тем временем Матильда приготовила чудесный суп, в который положила всевозможные овощи и изысканные коренья. Наполнив миску, она бросила в неё подаренное рыцарем в залог верной любви бриллиантовое кольцо и велела слуге отнести всё это господину.

Больной был так оглушён красноречием хозяйки, голос которой нещадно резал его слух, что заставил себя съесть немного супа. Он провёл ложкой по дну миски и неожиданно выудил оттуда посторонний предмет, в котором, к великому удивлению, признал своё бриллиантовое кольцо. Тотчас же его глаза снова наполнились огнём жизни и молодости, с лица совершенно сошёл болезненный цвет, и он, к большой радости фрау Гертруды и стоящих в ожидании слуг, с явным аппетитом опустошил всю миску. Очевидцы приписали супу необычайную целительную силу, ибо кольцо осталось для них незамеченным. Покончив с едой, граф повернулся к фрау Гертруде и спросил:

— Кто приготовил суп, который восстановил мои силы и вернул меня к жизни?

Заботливая старуха не хотела, чтобы оживший больной волновался и много говорил, поэтому ответила:

— Не беспокойтесь, дорогой господин о том, кто приготовил этот суп. Главное, он вам помог и принёс исцеление, на которое все мы так надеялись.

Но такой ответ не удовлетворил рыцаря, и он со всей серьёзностью повторил вопрос.

— У нас на кухне работает девушка, прозванная «Цыганкой». Ей известны свойства трав и корений, — она и приготовила из них суп, который так хорошо на вас подействовал, — призналась фрау Гертруда.

— Сейчас же приведите её ко мне, — потребовал рыцарь, — я хочу поблагодарить её за этот эликсир жизни.

— Простите, — возразила экономка, — но её вид вызовет у вас только отвращение. Фигурой она похожа на чучело совы, на спине у неё горб, одета в грязное платье, а её лицо и руки перепачканы сажей и золой.

— Делайте, что я вам приказываю, — решительно сказал граф, — и не медлите ни одной минуты.

Фрау Гертруда повиновалась. Она вызвала к себе из кухни Матильду, набросила на неё дождевой плащ, в каком обычно ходила к обедне, и в этом наряде привела в комнату больного. Рыцарь потребовал, чтобы все удалились, приказал закрыть дверь и обратился к вошедшей служанке:

— Девушка, признайся мне откровенно, как попало к тебе кольцо, которое я нашёл в миске с приготовленным тобою супом?

— Благородный рыцарь, — отвечала девушка стыдливо, — это кольцо я получила от вас. Вы дали мне его во второй вечер праздника, когда клялись мне в любви. Посмотрите теперь, разве моя фигура и моё происхождение заслуживают того, чтобы вы так сокрушались и желали себе смерти? Ваша болезнь встревожила меня, и поэтому я не могла больше продолжать держать вас в неведении.

Граф Конрад не предвидел такого противоядия любви. Поражённый, он несколько мгновений молчал. Образ прелестной танцорки, вновь возникший в его воображении, никак не вязался с этой горбуньей. Мелькнула мысль, что о его страсти догадались и такой святой ложью хотят исцелить его, но вернувшееся к нему кольцо заставляло думать об участии в этой игре прекрасной незнакомки. Конрад решил вызвать подученную, по его мнению, служанку на откровенный разговор и поймать её на слове.

— Если вы действительно та прелестная девушка, что понравилась мне, — сказал граф, — и кому я дал обет верности, то можете не сомневаться, я честно выполню своё обещание. Но остерегайтесь обмануть меня. Можете ли вы снова принять образ, которым обманывали меня две ночи подряд в танцевальном зале? Можете ли сделать своё тело прямым и стройным, как молодая ель? Можете ли как змея сбросить с себя шершавую кожу и как хамелеон изменить цвет лица? Если да, то я непременно сдержу слово, которое дал вам, когда дарил это кольцо, если же нет, то велю вас, как дурную служанку, сечь розгами до тех пор, пока вы не скажете, откуда оно у вас.

Матильда вздохнула:

— Ах, благородный рыцарь, не был ли это всего лишь призрак, ослепивший ваши глаза? Горе мне, если время или случай разрушат мою непрочную красоту, или старость согнёт мою стройную фигуру и искривит мне спину. Когда розы и лилии отцветают, их тонкие лепестки сморщиваются и скручиваются. Если когда-нибудь обманчивый образ, в котором я сейчас предстала перед вами, окажется свойственным мне, то не исчезнет ли ваша верная любовь, и чего будет стоить тогда ваша клятва?

Рыцаря Конрада удивила эта речь. Ему показалось, что для кухарки она слишком умна и рассудительна.

— Знайте, — был его ответ, — красота опутывает сердце мужчины, тогда как добродетель налагает на него нежные узы любви.

— Хорошо, я пойду и выполню ваше условие, — пусть ваше сердце решит мою судьбу.

Крестоносец всё ещё колебался между доброй надеждой и сомнением. Опасаясь нового обмана, он вызвал звонком хозяйку и приказал ей:

— Проводите эту девушку в её комнату; пусть она переоденется во всё чистое и оставайтесь у дверей, пока она не выйдет оттуда. Я буду ждать вас в спальне.

Фрау Гертруда взяла пленницу под своё зоркое наблюдение, не зная, собственно говоря, что кроется за этим приказом. Поднявшись наверх, она спросила:

— У тебя есть платье, чтобы переодеться? Если нет, почему ты не скажешь мне об этом? Может быть, ты нуждаешься в чём-нибудь, так идём в мою комнату, я одолжу тебе всё, что нужно, — и она стала вещь за вещью описывать свой старомодный гардероб, в котором полвека назад одерживала победы, с радостью вспоминая о давно прошедших временах.

Матильда не обращала на неё никакого внимания и только попросила кусочек мыла и полную горсть пшеничных отрубей. Потом, взяв таз с водой, скрылась в своей комнате. Снаружи её усердно, как было приказано, караулила фрау Гертруда.

Крестоносец, полный нетерпеливого ожидания, поднялся с постели, надел свой лучший костюм и направился в парадные покои. Шагая взад и вперёд, он с беспокойством ждал, когда его выведут из неизвестности. И вот в полдень, едва стрелки итальянских часов на аугсбургской ратуше остановились на двенадцати, внезапно распахнулись двери, в парадной зашуршал шлейф шёлкового платья, и в комнату с гордым достоинством вошла Матильда, украшенная, как невеста, и прекрасная, как богиня Любви, возвращающаяся в Пафос[288] с Совета Богов на Олимпе.

— Богиня, или смертная, — воскликнул опьянённый восторгом рыцарь Конрад, — кто бы вы ни были, вы видите, — я у ваших ног. Я вновь повторяю свою священную клятву и прошу принять мою руку и сердце.

Девушка скромно ответила:

— Успокойтесь, благородный рыцарь, не торопитесь с вашим обещанием. Вы видите меня такой, какая я есть на самом деле, но вы ничего больше не знаете обо мне. Гладкая кожа обманывала многих мужчин. Кольцо ещё в вашей руке.

В тот же миг граф Конрад снял кольцо с пальца, и оно заиграло на руке девушки. Тогда она покорилась прекрасному рыцарю и сказала:

— Отныне вы мой избранник, и я не могу больше скрывать от вас, что я дочь Вакермана Ульфингера — Железного Рыцаря, несчастная судьба которого вам, без сомнения, известна. Когда замок отца был разрушен, я в отчаянии убежала и, изменив внешность, нашла приют и защиту в вашем доме.

Матильда рассказала о себе всё, не умолчав и о таинственном мускусном яблоке.

Граф Конрад, забыв о смертельной болезни, на следующий день снова пригласил на обед всех гостей, которых в прошлый раз распугал своим угрюмым видом, и объявил о помолвке. Когда стольник подавал обед, то убедился, что на этот раз на столе не осталось ни одного лишнего прибора.

Рыцарь вышел из ордена, покинул Комтурский двор и с большим великолепием отпраздновал свадьбу. Во время этого достопримечательного события в доме графа деятельная Марфа,[289] фрау Гертруда, оказалась совершенно бездеятельной, так как во время дежурства у дверей фрейлейны Матильды, увидев появившуюся в них статную разодетую даму, она от удивления упала с кресла навзничь и вывихнула бедро, оставшись на всю жизнь хромой.

Новобрачные, полные невинной радости и наслаждения, провели медовый месяц в Аугсбурге, как первые люди, — Адам и Ева, — в саду Эдема. Часто, доверчиво склонив голову мужу на грудь, Матильда, охваченная беспредельным чувством любви, говорила о необыкновенном счастье, доставшемся ей.

— Любимый, — сказала она однажды, с выражением искреннего чувства, — с тех пор как вы стали моим супругом, мне нечего больше желать. И хотя мускусное яблоко могло бы выполнить ещё одну мою просьбу, я с радостью отказалась бы от этой, последней, услуги моего верного друга. Но, если только у вас на сердце есть какое-нибудь тайное желание, скажите его мне, и оно тотчас же будет исполнено.

Граф Конрад заключил в объятия свою милую верную жену и сказал, что он хотел бы, чтобы их супружеское счастье продолжалось как можно дольше, и что другого желания у него на этой земле нет.

Итак, мускусное яблоко потеряло в глазах её владелицы всякое значение, и она сохраняла его лишь как благодарную память о крёстной Русалке.

У графа Конрада была ещё жива мать. Вдовствуя, она коротала свои дни в одном из родовых замков в Швебеке. Кроткая невестка очень хотела повидаться с ней, припасть к её руке и поблагодарить за сына, честного и храброго рыцаря, однако граф каждый раз находил какой-нибудь предлог, который не давал осуществиться такому визиту. Взамен, он предложил прогулку в недавно доставшееся ему в лен имение, расположенное неподалеку от разрушенного замка Вакермана. Молодая жена охотно согласилась, тем более, что для неё открывалась счастливая возможность посетить места, где она провела детские годы.

Матильда побывала на развалинах отцовского замка, оплакала прах родителей, потом пришла к источнику нимфы, надеясь на встречу с крёстной, но, сколько ни бросала камни в воду, ни один из них не оказал желанного действия. Даже мускусное яблоко, как мыльный пузырь, плавало на поверхности воды, пока она с трудом не выловила его. Между тем нимфа могла бы снова взять на себя роль крёстной, ибо Матильда была близка к тому, чтобы обрадовать мужа брачным благословением. У неё родился сын, прекрасный, как дитя богов. Велика была радость родителей. Мать не выпускала сына из рук, стерегла каждый вздох маленького невинного ангела, хотя граф нанял ухаживать за ребёночком опытную няню.

На третью ночь, когда, после радостной суматохи вокруг новорождённого, все были погружены в глубокий сон и мальчик спал на коленях у дремлющей матери, она вдруг проснулась и увидела, что ребёнка у неё на руках нет.

— Няня, куда вы положили мальчика? — закричала перепуганная графиня.

— Госпожа, маленький господин у вас на руках.

Кровать, комната — всё было тщательно обыскано, но нигде не нашли ничего, кроме нескольких капель крови на полу. Когда няня увидела кровь, то подняла крик:

— Ах, Господи милосердный и все святые, сжальтесь! Это оборотень был здесь и унёс мальчика.

Мать долго скорбела о потере милого сына; лицо её осунулось и побледнело. Отец тоже был безутешен. Хотя его вера в оборотня не весила больше горчичного семени, он, не найдя другого объяснения случившемуся, чтобы не возбуждать бабьих толков, не велел предавать происшедшее огласке и, как мог, утешал супругу, а та, в угоду ему, зная, что он не любит ничего печального, как могла, скрывала своё горе.

Благодетельное время, — исцелитель боли, — залечило материнскую сердечную рану, и любовь возместила потерю вторым сыном. Безгранична была радость родителей появлению на свет наследника рода. Счастливый граф устроил банкет, пригласив на него всех соседей, и кубок радости за здоровье новорождённого беспрерывно переходил из рук в руки, от хозяина и его гостей до привратника. Мать не выпускала ребёнка из рук, стараясь, как могла, удержаться от сладкого сна. Но, когда силы природы начали всё же одерживать верх, она сняла с шеи золотую цепочку, обмотала одним её концом тельце мальчика, а другой конец прикрепила к руке. Потом осенила себя и ребёнка святым крестом, против которого оборотень был бессилен, и скоро ею овладел неодолимый сон. Но едва первый утренний луч пробудил её ото сна… О горе! Её милый мальчик исчез. В ужасе, она, как и в первый раз, закричала:

— Няня, куда вы положили моё дитя?

И няня опять ответила:

— Благородная госпожа, маленький господин у вас на руках.

Взглянув на золотую цепь, обвитую вокруг её руки, Матильда заметила, что одно её звено перерезано надвое острыми стальными ножницами, и упала без чувств.

Няня подняла такой крик, что наверх сбежали все слуги. Граф Конрад, узнав о случившемся, пришёл в неописуемую ярость. Он обнажил свой рыцарский меч, намереваясь отрубить служанке голову.

— Подлая тварь! — загремел он страшным голосом. — Разве я не дал тебе тайный приказ не спать и дежурить всю ночь, не спуская с ребёнка глаз, чтобы чудовище опять не похитило его у спящей матери? Тогда бы ты своим криком подняла на ноги весь дом, и мы прогнали бы оборотня. Теперь спи вечным сном, соня!

Женщина упала перед ним на колени.

— Милостивый господин, — взмолилась она, — ради всего святого, убейте меня сейчас же, чтобы я унесла в могилу тайну постыдного дела, которое видели мои глаза и которую не заставит меня открыть ни приказ, ни награда, разве только вырвет пытка. Граф удивился.

— Что за постыдное дело видели твои глаза? — спросил он. — Неужто, оно так черно, что твой язык отказывается говорить о нём. Признавайся лучше без пытки как честная служанка, что тебе известно?

— Господин, — вздохнула женщина, — зачем вам знать о своём несчастье? Пусть лучше ужасная тайна будет погребена вместе со мной в сырую могилу.

Эти слова только ещё больше разожгли любопытство графа. Он провёл женщину в потайную комнату и там угрозами и посулами вынудил её наконец открыть то, о чём ему лучше было бы не знать.

— Да будет вам известно, господин, что ваша супруга — мерзкая колдунья, — продолжила нянька. — Но она безмерно любит вас и, ради любви, не щадит даже собственный плод, из которого приготовляет средство, позволяющее ей сохранять красоту и вашу благосклонность. Ночью, когда все уже спали, ваша супруга притворилась, будто задремала. Не знаю почему, я сделала то же самое. Вскоре она окликнула меня по имени, но я не ответила и начала храпеть. Тогда она, решив что я крепко сплю, быстро села в кровати, взяла ребёночка, прижала его к груди, нежно поцеловала, и вдруг до меня донеслись произнесённые шёпотом, но хорошо различимые в ночной тишине, слова: «Сын любви, только ты можешь мне помочь. Ступай к своему братцу, маленькое невинное создание, а я из девяти трав и твоих косточек приготовлю чудодейственное питьё, которое не даст увянуть моей красоте и сохранит любовь твоего отца». Сказав это, она вынула из волос бриллиантовую шпильку, острую как кинжал, и быстро проткнула ею сердце ребёночка. Потом дала крови немного стечь и, когда тельце перестало трепетать, положила его перед собой, взяла мускусное яблоко и, пробормотав несколько слов, открыла его крышку. Оттуда, как из смоляной бочки, полыхнуло яркое огненное пламя и в несколько мгновений поглотило тельце мальчика. Пепел и косточки она аккуратно собрала в коробку и задвинула её под кровать. После этого испуганным голосом, будто только что проснулась, крикнула: «Няня, куда вы положили моего ребёночка?!», и я, всё ещё находясь под впечатлением её колдовства, содрогаясь от страха, ответила: «Госпожа, маленький господин у вас на руках». Тогда она притворилась, будто поражена безутешным горем, а я выбежала из комнаты и стала звать на помощь. Вот, строгий господин, что это за постыдное дело, которое вы принудили меня открыть вам. В подтверждение своих слов, я готова взять голой рукой раскалённый железный прут и пронести его по двору замка трижды, туда и обратно.

Рыцарь Конрад стоял неподвижно будто окаменелый, не в силах произнести ни слова. Наконец, овладев собой, он сказал:

— Что до испытания огнём, с целью наложить печать правды на твои слова, то я и без того верю и чувствую, что всё было так, как ты рассказала. Спрячь поглубже в своём сердце эту ужасную правду и не выдавай её ни одному человеку, даже попу на исповеди. Я куплю для тебя индульгенцию у аугсбургского епископа, чтобы этот грех не засчитывался тебе ни на этом, ни на том свете. Сейчас, не подавая виду, что мне всё известно, я войду к этой змее, а ты притаись и наблюдай. Как только я начну обнимать и утешать её, незаметно вытащи из-под кровати коробку с косточками и потихоньку передай её мне.

Со слегка омрачённым лицом и опечаленным взором, но твёрдой и мужественной походкой, граф вошёл в покои супруги. Она встретила его молча, невинным взглядом очень грустных глаз. Её лицо, подобное ангельскому лику, и этот взгляд погасили вспыхнувшие было в сердце рыцаря ярость и гнев; дух мести сменился состраданием и сожалением. Конрад нежно прижал несчастную женщину к груди, и она залилась неудержимыми слезами. Он ласково утешал её, торопясь поскорее покинуть ужасное место. Няня между тем сделала всё, что ей было приказано, и незаметно передала графу страшную коробку с костями. Теперь ему предстояло решить, что делать с мнимой колдуньей. После долгой душевной борьбы, он наконец придумал способ, как избавиться от неё.

Граф сел на коня и поехал в Аугсбург, предварительно приказав дворецкому:

— Когда на девятый день госпожа, выйдя из своих покоев, захочет принять баню, заприте за ней снаружи дверь на засов и раздуйте огонь так, чтобы она задохнулась от жары и умерла.

Дворецкий выслушал приказ с большим сожалением, ибо все слуги знали графиню Матильду как ласковую и добрую хозяйку, но возражать рыцарю не посмел.

На девятый день графиня приказала истопить баню. Она надеялась, что её супруг недолго пробудет в Аугсбурге и хотела к его возвращению уничтожить все следы послеродового периода. Когда Матильда вошла в баню, воздух дрожал от сильной жары. Она сделала шаг назад, но сильная рука втолкнула её обратно. Тотчас же дверь снаружи захлопнулась, и кто-то запер её снаружи на засов. Напрасно она звала на помощь, — никто не слышал её.

Огонь в печи разожгли так, что она раскалилась докрасна. Графиня догадалась, в чём дело, и приготовилась умереть. Только постыдное подозрение, тяготевшее над ней, мучило её душу больше, чем позорная смерть. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, Матильда вытащила из волос серебряную шпильку и написала на белой стене слова: «Прощай, Конрад! Я готова умереть по твоему приказу, но я невиновна!» Силы покинули её, она упала на скамью, и началась предсмертная агония.

Но когда приближается роковой час разрушения, природа невольно стремится вовремя предотвратить его. Охваченная страхом, задыхаясь от удушливой жары, несчастная женщина в предсмертных муках металась на своём ложе, когда вдруг на пол выпало её мускусное яблоко, которое у неё всегда было с собой. Поспешно схватив его, Матильда позвала:

— О крёстная Русалка, если это в твоих силах, освободи меня от этой позорной смерти и докажи мою невиновность!

Она сильно нажала на крышку, и из мускусного яблока поднялся плотный туман, распространившийся по всему помещению. Графиня ощутила приятную прохладу. То ли водяные пары из скалистого грота поглотили жару, то ли фрау крёстная в силу антипатии наяды к огню победила своего извечного врага, — так или иначе, жара спала, а вместе с ней исчез и страх. Туман собрался в облако, которое, сгущаясь, приняло очертания женской фигуры. Матильда, к несказанной своей радости, увидела перед собой преисполненную любви нимфу и на руках у неё нежного младенца в крестильной рубашке; старший мальчик держался за её руку и был одет в свободное платье, подпоясанное розовым кушаком.

— Здравствуй, милая Матильда! — радостно приветствовала её нимфа. — Хорошо, что ты сберегла третье желание и не употребила его так же легкомысленно, как первые два. Вот свидетели твоей невиновности, перед которыми бессильна чёрная клевета, чуть было не навлёкшая на тебя беду. Несчастливая звезда твоей жизни склонилась к закату. Отныне мускусное яблоко не будет больше исполнять твои желания. Но я хочу тебе открыть тайну твоей печальной судьбы. Знай, виновница всех твоих несчастий — мать графа Конрада. Этой гордой женщине ваша свадьба была словно удар кинжала в сердце. Она не могла допустить, чтобы её сын женитьбой на кухарке опозорил свой благородный род. Мать не раз посылала ему проклятья и грозила отречься от него. Все её помыслы были устремлены на то, чтобы навредить тебе, хотя твоему мужу всегда удавалось помешать злым намерениям. Тогда, пообещав большую награду, мать подговорила лицемерную няньку дождаться, когда ты уснёшь, выкрасть твоего первенца и, как щенка, бросить его в воду. По счастливой случайности, та выбрала для этого воды моего источника под скалой. Я с любовью приняла мальчика и ухаживала за ним, как мать. Точно так же оставила она мне и второго сына моей любимой Матильды. Эта лживая нянька и была твоей обвинительницей. Она убедила графа, что ты колдунья, и что будто бы саламандрово пламя мускусного яблока, тайну которого ты должна была бы бережно хранить, поглотило мальчиков, чей пепел якобы нужен был тебе для приготовления любовного напитка. Злодейка подсунула твоему мужу коробку, наполненную голубиными и куриными косточками. Приняв их за останки детей, он приказал в его отсутствие удушить тебя в бане. Сейчас твой супруг, полный раскаяния и решимости отменить, если ещё не поздно, жестокий приказ, спешит из Аугсбурга сюда, хотя и продолжает считать тебя виновной. Через несколько часов, очищенная от подозрений, ты прильнёшь к его груди.

Нимфа поцеловала Матильду в лоб и, не дожидаясь ответа, окуталась плотным туманом и исчезла.

Тем временем слуги графа, услыхав внутри бани едва различимые человеческие голоса, подумали, что графиня ещё жива, и вновь принялись разжигать погасший было огонь. Но все их усилия были напрасны, — пламя было таким слабым, будто печь топили не дровами, а снегом. Вскоре приехал граф Конрад и обеспокоено спросил, что с его супругой. Слуги доложили, что они хорошо растопили баню, но огонь внезапно погас и, надо полагать, графиня не умерла. Обрадованный граф подошёл к двери и крикнул в замочную скважину:

— Матильда, ты жива?

— Дорогой супруг, я жива и дети мои тоже!

В восторге от этих слов, нетерпеливый граф велел вышибить дверь, так как ключей под руками не оказалось, и, вбежав внутрь, упал к ногам супруги, орошая её незапятнанные руки слезами раскаяния.

Весь дом ликовал, когда он вывел её и прелестных детей из этой ужасной камеры смерти. Матильда рассказала мужу всё, что узнала о гнусной клевете и о похищении детей, и граф Конрад тот же час приказал схватить подлую няньку и запереть её в бане. Когда огонь в печи разгорелся, дым взвился высоко вверх, и чёрная душа этой ведьмы растворилась в нём без остатка.