Нарушение морских коммуникаций по опыту действий Российского флота в Первой мировой войне (1914-1917)

При исследовании боевой деятельности флота Черного моря на коммуникациях противника представляется целесообразным в целом придерживаться периодизации, предложенной в 1951 г. И. А. Козловым и ставшей традиционной в отечественной историографии[928]. В течение первого периода, с начала военных действий против Турции в октябре 1914 г. до конца лета 1915 г., Черноморский флот вел эпизодические действия на сообщениях противника. Второй период, с сентября 1915 г. до июля 1916 г., характеризовался переходом от малоэффективных эпизодических к систематическим действиям на неприятельских коммуникациях. Наконец, в третьем периоде (с августа 1916 г. до окончания военных действий в декабре 1917 г.), флот перешел к высшей форме борьбы на коммуникациях — блокаде Босфора.

Вместе с тем, безусловно признавая методологическую состоятельность приведенной периодизации, мы полагаем уместным выделить в каждом из перечисленных периодов определенные этапы, исходя при этом из изменения наряда сил, привлекаемых к действиям на сообщениях противника, и эволюции форм и способов действий на коммуникациях.

3.1. КРАТКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА КОММУНИКАЦИЙ ПРОТИВНИКА В ЧЕРНОМ МОРЕ

Османская империя к 1914 г. располагала 137 коммерческими судами суммарной грузовместимостью 108 тыс. брт. Оттоманский грузовой флот был представлен в подавляющем большинстве малотоннажными судами (в среднем 800 брт), пароходов вместимостью более 1000 брт имелось всего 27[929]. Кроме того, весьма значительная часть каботажных перевозок осуществлялась маломерными парусными судами («магонами»). Известно, что в 1911 г. в Турции насчитывалось 963 парусных судна водоизмещением более 50 т (суммарный тоннаж 206 тыс. т)[930], общее же количество малотоннажных парусников исчислялось многими тысячами[931]. Неспособность Турции создать и содержать крупный современный грузовой флот привела к тому, что около 80 % перевозок — как внешнеторговых, так и каботажных — осуществлялось судами иностранных владельцев. Помимо всего прочего, с началом военных действий турки лишились 68 судов, своевременно не возвращенных на родину и захваченных противником[932]. Впрочем, это потери были в значительной мере компенсировано тем, что в водах Османской империи осталось 19 германских и пять австро-венгерских пароходов суммарной грузовместимостью 83 тыс. брт[933], которые впоследствии интенсивно использовались турецкими властями.

По Черному морю пролегали две основные экономические коммуникационные линии Турции: Босфор — Констанца и Босфор — «угольный» район.

Коммуникация, пролегающая вдоль румынского и болгарского побережья, питала Турцию вывозимыми из Констанцы нефтью и продовольствием, а также являлась одним из этапов маршрута транзитных поставок вооружения и военной техники из Германии и Австро-Венгрии.

Наибольшее хозяйственное значение имела трасса протяженностью около 130 миль, соединяющая устье Босфора с гераклийскими портами Зунгулдак, Козлу, Эрегли, Килимли и Парфени. Расположенные здесь копи давали основную часть добываемого в стране угля (в 1913 г. 827 тыс. т[934]), который доставлялся в Константинополь и другие потребительские центры исключительно морским путем. Важно иметь в виду, что уголь гераклийского бассейна являлся не только практически единственным источником топлива для промышленности, транспорта и военного флота, но и важным фактором социальной стабильности в столице Османской империи и прилегающем регионе, чрезвычайно бедном древесиной. «Не имея угля, население неминуемо обрекалось на значительные лишения, и, таким образом, к экономическому фактору присоединялся моральный, что, по примерам из истории Турции и, в частности, Константинополя, могло привести… к серьезным последствиям», — отмечал Н. В. Новиков[935]. Вероятно, автор имел в виду события, подобные свержению султана Селима III в мае 1807 г. в результате стамбульского голодного бунта, который в свою очередь был вызван блокадой Дарданелл эскадрой вице-адмирала Д. Н. Сенявина[936].

Вдоль черноморского побережья азиатской Турции пролегала и весьма протяженная (более 600 миль) линия снабжения сосредоточенной в Восточной Анатолии войсковой группировки. Отсутствие удовлетворительных сухопутных коммуникаций[937] превращало перевозки морем в единственный путь снабжения и пополнения войск и ставило их боеспособность в полную зависимость от устойчивости морских сообщений. Особенностью этой трассы являлось отсутствие на всем ее протяжении удобных и технически оснащенных портов. Причалами и оборудованием для обслуживания крупных судов располагали только Зунгулдак и Трапезунд, являвшийся основным портом снабжения армии на Кавказе. Поэтому погрузка и разгрузка судов производилась на открытых и незащищенных в навигационном отношении рейдах (единственным исключением в этом смысле являлся Синоп, однако он был удален от района военных действий в Восточной Анатолии более чем на 200 миль), что влекло за собой затягивание погрузочно-разгрузочных работ и, следовательно, снижение оборачиваемости тоннажа. Значительная протяженность трассы вдоль анатолийского побережья, отсутствие здесь пунктов базирования сил турецкого флота, ограниченное число удобных якорных стоянок, приглубый характер берегов облегчали русскому флоту действия по нарушению этой коммуникации.

3.2. ЭПИЗОДИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА НА НЕПРИЯТЕЛЬСКИХ СООБЩЕНИЯХ (октябрь 1914 г. — август 1915 г.)

Характер действий Черноморского флота на неприятельских коммуникациях в течение указанного периода был обусловлен, главным образом, совершенно недостаточным количеством современных надводных кораблей и подводных лодок с оперативным радиусом действия, позволяющим действовать у турецкого побережья в течение длительного времени. К 16 (29) октября 1914 г. моменту нападения германо-турецких морских сил на российские порты и началу военных действий против Турции — флот располагал только четырьмя турбинными эсминцами типа «Дерзкий», первые две подводные лодки типа «Морж» вступили в строй в марте — апреле 1915 г.[938]. Значительная протяженность анатолийской коммуникации и ее удаленность от Севастополя — главной базы Черноморского флота — серьезно затрудняли применение здесь устаревших линейных кораблей, крейсеров и «угольных» миноносцев; использование же малых подводных лодок исключалось вовсе.

«Явуз Султан Селим» и минный крейсер «Берк-И Сатвет». Стения, сентябрь 1914 г.

Однако главным фактором обстановки в этом районе, как и на театре в целом, являлась постоянная угроза со стороны современных быстроходных крейсеров «Гебен» и «Бреслау», которые, базируясь на Стению (на европейском берегу Босфора севернее Константинополя), могли отрезать русские корабли от Севастополя и уничтожить их (приложение 41). Последнее обстоятельство лишало командующего флотом адмирала А. А. Эбергарда возможности разделять силы хотя бы на непродолжительное время, поэтому в ноябре и декабре 1914 г. основной формой применения сил Черноморского флота являлись боевые действия («крейсерства») эскадры в полном составе в предпроливной зоне и на анатолийской коммуникации турок, в ходе которых уничтожались неприятельские грузовые суда и наносились артиллерийские удары по турецким портам. Оперирующая в южной части театра эскадра выполняла и функции сил оперативного прикрытия в отношении корабельных групп, осуществлявших постановки активных минных заграждений.

Дивизия линейных кораблей Черноморского флота

В этом смысле наиболее показателен поход 22–25 октября (4–7 ноября), в ходе которого эскадра под флагом адмирала А. А. Эбергарда (пять линкоров, три крейсера и два дивизиона эсминцев) поставила первое в предпроливной зоне минное заграждение, нанесла артиллерийский удар по Зунгулдаку (повреждены пароход-угольщик «Бейкоз» (1188 брт) и буксиры «Дофен» и «Эоле»), уничтожила в море военные транспорты «Митхат Паша» (4455 брт), «Безм-И Алем» (4523 брт) и пароход «Бахрие Ахмер» (3603 брт) с грузом военного снаряжения[939] и при возвращении в базу успешно выдержала жестокий шторм[940].

Детали этого похода освещены нами в одной из публикаций[941], поэтому здесь обратим внимание лишь на весьма показательный факт отсутствия при группе ценных турецких транспортов сил непосредственного охранения и оперативного прикрытия. Известно, что необоснованное решение об отправке судов принимал лично Энвер-паша, который, как справедливо заметил глава германской военной миссии генерал О. Лиман фон Сандерс, имел склонность к «фантастическим идеям»[942]. Однако это решение сухопутного начальства, как это ни парадоксально, вполне соответствовало взглядам командующего германо-турецким флотом контр-адмирала В. Сушона на проблему обеспечения безопасности морских перевозок. В докладной записке, представленной в главную квартиру 25 октября (7 ноября), командующий германо-турецким флотом свой главной задачей назвал «оборону морских проливов», однако было очевидно, что образ действий, принятый русским флотом в первые месяцы войны, выдвигал на первый план проблему обороны морских сообщений. Для ее решения В. Сушон намеревался «удерживать неприятеля на таком расстоянии от Босфора, чтобы обеспечить доставку в него морскими путями угля из Гераклии и разных грузов из румынских и болгарских портов»[943].

Энвер-паша

В. Сушон

Нетрудно заметить, что этот документ содержит явное внутреннее противоречие. Так, командующий планировал строить оборону своих коммуникаций по зональному принципу, прикрывая быстроходными крейсерами сразу всю анатолийскую коммуникацию, вместо организации непосредственного охранения каждого конвоя или крупного транспорта на переходе морем (объектовый принцип). При этом не вполне ясно, каким образом «Гебену» и «Бреслау» надлежало «удерживать» русских на значительном расстоянии от устья пролива, если, в соответствии с первым пунктом меморандума, обоим крейсерам следовало находиться в Босфоре в готовности дать отпор неприятелю, намеревающемуся «вернуть крест на Святую Софию». Вообще, в первые дни ноября 1914 г. В. Сушон имел весьма приблизительное представление о характере и перспективах военных действий в Черном море и, как явствует из содержания доклада, пока не сумел внятно определить приоритетность возникших перед ним задач и тем более выработать адекватные обстановке способы их решения. В этом контексте трагический для турок исход попытки самостоятельного перехода в Трапезунд трех крупных транспортов выглядит вполне закономерным.

Убедившись в том, что «транспорты, не обеспеченные флотом, неизбежно должны уничтожаться неприятелем»[944], контр-адмирал В. Сушон вынужден был привлекать к обеспечению войсковых перевозок главную ударную силу оттоманского флота — линейный крейсер «Гебен». Первый такой случай зафиксирован 23–26 ноября (6–9 декабря) 1914 г., когда «Явуз Султан Селим» под флагом командующего флотом в сопровождении минных крейсеров «Берк-И Сатвет» и «Пейк-И Шевкет» осуществлял оперативное прикрытие конвоя в составе крейсера «Меджидие», пароходов «Акдениз» (5062 брт) и «Шам» (3662 брт), военного транспорта «Махмуд Шевкет Паша» (2690 брт) и госпитального судна «Гюльхинал». Конвой благополучно перевез из Босфора в Трапезунд два батальона пехоты, сотню кавалерии, около 500 штрафников, две батареи горных орудий, а также военное снаряжение и несколько верблюдов для иррегулярных формирований, действующих в районе реки Чорох[945]. Германский же пароход «Дериндие» (3373 брт), вышедший из Босфора без охранения по указанию верховного командования вопреки протестам командующего флотом, 1 (14) декабря на траверзе Териболу был потоплен эсминцами 1-го дивизиона капитана 1 ранга М. П. Саблина[946], что стало лишней иллюстрацией авантюризма решений Энвер-паши о перевозках морем, не обеспеченных силами флота. Вместе с тем, применение «Гебена» и «Бреслау» для прикрытия и охранения транспортных судов было чревато потерей боеспособного ядра германо-турецкого флота, что стало очевидным уже в ходе второго выхода линейного крейсера для прикрытия транспортов с войсками: 13 (26) декабря 1914 г. у входа в Босфор «Гебен» дважды подорвался и получил тяжелые повреждения на минном заграждении, поставленном отрядом заградителей контр-адмирала Н. Г. Львова пятью сутками ранее[947].

Оказались необоснованными и надежды В. Сушона на пресечение активной деятельности русского флота путем нанесения внезапных ударов по эскадре Черноморского флота в расчете на встречу с частью ее сил. Так, получив 4 (17) ноября сведения о бомбардировке Трапезунда, командующий германо-турецким флотом с «Гебеном» и «Бреслау» выдвинулся к побережью Крыма «с намерением встретиться с русским флотом на вероятном его обратном пути к Севастополю и, в случае удачного стечения обстоятельств и при наличии превосходства в силах над противником, атаковать его по частям»[948]. Однако адмирал А. А. Эбергард по обыкновению держал свои силы сосредоточенно, и в ходе боя у мыса Сарыч 5 (18) ноября 1914 г., приведшего лишь к повреждениям «Гебена» и русского линкора «Евстафий», неприятель успеха не добился[949].

М. П. Саблин

В кампанию 1914 г. основные силы Черноморского флота шесть раз выходили на неприятельские сообщения и находились в море 26 суток из 64 (коэффициент оперативного напряжения 0,41), пройдя 4757 миль. В то же время, вследствие 250 — 300-мильного удаления главной базы от неприятельского побережья, непосредственно в районах боевого предназначения эскадра находилась не более 20 суток[950] (коэффициент оперативного использования — 0,31). Кроме того, эффективность действий на сообщениях противника снижалась отсутствием систематической оперативной разведки на театре. Командование флота для организации таковой силами не располагало и вынуждено было планировать свои действия на основе недостоверных или устаревших данных, поступающих из МГШ и дипломатических источников[951].

В целях повышения результативности воздействия на коммуникации противника командование флота комбинировало «крейсерства» основных сил с иными формами действий. Речь, прежде всего, идет о постановке активных минных заграждений в предпроливной зоне и на подходах к анатолийским портам Минирование устья пролива способствовало решению целого комплекса задач затруднялась транспортировка угля из гераклийского района, нарушалось снабжение войсковой группировки на Кавказе, создавалась угроза германо-турецким крейсерам при их развертывании в Черное море и повышалось напряжение сил оттоманского флота, не имевшего современных средств противоминной обороны. Активные минные заграждения, таким образом, с одной стороны, нарушали неприятельские морские сообщения, с другой — обеспечивали корабельные силы от возможного противодействия со стороны крейсеров и миноносцев противника.

До конца 1914 г. Черноморский флот выполнил шесть активных минных постановок. В ночь на 24 октября (6 ноября) эсминцы 1-го дивизиона капитана 1 ранга М. П. Саблина «Гневный» (брейд-вымпел начальника дивизиона, командир капитан 2 ранга В. Н. Черкасов), «Беспокойный» (капитан 2 ранга А. В. Зарудный), «Пронзительный» (капитан 2 ранга В. Н. Борсук) и «Дерзкий» (капитан 2 ранга Э. С. Молас) выставили первое заграждение из 190–195 мин[952] в одну линию длиной около 4,5 миль[953]. Встречающаяся в литературе и документах оценка этого заграждения как «слабого» и «недостаточно удачного в тактическом отношении»[954] едва ли состоятельна, так как именно на нем 20 декабря 1914 г. (2 января 1915 г.) подорвался и выбыл из строя до конца войны минный крейсер «Берк-И Сатвет» (бинбаши[955] Решит Хасан, германский командир — обер-лейтенант цур зее Г. фон Меллентин) и, по всей вероятности, погиб 6 (19) ноября 1914 г. минный заградитель «Нилуфер» (капитан-лейтенант резерва С. Цедерхольм)[956]. «Гебен», а затем и «Бреслау» (13 (26) декабря 1914 г. и 5 (18) июля 1915 г. соответственно) получили повреждения на заграждении (около 585 мин двумя ломаными линиями общей протяженностью около 22 миль), выставленном заградителями «Великая княгиня Ксения» (флаг начальника отряда заградителей, командир лейтенант М. И. Бужинский), «Великий князь Константин» (старший лейтенант Д. Г. Андросов), «Цесаревич Георгий» (старший лейтенант Н. К. Чайковский) и «Великий князь Алексей» (лейтенант Н. Г. Виноградский) 8 (21) декабря 1914 r.[957].

«Цесаревич Георгий» в Севастопольской бухте

Отметим, что обе постановки были проведены без надежного навигационного обеспечения, что повлекло за собой закрытие обширного района для плавания своих кораблей и самовзрывы части мин, поставленных на глубинах, превышавших запланированные. Наконец, конфигурация заграждений (линии, почти параллельные береговой черте) и их значительное удаление от устья пролива (в первом случае около 14 миль, во втором — до 23 миль) не позволило им сыграть решающую роль в нарушении морских перевозок, осуществляющихся преимущественно вдоль берега.

Мины образца 1912 г. на палубе заградителя

Наряду с минными постановками перед Босфором, четыре заграждения было выставлено у портов анатолийского побережья. В ночь на 5 (18) ноября «Великий князь Константин» поставил 123 мины линией (дугой) протяженностью 2,5 мили перед Трапезундом и 77 мин (2,7 мили) перед Платаной. В ту же ночь минзаг «Великая княгиня Ксения» (лейтенант М. М. Четверухин) поставил 80 мин (1,5 мили) у Уние и 120 мин (1,5 мили) у Платаны[958].

Наиболее сложной задачей оказалось нарушение коммуникации, связывавшей устье Босфора с портами гераклийского «угольного» района. Небольшая протяженность пути Зунгулдак — Босфор позволяла турецким судам проходить его в течение одной ночи, вследствие чего эпизодическое появление здесь русских кораблей не могло привести к недопущению перевозок. Поэтому российское командование предприняло попытку парализовать работу главного порта «угольного» района — Зунгулдака.

Однако опыт первой же «бомбардировки» угольных объектов Зунгулдака 24 октября (6 ноября) показал, что корабельная артиллерия способна нанести урон портовому оборудованию и подъездным путям, однако сами копи, расположенные в большинстве своем в складках местности и на противоположных от моря склонах гор, оставались практически неуязвимыми[959]. Поэтому к исходу второго месяца войны с Турцией командование флота, сделав вывод о невозможности сорвать добычу угля[960], склонилось к идее решить проблему недопущения вывоза топлива из Зунгулдака наиболее радикальным способом — затоплением брандеров на выходном фарватере[961]. «Закупорку» гавани предполагалось скомбинировать с очередным обстрелом порта и угольных сооружений.

В состав сформированного для решения этой задачи корабельного отряда были включены линкор «Ростислав» и посыльное судно «Алмаз» (задачи: прикрытие брандеров на переходе, при необходимости подавление береговых батарей на подходах к Зунгулдаку), четыре миноносца 6-го дивизиона (задачи: охранение брандеров на переходе, затем снятие их команд) и собственно брандеры «Атос», «Олег», «Эрна» и «Исток». Командование отрядом было возложено на командира «Ростислава» капитана 1 ранга И. С. Кузнецова, последнему был подчинен командующий отрядом брандеров капитан 2 ранга С. В. Евдокимов. Однако вследствие просчетов в подготовке и проведении операции, штормовой погоды, а также энергичного противодействия крейсера «Бреслау» (корветтен-капитан П. Кеттнер) утром 11 (24) декабря все четыре парохода были затоплены экипажами в открытом море[962].

Опыт неудавшейся «закупорки» Зунгулдака показал, что при подготовке действий такого рода необходима тщательная заблаговременная подготовка сил (подготовка брандеров к совместному плаванию, организация их обороны на переходе морем, связи и т. п.): в данном случае таковая не проводилась вовсе, капитан 1 ранга И. С. Кузнецов вступил в командование отрядом уже после выхода кораблей и судов в море. Командование флота, построившее свой замысел на использовании фактора внезапности[963], не провело предварительной разведки района. Только в ночь на 11 (24) декабря, то есть за несколько часов до планируемой «закупорки» гавани, для вскрытия обстановки (в терминах того времени — «освещения района») к Зунгулдаку были направлены эсминцы «Стремительный» (брейд-вымпел начальника 6-го дивизиона капитана 2 ранга К. В. Мордвинова), «Сметливый», «Свирепый» и «Строгий». Однако в условиях плохой видимости миноносцы не смогли отыскать неприятельский порт, при повторном приближении к берегу подверглись обстрелу береговой артиллерии, а на рассвете 12 (25) декабря — также безрезультатно — крейсера «Бреслау»[964]. Пренебрежение разведывательным обеспечением сил не позволило выявить наличие в Зунгулдаке четырех установленных в ноябре береговых батарей, исключавших подход брандеров вплотную к входу в гавань, и выделить достаточные силы для их подавления.

И. C. Кузнецов

С. В. Евдокимов

Начало 1915 г. ознаменовалось скандалом в ставке, вызванным «истерической» (выражение Д. В. Ненюкова[965]) телеграммой наместника на Кавказе графа И. И. Воронцова-Дашкова от 20 декабря 1914 г. (2 января 1915 г.) о якобы имевшей место перевозке морем на театр военных действий 1-го турецкого корпуса[966]. В тот же день великий князь Николай Николаевич, не потрудившись выявить степень достоверности этой информации, отреагировал на сообщение наместника весьма несдержанной телеграммой в адрес А. А. Эбергарда, в которой, в частности, отметил, что «переброска первого турецкого корпуса Черным морем поставила неожиданно войска Кавказской армии в затруднительное положение», и повелел командующему флотом «принять все меры, дабы впредь никаких неожиданных высадок в пределах Черного моря не повторялось»[967]. В ответ адмирал А. А. Эбергард направил в ставку пространный рапорт, где подробно изложил трудности, с коими сталкивался флот при действиях на сообщениях противника (приложение 42). Комфлот доложил главковерху, что выполнение его директивы неизбежно приведет к скорому выходу из строя значительного числа кораблей и, следовательно, поставит под сомнение успех десантной операции у Босфора и «может дать неприятелю возможность использовать невыгодную для нас обстановку для нанесения нам решительного удара»[968].

Однако резоны А. А. Эбергарда не нашли понимания у главковерха. 4 (17) января 1915 г. великий князь Николай Николаевич через начальника своего штаба генерала от инфантерии Н. Н. Янушкевича подтвердил, по существу, прежние свои директивы (приложение 43). Флоту предписывалось не допустить высадки неприятельских десантов, а также «воспрепятствовать» снабжению морем войск противника в Восточной Анатолии[969]. На важность последней задачи обратил внимание комфлота и начальник штаба Кавказской армии генерал от инфантерии Н. Н. Юденич, который в телеграмме от 14 (27) января обрисовал состояние войск после Саракамышской операции и от имени главнокомандующего армией просил А. А. Эбергарда «прервать на две — три недели совершенно сообщение турецкой армии морем, не допуская провоза войск и припасов, дабы дать этим возможность устроиться нашим войскам»[970].

Поскольку в январе и феврале 1915 г. ни поставленные верховным командованием задачи, ни обстановка на неприятельских сообщениях и на театре в целом принципиальных изменений не претерпели, что, кстати, вполне осознавали в ставке (приложение 44), комфлот не имел возможности изменить характер действий на коммуникациях противника. Основной формой применения сил оставались крейсерства эскадры у неприятельского побережья. Во исполнение повелений главковерха, сформулированных в ходе обмена телеграммами по поводу вышеупомянутого обращения наместника на Кавказе[971], адмирал A. А. Эбергард сосредоточил основные усилия на нарушении воинских перевозок у побережья Лазистана с целью содействия войскам Кавказской армии и вынужден был довести напряжение сил эскадры до предельной величины. В январе эскадра провела в море 19 суток и прошла свыше 4500 миль[972], а из 48 суток первых полутора месяцев 1915 г. основные силы флота находились в море 39 (около 80 % времени), совершив семь боевых походов средней продолжительностью шесть суток[973].

Как и в предыдущей кампании, попытки неприятеля, ослабленного тяжелыми повреждениями «Гебена» на минах 13 (26) декабря 1914 г., оградить свои сообщения от воздействия русской эскадры успехом не увенчались. 20 декабря 1914 г. (2 января 1915 г.) В. Сушон принял решение о конвоирование корабельной группой (крейсера «Бреслау» и «Гамидие», минный крейсер «Берк-И Сатвет») под командой корветтен-капитана П. Кеттнера транспорта «Йешилирмак» (865 брт), следовавшего в Зунгулдак с грузом военного снаряжения. Однако уже на выходе из Босфора «Берк-И Сатвет» подорвался на мине, что заставило противника отказаться от проводки судна[974].

Существенным фактором, снижавшим эффективность действий по нарушению неприятельских сообщений, оставалась слабость разведывательного обеспечения. Так, 21 декабря 1914 г. (3 января 1915 г.) эскадра вышла к побережью Анатолии для уничтожения семи неприятельских транспортов, которые, по полученным из МГШ сведениям, вышли из Босфора в направлении Трапезунда, имея на борту пехотную дивизию турок[975]. Однако эта информация, как и большинство подобных сообщений, оказалась недостоверной. Комфлот принял решение провести поиск вдоль всего анатолийского побережья до Батума, и только на обратном пути, в районе Синопа, крейсер «Память Меркурия» и эсминцы потопили пароход «Мария Розетта» (759 брт) с грузом нефти[976].

Забегая вперед, отметим, что к осени 1915 г. поступление достоверной развединформации в штаб флота прекратилось вовсе, и А. А. Эбергарду предоставлялись лишь сведения, охарактеризованные им как «сенсационные слухи, очевидно, сильно преувеличенные, из греческих источников, которые достаточно всем известны по своей фантастичности»[977] (приложение 45). В этих условиях штаб флота вынужден был изыскивать способы вскрытия обстановки на коммуникациях неприятеля своими силами и, в частности, активнее применять в разведывательных целях группы (до дивизиона) эсминцев (главным образом, типа «Дерзкий»)[978], что, по обоснованному мнению И. А. Козлова, «повысило эффективность действий эскадры по сравнению с 1914 годом»[979].

С начала года до получения директивы ставки от 6 (19) февраля, которая определила главной задачей флота содействие действовавшим в районе Дарданелл силам союзников, было уничтожено четыре парохода суммарной грузовместимостью 7244 брт и около 120 парусно-моторных судов[980].

Крейсер «Память Меркурия»

Появление на повестке дня в феврале 1915 г. десантной операции в районе Босфора[981] заставило А. А. Эбергарда поставить перед верховным командованием, руководством Морского министерства и внешнеполитическим ведомством вопрос о временном базировании сил на болгарский порт Бургас, удаленный от устья Босфора приблизительно на 100 миль. Очевидно, что этой мерой командование флота рассчитывало не только создать необходимые условия для десантных действий, но и повысить эффективность блокады пролива благодаря троекратному сокращению глубины оперативного развертывания сил. О необходимости организовать «промежуточную базу» сил флота в Бургасе комфлот проинформировал и командира назначенного в качестве десанта 5-й Кавказского корпуса генерал-лейтенанта Н. Л Истомина, прибывшего в Севастополь «для совместного обсуждения плана операций» в первых числах марта (ст. ст.)[982].

«Крайняя необходимость» базирования на Бургас с оперативной точки зрения не вызывала сомнений ни у императора, ни у главковерха, ни у морского министра, однако нейтральный статус Болгарии заставил поставить этот вопрос на обсуждение руководителей заинтересованных ведомств (приложение 46). Решающую роль сыграла позиция МИД, не нашедшего возможности решить проблему дипломатическим путем[983] (приложение 47). Надо полагать, что сыграло роль и отрицательное отношение союзников к идее силового давления на Болгарию, которое шеф форин-офис сэр Э. Грей назвал «серьезной ошибкой, которая может привести даже к гибельным последствиям»[984].

В марте — мае 1915 г., когда задача нарушения коммуникаций противника отошла на второй план, уступив место содействию оперирующим в районе Дарданелл союзникам[985], основной формой применения сил на неприятельских сообщениях в юго-западной части моря оставались «крейсерства» основных сил флота, однако район их действий переместился из юго-восточной части театра к побережью «угольного» района и устью Босфора. Сужение блокируемой зоны и сосредоточение усилий в районе, являющимся узлом коммуникационных линий противника, облегчило поиск неприятельских судов, позволило повысить интенсивность и эффективность действий, практиковать разделение эскадры на тактические группы. Организовывались, в частности, самостоятельные поиски на прибрежных коммуникациях группами эсминцев с их оперативным прикрытием тяжелыми кораблями. Как и ранее, поисковые действия сочетались с артиллерийскими обстрелами неприятельских портов. В походе флота в юго-западную часть моря 14 (27) — 18 (31) марта в состав эскадры впервые был включен гидроавиатранспорт (по официальной классификации — посыльное судно) «Император Николай I» (капитан 2 ранга Л. И. Захарченко) с пятью самолетами[986]. Этим предполагалось повысить не только поисковые, но и ударные возможности группировки в части, касающейся разрушения портового оборудования и поражения находящихся в портах судов. В связи с ростом минной опасности в неприятельских водах в состав эскадры стали включаться корабельные тральные группы[987]. С марта по май 1915 г. флот совершил 12 боевых походов продолжительностью от трех до шести суток. Эскадра провела в море 57 суток, коэффициент оперативного напряжения, хотя и несколько уменьшился по сравнению с январем — февралем, оставался чрезмерно высоким — 0,62[988].

Весной 1915 г. к решению задачи нарушения коммуникаций противника впервые были привлечены подводные лодки. В течение трех месяцев «Нерпа» (старший лейтенант Б. В. Соловьев) и «Тюлень» (старший лейтенант П. С, Бачманов) совершили по пять боевых походов продолжительностью от четырех до девяти суток (коэффициенты оперативного напряжения — 0,33 и 0,37 соответственно), уничтожив восемь неприятельских парусников[989]. Если первоначально лодки применялись преимущественно позиционным способом, то в мае позиции стали расширяться в сторону Зунгулдака и в конечном счете охватывали значительную акваторию от устья Босфора до о. Кефкен и далее на восток. Это дает основания полагать, что к концу весны 1915 г. в действиях подводных сил наметился переход от позиционного использования лодок к крейсерству в ограниченном районе[990].

А. О. Гадд

Однако наличие в строю лишь двух «больших» лодок к середине апреля (н. ст.) привело командование флота к решению организовать самостоятельные действия на неприятельских коммуникациях тактических групп «нефтяных» эсминцев. Первый же выход «Пронзительного», «Гневного» и «Дерзкого» (капитан 2 ранга А. О. Гадд) под брейд-вымпелом начальника 1-го дивизиона капитана 1 ранга князя В. В. Трубецкого 1 (14) — 3 (16) апреля в «угольный» район принес впечатляющих успех: были потоплены пароходы «Дафни» (1321 брт), «Деспина» (714 брт), большой парусник «Авни Рабани» и 30 фелюг[991].

Ко второй половине мая (н. ст.) в действиях эсминцев приобрел определенные очертания способ последовательного обследования назначенного района группами по два — четыре корабля. 4 (17) — 6 (19) мая «Беспокойный» и «Дерзкий» осмотрели прибрежные воды от Констанцы до Босфора, 7 (20) — 9 (22) мая 1-й дивизион в полном составе («Беспокойный», «Дерзкий», «Гневный» и «Пронзительный») совершил крейсерство вдоль всего побережья юго-западной части моря от Констанцы до Зунгулдака, 14 (27) — 16 (29) «Беспокойный» и «Гневный» и 16 (29) — 18 (31) мая «Пронзительный» и «Беспокойный» осматривали «угольный» район[992]. Непосредственно к устью Босфора эсминцы не направлялись. Несмотря на перспективность этого района в смысле интенсивности судоходства противника, действия легких надводных сил без оперативного прикрытия были признаны командованием флота чрезмерно опасными, так как в предпроливной зоне повышалась вероятность встреч с быстроходными германо-турецкими крейсерами. Уместность этих опасений была подтверждена уже в ночь на 29 мая (11 июня), когда эскадренные миноносцы «Дерзкий» и «Гневный» вступили в бой с «Бреслау», в ходе которого «Гневный» от попаданий двух 105-мм снарядов[993] потерял ход и не был потоплен лишь благодаря тому, что командир крейсера корветтен-капитан Р. Мадлунг по «совершенно не поддающимся пониманию» причинам (выражение Н. А. Монастырева)[994] не воспользовался благоприятной обстановкой[995]. А 8 (21) сентября «Счастливый» (флаг начальника минной бригады контр-адмирала М. П. Саблина), «Дерзкий» и «Гневный» ушли от длившегося более полутора часов преследования «Гебеном» только благодаря 3 — 4-узловому преимуществу в скорости[996].

Эсминец «Счастливый» — флагманский корабль минной бригады

В течение мая (н. ст.) 1915 г. флот действовал в неприятельских водах особенно активно. Основные силы выходили на коммуникации противника с 18 апреля (1 мая) по 23 апреля (6 мая), с 24 апреля (7 мая) по 28 апреля (11 мая), с 30 апреля (13 мая) по 5 (18) мая и с 10 (23) по 13 (26) мая; группы эсминцев — с 4 (17) по 6 (19), с 7 (20) по 9 (22), с 14 (27) по 16 (29) и с 16 (29) по 18 (31) мая; подводные лодки (поочередно «Нерпа» и «Тюлень») — с 25 апреля (8 мая) по 30 апреля (30 мая), с 29 апреля (12 мая) по 6 (19) мая, с 7 (20) по 15 (28) мая и с 14 (27) мая по 21 мая (3 июня)[997]. Таким образом, воздействие разнородных сил на неприятельские коммуникационные линии в юго-восточной части моря приобрело непрерывный характер и приблизилось к собственно блокаде как высшей форме применения сил на морских сообщениях противника. Что же касается западной части театра, то рост объемов перевозок военной контрабанды из Констанцы, Варны и Бургаса в Босфор заставил командование флота организовать эпизодические осмотры этого района силами, выходившими в предпроливную зону и в «угольный» район.

С точки зрения развития способов действий на сообщениях противника характерен выход флота 18 апреля (1 мая) — 23 апреля (6 мая). Дважды обстреляв батареи Верхнего Босфора, эскадра нанесла артиллерийский и авиационный удары по Инаде и осмотрела легкими силами прилегающие к Босфору участки анатолийского и румелийского побережья. Русские причинили турецкому судоходству крупные потери, уничтожив десять судов (в том числе крупные пароходы «Некат» (1523 брт), «Йешилирмак» (865 брт), «Газа» (1496 брт) и «Гюзель Гирит» (1232 брт)), а итальянское судно «Амалия» (413 брт), уличенное в перевозке контрабанды из Румынии, было приведено в Севастополь[998].

Попытки противника противодействовать блокирующим силам русских своими надводными кораблями, приведшие, в частности, к бою между линейным крейсером «Гебен» и эскадрой Черноморского флота у Босфора 29 апреля (10 мая), не привели к успеху даже в условиях разделения наших главных сил — дивизии линейных кораблей вице-адмирала П. И. Новицкого — на две тактические корабельные группы, наличия «обузы» в виде легко уязвимых гидроавиатранспорта «Император Александр I» и партии траления, стесняющей маневрирование минной угрозы и близости неприятельской базы[999]. Это стало следствием высокого качества боевого управления со стороны комфлота и подчиненных ему флагманов и командиров, а также отменной тактической выучки и артиллерийской подготовки кораблей и соединений[1000].

Однако эксплуатация и без того не новой техники «на износ» (в мае основные силы флота находились в море 21 сутки[1001]) не замедлила сказаться на состоянии материальной части, и в конце месяца командующий вынужден был дать линкорам и крейсерам «несколько дней на неотложную переборку машин и чистку котлов»[1002]. В этой связи уместно вспомнить о том, что капитальный ремонт линкоров типа «Евстафий» планировался еще до начала войны, однако, как писал адмирал А. А. Эбергард, откладывался «вследствие двух Балканских войн, отчасти из-за сокращений в сметных ассигнованиях»[1003].

Приостановка выходов тяжелых кораблей была обусловлена и появлением в Черном море германских подводных лодок. Российское командование узнало об этом из документов, обнаруженных на турецком пароходе «Эдинджик» (786 брт), который 25 мая (7 июня) в районе Козлу был обнаружен эсминцем «Пронзительный» в ходе первого и единственного летом 1915 г. выхода эскадры к побережью неприятеля[1004] (приложение 48). Действительно, 23 мая (5 июня) в Константинополь пришла прорвавшаяся из Адриатики «UB8» обер-лейтенанта цур зее Э. фон Фойгта, 8 (21) июня за ней последовала «UB7» обер-лейтенанта цур зее В. Вернера, 5 (18) августа — «UC15» обер-лейтенанта цур зее А. фон Девитца, 24 августа (6 сентября) — «UC13» обер-лейтенанта цур зее И. Кирхнера и «UB14» обер-лейтенанта цур зее X. фон Хаймбурга[1005].

В силу этих обстоятельств командование флота вынуждено было с июня по сентябрь 1915 г. приостановить выходы тяжелых кораблей и возложить всю тяжесть борьбы с неприятельским судоходством на эсминцы и подводные лодки, организовав в ряде случаев их оперативное взаимодействие.

Боевые действия на сообщениях противника в этот период вели шесть подводных лодок, совершившие в общей сложности 20 походов в неприятельские воды («Нерпа» и «Тюлень» по шесть, «Морж» четыре, «Скат» — два, «Краб» и «Налим» — по одному). В район Босфора лодки выходили пятнадцать раз, к побережью «угольного» района — четыре, к о. Кефкен — один раз. Всего за четыре месяца одна или несколько подводных лодок находились в море 69 суток, то есть около 57 % времени. Как правило, лодки действовали одиночно, позиционным способом или способом крейсерства в ограниченном районе; зафиксировано лишь два парных выхода[1006].

Деятельность подводных сил заставила противника изменить режим судоходства: крупным транспортам разрешались переходы только в темное время суток, иногда выходы пароходов прекращались вовсе и перевозки осуществлялись малотоннажными парусниками. Расширялась сеть береговых сигнально-наблюдательных постов, увечилось число артиллерийских батарей, прикрывающих прибрежные коммуникации. Это затрудняло действия подводных лодок, лишенных возможности применять на мелководье торпедное оружие, попытки же использовать артиллерию зачастую срывались эффективным противодействием береговых батарей. Тем не менее с июня по сентябрь 1915 г. подводники пополнили боевой счет четырьмя турецкими грузовыми судами суммарной вместимостью 2887 брт, не считая многочисленных магонов[1007]. К исходу лета движение крупных турецких судов было практически свернуто.

Эсминцы за четыре месяца выходили в юго-западную часть моря 32 раза: в июне они находились на неприятельских коммуникациях 20 дней, в июле 25, в августе 17 и в сентябре 15, то есть 77 дней из 122 (63 % времени)[1008]. Сокращение количества выходов в августе и сентябре объясняется отвлечением кораблей минной бригады для зонального противолодочного обеспечения района Севастополя. Экстренный характер этих мероприятий был вызван прежде всего предстоящим вводом в строй новых линкоров, которые надлежало не только перевести в главную базу, но и обеспечить их испытания и боевую подготовку. Уже в июне в районе главной базы были усилены корабельные дозоры и началось применение в интересах противолодочной обороны эсминцев и авиации. Каждый выход линкора «Императрица Мария» для отработки задач боевой подготовки обеспечивался противолодочными мероприятиями, организованными как по зональному, так и по объектовому принципам. Так, 13 (26) — (15) 28 августа во время выхода на практические артиллерийские стрельбы противолодочное охранение корабля осуществляли, в числе других сил, восемь эскадренных миноносцев. Кроме того, с 11 (24) по 12 (25) августа 12 эсминцев под командованием контр-адмирала М. П. Саблина провели в районе стрельб контрольный поиск подводных лодок[1009].

Наиболее распространенным способом действий легких надводных сил на сообщениях противника в этот период становится крейсерство групп из двух — четырех эсминцев в назначенном районе (из 32 походов 27 были совершены группами по два — три корабля). Действия миноносцев затруднялись тем, что основная часть грузооборота противника осуществлялась на малотоннажных судах, двигавшихся вплотную к берегу и при необходимости легко укрывавшихся в устьях рек, прибрежной растительности или выбрасывавшихся на отмели. Это заставило А. А. Эбергарда 8 (21) июня обратить внимание начальника минной бригады на то, что «плавание должно располагаться возможно ближе к берегу ввиду того, что пароходы и парусники держатся под берегом»[1010]. В результате командиры эсминцев начали практиковать «обшаривание берегов» — тщательные осмотры мелководных бухт и устьев рек. С начала июля (н. ст.) применялись три способа действий: разновременно отдельными группами эсминцев в «угольной» (восточнее Босфора) и «нефтяной» (западнее Босфора) зонах, последовательно одной группой в обеих зонах и двумя группами одновременно в «угольной» и «восточной» зонах. Непосредственно перед Босфором миноносцы по-прежнему появлялись эпизодически из-за опасения соприкосновения с быстроходными крейсерами противника в дневное время.

Крейсер «Кагул» в штормовом море

В некоторых случаях командованием флота организовывались одновременные действия четырех — пяти групп по два эсминцев, при этом коммуникационная линия противника делилась на соответствующее количество участков. Поскольку «нарезанные» группам зоны находились на различном удалении от Севастополя, для одновременного прибытия в районы боевого предназначения группы выходили из базы в разное время. Данный способ являлся наиболее эффективным: достаточно сказать, что 20 июля (2 августа) восемь эсминцев уничтожили у побережья Анатолии около 450 парусных и парусно-моторных судов[1011]. Однако такой порядок действий не мог практиковаться регулярно из-за отвлечения кораблей для решения других задач и чрезмерно напряженного использования эсминцев, отражавшегося на состоянии их материальной части.

Для увеличения результативности артиллерийских ударов по портам и иным береговым объектам вместе с эсминцами иногда выходили крейсера. Однако отправка тихоходных кораблей этого класса к побережью противника была сопряжена с опасностью их уничтожения германо-турецким линейным крейсером. «Наши крейсера «Кагул» и «Память Меркурия», имея всего 20 узлов хода, сделаются неминуемой жертвой «Гебена», имеющего 27 узлов хода, если будут отпущены от флота далее 10–15 миль», — замечает по этому поводу Д. В. Ненюков[1012]. Поэтому летом 1915 г. крейсера привлекались к действиям на сообщениях противника лишь дважды: 4 (17) — 7 (20) июля «Кагул» (флигель-адъютант капитан 1 ранга С. С. Погуляев) выходил к побережью Румелии в сопровождении двух эсминцев 2-го дивизиона и пяти «угольных» миноносцев[1013], а 27 июля (9 августа) — 29 июля (11 августа) «Кагул» и «Память Меркурия» (капитан 1 ранга М. М. Остроградский) с пятью миноносцами 4-го и 5-го дивизионов оперировали у побережья «угольного» района[1014].

Панорама угольной гавани Зунгудака. Составлена из двух снимков, сделанных с русского эсминца в одном из походов 1915 г.

С точки зрения организации эффективного взаимодействия групп эсминцев между собой и с подводными лодками показательны действия наших сил в «угольном» районе в первых числах сентября (н. ст.). 20 августа (2 сентября) «Беспокойный» (капитан 2 ранга С. А. Берх) и «Гневный» вышли к гераклийскому побережью и обнаружили в гавани Зунгулдака три крупных транспорта. Учитывая, по опыту предшествовавших действий, что попытка атаки неприятельских судов в порту может быть отражена береговой артиллерией, командование флота приказало группе демонстративно отойти мористее и одновременно направило в район к западу от Зунгулдака эсминцы «Быстрый» (капитан 2 ранга Б. А. Быков) и «Пронзительный» под командованием начальника 1-го дивизиона капитана 1 ранга князя В. В. Трубецкого для перехвата судов на пути в Босфор. Расчет оправдался: после ухода «Беспокойного» и «Гневного» из видимости берега угольные транспорты «Сейхан» (3013 брт), «Иллирия» (1066 брт) и «Эрезос» (3022 брт) вышли в море, однако их сопровождали крейсер «Гамидие» (ярбай[1015] Васиф Мухиттин, германский командир — корветтен-капитан E. фон Коттвиц) и эсминцы «Нумуне-И Хамийет» (кидемли юзбаши[1016] Незир Абдулла) и «Муавенет-И Милийе» (кидемли юзбаши Хусейн Хилми)[1017]. В 06.50 23 августа (5 сентября) «Быстрый» и «Пронзительный», своевременно приблизившиеся к о. Кефкен, обнаружили неприятельский конвой и, несмотря на очевидное превосходство противника в силах, вступили в боевое соприкосновение с кораблями охранения. В ходе 50-минутного боя князь В. В. Трубецкой умелым маневрированием удерживал неприятеля на дистанциях около 70 каб, на которых противник мог ввести в дело только два 152-мм орудия крейсера. В результате российские миноносцы получили огневое превосходство и оттеснили неприятельские боевые корабли от транспортов, «Гамидие» получил четыре попадания 102-мм снарядами[1018]. После выхода из строя обеих 6-дюймовых пушек турецкого крейсера корабли противника, бросив охраняемые суда, ушли в Босфор. Капитан 1 ранга князь В. В. Трубецкой, имея в виду возможность выхода из пролива линейного крейсера «Гебен», что «неминуемо спасло бы транспорты», обоснованно отказался от начатого было преследования кораблей охранения и повернул на восток для уничтожения грузовых судов[1019]. С эсминцами взаимодействовала подводная лодка «Нерпа» под командованием старшего лейтенанта В. В. Вилькена (исправляющий должность начальника 3-го дивизиона подводной бригады), которая попыталась атаковать «Гамидие», но не смогла занять позицию торпедного залпа из-за изменения курса цели, а затем вынудила турецкие грузовые суда выброситься на берег у устья р. Сакария, где они были уничтожены артиллерией «Быстрого» и «Пронзительного»[1020]. Противник потерял 10780 т угля[1021]. «Тактическое взаимодействие подводной лодки «Нерпа» с эскадренными миноносцами явилось первым из очень редких совместных действий такого рода, осуществленных не только во время первой, но и второй мировой войны», — справедливо замечают авторы труда «Флот в первой мировой войне»[1022]. Неспособность легких сил оттоманского флота обезопасить грузовые суда заставила контр-адмирала В. Сушона в конце сентября (н. ст.) 1915 г. возобновить привлечение крейсера «Гебен» к охранению транспортов. «Приходилось рисковать кораблем, имевшим громадное политическое и военное значение, заставляя его конвоировать один груженый и два пустых угольных транспорта, подвергая его опасности атак неприятельских подводных лодок и не обеспечив его необходимым противолодочным охранением», — замечает автор официального германского труда[1023].

3.3. СИСТЕМАТИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ СИЛ ФЛОТА ЧЕРНОГО МОРЯ НА КОММУНИКАЦИЯХ ПРОТИВНИКА (август 1915 г. — июль 1916 г.)

Начало второму периоду деятельности Черноморского флота на коммуникациях противника положила директива ставки от 27 августа (9 сентября) 1915 г., которая впервые определила «воспрепятствование подвоза угля и прочей военной контрабанды в босфорский район» как главную задачу флота[1024]. Это было связано с тем, что из-за неудачного для союзников хода кампании в Дарданеллах[1025] отпала необходимость в демонстративных действиях перед устьем Босфора; самостоятельная же высадка десанта в районе пролива и вообще десантные действия на театре из-за отсутствия свободных войск на повестке дня не стояли[1026]. Для содействия Кавказской армии, на приморском фланге которой в этот период велась позиционная борьба[1027], было, по мнению командования флота, вполне достаточно Батумского отряда судов, который при необходимости мог быть усилен кораблями из Севастополя[1028].

Между тем противник, несмотря на крупные потери в грузовых судах (с мая по август только в прибосфорском районе было потоплено 17 пароходов, три буксира, 68 больших и 127 малых парусников[1029]) и вынужденное прекращение перевозок угля на крупных судах, продолжал транспортировку топлива на магонах, с успехом используя сеть береговых постов для оповещения судоводителей о действиях российских кораблей (приложение 49).

Было очевидно, что для выполнения директивных указаний верховного командования необходимо увеличение времени пребывания наших сил на коммуникационных линиях противника, что было достижимо только применением максимального количества эсминцев, включая «угольные» миноносцы устаревших типов. Однако, как указывалось выше, действия последних у побережья противника требовали оперативного прикрытия силами, способными нейтрализовать угрозу со стороны крейсеров «Гебен» и «Бреслау».

Для решения этой проблемы была введена, по существу, новая боевая организация основных сил флота, объявленная циркуляром командующего от 31 июля (12 августа), в преддверии ввода в строй новых линейных кораблей. Обе бригады линкоров и бригада крейсеров были разделены на три тактические группы, получившие название «маневренных». В первую вошли линейный корабль «Императрица Мария» и крейсер «Кагул», во вторую — линкор «Императрица Екатерина Великая» и крейсер «Память Меркурия», а третья группа (резервная) представляла собой 2-ю бригаду линейных кораблей в составе додредноутов «Евстафий», «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон» и могла быть усилена линкорами «Три Святителя» и «Ростислав» и одним из крейсеров[1030]. Число придаваемых группе эсминцев могло быть различным, предусматривалась возможность включения в состав групп и одного-двух авиатранспортов. Командовали «маневренными» группами по очереди начальники основных соединений флота начальник линейной дивизии вице-адмирал П. И. Новицкий, начальники бригад линейных кораблей контр-адмирал князь Н. С. Путятин и (с марта 1916 г.) контр-адмирал свиты С. С. Погуляев[1031], начальник бригады крейсеров контр-адмирал А. Г. Покровский и начальник минной бригады контр-адмирал М. П. Саблин. Общее руководство действиями блокирующих сил оставалось за командующим флотом, который иногда лично возглавлял группу.

А. А. Эбергард и А. Г. Покровский

Формирование «маневренных» групп, каждая из которых была способна успешно противодействовать германо-турецким крейсерам, принципиально меняло обстановку на коммуникациях противника. Новая организация обеспечивала сменность сил и, следовательно, позволяла придать действиям на неприятельских сообщениях систематический характер. Кроме того, постоянное присутствие в юго-западной части моря сильного оперативного прикрытия давало возможность использовать здесь максимальное количество эскадренных миноносцев и, что не менее важно, включить в зону их действий ближайшие подходы к устью Босфора — узел всех неприятельских коммуникаций и район наиболее оживленного судоходства.

Следующим шагом командования флота к возобновлению деятельности крупных кораблей в водах противника стала разработка в начале сентября (н. ст.) «Плана операции № 19». Замысел А. А. Эбергарда предусматривал одновременное выполнение целого комплекса действий специально сформированной группировкой разнородных сил в акватории от Зунгулдака до Босфора. Речь шла о нанесении по сооружениям зунгулдакского порта серии артиллерийских (кораблями 2-й линейной бригады) и авиационных ударов в сочетании с поисково-ударными действиями группы эсминцев у устья Босфора. Задача оперативного прикрытия этих сил возлагалась на «маневренную» группу в составе линкора «Императрица Мария», крейсера «Кагул» и эсминцев охранения, расположившуюся в районе, ограниченном параллелью 43° с юга и линией Босфор — Херсонесский маяк с востока. Решение боевой задачи дредноут должен был совместить с выполнением практических стрельб.

Вследствие первого появления у побережья Крыма неприятельских подводных лодок[1032], отвлекшего значительные силы минной бригады на противолодочные действия, командование флота несколько раз переносило сроки проведения операции, что было вызвано резонными опасениями в отношении вывода в море тяжелых кораблей без должного охранения.

«План операции № 19», хотя и в несколько усеченном виде, был реализован 17 (30) сентября — 19 сентября (2 октября): для нанесения ударов по объектам «угольного» района вышла 2-я бригада линкоров, крейсер «Память Меркурия», посыльное судно «Алмаз» и семь эсминцев; гидроавиатранспорты к операции не привлекались вследствие недостатка миноносцев для их надежного охранения. Функции сил оперативного прикрытия выполняла «маневренная» группа в составе линкора «Императрица Мария», крейсера «Кагул» и пяти эсминцев, часть которых предназначалась для несения блокадного дозора непосредственно перед устьем Босфора.

Наблюдение за выходом из пролива и присутствие сильного оперативного прикрытие обезопасило ударную группу от угрозы со стороны «Гебена» и позволило разделить силы для одновременного нанесения ударов по нескольким портам гераклийского района. В первой половине дня 18 сентября (1 октября) «Евстафий» бомбардировал Козлу, «Иоанн Златоуст» — Зунгулдак и Килимли, «Пантелеймон» — Зунгулдак, «Память Меркурия» и эсминцы — Эрегли, выпустив около 1200 снарядов[1033]. В результате обстрелов, продолжавшихся около пяти часов, были уничтожены сооружения для промывки и погрузки угля и подавлены (в терминах того времени — «приведены к молчанию») батареи в Зунгулдаке[1034], там же получили повреждения транспорты «Нора Хуго Стиннес 2» и «Родосто». Кроме того, в районе Эрегли был сожжен парусник «Синоп»[1035].

Линейный корабль «Императрица Мария»

Первый после четырехмесячного перерыва выход крупных сил к побережью противника показал, что линкор «Императрица Мария», хотя и не готов еще к самостоятельным действиям, способен решать задачи в составе сил оперативного прикрытия. Поэтому командование флота предполагало и далее практиковать аналогичный порядок действий на сообщениях противника, однако вступление в войну Болгарии (1 (14) октября были открыты военные действия против Сербии) заставило направить основные усилия флота на действия в западной части моря[1036].

С начала октября до конца декабря (н. ст.) «маневренные» группы десять раз выходили к побережью противника (в том числе болгарскому), пробыв в море в общей сложности 29 суток. Паузы между их крейсерствами заполнялись выходами подводных лодок и эскадренных миноносцев.

Эсминцы действовали по схеме, отработанной в предыдущие месяцы, при этом интенсивность их использования стала совершенно непомерной. Осуществляя противолодочное охранение «маневренных» групп, конвоируя транспорты, участвуя в минных постановках и самостоятельно действуя на неприятельских коммуникациях, миноносцы имели в месяц до 18 ходовых суток («Звонкий» в октябре) и покрывали до 4460 миль («Гневный» в ноябре)[1037]. Все же остальное время уходило на ликвидацию аварийных и боевых повреждений, выщелачивание и чистку котлов, замену котельных трубок, переборки и пробы механизмов и тому подобные работы (приложение 50).

Подводные лодки осенью 1915 г. совершили девять боевых походов в юго-западную часть моря. С точки зрения оперативного применения подводных сил представляет интерес значительное расширение района боевых действий каждой лодки: теперь он включал акваторию от Варны до Зунгулдака, что позволяет говорить об апробации способа действий подводных лодок, впоследствии получившего название «крейсерство в обширном районе». Первый такой поход был выполнен 28 октября (10 ноября) — 5 (18) ноября подводной лодкой «Морж» (старший лейтенант В. В. Погорецкий)[1038]. Как и ранее, лодки совмещали действия против неприятельского судоходства с решением задачи поражения боевых кораблей. Так, в упомянутом выше походе подводная лодка «Морж», обнаружив 1 (14) ноября в предпроливной зоне «Гебен» в сопровождении эсминцев «Гайрет-И Ватанийе» и «Муавенет-И Милийе», атаковала линейный крейсер[1039]. Несмотря на то, что неприятелю удалось обнаружить оба торпедных следа и своевременно выполнить маневр уклонения, эта атака имела важные последствия. Не располагая силами и средствами для полноценного противолодочного охранения своего единственного дредноута, командующий германо-турецким флотом вынужден было отказаться от его использования для охранения транспортов[1040]. «Гебен» являлся центральным стержнем всех операций Турции, поэтому командование не могло подвергать его без крайней необходимости опасности атак подводных лодок», — отмечает Г. Лорей[1041].

Эскадренный миноносец «Муавенет-И Миллие»

Решению В. Сушона о прекращении выходов линейного крейсера для охранения транспортов способствовало и наступление длинных темных ночей, позволявшее угольщикам (в качестве последних стали использоваться несколько сравнительно быстроходных германских пароходов — «Ирмингард», «Нора Хуго Стиннес 2», «Патмос» «Родосто» и др.) покрывать расстояние от Зунгулдака до Босфора за один ночной переход. Охранение судов силами до трех миноносцев организовывалось теперь только на подходах к проливу.

С началом 1916 г. значение морских перевозок для обеспечения жизнедеятельности Османской империи и ее вооруженных сил продолжало возрастать. Наиболее остро стоял угольный вопрос: объемы перевозок гераклийского угля, в котором нуждались фабрики, железные дороги и корабли, продолжали сокращаться, и к началу года имевшихся в оттоманской столице запасов топлива хватало только на январь. Началось свертывание производства боеприпасов, объемы которого и без того не покрывали потребностей армии[1042]. «Русские были близки к тому, чтобы полностью прекратить подвоз угля… Если удавалось провести пароход или несколько буксируемых караванов (Schleppzüge), то можно было рассчитывать на 8000 тонн угля в неделю. Этого было совершенно не достаточно…», — справедливо замечают германские исследователи[1043]. В январе 1916 г. топливный голод заставил Порту попытаться получить уголь из Германии, однако из-за необходимости спешных перевозок военного снаряжения, с которыми и без того едва справлялась одноколейная железная дорога, в поставках топлива было отказано.

Призыв на военную службу значительной части сельского населения, массовое разорение мелких крестьянских хозяйств, сокращение более чем вдвое посевных площадей на фоне провала аграрной политики младотурок привели к усугублению проблемы продовольственного обеспечения населения и армии[1044]. В начале 1916 г. в Константинополе ежедневно умирали от голода несколько десятков человек, дневная порция горожанина не превышала 250 r низкокачественного хлеба, стоимость которого выросла с начала войны приблизительно вдвое[1045]. Это повлекло за собой необходимость увеличения ввоза провианта из Румынии: если ранее основной статьей румынского экспорта являлись нефть и нефтепродукты, то теперь большую часть грузов, доставляемых из Констанцы в Босфор, составляли хлеб и другие зерновые продукты. В первые месяцы 1916 г. судоходство между Констанцей, болгарскими портами и Константинополем заметно оживилось[1046], и именно своевременные поставки румынского зерна, по компетентному мнению Э. фон Фалькенхайна, спасли оттоманскую столицу от летнего продовольственного кризиса[1047]. Кстати, увеличение масштабов перевозок контрабанды вдоль западного побережья Черного моря заставило А. А. Эбергарда в апреле 1916 r, вернуться к вопросу об объявлении блокады черноморского побережья Турции и Болгарии[1048], поднятому Министерством иностранных дел годом ранее (приложение 51).

Наконец, развернувшиеся в январе 1916 г. успешные наступательные действия русской Кавказской армии[1049] вынудили турок увеличить интенсивность перевозок вдоль анатолийского побережья для снабжения и отчасти пополнения 3-й армии Махмуд-Кямиль-паши. Эти задачи решались, главным образом, парусными судами различного водоизмещения; эпизодически (как правило, при перевозках войск) в транспортных целях использовались боевые корабли.

Возможности коммерческого флота Турции существенно сократились из-за потери значительной части крупных грузовых судов, количество которых и без того было совершенно недостаточным (приложение 22). Число пароходов, состоявших в распоряжении «угольного бюро», учрежденного германо-турецким морским командованием с началом войны для руководства перевозками топлива, к февралю 1916 г. сократилось с 22 до 12[1050]. Кроме того, в видах усугубления транспортной ситуации в стане противника наше командование обратилось к грекам — владельцам пароходов с предложением добровольно, за соответствующую компенсацию, передавать свои суда в распоряжение российского правительства и добилось в этом направлении некоторых успехов[1051].

Командование германо-турецкого флота попыталось, используя опыт предыдущей кампании, осуществлять прикрытие угольных транспортов крейсерами, однако после неудачного выхода «Гебена» 25–26 декабря 1915 г. (6–7 января 1916 г.), в ходе которого линейный крейсер не смог предотвратить потопление русскими эсминцами крупного парохода «Кармен» и вынужден был вступить в бой с линкором «Императрица Екатерина Великая», неприятель отказался от подобной практики. В этих условиях командование противника расширило масштабы применения против блокирующих сил русского флота своих подводных лодок и авиации. Впрочем, последние, как констатировало германское военно-морское руководство, не слишком преуспели в контрблокадных действиях. «Обстрелы прибрежных пунктов осуществляются быстроходными крейсерами и эсминцами, которые исчезают так же быстро, как и появляются, и подводные лодки немногое могут против них предпринять», — значилось во всеподданнейшем докладе Х. фон Хольцендорфа от 7 (20) декабря 1916 r.[1052].

Нельзя было ожидать многого и от немногочисленной германо-турецкой авиации. «Средиземноморская дивизия» своих самолетов не имела, поэтому в Черном море могли быть задействованы только пять машин авиагруппы «специального командования» под командованием капитан-лейтенанта Либмана, которые с началом 1916 г. были перенацелены сюда с дарданелльского направления. Кроме того, по ходатайству флотского командования двум эскадрильям армейской авиашколы в Йерсиликое (на европейском берегу Мраморного моря) было предписано «чаще летать над Босфором». Были созданы станции в Эрегли и Зунгулдаке, эпизодически привлекались к патрулированию прибрежной полосы «угольного» района и германские гидроаэропланы, базировавшиеся на Варну[1053]. К лету 1916 г. патрулирование приобрело систематический характер, самолеты освещали акваторию до 25–30 миль от побережья[1054]. Противолодочные возможности авиации, однако, ограничивались низкой надежностью техники (к июлю по этой причине было потеряно две машины[1055]), а также отсутствием специального вооружения.

Продолжалось наращивание сил и средств береговой обороны у устья Босфора и вдоль побережья Болгарии и «угольного района», чему способствовало высвобождение значительного количества артиллерии после эвакуации союзников с Галлиполийского полуострова в январе 1916 г.

Вместе с тем, противник практически не использовал для обороны своих прибрежных коммуникаций (в том числе портов) минное оружие. Его недооценка привела к тому, что практически весь доставленный из Германии минный запас был израсходован на постановку активных заграждений[1056]. В оборонительных же целях минное оружие применялось, причем в весьма ограниченных масштабах, только болгарским флотом. 6 (19) января под руководством командира минной роты «неподвижной обороны»[1057] лейтенанта К. Минкова с импровизированного заградителя «Борис» (переоборудованное 870-тонное торговое судно) в Варненском заливе и на подходах к Бургасу было поставлено 224 немецких гальваноударных мины[1058]. Между тем сложность организации полноценного противоминного обеспечения блокирующих сил, оперирующих на значительном удалении от баз, создавала предпосылки для успешного применения мин в контрблокадных действиях. Достаточно сказать, что на упомянутом заграждении у Варны 24 февраля (9 марта) погиб эсминец «Лейтенант Пущин» (старший лейтенант Д. М. Пышнов), который под брейд-вымпелом начальника 5-го дивизиона капитана 2 ранга И. И. Подьяпольского совместно с эсминцем «Живой» был направлен «для освещения обстановки» в рамках обеспечения артиллерийского обстрела порта линкором «Императрица Екатерина Великая» и бомбового удара самолетов корабельного базирования[1059].

Вследствие острого недостатка у турок корабельных сил и средств береговой обороны совершенно незащищенными оставались коммуникационные линии у побережья Восточной Анатолии,

Российская ставка, вполне осознавая важность для противника морских экономических и воинских перевозок, не снимала с Черноморского флота задачу нарушения неприятельских коммуникаций. При этом важно иметь в виду, что масштабы и характер действий на морских сообщениях, равно как и способы этих действий, в значительной мере определялись общей оперативной обстановкой на театре и, прежде всего, занятостью основных сил флота в совместных действиях с войсками Кавказской армии. Изменение обстановки на прилегающих к Черному морю участках Кавказского, а затем и Румынского фронтов заставляло и саму ставку корректировать свои оценки значимости тех или иных участков неприятельских коммуникаций, что, разумеется, отражалось на содержании директивных указаний командующему Черноморским флотом.

Если в январе и начале февраля (н. ст.) основные усилия флота были направлены на блокаду «угольного района», то в период проведения Кавказской армией Эрзерумской и Трапезундской операций (начало февраля начало июня) дли тельное отвлечение крупных сил в юго-восточную часть моря заставило командование флота снизить интенсивность действий на участке Зунгулдак — Эperли. Во второй половине года главной задачей флота была определена блокада Босфора. Действия на коммуникационной линии Констанца — Босфор до вступления Румынии в войну 14 (27) августа носили эпизодический характер, при чем российская ставка, внимательно следившая за переменами политических настроений в Бухаресте, настаивала на строгом соблюдении его нейтралитета. На ходатайство командующего флотом о разрешении действовать в румынском территориальном море начальник Морского штаба ВГК 9 (22) апреля ответил, что «действия наших судов в территориальных водах Румынии вызовут весьма энергичные протесты под давлением Германии»[1060].

Важнейшим фактором, снижавшим оперативные возможности флота в действиях на неприятельских сообщениях, оставалось количественное и качественное состояние корабельного состава. Ограниченное число новых эсминцев типов «Дерзкий» и «Счастливый» (девять единиц[1061]) и недостаточная автономность старых «угольных» миноносцев резко снижали возможности минной бригады (контр-адмирал М. П. Саблин, с августа капитан 1 ранга князь В. В. Трубецкой). Оперативное напряжение кораблей бригады по-прежнему оставалось непомерно высоким; весьма интенсивная эксплуатация (к маю 1916 г. «нефтяные» эсминцы покрыли в среднем по 50 тыс. миль[1062]), естественно, негативно отражалась на техническом состоянии миноносцев. Когда в начале февраля 1916 г. командованием флота было принято решение о привлечении всех исправных эсминцев к противолодочному обеспечению выхода и возвращения в Севастополь тяжелых кораблей, контр-адмирал М. П. Саблин вынужден был пойти на конфликт со штабом флота и добился отмены этого распоряжения[1063].

Оставляло желать лучшего и состояние подводной бригады (капитан 1 ранга В. Е. Клочковский). Количество новых лодок к концу 1916 г. достигло шести, однако большинство из них значительную часть года потратило на отработку задач боевой подготовки: «Кит» (старший лейтенант Н. А. Зарубин) вышел в первый боевой поход 7 (20) мая, «Нарвал» (старший лейтенант Д. Д. Кочетов) — 30 сентября (13 октября), «Кашалот» (старший лейтенант П. К. Столица) — 15 (28) декабря. Подводный минный заградитель «Краб» (старший лейтенант М. В. Паруцкий) так и остался единственным представителем этого подкласса. Многочисленные конструктивные недостатки и крайне ненадежная работа корабельных систем и механизмов строившегося с 1910 г. «Краба» (офицеры черноморского подплава именовали детище М. Н. Налетова «кораблем-макетом» или «коробкой с сюрпризами»[1064]) резко ограничили использование минзага: за год лодка совершила только четыре похода, лишь в двух из которых поставленные задачи были решены.

Корабли минной бригады в Южной бухте Севастополя

Пробная постановка мин ПЛ-100 с подводного заградителя «Краб»

Наличие в составе флота авиатранспортов «Император Александр I», «Император Николай I», «Алмаз» и, с ноября 1916 г., «Румыния»[1065], организационно включенных в состав бригады крейсеров, и оснащение их новыми гидросамолетами «М-9» позволили командованию шире применять морскую авиацию для нанесения ударов по портам и находящимся в них кораблям и судам. Вопрос об использовании авиации против кораблей и транспортов в море на повестке дня не стоял в силу ограниченных тактических возможностей авианесущих кораблей и низких тактико-технических характеристик самолетов. Речь идет, главным образом, о ненадежности авиационной техники, невозможности применения гидропланов в свежую погоду, а также низкой оперативности спуска самолетов на воду и их подъема на борт носителя[1066]. Последнее обстоятельство крайне затрудняло массирование авиации при ее применении не только против морских целей, но и против береговых объектов и судов в портах.

В соответствии с директивными указаниями ставки, сформулированными в письме начальника Штаба ВГК генерала от инфантерии М. В. Алексеева командующему Черноморским флотом от 16 (29) января 1916 г. № 281[1067], главными задачами флота являлась «блокада угольного района и пресечение подвоза морем к Анатолийской армии» (приложение 52).

О важности задачи нарушения неприятельских морских коммуникаций свидетельствовала и телеграмма генерала от инфантерии М. В. Алексеева от 18 (31) декабря 1915 г., которой до сведения командования флота были доведены очередные пожелания английского командования об усилении деятельности русского флота у побережья «угольного» района[1068]. Очевидно, союзники рассчитывали на то, что активизация Черноморского флота перед Босфором отвлечет внимание противника от эвакуации британских и австрало-новозеландских войск с Галлиполийского полуострова. На основании указаний ставки командование флота наметило ряд действий и мероприятий в видах усиления блокады, причем, из-за нахождения в ремонте всех «больших» подводных лодок, вся тяжесть решения этой задачи легла на надводные силы. Используя опыт, накопленный во второй половине предыдущей кампании, в январе и начале февраля (н. ст.) 1916 г. командование привлекло к действиям на коммуникациях главные силы флота, разделенные на сменяющие друг друга корабельные группы.

Линейный корабль «Императрица Екатерина Великая»

При составлении «Плана операций Черноморского флота в зимние месяцы 1916 года» (приложение 53) оперативная часть штаба флота предполагала поддерживать блокаду «угольного» района поочередно сменяющимися отделениями (парами) «нефтяных» эсминцев, прикрываемыми «маневренными» группами. Вследствие недостатка исправных миноносцев планировалось периодически привлекать к блокадным действиям подводные лодки. Кроме того, имелось в виду «по мере возможности» комбинировать поиск и уничтожение неприятельских судов в море с разрушением портовых сооружений и угледобывающего оборудования артиллерийскими ударами кораблей и групповыми авиационными ударами самолетов корабельного базирования. Заграждение Зунгулдака минами или затопленными брандерами было признано нецелесообразным: флот не имел возможности воспрепятствовать проделыванию противником проходов в минных заграждениях, сами же заграждения могли стеснить в большей степени свои силы, нежели неприятеля. «Закупорку» же брандерами, по опыту событий декабря 1914 г., в штабе флота полагали неосуществимой при наличии в районе порта неприятельской береговой артиллерии[1069].

Вступление в состав боеготовых сил второго дредноута («Императрица Екатерина Великая») позволило командованию флота сформировать три «маневренные» группы. Их наличие давало возможность добиться сменности сил в районе боевого предназначения и, при поддержании очередной группы в установленной готовности к выходу в море (в терминах того времени — на соответствующем «положении»[1070]), обеспечить своевременное наращивание группировки, действующей у неприятельского побережья.

С учетом этих соображений, а также некоторого опыта применения «маневренных» групп, накопленного осенью 1915 г., оперативная часть штаба флота разработала «Основания планов для блокады угольного района отрядами в составе корабельного прикрытия и одной пары нефтяных миноносцев», утвержденные адмиралом А. А. Эбергардом в первых числах января (н. ст.)[1071].

Блокируемый район ограничивался меридианами м. Керемпе и о. Кефкен (приложение 54). Паре эсминцев, решающих задачу поиска и уничтожения судов противника, днем надлежало держаться на некотором удалении от берега, несколько раз приближаясь к нему вплотную, а ночью маневрировать малым ходом (10 узлов) из расчета «осветить» весь возможный путь блокадопрорывателей, преимущественно к западу от м. Баба. Периодически, особенно в начале и в конце крейсерства, эсминцам предписывалось осматривать Зунгулдак. Продолжительность пребывания миноносцев в районе боевого предназначения определялась запасом топлива и составляла, как правило, 2–2,5 суток (при строгой экономии топлива — до 3 суток). Для максимального использования оперативных возможностей «маневренных» групп предусматривалась смена «блокирующих» эсминцев, автономность которых по топливу была приблизительно вдвое меньшей, чем у крупных кораблей. Для увеличения времени пребывания в районе миноносцам надлежало осуществлять оперативное развертывание кратчайшим путем и экономическим ходом.

«Маневренная» группа, осуществляющая оперативное прикрытие «блокирующих» эсминцев, располагала свои курсы вдоль побережья с таким расчетом, чтобы всегда находиться на одном меридиане с миноносцами (для этого заблаговременно определялись фиксированные моменты пересечения определенных меридианов). Таким образом, начальники обеих корабельных групп знали свое место относительно друг друга без использования радиосвязи, что повышало скрытность их действий. Расстояние между эсминцами и «корабельным прикрытием» избиралось в зависимости от состояния погоды (видимости); при свежих северных ветрах, не позволявших миноносцам держать полный ход, удаление сокращалось. Крейсер держался между эсминцами и силами прикрытия на дальности прожекторной связи с последними.

Вследствие угрозы со стороны подводных лодок кораблям в районе боевого предназначения предписывалось ходить переменными ходами и курсами (использовать «противолодочный зигзаг»), в дневное время организовывалось охранение линейных кораблей миноносцами. При выборе курсов рекомендовалось учитывать условия освещенности, по возможности ставя себя в выгодное положение относительно подводной лодки.

При обнаружения «подозрительного дыма» эсминцам следовало начать сближение с целью для ее опознавания, оповестив о своих месте, курсе и скорости начальника «маневренной» группы. Последняя, не ожидая дальнейшего выяснения обстановки, сближается с «блокирующей» группой, также сообщив свои координаты и элементы движения. Такая схема маневрирования обеспечивала наведение противника, каковым могли оказаться «Гебен» и (или) «Бреслау», на силы прикрытия. Особое внимание уделялось организации радиосвязи, использование которой допускалось лишь в исключительных обстоятельствах и возможно более короткими радиограммами без дачи квитанций.

Обращает на себя внимание тот факт, что, в отличие от предыдущей кампании, командование флота не озаботилось организацией оперативного взаимодействия разнородных сил. Причину этого следует, вероятно, искать в ограниченном количестве боеготовых подводных лодок (к середине февраля — две) и, вследствие недостатков лодочных средств радиосвязи, невозможности надежного управления лодками в районе действий своих надводных сил[1072].

В период с 18 (31) декабря 1915 г. по 27 января (9 февраля) 1916 г. «маневренные» группы совершили шесть выходов в «угольный» район общей продолжительностью 23 суток, 14 из которых силы находились в районе боевого предназначения. Пары «блокирующих» эсминцев сменялись 11 раз. Средняя продолжительность походов последних составила 2,5 суток, «корабельного прикрытия» — 4–5 суток. Только в двух случаях действия «маневренных» групп сворачивались преждевременно: поход 3-й группы 28 — 30 декабря 1915 г. (10 — 12 января 1916 г.) был прерван из-за штормовой погоды[1073], а 1-я группа (выход 14 (27) — 17 (30) января) возвратилась в Севастополь ранее намеченного срока вследствие неисправностей эсминца «Дерзкий» по механической части[1074].

С точки зрения организации применения блокирующих сил и способов действий «маневренных» групп представляет интерес крейсерство второй группы под командованием начальника 2-й линейной бригады контр-адмирала князя Н. С. Путятина в начале января 1916 г. (н. ст.). В ходе этого крейсерства был уничтожен крупный австро-венгерский транспорт «Кармен» (4424 брт)[1075] и успешно апробировано наведение «Гебена» на силы «корабельного прикрытия» эсминцами «блокирующей» группы с последовавшим боем линкора «Императрица Екатерина Великая» с флагманом германо-турецкого флота. Детали этого боевого похода изложены нами в одной из статей[1076], поэтому ограничимся здесь лишь основными выводами и уроками, извлеченными командованием флота из крейсерства группы князя Н. С. Путятина.

В. В. Трубецкой

Подводя итоги похода, адмирал А. А. Эбергард справедливо указал начальнику минной бригады контр-адмиралу М. П. Саблину на неправильные действия первой «блокирующей» пары — эсминцев «Быстрый» и «Поспешный» под брейд-вымпелом начальника 2-го дивизиона капитана 1 ранга В. Н. Черкасова. Последние маневрировали на значительном — от 12 до 18 миль — удалении от берега, что не обеспечивало «действительности» блокады. В то же время эсминцы второй пары — «Дерзкий» и «Гневный» под командованием начальника 1-го дивизиона капитана 1 ранга князя В. В. Трубецкого — действовали решительно и тактически грамотно, что позволило им уничтожить ценный неприятельский пароход и навести германский крейсер на отряд прикрытия. Успешное наведение, сопровождавшееся постоянным обменом информацией об обстановке между корабельными группами, подтвердило обоснованность расчетов оперативной части штаба флота и продемонстрировало высокий уровень тактической выучки флагманов и командиров.

Заметим, что бой российского линкора с германо-турецким дредноутом 26 декабря 1915 г. (8 января 1916 г.), хотя и не привел к решительным результатам, имел далеко идущие последствия. В. Сушон был вынужден отказаться от отправки крейсеров для обеспечения переходов угольных транспортов. Уже 27 декабря (9 января) командующий оттоманским флотом поставил Энвер-пашу в известность о том, что «с вступлением в строй нового русского линейного корабля трудность доставки угля усугубилась». Возрастающие потребности промышленности и транспорта, которые не могли обойтись без гераклийского угля, заставили В. Сушона искать возможности доставки угля из Германии; турецкому кабинету пришлось установить нормы расхода топлива. Наконец, именно к этому времени относится просьба командующего флотом берлинскому Адмирал-штабу об отправке в Черное море большой подводной лодки для борьбы с блокирующими силами русских[1077].

Гидроавиатранспорт «Император Александр I»

Заслуживает внимания и поход первой «маневренной» группы под флагом начальника линейной дивизии вице-адмирала П. И. Новицкого 23–27 января (5–9 февраля), обогативший боевую практику новым опытом комбинированного применения разнородных сил (надводных кораблей и морской авиации), причем в обстановке противодействия со стороны подводных лодок противника.

Оперативное развертывание «маневренной» группы в составе линкора «Императрица Мария» (капитан 1 ранга К. А. Порембский), крейсера «Кагул» (флигель-адъютант капитан 1 ранга С. С. Погуляев), эсминцев «Заветный» (капитан 2 ранга В. В. Бубнов) и «Завидный» (старший лейтенант П. Г. Штильберг) и авиатранспортов «Император Александр I» (капитан 1 ранга П. А. Геринг) и «Император Николай I» (капитан 2 ранга А. В. Кованько) началось в 14.00 23 января (5 февраля). Выходу группы предшествовало получение сведений об удовлетворительном состоянии погоды в районе Зунгулдака от командира эсминца «Поспешный» капитана 2 ранга Б. Б. Жерве, который вместе с «Громким» капитана 2 ранга Ф. О. Старка («блокирующая» пара) вышел в море накануне утром специально для разведки метеоусловий в районе боевых действий. На борту авиатранспортов находилось 14 гидросамолетов «М-5» 1-го (лейтенант Р. Ф. фон Эссен) и 2-го (лейтенант А. К. Юнкер) корабельных авиаотрядов. Последним, по замыслу командования флота[1078], предстояло сыграть роль главной ударной силы «маневренной» группы и нанести удар по неприятельскому угольному транспорту, который 19 января (1 февраля) был обнаружен в гавани Зунгулдака предыдущей парой «блокирующих» эсминцев. «Запасными» целями были назначены неприятельские подводные лодки, а также «портовые и другие имеющие военное значение сооружения».

Около 17 ч. 23 января (5 февраля) эскадренные миноносцы капитана 2 ранга Б. Б. Жерве приблизились к Зунгулдаку (приложение 55) для до разведки объекта удара, обнаружили стоящий за молом угольный транспорт (это был германский пароход «Ирмингард» грузовместимостью 4211 брт[1079]) и с дистанции 60 каб выпустили по нему девять снарядов, после чего, в соответствии с планом, отошли мористее и вступили в охранение авиатранспортов. Последние в 10.20 24 января (6 февраля) вышли в район тактического развертывания (15–18 миль к северу от Зунгулдака) и приступили к спуску самолетов, занявшему 36 минут. 11 из 14 спущенных на воду аппаратов достигли объекта удара. Несмотря на сложную обстановку — появление густой низкой облачности и артиллерийский и ружейный огонь противника (судя по донесениям летчиков, неприятель безрезультатно обстрелял шесть машин), — девять самолетов сбросили на обнаруженные цели 38 авиабомб (девять пудовых, восемь 50-фунтовых и 21 10-фунтовую). Четыре аэроплана атаковали транспорт «Ирмингард», который сел на грунт в результате попадания 50-фунтовой бомбы, сброшенной самолетом № 32 лейтенанта В. М. Марченко (наблюдатель — прапорщик князь К. А. Лобанов-Ростовский)[1080]. Этот же экипаж выполнил аэрофотосъемку объекта удара, однако, как явствует из донесения пилота, снимки оказались «при проявлении неудавшимися». Бомбардировке подверглись также ведущая к копям железная дорога, береговые батареи, угольные склады и другие сооружения. По наблюдениям пилотов, пострадали и скопившиеся в гавани маломерные суда.

После завершения авианалета, продолжавшегося чуть более часа (непосредственно над Зунгулдаком каждая из летающих лодок провел от 5 до 18 минут), авиатранспорты приступили к подъему самолетов, который был успешно завершен к 13.20[1081].

Противодействие российским кораблям пытались оказать лишь германские подводные лодки, направленные в Зунгулдак специально для борьбы с блокирующими силами. «UB14» (обер-лейтенанты цур зее А. фон Девитц, затем фон Хаймбург), вышедшая из Варны к побережью «угольного» района 20 января (2 февраля), на второй и третий дни похода наблюдала корабли второй «маневренной» группы, однако из-за «слабых активных качеств» атаковать не смогла (по данным Г. Лорея, при попытке атаковать крейсер «Память Меркурия» в свежую погоду лодка показала рубку[1082]), хотя донесла по радио об обнаружении российского соединения во главе с дредноутом[1083]. Прибыв в 3унгулдак 23 января (5 февраля), лодка ежедневно выходила на «выжидательную позицию» (Wartestellung) в 10–11 милях от порта, однако российских кораблей более не обнаруживала и через шесть дней возвратилась в Босфор[1084].

Более эффективными оказались действия «UB7» (обер-лейтенант цур зее В. Вернер), которая оперировала у побережья «угольного» района с 19 по 26 января (с 1 по 8 февраля)[1085]. На третий день похода у мыса Кара-Бурну лодка усмотрела эсминцы «Пронзительный» и «Счастливый». 22 января (4 февраля) В. Вернеру удалось вновь обнаружить русские миноносцы и даже занять позицию залпа и выпустить торпеду. Германцев, однако, выдал воздушный пузырь, и эскадренные миноносцы своевременно уклонились от самодвижущейся мины, которая прошла между ними. Столь же безуспешным оказался и ответный обстрел «UB7» эсминцем «Счастливый» (капитан 2 ранга Г. В. Фус)[1086]. Вечером 23 января (5 февраля) находившаяся на позиции перед Зунгулдаком лодка В. Вернера не смогла воспрепятствовать обстрелу гавани эсминцами «Поспешный» и «Громкий», однако на следующее утро командиру «UB7» удалось выйти в район приема самолетов русскими авиатранспортами и, скрытно форсировав линию противолодочного охранения (те же «Поспешный» и «Громкий»), в 11.16 выпустить торпеду в «Императора Александра I» с дистанции 4 — 5 каб.

На лодке, по данным Г. Лорея, был слышен взрыв[1087], из чего современный германский исследователь делает вывод о попадании в авиатранспорт[1088]. Однако в действительности торпеда прошла в 5 метрах за кормой «Императора Александра I»[1089]. С корабля своевременно заметили самодвижущуюся мину, капитан 1 ранга П. А. Геринг вовремя дал ход и уклонился от нее поворотом влево, одновременно открыв огонь ныряющими снарядами артиллерией левого борта. Самодвижущаяся мина, отработав, вероятно, свой ход, остановилась, коснувшись стоявшего у борта корабля гидросамолета № 37, после чего была отброшена кильватерной струей давшего ход авиантранпорта и через несколько минут затонула. Для поиска подводной лодки в воздух вновь поднялся самолет лейтенанта Р. Ф. фон Эссена, к которому присоединился остававшийся в воздухе аппарат № 35 лейтенанта Г. В. Корниловича. Наблюдатель последнего зауряд-прапорщик В. Л. Бушмарин усмотрел перископ «UB7» в 4 каб от атакованного авиатранспорта на его правом траверзе, после чего самолет просигнализировал об обнаружении подводной лодки цветными дымками и, как доносил летчик, «начал кружить над нею», обозначая таким образом место цели. «Император Александр I» обстрелял показанную точку ныряющими снарядами, причем, по наблюдению пилота, один снаряд попал в перископ, наблюдался и близкий разрыв второго снаряда. После обстрела лодка ушла на глубину и более не обнаруживалась ни самолетами, ни миноносцами, оставленными в этом районе после ухода «авиационных судов»[1090]. По данным противной стороны, лодка повреждений не имела, хотя и была вынуждена отказаться от попыток атаковать повторно[1091]. Эскадренные миноносцы «Пронзительный» и «Гневный», 25 января (7 февраля) вышедшие для смены «блокирующей» пары, на следующий день обнаружили приткнувшийся к о. Кефкен неприятельский 500-тонный пароход, который был уничтожен семью снарядами «Гневного».

Эскадренный миноносец «Гневный»

Положительный опыт массированного по тем временам применения авиации по неприятельскому порту убедительно показал, что включение в состав «маневренных» групп авианесущих кораблей усиливало тактические и оперативные возможности сил в борьбе с морскими перевозками противниками. Как справедливо замечают отечественные авторы, «в этот период удар по Зунгулдаку с воздуха был единственным, но важным результатом самостоятельных действий корабельной авиации»[1092]. Даже при неблагоприятных метеоусловиях и противодействии со стороны неприятельской артиллерии морские авиаторы добились успешного решения поставленной задачи, эффективно воздействовав как на основную, так и на «запасные» цели[1093]. Был получен ценный опыт и в организации противолодочной обороны корабельного соединения. Даже при использовании примитивных средств связи между кораблями и самолетами (сигнальные дымки) удалось достичь тактического взаимодействия разнородных сил в ходе поиска и атаки подводной лодки. Оно выразилось, в частности, в первом в отечественной военно-морской истории случае результативного использования корабельного противолодочного оружия по данным внешнего источника целеуказания, каковым являлся аэроплан[1094].

Вместе с тем, при планировании и проведении авиационного удара командованием флота и «маневренной» группы были допущены некоторые просчеты. Прежде всего, выявились негативные последствия отсутствия ответственного должностного лица, руководящего действиями авиации. Начальник «маневренной» группы, находившийся на линкоре в 30 — 40 милях от района подъема и последующего приема авиации, мог осуществлять лишь самое общее руководство. Функции командиров авиатранспортов ограничивались доставкой самолетов в точку тактического развертывания. Лейтенант Е. Е. Коведяев, замещавший начальника авиации Черноморского флота старшего лейтенанта И. И. Стаховского и находившийся, предположительно, на борту «Императора Александра I», лишь отдал приказ на спуск самолетов начальникам авиаотрядов, которые в дальнейшем действовали самостоятельно[1095]. Причем начальник 1-ro корабельного отряда лейтенант Р. Ф. фон Эссен, первым поднявшись в воздух, утратил возможность управления подчиненными ему самолетами[1096].

Кроме того, не была организована предварительная разведка объекта удара, в результате чего шрапнельный огонь неприятельской артиллерии стал для авиаторов неожиданностью. Это обстоятельство, наряду с не вполне четким распределением запасных целей и невозможностью координировать действия аэропланов в воздухе, привело к тому, что действия самолетов, не обнаруживших главную цель (грузовое судно), имели импровизированный характер.

Существенным недостатком следует признать и пренебрежение выявлением результатом удара. В 14.30 24 января (6 февраля) вице-адмирал П. И. Новицкий направил к Зунгулдаку эсминцы «Заветный» и «Завидный» для установления результатов авианалета и уничтожения транспорта, останься он на плаву, однако вскоре (вероятно, из опасения оставить линкор «Императрица Мария» без противолодочного охранения) отозвал миноносцы.

Наконец, трудно признать достаточным наряд сил, назначенных для противолодочного охранения авиатранспортов, практически лишенных возможности маневрировать во время спуска и подъема самолетов. Очевидно, что решение оставить при «гидрокрейсерах» лишь два эсминца было чревато опасными последствиями, особенно с учетом факта обнаружения германской подводной лодки предыдущей парой «блокирующих» миноносцев двумя днями ранее. Вообще, противодействие со стороны подводных сил противника заставило наше командование обратить более пристальное внимание на проблему противолодочного обеспечения сил, оперирующих у побережья «угольного» района. Так, в донесении капитана 1 ранга князя В. В. Трубецкого указывалось, в частности, на необходимость учета подводной угрозы при назначении маршрутов маневрирования не только тяжелых кораблей, но и эсминцев — «устранить постоянный шаблон в прокладке, возможно ежедневно разнообразить ее»[1097].

Что касается действий российских подводных лодок, то в начале 1916 г. таковые, как было сказано выше, носили ограниченный характер. До начала февраля зафиксировано лишь два выхода на неприятельские коммуникации, совершенных подводными лодками «Тюлень» (с 10 (23) декабря по 21 декабря (3 января)) и «Нерпа» (с 1 (14) по 13 (26) января). Если «Тюлень» (старший лейтенант М. А. Китицын) действовал в предпроливной зоне, то подводная лодка «Нерпа» (старший лейтенант М. В. Марков) была направлена к побережью Гераклии в период, когда действия надводных сил там были приостановлены из-за отвлечения эсминцев к берегам Восточной Анатолии.

Эти походы, не давшие существенных результатов в истреблении грузового тоннажа (обе лодки уничтожили по одному маломерному паруснику[1098]), подтолкнули командование к апробации нового способа решения проблемы оперативного взаимодействия надводных и подводных сил. Основной сложностью оставались ограниченные возможности лодочных средств радиосвязи, не позволявшие командованию оповещать оперирующие у неприятельского побережья подводные лодки об изменениях обстановки, равно как и применять их для ведения оперативной разведки. Дальность действия «беспроволочного телеграфа» подводных лодок не превышала 80 — 100 миль, следовательно, для передачи сообщения о выходе неприятельских кораблей в Черное море лодке требовалось покрыть две трети пути от устья Босфора до Севастополя, не говоря уже о том, что выход в эфир был возможен только из надводного положения после установки громоздкой антенны.

В январе 1916 г. в штабе флота появилась идея решения этой проблемы путем развертывания в район действий лодок надводного корабля-ретранслятора, передающего на командный пункт полученные от подводных лодок сведения и репетующего все адресованные им радиотелеграммы. Организация связи в этих случаях регламентировалась секретной директивой («предписанием») штаба флота от 1 (14) января № 4001, согласно которой сеанс связи с подводной лодкой назначался на пятую ночь после выхода в море. Для ретрансляции радиосообщений направлялся эсминец, которому предписывалось зайти в середину района крейсерства подводной лодки или к границе между смежными районами двух лодок и в течение установленного промежутка времени (с 23.00 до 02.00) «внимательно слушать», периодически (через каждые полчаса) вызывая лодку, и с рассветом уйти из видимости берега[1099].

Первым для установления связи с «Нерпой» 5 (18) января в море вышел «Гневный». Командиру эсминца капитану 2 ранга В. И. Лебедеву надлежало передать на подводную лодку информацию о выходе неприятельского транспорта из Босфора в Зунгулдак, о возможных в ближайшее время действиях своих надводных кораблей к западу от района лодки, а также получить от командира «Нерпы» сведения об обнаруженных им судах. Поскольку «Гневный» имел и другие задачи — «демонстрацию» перед Босфором и бомбардировку Зунгулдака, В. И. Лебедеву следовало согласовать с командиром «Нерпы» свои действия в районе ее крейсерства. В ночь на 6 (19) января эсминец установил связь с лодкой, передав на нее необходимые указания и ретранслировав в штаб флота результаты наблюдений «Нерпы». От демонстративных действий у побережья командир «Гневного» отказался из-за резкого ухудшения погоды.

В последующем напряженная боевая деятельность эскадренных миноносцев все более ограничила их использования в качестве «репетичных» кораблей, и начиная с лета такие случаи становятся единичными. Так, 28 июня (10 июля) эсминец «Беспокойный» (капитан 2 ранга А. И. Тихменев), специально «ходивший для радиосвязи с подводной лодкой «Морж», ретранслировал необходимые сведения командиру лодки старшему лейтенанту В. В. Погорецкому[1100].

Подводя итоги деятельности Черноморского флота на сообщениях противника в январе и начале февраля (н. ст.) 1916 г., отметим, что усилиями нашего флота ситуация со снабжением Константинополя гераклийским углем едва не приобрела катастрофический для турок характер. Хотя материальные потери неприятельского судоходства в этот период были относительно невелики (четыре парохода, в том числе два угольных транспорта, и около десятка парусных судов[1101]), движение судов из портов «угольного» района было парализовано. Турецкие власти установили нормы потребления топлива, к концу января (н. ст.) из-за недостатка угля было ограничено производство боеприпасов[1102]. К этому же времени относятся попытка Порты организовать поставки топлива из Германии и настойчивые просьбы В. Сушона о направлении в Черное море большой подводной лодки. Черноморский флот был близок к достижению цели блокадных действий — угольному коллапсу в стане неприятеля, и только отвлечение сил в юго-восточную часть моря, не позволившее обеспечить непрерывность блокады «угольного» района, позволило туркам избежать катастрофы.

Оперативное прикрытия блокирующих кораблей «маневренными» группами и несомненные успехи в организации противолодочной обороны соединений в море позволили отразить попытки противодействия со стороны крейсеров и подводных лодок противника. Неприятельская авиация против наших блокирующих сил в этот период не применялась.

Способ действий на коммуникациях противника, основанный на сменности блокирующих сил, приводил к высокому оперативному напряжению основных сил флота, особенно минной бригады (на 4 — 5-дневный поход «маневренной» группы приходилось выделять по две пары «блокирующих» эсминцев и кораблей охранения), что, разумеется, не могло продолжаться в течение длительного времени.

При этом командованию флота не удалось обеспечить непрерывность воздействия на противника. Смена «маневренных» групп происходила не в районе боевого предназначения, а на подходах к Севастополю; в некоторых случаях очередная группа выходила в море уже после возвращения предыдущей в базу (пример — выход первой «маневренной» группы 23 января (5 февраля) 1916 г.). То же происходило при смене пар «блокирующих» эсминцев. Это приводило к значительным, продолжительностью иногда более суток, перерывам в блокадных действиях. Неприятель, который мог судить о приостановке действий русского флота по отсутствию в виду берега наших миноносцев, а также (особенно на первых порах) по характеру радиообмена, пользовался возникающими паузами для возобновления движения парусных судов и организации переходов угольных транспортов. В некоторых случаях перерывы в действиях у побережья «угольного» района были обусловлены отвлечением сил на другие операционные направления, например, в период с 30 декабря 1915 г. (12 января 1916 г.) по 13 (26) января 1916 г. — в юго-восточную часть моря.

Не способствовало повышению качества управления силами отсутствие у «маневренных» групп постоянных начальников; иногда менялся и состав корабельных отрядов, особенно часто — эсминцев. Все это препятствовало должному взаимопониманию между начальниками групп и подчиненными командирами и вызывало некоторую несогласованность действий, приводящую иногда к опасным последствиям — достаточно вспомнить атаку линкора «Императрица Екатерина Великая» эскадренными миноносцами «Быстрый» и «Поспешный» 23 декабря 1915 г.(5 января 1916 г.)[1103].

С февраля по июнь 1916 г. основным фактором оперативной обстановки на театре, предопределившим характер действий Черноморского флота, стало отвлечение основных его сил в юго-восточную часть моря для содействия Кавказской армии в проведении Эрзерумской, а затем Трапезундской операций. Верховное командование, однако, не снимало с флота и задачу блокады «угольного» района; более того, ни одним директивным документом ставки позиционирование этой задачи как главной отменено не было. «Обеспечение непрерывной, в течение длинного промежутка времени, поддержки флотом наступления правого фланга Кавказской армии требует отвлечения сил от выполнения блокады, которая Верховным Командованием поставлена флоту главною задачею (выделено мной. — Д. К.)», — напоминал адмирал А. А. Эбергард командующему Кавказской армией генералу от инфантерии Н. Н. Юденичу 27 января (9 февраля)[1104].

Поэтому командующий флотом, отдававший себе отчет в невозможности вверенными ему силами одновременно решить обе эти задачи с должной эффективностью, доложил в Могилев, что «на время совместных операций блокада угольного района будет производиться только подводными лодками»[1105]. В начале февраля (н. ст.) из ремонта вышла третья большая лодка («Морж»), что позволило обеспечить сменность выходов лодок на неприятельские сообщения.

Активизация деятельности флота у побережья Лазистана практически исключала возможность применения «маневренных» групп в районе Зунгулдак — Эрегли. За четыре месяца зафиксировано лишь три выхода крупных корабельных сил в западную часть моря (16 (26) февраля и 24 апреля (7 мая) для перехвата германо-турецких крейсеров и 23 февраля (8 марта) для прикрытия авиатранпортов при нанесении удара по Варне[1106]), ни один из которых не был непосредственно связан с блокадой «угольного» района. Лишь эпизодически здесь могли действовать и эсминцы. Все это наложило отпечаток на интенсивность, способы и, разумеется, результаты действий сил, выделенных для нарушения морских перевозок противника.

Замысел действий по нарушению неприятельской коммуникаций в зоне Зунгулдак — Эрегли в изменившихся условиях был изложен в «Соображениях о блокаде угольного района», представленных комфлоту оперативной частью его штаба 5 (18) февраля[1107]. Критически проанализировав накопленный в предыдущие месяцы опыт, составители документа исходили из следующего.

Как показало сопоставление данных агентурной разведки, угольные транспорты противника выходили из Босфора и Зунгулдака с наступлением темноты или за час-полтора до захода солнца с расчетом к утру достигнуть конечного пункта. Таким образом, самый опасный для них участок трассы — от м. Баба до о. Кефкен турецкие суда проходили в темное время суток. Появление русских эсминцев днем заставляло турок проявлять предельную осторожность и ночью; напротив, отсутствие наших кораблей в дневное время всегда обозначало, что ночной переход будет беспрепятственным.

Далее составители «Соображений…» высказали ряд уместных суждений о преимуществах и недостатках различных пунктов сосредоточения основных усилий блокирующих сил. Так, район устья Босфора был привлекателен тем, что обеспечивал контроль за путями, ведущими в пролив и из Румелии, и из Анатолии. Вместе с тем, выставленные здесь минные заграждения создавали для российских кораблей серьезные навигационные трудности и препятствовали плаванию в ночное время. Подводные же лодки, вынужденные отходить для ночной зарядки батарей далеко в море, не успевали, по расчетам операторов штаба, вернуться на позицию ко времени наиболее вероятного прохода угольщиков в Босфор. Этих неудобств был лишен район Зунгулдак — Кефкен, плавание в котором не вызывало трудностей и где имелась возможность непосредственного наблюдения за портами погрузки угля.

На основе этих соображений капитан 1 ранга К. Ф. Кетлинский и его подчиненные предложили новую схемы блокады «угольного» района, одобренную комфлотом и положенную в основу его оперативной директивы («предписания») начальникам минной и подводной бригад от 10 (23) февраля № 297[1108]. Новая схема предусматривала блокирование района днем подводной лодкой, ночью парой эскадренных миноносцев.

Подводной лодке предписывалось наблюдать за Зунгулдаком из-под перископа в светлое время суток, не выдавая своего присутствия, а на ночь отходить из видимости берега для зарядки батарей и отдыха экипажа. Допускался уход с позиции на несколько часов и днем, но с непременным нахождением перед неприятельским портом на рассвете и с заходом солнца. С наступлением ночи паре эсминцев следовало приблизиться к берегу, по возможности не обнаруживая своего присутствия, и в течение темного времени маневрировать переменными («ломаными») курсами на линии м. Баба — о. Кефкен, отходя от нее к северу и югу примерно на 5 миль. Перед рассветом миноносцы большим ходом отходят мористее и в течение дня остаются севернее позиции подводной лодки, имея малый ход или лежа в дрейфе. При наличии достаточного количества боеготовых подводных лодок следовало направить вторую лодку к Босфору, что должно было стать существенным «дополнением к блокаде угольного района».

К. Ф. Кетлинский

Речь, таким образом, шла об оперативном взаимодействии надводных кораблей и подводных лодок, что следует признать важным шагом вперед в развитии способов действий сил на неприятельских морских сообщениях и свидетельством творческого отношения командования флота и оперативной части штаба к проблеме нарушения коммуникаций противника.

Представляется очевидным, что, реализация изложенного в «Соображениях…» порядка применения сил сулила ряд важных дивидендов. Во-первых, в значительной мере устранялась опасность со стороны подводных лодок противника (кроме упоминавшихся «UB7» и «UB14», здесь оперировала «UB8»[1109]), которые в течение января выявили курсы и временной режим дневных обходов «угольного» района русскими эсминцами. Во-вторых, отпадала необходимость в прикрытии миноносцев линейными кораблями, которые, в свою очередь, так-же требовали охранения; это позволяло ощутимо «разгрузить» основные силы флота. В-третьих, резко возрастали шансы на перехват угольщиков, прорывающихся в Зунгулдак или возвращающихся в Босфор под покровом темноты. Правда, при этом минимизировалась вероятность захвата малотоннажных парусников, плававших, как правило, в дневное время, однако командование флота справедливо полагало издержки последнего обстоятельства не столь существенными, как преимущества первого. В-четвертых, ввиду малых ходов эсминцев увеличивалась их автономность по топливу и, следовательно, продолжительность пребывания в районе (ранее, напомним, миноносцы маневрировали на скорости до 18 узлов из-за опасности со стороны подводных лодок). В-пятых, нарушались расчеты неприятеля, который взял за правило приурочивать рейсы транспортов к уходу «блокирующих» эсминцев из видимости берега. И еще одно обстоятельство, имеющее большое оперативное значение: сокращение количества одновременно находящихся в море эсминцев позволило расширить район действий легких сил и направлять миноносцы и к побережью Румелии, где, по агентурным сведениям, оживилось каботажное судоходство.

Однако реализовать перечисленные преимущества командование флота смогло далеко не в полной мере по причине, главным образом, занятости эсминцев у побережья Лазистана. Миноносцы оперировали в «угольном» районе только с 4 (17) февраля до 5 (18 марта), затем, в связи с подготовкой крупных воинских перевозок, действия легких надводных сил у Зунгулдака и Эрегли были свернуты до середины июня (н. ст.).

Во второй половине февраля и первой половине марта (н. ст.) пары эскадренных миноносцев выходили к гераклийскому побережью семь раз. Особенность первых двух походов (речь идет о крейсерствах «Гневного» и «Пронзительного» 4 (17) — 5 (18) и 7 (20) — 9 (22) февраля) состояла, как было показано выше, в том, что наряду с решением главной задачи эсминцам было предписано установить радиосвязь с подводными лодками. В первом случае корабли после осмотра Зунгулдака проследовали к румелийскому побережью, получив от подводной лодки «Тюлень» данные об оживленном движении парусных судов у побережья Болгарии[1110].

Штаб флота, используя возможности корабельных средств радиосвязи, осуществлял управление силами в море, а именно корректировал боевые задачи групп эсминцев и изменял районы их боевого предназначения в зависимости от обстановки. В этом смысле представляют интерес выходы «Гневного» и «Счастливого» 15 (28) февраля — 18 февраля (2 марта) и «Пронзительного» и «Поспешного» 3 (16) — 5 (18) марта.

В первом случае корабли, вышедшие в «угольный» район, вечером 15 (28) февраля были перенацелены командным пунктом флота в район Синопа для поддержки «Пронзительного», который доложил в Севастополь об обнаружении крейсера «Гамидие» (в действительности «Бреслау»). Старший из командиров кораблей блокирующей группы капитан 2 ранга Г. В. Фус вышел на связь с командиром «Пронзительного», от которого получил сообщение о потере контакта с неприятелем, после чего корабли продолжили крейсерство по первоначальному плану. Через сутки командующий флотом, вышедший в море на линкоре «Императрица Мария» для перехвата крейсера противника, направил эскадренные миноносцы «Гневный» и «Счастливый» к устью Босфора с приказом уничтожить два парохода, вышедших, по сведениям штаба флота, из Варны. Последние, однако, обнаружены не были. Наконец, вечером 17 февраля (1 марта) Г. В. Фус принял радиограмму подводной лодки «Морж» об обнаружении в Зунгулдаке трех пароходов под парами. Но в ходе предпринятого ночного поиска миноносцами был обнаружен и потоплен у о. Кефкен лишь парусник с грузом угля. Утром 18 февраля (2 марта) в 50 милях от Зунгулдака возвращавшиеся в базу эсминцы вступили в боевое соприкосновение и были безрезультатно обстреляны крейсером «Бреслау» (корветтен-капитан В. фон Кнорр)[1111], при этом и российские миноносцы, и германо-турецкий крейсер были усмотрены подводной лодкой «Морж». Командир последней старший лейтенант В. В. Погорецкий, уточнивший обстановку в результате радиообмена с «Пронзительным» (первоначально «Бреслау», на котором была замаскирована четвертая дымовая труба, был опознан лодкой как крейсер типа «Кагул»[1112]), попытался атаковать, но не преуспел из-за чрезмерного удаления цели. «Этот случай, — справедливо отмечает В. С. Шломин, — хотя и не привел к реальным результатам, показал возможность более тесного взаимодействия подводных лодок и миноносцев в блокадных действиях»[1113]. Добавим, что приведенный тезис вполне применим не только к действиям на морских сообщениях противника, но и к борьбе с неприятельскими крейсерами.

Эсминцы «Пронзительный» и «Поспешный» на второй день крейсерства в районе Зунгулдака — 4 (17) марта — получили информацию штаба флота о выходе из Констанцы парохода «Наполи» и по приказанию флаг-капитана по оперативной части проложили курс на перехват цели. На следующее утро судно «Эсперанца», следовавшее в Константинополь с 550 т керосина, было потоплено у м. Калиакра торпедой «Пронзительного»[1114]. Возвращаясь в «угольный район», в 20 милях от берега эсминцы были атакованы вылетевшим из Варны гидросамолетом «№ 529», но успешно уклонились от девяти сброшенных с высоты 400 м бомб, применив маневр расхождения в противоположные стороны с увеличением хода до 28 узлов[1115]. Потопление «Эсперанца» стало результатом одного из немногих случаев наведения блокирующих кораблей на цель на основании достоверных агентурных данных, своевременно полученных штабом флота.

Эскадренные миноносцы «Быстрый» и «Громкий»

Крупного успеха добились и эсминцы «Громкий» и «Быстрый», которые в ночь на 29 февраля (13 марта) у устья р. Сакария уничтожили торпедами транспорт «Сейар» (3336 брт)[1116]. Подобранные из воды турки сообщили, что «ныне осталось всего шесть или семь пароходов, считая… два недействующих»[1117].

Подводя итоги действий эсминцев во второй половине февраля и первой половине марта (н. ст.), отметим, что в ходе семи выходов на неприятельские коммуникации миноносцами было уничтожено два парохода (в сумме около 4000 брт) и парусник. Кроме двух указанных выше случаев перенацеливания кораблей в другие районы, все походы осуществлялись по плану, разработанному оперативной частью штаба командующего флотом. При выходе из Севастополя в утренние часы и прибытии в район боевого предназначения вечером тех же суток эсминцы оставались в «угольном» районе две или неполных три ночи. По опыту февральских походов командование минной бригады поставило на повестку дня вопрос о продлении строка пребывания кораблей в районе боевого предназначения за счет увеличения запаса топлива и сведения к минимуму «мертвого остатка» мазута в цистернах.

Важным достижением командования флота следует полагать организацию оперативного взаимодействия эсминцев и подводных лодок, заключавшегося во взаимном информировании об обстановке, а также в сменности пребывания миноносцев (днем) и подводной лодки (ночью) у блокируемого побережья.

Существенным, на наш взгляд, недостатком в организации действий эсминцев стало фактическое отстранение начальника минной бригады от управления подчиненными силами, за исключением случаев, когда контр-адмирал М. П. Саблин лично выходил в море. Поскольку приказы о выходе шли, как правило, «через голову» начальника бригады, последний был лишен возможности полноценно планировать действия вверенных ему кораблей. Еще 26 января (8 февраля) флаг-капитан по оперативной части высказался о необходимости своевременного информирования командования минной бригады о планирующихся действиях, однако на практике это делалось далеко не всегда[1118]. В результате корабли бригады использовались неравномерно, что затрудняло их поддержание в технически исправном состоянии.

Исключение командования минной бригады из контура управления «блокирующими» силами иногда приводило к тому, что командиры кораблей получали указания, не вполне корреспондирующиеся с особенностями обстановки в районе боевых действий. Так в «предписании» штаба флота от 20 февраля (4 марта) № 330 указывалось: «В обыкновенных условиях малые парусники расстреливать с миноносцев не далее 5 каб, не расстреливать стоящие парусники на ходу, а открывать огонь только остановившись»[1119]. М. П. Саблин вынужден был ходатайствовать перед командованием флота об отмене этого приказания, резонно указывая, что при наличии у неприятеля подводных лодок кораблям, напротив, ни в коем случае не следует ложиться в дрейф, так парусники могут «маскировать присутствие подводной лодки»[1120]. Кстати, справедливость опасений начальника бригады уже была убедительно доказана опытом боевых действий на Балтике. Напомним, что 27 сентября (10 октября) 1914 г. в устье Финского залива «U26» атаковала крейсер «Адмирал Макаров» (капитан 2 ранга П. М. Плен), воспользовавшись его остановкой для досмотра парусника[1121].

Подводные лодки в феврале — июне совершили 13 боевых походов: «Морж» — пять, «Тюлень» — четыре, «Нерпа» — два, «Кит» и «Краб» — по одному. Для блокады «угольного» района, являвшейся главной задачей подводных лодок до конца марта (н. ст.), лодки выходили четыре раза. Речь идет о походах «Тюленя» 28 января (10 февраля) — 10 (23) февраля, «Моржа» 11 (24) февраля — 21 февраля (6 марта) и 5 (18) — 13 (26) марта и «Нерпы» 23 февраля (7 марта) — 13 (26) марта[1122].

Обычно переход в район боевого предназначения занимал около суток, при свежих погодах несколько больше. В «угольном» районе лодки действовали, как правило, по изложенной выше схеме (директива комфлота от 10 (23) февраля № 297), кроме случаев неблагоприятной погоды или при отсутствии в Зунгулдаке пароходов в течение нескольких суток. Лодки осматривали порт из-под перископа, после чего в течение дня оставались на позиции перед Зунгулдаком в подводном положении на ходу или на подводном якоре.

М. А. Китицын

Возможностью смены позиций воспользовался, в частности, командир подводной лодки «Тюлень»: не обнаружив неприятельских судов в Зунгулдаке, старший лейтенант М. А. Китицын в дальнейшем действовал у о. Кефкен, перед Босфором, крейсировал к западу от устья р. Сакария. После неудачных торпедных атак паровой шхуны и двух малых пароходов «Тюлень» 8 (21) февраля захватил у Кефкена парусник, затонувший при буксировке[1123].

Подводная лодка «Морж» 11 (24) марта потопила торпедой буксирный пароход «Дарыджа» (около 600 т), вышедший из Зунгулдака с пятью «магонами», которые после уничтожения буксира выбросились на берег[1124]. На следующий день лодка пыталась атаковать сторожевое судно «Рюсумет № 2», но была обстреляна береговой батареей, что позволило судну укрыться за молом[1125].

Опыт февральских и мартовских походов подводных лодок показал, что новым устойчивым фактором обстановки в «угольном» районе и предпроливной зоне стала угроза со стороны неприятельской авиации: атакам самолетов «Gotha WD2», базировавшихся на Кавак (европейский берег Босфора) и эпизодически на Зунгулдак, подвергались «Тюлень» (2 (15) и 7 (20) февраля) и «Морж» (10 (23) и 12 (25) марта). Отметим, что в последнем случае лодка была атакована, находясь на перископной глубине, причем взрывом бомбы было повреждено боевое зарядное отделение торпеды в рамном аппарате[1126].

Прекращение выходов эскадренных миноносцев для блокирования района Зунгулдак — Эрегли в ночное время заставило командование флота пересмотреть схему применения сил на сообщениях противника, С последних чисел марта (н. ст.) основным способом действий подводных лодок становится крейсерство в районе от Зунгулдака до устья Босфора; в некоторых случаях район включал в себя и прибрежные воды Болгарии. В период с конца марта до середины мая (н. ст.) в юго-западную часть моря выходили «Тюлень» (с 14 (27) марта по 23 марта (5 апреля) и с 5 (18) по 15 (28) апреля) и «Морж» (с 26 марта (8 апреля) по 5 (18) апреля и с 25 апреля (8 мая) по 4 (17) мая)[1127].

Подводная лодка «Морж»

Меняя позиции в зависимости от выявленного характера неприятельского судоходства и состояния погоды, командиры лодок повысили результативность действий. Так, подводная лодка «Тюлень» 19 марта (1 апреля) у м. Галата-Бурну атаковала последовательно двумя торпедами пароход «Дутор» (бывш. австро-венгерский «Дубровник», 4232 брт), шедший с грузом угля из Зунгулдака в охранении эсминца «Гайрет-И Ватанийе». Тяжело поврежденное судно выбросилось на берег[1128] и спустя две недели было уничтожено торпедой «Моржа»[1129]. 21 марта (3 апреля) у м. Шабли (восточнее о. Кефкен) «Тюлень» сжег караван из 11 шхун, каждая из которых имела на борту по 50–60 т угля[1130].

В донесении о походе, в ходе которого подводная лодка «Тюлень» прошла 1095 миль в надводном положении и 46 в подводном, М. А. Китицын отметил, что длительное пребывание лодки на одной позиции может привлечь внимание противника и вызвать ответные меры, например, постановку оборонительных минных заграждений. Командир «Тюленя» предостерегал от шаблонного выбора позиций и предлагал в следующем походе перенести район действий лодки к м. Шили, что, в частности, минимизировало бы угрозу со стороны неприятельской авиации. Из анализа опыта действий в предпроливной зоне М. А. Китицын сделал вывод о том, что подводной лодке следует располагаться в непосредственной близости к устью Босфора. Командир «Тюленя», однако отдавал себе отчет в том, что «действительность» блокады пролива снижалась тем, что маневрирование лодок было стеснено минными заграждениями[1131].

В походе 5 (18) — 15 (28) апреля, оперируя в районе м. Шили — м. Кара-Бурну, М. А. Китицын апробировал новую схему крейсерства. Подводная лодка двигалась вдоль берега на удалении 1–3 мили (в зависимости от видимости), погружаясь с рассветом и всплывая с наступлением темноты; зарядка аккумуляторных батарей производилась на позиции. Для отдыха личного состава, проветривания помещений и т. п. лодка около полудня отходила мористее. По мнению командира «Тюленя», такой способ действий обеспечивал непрерывное наблюдение за судоходством в часы, когда вход и выход транспортов из Босфора был наиболее вероятным, что подтвердилось 11 (24) апреля. Усмотрев накануне перед заходом солнца вышедший из пролива колесный пароход с бригантиной на буксире, командир лодки принял решение захватить неприятельские суда ночью, для чего полным ходом направился к о. Кефкен. Около 2.00 цели были вновь обнаружены, после чего паром «Ресанет», обстрелянный из 57-мм орудия и получивший три попадания, отдал буксир и выбросился на берег, а парусник с грузом соли, нефти и угля был сожжен[1132].

В походе 25 апреля (8 мая) — 4 (17) мая командир подводной лодки «Морж» применил способ «засады»: ночью лодка, оставаясь в позиционном положении, ложилась в дрейф у берега в районе м. Шили[1133]. «Морж» пополнил боевой счет парусником с грузом угля, который 30 апреля (12 мая) был потоплен артиллерийским огнем у о. Кефкен[1134]. Попытка постановки мин в Босфоре с заградителя «Краб», предпринятая 25–27 февраля (9 — 11 марта), успехом не увенчалась. Попав в 7-балльный шторм, лодка была вынуждена возвратиться в базу из-за повреждения рулей[1135].

Подводная лодка «Кит» совершила свой первый боевой поход 7 (20) — 14 (27) мая под брейд-вымпелом командующего подводной бригадой капитана 1 ранга В. Е. Клочковского с задачами вскрытия обстановки в районе Синопа и к западу от него, а также обучения личного состава в боевой обстановке. 13 (26) мая в районе Амастро — Парфени лодка потопила крупный парусник[1136].

Следует отметить, что попутно с решением главной задачи подводные лодки выполняли и другие функции. В «предписании» штаба флота начальнику подводной бригады от 27 января (9 февраля) командирам лодок предлагалось по возможности проводить разведку побережья от м. Филиос до Эрегли, составляя кроки с указанием мест береговых батарей, укреплений и ясно видимых ориентиров, выявлять характер берега, расположение пляжей, а также, вызывая огонь артиллерии, определять дальность стрельбы и сектора обстрела батарей.

Полученные от эсминцев сведения об использовании противником подводных лодок против блокирующих сил заставили командование флота обратить более пристальное внимание на противолодочное обеспечение своих лодок. 16 (29) января командирам последних было предписано без особой нужды не приближаться к парусникам, не входить в Босфор для атак малоценных судов и вообще иметь в виду «действительность» атак «у-ботов»[1137].

Более интенсивным стало противодействие и со стороны авиации. Утверждение германских исследователей о том, что ей удалось «отогнать вражеские подводные лодки от угольного побережья»[1138], содержит, на наш взгляд, некоторое преувеличение, хотя следует признать, что в апреле — мае противолодочные действия германских самолетов приобрели систематический характер: в четырех из упомянутых выше пяти боевых походах лодки подвергались атакам с воздуха (всего за период с февраля по июль — в семи походах из 12[1139]). Подводная лодка «Морж» атаковывалась в трех походах кряду, что заставило В. В. Погорецкого настойчиво ставить перед командованием бригады вопрос о вооружении лодки «противоаэропланной» пушкой и о демонтаже наружных торпедных аппаратов. Командиру «Моржа» принадлежит и идея введения противника в заблуждения имитацией повреждения или гибели лодки: после бомбардировки гидросамолетом 30 марта (12 апреля) у Босфора В. В. Погорецкий срочно погрузился и распорядился начать откачку масла из трюма[1140].

Показания оттоманских моряков, плененных после потопления парохода «Сейар» 29 февраля (13 марта), подтвердили разведданные об усилении каботажного судоходства между Босфором и румынскими портами, полученные штабом флота в феврале. Причем в перевозках зерна и нефтепродуктов были задействованы не только малотоннажные парусники: в момент выхода «Сейара» из Констанцы там грузились четыре турецких парохода. «Насколько затруднительно было сообщение с угольным побережьем даже для мелких судов из-за постоянной неприятельской блокады, насколько оживленным становилось движение парусников у берегов Румынии. В течение апреля бывали дни, когда из Констанцы прибывало до 40 небольших парусников с мукой и растительным маслом, небольшие пароходы также участвовали в этом судоходстве», — отмечает автор германского описания войны в Черном море[1141].

В апреле оживленное судоходство вдоль побережья Румынии, Болгарии и европейской Турции обратило на себя внимание военно-морского агента в Бухаресте капитана 1 ранга А. Н. Щеглова, а затем и английского адмиралтейства, которое направило в МГШ меморандум с претензиями по поводу продолжающихся перевозок военной контрабанды из румынских портов. Капитан 1 ранга граф А. П. Капнист вынужден был напомнить союзникам, что Черноморский флот не в состоянии «отделять для действий в болгарских и турецких водах лучшие миноносцы, которые… крайне необходимы для действия в других пунктах Черного моря». Англичанам было, кроме того, сообщено, что «главная масса контрабандных грузов идет на мелких судах в территориальных водах Румынии и затем в непосредственной близости к болгарскому и турецкому побережью»[1142]. Еще более резко высказался на сей счет А. А. Эбергард, напомнивший союзникам об их собственных просчетах и в весьма энергичных выражениях показавший необоснованность их упреков[1143] (приложение 56).

Переход Констанца — Варна неприятельские суда совершали вдоль берега, далее на юг некоторые отрезки маршрута прикрывались береговой артиллерией[1144]. Информацию о режиме движения судов в этом районе штаб флота получал от российского консула в Констанце В. К. Рихтера. Эти данные, как правило, поступали с задержкой; лишь однажды своевременно полученная информация позволяла навести силы на вышедшее судно — речь идет о потоплении транспорта «Эсперанца» 5 (18) марта. Это вынудило К. Ф. Кетлинского просить консула передавать сведения по возможности раньше, чтобы вовремя направлять на перехват цели корабли, которым требовалось время на подготовку к выходу. По-видимому, румынские власти догадывались о деятельности В. К. Рихтера и нередко задерживали его депеши на телеграфе[1145].

Командование флота было озабочено продолжающимся судоходством между румынскими, болгарскими и турецкими портами, однако полагало, что в условиях занятости основных сил содействием Кавказской армии и блокадой «угольного» района (то есть решением задач, поставленных ставкой), действия у побережья Румелии могут иметь лишь второстепенное значение[1146]. Поэтому действия на коммуникации Констанца — Босфор в этот период имели ограниченные масштабы. Эсминцы, как было показано выше, выходили сюда лишь дважды, целенаправленно для перехвата судов по данным штаба флота. Подводные лодки, кроме отдельных случаев захода в этот район в ходе крейсерств в «угольном» районе и у Босфора, выходили к румелийскому побережью трижды: «Нерпа» с 4 (17) по 12 (25) февраля, «Тюлень» с 7 (20) по 18 (31) мая и «Морж» с 20 мая (2 июня) по 27 мая (9 июня)[1147].

Подводные лодки действовали способом крейсерства в районе от устья Босфора до м. Эмине, иногда до м. Калиакра. С оперативной точки зрения представляет интерес тот факт, что походы «Нерпы» и «Тюленя» были организованы параллельно с действиями других лодок в «угольном» районе. Для исключения возможности встречи с ними лодкам, оперирующим у побережья европейской Турции, запрещалось пересекать меридиан устья Босфора. Среди успехов отметим захват «Тюленем» барка «Балджи» (144 брт) и «Моржом» — барка «Бельгюзар» (238 брт) с грузом в 300 т керосина[1148]. Оба судна были приведены на буксире в Севастополь и зачислены в состав транспортной флотилии.

Всего с февраля по июнь эсминцы и подводные лодки уничтожили или захватили три неприятельских парохода, два буксира и 21 парусник (на долю подводных лодок приходится пароход, буксир и 20 парусных судов)[1149]. С потерей «Дутора» в распоряжении противника осталось лишь четыре крупных транспорта суммарной грузовместимостью 22,8 тыс. брт[1150].

В результате действий Черноморского флота на сообщениях противника в оттоманской столице сохранялось тяжелое положение с провиантом и топливом. По показаниям пленных, цены на продовольствие продолжали расти, дневная норма хлеба сократилась до 250 г, в Константинополе ежедневно отмечались случаи голодной смерти[1151]. Уголь строго экономили: военные корабли в базе стояли без паров, получая электроэнергию от городской станции[1152]. Настойчивые просьбы Энвер-паши о поставках угля из Германии возымели действие 1 (14) февраля, и с конца этого месяца из Второго рейха ежедневно направлялся состав с 400 т топлива. Однако получаемые таким образом 12 тыс. т угля в месяц не могли покрыть минимальной потребности, достигавшей 30 тыс. т[1153].

Вместе с тем следует признать, что в этот период, особенно с прекращением выходов в «угольный» район эсминцев в середине марта (н. ст.), эффективность действий на коммуникациях противника снизилась. По германским данным, в марте в Константинополь удалось доставить 30,3 тыс. т гераклийского угля, то есть на треть больше, чем в январе или феврале[1154].

В отдельный этап могут быть выделены действия Черноморского флота на неприятельских сообщениях в июне — июле, что обусловлено, главным образом, новой интерпретацией соответствующих задач в директиве Морского штаба ВГК от 22 мая (4 июня). Теперь ставка формулировала задачу нарушения коммуникаций противника в более общей форме — «препятствовать снабжению противника углем из угольного района и военной контрабандой из Болгарии и Румынии»[1155]. Широкая трактовка задачи ставкой, а также окончание Трапезундской операции и, следовательно, освобождение основных сил флота от содействия Кавказской армии позволили командованию флота наметить новые, более эффективные меры для борьбы с судоходством вдоль анатолийского и румелийского побережья, сочетая их с блокадой Босфора, которая значилось первой (по существу, главной) задачей и в упомянутой директиве.

Однако эти обстоятельства могли повлиять на организацию действий против морских перевозок турок лишь по истечении времени, необходимого для восстановления боеспособности сил после весьма напряженной деятельности в юго-восточной части моря, прежде всего, проведения морских операций для обеспечения перевозок на побережье Восточной Анатолии 1-й и 2-й пластунских бригад в апреле и 123-й, а затем 127-й пехотных дивизий в мае — июне[1156]. Достаточно сказать, что за одну операцию эсминцы покрывали в среднем от 1100 до 1400 миль, а в отряде оперативного прикрытия — до 1900 миль[1157].

Кроме того, активизация неприятельских подводных лодок у кавказского побережья еще в течение более чем месяца отвлекала значительное количество эсминцев для конвоирования транспортов и других действий в рамках формируемой на театре системы противолодочной обороны. Поэтому «маневренные» группы к блокаде Босфора в этот период не привлекались и выходили в море лишь дважды — 21 июня (4 июля) и 9 (22) июля для перехвата германо-турецких крейсеров[1158]. В ограниченных масштабах применялись и эсминцы — в июне и июле зафиксировано только три выхода в юго-западную часть моря.

Наибольшего успеха добились «Быстрый» (капитан 1 ранга З. А. Шипулинский) и «Поспешный» (капитан 2 ранга Б. Б. Жерве), 24 июня (7 июля) вышедшие под брейд-вымпелом начальника 2-го дивизиона капитана 1 ранга В. Н. Черкасова для перехвата парохода «Иттихат» (921 брт), направлявшегося, по данным штаба флота, из Констанцы в Босфор. Потопив парусник, в ночь на 27 июня (10 июля) у маяка Тузла миноносцы захватили «Иттихат» с грузом в 500 т керосина и 600 т ячменя и привели приз в Одессу[1159]. Спустя сутки у устья р. Сакария «Громкий» (капитан 2 ранга Ф. О. Старк) и «Пылкий» (капитан 2 ранга В. Ф. Ульянов) вынудили выброситься на берег и обстреляли паром «Иктан» (244 брт) и два буксира, шедшие в Босфор с угольными баржами (две из них были уничтожены)[1160]. В походе эсминцы поддерживали связь с подводной лодкой «Морж», действовавшей у устья Босфора[1161].

Эскадренный миноносец «Поспешный»

К июню командование флота располагало четырьмя боеготовыми подводными лодками новых типов, что дало возможность направлять в юго-западную часть моря одновременно две единицы. На основе анализа применения подводных сил в предшествующие месяцы оперативной частью был разработан документ, определяющий порядок оперативного развертывания и действий лодок у блокируемого побережья. В служебной записке капитана 1 ранга К. Ф. Кетлинского от 28 мая (10 июня) № 4145[1162] начальнику подводной бригады предлагалось принять к руководству нижеследующие соображения.

Район боевых действий, расположенный к югу от линии Амасра — Эмине, делился линией Босфор — Херсонес на две части — восточную («угольную») и западную («нефтяную»). В каждую направлялась подводная лодка, имеющая право в назначенные ей дни выходить к Босфору («угольная» — в нечетные числа месяца, «нефтяная» — в четные) и действовать в радиусе 25 миль от устья пролива. Для исключения встреч при переходе в район и возвращении в базу лодкам предписывалось следовать по линии м. Баба — Балаклава, причем «нефтяной» надлежало выходить на эту линию по северной границе района — линии Амасра — Эмине (приложение 54).

Речь, таким образом, шла об оперативном взаимодействии подводных лодок выражавшемся в определении границ районов их крейсерства и чередовании выходов в предпроливную зону. Сравнительно небольшое удаление лодок друг от друга обеспечило возможность устойчивой радиосвязи и, следовательно обмена данными об обстановке и получаемой от внешних источников разведывательной информацией. Решение о поочередном нахождении лодок перед Босфором следует признать удачным, так как, в отличие от предыдущих схем применения подводных лодок, оно обеспечивало (разумеется, при строгом выполнении установленного графика) постоянное наблюдение за устьем пролива в дневное время. В остальные дни, при нахождении лодок в своих районах («нефтяном» или «угольном»), учитывая значительные размеры этих районов и интенсивный характер судоходства, командирам предоставлялось право свободного крейсерства. Параллельно лодки готовились к выходу к Босфору: экипажам предоставлялся отдых, производились зарядка аккумуляторов.

В июне и июле подводные лодки совершили шесть боевых походов в район Босфора. В восточную зону лодки выходили четырежды: «Нерпа» с 28 мая (10 июня) по 7 (20) июня, «Тюлень» с 8 (21) по 14 (27) июня и с 9 (22) июля по 19 июля (1 августа) и «Морж» с 21 июня (4 июля) по 30 июня (13 июля). В западную зону зафиксировано два выхода: «Кит» с 8 (21) июня по 18 июня (1 июля) и «Нерпа» с 19 июня (2 июля) по 25 июня (8 июля)[1163].

Среди боевых успехов этого периода отметим потопление артиллерией «Нерпы» турецкого парусника 2 (15) июня в «угольной» зоне, уничтожение парусника с 80 т керосина подводной лодкой «Кит» в районе Инады 13 (26) июня[1164], а также захват «Тюленем» двухмачтовой шхуны у устья р. Агвы 17 (30) июля[1165] (накануне лодка атаковала торпедами и вынудила выброситься на берег паром «Хале» (298 брт), впоследствии снятый[1166]).

Всего в июне и июле противник потерял два парохода, три буксира и четыре парусника[1167]. Несмотря на то, что в этот период действия велись ограниченным нарядом сил, они представляют определенный интерес с точки зрения оперативного применения подводных лодок и надводных кораблей. Наряду с основной новацией — разграничением районов действий лодок в юго-западной части моря, командование флота продолжало практиковать корректировку задач и изменение районов боевого предназначения лодок. Так, «Морж» вышел в море 21 июня (4 июля) с задачей занять позицию в 20 милях к юго-западу от м. Айя на случай появления «Гебена» и «Бреслау» в районе Севастополя (германо-турецкие крейсера вышли в Черное море в ночь на 20 июня (3 июля)), однако в тот же вечер В. В. Погорецкий получил радио штаба флота следовать «по назначению», то есть в предпроливную зону, с задачей поражения возвращающихся в пролив крейсеров противника. Вечером 23 июня (6 июля) лодка наблюдала «Гебен», однако из-за значительного удаления цели и ее высокой скорости занять позицию торпедного залпа не удалось. «Нерпа» попутно с нарушением неприятельских сообщений решала задачу выявления фарватеров в устье Босфора в рамках подготовки к минно-заградительным действиям.

Продолжались и попытки оперативного взаимодействия подводных лодок с эскадренными миноносцами. Так, 26 июня (9 июля) «Морж» после неудачной атаки у устья р. Мелен крупного неприятельского транспорта (вероятно, «Патмоса», 1907 брт[1168]) вышел на связь с эсминцем «Беспокойный», сообщив место и параметры движения цели. Капитан 2 ранга А. И. Тихменев сообщил, что не успевает перехватить судно, и передал В. В. Погорецкому полученные от «Нерпы» сведения об обнаружении в устье Босфора противолодочных сетей. Во всех трех походах эсминцы успешно устанавливали связь с действующей у Босфора подводной лодкой[1169].

Новым фактором обстановки в «угольной» зоне стало вооружение транспортов противника артиллерией. Упоминавшийся неприятельский пароход (предположительно «Патмос») открыл по «Моржу» огонь, чем в значительной мере сорвал попытки преследования и повторной атаки. В то же время снизилась интенсивность противодействия со стороны авиации противника — в июньских и июльских донесениях командиров лодок зафиксирован только один случай появления самолета в районе Босфора. По-видимому, это связано с гибелью по техническим причинам двух из пяти германских гидропланов[1170].

Характеризуя работу командования флота по организации борьбы с неприятельским судоходством, отметим, что в июне — июле А. А. Эбергардом и его штабом была начата подготовка к минно-заградительным операциям в прибосфорском районе и на подходах к Варне. Предусматривались постановки мин с эсминцев, а также использование подводным заградителем «Краб» нового оружия — дрейфующих мин. К середине июля (н. ст.) необходимый запас якорных мин был сформирован, ожидалось поступление и мин дрейфующих, однако в связи со сменой командования флота выполнение плана было задержано до решения нового командующего[1171]. Этот факт позволяет опровергнуть расхожую в исторической литературе и публицистике точку зрения, согласно которой заслуга в успехе минно-заградительных действий флота летом и осенью 1916 r. принадлежит исключительно А. В. Колчаку[1172].

3.4. БЛОКАДА ПРОЛИВА БОСФОР (июль 1916 г. — декабрь 1917 г.)

После смещения с должностей адмирала А. А. Эбергарда и его ближайших помощников[1173] в июле 1916 г. командование флота привнесло в организацию действий на неприятельских сообщениях значительные новации. Суть их со стояла в том, что в системе действий и мероприятий, направленных на нарушение морских перевозок противника, центральное место заняла постановка активных минных заграждений. Это произошло, по всей видимости, не без влияния положительного опыта минно-заградительных действий на Балтике, где новый командующий вице-адмирал А, В. Колчак занимал должности флаг-капитана по оперативной части и начальника минной дивизии. Географические особенности Черноморского театра, где морские силы противника базировались на Босфор и он же являлся узлом всех коммуникационных линий, превращали заграждение устья пролива минами в эффективную форму блокадных действий, обеспечивающую одновременное решение нескольких оперативных задач: нарушение морских перевозок противника и недопущение или, во всяком случае, ограничение выходов его надводных кораблей и подводных лодок в Черное море. Все это полностью отвечало требованиям, поставленным верховным командованием перед вице-адмиралом А. В. Колчаком при посещении им ставки по пути в Севастополь[1174], а затем в директиве начальника Морского штаба ВГК от 10 (23) августа 1916 г. (приложение 57).

Вопрос о заграждении Босфора минами изучался со времен Русско-турецкой войны 1877–1878 rr., и накануне мировой войны отечественными специалистами были разработаны специальные образцы мин, принцип действия которых основывался на использовании поверхностного течения из Черного моря в Мраморное[1175]. Однако массовое производство этого оружия налажено не было, и к июлю 1916 г. на складах Севастопольского порта имелось лишь четыре «плавающих» мины системы Е. В. Колбасьева обр. 1913 г. и 120 «дрейфующих» мин обр. 1914 г. Однако гидрологические условия позволяли использовать здесь и серийные якорные мины: 100-метровая изобата располагается в 15–20 милях от берега, 50-метровая — в 2–5 милях.

А. В. Колчак

До лета 1916 г. командование флота использовало минное оружие в районе Босфора в ограниченных масштабах, осуществляя «точечные» постановки компактных заграждений на выявленных или предполагаемых маршрутах развертывания неприятельских кораблей и судов: в 1914 и 1915 гг. в неприятельских водах (в том числе на подходах к анатолийским портам) было выставлено 1370 мин, что составило лишь 20 % от количества мин, поставленных в течение всей войны в активных заграждениях[1176] (приложение 40). Причины этого представляются очевидными. Прежде всего, в начале войны Штаб ВГК, преследуемый идеей об угрозе неприятельского десанта в районе Одессы[1177], вынудил командование флота израсходовать практически весь минный запас в оборонительных целях. Однако, как явствует из содержания всеподданнейшего доклада о необходимости смены командования Черноморского флота от 26 июня (9 июля) 1916 r.[1178], это не помешало адмиралу А. И. Русину и его флаг-капитану кавторангу А. Д. Бубнову переложить ответственность за просчеты ставки на адмирала А. А. Эбергарда, который, как это ни абсурдно, был «обвинен» в исполнении директив своего непосредственного начальства[1179]. Между тем значение активных минных заграждений недооценивалось не столько командованием Черноморского флота, сколько самой ставкой. Показательно, что за первую половину 1916 г. лишь в одном документе, направленном из Могилева в Севастополь, речь шла о минном оружии — имеется в виду запрос адмирала А. И. Русина от 25 марта (7 апреля) о предложениях по использованию плавающих мин[1180]. Важно иметь в виду и то обстоятельство, что в директивах ставки задача «минной блокады» Босфора флоту не ставилась. Поэтому вполне естественно, что из обещанных в начале 1915 г. 4500 мин флот получил только 900, а в августе — сентябре 1915 г. руководство морского ведомства нашло возможным даже уменьшить минный запас Черноморского флота, передав на Балтику 1047 мин[1181].

Однако сокращение минного запаса, хотя и ограничивало возможности минно-заградительных действий флота, не исключало их вовсе. По состоянию на 1 (14) января 1916 г. в наличии имелось 2162 мины, в том числе 1489 готовых к использованию (остальные находились в процессе сборки и снаряжения). В письме начальнику Морского штаба ВГК от 2 (15) марта А. А. Эбергард ходатайствовал об отправке в Севастополь 3 тыс. мин обр. 1912 г. (в том числе 1 тыс. глубоководных), 300 мин для заградителя «Краб» и 1 тыс. минных якорей обр. 1909 г., необходимых для обеспечения совместных действий у побережья Лазистана и подновления выставленных заграждений[1182]. Однако эта просьба была удовлетворена лишь отчасти, и к 1 (14) июня на складах Севастопольского порта имелась 1641 мина, в том числе 543 устаревших систем гальваноударные обр. 1898, 1905 и 1906 гг. Не изменилось количество мин обр. 1912 г. для больших глубин (всего 395), только на один комплект (60 единиц) увеличилось число мин для подводного заградителя[1183]. Уже после начала минно-заградительной операции, в середине августа (н. ст.), с Балтики доставили тысячу мин различных образцов[1184].

Подготовка и ведение минно-заградительных действий Черноморского флота во второй половине 1916 г. в первой половине 1917 г. (в терминах того времени — «крупная минная обструкция»[1185]) в достаточной мере исследованы целым рядом специалистов[1186], поэтому ограничимся общими итогами «минной блокады». С июля 1916 г. по июль 1917 г. в районе Босфора были проведены минно-заградительная операция (четыре минных постановки) и шестнадцать отдельных минных постановок (приложение 58). Три постановки в сентябре — начале октября (н. ст.) 1916 г. и одна в конце апреля (н. ст.) 1917 г. не состоялись из-за неблагоприятных метеоусловий, причем в одном случае — попытка постановки в районе м. Кара-Бурну (Румелийского) эсминцами «Дерзкий» и «Гневный» 10 (23) сентября 1916 г. — минный запас (160 мин) был выброшен в море[1187]. Одна постановка была сорвана в результате противодействия противника (попытка постановки мин типа «Рыбка» с баркасов 5 (18) мая 1917 г.), спустя неделю аналогичная постановка была проведена в неполном объеме вследствие несанкционированных взрывов мин на носителе[1188].

Мины образца 1908 г. на палубе эсминца «Поспешный»

По подсчетам А. А. Ляховича и В. С. Шломина[1189], за двадцать постановок было выставлено 4153 мины (2187 в 1916 г. и 1966 в 1917 r.). Использовались в основном мины обр. 1912 г., по своим конструктивным особенностям[1190] в наибольшей мере подходили для активных заграждений. В меньшей степени использовались мины обр. 1908 и 1909 гг. и «ПЛ-100», в 1917 г. в проливе было выставлено 386 малых мин «Рыбка». Эсминцы выполнили десять постановок и выставили 1907 мин (46 %); тральщики типа «эльпидифор» — четыре постановки, 1800 мин (43 %); подводный заградитель «Краб» — одну постановку, 60 мин (1,4 %); мотобаркасы — три постановки, 306 мин (7,4 %); катера (по стройки американской фирмы «Гринпорт») — две постановки, 80 мин (1,9 %).

С точки зрения военно-морского искусства представляет интерес эволюция замысла минно-заградительных действий, направленность которой определялась оценкой эффективности проведенных постановок и результатами противоминных действий неприятеля. Первоначальное решение, оформленное в виде «Плана операции постановки основного минного заграждения у Босфора» (приказание командующего флотом № 15 от 20 июля (2 августа) 1916 г.)[1191], предусматривало постановку основного заграждения по дуге в расстоянии от 20 до 40 каб от входа в Босфор и дополнительных мелководных заграждений на флангах основного, вплотную к берегу. Замысел «закупорки» пролива строился на постановке мин в таком количестве, чтобы, по выражению М. И. Смирнова, «противник не имел времени на их траление»[1192]. Основное заграждение предназначалось для борьбы с надводными кораблями и крупными транспортами, дополнительные — против подводных лодок и малотоннажных судов. Удаление минных полей от горла пролива диктовалось необходимостью обеспечить возможность обстрелов кораблями укреплений Верхнего Босфора.

Противник, однако, продолжал использовать прибрежные фарватеры, поэтому содержанием следующего этапа «минной обструкции» — с середины августа до середины сентября (н. ст.) 1916 г. — стало усиление заграждений, главным образом за счет фронтального расширения загражденного района вдоль азиатского и европейского побережья. Реализация такого подхода, бесспорно, давала определенный положительный результат, затрудняя противоминные действия противнику с его ограниченными противоминными силами и примитивными тральными средствами. Однако имелись и отрицательные последствия: «экстенсивное» наращивание загражденного района вызывало значительный расход мин, не позволяло увеличить плотность заграждений (и, следовательно, вероятность подрыва неприятельских кораблей), затрудняло подводным лодкам наблюдение за заграждениями и ограничивало их действия.

Поэтому с конца октября (н. ст.) командование флота сделало ставку на новый, если угодно, «интенсивный», способ наращивания минной угрозы в районе Босфора — подновление ранее выставленных заграждений с использованием мелкосидящих носителей — тральщиков типа «эльпидифор» и, в первой половине 1917 г., моторных баркасов и быстроходных катеров. Первую такую постановку у м. Кара-Бурну (Румелийского) успешно выполнил тральщик «№ 234» (осадка 0,6 м) под командованием старшего офицера оперативной части штаба командующего флотом лейтенанта Г. М. Веселаго в ночь на 10 (23) октября 1916 г.[1193]. Особой смелостью, оригинальностью замысла и навигационной сложностью отличается последняя в кампании 1916 г. постановка, выполненная в ночь на 5 (18) декабря эсминцами 4-го дивизиона «Жаркий» и «Живой» под руководством флагманского минного офицера штаба командующего флотом капитана 2 ранга В. В. Николя (на правах «начальника операции») непосредственно у устья пролива, внутри загражденного района[1194]. Замысел постановки, в ходе которой миноносцы, благодаря малой осадке (3 м) прошли над минами основного заграждения (углубление 4,8 м), строился на информации о том, что противник, зная о существовании основного заграждения, не тралил его из-за недостатка противоминных сил и средств, и поддерживал в безопасном состоянии лишь прибрежные фарватеры. Постановка же мин у самого выхода из пролива (на удалении около 4 каб от береговых батарей) должна была лишить противника возможности использовать и эти пути. Обеспечению скрытности постановки должен был поспособствовать налет аэропланов с авиатранспортов «Император Александр I» и «Император Николай I» на Константинополь, запланированный на утро 5 (18) декабря, однако из-за шторма нанесение авиаудара было отложено на сутки, а затем отменено комфлотом[1195].

Отметим, что командованию флота, как правило, удавалось добиться скрытности минно-заградительных действий: за исключением трех случаев, постановки не были обнаружены противником. Во второй половине 1916 г., когда неприятель демонстрировал труднообъяснимое пренебрежение дозорной службой на ближних подходах к Босфору, корабельные группы заграждения встретили противодействие лишь в одном случае из 12[1196]. Штаб флота умело организовал всестороннее (в том числе, что особенно важно в минно-заградительных действиях, навигационно-гидрографическое) обеспечение сил, а личный состав кораблей продемонстрировал высокий уровень специальной подготовки. Заслуживает упоминания применение нестандартных тактических приемов. Например, при постановке западных линии основного заграждения в ночь на 25 июля (7 августа) 1916 г. эсминцы 1-го дивизиона под командованием флаг-капитана по оперативной части капитана 2 ранга М. И. Смирнова ставили мины на курсе отхода от берега, что обеспечивало возможность завершения постановки под прикрытием дымовых завес в случае обнаружения кораблей-постановщиков противником.

С точки зрения организации управления силами представляет значительный интерес тот факт, что план минно-заградительных действий в части, касающейся времени и координат постановки отдельных заграждений, оперативно корректировался в зависимости от получаемых штабом флота данных о режиме неприятельского судоходства. Так, в ночь на 3 (16) сентября 1916 г., с получением радиоразведывательной информации о выходе из Зунгулдака транспорта «Патмос» и расположении протраленного противником восточного прибрежного фарватера, эсминцы «Пылкий» (капитан 2 ранга В. И. Орлов), «Быстрый» (капитан 2 ранга А. А. Макалинский), «Громкий» (капитан 2 ранга А. А. Пчельников), «Лейтенант Шестаков» (капитан 2 ранга В. М. Терентьев) и «Капитан-лейтенант Баранов» (капитан 2 ранга Г. Ф. Гильдебрандт) под командованием начальника 3-го дивизиона капитана 1 ранга Ф. О. Старка поставили 220 мин на выявленном разведкой пути судна. В ту же ночь транспорт, уклоняясь от встречи с эсминцами, подорвался на мине и выбросился на берег у м. Кара-Бурну. Для снятия «Патмоса» противник вынужден был протралить обширный район (при этом подорвалась канлодка «Малатия»), свернуть движение малотоннажных судов и запретить находившимся в Варне подводным лодкам возвращение в Босфор[1197].

М. И. Смирнов

Летом 1917 г. флот расширил район минных постановок до Зунгулдака, выставив 40 мин у входа порт ночами на 3 (16) и 4 (17) июня[1198]. Однако полностью реализовать идею создания минной угрозы на всем протяжении «угольной» коммуникации не удалось: в июле, в связи с понижением боеспособности и боеготовности сил вследствие известных политических событий, минно-заградительная деятельность была свернута.

Во второй половине 1916 г. в результате минно-заградительных действий, которые сам противник охарактеризовал как «большое достижение русского флота»[1199], оттоманские морские силы потеряли миноносец «Кютахия» (1 (14) сентября), канонерскую лодку «Малатия» (4 (17) сентября)[1200], подводную лодку «UB46» (24 ноября (7 декабря))[1201], транспорт «Ирмингард» (4211 брт, 19 сентября (2 октября)), буксир «Арслан» (30 августа (12 сентября)) и несколько парусников и маломерных моторных судов[1202]. Однако эффект «закупорки» Босфора не ограничивался нанесением противнику прямых материальных потерь, а оказал существенное влияние на оперативную обстановку на Черноморском театре военных действий, характер боевой деятельности противоборствующих флотов и функционирование морских коммуникаций обеих сторон.

Доковый ремонт канонерской лодки «Малатия» после подрыва на мине в сентябре 1916 г.

Прежде всего, массированные минные постановки существенно затруднили неприятельское судоходство, которое, по немецким данным, в течение месяца — с конца августа до конца сентября (н. ст.) 1916 г. было пресечено почти полностью[1203]. Минная блокада Босфора наряду с продолжавшимися действиями подводных лодок в «угольном» районе до предела усугубили топливный дефицит в оттоманской столице. Вот как характеризует сложившееся положение автор официального германского труда: «С выходом из строя трех угольных пароходов «Патмоса», «Ирмингарда» и «Родосто» подвоз угля из Зунгулдака почти совсем прекратился. Скудные средства Турции постепенно таяли, ввиду чего опять начинали расти малодушные настроения… Приходилось считаться с тем обстоятельством, что Турция теперь почти исключительно зависела от подвоза угля из Германии… Попытки доставлять уголь из Зунгулдака на небольших парусниках «магонах» не могли иметь успеха…». Далее, касаясь топливной ситуации в военном флоте, немецкий историк замечает: «К середине октября флот имел остаток в 2000 т английского угля. Для флота недостаток угля становился тягостней с каждой неделей. Для обеспечения угольного запаса на самый крайний случай Сушон был вынужден идти на самые решительные меры. Даже для учебных целей «Гебен» и «Бреслау» и флотилия эскадренных миноносцев не смели развести паров… Об операциях в ближайшие месяцы нечего было и думать (выделено мной. — Д. К.)»[1204]. Известно, что из-за топливного паралича В. Сушон предлагал отправить на родину часть экипажей «Гебена» и «Бреслау», однако эта идея была отклонена по политическим мотивам[1205]. Несмотря на некоторое увеличение количества перевозимого из Зунгулдака и Эрегли угля весной и летом 1917 г. (в мае — ок. 6 тыс. т, в июне — 13 тыс. т, в июле — 12 тыс. т[1206]), потребности флота удовлетворить так и не удалось: в начале лета «от операций в восточной части Черного моря приходилось отказаться вследствие незначительности запасов угля»[1207].

Еще одним важным следствием заграждения Босфора стало пресечение деятельности германских подводных лодок на оперативно значимый промежуток времени. Весной и летом 1916 г., с прибытием в Константинополь больших лодок «U33» (капитан-лейтенант К. Ганссер) и «U38» (капитан-лейтенант М. Валентинер)[1208], способных совершать длительные — до 17 суток — крейсерства в отдаленных районах театра (в том числе у кавказского и лазистанского побережья), результативность действий неприятельских подводных сил против российского судоходства резко возросла. Достаточно сказать, что за первую половину 1916 г. немецкие лодки уничтожили четыре транспорта, два госпитальных судна и девять парусных и парусно-моторных судов суммарной грузовместимостью около 16 тыс. брт[1209], что в полтора раза превосходило потери транспортного флота в Черном море за кампании 1914 и 1915 гг. — три транспорта, танкер и восемь парусников; всего около 10,5 тыс. брт[1210]. Однако после потери «UB46» (капитан-лейтенант Ц. Бауэр) — четвертой по счету лодки, погибшей в кампанию 1916 г. (приложение 59), — германо-турецкое командование вынуждено было свернуть деятельность подводных сил до мая 1917 г., хотя еще в середине декабря 1916 г. кайзер требовал продолжения «подводной войны» в Черном море[1211]. По выражению А. В. Колчака, после заграждения Босфора «весь транспорт на Черном море совершался так, как в мирное время»[1212].

Германская подводная лодка «U33» в Босфоре. Март 1916 г.

Наконец, общий оперативный режим стал значительно более благоприятным для российского флота, который достиг устойчивого господства на театре[1213]. «Минная обструкция» Босфора, способствовавшая решению всего комплекса задач флота, позволила ощутимо снизить оперативное напряжение сил. В целом ряде случаев снималась необходимость оперативного прикрытия сил, занятых содействием сухопутным войскам, нарушением коммуникаций противника; была минимизирована угроза нападения германо-турецких кораблей на российское побережье и каботажное судоходство. Так, в сентябре 1916 г., после обнаружения основного заграждения и неудачных попыток его ликвидации, неприятель отказался от планов использования «Гебена» для нанесения удара по нефтяному порту Констанцы и противодействия российским морским силам, оказывающим содействие обороняющимся в Добрудже войскам[1214].

Однако некоторые оценки результатов минных постановок, распространенные в историографии, содержат, на наш взгляд, определенные преувеличения. Это относится, например, к тезису авторов труда «Флот в первой мировой войне» о том, что «важнейшим достижением заграждения Босфора минами было прекращение выходов германских крейсеров в Черное море»[1215]. Как полагают Н. П. Лоченко и В. И. Шлома, «систематическими скрытными минными постановками на подходах к Босфору в сочетании с активными действиями подводных лодок и надводных сил… удалось добиться воспрещения входа в Черное море крупных неприятельских кораблей и полного нарушения турецких морских коммуникаций в этом море»[1216].

Между тем, как свидетельствуют германские данные, «Гебен» и «Бреслау» в конце 1916 г. и в первой половине 1917 г. не появлялись в Черном море не потому, что минные заграждения стали для них непреодолимой преградой, а потому, что в это время оба корабля стояли в ремонте: на «Гебене» устраняли боевые повреждения, полученные в течение двух предыдущих кампаний[1217], а «Бреслау» проходил, по существу, модернизацию с перевооружением со 105-мм артиллерии на 150-мм и переводом отопления котлов с угля на нефть[1218]. Часть орудий и команд была снята с крейсеров и использовалась на сухом пути[1219]. В июне 1917 г., с завершением работ на «Бреслау», крейсер был выведен из Босфора по протраленному фарватеру и совершил успешный рейд в северо-западную часть Черного моря. Результатами этой «диверсии» стали уничтожение радиостанции и маяка на о. Фидониси с захватом в плен части его гарнизона, а также гибель эскадренного миноносца «Лейтенант Зацарённый» (старший лейтенант П. Г. Штильберг) и 37 членов экипажа на минах, поставленных неприятельским крейсером в 2,5 милях юго-восточнее этого острова[1220].

Бесспорно, массированные минно-заградительные действия Черноморского флота весьма существенно затруднили плавание в предпроливной зоне, однако собственно блокады Босфора, то есть полного пресечения выхода противника в Черное море, добиться не удалось. Несмотря на пополнение германо-турецкого флота несколькими мотоботами (малыми тральщиками), перевезенными по железной дороге с Балтики[1221], неприятель не располагал силами и средствами для постоянного поддержания фарватеров в безопасном состоянии. Однако при необходимости противник вводил и выводил из пролива свои корабли и суда, организуя контрольные разведывательные поиски мин с последующим проделыванием проходов в заграждениях; иногда практиковалось противоминное охранение кораблей и судов способом проводки за тралами. Примером может служить ввод в Босфор крупных транспортов «Патмос» (1097 брт) и «Гиресун» (3056 брт), прибывших из Зунгулдака 8 (21) сентября и 19 сентября (2 октября) 1916 г. соответственно[1222].

Германский пароход «Патмос»

Среди просчетов российского командования, не позволивших добиться блокирования Босфора на длительное время, отметим, прежде всего, недостаточные глубину и плотность основного и дополнительных заграждений. Это позволило противнику даже при отсутствии достаточных противоминных сил и средств проделывать проходы вдоль анатолийского и румелийского берегов. Значительные перерывы в минно-заградительной деятельности (сентябрь 1916 г., февраль — апрель 1917 г.), облегчали неприятелю борьбу с обнаруженными заграждениями. Нецелесообразным следует признать отказ от комбинирования мин различных типов в основном заграждении, которое в результате представляло опасность только для крупных надводных кораблей, и от использования противотральных средств.

Поэтому заграждение Босфора минами вовсе не исключало необходимости применения корабельных сил для несения блокадного дозора перед проливом и борьбы с судоходством противника в юго-западной части моря. Уже в замысле на минно-заградительную операцию предусматривалось наблюдение за заграждениями для срыва противоминных действий и уничтожения судов, выходящих по протраленным фарватерам. В начале августа (н. ст.) 1916 г., сразу после постановки основного заграждения, на подходах к нему был выставлен блокадный дозор из эсминцев и подводных лодок[1223].

Характеризуя действия эскадренных миноносцев, отметим, что в период с 27 июля (9 августа) по 6 (19) августа 1916 г. в предпроливную зону выходили три — четыре пары кораблей[1224]. Как и при блокировании «угольного» района в предшествовавшие месяцы, командование флота намеревалось обеспечить непрерывность несения дозора сменностью отделений (пар) миноносцев. Однако уже к исходу второй декады августа (н. ст.) штаб флота убедился в том, что «при малом числе нефтяных миноносцев и при необходимости их для других операций постоянный дозор у Босфора невозможен, так как сильно изнашивает механизмы»[1225]. Под «другими операциями» подразумевались, прежде всего, «варненская операция», преследующая цель уничтожения базирующихся на Евксиноград неприятельских подводных лодок[1226], серия минных постановок у побережья Болгарии и развертывание части сил флота на новом операционном направлении в связи с вступлением в войну Румынии 15 (28) августа 1916 r.[1227]. Отвлечение легких сил для решения этих задач заставило командование флота отказаться от применения эсминцев в блокадном дозоре и возложить эту функцию исключительно на подводные лодки. Таким образом, А. В. Колчак на собственном опыте убедился в невозможности поддержания непрерывной блокады Босфора при наличном составе корабельных сил и необходимости одновременного решения нескольких оперативных задач. «При здравом взгляде на обстановку и учете опыта предшествующих действий флота к этому выводу можно было прийти и без повторения того, что уже предпринималось в первой половине года», — справедливо замечает по этому поводу В. С. Шломин[1228].

Очевидно, что на решение командования флота повлияло и усиление противодействия со стороны неприятельской авиации. В двух последних походах в период с 31 июля (13 августа) по 6 (19) августа 1916 г. эсминцы неоднократно подвергались ударам германских гидропланов. «Быстрый» и «Поспешный» (капитан 2 ранга Б. М. Пышнов) 1 (14) августа атаковывались дважды, а на следующий день, по донесениям командиров, на миноносцы было сброшено 35 бомб[1229]. Кроме того, корабли были обстреляны береговой батареей. 3 (16) и 5 (18) августа неприятельскими гидросамолетами была атакована очередная пара — «Громкий» и «Пылкий» под брейд-вымпелом начальника 2-го дивизиона капитана 1 ранга А. О. Гадда[1230].

В силу этого действия надводных кораблей в юго-западной части моря имели эпизодический характер. Выходы осуществлялись, как правило, по данным разведки. В некоторых случаях задача наблюдения за предпроливной зоной ставилась эсминцам после выполнения ими очередной минной постановки. Несколько раз к поиску судов привлекались корабли, осуществляющие прикрытие других сил, особенно у побережья Румынии. Целенаправленно для нарушения сообщений противника было выполнено девять походов, не считая набегов на порт Эрегли и район Бургас — Варна[1231].

Боевой опыт подтвердил целесообразность применения надводных сил в «угольном» районе в условиях «минной блокады» Босфора. В этом смысле показательна выдержка из донесения комфлота в Морской штаб ВГК от 21 сентября (4 октября) 1916 r. «Последнее время турки усиленно пытаются возить уголь из Эрегли и Зунгулдака… Видимо, потребность в нем в Константинополе очень велика… Движение идет вдоль берега по глубинам, меньшим 5 сажен, где ставить большие мины нельзя. Как только освободятся миноносцы от потребностей конвоя и охраны транспорта с войсками и доставки турбин в Николаев[1232], я постараюсь предпринять более тщательные поиски в угольном районе для истребления и прекращения каботажа»[1233].

Н. И. Черниловский-Сокол

Наиболее результативным стал набег эсминцев «Гневный» и «Дерзкий» (капитан 2 ранга Н. И. Черниловский-Сокол) на порт Эрегли 8 (21) сентября, в результате которого были потоплены пароходы «Метанет» (230 брт) и «Ресан» (240 брт), буксир «Катерин» и 300-тонный парусник, а пароход «Интизам» (244 брт) и еще один парусник получили повреждения[1234]. Захватить пароходы не удалось, поскольку, как докладывал в ставку командующий флотом, «они стояли за целым лесом мачт и труб прежде затопленных нами турецких судов»[1235]. Отметим, что эсминцы входили в состав «маневренной» группы во главе с линкором «Императрица Екатерина Великая», вышедшей для прикрытия перехода войскового конвоя из Одессы в Констанцу, и решение о нападении на гераклийский порт было принято начальником группы после решения главной задачи на основании данных о скоплении в Эрегли грузовых судов, полученных по радио от подводной лодки «Тюлень»[1236]. Успех, таким образом, был предопределен эффективным оперативным взаимодействием разнородных сил и комплексированием задач находящейся в море корабельной группы в соответствии с изменением обстановки.

За вторую половину 1916 г. надводными кораблями, в том числе эсминцами из состава корабельных минно-заградительных групп, было уничтожено три парохода и 11 парусников, один пароход был захвачен в качестве приза. Эти результаты, в числе прочего, свидетельствуют об ощутимом сокращении интенсивности и объемов неприятельских морских грузоперевозок, обусловленных успешной минно-заградительной деятельностью флота.

В январе 1917 г. А. В. Колчак утвердил новую схему блокады побережья противника, в основе которое лежало стремление к воздействию корабельными силами на более обширный район. Теперь побережье от Трапезунда до устья Босфора включительно было разделено на три района: восточный (от Трапезунда до м. Чиви) протяжением 160 миль, средний (от м. Чиви до Зунгулдака) протяжением 250 миль и западный (от Зунгулдака до Босфора) протяжением 80 миль. В восточном районе предписывалось действовать эсминцам, базирующимся на Батум и Трапезунд (в последнем после захвата русскими войсками в апреле 1916 г. был учрежден военный порт[1237]) и еженедельно выходящим попарно в трехдневные крейсерства. В западном районе должны были оперировать эсминцы, каждые две недели выходящие из Севастополя в крейсерство продолжительностью двое суток. Западный район предполагалось «обслуживать» подводными лодками. В дальнейшем командование флота продолжило расширение района действий надводных кораблей, включив в него участок болгарского и румынского побережья от м Калиакра до м. Тузла, куда из Сулины раз в неделю направлялись два эсминца[1238].

Согласно инструкциям, разработанным оперативной частью штаба командующего флотом, кораблям следовало приближаться к побережью на рассвете и, следуя вдоль берега, осуществлять поиск неприятельских судов, а на ночь отходить мористее. Для буксировки призов (в качестве таковых надлежало захватывать суда с наиболее ценными грузами) предполагалось направлять в район крейсерств эсминцев минные заградители или вспомогательные крейсера[1239]. Крупные корабли планировалось применять для оперативного прикрытия блокирующих сил, корабельных отрядов заграждения и войсковых транспортов, а также для уничтожения германо-турецких крейсеров в случае выхода последних в Черное море[1240]. Так, в первой половине января 1917 г. (н. ст.) для решения перечисленных задач линкоры и крейсера выходили в море трижды (приложение 60).

Таким образом, с началом кампании 1917 г. черноморское командование отказалось от попыток организации непрерывного наблюдения за прибрежными коммуникациями противника, рассчитывая, очевидно, на эффект проводимых минных постановок. Сыграло свою роль, вероятно, и сокращение числа технически исправных эскадренных миноносцев. Как и предупреждал ставку А. А. Эбергард еще в январе 1915 г. (н. ст.)[1241], чрезмерно интенсивное использование эсминцев в течение трех кампаний привело к тому, что в 1917 г. девять кораблей этого класса находились в ремонте, темпы и качество которого оставляли желать лучшего[1242]. Пополнение новыми кораблями не могло восполнить убыли: в течение завершающей кампании в строй вступили лишь четыре эсминца «ушаковской серии», и только два из них — «Фидониси» и «Керчь» — вошли в состав боеготовых сил и с июля участвовали в боевых действиях[1243]. К началу сентября в строю осталось лишь три эсминца[1244], так и не был завершен начатый в 1916 г. капитальный ремонт крейсеров «Прут» и «Кагул»[1245].

Недостаток сил не позволил в полной мере реализовать установленную штабом флота схему действий. Надводные корабли оперировали на неприятельских сообщениях эпизодически, в некоторых случаях зона крейсерства объединяла два смежных района (пример — действия эсминцев «Поспешный» и «Дерзкий» и заградителей «Ксения» и «Николай» под брейд-вымпелом начальника 1-ro дивизиона миноносцев капитана 1 ранга А. В. Немитца 13 (27) января — 19 января (1 февраля) в среднем и восточном районах[1246]).

С середины апреля (н. ст.) к действиям на коммуникациях привлекались вспомогательные крейсера. В десяти походах, совершенных с конца марта до начала июня (н. ст.), принял участие 21 корабль. Один выход был организован с разведывательными целями, в восьми случаях, кроме того, наносились удары по портовым сооружениям, складам, позициям войск противника. В этот период было захвачено 17 и уничтожено 223 парусных и парусно-моторных судна.

Наибольшего результата добился отряд кораблей под командованием капитана 1 ранга А. А. Макалинского в составе вспомогательных крейсеров «Король Карл» и «Дакия», эсминцев 7-го дивизиона «Сметливый» и «Строгий» и быстроходного катера № 237 из состава 2-го отделения дивизиона сторожевых катеров, действовавший у анатолийского побережья с 15 (28) по 17 (30) мая. В ходе крейсерства были захвачены две большие шхуны с ценным грузом, уничтожено до 130 парусников, рассеяно артиллерийским огнем подразделение турецкой армии в районе б. Герзе, разрушены два лесопильных завода, мельница и несколько зданий в селении Шакир-Оглы, казармы, паровая мельница, здание банка, нефтяной резервуар, складские постройки и две пристани в Самсуне, два интендантских склада с мукой и казармы в Уние, а также склад керосина, мыльный завод, управление почт и телеграфа, дом командира порта и жандармские казармы в Орду[1247]. Успеху способствовали применение корабельной авиации (один гидросамолет на «Короле Карле» и два на «Дакии») для тактической разведки и бомбардировки береговых объектов, разделение отряда на тактические группы для одновременного воздействия на несколько пунктов побережья, передача угля и воды со вспомогательных крейсеров на миноносцы для увеличения продолжительности крейсерства.

С лета 1917 г. вследствие недостатка боеготовых сил, отвлечения кораблей для решения других задач и падения дисциплины (хотя Черноморский флот выгодно отличался от Балтийского в смысле сохранения боеготовности[1248], уже в марте на эсминце «Гневный» был официально зафиксирован первый случай отказа команды от выполнения приказа командира[1249]), интенсивность и эффективность действий на сообщениях противника значительно снизились. До заключения перемирия было организовано лишь девять выходов эсминцев: один в район м. Калиакра — м. Тузла, два к Инаде и остальные в западный район.

В район Зунгулдак — Босфор пары эсминцев выходили из Севастополя, как правило, ночью или рано утром, совместно следовали к неприятельскому побережью, после чего расходились для самостоятельного обследования определенных участков прибрежной акватории, повторяя этот маневр несколько раз в течение дня. Командование шире использовало диверсионные группы, которые высаживались ночью с соблюдением мер скрытности, а днем — под прикрытием корабельной артиллерии. Это вынудило противника принять ряд мер по усилению обороны побережья — установить береговые батареи в Инеболу, Самсуне и Девенде, расположить вблизи населенных пунктов отряды конницы и пехоты, расширить сеть наблюдательных постов. Ночью корабли продолжали поисковые действия совместно или отходили мористее. Ограниченное время пребывание в районе (не более двух суток) при невозможности обеспечить сменность сил снижали результативность действий: за четыре похода в западный район с 14 (27) августа по 2 (15) сентября было уничтожено лишь 19 шхун[1250].

Несмотря на требование ставки об усилении борьбы с угольными перевозками от 11 (24) сентября, возобновление блокадных действий ограничилось четырьмя выходами эсминцев к побережью Анатолии в период с 17 (30) сентября по 7 (20) октября, Порядок действий в целом не отличался от практиковавшегося ранее, обращает внимание лишь стремление командиров миноносцев к захвату неприятельских судов, приводившее к потере времени, которое могло быть использовано для поиска других судов. В октябре были уничтожены 23 парусника и, по некоторым данным, пароход, еще две шхуны с грузом угля были захвачены[1251]. На интенсивность судоходства противника действия наших сил сколь-нибудь существенного влияния уже не оказывали.

В октябре и ноябре 1917 г. в результате отвлечения сил на подготовку десантных операций в районе Босфора, затем Синопа на фоне прогрессирующей деморализации личного состава эсминцы совершили лишь три похода на неприятельские коммуникации. Успешным оказался только набег «Пылкого» и «Быстрого» на Инаду 18 (31) октября, в ходе которого, несмотря на противодействие двух 88-мм береговых орудий, был потоплен турецкий миноносец «Хамидабад» (юзбаши[1252] Али Хайдар Эсад) и повреждены паром «Сютлюце» (520 брт) и пароход «Алтай» (866 брт), избежавшие гибели лишь благодаря малым глубинам. Германские катера-тральщики «МТВ1», «МТВ4» и «МТВ6», накануне пришедшие из Босфора для разведывательного поиска мин в районе м. Эмине, выбросились на берег, укрывшись за скоплением стоявших на якоре магонов[1253]. Попытка «Бреслау» перехватить российские эсминцы 19 октября (1 ноября) в районе Инада — Мидия успехом не увенчалась[1254].

Основной задачей подводных лодок с августа 1916 г. являлось несение блокадного дозора в предпроливной зоне. До конца кампании с этой целью было совершено 19 походов («Морж» и «Нерпа» — по пять, «Тюлень» — четыре, «Кит» и «Нарвал» — по два, «Кашалот» — один) продолжительностью от пяти до 12 суток[1255]. Первоначальный замысел командования флота предусматривал организацию непрерывного дозора силами сменяющих друг друга эсминцев и подводных лодок, однако, как было показано выше, в концу августа (н. ст.) эта задача была полностью возложена на подводную бригаду[1256]. Совместно с эсминцами пришлось действовать только подводной лодке «Морж» в походе 28 июля (10 августа) — 2 (15) августа.

В способах действий подводных лодок сколь-нибудь существенных изменений по сравнению с первой половиной года не произошло. Наблюдение за минными заграждениями и устьем пролива лодки сочетали с крейсерством в районе Зунгулдак — Кефкен — Шили, реже у побережья Румелии. Управление лодками в море осуществлял командный пункт флота путем радиообмена в установленные сеансы связи (дважды в сутки)[1257]. Заметим, что командование и служба связи Черноморского флота, в отличие от своих балтийских коллег, уделяли самое пристальное внимание вопросам совершенствования дальней связи[1258]. Так, в октябре 1916 г. на подводной лодке «Кит» была установлена новая станция «беспроволочного телеграфа», которая, как показал поход 5 (18) — 12 (25) октября, обеспечивала радиосвязь на дальности около 200 миль. В первой половине ноября (н. ст.) на флоте проводились опыты с «радиотелеграфированием подводных лодок с дальних расстояний», в ходе которых, как докладывал в ставку командующий, удалось «добиться возможности прямых сношений по радио с лодками, находящимися у Босфора (235 миль)»[1259].

Задачи подводным лодкам штаб флота формулировал следующим образом («предписание» командиру «Нарвала» от 6 (19) сентября 1916 г.): «Идти к Босфору, наблюдать за восточной границей заграждения днем и ночью перед рассветом. По возможности препятствовать тралению противника. Радио слушать с 21 до 23 часов, с 1 до 3 часов»[1260]. В большинстве случаев командирам предоставлялось право действовать по обе стороны от загражденного района; если же в предпроливную зону направлялись две подводные лодки, то сохранялась разграничительная линия, установленная в начале июня (н. ст.).

Однако, как и в предшествовавшие месяцы, не была обеспечена непрерывность пребывания лодок на линии блокадного дозора: смена происходила не в районе боевых действий, а в Севастополе. Очередная лодка выходила в лучшем случае в день возвращения предыдущей, а иногда на следующие сутки. Более продолжительные перерывы зафиксированы в двух случаях: с 2 (15) по 6 (19) августа и с 19 августа (1 сентября) по 26 августа (8 сентября) 1916 г.[1261]. Это, впрочем, не мешало А. В. Колчаку в полумесячных донесениях в ставку регулярно докладывать о непрерывном нахождении лодок перед Босфором[1262].

Неприятель не противодействовал оперативному развертыванию подводных лодок, поэтому боевое обеспечение их переходов в районы боевого предназначения ограничивалось организацией противолодочной и противоминной обороны при выходе и возвращении в Севастополь. Безопасность лодок достигалась общими мероприятиями охраны рейдов по поддержанию благоприятного оперативного режима. В видах минимизации угрозы со стороны германских подводных лодок иногда практиковались ночные выходы.

Организация противолодочной обороны противника существенных изменений не претерпела. Из-за потерь в корабельном составе и возросшей минной опасности конвоирование транспортов боевыми кораблями (до эсминцев включительно) организовывалось германо-турецким командованием только в исключительных случаях. Пример — охранение транспорта «Патмос» эсминцами «Басра» и «Самсун» на переходе из Зунгулдака в середине сентября (н. ст.) 1916 г.[1263]. Корабельных противолодочных дозоров противник не выставлял, поисковых действий перед портами и в узлах коммуникаций не вел; отмечено лишь несколько выходов миноносцев, канонерских лодок и катеров для встречи и проводки судов в Босфор[1264]. Германо-турецкое командование приступило к вооружению крупных пароходов артиллерией, вероятно, не без влияния опыта русских, с июня 1916 г. практиковавших эту меру[1265]. Впрочем, в обоих столкновениях вооруженных транспортов с российскими лодками (бои «Тюленя» с транспортом «Родосто» 28 сентября (11 октября) у о. Кефкен и «Нарвала» с пароходом «Кешан» 3 (16) октября у м. Шили) победа осталась за подводниками: в первом случае судно было захвачено и приведено в Севастополь, во втором — выбросилось на берег и в строй более не вводилось[1266]. Не всегда давали положительный результат и попытки неприятельского командования регулировать режим судоходства в угрожаемых районах. В частности, запрещение приближаться к берегу ближе чем на 2 мили зачастую игнорировалось судоводителями, предпочитавшими ходить вдоль побережья, дабы успеть выброситься на отмель в случае подрыва на мине[1267].

Неприятель, не располагавший потребными корабельными силами, осуществлял наблюдение за прибрежным районом преимущественно береговыми постами, основным средством обороны коммуникаций стали береговые батареи, Последние в течение второй половины 1916 г. трижды обстреливали российские лодки, что лишило их возможности в дневное время держаться в виду берега в надводном положении. В противолодочной деятельности авиации в этот период просматривается тенденция перехода от более или менее регулярного патрулирования прибрежной акватории к действиям по вызову. Как правило, самолеты вылетали для поиска и атак лодок, усмотренных береговыми постами или кораблями. С июля по декабрь подводные лодки обнаруживали самолеты пять раз и трижды подвергались безуспешным атакам с воздуха[1268].

Применение противником подводных лодок в контрблокадных действиях носило случайный характер. По данным В. С. Шломина, зафиксировано пять случаев боевого соприкосновения лодок противоборствующих сторон[1269], и лишь однажды германская подводная лодка атаковала российскую. 8 (21) августа у Босфора «UB7» (обер-лейтенант цур зее Г. Лютиоганн) выпустила в «Нерпу» (старший лейтенант М. В. Марков) две торпеды, одна из которых попала в цель, но вследствие слишком большого угла встречи (около 130°) взрыва не последовало[1270].

За вторую половину 1916 г. подводными лодками были уничтожены три парохода суммарной грузовместимостью 4794 брт и, по неполным данным, 26 каботажных парусников, еще два транспорта (3812 брт) и два парусника были взяты как призы[1271]. Лучшее достижение принадлежит подводной лодке «Тюлень», совершившей шесть боевых походов (из них четыре — в район Босфора) и уничтожившей 150-тонный каботажный пароход «Тутсак» и три парусника; кроме того, транспорт «Родосто» (3662 брт) и парусник «Сфатос» были захвачены и приведены в Севастополь[1272]. В действиях командира лодки капитана 2 ранга М. А. Китицына следует отметить умелое использование тактических возможностей, заложенных в способе действий «крейсерство в ограниченном районе», активный поиск противника, решительные действия при контакте с ним, настойчивое стремление довести атаку (в случае с захватом «Родосто» 28 сентября (11 октября) — артиллерийский бой) до полного успеха.

Однако более существенным результатом боевой деятельности подводных сил стало прекращение движения крупных пароходов между портами «угольного» района и Константинополем даже в тех случаях, когда противнику удавалось обеспечить противоминную оборону судов. Вплоть до конца 1917 г. перевозки угля осуществлялись исключительно парусными судами, буксирами и маломерными босфорскими паромами: только 21 ноября (4 декабря) транспорт «Истанбул» (3569 брт) совершил рейс из Зунгулдака в Босфор[1273].

Отметим, что наряду с несением блокадного дозора подводные лодки широко использовались для навигационно-гидрографического обеспечения надводных сил, занятых минными постановками и противоминными действиями. С этой целью с августа по декабрь 1916 г. лодки совершили четыре похода к Босфору и по одному к Варне и Констанце; первая половина похода «Моржа» (старший лейтенант А. В. Гадон) в конце ноября (н. ст.) 1916 г. была посвящена обеспечению минной постановки к югу от Констанцы[1274]. Обеспечивая минные постановки у Босфора, подводные лодки попутно осуществляли наблюдение за проливом и прилегающим районом.

Спуск на воду подводной лодки «Орлан» (сентябрь 1916 г.)

Командование флота активно использовало подводные лодки и для ведения разведки как специально, так и параллельно с решением других задач. Целенаправленно с разведывательными целями было выполнено пять выходов: «Нерпа» — для обеспечения постановки основного заграждения у Босфора, «Тюлень» (два похода) — для обеспечения авиационного удара по Варне и Евксинограду, «Нарвал» — для вскрытия обстановки в районе Синопа, «Морж» — для выявления противодесантной обороны на участке от о. Кефкен до устья р. Сакария[1275]. Минный заградитель «Краб» произвел две постановки (в устье Босфора и на подходах к Варне), один поход закончился неудачно[1276]. Таким образом, во второй половине 1916 г. из 33 боевых походов («Морж» и «Нерпа» — по семь, «Тюлень» и «Кит» — по шесть, «Нарвал» и «Краб» — по три, «Кашалот» — один) 11 было выполнено для обеспечения минных постановок и разведки.

В 1917 r. подводную бригаду пополнили три лодки типа «Барс»: в июне вступили в строй «Гагара» и «Утка», в октябре «Орлан». Однако принять участие в боевых действиях успели лишь «Утка» и «Гагара», совершившие соответственно один и два результативных похода[1277]. Учитывая, что с ноября 1916 г. до конца июля (н. ст.) 1917 г. находился в ремонте «Тюлень»[1278], а в августе в капитальный ремонт стала «Нерпа»[1279], говорить об усилении группировки подводных лодок флота в завершающей кампании не приходится.

С началом 1917 г. командование флота продолжало комбинировать позиционный способ применения подводных лодок с крейсерством в ограниченном районе. До середины мая (н. ст.) в прибосфорском районе постоянно действовали одна — две, а в одном случае (в конце второй декады марта) три единицы[1280]. При нахождении в предпроливной зоне двух лодок одна из них располагалась западнее, а другая — восточнее устья Босфора. Днем лодки осуществляли поиск судов в надводном положении, на ночь отходили мористее. Движение крупных транспортов было свернуто, небольшие паровые и парусные суда лодки уничтожали артиллерией, подрывными патронами и тараном. Завершая крейсерство, командиры лодок старались захватить ценное судно в качестве приза.

Систематический характер действий лодок был нарушен после потери подводной лодки «Морж», вышедшей в предпроливную зону 28 апреля (11 мая) и погибшей, судя по характеру повреждений, в результате подрыва на сорванной с якоря мине в 11 милях северо-восточнее входа в Босфор[1281]. Причиной гибели «Моржа» длительное время считалось воздействие неприятельской авиации, которая, усилившись количественно (на пяти авиационных станциях размещалось 22 самолета[1282]), продолжала оказывать противодействие российским лодкам. Так, подводная лодка «Кит», направленная в район м. Шаблер для уничтожения севшего на мель транспорта и посланных ему на помощь судов, была обнаружена и неоднократно атакована германскими «гидро» (11 (24) февраля два аэроплана сбросили 11 бомб) и задачи не выполнила[1283].

С первых чисел июня (н. ст.) возобновилось систематическое применение подводных лодок на коммуникации Зунгулдак — Босфор, в некоторых случаях район крейсерства расширялся до м. Керемпе (на восток) и до Бургасского залива (на запад). Для этого периода характерно настойчивое стремление командиров лодок уничтожать судоверфи и склады строительных материалов на побережье Анатолии артиллерийским огнем и высадкой диверсионных групп.

С середины августа до заключения перемирия на смену систематическим действиям лодок пришли эпизодические выходы, что стало следствием сокращения числа боеготовых единиц в результате падения дисциплины личного состава и качества эксплуатации техники. В сентябре был совершен один боевой поход, в ноябре и декабре — по два. Наибольшего успеха добилась подводная лодка «Тюлень» (старший лейтенант М. Е. Крафт), которая в походе 20–24 сентября (3–7 октября) уничтожила у входа в Босфор парусник, а затем захватила в районе Инады пароход «Козлу» (244 брт)[1284].

Подводные лодки продолжали привлекаться и к решению разведывательных задач. Так, каждой лодке, направлявшейся в район Босфора, поручалось выявление организации противоминных действий неприятеля. Кроме того, практиковался захват пленных с турецких судов для уточнения характера грузоперевозок, построения противолодочной и противодесантной обороны и т. п.

В течение 1917 г. подводные лодки совершили 33 боевых похода на неприятельские коммуникации, из них пять в западную часть моря, остальные — к Босфору и побережью «угольного» района[1285]. Продолжительность походов составляла от пяти до десяти суток. Подводные лодки уничтожили пять пароходов (всего 1710 брт) и, по неполным данным, 101 парусное судно; один пароход (244 брт) был захвачен в качестве приза[1286].

В целом в завершающей кампании войны эффективность действий Черноморского флота на сообщениях противника снизилась. Начиная с сентября 1917 г. турки начали увеличение объемов перевозок топлива из портов Гераклии и возобновили судоходство между Босфором и Варной. Это стало следствием того, что российский флот прекратил постановки активных минных заграждений, а действия легких надводных сил и подводных лодок приобрели спорадический характер. Тем не менее осенью 1917 г. противник вынужден был использовать для перевозки угля из Зунгулдака эсминцы и изучал возможность транспортировки топлива крейсерами, а хлебный паек в Константинополе накануне подписания перемирия был сокращен вдвое (до 180 г в день на человека), притом что для подавляющее большинство населения питалось исключительно хлебом[1287].

Таким образом, в кампаниях 1914–1917 гг. нарушение неприятельских морских сообщений являлось задачей флота Черного моря и на протяжении почти всей войны, за исключением периода с апреля по июнь 1916 г., являлось основным содержанием его деятельности. Действия на сообщениях противника характеризовались расширением спектра форм применения сил и способов действий, которые определялись физико-географическими условиями театра, возможностями противника по противодействию блокирующим силам, количественным и качественным состоянием своих сил, а также накопленным опытом их применения.

До начала осени 1915 г. действия на коммуникациях неприятеля имели эпизодический характер. Это было обусловлено, главным образом, угрозой со стороны линейного крейсера «Гебен», не позволявшей командующему флотом разделять силы и, следовательно, обеспечить их сменность. Поэтому до июня 1915 г. основной формой применения сил флота являлись боевые действия («крейсерства») эскадры почти в полном составе, в ходе которых осуществлялись поиск неприятельских судов, наносились артиллерийские удары по портам, ставились активные минные заграждения. Такой порядок действий, как показал опыт боев у м. Сарыч 5 (18) ноября 1914 г. у Босфора 29 апреля (10 мая) 1915 г., позволял давать эффективный отпор германо-турецкому дредноуту, однако был сопряжен с непомерным напряжением сил и не обеспечивал непрерывного воздействия на противника, который беспрепятственно возобновлял свои перевозки с уходом российских кораблей в Севастополь для ремонта, пополнения запасов и отдыха экипажей.

Первые позитивные сдвиги в решении этой проблемы наметились весной 1915 г., когда командование флота перенесло центр тяжести своих усилий к устью Босфора и ввело в практику выделение из состава эскадры групп эсминцев для действий по обе стороны от пролива. Начались и самостоятельные действия новых эскадренных миноносцев, а также вступающих в строй больших подводных лодок. Таким образом, к маю 1915 г. командованию флота удалось внедрить систему последовательных и одновременных действий разнородных сил, которая предусматривала активную борьбу с судоходством противника как у анатолийского, так и у румелийского побережья. Комплексирование действий надводных и подводных сил позволило расширить район блокады и увеличить время непосредственного воздействия на коммуникации неприятеля. Способствовало повышению эффективности борьбы с судоходством противника и умело организованное оперативное, а в некоторых случаях и тактическое взаимодействие корабельных групп между собой и с подводными лодками. Летом 1915 г., в связи с угрожающим техническим состоянием крупных кораблей и появлением в Черном море германских подводных лодок, действия линкоров и крейсеров в водах противника были прекращены. На коммуникациях неприятеля оперировали только эскадренные миноносцы и подводные лодки, оперативно взаимодействующие между собой.

Осенью 1915 г., с вступлением в строй дредноутов «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая», командование флота получило возможность разделись основные силы на три тактические («маневренные») группы, каждая из которых была в состоянии справится с «Гебеном» и могла служить надежным оперативным прикрытием для эскадренных миноносцев, действовавших на прибрежных коммуникациях турок. Это позволило придать действиям на сообщениях противника более регулярный, хотя и не непрерывный характер. С включением в состав «маневренных» соединений авианесущих кораблей впервые в истории формировались многоцелевые корабельные группы с разведывательными, поисковыми и ударными функциями, или, используя определение современного британского историка, «линейно-авианосные оперативные соединения» («battleshipcarrier task force»)[1288]. Однако в полной мере реализовать, бесспорно, прогрессивную идею «маневренных» групп не удалось в силу некоторых организационных и оперативных просчетов, допущенных командованием флота — смена групп в базе, а не в районе боевого предназначения; ротация начальников и др.

Новшеством, реализованным командованием флота в кампании 1916 г., стала организация оперативного взаимодействия надводных кораблей (тактических групп из двух эсминцев) и подводных лодок. Выработанная оперативной частью штаба флота схема блокады «угольного» района (днем — подводными лодками, ночью — эсминцами), оказалась эффективной, однако не получила широкого применения из-за отвлечения легких надводных сил для решения других задач. Тем не менее опыт совместных действий миноносцев и подводных лодок показал возможность обмена информацией об обстановке, взаимной передачи данных разведки и вообще более тесного взаимодействия. Прогресс в этом направлении сдерживали, главным образом, технические недостатки лодочных средств связи.

При применении подводных лодок командованию флота не удалось избежать перерывов в блокадных действиях. Выход очередной лодки из Севастополя осуществлялся, как правило, после возвращения предыдущей (в тот же день, а иногда через промежуток времени до трех суток). В результате перерывы между уходом одной лодки из района боевых действий и прибытием другой достигали трех — четырех суток.

В действиях подводных лодок с весны 1916 г. наблюдается сочетание двух способов действий позиционного и крейсерства в ограниченном районе: командиры лодок чередовали пребывание на позициях в оконечных участках коммуникационных линий (у входа в Босфор, перед Зунгулдаком) с крейсерством в районе Зунгулдак — Босфор или м. Калиакра — Босфор. Заслуживает упоминания стремление некоторых командиров (например, командира «Тюленя» М. А. Китицына) к разнообразию способов действий и тактических приемов, отказу от шаблонных решений, частой смене позиций для введения в заблуждение противолодочных сил противника.

Выходы подводных лодок в юго-западную часть моря попарно поставили на повестку дня вопрос об организации взаимодействия между лодками, четкого разграничения районов их действий. Важным шагом в направлении решения этой проблемы стала реализация в июне — июле новой схемы применения подводных лодок, суть которой состояла в разграничении районов действия двух лодок у Босфора (назначение «угольной» и «нефтяной» зон) с поочередным выходом лодок непосредственно к устью пролива.

В действиях эскадренных миноносцев обращает на себя внимание перенацеливание их в другие районы, осуществляемое командным пунктом флота на основании данных разведки, полученных после выхода кораблей.

Начиная с середины 1916 г. основной формой действий по нарушению коммуникаций противника становятся постановки активных минных заграждений. Четыре постановки, выполненные разнородными силами флота по единому замыслу и плану в конце июля — начале августа (н. ст.) в устье Босфора, в своей совокупности могут быть классифицированы как минно-заградительная операция. В использовании минного оружия прослеживается тенденция от «точечной» постановки компактных заграждений на выявленных или предполагаемых коммуникационных линиях (кампании 1914 и 1915 гг.) к массированной «минной блокаде» Босфора, являвшегося узлом всех неприятельских коммуникаций (кампании 1916 и 1917 гг.).

В подготовке и проведении минно-заградительных действий обращает на себя внимание продуманный план постановки основных заграждений и в целом правильное решение проблемы дальнейшего их расширения и усиления. Деятельность Черноморского флота в прибосфорском районе обогатила отечественную школу военно-морского искусства весьма ценным опытом минной блокады проливной зоны. Боевая практика показала, что для пресечения движения неприятельских кораблей и судов необходимо создание заграждения достаточной глубины и плотности с использованием различных комбинаций мин, поставленных против крупных и мелкосидящих кораблей, подводных лодок. Для обеспечения живучести заграждения и, следовательно, увеличения времени его действия, целесообразно использование противотральных средств, систематическое наблюдение за заграждением и противоминными мероприятиями противника. Длительная «минная обструкция» может быть достигнута усилением заграждений путем их обновления с учетом тральных работ неприятеля и разряжения якорных мин в штормовые погоды.

В более широком смысле опыт блокады Босфора продемонстрировал, что в условиях существования разнородных флотов непременными условиями эффективного решения задачи блокады пункта или участка побережья противника (как, впрочем, и любой другой задачи) стали оперативное, а по возможности и тактическое взаимодействие разнородных сил и комплексное использование всех видов морского оружия.

К сожалению, отсутствие достоверных систематизированных данных турецкой стороны о количестве и, главное, суммарной грузовместимости потерянных маломерных каботажных судов, не позволяет нам с точностью определить размер ущерба, нанесенного неприятельскому судоходству Черноморским флотом. Однако представление о результатах деятельности наших сил можно составить и по некоторым опосредованным данным.

Так, в годы войны важнейшая в Турции отрасль добывающей промышленности — угольная — резко снизила объемы производства: если в 1913 г. было добыто 827 тыс. т угля, то в 1914 г. — 651 тыс. т, в 1915 г. — 420 тыс. т, в 1916 г. — 408 тыс. т, в 1917 г. — 146 тыс. т[1289]. Причем столь резкое — более чем в пять раз — сокращение добычи топлива было вызвано отнюдь не падением потребности в угле, а невозможностью его вывоза из района Зунгулдак — Эрегли в результате гибели лучшей половины грузового тоннажа.

За время военных действий противник потерял в Черном море (без учета малотоннажных парусников и парусно-моторных плавсредств) 71 транспортное судно суммарной вместимостью около 89 тыс. брт, что составило 47 % грузового тоннажа, бывшего в распоряжении Османской империи. Наибольших успехов в борьбе с неприятельским судоходством (72 % уничтоженного или захваченного тоннажа) добились надводные корабли, 16 % потерь было нанесено подводными лодками, на долю минного оружия приходится 7 %. Оставшиеся 5 % относятся к навигационным катастрофам и неустановленным причинам (приложение 22). При этом российским флотом были потоплены или захвачены все турецкие угольные транспорты вместимостью более 3 тыс. брт и более половины (восемь из 15) крупных германских и австрийских судов, находившихся в распоряжении оттоманских властей[1290].

Если до окончания 1914 г. турки располагали достаточными запасами угля и даже экспортировали его в Румынию и Болгарию[1291], то уже весной 1915 r, появились признаки дефицита топлива. После потери осенью 1916 г. транспортов «Патмос», «Родосто» и «Ирмингард» движение крупных грузовых судов между портами «угольного» района и Константинополем было прервано более чем на год — до заключения перемирия с Россией. Н. Полмар и Дж. Нут справедливо отмечают, что русский флот «привел турецкую морскую торговлю фактически к бездействию»[1292]. С октября 1916 г. до декабря 1917 г. перевозки анатолийского угля осуществлялись исключительно маломерными «магонами», способными доставлять лишь около 2 тыс. т топлива в месяц; по уместному замечанию германского историка, это была «капля в море»[1293].

Результатом действий русского флота стал «угольный голод», вынудивший Порту жестко нормировать потребление топлива, а в январе 1916 г. прибегнуть к импорту угля из Германии. Однако эти поставки (до 14 тыс. т в месяц), обходившиеся, кстати, чрезвычайно дорого, не могли удовлетворить потребности населения, экономики и вооруженных сил Османской империи.

Но главным с военной точки зрения следствием этой ситуации стало сокращение поставок из Германии и Австро-Венгрии вооружения и военной техники, в которых остро нуждалась оттоманская армия. Вот что писал по этому поводу Э. Людендорф: «Большая часть поездов через Софию в Турцию была занята углем, шедшим из Верхней Силезии в Константинополь. Я постоянно просил Энвера…, Талаата и других сановников… поднять добычу угля в Турции…. Таким способом они освободили бы транспорт для военного снаряжения… Я не встретил большого понимания с их стороны, и навстречу моим пожеланиям они не пошли…»[1294]. По нашему мнению, суждения германского генерала выглядят несколько упрощенными: лидеры «младотурок» не столько саботировали призывы немцев, сколько были попросту не в состоянии обеспечить подвоз угля из гераклийских портов вследствие огромных потерь грузового тоннажа.