Насколько прочно Основание

Глава 6 ИЮЛЬ, Год Божий 895

— Благослови вас Лэнгхорн, ваша светлость. Благослови вас Лэнгхорн!

— Спасибо тебе, отец, — сказал Роб Дючерн. — Я ценю ваши чувства, но это не значит, что я работал над этим так усердно, как вы. Или, — в улыбке викария появился странный оттенок горечи, — так долго.

Он положил руку на хрупкое плечо отца Зитана Квилла. Верховному жрецу-бедардисту было далеко за восемьдесят, и с возрастом он становился все более хрупким, но все же он горел внутренней силой, которой Дючерн мог только позавидовать.

— Возможно, это правда, ваша светлость, — ответил Квилл, — но этой зимой… — Он покачал головой. — Вы понимаете, что этой зимой в хосписе от всех причин умерло всего тридцать человек? Всего тридцать!

— Я знаю. — Дючерн кивнул, хотя он также знал, что за предыдущую зиму погибло значительно больше тридцати жителей Сиона. И все же Квилл был прав. Орден Бедард и орден Паскуале отвечали за заботу о бедных и неимущих в Сионе. Что ж, технически все ордена Матери-Церкви несли эту обязанность, но бедардисты и паскуалаты взяли на себя главную ответственность столетиями ранее. Они совместно управляли столовыми и приютами, а паскуалаты предоставляли целителей, которые должны были следить за тем, чтобы наиболее уязвимые из детей Божьих получали медицинскую помощь, чтобы пережить ледяной холод Сиона.

Проблема, конечно, заключалась в том, что они этого не делали.

Дючерн выглянул из окна спартанского кабинета Квилла. Хоспис Святой Бедард находился в одном из старых зданий Сиона, и из офиса открывался захватывающий вид на широкие голубые воды озера Пей, но он был таким же пустым и скудно обставленным, как келья аскета в одном из медитативных монастырей. Без сомнения, это отражало личность отца Зитана, но также и потому, что священник вложил все, что мог, в свою безнадежную задачу за последние сорок семь лет. С таким количеством отчаянных потребностей мысль о том, чтобы потратить что-нибудь на себя, никогда бы даже не пришла ему в голову.

И за все это время Мать-Церковь никогда не поддерживала его так, как следовало бы, мрачно подумал казначей. Ни разу. Ни разу мы не финансировали его и других так, как следовало бы.

Викарий подошел к окну, заложил руки за спину и посмотрел на листья и цветы, покрывавшие холмы, спускающиеся от Сиона к огромному озеру. Прохладный ветерок дул через отверстие, касаясь его лица нежными пальцами, и паруса небольших судов, барж и больших торговых судов усеивали сверкающую воду под теплыми лучами солнца. Он мог видеть рыбацкие лодки дальше, и идеально сформированные горы облаков плыли по небу. В такой день, как этот, даже Дючерну, который провел последние тридцать лет своей жизни в Сионе, было легко забыть, насколько суровыми на самом деле были зимы в северной части центрального Хейвена. Забыть, как озеро превратилось в серо-голубой слой льда, достаточно толстый, чтобы выдержать ледяные лодки размером с галеон. Забыть, как на улицах города собирался снег выше головы высокого человека. Как некоторые из этих сугробов на окраинах города поднимались на два или даже три этажа вверх по стенам зданий.

И тем из нас, кто проводит зимы в Храме, еще легче забыть о подобных неприятностях, признал он. Нам не нужно с этим разбираться, не так ли? У нас есть свой собственный маленький анклав, благословленный Богом, и мы не отваживаемся покидать его… за исключением, возможно, более мягких дней, когда ветер не воет и свежие метели не кричат вокруг наших освященных ушей.

Он хотел верить, что это было причиной десятилетия его собственного бездействия. Хотелось думать, что он был так занят, так сосредоточен на своих многочисленных обязанностях, что просто отвлекся. Что он, честно говоря, забыл выглянуть в окно и посмотреть, что происходит с теми, кто находится за пределами мистически нагретой и охлажденной среды Храма, потому что он был так поглощен своими личными обязанностями и обязательствами. О, как ему хотелось так думать!

Ты был «озабочен», ладно, Робейр, — сказал он себе, наполняя легкие прохладным воздухом, вдыхая аромат цветов в кашпо под окном отца Зитана. — Ты был поглощены изысканными винами, изысканной кухней, очаровательным женским общением и всеми трудными задачами по подсчету монет и управлению твоими союзами в викариате. Жаль, что ты не задумался о том, что сами архангелы сказали тебе об истинных обязанностях и обязанностях любого священника. Если бы ты это сделал, у отца Зитана, возможно, были бы деньги и ресурсы, необходимые ему, чтобы действительно что-то сделать с этими обязанностями.

— Я вне себя от радости, что мы потеряли так мало… этой зимой, отец, — сказал он, не отводя взгляда от окна. — Я сожалею только о том, что мы потеряли так много людей прошлой и позапрошлой зимой.

Квилл посмотрел на спину викария, силуэт которого вырисовывался на фоне яркого окна, и задался вопросом, осознает ли Дючерн, сколько боли, подобно якорю, таилось в глубине его собственного голоса. Викарий был чихиритом, как и большинство администраторов Матери-Церкви, без тренированного понимания чувств и эмоциональных процессов, которым учил собственный орден Квилла. Возможно, он действительно не понимал своих собственных чувств… или, во всяком случае, насколько ясно его тон передавал их.

Или насколько опасными они могут быть для него в нынешних обстоятельствах.

— Ваша светлость, — сказал верховный жрец, — я провел значительно больше половины своей жизни, испытывая точно такое же сожаление каждую весну. — Дючерн повернул голову, чтобы посмотреть на него, и Квилл грустно улыбнулся. — Я полагаю, мы должны привыкнуть к этому, когда это происходит снова и снова, но каждое тело, которое мы находим погребенным в снегу, каждый ребенок, который становится сиротой, каждая душа, которую мы не можем каким-то образом втиснуть в хоспис или одно из других убежищ, когда температура падает и ветер с криком налетает с озера — каждая из этих смертей уносит с собой крошечный кусочек моей души. Я так и не научился принимать это, но мне пришлось научиться справляться с этим. Признаться самому себе, что я действительно сделал все, что мог, чтобы свести к минимуму эти смерти… и снять с себя вину за них. Это нелегко сделать. Независимо от того, сколько я сделал, я всегда убежден, что мог бы — что я должен был — сделать еще больше. Я могу знать здесь, — он нежно коснулся виска, — что я действительно сделал все, что мог, но здесь это трудно принять.

Он коснулся своей груди, и его печальная улыбка стала мягче.

— У меня было больше практики в попытках сделать это, чем у вас, ваша светлость. Отчасти потому, что я почти на тридцать пять лет старше вас. И я понимаю, что большинство людей здесь, в Сионе, и даже в моем собственном ордене, похоже, думают, что я делаю то, что делаю, с самого Сотворения Мира. Правда, однако, в том, что мне было за сорок, прежде чем мне даже пришло в голову, что это должно быть делом моей жизни. Что это было то, что Бог хотел, чтобы я сделал. — Он покачал головой. — Не подумайте ни на мгновение, что все годы, которые я потратил впустую, прежде чем услышал Его голос, не возвращаются, чтобы преследовать меня каждую зиму, напоминая мне обо всех тех ранних зимах, когда я вообще ничего не делал. Я понимаю, что есть те, кто считает меня своего рода святым образцом — во всяком случае, те, кто не считает меня злобным старым сумасшедшим! — но я был гораздо более скучным студентом, чем думают эти люди. Мы слышим Его, когда слышим Его, и Ему решать судить нас. Это не зависит от других, и наше собственное суждение иногда бывает наименее надежным из всех, особенно когда речь идет о наших собственных действиях.

— Вероятно, вы правы, отец, — сказал Дючерн после долгого молчания, — но если мы не судим самих себя, если мы не несем ответственности, мы отворачиваемся не только от наших обязанностей, но и от самих себя. Я обнаружил, что чувство вины — горькая приправа, но без нее слишком легко потерять себя.

— Конечно, это так, ваша светлость, — просто сказал Квилл. — Но если Бог говорит, что Он готов простить нас, когда мы признаем свои ошибки и искренне стремимся изменить нашу жизнь, то разве мы не должны быть готовы сделать то же самое?

— Вы действительно бедардист, не так ли, отец? — Дючерн иронично покачал головой. — И я постараюсь учесть ваш совет. Но в Предписании говорится, что мы должны в меру своих возможностей возместить ущерб тем, кого, как мы понимаем, обидели. Боюсь, мне потребуется некоторое время, чтобы добиться этого.

Квилл пересек кабинет, чтобы встать рядом с ним у окна, но священник не смотрел на озеро. Вместо этого он постоял несколько секунд, пристально глядя викарию в глаза. Затем он протянул руку и положил ее, исхудавшую от трудов целой жизни, на грудь Дючерна.

— Я думаю, что это в лучшем состоянии и намного, намного глубже, чем вы даже думаете, ваша светлость, — мягко сказал он. — Но будьте осторожны. Даже величайшее из сердец ничего не сможет достичь в этом мире после того, как оно перестанет биться.

Дючерн на мгновение накрыл ладонью руку священника и склонил голову в знак того, что могло быть согласием или простым признанием. Затем он глубоко вздохнул и отступил назад.

— Как всегда, отец Зитан, это было и радостью, и привилегией, — сказал он более оживленно. — И я доволен вашим отчетом, особенно с учетом того, что мне удалось высвободить средства для приобретения или строительства дополнительных убежищ на предстоящую зиму. В зависимости от того, где мы их разместим, вероятно, было бы дешевле приобрести и отремонтировать существующие сооружения, и, если мы будем вынуждены строить, было бы неплохо начать как можно быстрее. Поэтому, пожалуйста, подумайте о том, где будет наиболее востребовано жилье. Я хотел бы получить ваши рекомендации по трем или четырем новым местам в течение следующей пары пятидневок.

— Конечно, ваша светлость. И спасибо вам. — Квилл широко улыбнулся. — Мы всегда можем использовать дополнительные крыши, когда идет снег.

— Я сделаю все, что в моих силах, отец. Точно так же, как я сделаю все возможное, чтобы учесть ваш совет. — Дючерн протянул руку, и Квилл наклонился, чтобы коснуться губами его служебного кольца, затем выпрямился. — До следующего раза, отец.

— Да благословит и сохранит вас святая Бедард, ваша светлость, — пробормотал Квилл в ответ.

Дючерн кивнул и вышел из кабинета. Его эскорт из храмовых стражников, конечно же, ждал его. Им не нравилось выпускать его из виду даже во время встреч с отцом Зитаном, и, несмотря на их дисциплину, это отражалось на их лицах.

Конечно, есть более чем одна причина для этого несчастья из-за того, что я занимаюсь Лэнгхорн знает чем, — подумал Дючерн с горьким весельем.

— Куда теперь, ваша светлость? — вежливо осведомился офицер, командовавший его личным отрядом охраны.

— Возвращаемся в Храм, майор Фандис, — сказал Дючерн человеку, которого Жаспар Клинтан и Аллейн Мегвейр лично выбрали в качестве его хранителя. Их взгляды встретились, и викарий слегка улыбнулся. — Назад в Храм, — повторил он.

— Майор Фандис здесь, ваше преосвященство.

— Спасибо тебе, отец. Впустите его.

— Конечно, ваше преосвященство.

Секретарь поклонился и удалился. Мгновение спустя майор Канстанцо Фандис вошел в кабинет Уиллима Рейно. Он подошел к архиепископу и склонился над его протянутой рукой, чтобы поцеловать кольцо.

— Вы посылали за мной, ваше преосвященство? — сказал майор, выпрямляясь.

Технически, как стражник Храма, он должен был отдать честь вместо того, чтобы целовать кольцо Рейно. Однако после неудачного ареста братьев Уилсин майор Фандис стал значительно большим, чем простой стражник. Едва ли он был виноват в том, что арест прошел так радикально неправильно, и инквизиция всегда внимательно следила за талантами, которые можно было использовать, не делая их официально частью ордена Шулера.

— Да, посылал, майор. — Рейно снова сел за свой стол, откинулся на спинку стула и задумчиво оглядел Фандиса. — Я прочитал ваш последний отчет. Как всегда, он был полным, кратким и по существу. Я мог бы пожелать, чтобы больше отчетов, которые попадали на мой стол, были похожи на это.

— Спасибо, ваше высокопреосвященство, — пробормотал Фандис, когда архиепископ сделал паузу, очевидно, ожидая какого-то ответа. — Я стремлюсь предложить Матери-Церкви — и инквизиции — все, что в моих силах.

— Действительно, майор, — Рейно улыбнулся с необычной теплотой. — На самом деле, я размышлял о том, смогу ли я найти еще более эффективное применение человеку с вашими талантами и благочестием.

— Я всегда готов служить там, где Мать-Церковь может наилучшим образом использовать меня, ваше преосвященство, — ответил Фандис. — У вас есть кто-нибудь на примете для моих нынешних обязанностей?

— Нет, не совсем. — Улыбка Рейно исчезла. — Нет, боюсь, что нет, майор. Это одна из причин, по которой я вас вызвал. Можете ли вы вспомнить кого-нибудь еще из охраны, подходящего на эту должность?

Фандис нахмурился на несколько секунд, почтительно сцепив руки за спиной, пока размышлял.

— Боюсь, что навскидку, нет, ваше преосвященство. — Он с сожалением покачал головой. — Я могу вспомнить нескольких, чья верность и преданность сделали бы их подходящими, но ни у кого нет ранга, чтобы служить старшим стражником викария Робейра. Из тех, у кого есть звание, боюсь, я бы… сделал оговорки по поводу рекомендации большинства из них. Там могли быть один или два человека достаточного ранга и выслуги лет, но ни один из них не мог быть назначен ему без серии переводов, чтобы сделать их логичным выбором. Я могу назвать вам их имена, если хотите, ваше высокопреосвященство, хотя я бы настоятельно рекомендовал вам лично побеседовать с ними, прежде чем рассматривать их для моего нынешнего назначения.

— Ваши причины? — тон Рейно был искренне любопытным, и Фандис пожал плечами.

— Я бы не решился рекомендовать кого-либо, кого я не знаю лично и достаточно хорошо, ваше преосвященство, но я сомневаюсь, что кто-либо когда-либо знает кого-то так хорошо, как он думает, что знает. И тот факт, что большинство из них являются друзьями или, по крайней мере, близкими знакомыми, заставил бы меня усомниться в моем собственном суждении. Я просто чувствовал бы себя более комфортно, если бы кто-то с более… отстраненной точкой зрения решил, подходят ли они для этой работы или нет.

— Я понимаю.

Рейно на мгновение задумался над этим. На самом деле, довольно долгое мгновение. Как он уже предположил, инквизиция всегда предъявляла слишком много требований к талантливым и способным людям, и это было особенно актуально в наши дни. Фандис был молод даже для своего нынешнего звания, но Рейно легко мог повысить его до полковника или даже бригадного генерала. И все же решение о том, делать это или нет, представляло собой своего рода балансирующий акт. В то время как более высокий ранг дал бы ему больший стаж и авторитет, это также сделало бы его еще более заметным человеком среди своих собратьев. Печально, но чем теснее офицер отождествлялся с инквизицией, тем меньше его товарищи склонны были доверять ему. Кроме того…

— Пожалуйста, предоставьте мне эти рекомендации, майор, — сказал он наконец. — Даже если я решу оставить вас на вашем нынешнем задании, инквизиции никогда не повредит знать, где можно наложить руку на послушных сынов Матери-Церкви, когда она в них больше всего нуждается.

— Конечно, ваше преосвященство. — Фандис слегка поклонилась. — Я принесу их вам к завтрашнему полудню, если это будет достаточно скоро?

— Будет замечательно, майор, — сказал Рейно и махнул рукой, отпуская его.

— Ну? — сказал Жаспар Клинтан, когда Уиллим Рейно вошел в его кабинет. — Чем в последнее время занимался наш хороший друг Роб Бэр?

— Согласно всем моим источникам, ваша светлость, он делал именно то, что, по его словам, собирался сделать. Вчера он нанес еще один визит отцу Зитану, и он запланировал встречу на следующие пять дней со старшими паскуалатами из всех пяти крупных больниц, чтобы обсудить координацию целителей с его приютами и столовыми на следующую зиму. — Архиепископ пожал плечами. — Очевидно, он хочет быть более организованным, чем был этой зимой.

Клинтан закатил глаза. Он не имел ничего против практического, разумного уровня благотворительной деятельности, но викарии Матери-Церкви не должны были позволять себе отвлекаться от своих собственных обязанностей. В такое время у финансового директора Церкви были десятки забот, на которые он мог бы с большей пользой потратить свое время, чем беспокоиться о зиме, до которой оставались еще месяцы.

Великий инквизитор откинулся назад, раздраженно барабаня пальцами правой руки по столу. Чрезмерное, напыщенное благочестие Дючерна становилось все более и более раздражающим, однако действовали все старые аргументы против того, чтобы позволить потенциальным врагам храмовой четверки заподозрить подлинное разделение в их рядах, хотя эти аргументы становились все слабее по мере того, как полностью оправдался пример, который он привел из круга предателей-реформаторов Уилсинов. Если бы не это, он бы с радостью подумал о том, чтобы выбросить Дючерна за борт. К сожалению, если бы он убрал Дючерна, ему пришлось бы найти кого-то другого, чтобы выполнить ту же работу, и неприятный факт заключался в том, что никто другой не мог сделать это так хорошо, как он. Это соображение было особенно важно, учитывая нынешнее тяжелое финансовое положение Матери-Церкви.

Нет, с сожалением заключил он еще раз, он пока не мог избавиться от Дючерна, как бы ни было ему противно мягкосердечное, мягкотелое ханжество этого человека. Конечно, причины, по которым он не мог — те же самые стесненные финансовые условия — только сделали одержимость другого викария «обеспечением бедных» еще более невыносимой. Тем не менее, если у Клинтана все равно не было выбора, он мог бы также посмотреть на светлую сторону. Судя по содержанию отчетов его собственных агентов, требование Дючерна о том, чтобы храмовая четверка показала «более доброе, мягкое лицо», действительно помогало укрепить моральный дух здесь, в Сионе. Такого рода купленная и оплаченная «лояльность» всегда была скоропортящимся товаром, гораздо менее надежным, чем мгновенное послушание, привитое дисциплиной инквизиции, но, вероятно, это было полезно, по крайней мере, в краткосрочной перспективе.

— А как насчет Фандиса? — спросил он, и Рейно тщательно обдумал свой ответ.

Майор стал одним из фаворитов Жаспара Клинтана, хотя такой исход, возможно, и не был гарантирован, учитывая то, как он лишил великого инквизитора одного из его самых ожидаемых призов. Даже Клинтан признал, что это едва ли было его виной, когда он оказался лицом к лицу с Хаувердом Уилсином в личном бою, однако, без Фандиса Уилсинам, возможно, действительно удалось бы выбраться из Сиона. Они бы не ушли далеко, но тот факт, что у них вообще был шанс убежать, подорвал бы ауру непобедимости инквизиции. Великий инквизитор решил посмотреть на это с положительной стороны, что объясняло, как капитан Фандис стал майором Фандисом.

— Я понимаю ваше желание наилучшим образом и в полной мере использовать майора Фандиса, ваша светлость, — сказал архиепископ через мгновение. — И я рассматриваю возможные замены для него на его нынешнем задании. Однако, при всем моем уважении, в настоящее время я думаю, что было бы разумнее оставить его там, где он есть.

— Почему? — коротко спросил Клинтан, и Рейно пожал плечами.

— Как сам майор указал мне сегодня днем, ваша светлость, найти кого-то столь же надежного, чтобы заменить его на посту главного опекуна викария Робейра, было бы трудно. Он готов порекомендовать некоторых потенциальных кандидатов, но викарию Аллейну пришлось бы довольно явно жонглировать назначениями, чтобы поставить одного из них на нынешнее место майора Фандиса. И, если быть до конца честным, чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что нам действительно нужно оставить одного из наших лучших и самых наблюдательных людей, отвечающих за безопасность викария Робейра.

Великий инквизитор нахмурился, но мысль о том, чтобы присматривать за Дючерном, была хорошо понятна, по крайней мере, до тех пор, пока они не найдут кого-нибудь, кто заменит его на посту казначея. Дючерн явно знал, что Фандис шпионит за ним в интересах инквизиции, но, похоже, смирился с этим фактом, а майор продемонстрировал удивительную степень такта. Он изо всех сил старался не наступать Дючерну на пятки, и всегда было возможно, что казначей действительно оценил его любезность. Что касается другого аргумента Рейно, лично Клинтану было бы наплевать, если бы Мегвейру пришлось переставлять задания, чтобы поставить кого-то другого на место Фандиса, но все еще существовала эта неприятная, раздражающая необходимость сохранить фикцию, что храмовая четверка оставалась полностью единой. Если бы стало слишком очевидно, что Клинтан и Мегвейр назначают своих людей шпионить за Дючерном и Трайнэром, некоторые из запуганных викариев могли бы оказаться опасно — или, по крайней мере, неудобно — осмелевшими. И, по правде говоря, Дючерн во многих отношениях был менее предсказуем, чем Трайнэр, учитывая предсказуемый — и поддающийся манипуляциям — прагматизм и личные интересы канцлера.

Рейно был прав, — решил он. — Лучше оставить одного из их лучших людей там, где он был, пока, наконец, не придет время полностью избавиться от Дючерна.

— Хорошо, — прорычал он. — Я ненавижу тратить впустую чьи-то способности в качестве прославленной няни, но полагаю, что вы правы.

Он нахмурился еще на несколько секунд, затем пожал плечами.

— Хорошо, — сказал он снова, совсем другим тоном, меняя тему со своей обычной резкостью. — Что это мы слышим от Корисанды?

— Очевидно, что наша последняя информация, как всегда, к сожалению, устарела, ваша светлость, — немного осторожно сказал Рейно, — но, согласно моим текущим отчетам, все арестованные в прошлом году уже предстали перед судом. Официальное оглашение приговора ожидает прибытия либо Кайлеба, либо Шарлиан — вероятно, Шарлиан, — но все указывает на то, что подавляющее большинство арестованных, — даже грозный Рейно сделал почти незаметную паузу, чтобы собраться с духом, — были признаны виновными.

Выражение лица Клинтана посуровело, а его щеки потемнели, но это было все. Некоторые люди, возможно, почувствовали бы облегчение от его очевидного отсутствия реакции, но Рейно знал великого инквизитора лучше, чем это.

— Я не думаю, — сказал Клинтан ледяным тоном, — что кто-нибудь в «Церкви» этого предательского ублюдка Гейрлинга поднял хоть один голос в знак протеста?

— Насколько я знаю, нет, ваша светлость, — Рейно прочистил горло. — Согласно нашим источникам, Гейрлинг назначил священнослужителей в суды, рассматривающие обвинения, как часть фарса, в котором были соблюдены все необходимые юридические процедуры.

— Конечно, он это сделал. — Мышцы челюсти Клинтана на мгновение дрогнули. — Мы уже знали, что этот сукин сын Анвил-Рок и его катамит Тартариан были готовы стать шлюхами для Кайлеба и его сучки любым способом, о котором те просили. Так что, конечно же, «Церковь Чариса» будет просто стоять в стороне и наблюдать за судебным убийством верных сыновей и дочерей Матери-Церкви! Чего еще мы могли ожидать?

Его лицо постепенно темнело, и Рейно собрался с духом. Но затем, к удивлению архиепископа, великий инквизитор крепко сжал руки на своем столе, ссутулил плечи и явно взял свой гнев под контроль. Это далось ему нелегко, и он не моментально справился с этим, но в конце концов ему это удалось.

— Вы говорите, что официальное оглашение приговоров ожидает прибытия Шарлиан? — спросил он наконец твердым, напряженным голосом.

— Да, ваша светлость. На самом деле, если она придерживается графика, о котором нам сообщили, она уже там. Возможно, на самом деле она уже готова к отъезду.

— Итак, вы хотите сказать, что они уже объявлены. И, по-видимому, также осуществлены. — Клинтан оскалил зубы. — Эта сука не уйдет, не получив удовольствия увидеть, как их всех убьют, не так ли?

— По-видимому, нет, ваша светлость.

— Есть ли у нас какие-либо указания на то, как население в целом реагирует на все это?

— Нет… в самом деле, ваша светлость. — Рейно недовольно передернул плечами. — До сих пор не было никаких признаков организованного протеста или возмущения, но, опять же, все наши отчеты устарели на несколько месяцев к тому времени, когда они попадают сюда. Всегда возможно, что люди ждали подтверждения вердиктов, прежде чем отреагировать.

— И всегда возможно, что они просто будут сидеть на своих задницах и тоже позволят этому случиться, — категорично сказал Клинтан.

— Боюсь, что да, — признался Рейно.

— Тогда, возможно, пришло время укрепить их позвоночники, — выражение лица Клинтана было уродливым. — Как обстоят дела с Корисом?

— Похоже, в этом отношении ничего не изменилось, ваша светлость. Как вы знаете, я приставил к нему одного из наших лучших людей, а у епископа Митчайла тоже есть свой агент в доме короля Жеймса. Оба они согласны с тем, что Корис делает то, что ему сказали.

— И что он сделает то, что нам нужно, чтобы он сделал?

— Почти наверняка, ваша светлость.

— Только почти? — глаза Клинтана сузились.

— Я сомневаюсь, что он колебался бы хоть мгновение, ваша светлость, если бы не тот факт, что все знают, что он был шпионом Гектора — человеком, который, помимо всего прочего, руководил убийцами Гектора. У него репутация человека с личными амбициями, и ему может прийти в голову, что если кого-то и обвинят как орудие Кайлеба в убийстве Дайвина, так это его. В сложившихся обстоятельствах, я думаю, он, вероятно, предпочел бы не придавать никакого дополнительного значения такого рода обвинениям. Эта оценка основана, по крайней мере частично, на отчетах мастера Сибланкета, нашего агента в его доме.

— Хммммм. — Клинтан нахмурился, задумчиво поглаживая подбородок, полузакрыв глаза на несколько секунд. — Знаешь, — задумчиво сказал он, — возможно, это не такая уж плохая идея. Я имею в виду, позволить Корису нести вину за это. — Он слабо улыбнулся. — В конце концов, он, Анвил-Рок и Тартариан — все они работали вместе с Гектором. Возложение на него ответственности — потому что он видел в этом возможность купить благосклонность Кайлеба так же, как и они, без сомнения, — по аналогии тоже очернило бы их обоих, не так ли?

— Безусловно, это может быть, ваша светлость.

— Как ты думаешь, Сибланкет справится с этим?

— Я думаю, что он мог бы, но я бы предпочел не использовать его, ваша светлость.

— Почему бы и нет, особенно если он уже на позиции?

— Потому что он слишком ценен, ваша светлость. Если я правильно следую вашей логике, нам нужно, чтобы убийца — или, во всяком случае, убийца — был схвачен или убит после того, как мальчик умрет. Предпочтительно убит, я думаю, если мы не хотим никаких неудобных допросов. Я бы не решился использовать кого-то столь способного, как Сибланкет, если бы в этом не было крайней необходимости.

— Так кого бы вы использовали вместо этого?

— В данный момент я думаю, что мы могли бы использовать команду из кандидатов ракураи, которых вы одобрили, но не назначили, ваша светлость. Я уверен, что мы могли бы выбрать людей, которые были бы готовы позаботиться о том, чтобы их не взяли живыми. На самом деле, у нас есть в наличии еще несколько уроженцев Чариса.

Клинтан склонил голову набок, затем медленно кивнул.

— Так было бы милым штрихом, не так ли? — Он неприятно улыбнулся. — Конечно, это отвело бы подозрения от Кориса.

— Только в том смысле, что на самом деле это была не его рука на кинжале, ваша светлость, — указал Рейно. — Как вы предположили, даже если он не нанес удар сам, он мог бы сотрудничать с Кайлебом. На самом деле, мы могли бы немного помочь этому восприятию. В подходящее время мы могли бы поручить ему… творчески ослабить охрану Дайвина, чтобы впустить наших убийц. Сибланкет находится в идеальном положении, чтобы передать ему сообщение, когда нам это нужно, и в этот момент Корису ничего не повредит, если он поймет, что мы наблюдали за ним более пристально, чем он думал. И постфактум, если мы решим бросить Кориса на съедение ящерице, тот факт, что он позволил убийцам — убийцам, родившимся в Чарисе, — оказаться в присутствии Дайвина, станет завершающим штрихом. И если мы все-таки решим не бросать его на съедение ящерице, нам просто не пришлось бы упоминать о том, что он сделал.

— Мне это нравится, — кивнул Клинтан. — Хорошо, выбери свою команду. Мы посмотрим, как общественное мнение в Корисанде отреагирует на казни Шарлиан, прежде чем мы действительно прикажем им продолжить, но нам не помешает расставить фигуры по местам к нужному моменту.

Глаза сэра Гвилима Мантира открылись, когда чья-то рука потрясла его за плечо.

На первый взгляд, было смешно, что такой нежный призыв мог разбудить его. За последние пять с половиной дней он научился спать, несмотря на сотрясение костей, тряску, раскачивание, грохот, скрежет их передвижной тюрьмы. Просто ошеломляющего звука деревянных колес, подкованных сталью, скрежещущих по твердой поверхности королевской дороги, должно было быть достаточно, чтобы сделать невозможным что-то вроде сна, но Мантир всю жизнь был моряком. Он научился красть драгоценные мгновения сна даже во время воющего шторма, и явное истощение делало это легче, чем могло бы быть в противном случае. Он никогда в жизни не был таким уставшим, таким измотанным до костей, и он знал, что многим из его людей было еще хуже.

Он посмотрел в лицо Найклосу Валейну и открыл рот, но ему пришлось остановиться и дважды сглотнуть, прежде чем он смог достаточно увлажнить свои голосовые связки, чтобы заговорить.

— В чем дело, Найклос?

— Прошу прощения, сэр, но мы въезжаем в город. Большой. Думаю, это Твингит.

— Понятно. — Мантир еще мгновение лежал неподвижно, затем протянул руку, схватился за один из железных прутьев фургона и с его помощью поднялся на ноги. Он балансировал там, несмотря на волны ударов, которые поднимались по его ногам и болезненно отдавались в позвоночнике при движении фургона.

Это было странно, подумал уголок его сознания. Дороги Чариса соответствовали потребностям королевства, но ничем подобным не могли похвастаться большинство материковых королевств. Причиной этого, конечно же, была бухта Хауэлл. Чарис не нуждался в такой дорожной сети, какая требовалась жителям материка, потому что водный транспорт всегда был доступен и гораздо более экономичен и быстр, чем даже лучшие дорожные системы. Несмотря на это, Мантир был впечатлен инженерными способностями и годами труда, которые, должно быть, потребовались для строительства королевских дорог Долара, и их поверхности были твердыми и гладкими, сделанными из нескольких слоев утрамбованного гравия, раскатанного, а затем покрытого плитами цемента.

И вот что было странно. Никто бы не подумал, что такая гладкая поверхность все еще может быть неровной, но, судя по болезненному продвижению тюремного фургона, это, очевидно, возможно.

Он потер ноющие, слипающиеся глаза и заглянул сквозь решетку.

Найклос был прав; они приближались к большому городу или поселку. Когда-то давно Мантир привык оценивать размеры городов, с которыми он сталкивался, по сравнению с Теллесбергом, но он обнаружил, что были и другие, которые были еще больше. Например, Черайт в Чисхолме или Горат здесь, в Доларе. Этот город был намного меньше — почти на треть меньше Теллесберга, — но он мог похвастаться укрепленными стенами с бастионами высотой не менее двадцати или тридцати футов, и на этих стенах, очевидно, была артиллерия, что доказывало определенную важность. И если память Мантира о картах Долара была правильной (чего вполне могло и не быть, поскольку его в первую очередь интересовали побережья Долара), то это почти наверняка был Твингит.

И разве это не будет весело, — мрачно подумал он, сгибая колени, когда его усталое тело ожидало толчков. — Это не было похоже на пребывание в море, но было и некоторое сходство. Ты должен был пойти и помочь его величеству убить этого мудака герцога Маликая у рифа Армагеддон, не так ли, Гвилим? Держу пари, его любящая семья просто молилась о возможности развлечь вас на вашем пути.

— Поддерживайте движение толпы, капитан, — сказал отец Виктир Тарлсан. — Я уверен, что все хотят увидеть этих ублюдков, и я хочу убедиться, что все тоже их увидят. Увидеть их достаточно близко, чтобы они могли учуять вонь паразитов!

— Есть, сэр, — капитан Уолиш Чжу коснулся своего нагрудника в знак приветствия, но его мозг был занят за этим фасадом невозмутимого признания.

За последние несколько дней Чжу понял, что Тарлсан был еще более… усердным, чем первоначально предполагал капитан. Чжу был настолько ортодоксальным и консервативным, насколько мог быть только харчонгец, и он не видел причин, по которым еретикам следует предоставлять защиту как почетным военнопленным. В конце концов, любой, кто присягнул на верность Шан-вэй, заслуживал того, что ему выпало на долю. С другой стороны, Чжу не получал особого удовольствия, видя, как над ними издеваются без какой-либо конкретной причины, в тот самый первый день он приказал своим охранникам показать им, почему с их стороны было бы разумно сотрудничать, но у этого избиения была цель, способ установить дисциплину, фактически никого не убивая. И, если быть честным, в этом тоже было определенное личное удовлетворение. Расплата за то, что их ублюдочные друзья сделали с флотом Бога и имперским харчонгским флотом в Марковском море, если не за что иное.

Но Тарлсану, казалось, иногда было трудно вспомнить, что они должны были доставить своих пленников в Храм целыми и невредимыми. Лично Чжу подсчитал, что они, скорее всего, потеряют, возможно, каждого пятого из-за полного истощения и лишений даже в самых лучших условиях. Но у них были не самые лучшие условия, не так ли? Они были тощими, как ободранные виверны, когда он забирал их из тюремных корпусов в Горате, и с тех пор Тарлсан не собирался сворачивать с пути, чтобы откормить их. Чжу подозревал, что среди них также была болезнь, которая подтачивала их запасы сил, но Тарлсан одобрил запрет епископа-исполнителя Уилсина на предоставление целителей «притворяющимся ублюдкам». И тряская поездка в тюремных фургонах была гораздо более изнурительной, чем, казалось, понимал Тарлсан.

Теперь они въезжали в Твингит, самый большой город, через который они когда-либо проезжали, и инструкции Тарлсана заставили его немного нервничать. Это было достаточно плохо в некоторых других деревнях и маленьких городках. Чжу вспомнил деревню, где двадцать или тридцать мужчин и подростков бежали трусцой рядом с тюремными фургонами, забрасывая чарисийцев камнями, подобранными с обочины дороги. По крайней мере, один заключенный потерял глаз, а другой упал без сознания, когда камень попал ему в голову. Чжу не знал, какое отношение к этому имел удар по его черепу, но на следующий день тот самый человек впал в неистовство и с голыми руками напал на охранника, когда его с товарищами выпустили из фургона, чтобы сходить в туалет. Тарлсан с таким же успехом оставил бы их пачкать фургоны их собственными отходами, но отец Миртан, его заместитель, убедил его, что, по крайней мере, необходимо соблюдать элементарные законы гигиены Паскуале, если они не хотят, чтобы охранники тоже попали под проклятие архангела.

Чжу не знал об этом, но у него было довольно четкое представление о том, как отвратительно будут пахнуть тюремные фургоны для любого, кому посчастливилось сопровождать их с подветренной стороны. Этого было более чем достаточно, чтобы поставить его на сторону отца Миртана в этих дебатах, хотя Тарлсан почти передумал и в конце концов запретил остановки, когда на одной из них кричащий чарисиец схватил охранника обеими руками за горло и начал бить его головой о землю. Еще трое чарисийцев также набросились на своих мучителей — меньше из-за какой-либо реальной надежды чего-либо добиться, подумал Чжу, чем из чистого инстинкта помочь своим товарищам — и, несмотря на полуголодное состояние заключенных, потребовалось более сорока охранников, чтобы усмирить двадцать чарисийцев в одном незапертом фургоне.

Когда все закончилось, двое охранников были серьезно ранены, а первый чарисиец и один из его товарищей были мертвы. Еще двое умерли в течение следующих полутора дней, и еще шестеро получили переломы костей… не все из них до того, как они были покорены. Сержант Жаданг был родом из имперской провинции Бедард на дальнем западе Западной Гавани. Никто не был более ортодоксальным, чем кто-то из Бедард, особенно тот, кто родился крепостным, как Жаданг. И никто не был более приучен к жестокости и ее восприятию, чем крепостной Бедард. У Чжу не было никаких сомнений в том, что Жаданг позаботился о введении небольшой дополнительной «дисциплины» по собственной инициативе.

В данном случае капитан решил не делать из этого проблемы. Во-первых, потому что небольшое дополнительное внимание к заключенным, вероятно, ничему не повредило бы… кроме заключенных, которые были еретиками и в любом случае заслуживали этого. И, во-вторых (и это более важно), потому что он не сомневался, что Тарлсан поддержал бы действия сержанта. Он, конечно, отмахнулся от предыдущих попыток отца Миртана убедить его хотя бы немного улучшить условия содержания заключенных. Спор разгорелся — опасно, подумал Чжу, — прежде чем отец Виктир резко приказал отцу Миртану замолчать. Вряд ли он поддержал бы Чжу, если бы тот наказал Жаданга за что-то столь незначительное, как избиение одного или двух еретиков до смерти. А Тарлсан был одним из любимцев великого инквизитора.

И все же в данный момент его беспокоило не столько то, что может сделать Жаданг или его собственные люди, сколько то, что добропорядочным гражданам Твингита может прийти в голову сделать. Колонна продвигалась медленно — намеренно, чтобы убедиться, что в городах вдоль ее маршрута было достаточно времени для надлежащего сбора толпы, — а это означало, что по пути было достаточно времени для распространения листовок и плакатов. Грамотность в Доларе была гораздо более распространена, чем в Харчонге, и даже самый малообразованный сельский житель всегда мог найти кого-нибудь, кто прочитал бы ему последнюю брошюру. Это означало, что у всех на этом пути также была прекрасная возможность обсудить все несправедливости еретиков-чарисийцев, которых вот-вот можно будет отыскать — ненадолго — среди них. И по мере того, как они постепенно приближались к Твингиту, Чжу заметил неуклонно растущий уровень брани и ненависти в листовках, прибитых к столбам, которые они проезжали по пути.

Интересно, как много из этого делает семья Альверез? — подумал он. — Из всего, что я слышал, они хотели, чтобы доларцы вздернули этих ублюдков за то, что случилось с герцогом Маликаем в Рок-Пойнте! И они знают, что мы также заполучили в свои руки флаг-капитана «императора» Кайлеба в той битве. Держу пари, они действительно хотят заполучить его в свои руки! Глупо с их стороны, конечно — ничто из того, что они могли бы ему сделать, не было бы пятном на том, что инквизиция ждет в Сионе. Но ни один из этих проклятых доларцев, похоже, не наделен чрезмерной логикой.

С другой стороны, инквизиция хотела убедиться, что Гвилим Мантир попал в ее руки. Она не поблагодарила бы Тарлсана — или капитана Уолиша Чжу — если бы этого не произошло, и Чжу скорее подозревал, что сам великий инквизитор выразил бы свое недовольство, если бы это произошло, даже если Тарлсан был одним из его фаворитов.

— Простите меня, отец Виктир, — сказал он через мгновение, — но я немного обеспокоен сохранностью заключенных. — Он чуть было не сказал «безопасность», но вовремя поправился.

— Что вы имеете в виду? — глаза Тарлсана сузились.

— Твингит — более крупный город, чем любой из тех, в которых мы останавливались до сих пор, отец, — сказал Чжу своим самым спокойным, самым разумным тоном. — Толпы будут намного гуще, и мы будем внутри самого города, в окружении зданий и узких улочек.

— И к чему вы клоните, капитан? — нетерпеливо подсказал Тарлсан.

— Как я уверен, вы знаете, отец, естественный гнев, который всегда вызывает ересь, кажется, особенно сильно разгорается здесь, в Маликае. Я полагаю, что это во многом связано с тем, что случилось с герцогом Маликаем в битве при Рок-Пойнте. Чего я боюсь, так это того, что кто-то, охваченный этим гневом, может увлечься и почувствовать себя вынужденным взять Божье правосудие в свои руки.

— Что значит «увлечься»? Как увлечься?

У Чжу даже не возникло искушения закатить глаза, но он поймал себя на том, что уже далеко не в первый раз желает, чтобы конвоем командовал отец Миртан. Жгучая ненависть Тарлсана к любому еретику, казалось, время от времени мешала его логическим процессам.

Как и каждый раз, когда он вообще думает о них! — сухо подумал капитан.

— Отец, насколько я понимаю, мы должны доставить еретиков живыми и невредимыми инквизиции в Сионе. — Повышенная интонация Чжу и поднятые брови превратили это заявление в вежливо сформулированный вопрос, и Тарлсан нетерпеливо кивнул.

— Чего я боюсь, отец, так это того, что чувства здесь, в Твингите, настолько сильны, что кто-нибудь, скорее всего, воткнет нож в одного из них, если у него будет такая возможность. А в таком густонаселенном районе, как город, гораздо больше шансов, что, если возникнет какой-то эффект толпы, они смогут напасть на моих людей и добраться до еретиков. В этом случае мы могли бы потерять десятки из них, отец, в дополнение к тем, кого мы теряем из-за… естественного истощения. Мы уже потеряли восьмерых с тех пор, как покинули Горат; с такой скоростью нам повезет, если из них двадцать доберется до Сиона, чтобы предстать перед инквизицией. — Чжу боялся, что он может быть опасно прямолинеен, но другого выхода не видел. — Я просто не хочу потерять кого-либо из них здесь, позволив толпе стать слишком плотной или слишком близко к фургонам.

Тарлсан пристально посмотрел на него на мгновение, но затем его глаза сузились, и Чжу почти увидел, как колесики в его мозгу наконец начали вращаться. Очевидно, капитан наконец-то нашел аргумент, который не смогли привести апелляции отца Миртана к Книге Паскуале и Священному Писанию.

— Очень хорошо, капитан Чжу, — наконец сказал верховный жрец. — Я оставляю меры безопасности в ваших руках. Имейте в виду, я хочу, чтобы у доларцев было достаточно возможностей засвидетельствовать, что происходит с еретиками! Я тверд в этом вопросе. Но вы, вероятно, правы в том, что подпускать их слишком близко к фургонам было бы ненужным дополнительным риском. Я пошлю вперед гонца, чтобы сообщить городским властям, что нам нужно расчистить одну из их больших рыночных площадей в качестве места для ночлега. Затем мы установим периметр из чего? Пятнадцать ярдов? Двадцать? — вокруг самих повозок.

— С вашего одобрения, отец, я бы чувствовал себя более комфортно с двадцатью.

— О, очень хорошо! — Тарлсан махнул явно раздраженной рукой. — Пусть будет двадцать, если ты считаешь, что это необходимо. И помните, что я сказал о том, чтобы поддерживать движение толпы, чтобы у каждого был шанс увидеть их!

— Конечно, отец. Я уверяю вас, что у каждого в Твингите будет достаточно возможностей увидеть, что происходит с осквернителями Матери-Церкви.

— Стоп подъем! Стоп подъем! — крикнул Гектор Аплин-Армак, и кабестан тут же перестал вращаться.

Кракен новой модели висел над палубой КЕВ «Дестини», поблескивая на солнце, и его тень падала на молодого энсина. Он перешагнул через туго натянутый канат, ведущий обратно через блок захвата на уровне палубы к кабестану, затем встал, уперев руки в бедра, и уставился на трехтонный молот орудийного ствола, подвешенный к подвеске грот-мачты и рее переднего хода. Он постоял так несколько секунд, прежде чем покачал головой и повернулся к помощнику боцмана, который с отвращением наблюдал за операцией.

— Верни орудие обратно на причал и правильно закрепи обвязку, Селкир! — рявкнул он, подняв правую руку и ткнув указательным пальцем в небо.

Помощник боцмана, о котором шла речь, был по меньшей мере вдвое старше Аплин-Армака, но он поднял глаза, проследив за указательным пальцем энсина, и съежился. Канатная обвязка, закрепленная вокруг цапф орудия, умудрилась сильно соскользнуть с центра. Железная труба начала отклоняться вбок, сильно натягивая страховочный линь, идущий от ее каскабеля к крюку нижнего блока намотки снасти, и угрожая полностью выскользнуть из обвязки.

— Есть, есть, сэр! — ответил он. — Извините, сэр. Не знаю, как это случилось.

— Просто опустите его обратно и расправьте, — сказал Аплин-Армак более спокойным тоном. Затем он ухмыльнулся. — Почему-то я не думаю, что капитан поблагодарил бы нас за то, что мы уронили эту штуку в главный люк и на дно, когда верфь все еще не выпустила нас!

— Нет, сэр, этого он не сделал бы, — горячо согласился Селкир.

— Тогда позаботьтесь об этом, — сказал Аплин-Армак. — Потому что он также будет не очень счастлив, если мы не закончим вовремя.

— Есть, сэр. — Селкир отсалютовал в знак признательности и повернулся к своей рабочей группе.

Аплин-Армак стоял в стороне, наблюдая, как люди на кабестане начали осторожно крутить его в другую сторону, теперь прислоняясь спиной к его спицам, чтобы затормозить его движение, когда они замедляли спуск. Матросы, следившие за направляющими и управлявшие форштевнем, откинули рею назад за борт, и орудие снова опустилось на причал, рядом с которым была пришвартована «Дестини».

Селкир был несчастным человеком, и он выразил свое недовольство рабочей группе, когда она приступила к правильной перевязке строп, но в его манерах была определенная сдержанность, и Аплин-Армак мысленно кивнул в знак одобрения. Помощник боцмана явно больше заботился о том, чтобы его люди устранили проблему и научились не допускать ее повторения, чем о том, чтобы избить того, кто совершил ошибку на этот раз. Хороший старшина — и Антан Селкир был именно таким — предпочитал исправление наказанию, когда это было возможно, и это было особенно важно, учитывая количество новичков, которые в настоящее время разбавляют обычно опытную и хорошо обученную команду «Дестини».

Во время пребывания на верфи кораблю пришлось отказаться от значительного числа опытных моряков и старшин. На самом деле, он подвергся даже более сильным набегам, чем многие другие корабли, также терявшие обученный персонал ради формирования ядер новых корабельных команд. Аплин-Армак подозревал, что качество экипажа «Дестини» как-то связано с тем, что он был вынужден расстаться с гораздо большим числом своих людей, чем на других кораблях, и он не мог не возмущаться этим больше обычного.

Они, вероятно, полагают, что капитан всегда может практиковаться еще больше, — кисло подумал он. — И я думаю, что это комплимент, в некотором роде двусмысленный. Им нужны хорошие люди, а капитан выпускает хороших людей… так что, очевидно, что нужно сделать, это вознаградить его, отобрав у него их всех и заставив его выпускать их еще больше! Это просто сбор урожая при естественном приросте.

Он был несправедлив к флоту, и в более спокойные моменты он это понимал. Он понимал, какие отчаянные усилия прилагает военно-морской флот, чтобы укомплектовать свои недавно приобретенные галеоны, и он не мог спорить с необходимостью предоставить наиболее опытные кадры для новобранцев, входящих в их экипажи. Имперский чарисийский флот состоял чуть более чем из девяноста галеонов до битвы в Марковском море; теперь у него было более двухсот, благодаря его строительным программам… и военно-морскому флоту Бога с имперским харчонгским флотом. Укомплектование даже половины этих новых призов потребовало огромного увеличения численности людских ресурсов, а они были самой большой слабостью империи Чарис в ее противостоянии с Церковью Господа Ожидающего и огромным населением материковых королевств. У нее просто не было достаточно живой силы, чтобы ходить вокруг да около.

Впервые в своей истории Старый Чарис столкнулся с угрозой быть вынужденным прибегнуть к вербовке, которую другие флоты обычно применяли на протяжении веков. Корона всегда обладала властью производить впечатление на моряков, но Дом Армака был осторожен, чтобы не использовать ее, и на то были веские причины. Тот факт, что галеры королевского чарисийского флота были укомплектованы исключительно добровольцами, состоящими из опытных постоянных моряков с многолетним стажем, был его самым убедительным преимуществом, и они были готовы согласиться с меньшим флотом, чем они могли бы построить, чтобы сохранить это качественное преимущество.

Однако, когда против империи объединились все материковые королевства, это стало роскошью, которую имперский чарисийский флот не мог себе позволить. Ему требовалось как можно больше корпусов, и, хотя галеоны не нуждались в сотнях гребцов, как галеры, они были намного больше, чем даже чарисийские галеры, и гораздо тяжелее вооружены. Необходимые им орудийные расчеты и достаточное количество обученных моряков для управления их мощным парусным вооружением быстро увеличили численность их команд, и для полного комплектования «штатного» экипажа такого галеона, как «Дестини», требовалось примерно четыреста человек. С вводом в эксплуатацию призовых кораблей численность галеонов военно-морского флота возрастет до двухсот одиннадцати… что потребовало бы более восьмидесяти четырех тысяч человек. И это даже не учитывая все шхуны, бриги и другие легкие военные корабли и транспортные суда. Или соревнования в комплектовании с береговыми базами военно-морского флота. Или требований корпуса морской пехоты, или императорской армии. Или рыболовного флота. Или торгового флота, от которого зависело процветание и само выживание империи. И в то время, как корона каким-то образом находила всех людей, в которых она нуждалась для этих потребностей, все еще было необходимо как-то обеспечивать мануфактуры, производящие как изделия для войны, так и товары, подпитывающие неуклонно растущую экономику, не говоря уже о фермах, кормящих подданных империи.

До сих пор набор на военную службу с трудом соответствовал требованиям, но все больший процент численности военно-морского флота составляли жители Эмерэлда или чисхолмцы, и даже пока опережавшие их коренные жители Старого Чариса могли похвастаться меньшим процентом опытных моряков. Из того, что видел Аплин-Армак, основные качества новых людей были превосходны; они просто были не так хорошо обучены и менее подготовлены к требованиям жизни на море, чем привыкли на флоте. И даже с учетом новичков официальной команде «Дестини» не хватало сорока трех человек из четырехсот.

Что ж, — подумал он, наблюдая, как орудие снова начинает подниматься, — иметь слишком много кораблей и слишком мало опытных людей — гораздо лучшая проблема, чем наоборот!

Сэр Доминик Стейнэр откинулся на спинку кресла у иллюминатора, одна рука вытянута вдоль верхней части мягкой спинки, а его укороченная правая нога вытянута перед ним, выложенный изнутри мягким колышек покоится на скамеечке для ног. Приближалась смена вахт, и иллюминатор в крыше каюты был открыт, впуская звуки Кингз-Харбор и более близкие, более тихие голоса вахтенного офицера и его старшего квартирмейстера, когда они обсуждали запись в журнале КЕВ «Дестройер». Сквозь него также доносились более отдаленные крики чаек и морских виверн, и колеблющиеся узоры яркого света отражались в каюте через боковые и кормовые иллюминаторы, поблескивая на полированных книжных полках, буфетах и столах. Он сверкал в граненом хрустале графинов, посылая радужную рябь по каюте, когда галеон мягко покачивался, а портреты императора Кайлеба и императрицы Шарлиан смотрели друг на друга через толстые ковры палубы. Эти ковры были подарком императрицы Шарлиан, и их насыщенный цвет немного странно сочетался с более светлой тканью обивки кресел, которую предпочитал Рок-Пойнт. Стол в центре каюты был завален картами и разнообразными циркулями, а Жастроу Тимкин, его новый секретарь, сидел за своим маленьким столом сбоку, царапая пером и комментируя свой протокол последнего совещания у верховного адмирала.

Дверь каюты открылась, и еще более новый флаг-лейтенант Рок-Пойнта провел через нее другого офицера.

Лейтенант Хаарлам Мазингейл занял место лейтенанта Эрайксина менее двух пятидневок назад и все еще казался неуместным на борту чарисийского военного корабля. Не из-за недостатка компетентности, а потому, что его светлые волосы, голубые глаза и ярко выраженный чисхолмский акцент оставались такой новинкой здесь, в Старом Чарисе. Однако они становились все более распространенными по мере того, как все больше и больше чисхолмцев записывались на службу во флот. На самом деле это было удивительно. Учитывая традиционный престиж королевской армии в Чисхолме, Рок-Пойнт ожидал бы, что любой предприимчивый молодой парень с этого острова помешан на армии, а не на военно-морской карьере. Однако, когда дела пошли на лад, он фактически получил лишь полушутливый протест от герцога Истшера, командующего имперской армией, по поводу «браконьерства» военно-морского флота в его частном заповеднике.

Вероятно, это как-то связано с тем фактом, что в море мы надирали задницы лоялистам каждый раз, когда скрещивали мечи, подумал он. Конечно, за исключением, поправил он себя гораздо более мрачно, того, что касается Тирска.

Эта мысль ударила сильнее, чем обычно, пока сухопутный конвой, перевозивший Гвилима Мантира и его людей, неуклонно приближался к Сиону. Скорбь по другу и гнев на собственную беспомощность на мгновение вспыхнули под поверхностью, но он заставил себя загнать эти эмоции обратно в глубину. Это казалось предательством, но он ничего не мог сделать, чтобы изменить то, что должно было произойти, и Гвилим не поблагодарил бы его за то, что позволил дружбе отвлечь его от его собственных обязанностей и ответственности.

— Капитан Ярли, верховный адмирал, — объявил Мазингейл, и Рок-Пойнт кивнул. Молодой чисхолмец все еще нащупывал свой путь к своим обязанностям, хотя по его уверенному поведению этого можно было и не предполагать. Однако он еще не был так хорошо знаком с профессиональными и личными отношениями своего адмирала, как мог бы быть, и он решил — мудро, по мнению Рок-Пойнта, — ошибиться в сторону формальности, пока не упорядочит в своем собственном уме.

— Ясно, — сказал Рок-Пойнт и улыбнулся молодому человеку. — На будущее, Хаарлам, сэр Данкин — мой старый знакомый. Я хорошо его знаю. Так что не забудь присматривать за столовым серебром, когда он будет рядом.

Кивок Мазингейла в знак признательности заметно дрогнул на последнем предложении. Он замер всего на мгновение, затем завершил движение.

— Постараюсь иметь это в виду, сэр, — сказал он, и Рок-Пойнт усмехнулся.

— Посмотрим, — сказал он, затем протянул правую руку Ярли. — Я собираюсь оставаться пришвартованным прямо там, где сижу. Ранг имеет свои привилегии, и будь я проклят, если буду слоняться без дела, когда в этом нет необходимости. Садись. — Он указал левой рукой, в то время как они пожимали руки, и Ярли с легкой улыбкой уселся в указанное кресло. От природы он был менее демонстративным человеком, чем Рок-Пойнт, многие из товарищей которого считали его упрямым, суетливым и беспокойным. Это отчасти могло быть точным, подумал верховный адмирал, но только в очень небольшой степени.

— Как продвигается «Дестини»? — потребовал он, переходя прямо к делу.

— На верфи говорят, что я могу забрать его обратно в четверг. — Ярли пожал плечами. — Я поверю в это, когда увижу сам, но думаю, что мы, вероятно, сможем вывести его на рейд где-нибудь в ближайшие пять дней или около того. Сегодня днем мы берем на борт крупные орудия, карронады вернутся на борт завтра утром, и я вполне удовлетворен ремонтом. Однако парусные мастера отстают. Вот почему я сомневаюсь насчет четверга. Однако, как только они доставят новую парусину, мы будем в достаточно хорошей форме.

— С твоей стороны вообще было неосторожно сломать корабль таким образом, — сказал Рок-Пойнт с широкой улыбкой, и Ярли улыбнулся в ответ со значительно меньшим весельем.

— Так вы будете готовы вывести его обратно в море до конца месяца? — продолжил верховный адмирал.

— Не думаю, что к тому времени мы будем как следует подготовлены, но да, сэр. — Ярли слегка пожал плечами. — У меня есть много неопытных людей и простых сухопутных жителей, которых нужно каким-то образом превратить в обученных моряков, и вывести их в море, вероятно, лучший способ справиться с этим.

— Ты не единственный, у кого такая проблема, поверь мне! — кисло сказал Рок-Пойнт. Он выглянул из бокового иллюминатора на оживленную панораму Кингз-Харбор. — Единственное, что хуже, чем выяснять, где взять нужных нам людей, — понять, каким образом все оплатить, как только мы их получим. — Он поморщился. — Раньше для меня было забавой наблюдать, как Брайан и Айронхилл борются за бюджет. Почему-то сейчас это уже не так смешно.

Он еще мгновение смотрел на якорную стоянку, затем снова повернулся к Ярли.

— Ты просмотрел те заметки, которые я послал тебе о новых «высокоугловых» орудиях Олфрида?

— Да, сэр. Очень интересные вещи, хотя я немного недоумеваю относительно того, почему вы передали их мне. — Рок-Пойнт поднял бровь, а Ярли пожал плечами. — Было совершенно очевидно, что он, должно быть, работал над ними в течение некоторого времени, особенно если они так близки к готовности по развертыванию, как предполагала ваша записка. Поскольку я не слышал о них ни слуху ни духу — и, насколько я знаю, никто другой тоже не слышал, — я должен предположить, что это был еще один из проектов барона Симаунта — «Совершенно секретно, перережь себе горло после прочтения». Я бы подумал, что это не та вещь, о которой действительно нужно знать капитану галеона.

— Нет? — Рок-Пойнт немного странно улыбнулся. — Ну, ты проделал хорошую работу, убедив Джараса остаться в порту, когда в прошлом году приходили Харпар и Сан райзинг, Данкин, — продолжил он очевидным непоследовательным тоном. — И даже с этим маленьким… твоим волнением в проливе Скрэббл с тех пор ты стал еще лучше. Так что, боюсь, я, так сказать, забираю у тебя «Дестини».

— Прошу прощения, сэр? — тон Ярли был значительно резче, чем он обычно себе позволял, и Рок-Пойнт слегка улыбнулся.

— Я сказал «в некотором роде», — отметил он. — Мой способ сообщить о твоем повышении до контр-адмирала. Поздравляю, Данкин.

Глаза Ярли расширились, и верховный адмирал усмехнулся.

— Мне неприятно это говорить, но ты получил свой вымпел не только потому, что нам так нужны флаг-офицеры из-за всего этого внезапного расширения. Ты также получил его, потому что ты чертовски хорошо это заслужил. Честно говоря, это запоздало, но нам также нужны хорошие капитаны галеонов, и ты один из лучших, кто у нас есть. На самом деле, я действительно колебался, стоит ли представлять твое имя его величеству. Не из-за каких-либо оговорок с моей стороны, а потому, что я слишком хорошо понимаю, как сильно нам понадобятся те же самые хорошие капитаны, чтобы привести всех этих новичков в форму.

— Для меня большая честь, сэр, — сказал Ярли через мгновение, — хотя мне ненавистно отказываться от «Дестини». Если позволите, лейтенанту Латику давно пора на повышение, и он…

— Повторяю, я действительно сказал, что ты откажешься от него «в некотором роде», Данкин. Я предположил, что, учитывая твой выбор флагмана, ты, вероятно, выберешь его. Я был прав?

— Да, сэр. Конечно!

— Ну, если я не ошибаюсь, это все еще привилегия флаг-офицера — просить флаг-капитана по своему выбору. Теперь я предположил, что кто-то с твоим хорошо известным требовательным характером не стал бы мириться с кем-то вроде Латика, если бы он не был хотя бы немного компетентен. Если я ошибался, если ты действительно хочешь, чтобы его повысили, скажем, до командира одного из новых бригов, я полагаю, что мог бы вернуться к его величеству и изменить свою нынешнюю рекомендацию.

— И в чем именно заключается эта нынешняя рекомендация, сэр? — Ярли посмотрел на своего начальника с явным подозрением.

— Чтобы его немедленно повысили до капитана и назначили командиром КЕВ «Дестини».

— По зрелом размышлении, сэр, я не вижу причин, по которым вы должны доставлять неприятности или неудобства его величеству, изменяя свою рекомендацию.

— Я так и думал, что ты поймешь это правильно. — Рок-Пойнт усмехнулся, затем поднялся на ноги. — Иди взгляни на карту.

Он подошел к столу, Ярли рядом с ним, и они вдвоем уставились на огромную карту залива Матиас и гораздо меньшего залива Джарас. Рок-Пойнт наклонился и постучал указательным пальцем по заливу Силкия.

— Ты знаешь лучше, чем большинство, что у нас есть очень много «силкианских» галеонов, которые входят и выходят из города Силк с грузами Чариса, — сказал он. — Так вот, я никогда не был тем, кто подчиняет военные решения экономическим, но в данном случае мы говорим о достаточно большой части нашей общей торговли, чтобы заставить кого-либо нервничать. Честно говоря, это одна из причин, по которой мы держались подальше от, — кончик его пальца скользнул вниз на юго-запад и постучал один раз, — Деснаира и залива Джарас. Мы не уверены, почему Клинтан не предпринял больших усилий, чтобы закрыть Силкию и Сиддармарк, нарушающих его эмбарго, и мы не хотели ничего делать, чтобы привлечь его внимание к городу Силк или изменить его мнение в этом отношении. Это хорошо не только для наших собственных мануфактур и торгового флота, Данкин. Это неуклонно подрывает авторитет храмовой четверки как в республике, так и в великом герцогстве, и одновременно привлекает все больше и больше сиддармаркцев и силкиан в наши объятия, осознают они это или нет.

— Тем не менее, — он постучал по городу Иитрия, — пришло время нам что-то сделать с деснаирским флотом. Даже после битвы в Марковском море у нас на самом деле всего лишь паритет с объединенными деснаирским и доларским флотами. Конечно, мне хотелось бы получить цифры получше, но, хотя залив Горат и Иитрия находятся всего в тринадцати тысячах миль друг от друга по прямой, это чертовски близко к семнадцати тысячам миль для плывущего корабля. Это слишком далеко для них, чтобы поддержать друг друга, если мы решим сконцентрировать наши силы, чтобы сокрушить одного из них отдельно от другого, не так ли?

Он поднял брови, и Ярли услышал что-то подозрительно похожее на смешок со стороны Жастроу Тимкина.

— Да, сэр. Думаю, что согласился бы с этим, — ответил недавно назначенный адмирал.

— Рад это слышать. Потому что в следующем месяце ты поможешь мне воспользоваться этим маленьким фактом. На самом деле, ты повезешь мои депеши адмиралу Шейну впереди остального флота… и я посылаю с тобой несколько новых кораблей. Вот почему ты получил ту памятку о пушках с большими углами стрельбы, которыми интересовался.

Рок-Пойнт улыбнулся, и на этот раз в его выражении не было ни капли юмора.

Доктор Ражир Маклин поднял глаза, когда кто-то постучал в дверь его кабинета.

— Да?

— Отец Пайтир здесь, доктор, — объявил его старший помощник Дайрак Боув через приоткрытую дверь.

— Ах! Превосходно, Дайрак! Пожалуйста, проводи отца!

Маклин стоял за своим столом, сияя, когда Боув сопровождал Пайтира Уилсина в его кабинет. Действительно, интендант впервые посещал королевский колледж, и Маклин знал, что большинство его коллег немного нервничало из-за его решения сделать это сейчас. Они так далеко отклонились от того, что Мать-Церковь считала приемлемым знанием, что присутствие официального хранителя инквизиции в Старом Чарисе на самом деле среди них вызывало… смущение.

Конечно, его обеспокоенные коллеги не знали всего, что он знал о Пайтире Уилсине.

— Входите, отец! — Маклин протянул правую руку. — Для меня большая честь приветствовать вас.

— И для меня большая честь быть здесь, доктор. — Уилсин взял протянутую руку, и Маклин внимательно изучил выражение лица молодого человека. Уилсин, очевидно, чувствовал его повышенное внимание, но он только оглянулся, затем спокойно встретившись взглядом с пожилым мужчиной. — Я слишком долго отсутствовал в своем офисе, — продолжил он, — но бывают моменты, когда кому-то нужен небольшой творческий отпуск. Уединение, чтобы все обдумать и успокоиться, можно сказать.

— Я все понимаю, отец. Пожалуйста, присаживайтесь.

Маклин проводил Уилсина к креслам, расположенным по обе стороны столика возле одного из окон большого офиса. Они сели, и Боув поставил поднос на столик между ними. На подносе стояли два высоких изящных бокала и хрустальный кувшин, покрытый капельками влаги, и брови Уилсина поползли вверх, когда он увидел это.

— Греховная роскошь, я знаю, отец, — криво усмехнулся Маклин. — В течение десятилетий я был совершенно счастлив, ведя по-настоящему скудное научное существование в старом колледже у доков. Потом он сгорел дотла, и его величество настоял, чтобы мы переехали во дворец. Я и не подозревал, что это будет лишь первой трещиной в моей броне аскетизма!

Он налил охлажденный лимонад в стаканы, и лед — настоящий лед, понял Уилсин — музыкально постучал по внутренней стороне кувшина.

— Его величество настаивает, чтобы мы воспользовались его гостеприимством, — продолжил доктор, протягивая стакан своему гостю, — которое включает в себя королевский ледник. Уверяю вас, я мужественно пытался противостоять искушению этой греховной роскоши, но моя младшая внучка Эйдит обнаружила ее существование, и я был обречен. Обречен, говорю вам!

Уилсин рассмеялся и принял стакан, затем изящно отхлебнул. Лед и домашние ледники было гораздо легче найти в прохладной северной стране, где он родился, чем в чрезмерно солнечном Чарисе. На самых высоких горах даже здесь, в Чарисе, и даже летом был лед, но добраться до него было гораздо труднее, и не было удобных замерзших зимних озер, из которых его можно было бы добыть. Это делало его возмутительно дорогой роскошью в Теллесберге.

— Что-нибудь еще, доктор? — спросил Боув, и Маклин покачал головой.

— Нет, Дайрак. Я думаю, что мы с отцом прекрасно справимся. Если что-нибудь понадобится, я позвоню, обещаю.

— Конечно. — Боув отвесил поклон в сторону Маклина, затем более официально поклонился Уилсину. — Отец Пайтир, — сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.

— Хорошо, — сказал Уилсин, делая еще один глоток лимонада. — И я действительно ценю лед, хотя он на самом деле слишком дорогой, чтобы тратить его на меня.

— Именно так я сказал Эйдит, когда она обнаружила это, — сухо сказал Маклин. — К сожалению, молодой Жан в то время находился поблизости. — Он закатил глаза. — Я думаю, что княжна Мария очень хорошо влияет на него во многих отношениях, но он старается быть щедрым, особенно в ее присутствии, когда может произвести на нее впечатление. Имейте в виду, особого впечатления на нее это не производит — она слишком дочь своих родителей для подобной чепухи, — но он еще этого не осознает, и он подросток, который обнаружил, насколько на самом деле привлекательна его невеста. Поэтому, когда он услышал, как я говорю Эйдит, что, по моему мнению, это была бы плохая идея, он настоял, чтобы мы ею воспользовались. И, честно говоря, если вы упакуете лед в достаточное количество опилок, вы действительно сможете отправить его из Чисхолма в Теллесберг в середине лета и добраться сюда с половиной вашего первоначального груза. Чего, учитывая цену в Теллесберге, вполне достаточно, чтобы получить очень приличную прибыль!

— Я подозреваю, что для производителей льда в Чарисе откроется более широкий рынок, чем для кондиционеров, когда, наконец, придет время, — сказал Пайтир, глядя на хозяина кабинета.

Маклин мгновение сидел очень тихо, задумчиво оглядываясь на него. Затем он медленно кивнул.

— Я полагаю, да, отец. И мы, вероятно, действительно могли бы обойтись без установки для производства сжатого воздуха, не беспокоясь о запретах. Я уверен, что Эдвирд мог бы даже привести его в действие одним из своих водяных колес.

— Пожалуйста, доктор. — Уилсин закрыл глаза и театрально содрогнулся. — Я уже слышу возмущение сторонников Храма! Как бы я ни любил холодные напитки, я бы действительно предпочел избежать этой битвы, если мы сможем. В конце концов, — его глаза снова открылись, встретившись с взглядом Маклина, — сначала нам предстоит сразиться со многими другими.

— Верно. — Маклин снова кивнул. — Могу я спросить, что вы думаете по этому поводу, отец?

— О том, чтобы заметать следы там, где речь идет о Запретах? — Уилсин издал короткий, резкий смешок. — Они меня совсем не беспокоят, поверьте мне! Не сейчас. Но если вы имеете в виду, как я отношусь к открытию правды о Церкви и «архангелах», то это немного сложнее. Какой-то частью я все еще ожидаю, что в любую минуту в окно ворвется Ракураи из-за того, что я осмелился даже подвергнуть сомнению, а тем более отвергнуть волю Лэнгхорна. И есть другая часть меня, которая хочет отправиться в следующую среду прямо в Собор и провозгласить истину всему собранию. И есть еще одна моя часть, которая просто злится на Бога за то, что он позволил всему этому случиться.

Он сделал паузу, а затем откинулся на спинку стула и снова рассмеялся, гораздо мягче, увидев выражение лица Маклина.

— Извините, доктор. Я полагаю, что это был немного больший ответ, чем вы действительно хотели.

— Не столько больше, чем я хотел, сколько больше, чем я ожидал, отец. Однако я рад слышать, что вы злитесь. Это, безусловно, выходит за некоторые другие реакции, которые я мог бы придумать… при условии, конечно, что гнев направлен на правильные цели.

— Мне потребовалось некоторое время, чтобы принять тот же вывод, доктор, и я не буду притворяться, что мне так же комфортно, как и в дни моего блаженного неведения. Но я также обнаружил, по крайней мере, тень спокойствия архиепископа Майкела, скрывающуюся в глубинах моей собственной души, хотя пройдет еще некоторое время, прежде чем я смогу быть таким же… спокойным по поводу всего этого, как он. С другой стороны, я понял, что не стал бы злиться на Бога таким, какой я есть, если бы все еще не верил в Него, и это было своего рода облегчением. И попутно я также обнаружил, что моя вера в некотором смысле еще более ценна, потому что она больше не опирается на неопровержимые доказательства исторических записей. Я почти подозреваю, что это и есть истинный секрет веры архиепископа.

— В каком смысле? — спросил Маклин с неподдельным интересом. Он обнаружил, что погружается в то, что библиотечные записи Филина описали бы как деистическое мышление, и он не знал, завидовать или нет более яростной, более личной вере Майкела Стейнэра.

— Настоящий секрет силы веры архиепископа Майкела почти абсурдно прост, — сказал ему Уилсин. — На самом деле, он объяснял это нам десятки раз в проповедях, каждый раз, когда он говорит нам, что наступает момент, когда любое дитя Божье должно решить, во что оно действительно верит. Решите, во что он верит, доктор. Не просто принять, не просто никогда не утруждать себя вопросами, основываясь на «том, что все знают», или на Свидетельствах, или на Священном Писании «архангела Чихиро», но решать самому. — Молодой человек, который был шулеритом, пожал плечами. — Так просто и так сложно, и я еще не совсем дошел до этого.

— Я тоже, — признался Маклин.

— Я подозреваю, что очень немногие люди в истории, будь то здесь, на Сейфхолде, или на Старой Земле, когда-либо соответствовали личной вере нашего архиепископа, — отметил Уилсин.

— Личная вера, которая, слава Богу, не мешает ему быть одним из самых прагматичных людей, которых я когда-либо встречал, — сказал Маклин.

— По крайней мере, до тех пор, пока мы не говорим о чем-то, что поставило бы под угрозу его собственные принципы, — согласился Уилсин.

— И вы чувствуете то же самое? — тихо спросил Маклин.

— И я очень стараюсь чувствовать то же самое, — Уилсин слегка улыбнулся. — Боюсь, я еще не совсем решил, на чем будут основываться мои принципы теперь, когда я узнал правду. На самом деле, боюсь, я обнаруживаю, что у меня очень мало принципов — или, по крайней мере, колебаний, — когда дело доходит до рассмотрения того, что делать с этими ублюдками в Сионе.

— Я могу работать с этим, — сказал Маклин с ответной и гораздо более холодной улыбкой. — Конечно, я думал об этом на какое-то время дольше, чем вы.

— Верно, но у меня есть очень личная мотивация видеть, как каждый из них болтается на конце веревки точно так же, как те мясники в Ферайде.

— По странному повороту судьбы, я полагаю, что именно это имеют в виду их величества и капитан Этроуз, отец.

— В таком случае, почему бы нам не посмотреть, что мы могли бы сделать, чтобы ускорить этот момент? — теплые от природы глаза Уилсина сейчас были такими же холодными, как серый лед зимнего прохода Син-ву. — Я немного подумал о последних идеях коммандера Мандрейна и барона Симаунта, а еще больше об идеях мастера Хаусмина. Я не верю, что идеи барона создадут какие-либо серьезные проблемы, но мастер Хаусмин приближается к пределам Запретов. Вероятно, я смогу скрыть его интерес к гидравлике, продлив свою аттестацию его аккумуляторов, но предлагаемые им паровые двигатели явно пересекают черту именно тех знаний, к которым, по настоятельным убеждениям Джво-дженга и Лэнгхорна, мы никогда не должны приближаться.

— Я боялся, что вы это скажете.

— В моем нынешнем настроении это на самом деле мощная рекомендация для создания завтрашних вещей, — сухо сказал Уилсин. — Тем не менее, у нас, очевидно, возникнут проблемы, если мы тщательно не подготовим почву. К счастью, все годы, которые я провел, осуждая интендантов и инквизиторов, которые потворствовали обходу Запретов в обмен на надлежащие соображения, дали мне всевозможные примеры логических ошибок, когда я подошел к своей новой задаче, и мне пришло в голову, что если просто позаимствовать страницу из их книги, проблема с паровым двигателем может быть не такой непреодолимой, как я сначала подумал.

— В самом деле? — Маклин откинулся назад и с надеждой поднял брови.

— Конечно же! — заверил его Уилсин. — Все очень просто, доктор! Мы использовали паровые кастрюли и скороварки с момента их создания в таких вещах, как приготовление и консервирование пищи. В создании пара нет ничего нового или грязного! Кто вообще может возражать против того, чтобы кто-то это делал? И если разобраться, то производство пара, как предлагает мастер Хаусмин, — просто способ создания давления ветра по требованию, не так ли? Конечно, это так! И ветряные мельницы мы тоже использовали с момента Сотворения Мира. Если уж на то пошло, ветер — часть допустимой Джво-дженгом троицы ветра, воды и мускулов! Так что, за исключением новой идеи создания ветра там, где и как это наиболее срочно требуется, в соответствии с Предписаниями я не вижу препятствий для разработки нового устройства мастера Хаусмина.

Он откинулся на спинку стула и широко улыбнулся хозяину.

— А вы? — спросил он….

— У вас есть эти новые записи о предохранителях для мастера Хаусмина, Урвин?

— Прямо здесь, сэр, — терпеливо сказал Урвин Мандрейн, постукивая указательным пальцем правой руки по кожаному портфелю, зажатому под левой рукой. — И у меня также есть улучшенные наброски орудия с большим углом стрельбы, и меморандумы, которые верховный адмирал Рок-Пойнт приказал мне доставить, и записка от барона Айронхилла, и ваше приглашение ему поужинать с вами, когда он посетит Теллесберг в следующем месяце. — Он улыбнулся своему начальнику и невинно поднял брови. — Было что-нибудь еще, сэр?

— Вы, — строго сказал сэр Олфрид Хиндрик, барон Симаунт, вращающийся стул заскрипел, когда он откинулся назад, чтобы лучше рассмотреть коммандера, — непослушный молодой щенок, не так ли?

— Что вы, сэр! — Мандрейн покачал головой, выражение его лица было более невинным, чем когда-либо. — Как вы могли подумать такое?

— После работы с вами последние пару лет? — Симаунт фыркнул. — Поверьте мне, это легко.

— Я потрясен, услышав это от вас, сэр, — печально сказал Мандрейн.

— Скорее всего, разочарован, если бы я этого не сделал!

Мандрейн только ухмыльнулся, а Симаунт усмехнулся.

Солнечный свет заливал кабинет барона. Из его окон открывался чудесный вид на Кингз-Харбор, хотя некоторые люди, возможно, чувствовали бы себя немного неловко, зная, что главный пороховой склад крепости находился прямо под ними. Сланцевые панели на стенах были покрыты их обычными размытыми меловыми пометками, по крайней мере, четверть из которых была написана почерком Мандрейна, а не Симаунта. Стопки записок и папок с корреспонденцией валялись на столе барона в кажущемся беспорядке, хотя Мандрейн знал, что на самом деле они были тщательно организованы.

— Вы уверены, что мое отсутствие не нарушит график, сэр? — более серьезно спросил коммандер, и Симаунт пожал плечами.

— Я понимаю, что это может стать для вас еще одним шоком, коммандер, но я довольно долго заботился о себе сам, прежде чем появились вы. Полагаю, что смогу как-нибудь продержаться, пока вы не вернетесь, — сухо сказал он.

Мандрейн кивнул, хотя и он, и Симаунт оба знали, что он постепенно берет на себя все больше и больше обязанностей в качестве помощника и старшего офицера Симаунта — того, кого верховный адмирал Лок-Айленд назвал бы «начальником штаба». И поездка в обширный литейный комплекс Эдвирда Хаусмина тоже не была прогулкой в Теллесберг; это было более восьмисот миль, что заняло бы целую пятидневку в каждую сторону. Это должно было серьезно нарушить обычный график Мандрейна, и в конечном итоге большая часть дополнительной работы должна была вернуться на стол Симаунта, пока его не будет.

— Я думаю, мы все предусмотрели, — продолжал барон, теперь уже более серьезно. — Я не буду притворяться, что это не будет больно, и я не хочу, чтобы ты отсутствовал дольше, чем нужно, но мы слишком долго позволяли накапливаться вещам, которые нужно передать мастеру Хаусмину, потому что мы оба были слишком заняты, чтобы совершить поездку. Если мы собираемся уложиться в график верховного адмирала Рок-Пойнта, мы не можем позволить этому продолжаться. А это значит, что один из нас должен поехать, поскольку никто другой не допущен ко всем этим материалам, а я просто не могу. Вот почему…

Он указал на портфель под мышкой у Мандрейна, и коммандер снова кивнул.

— Да, сэр. Я думаю, что мастер Хаусмин и я, вероятно, сможем управиться со всем за один день. И обещаю, что вернусь так быстро, как только смогу.

— Быстро — это хорошо, но весь смысл этой поездки в том, чтобы дать мастеру Хаусмину возможность задать любые вопросы, которые ему понадобятся, лицом к лицу. Не торопитесь закончить встречу с ним. Лучше потратить лишний день или даже два или три, чем одному из нас снова отправиться в ту же поездку.

— Понимаю, сэр.

— Уверен, что вы понимаете. И передайте привет своему кузену.

— Я так и сделаю, сэр.

— Хорошо. А теперь идите. — Симаунт указал на дверь кабинета, и Мандрейн улыбнулся, отдал честь и повиновался команде.

— Урвин! Вот сюрприз, — сказал Трай Салаван, когда йомен ввел его двоюродного брата в кабинет. — Не знал, что ты приедешь!

— Я направляюсь к мастеру Хаусмину, — объяснил Мандрейн, пересекая кабинет, чтобы пожать предложенное Салаваном предплечье. — Большой Тириан не очень далеко оттуда, так что я подумал, что заскочу.

— Понимаю.

Салаван склонил голову набок, задумчиво разглядывая своего двоюродного брата. Интенсивность и энергия Мандрейна часто вводили людей в заблуждение, заставляя думать, что он импульсивен или, по крайней мере, порывист, но Салаван знал его лучше. Хотя он мог быть склонным бросаться в двух или трех направлениях одновременно, коммандер обладал замечательной способностью организовывать, балансировать и планировать все, что он делал, гораздо более четко, чем предполагал кто-либо другой. Термин «многозадачность» был одним из многих, которые были утеряны в Сейфхолде, но, если бы на планете был кто-то, к кому он применялся, это был бы Урвин Мандрейн. Это было то, что у него было общего с бароном Симаунтом, и это было одной из многих причин, по которым они так хорошо дополняли друг друга.

Но это также было причиной того, что Салаван скорее сомневался, что его двоюродный брат «просто решил» заглянуть к нему. Правда, остров Большой Тириан действительно лежал примерно на полпути между островом Хелен и Порт-Итмином, но Мандрейн был не из тех, кто отлучается для личных визитов, когда он был по официальным делам. Кроме того, они с Салаваном регулярно обменивались письмами, так что у них не было много личных семейных дел, которые нужно было обсудить.

— Собираешься остаться на ночь? — спросил он, направляясь к окнам, выходящим на пролив Эйдит, канал между Большим Тирианом и материковой частью герцогства Тириан.

Хотя предприятие Салавана — официально военно-морской пороховой завод N 3, но более широко известный как мельница Хайрата — официально было частью портового города Хайрата, фактически оно располагалось более чем в миле к северу от главного порта. На самом деле по довольно очевидным причинам, учитывая природу того, что он производил, и количество, в котором он это производил. В любой данный момент в складских помещениях завода Хайрата находилось как минимум несколько сотен тонн пороха, и никто не хотел, чтобы эти склады находились слишком близко к крупному городу. Затем был тот незначительный факт, что Хайрата была одной из главных баз и верфей военно-морского флота. Потерять это тоже было бы немного неудобно, предположил он.

— Вероятно, не на одну ночь, — сказал Мандрейн, следуя за ним к окну и глядя через пролив шириной двадцать шесть миль на зеленое пятно материка. — Мне нужно многое обсудить с мастером Хаусмином, и барону Симаунту нужно, чтобы я вернулся в Кингз-Харбор как можно скорее.

— Понимаю, — снова сказал Салаван и повернулся к нему лицом. — Так почему же у меня такое чувство, что ты не отлучился на четыре или пять часов с дороги только ради семейного визита к одному из твоих любимых двоюродных братьев?

— Потому что я этого не делал, — вздохнул Мандрейн.

— Тогда зачем ты пришел? Правда? — Салаван поднял бровь, а Мандрейн пожал плечами.

— Потому что наткнулся на несоответствие, которое, я надеюсь, является просто канцелярской ошибкой, — сказал он.

— Ты надеешься, что это канцелярская ошибка?

— Ну, если это не так, то я думаю, что у нас может возникнуть довольно серьезная проблема.

— Ты начинаешь меня нервировать, Урвин, — откровенно сказал Салаван, и Мандрейн снова пожал плечами. Затем он поставил свой портфель на подоконник перед собой, открыл его, достал лист бумаги и протянул его через стол.

Салаван взял лист, слегка наклонил его к свету из окна и близоруко прищурился, глядя на него. Затем он поднял глаза на лицо своего двоюродного брата с озадаченным выражением.

— Ты пришел ко мне по этому поводу? — он мягко помахал им. — Отчет о производстве и отгрузке за прошлый месяц?

— Да, — решительно сказал Мандрейн, и Салаван нахмурился.

— Я не понимаю, Урвин. Что насчет этого?

— Это неправильно.

— Неправильно? — Салаван нахмурился еще сильнее. — О чем ты говоришь? Что в этом плохого?

— Есть расхождение, Трай, — сказал Мандрейн. — Разница в сорок пять тонн.

— Что? — хмурый взгляд Салавана исчез, и его глаза резко расширились.

— Количество, которое вы отправили, не соответствует количеству, которое вы доставили. Взгляните на номера для отправки пятнадцатого июня. — Мандрейн постучал по верхней части листа. — Вы загрузили тысячу семьдесят пять тонн пороха в общей сложности шестью партиями, но если суммировать по отдельности каждую партию, то получится всего тысяча тридцать тонн. — Он постучал по краю простыни. — Не хватает сорока пяти тонн, Трай.

— Это просто смешно! — сказал Салаван.

— Я тоже так думал, — ответил Мандрейн. — Итак, я проверил цифры три раза, и каждый раз они выходили одинаково. — Он пожал плечами и криво улыбнулся. — Ты знаешь, какой я. Я не мог заставить свой мозг отвлечься от этого, поэтому я вытащил подробные списки и просмотрел номера отдельных партий каждой партии один за другим. И я нашел проблему прямо здесь, я думаю. — Он склонился над листом и нашел нужную запись. — Прямо здесь. Кто-то опустил десятичную точку. Я думаю, что это должна была быть партия весом в пятьдесят тонн, но в списке указано всего пять тонн.

— Значит, кто-то только что совершил ошибку, ты это хочешь сказать?

— Как я уже сказал, я надеюсь, что это просто канцелярская ошибка. Но этот груз должен был прибыть в Кингз-Харбор, Трай. Поэтому я пошел и проверил… и пять тонн — именно то, что мы получили. Так что либо у вас есть дополнительные сорок пять тонн пороха, все еще на складе здесь, в Хайрате, либо у нас есть сорок пять тонн неучтенного пороха, плавающего где-то поблизости.

— Лэнгхорн! — Салаван посмотрел на своего двоюродного брата с бледным лицом. — Я молю Бога, чтобы ты был прав насчет того, что это канцелярская ошибка! Дай мне всего минуту.

Он подошел к своему столу, сел и вытащил пару толстых бухгалтерских книг из одного из ящиков. Он взял очки для чтения с уголка своего блокнота, водрузил их на кончик носа и сверился с листом бумаги, который протянул ему Мандрейн. Затем он отложил в сторону самую верхнюю бухгалтерскую книгу, открыл нижнюю и провел пальцем по одной из аккуратно сведенных в таблицу колонок.

— Согласно декларации, ваш «пропавший» порох был извлечен из шестого магазина, — сказал он, глядя поверх очков. Его цвет лица стал немного лучше, но выражение лица оставалось напряженным. — Если предположить, что это техническая ошибка и дополнительные сорок пять тонн так и не были загружены, то они все еще должны быть там. Я полагаю, барон Симаунт хотел бы, чтобы я пошел посмотреть, там он все еще или нет?

Он выдавил слабую улыбку, и Мандрейн усмехнулся.

— Вообще-то, я еще не обсуждал это с бароном, — сказал он. — Честно говоря, я почти уверен, что это действительно простая ошибка — мы, конечно, запросили только пять тонн, а не пятьдесят! — но я подумал, что это как раз то, в чем следует быть уверенным. И поскольку я собирался направиться этим путем, мне показалось проще всего обсудить это с тобой лично. Если предположить, что это ошибка, ты находишься в лучшем положении, чтобы исправить ее. И на тот случай, если это не ошибка, что кто-то хитрит с нашими поставками пороха, чем меньше внимания мы привлекаем к этому, пока не выясним, что происходит, тем лучше.

— Лэнгхорн, Урвин — ты даже не упомянул об этом барону Симаунту? — Салаван снял очки и покачал головой своему двоюродному брату. — Если кто-то «играет в умников» с чем-то подобным, нам нужно как можно быстрее проинформировать его и барона Уэйв-Тандера! Это же куча пороха!

— Я знаю. Я просто хотел убедиться, что он действительно пропал, прежде чем начинать бегать вокруг с криками, — сказал Мандрейн. — Я имею в виду, что канцелярская ошибка — далеко не самый вероятный ответ, и я не хотел, чтобы барон — любой из баронов, когда думаю об этом сейчас, — подумал, что я впадаю в истерику из-за пустяков.

— Что ж, полагаю, я могу это понять.

Салаван закрыл гроссбух и встал, на мгновение положив одну руку на его обложку, пока он хмурился, глядя на нее с тревогой в глазах. Его лицо оставалось бледным и осунувшимся, и он, казалось, напряженно думал, заметил Мандрейн, и его трудно было винить. Как он и сказал, сорок пять тонн — это много пороха — достаточно для почти десяти тысяч выстрелов с полным зарядом из длинного тридцатифунтового орудия — и мысль о том, что он мог потерять счет такому количеству взрывчатки, должна была быть отрезвляющим размышлением. Затем капитан глубоко вздохнул и пересек кабинет, чтобы снять свой пояс с мечом со стенной стойки. Он застегнул его и методично водрузил на место, снял шляпу с той же вешалки и повернулся к своему двоюродному брату.

— Давай. Самый простой способ узнать, есть он там или нет, — пойти посмотреть. Не хочешь прогуляться?

— Остановись, — сказал капитан Салаван, когда они с Мандрейном подошли к массивной деревянной запертой двери, расположенной на травянистом склоне холма.

Рядом с дверью стоял небольшой, выкрашенный в зеленый цвет сарай, и капитан открыл его дверь.

— Сюда, — он взял пару войлочных тапочек с полки с двумя дюжинами отделений и протянул их через стол. — Эти должны подойти, если я помню размер твоего ботинка. Кстати, об этом — я имею в виду ботинки — их оставляют здесь.

Он указал на сарай, и Мандрейн кивнул. Они оба сняли свои темно-синие ботинки, положили их под стеллаж, затем натянули тапочки. Несмотря на все меры предосторожности, вероятность попадания сыпучих частиц пороха на пол погреба была очень реальной, и искра от железного гвоздя для обуви или даже трение между кожаной подошвой и полом могли вызвать неприятные последствия.

Салаван подождал, пока Мандрейн наденет тапочки, затем отпер дверь погреба.

— Следуй за мной, — сказал он и повел в коридор с кирпичными стенами.

В его конце была еще одна тяжелая, запертая дверь, и более легкая дверь, расположенная сбоку от прохода. Салаван открыл незапертую дверь в длинную узкую комнату. Его правая стена, параллельная поверхности холма, в который был встроен погреб, была из цельного кирпича, но его левая стена представляла собой ряд зарешеченных стеклянных окон, а с полудюжины больших фонарей свисали с крюков на потолке. Салаван вытащил из кармана одну из новых свечей Шан-вэй, чиркнул ею о кирпичную стену и зажег два фонаря от ее шипящего пламени.

— На данный момент этого должно быть достаточно, — сказал он. Он взмахом руки погасил свечу Шан-вэй, смочил кончики пальцев и сжал их вместе на потухшем стержне, чтобы убедиться, что она полностью погасла, затем вышел обратно в коридор и закрыл за собой боковую дверь.

Он убедился, что она надежно закрыта, прежде чем отпер внутреннюю дверь, и Мандрейн от души одобрил его осторожность. Открытое пламя — последнее, что кому-либо хотелось внутри порохового погреба, что и послужило причиной помещения для фонарей; свет, проникающий через его тщательно закрытые окна, обеспечивал бы им освещение, фактически не перенося лампу в сам погреб. В то же время следовало избегать возможности попадания пороховой пыли из открытого погреба в комнату с фонарем. Конечно, сейчас вероятность того, что это произойдет, была гораздо меньше, чем всего три или четыре года назад. Новый зернистый порох не разделялся на составляющие его ингредиенты так, как это делал старомодный похожий на муку порох, а это означало, что он не производил взрывоопасный туман, который слишком часто сопровождал их. Но как человек, регулярно работавший с взрывчатыми веществами, Мандрейн выступал за принятие всех возможных мер предосторожности, когда дело касалось такого количества пороха.

Салаван открыл внутреннюю дверь — на этот раз снабженную войлочными прокладками, — и они вдвоем вошли в собственно погреб. Бочонки с порохом были аккуратно сложены, разделенные удобными проходами, чтобы облегчить обращение с ними со всей осторожностью, которой они заслуживали. Здесь было прохладно и сухо, как и должно было быть, и Мандрейн постоял мгновение, позволяя глазам полностью привыкнуть к относительно тусклому освещению, исходящему из комнаты с фонарями.

— Он выглядит почти полным, — сказал он. — Как мы собираемся определить, если…?

Его голос резко оборвался, когда острие меча его двоюродного брата вонзилось ему ниже затылка, перерезав спинной мозг и убив его почти мгновенно.

— Капитан Салаван! — удивленно воскликнул начальник смены. — Я не ожидал вас сегодня днем, сэр!

— Я знаю, — капитан выглядел немного рассеянным — возможно, даже немного бледным, — подумал начальник смены, но он говорил со своей обычной вежливостью. — Я просто подумал, что заскочу. — Выражение лица начальника, должно быть, выдало его, потому что Салаван покачал головой со смешком, который мог бы прозвучать немного натянуто, если бы кто-то его слушал. — Не потому, что я думаю, что что-то не так! Мне просто нравится время от времени оглядываться по сторонам.

— Конечно, сэр. Позвольте мне… О, я вижу, у вас уже есть тапочки.

— Да. — Салаван посмотрел вниз на войлочные тапочки на своих ногах. Они были немного грязными и потрепанными на вид, — подумал надзиратель. — Я подумал, что было бы проще оставить свои ботинки в моем кабинете, так как они лежали у меня в одном из ящиков стола, — объяснил капитан, и начальник кивнул.

— Конечно, сэр. Вам нужен эскорт?

— Я полагаю, что достаточно хорошо знаком с этим объектом, — сухо сказал Салаван.

— Конечно! Я не имел в виду…

— Не беспокойтесь об этом, лейтенант, — Салаван легонько похлопал его по руке. — Я не думаю, что вы это нарочно.

— Да, сэр.

Начальник почтительно встал, чтобы сопроводить Салавана из своего кабинета. Он проводил капитана в приемную и подождал, пока Салаван уйдет, затем повернулся к одному из своих клерков. Как и все, кто работал на самом пороховом заводе, клерк уже был в тапочках, а начальник мотнул головой вслед исчезнувшему капитану.

— Быстрее, Паркир! Зайди сбоку и предупреди лейтенанта Марстана, что капитан Салаван уже в пути!

— Да, сэр!

Клерк выбежал из приемной, а начальник вернулся в свой кабинет, гадая, какая пчела забралась в шляпу Старика. Это было не похоже на вечно эффективного, всегда хорошо организованного капитана Салавана — просто так заскочить сюда.

Начальник как раз снова усаживался в свое кресло, когда он, его клерки, капитан Салаван и сто три других человека, в настоящий момент работающих на пороховом заводе N 3, погибли в чудовищной вспышке огня и ярости. Цепь взрывов прокатилась по всему заводу, как собственный Ракураи Лэнгхорна, сотрясая все окна в Хайрате. Обломки вылетели в небо, большая часть из них была в огне, оставляя за собой дым в непристойно изящных дугах, когда он вновь взлетел наружу, а затем рухнул в новом огне и руинах. Он разрушил казармы и административные здания, как артиллерийский обстрел, вызвав еще больше пожаров, увечий и убийств. Раздались крики, и ошеломленные люди, не веря своим глазам, повернулись к месту катастрофы. Затем раздался неистовый звон тревожных колоколов, и люди, застывшие в шоке, отчаянно бросились в огонь, хаос и разруху в поисках жизней, которые можно было бы спасти.

Одиннадцать минут спустя также взорвались погреба номер шесть, семь и восемь.

— Выглядит ничуть не лучше, не так ли? — голос Кайлеба Армака был ровным и жестким, и князь Нарман покачал головой.

Они вдвоем сидели в отдельной гостиной, расположенной рядом с комнатой, которая была библиотекой дедушки Кайлеба. Эта библиотека, щедро дополненная королем Хааралдом, давно переросла зал и была перенесена в более просторные помещения, а Кайлеб приказал превратить старую библиотеку в рабочий кабинет рядом с императорскими покоями. Теперь они с Нарманом сидели и смотрели в окна, выходившие на север, на набережную и голубые просторы залива Хауэлл в общем направлении острова Большой Тириан. Однако на самом деле они не видели бухту. Большой Тириан находился почти в шестистах милях от того места, где они сидели, но оба они смотрели на изображения, передаваемые снарками Филина.

— Не думаю, что это будет выглядеть лучше, — тихо сказал Нарман, глядя на разрушенную дымящуюся дыру и разрушенные здания вокруг нее, которые были одним из крупнейших и важнейших пороховых заводов империи, и печально покачал головой. — Думаю, все, что мы можем сделать, это похоронить мертвых и восстановить с нуля.

— Знаю, — было очевидно, что в этот момент финансовые затраты на восстановление были наименьшей из забот Кайлеба. — Я просто… — Он покачал головой, движение было более прерывистым и сердитым, чем у Нармана. — Нам так повезло, что до сих пор мы избегали такого рода несчастных случаев. Я просто не могу поверить, что мы позволили случиться чему-то подобному.

— Мы этого не делали, — сказал Нарман, и Кайлеб резко посмотрел на него, услышав железо в голосе князя Эмерэлда.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил император.

— Я имею в виду, что это не просто «случилось», ваше величество. И это также не было несчастным случаем. — Нарман встретился с ним взглядом, его обычно мягкие карие глаза были жесткими. — Это было сделано намеренно. Акт саботажа.

— Ты это несерьезно!

— Действительно так, ваше величество, — голос Нармана был мрачен. — Возможно, мы никогда не сможем это доказать, но я уверен в своем собственном мнении.

Кайлеб откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на своего имперского советника по разведке. Никто в Теллесберге, кроме других членов «внутреннего круга», ничего не знал о катастрофе в Хайрате, и никто не узнает об этом до следующего дня. Это сильно ограничивало число людей, с которыми они могли это обсудить, но Майкел Стейнэр, его младший брат, Эдвирд Хаусмин и Бинжамин Райс все слушали по своим каналам связи.

— Бинжамин? — спросил император.

— Я не уверен, ваше величество, — ответил барон Уэйв-Тандер. — Мне кажется, я понимаю, к чему клонит князь Нарман.

— Что именно? — подсказал Кайлеб.

— Из-за задержки с взрывами в погребах, не так ли, ваше высочество? — Уэйв-Тандер высказался вопросом в качестве ответа.

— Именно то, о чем я думаю, — мрачно согласился Нарман. Он посмотрел на Кайлеба. — Никто, даже Филин, не наблюдал, когда это произошло. Возможно, это упущение, которое мы хотели бы исправить в будущем, хотя я понимаю, что мы уже ограничиваем даже его возможности количеством развернутых снарков. Поскольку мы не наблюдали, мы никогда не сможем восстановить события, приведшие к этому, — не точно и не совсем полностью. Но между главным взрывом на самой пороховой мельнице и взрывами в погребах произошла значительная задержка. Я не эксперт в том, как обрабатывается и хранится порох на заводах, или каковы могут быть их стандартные меры безопасности, но я был бы удивлен, если бы взрыв в одном погребе легко привел к взрыву в другом. И если это правда, то взрыв на заводе, безусловно, не должен был вызвать взрыв любого из погребов, не говоря уже о трех из них. Тем не менее, это именно то, что произошло, и это произошло не одновременно, чего я бы ожидал, если бы это была инициированная детонация. И все это наводит меня на мысль, что взрывы были преднамеренно организованы с помощью какого-то таймера.

— Филин?

— Да, ваше величество? — вежливо произнес далекий ИИ.

— Я знаю, что вы не наблюдали за Большим Тирианом или Хайратой, но слышал ли какой-то из ваших снарков взрывы, и если да, то как близко они были друг к другу?

— Отвечая на ваш первый вопрос, ваше величество, да, реле связи над Котлом действительно обнаружило взрывы. Отвечая на ваш второй вопрос, сам завод по производству пороха был разрушен семью различными взрывами, произошедшими в течение примерно одиннадцати секунд. Каждый погреб был уничтожен одним первичным взрывом, за которым последовала цепочка вторичных взрывов. Первый погреб был уничтожен примерно через одиннадцать минут и семнадцать секунд после первого взрыва на пороховом заводе. Второй погреб был уничтожен через тридцать семь секунд после этого. Третий был уничтожен через три минуты и девять секунд после второго.

Кайлеб и Нарман посмотрели друг на друга, и Доминик Стейнэр тихо выругался по комму.

— Я думаю, что Нарман прав, ваше величество, — тихо сказал Хаусмин. — Должен был сработать какой-то механизм отсчета времени, по крайней мере, в погребах. Я не знаю, что это за таймер — он мог быть чем-то таким простым, как зажженная свеча, засунутая в бочонок с порохом и оставленная догорать, — но я думаю, что это единственное объяснение того, как они могли произойти с такой задержкой после основного взрыва, но все еще были так тщательно упорядочены.

— Черт возьми. — Кайлеб вскочил со стула и подошел к окну, скрестив руки на груди и уставившись на невидимый остров и завесу дыма, все еще висящую над ним. — Как они проникли внутрь?

— Мы, вероятно, никогда этого не узнаем, ваше величество, — тяжело сказал ему Нарман. — Очевидно, однако, что наши меры безопасности все-таки были недостаточно строгими.

— Я не понимаю, как мы могли бы сделать их намного плотнее, ваше высочество, — возразил Уэйв-Тандер. — Мы всегда признавали, что пороховые заводы будут приоритетной целью для любого сторонника Храма, намеревающегося нанести нам серьезный ущерб. У нас круглосуточно стоят часовые морской пехоты на воротах и в каждом здании, а сами погреба заперты, за исключением случаев действительной передачи пороха. Ключи от замков находятся только у командира мельницы и вахтенного офицера. Когда заказывается передача пороха, за ней всегда следит уполномоченный офицер из подразделения морской охраны и безопасности, и дополнительные ключи выдаются под подпись этому офицеру каждый раз по отдельности, и он также отвечает за их возврат. И когда какой-либо из погребов открывается для передачи, у нас также есть часовые на всех других погребах. Кроме того, никому не разрешается проходить на завод, если он там не работает на самом деле или не имеет четкого, подтвержденного разрешения на его посещение. Любого посетителя всегда сопровождает кто-то, назначенный на завод, и регулярные и случайные патрули прочесывают забор по периметру.

— Мой комментарий не был критикой, Бинжамин, — сказал Нарман, — просто наблюдением. Сможем ли мы сделать их плотнее или нет, они явно не были достаточно плотными, чтобы предотвратить то, что только что произошло. Однако я думаю, что было бы неплохо назначить по крайней мере пару пультов дистанционного управления для каждого из наших оставшихся пороховых заводов. Возможно, мы не смогли бы сделать что-либо достаточно быстро, чтобы предотвратить то, что произошло в Хайрате, даже если бы Филин наблюдал и понял до взрывов, что что-то не так, но, по крайней мере, мы были бы в гораздо лучшем положении после факта, чтобы выяснить, что на самом деле произошло и кто был ответственен за это. И это могло бы поставить нас в более выгодное положение, чтобы подобное больше не повторилось.

— Вы думаете, это часть организованной операции? — спросил Кайлеб. — Что они могут попытаться взорвать и другие наши пороховые заводы?

— Я не знаю. — Нарман покачал головой, пристально глядя на него, обдумывая вопрос. — Все, что для этого действительно потребовалось бы, — один по-настоящему убежденный сторонник Храма в неправильном месте. Насколько нам известно, именно это здесь и произошло — тот факт, что использовался какой-то таймер, может указывать на то, что мы рассматриваем работу одного человека или небольшого числа людей. Или это может не указывать ни на что подобное; возможно, это была большая группа, которая использовала таймеры для всех четырех основных взрывов, чтобы ее члены могли сами выбраться. Если бы это была большая группа, это, по-видимому, повысило бы шансы на дополнительные аналогичные попытки. Мы просто не знаем. Но я не вижу, где пристальное наблюдение за оставшимися заводами может чему-то повредить, зато может просто очень помочь.

— Согласен. — Кайлеб кивнул. — Филин, пожалуйста, осуществи предложение князя Нармана и назначь достаточное количество пультов дистанционного управления, чтобы держать под наблюдением все наши оставшиеся пороховые заводы.

— Да, ваше величество.

— Спасибо, — сказал Кайлеб, и Хаусмин тяжело вздохнул по комму.

— В чем дело, Эдвирд?

— Я просто подумал, что, как бы это ни было ужасно со всех точек зрения, становится еще хуже, когда я думаю о том, что Урвин оказался в центре всего этого, ваше величество, — тяжело сказал железный мастер. — Известие об этом опустошит Олфрида, когда он узнает. Если уж на то пошло, это чертовски сильно бьет по мне. Но это с чисто личной, эгоистичной точки зрения. Мы нуждались в нем, нуждались в том, чтобы он выходил за рамки и постоянно выдвигал новые идеи, как, например, его винтовка с казенным заряжанием.

— Я знаю, — вздохнул Кайлеб. — Я знаю. — Он покачал головой. — И, говоря о личных взглядах, подумайте о его семье. Они потеряли не только его, но и его двоюродного брата тоже. — Он снова покачал головой, выражение его лица было суровым. — Мне нужны люди, ответственные за планирование этого. Я очень хочу их видеть.

— Тогда нам просто нужно посмотреть, что мы можем сделать, чтобы найти их для вас, ваше величество, — сказал князь Нарман.

— Ладно, вы, ленивые ублюдки! На ноги! Ваш маленький увеселительный круиз только что подошел к концу!

Голова сэра Гвилима Мантира дернулась вверх от хриплого хора криков. Он практически ничего не видел в жарком, вонючем межпалубном пространстве, но слышал глухой стук молотков, когда выбивали клинья, которыми крепились планки люка. Сапоги стучали и стучали по палубе над головой, другие голоса выкрикивали приказы, и тяжелая цепь металлически звенела в темноте вокруг него.

Наверное, я действительно могу спать где угодно, — подумал он. — Должно быть, это Шаким. Самое время, даже для этого корыта.

Он очень мало знал о Шакиме, кроме названия; только то, что это был главный морской порт княжества Таншар и что он лежал в устье Таншарского залива в четырестах пятидесяти милях от Гайрласа в герцогстве Ферн, самой северо-западной из провинций Долара. Если это был Шаким, то официально они находились в Уэст-Хейвене, чуть более чем в пятистах милях от границы с землями Храма и в тысяче четырехстах милях от озера Пей.

— Сэр? — голос был слабым, едва слышным, а его правая рука нежно погладила спутанные волосы головы, лежащей у него на коленях.

— Кажется, мы на месте, мастер Свайрсман. — Он старался, чтобы его собственный голос был как можно ближе к нормальному, но это было трудно, когда костлявая рука мальчика протянулась и схватила его за запястье. — Я полагаю, что через несколько минут у нас будет немного света.

— Для меня это не может быть слишком рано, сэр, — храбро сказал энсин. Он крякнул от усилия, пытаясь принять сидячее положение, и Мантир услышал звук рвоты. Это продолжалось несколько секунд, прежде чем прекратилось.

— Извините за это, сэр, — сказал Свайрсман.

— Ты не единственный, кто осквернил себя здесь, мастер Свайрсман, — сказал ему Мантир. — Ты же не виноват. Закуйте человека в цепи так, чтобы он не мог двигаться, и оставьте его там достаточно долго, и это произойдет.

— Совершенно верно, сэр Гвилим, — раздался из темноты голос капитана Майкела Крюгера. — И только подумайте, как весело этим ублюдкам будет смывать все это дерьмо — если вы простите за выражение, сэр, — как только мы отсюда выберемся.

Человек, который был капитаном КЕВ «Аваланш», казался определенно веселым при этой мысли, и Мантир услышал еще смех от людей, которых он не мог видеть.

— В Приказе есть такая часть о том, чтобы пожинать то, что посеешь, капитан, — заметил кто-то еще. — И дерьмо для говнюков — примерно правильно, по-моему.

Снова раздался смех, а затем первая доска была отброшена в сторону, и яркий утренний солнечный свет хлынул в похожий на пещеру вонючий трюм.

— Прекрати шуметь, гребаный ублюдок! — крикнул кто-то. — Заткнись, если знаешь, что для тебя лучше!

— Почему? — насмешливо отозвался чарисийский голос. — Что ты собираешься делать? Донести на нас великому инквизитору?!

Смех зазвучал в вонючем трюме, и сердце Мантира наполнилось плачущей гордостью за своих людей.

— Думаешь, это смешно, да? — прорычал голос, который кричал. — Посмотрим, как тебе это понравится через месяц или около того!

Мантир огляделся вокруг, прищурив глаза от света, когда в сторону отодвинули еще несколько досок. Найклос Валейн лежал рядом с ним, сонно моргая. Мантиру не понравились впалые щеки и ввалившиеся глаза камердинера. Валейн был на десять лет старше его, и он начинал без присущей Мантиру твердости, которую дала жизнь в море. Ни у одного человека в мире не могло быть большего мужества и духа, но тело Валейна начинало подводить его.

За Валейном, когда свет исследовал их зловонную тюрьму, он увидел других пугал, многие из которых лежали в лужах собственной грязи. Их преследовала дизентерия, беря свое, и его сердце было мрачно уверено, что, по крайней мере, некоторые из тех, кто все еще лежал неподвижно, никогда больше не пошевелятся.

Когда он думал об этом, это было почти чудом, что так многие из них все еще были живы. Шесть пятидневок, прошедших с тех пор, как они покинули Горат, были самыми жестокими и сокрушительными в жизни Мантира, и это кое о чем говорило для чарисийского моряка. Но, с другой стороны, что бы ни говорили люди, море никогда не было по-настоящему жестоким. Ему просто было все равно. Чтобы практиковать жестокость, нужны были люди. Люди, которые преднамеренно и сознательно отдавали себя на службу жестокости, и не имело значения, утверждали ли они, что делают это во имя Бога или во имя самой Шан-вэй. Что имело значение, так это болезнь, голод и извращение, разъедающие все, что было внутри них, что когда-то могло сделать их по-настоящему людьми.

После Твингита все стало немного лучше. Мантир на самом деле не знал почему, хотя и пришел к выводу, что они, вероятно, были обязаны хотя бы частью этого отцу Миртану. Светловолосый молодой верховный жрец казался не менее пылким в своей вере, чем Виктир Тарлсан, и Мантир сомневался, что отец Миртан колебался бы, подвергая любого еретика допросу или Наказанию. Разница между ним и Тарлсаном заключалась в том, что Тарлсану это понравилось бы; отец Миртан просто сделал бы это, потому что этого требовали от него его убеждения. Мантир не мог решить, что из этого было на самом деле хуже, когда он дошел до этого, но, по крайней мере, отец Миртан не наслаждался жестокостью, которая убила почти дюжину людей Мантира за первые пять с половиной дней этого кошмарного путешествия.

О, перестань пытаться анализировать вещи, Гвилим, — сказал он себе. — Ты прекрасно знаешь, как это было на самом деле. Даже этот мудак Тарлсан наконец понял, что никто из вас не доживет до конца пути к Сиону, если он будет продолжать в том же духе. Жаль, что он это понял. Для него было бы так уместно встретиться лицом к лицу с Клинтаном и объяснить, как он пришел к тому, чтобы использовать всех «еретиков» великого мудака, прежде чем вернуться с ними домой! Черт возьми, он бы, наверное, занял наше место!

Он позволил себе на мгновение или два задержаться на восхитительном образе Тарлсана, стоящего лицом к лицу со своей собственной инквизицией, затем отбросил его в сторону. Столкнется ли Тарлсан с правосудием в этой жизни или в следующей, на самом деле не имело значения. Он столкнется с этим лицом к лицу, так или иначе, и на данный момент долг требовал, а долг — и верность — своим людям были действительно всем, что у него осталось.

— Просыпайся, просыпайся, Найклос! — крикнул он так весело, как только мог, легонько встряхивая камердинера. — Они говорят, что наш круиз окончен. Полагаю, снова в путь.

— Да, сэр. — Валейн встряхнулся, храбро пытаясь принять сидячее положение и тщательно расправляя оставшиеся лохмотья своей одежды. — Я позабочусь о том, чтобы забронировать столик в приличном отеле, сэр.

— Сделайте это, — ласково сказал Мантир, положив одну руку на хрупкое плечо пожилого мужчины. — Ничего, кроме самого лучшего, заметьте! Чистое белье и грелки для меня и мастера Свайрсмана. И обязательно выбери вино; ты же знаешь, что не можешь доверять моему суждению на этот счет.

— Конечно, сэр. — Валейн изобразил улыбку мертвой головы, и Мантир сжал его плечо, прежде чем повернуться к Свайрсману.

Энсин тоже улыбнулся, но на нем это выглядело еще более жутко. Валейну было за шестьдесят; Лейнсэру Свайрсману еще не исполнилось тринадцати, а тринадцатилетним мальчикам — даже тринадцатилетним мальчикам, которые были королевскими офицерами, — не полагалось быть одноногими, с впалыми щеками и запавшими глазами, полуголодными, страдающими от лихорадки и тошноты и наполненными знанием того, что их всех ждет.

Трое храмовых стражников с грохотом спустились по крутой лестнице с верхней палубы. Мантир был почти уверен, что они были выбраны для выполнения своих обязанностей в качестве наказания за какое-то нарушение служебных обязанностей, и он слышал, как они давились от вони, несмотря на банданы, повязанные на их носы и рты. Три дня, проведенные взаперти в трюме низкобортного каботажного брига, как правило, производили довольно приятный аромат, мрачно подумал он.

— На ноги! — прорычал один из них. — Ты, там! — Он пнул одного из матросов, лежавшего ближе всех к люку. — Ты первый!

Он бросил моряку ключ, затем отступил, постукивая двухфутовой дубинкой в правой руке по ботинку, пока чарисиец возился с висячим замком. Ему удалось открыть его, и железо заскрежетало и загремело, когда освободилась цепь, пропущенная через засовы на палубе, а затем через кандалы на лодыжках каждого человека. Он неуклюже поднялся на все еще скованные ноги и, пошатываясь, направился к лестнице.

— Шевелись, сукин сын! — усмехнулся охранник, злобно тыча в него дубинкой. — Нельзя опаздывать на свидание в Сионе!

Чарисиец едва не упал, но удержался на лестнице скованными руками и медленно и мучительно поднялся по ней, в то время как ругающиеся охранники пинали, надевали наручники и били его товарищей по ногам. Они больше не делали различий между чарисийским офицерами, старшинами и рядовыми. Эти различия были стерты перед лицом их общих лишений, и все, что осталось, — чарисийцы, делающие все возможное, чтобы помочь своим товарищам пережить еще один день.

Что глупо с нашей стороны, подумал Мантир, заставляя себя подняться на ноги, а затем наклонился, чтобы наполовину помочь, наполовину поднять молодого Свайрсмана. Все, что мы делаем, — продлеваем наше собственное наказание, пока не доберемся до Сиона. Если бы у нас была хоть капля здравого смысла, мы бы придумали, как повеситься сегодня вечером.

Эта мрачная мысль приходила к нему все чаще, и он приготовился противостоять ее соблазну, обняв Свайрсмана за плечи и помогая ему подняться по лестнице. Каким бы заманчивым это ни было, это было не для него — пока жив хоть один из его людей. Возможно, он ни черта не мог сделать ни для кого из них, но единственное, чего он не мог сделать, — бросить их. И они, несчастные, голодные, больные, бесстрашные ублюдки, которыми они были, никогда не доставили бы инквизиции удовольствия сдаться.