Наш человек в Нью-Йорке. Судьба резидента

Глава 13

Она не хотела обращаться в нью-йоркское отделение ФБР на Фоли-сквер, потому как была уверена, что агенты НКГБ будут следить за ней. По этой же причине отпадала штаб-квартира ФБР в Вашингтоне. Она должна была перехитрить вездесущих боевиков Лубянки. Наконец осенила спасительная мысль: надо отправиться в хорошо знакомый ей Нью-Хевен, штат Коннектикут. Она помнила, что тамошнее отделение ФБР располагается в цокольном этаже обычного административного здания в деловом районе города.

Когда утром 23 августа 1945 года Бентли проснулась в своем номере в Бруклине, погода резко изменилась. С моря набежали густые облака, заметно похолодало.

Сложными путями, пытаясь сбить со следа существующих только в ее воспаленном воображении советских агентов, она добралась до сабвея, доехала до Манхэттена. Здесь точно так же она несколько раз меняла маршрут, заходила в большие магазины и выходила в другие двери. Только тогда, когда Бентли убедилась, что никто ее не преследует, она нырнула в громадье вокзала Гранд-Сентрал и села в поезд, следующий до Нью-Хевен. Но и здесь она изрядно попетляла по улицам, пока не добралась до нужного ей здания.

Сбиваясь и путаясь, она рассказала специальному агенту Эдварду Коади историю, которая показалась ему плодом больного воображения, столь характерного для экзальтированных от природы женщин, вступивших в определенный возраст, который из вежливости принято называть «критическим». Бентли рассказала, что у нее связь с неким Питером Хеллером, который, как ей кажется, является каким-то государственным расследователем. Этот Хеллер сказал ей, чтобы она была бдительной на своей работе в иШиппинг Корпорейшн», которая имеет деловые отношения с Советским Союзом. Он также сказал, что она может через него сообщать какую-либо информацию правительству. Ее интересует, действительно ли Хеллер имеет такие полномочия.

Специальный агент Коади быстро разобрался с существом дела. Несколько телефонных звонков — и он установил, что некий Питер Хеллер действительно является своеобразным «расследователем» и работает в Управлении по досрочному освобождению заключенных, отбывших часть отмеренного им наказания и отличающихся, по мнению начальства тюрем, хорошим поведением. Никакого отношения ни к ФБР, ни к УСС Хеллер никогда не имел и не имеет. Известен как большой любитель внебрачных связей с женщинами, находящимися в неустойчивом психическом состоянии. Так что мисс Бентли может не беспокоиться. Этот человек ничем ей реально угрожать не может.

Однако специальный агент Коади был не так прост и дружелюбен, как это могло показаться Бентли. Он не мог не задуматься вот над чем: почему жительница Нью-Йорка совершила путешествие в 75 миль, чтобы разобраться с пустячным делом, которое за несколько минут можно было прояснить на месте? К тому же у него сложилось впечатление, что эта странная женщина хотела уловить, означает ли ее имя — Элизабет Бентли — что-нибудь для него, настоящего специального агента ФБР?

Что-то тут нечисто, что-то по-настоящему беспокоит эту Бентли и это что-то связано с ее работой в <Шиппинг Корпорейшн». Сама, возможно, того не подозревая, Бентли с этого дня действительно стала пока что ненавязчивым объектом внимания ФБР.

В Нью-Йорк Бентли вернулась несколько успокоенная. Она продолжала встречаться с Громовым и принимать в своем номере Хеллера.

…Меж тем в трехстах с небольшим милях к северо-западу от Нью-Йорка случилось некое событие, оказавшееся, как показало ближайшее будущее, в одном ряду с последующими поступками и поведением Бентли.

…Посольство СССР в Оттаве, столице Канады, располагалось в трехэтажном особняке на Шарлотт-стрит. На втором этаже здания за большим вельветовым занавесом скрывалась массивная стальная дверь со сложной системой кодовых замков. За ней имелась еще одна — даже более массивная. От нее начинался небольшой коридор с несколькими дверями, также стальными, уже меньших размеров. За одной из них находилась святая святых любой резидентуры советской военной разведки — помещение шифровальщиков. С 1943 года шифровальщиком ГРУ работал двадцатишестилетний лейтенант Игорь Гузенко («Кларк»).

Как этот человек оказался на столь ответственной должности, а главное, продержался на ней два года — остается загадкой. Поскольку ни для кого в посольстве не являлись секретом его недостатки, абсолютно несовместимые с доверенной ему работой: склонность к алкоголю и корыстолюбие. Тем не менее он настолько очаровал резидента ГРУ в Оттаве полковника Николая Заботина, что тот, в нарушение строжайшего запрета, разрешил Гузенко жить с семьей на частной квартире. Меж тем существовал и существует жесткий и вполне разумный порядок: шифровальщики всегда проживают только на территории посольства, для чего в зданиях дипломатических представительств предусмотрены соответствующие квартиры. В город шифровальщикам разрешается выходить только в сопровождении по меньшей мере двух сотрудников, непременно обладающих дипломатическим иммунитетом.

5 сентября 1945 года Игорь Гузенко изменил Родине, бежал с семьей из своей городской квартиры на Сомерсет-стрит, 511, и передал канадским властям множество секретных документов, копии с которых он сумел сделать, пользуясь преступной беспечностью резидента и его заместителя. К тому же Гузенко выложил секретную же информацию о принципах и методах советского шифровального дела, в те годы, несомненно, лучшего в мире.

История с бегством и предательством Гузенко общеизвестна, давно и подробно описана во множестве книг. Ограничимся лишь напоминанием, что Гузенко выдал канадским и американским спецслужбам не менее тридцати советских агентов, в том числе крупных ученых, имевших прямое отношение к атомным проектам.

Он назвал также имена трех выдающихся нелегалов Разведупра в США: Артура Адамса («Ахилла»), Яна Черняка («Джека») и Залмана Литвина («Мулата»). По счастью, благодаря нашей агентуре в спецслужбах США и Великобритании всех троих удалось своевременно переправить в Советский Союз.

К своему побегу Гузенко готовился давно, еще в Москве, когда обучался в шифровальном центре Разведупра. Понимая, что с голыми руками являться к будущим хозяевам бессмысленно, заранее готовил дары, то бишь ценную информацию. Копил ее в собственной памяти, не доверяя, разумеется, бумаге. А памятью он, как все профессиональные шифровальщики, обладал отменной.

Помимо имен тех агентов, о которых он знал доподлинно, Гузенко сообщил на допросах, что, по его убеждению, подкрепленному некоторыми известными ему фактами, в правительственных ведомствах США имеются высокопоставленные агенты влияния и информаторы Кремля. Естественно, премьер-министр Канады Маккензи Кинг не замедлил поставить об этом в известность своего могущественного южного соседа.

30 сентября, когда президент США Гарри Трумэн совершал свою привычную оздоровительную прогулку в Лафайет-парк в Вашингтоне (ровно 120 шагов в минуту), в Государственный департамент на Вирджиния-авеню был доставлен пакет от посла Канады в США Лестера Б. Пирсона. В пакете содержалось обобщенное изложение показаний Гузенко.

Пакет в Госдепе по своему положению вскрыл новый директор Отдела специальных политических мероприятий. Этот высокопоставленный чиновник и ранее успешно работал в ряде весьма серьезных учреждений, а в 1936 году перешел в Госдепартамент, где быстро снискал признание руководства. Он принимал участие в Ялтинской конференции глав «Большой тройки» весной 1945 года, затем сопровождал в качестве специального помощника государственного секретаря Эдварда Стеттиниуса в его полете в Москву, входил в руководство Конференции в Сан-Франциско и был главным советником делегаций США на Генеральной Ассамблее ООН. Иначе говоря, был допущен к самым важным государственным секретам Соединенных Штатов.

Прочитав всего несколько строк меморандума, доставленного из канадского посольства, директор вдруг почувствовал, будто пол поплыл у него из-под ног… Перечитал поразивший его пассаж снова и снова… В нем Гузенко утверждал, что Москва посадила своего человека в кресло помощника государственного секретаря США. Хотя и не назвал этого человека, но был к нему очень близок. У государственного секретаря было тогда четыре помощника и четыре специальных помощника. Итого — восемь человек.

Директор Отдела специальных политических мероприятий не входил в этот узкий круг. Звали его Элджер Хисс («Адвокату «Алее»). Он когда-то входил в группу Уиттекера Чемберса и в Москве проходил под псевдонимом «Леопард»!

Скрыть документ, поступивший от канадского посла, разумеется, было невозможно. Единственное, что мог сделать Хисс, на всякий случай уничтожить все в служебном кабинете и в доме, что могло бы скомпрометировать его при весьма возможном в ближайшем будущем обыске.

Элджеру Хиссу действительно не повезло! Заговорил и сам Уиттекер Чемберс, крупный, но рыхлого телосложения с округлым и тоже каким-то рыхлым лицом мужчина… Он назвал тридцать семь «агентов Кремля», в том числе и Элджера Хисса!

Тут следует отметить, что Бентли и Чемберс не были знакомы и, скорее всего, даже не подозревали о существовании друг друга!

Но кто такой этот Уиттекер Чемберс, откуда он взял эту цифру — тридцать семь тайных информаторов Кремля? К сожалению, не с потолка… Правда, некоторые лица из списка Чемберса никакого отношения к советской разведке не имели, хотя источниками информации порой и служили — для других, настоящих агентов Москвы.

Уиттекер Чемберс вступил в Компартию США в возрасте двадцати четырех лет. Вступил не столько из осознанных политических убеждений, сколько — по мнению автора — из-за обиды на капитализм вообще, на американское буржуазное общество в частности. Чемберс был неудачником, а неудачники очень часто примыкают к самым радикальным слоям общества. Своеобразной последней каплей, переполнившей чашу терпения молодого человека, стало его повторное исключение из Колумбийского университета. Первый раз его отчислили за сочинение пьесы, которую сочли антихристианской, второй раз — за кражу книг из университетской библиотеки.

В 1931 году Чемберс женился на коммунистке Эстер Шемиц, которая имела отношение к работе подпольного аппарата партии.

При ее посредничестве Чемберс очень скоро стал агентом советской военной разведки и даже прошел в Москве соответствующую подготовку.

Агентурная сеть, одним из звеньев которой и стал Чемберс, состояла из служащих различных государственных учреждений Вашингтона. Тогда-то Чемберс и познакомился со многими из них, в том числе и с Хиссом, у которого даже бывал дома.

В ходе известных событий 1937 года агентурная сеть Разведупра понесла серьезные потери и в конце концов была передана под кураторство резиденту НКВД Гайку Овакимяну. Связующим звеном между резидентом и вашингтонскими группами и стал Яков Голос. Но Чемберса в этой сети уже не было. Якобы разочаровавшись в марксизме, а на самом деле просто перепугавшись, Чемберс решил из игры выбыть и залечь на дно. Что и сделал. Работал он в эти и последующие годы в известном и влиятельном еженедельнике <Тайм».

Осенью 1939 года Чемберс, возмущенный, по его словам, Пактом о ненападении, заключенным СССР с Германией (Мюнхенское предательство Чехословакии, фактически утвердившее Гитлера в намерении в ближайшее время к еще более масштабным военным действиям, почему-то его не взволновало), явился к помощнику госсекретаря и советнику президента Рузвельта по вопросам внутренней безопасности Адольфу Берле и назвал ему имена ряда советских агентов. В том числе… Элджера Хисса! По неизвестной причине Берле не передал эту информацию сразу шефу ФБР Гуверу, но передал соответствующую справку Рузвельту. Того, однако, эта справка почему-то никак не заинтересовала, и Берле, что называется, положил ее под сукно.

И вот спустя шестнадцать лет Чемберс вновь заговорил… Главной его мишенью был Хисс. Для суда пока что не было никаких оснований, сколь-либо юридически убедительных, но Хиссу все же пришлось покинуть Госдепартамент — он возглавил в качестве президента Фонд Карнеги за международный мир[122]. И тогда в Хисса бульдожьей хваткой вцепился Комитет палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, созданный еще в 1938 году. На протяжении шести лет Комитет возглавлял конгрессмен-республиканец из Техаса Мартин Дайс-младший. В 1944 году он проиграл выборы, однако, тем не менее, этот орган называли «Комитетом Дайса». Конгрессмен люто ненавидел президента Рузвельта и его «Новый курс» и, соответственно, всех его сторонников и сотрудников. Этой линии придерживался и весь Комитет в целом. В 1944 году «Комитет Дайса» составил список «прокоммунистических» организаций в США. Таковых конгрессмены насчитали аж 160[123]!

Хисс действительно был своим человеком — доверительной связью Сильвермастера под псведонимом «Юрист». Однако Эдгар Гувер почему-то решил, что именно Хисс является тем человеком в окружении госсекретаря, о котором говорил Гузенко. Позднее, через «Венону», стал известен и псевдоним этого человека — «Алее», но это был не Хисс!

Однако Элджер Хисс оказался крепким орешком и устоял перед валом комитетских обвинений.

Примечательно, что особенно агрессивно и злобно допрашивал Хисса тридцатипятилетний конгрессмен-республиканец Ричард Никсон. Впоследствии Никсон стал тридцать седьмым президентом США и… первым, вынужденным подать в отставку перед угрозой неизбежного импичмента в результате Уотергейтского скандала. Именно в ходе допросов Хисса Никсон приобрел впервые общенациональную известность.

Наконец дело было передано в суд. Главным свидетелем обвинения был Чемберс. В ходе процесса выяснилось, что в свое время Хисс сделал много доброго Чемберсу и его жене. Потому даже негативно настроенную по отношению к обвиняемому публику шокировало то, с каким остервенением Чемберс пытался потопить своего бывшего друга.

Факт шпионажа Хисса так и не был доказан. Подвела его, однако, излишняя самоуверенность и допущенная из-за этого оплошность. На пустяковый очередной вопрос ему следовало отказаться от ответа, сославшись на пресловутую Пятую поправку[124] к Конституции, а он дал неправдивый ответ. Был тут же изобличен и осужден на четыре года лишения свободы за лжесвидетельство.

Откровения двух предателей привели к трагическому концу еще нескольких человек. В том числе — Гарри Декстера Уайта (в советских документах — «Юрист», «Ричард»).

Серьезный автор Владимир Позняков утверждает, что Уайт «в годы Второй мировой войны являлся наиболее ценным источником экономической, политической и отчасти военной информации, которым ПУ НКГБ располагало в США, и, по мнению ряда исследователей, агентом влияния»[125], и далее сообщает, что соответствует истине, что его, то есть Уайта, связь с резидентом И. Ахмеровым поддерживалась в годы войны через группы Н. Сильвермастера и Я. Голоса — Э. Бентли.

Казалось бы, все ясно. В действительности же все обстояло не так просто, ясно и очевидно.

В практике разведки отношения между кадровым сотрудником и источником информации бывают порой весьма далеки от привычной по кинофильмам и книгам вербовки, с отбором подписки о сотрудничестве, выбором псевдонима для подписания сообщений, оговариванием мест и условий встреч и т. п.

В данном случае следует особо коснуться личности Гарри Декстера Уайта, ответственного и весьма перспективного сотрудника министерства финансов США. Не боясь повториться, напомню читателю, что все происходящее в любом государстве непременно отражается в финансовых документах. В том числе — содержание вооруженных сил и состояние военной промышленности. Не случайно военные статьи в бюджетах всех стран частично засекречиваются.

Именно поэтому деятели, ведающие финансами государства или даже крупными частными банками, всегда обладают громадным весом в определении как внутренней, так и внешней политики правительства. С этой точки зрения контакты с Уайтом представляли для советской внешней разведки огромный интерес.

Включение же Уайта в группу Сильвермастера было чисто номинальным. Просто он был знаком с этими людьми своего круга, с некоторыми был в дружеских отношениях, но не более того. О том, что Сильвермастер является групповодом русской разведки, Уайт, разумеется, и не подозревал. Присвоение же ему оперативного псевдонима — без его, конечно же, ведома — было нормальной практикой разведки: для конспирации. Уайт делился какой-то информацией, в том числе и конфиденциальной, своими мыслями и предположениями с тем же Сильвермастером или другими участниками группы как со своими коллегами и друзьями. А уже от них эта информация попадала к советской разведке. Однако это не дает никаких оснований полагать, что Уайт являлся ее сознательным источником, тем более агентом.

Еще до войны советской разведке стало известно, что Уайт очень интересуется проблемами Дальнего Востока — прежде всего политикой Японии, событиями в Китае. Японская проблема тогда была головной болью и советского руководства. Боевые действия 1938 года на озере Хасан и 1939 года на реке Халхин-Гол не оставляли сомнений в агрессивных намерениях Японии по отношению к Советскому Союзу и Монгольской Народной Республике. Опасность усугублялась тем обстоятельством, что еще в 1936 году Япония и Германия заключили между собой так называемый Антико-минтерновский пакт.

В середине 1939 года «общие друзья» под предлогом семейной вечеринки устроили в Вашингтоне знакомство Исхака Ахмерова с Гарри Уайтом. Ахмерова представили американцу как видного синолога — специалиста по Китаю, много лет прожившего в этой стране и потому хорошо понимавшего, какую опасность Япония представляет для всех стран Тихоокеанского региона. Разумеется, Ахмеров не стал напоминать собеседнику, что США также принадлежат к этому региону. Уайт в таком напоминании и не нуждался. Собеседники расстались, вполне довольные друг другом.

Во второй половине 1941 года, когда Вторая мировая война в Европе уже полыхала, в ознакомительную поездку в США направился заместитель начальника американского отделения внешней разведки Виталий Павлов (оперативный псевдоним «Клим»). В Москве было решено, что ему есть смысл встретиться с Уайтом по рекомендации их общего знакомого Билла, то есть Ахмерова, и по его просьбе. Стоило лишь Павлову по прибытии в Вашингтон позвонить Уайту по телефону и сослаться на известного собеседнику «синолога», как тот любезно согласился принять незнакомого ему иностранца. Встречу назначил в одном из небольших ресторанов. Павлов представился Уайту как один из учеников Билла и начинающий специалист по Китаю.

В ходе встречи Павлов изложил Уайту «соображения Билла» (на самом деле плод коллективного творчества московских специалистов), то есть меры, которые могли бы принять Соединенные Штаты для обуздания агрессивных планов Японии. Предложения произвели на Уайта большое впечатление, и он действительно довел эти соображения, которые полностью совпали с его собственными, до государственного секретаря Корделла Хэлла, а через него и до президента Франклина Делано Рузвельта.

Несомненно, Гарри Декстер Уайт был весьма умным и далеко не наивным человеком. Он, безусловно, понял, что его собеседник — иностранец. Павлов сам признавал, что владел тогда английским языком далеко не свободно. Но как человек действительно государственного масштаба, Уайт не мог не признать объективную важность высказанных ему соображений.

Что же касается агрессивных устремлений Японии, подтверждения тому оставалось ждать совсем недолго. Оно и произошло спустя несколько недель — 7 декабря того же 1941 года.

К сожалению, предотвратить агрессию уже было невозможно. Однако это ни в малейшей степени не умаляет попыток Уайта довести до сведения руководства его страны соображения, которые теоретически, будь они проведены в жизнь раньше, могли предотвратить трагедию Перл-Харбора, оккупацию японцами Индокитая, захват бесчисленных больших и малых островов Тихоокеанского региона…

Следует помнить, что беседы Уайта с Ахмеровым и Павловым были двусторонними, иначе говоря, он также черпал в них информацию, которая могла бы объективно принести значительную пользу и США.

Вот почему уже в наши дни генерал-лейтенант В. Г. Павлов имел все основания в одной из своих книг писать:

«…Я, наверное, единственный оставшийся в живых участник операции “Снег”, могу засвидетельствовать: Гарри Декстер Уайт никогда не состоял с нами в агентурных отношениях»[126].

ФБР впоследствии тщательно изучило деятельность Уайта, в 1945 году назначенного директором Международного валютного фонда, но уже в 1947 году вышедшего в отставку по состоянию здоровья, и не нашло в ней ничего преступного. Однако «Комитет Дай-са» подверг его настоящей травле. 16 августа 1948 года, через три дня после очередного и особенно грубого допроса, Гарри Декстер Уайт скончался от острого сердечного приступа. Было ему всего пятьдесят шесть лет.

Жестким допросам в ФБР подвергся и Лоренс Дагген («19», «Фрэнк», «Шервуд», «Князь»). Видимо, в приступе отчаяния под воздействием такого допроса 20 декабря 1948 года Лоренс Дагген выбросился из окна своего офиса на шестнадцатом этаже одного из небоскребов Манхэттена…

Очень неосторожно повел себя на суде Уильям Ремингтон. Он совершил ту же ошибку, что и Элджер Хисс. На одном из первых заседаний дал под присягой несколько неправдивых показаний. Был легко изобличен и осужден — не за шпионаж, но за лжесвидетельство (!), на три года тюремного заключения. Успел отсидеть в федеральной тюрьме Льюисбург в Пенсильвании половину этого срока. 14 ноября 1954 года трое заключенных убили его, нанеся несколько страшных ударов по голове завернутым в полотенце кирпичом. Было Ремингтону всего-то тридцать семь лет…

…Приобретя репутацию «раскаявшегося грешника», Уиттекер Чемберс, однако, потерял свою престижную и высокооплачиваемую работу в журнале «Тайм» — вкупе с репутацией. Никто из коллег по журналистскому цеху, даже из числа откровенных антисоветчиков, не желал иметь с ним каких-либо дел. Жил он за счет гонораров за изобличительные выступления на различных общественных акциях, проводимых разного рода антикоммунистическими организациями и фондами.

Скончался Чемберс в июле 1961 года в возрасте шестидесяти лет. Посмертно президент Рональд Рейган наградил его высшим гражданским знаком отличия США — Медалью Свободы…

…Однако мы слишком забежали вперед. Вернемся же в осень 1945 года. История Гузенко, вычитанная Бентли в нью-йоркских газетах, произвела на нее чрезвычайное впечатление. А тут еще загадочный фортель выкинул хорошо ей известный Луис Буденц. Этот человек был членом ЦК Компартии США и одним из редакторов коммунистической газеты «Дейли Уоркер». Еще в 1936 году Голос привлек Буденца к сотрудничеству с ИНО под псевдонимом «Бубен». Что-то, видимо, произошло с его психикой, потому как неожиданно для всех знавших его товарищей Буденц открыто порвал с коммунизмом и в одночасье обратился в ревностного католика!

О фактическом предательстве Буденца резидентуру поставила в известность… сама Бентли! К тому же высказала предположение, что если тот связан с ФБР, то наверняка рассказал там о ней, Бентли, с которой был связан по разведывательной деятельности весь последний год. Это предостережение Бентли дает основание полагать, что на тот момент «Мирна» еще не была намерена последовать примеру «Бубна». Однако в последующем Громов пришел к выводу, возможно обоснованному, что предательство Буденца настолько потрясло и напугало Бентли, что из-за страха быть разоблаченной она поспешила опередить события, избежать нежелательного для нее оборота дела.

Решилась она на этот шаг не сразу, во всяком случае, попыталась «перепрыгнуть пропасть даже не в два, а три прыжка»[127].

16 октября 1945 года Бентли направила письмо в нью-йоркское отделение ФБР, в котором повторила по сути все те свои сомнения относительно Питера Хеллера, которые она уже высказала в Нью-Хевене. Письмо попало в руки специального агента Френка Олдрича. Последний пригласил ее лично прийти на Фоли-сквер. Она снова попыталась высказать подозрение, что ее преследует ФБР. Опытный Олдрич немного нажал на нее, и тогда она, еще не готовая к «последнему прыжку», туманно намекнула, что связана с людьми, которые, по ее мнению, могут быть русскими шпионами. Призналась также, что поддерживает контакты с коммунистами.

Олдрич был достаточно умен и тактичен, чтобы в этот первый день их знакомства не давить больше на странную женщину. Довольствовавшись услышанным, он на прощанье записал номер ее телефона.

Едва за Бентли закрылась дверь, Олдрич позвонил своему коллеге, специальному агенту Эдварду Бакли, ведущему эксперту ФБР по советским делам. И рассказал ему о странной посетительнице. Бакли отреагировал немедленно. Делом стоит заняться.

7 ноября 1945 года специальный агент ФБР Эдвард Бакли принял Элизабет Бентли в своем офисе в здании ФБР в присутствии коллеги — агента Дона Джердана. В этот день Элизабет Бентли, бывшая «Умница», бывшая «Мирна», начала давать показания…

В документах ФБР она с этого дня и вплоть до открытого появления на публичных слушаниях стала числиться как «секретный агент Грегори».

Уже на следующий день директор ФБР Эдгар Гувер направил помощнику президента Гарри Трумэна докладную записку о советской разведывательной сети, в которой назвал первых идентифицированных по сообщению Бентли лиц: Гарри Декстера Уайта, Дункана Ли, Лоуклина Керри…

В течение ноября 1945 года Бентли была допрошена четырнадцать раз. Теперь только ею, отставив все другие дела, занимались два специальных агента ФБР Джозеф Келли и Томас Спенсер.

Надо отдать должное интуиции и опыту Громова-Горского: он догадался о предательстве Бентли. И даже отправил в Центр предложение — устранить «Мирну» физически. Подобрал и исполнителя — уже вышеназванного агента «X», то есть Джозефа Катца, и заручился его согласием провести литерную акцию. На что получил категорический отказ от наркома государственной безопасности СССР Всеволода Меркулова: «Никаких мер по отношению к “Мирне” не предпринимать. Согласовано с товарищем Берия».

20 ноября Громов приехал из Вашингтона в Нью-Йорк и в последний раз встретился с Бентли перед входом в кафетерий Бикфорда на углу Шестой авеню и 23-й улицы. Встреча проходила под контролем агентов ФБР. Однако «Эл» обнаружил слежку, прервал встречу и немедленно вернулся в Вашингтон. Келли и Спенсер даже не пытались его задержать. Они в этом не нуждались. Произошедшая на их глазах встреча Бентли с высокопоставленным советским дипломатом была для них лучшим подтверждением того, что ее рассказы-показания не являются плодом воспаленного воображения экзальтированной одинокой женщины.

В конце ноября Элизабет подписала составленный агентами ФБР окончательный суммированный текст ее показаний на 107 страницах. В нем были названы имена восьмидесяти семи только американских граждан, имевших какое-либо отношение к советской разведке.

Центр, судя по всему, располагал до сих пор не раскрытым источником информации о предательстве Бентли. 21 ноября Горский получил инструкцию из Москвы: немедленно прервать все связи с «Рублем», «Кротом», «Изрой», «Рейдом», «Сидом», «Пажем», «Адамом», «X» и рядом других агентов. Принять все необходимые меры для обеспечения их безопасности. В Москву были срочно отозваны Анатолий Горский и Владимир Правдин с женами, несколько позднее — Исхак Ахмеров также с женой.

Несколько особо ценных агентов были успешно выведены за пределы Соединенных Штатов Америки. К сожалению, не все, кого еще можно и следовало бы спасти…

…Вот и ответ на вопрос, заданный автором на первых страницах книги: почему столько десятилетий в отечественной литературе и средствах массовой информации имя Якова Голоса фактически было под запретом. Не только из-за соображений секретности. Увы, предательство близкого человека невольно бросало тень вины и на нашего замечательного советского разведчика Якова Рейзена-Голоса…