Наследница

Глава 17

Но когда поняла, что осталась без сорочки, снова затряслась от ужаса. Ее никогда не били, не насиловали и не мучали. Ее не наказывали родители, а мужчины всегда были с ней милы. Может, потому что она пережила весь период юности, закрывшись в детской с книгами. Самое страшное, что с ней случалось — упившийся до синих демонов бывший, цапнувший ее за колени, когда она в очередной раз через него перепрыгивала. Вся боль, случившаяся в ее жизни, произошла вне сферы физического.

У неё просто не было статистики.

Плакать, как наполовину разделанная жертва маньяка?

А потом вдруг все закончилось. Руки, медленно жалящие тело, исчезли. Несколько секунд Ясмин лежала затаившись, как жучок в траве, прислушиваясь к собственным ощущениям. Но ее действительно больше никто не трогал.

В комнате стоял едва уловимый гул, как в трансформаторной будке, где высоковольтные провода словно шли через саму Ясмин. Или внутри улья. Или…

Или на арене при сражении мастеров. Она почти могла угадать звуки атак и защиты. А вот увидеть не могла. Ясмин по-прежнему лежала уставившись глазами в потолок, спелёнатая сетью. Это вернулась Айрис? В ней проснулась совесть, и она пришла ее спасти. Но… Айрис может сражаться с Файоном на равных?

Потом прикосновения вернулись. Что-то отвратительно медленно ползло по ее телу, царапая холодом ноги, потом живот и рёбра. Ясмин сжалась было от ужаса, но перед носом качнулась мелкая садовая змейка. Встав вертикально, как палочка, та покачивалась и кажется увеличивалась в размерах. То есть, она совершенно точно увеличивалась. На мгновение мелькнула пугающая мысль, что это мастер Файон полностью утратил человеческий облик.

— О господи, — сказала она с ужасом. — Это питон?

Или нет, не питон. Или питон, но очень маленький. Кто-нибудь видел живого питона? Ясмин — ни разу. Не считая сегодняшней змеищи.

Змейка качнувшись ещё раз, упала ей на предплечье и обернулась в три кольца, свесившись до пола, и дышать стало легче. Сеть словно истончилась и стала прозрачнее. Ясмин дернулась с новой силой, разрывая сковавший ее дар. А после зацепилась свободной рукой за столбец кровати и кое-как приподнялась. Странным образом ей подчинялась только верхняя половина тела. Подобное случается при анестезии в позвоночник.

Но и про непослушное тело, и про змейку она тут же забыла, глядя на двух дерущихся мужчин. Мастер Файон бесконечно складывал пальцы в незнакомые символы, сплетая свой дар для защиты, а Абаль… Абаль только нападал. Шест, раскалился до белизны и от его волн делалось не по себе даже Ясмин, хотя между комнатой и мастерами посверкивала едва уловимая глазом пленка.

Титориум, вдруг поняла она. Кто-то из них активировал Титориум этого дома, чтобы не создавать шум, поэтому она едва может расслышать звук боя. Ну или Титориум активировался автоматически.

Да уж, у Тихого квартала есть свои преимущества, подумала она с невольным уважением.

Впрочем, ничего, что ничего не слышно, зато все видно.

Абаль наступает танцующим шагом, шест крутится в руке, превращаясь от скорости в белый шар. Сосредоточенное лицо, работает только запястья, от волны преграда между боем и комнатой идёт рябью, как кадр в сломанном телевизоре. Мастер Файон ускользает от атак, но сам не атакует. Выжидает. В его характере ударить раз, но наверняка. Оба бесконечно перемещаются по комнате, и рябь дёргается за ними, то мелькая у Ясмин перед самым носом, то отдаляясь в другой конец спальни. Хорошо спальня большая, есть где развернуться.

Абаль слишком горяч. В ярости. Его атаки сильны, но беспорядочны, он просто выпускает силу, а от раскалённого дара дрожит воздух и рвётся сеть. В отличии от него мастер Файон осторожен и собран. Сеть плывёт, удерживая удары Абаля, отдельное плетение обнимает преграду Титориума, пытаясь зайти сзади.

К удивлению Ясмин их силы оказались практически равны. Мастер Файон немного уступал в силе, но много выигрывал в опыте.

Их бой был красив.

Она бы чувствовала себя, как в кино, если бы не понимала, что на кону ее физика и психическое здоровье. А, скорее всего, и жизнь. Мастере Файону будет проще убить ее, чтобы она не заговорила. За мертвую Ясмин с него спросят вдвое меньше, чем за живую.

Они кружили по комнате, примериваясь друг к другу, пока, наконец, мастер Файон не нащупал уязвимое место Абаля.

Его первая атака оказалась нацелена на Ясмин. Сеть агрессивно вплелась в защиту дома, стремясь нитью проскочить наружу, и Ясмин непроизвольно отшатнулась.

Абаль обернулся. В горящей лазури взгляда вычленялись по-звериному вертикальные зрачки.

— Беги, — заорал он, и Ясмин услышала его только благодаря голубиному слуху.

В ответ она развела руками, но Абаль уже отвернулся. Вторая сеть, пущенная Файоном, облепила ему левую руку, вывернув под неправильным углом. Ясмин было видно, как напряжены мышцы, пытающиеся вернуть руку в исходное положение, но сеть была сильнее.

Сломается, подумала отстранённо. Треснет, как сухой крекер. Или отломится сухой веткой в грозу. Абаль снова останется с одной рукой, но рядом уже не будет матери, чтобы за полдня отрастить ему новую.

Незнакомое чувство толкнулось в грудь. Абаль совсем ее не знает. Несколько разговоров, несколько поцелуев, множество недопониманий, но он стоит между ней и мастером Файоном и пытается ее спасти. Он ведь в невыгодной позиции. Если он продолжит движение кружным шагом, они с Файоном будут снова на равных, но он стоит. Он защищает ее, оставаясь в неэффективном положении статики.

Третья сеть снова нацелилась на Ясмин, и Абаль так же автоматически сместился, закрывая ее от атаки. На этот раз сеть обернулась матовой паутиной вокруг его запястья.

Даже если он рука не оторвётся, то будет покалечена безвозвратно.

Внутри Ясмин поднималась буря. Она почти безразлично смотрела на пот, выступивший у Абаля на лбу, на добродушное и насмешливое лицо Файона, на сеть, по-хозяйски размножающуюся внутри сферы боя.

Ясмин чувствовала себя мелкой горошиной, брошенной в тёмную воду. Такая маленькая. Беспомощная. От наэлектризованного болью тела расходились невидимые широкие круги, убегая волнами далеко за пределы этой комнаты, дома, сама. Может быть, даже Астрели. Ясмин больше не могла сдерживать без этих волн.

Грудь горела от боли.

Она чувствовала себя сосудом с кипящей водой. С кипящей силой. Ясмин, повинуясь интуитивному желанию, вытянула руку с белым поблескивающим шариком. Тот покачивался у неё на ладони, словно хвастаясь своей снежной красотой, но не падал. Он не лежал, он рос. Прямо из Ясмин.

Она поймала приглушённый вскрик боли по ту сторону Титориума и не думая швырнула свой симпатичный шарик прямо в мастера Файона. Ясмин мало понимала на что рассчитывала. Отогнать его от Абаля? Детский сад.

Однако шарик вошёл в защитный контур, как нож в масло, завис напротив мастера Файона и распустился цветком — ослепительно-белым. Цветок разрастался незнакомой звездой, а вся сеть собралась щитом вокруг своего потрясённого хозяина. Время словно превратилось в кисель. Вот к ней оборачивается Абаль, после мастер Файон, в глазах обоих шок. Лучше бы на цветок смотрели, а не на неё. Ее они уже видели.

Ясмин все ещё сидела с вытянутой рукой, сеть ещё медленно сползалась к Файону, Абаль все ещё поворачивался к эпицентру… Эпицентру взрыва.

Цветок наконец лопнул, Абаля отбросило на кровать к Ясмин, да и саму кровать ощутимо тряхнуло. А мастер Файон просто-напросто исчез. Правда не один, а вместе со стеной от комнаты. И насколько Ясмин видела соседней стене тоже пришлось нелегко.

Титориум запоздало взвыл.

Наверное, для Тихого квартала это было слишком громко. Честно говоря, это и для громкого квартала было бы слишком.

Титориум выл на одинарной ноте, Абаль, тяжёл они медленно пытался приподняться, а Ясмин слышала только собственное дыхание, солоно у неё заложило уши. Она пыталась понять, что случилось. Где Файон, где стена, что сделал ее маленькая горошина?

Горошинка ей нравилась, она хотела ещё одну такую же.

В дверь заколотили. В темном саду вспыхнули солнечные фонари, окна в соседних домах загорались одно за другим.

— Они что, на крыльце караулили? — буркнула Ясмин, обдумывая что делать и можно спрятать Абаля хотя бы в шкаф.

Она хмуро уставилась на Абаля. Тот ответил прямым и нисколько не испуганным взглядом.

— Ясмин, — сказал он без улыбки. — Ты хоть иногда обращаешь внимание на окружающих?

— Ты о чем? — насторожилась она.

— Ты — событие поколения. Росток падшего тотем взошёл, как мастер, взял оружие четвёртого порядка, упокоил трёх мастеров и не попался, покорил Чернотайю, а теперь прикупил себе поместье в Тихом квартале. И не где-нибудь, а в самом центре, впритык к дому Примула. Клянусь, при всем своём уме, ты самый невнимательный человек на свете.

— То есть, в шкаф ты не полезешь? — уточнила Ясмин.

Она внимательная. Внимательная! Просто нет смысла отслеживать весь окружающий мир. Отслеживать надо только важные вещи.

— Не полезу. Я ранен, мне плохо и я не могу бросить тебя голышом на произвол судьбы.

Ясмин нервно присмотрелась к Абалю. Это он пошутил только что? Но глаза у него были честными, как у советского врача, и Ясмин немного усовестилась. Куда ему в шкаф с вывихнутой рукой и разорванным платьем. К тому же она действительно голая.

— Я не могу двигаться, — сказала она со смирением воспитанницы Смольного. — А в коридоре лежит мастер Файон и тоже не может двигаться. Я его убила, наверное, той штукой. Ну, горошинкой.

Абаль странно посмотрел на неё и здоровой рукой натянул на них одеяло. В коридоре послышался топот. Хлопнула дверь.

— Может он двигаться, не сомневайся. И если я хоть что-то понимаю, он сейчас активно двигается в сторону родного дома.

Абалю наконец удалось кое-как подтянуть одеяло, и очень вовремя. В комнату ворвались трое… Ан нет. Четверо. Или пятеро?

Впереди, конечно, мастер Дея. Недурно она носится в свои почтенные годы. Вон Бриара обогнала.

— Я полагал… Полагал вам может быть нужна помощь… — чуть запинаясь сказал тот.

Лицо у него было виноватое и бордовое от смущения.

— Взрыв был громкий, — подтвердила мастер Дея.

— Реторта взорва… — Начал было Абаль, но Ясмин ткнула его локтем, пока он не наговорил ерунды.

Какая реторта? Реторта, получается, взорвалась, а они лежат в голые в постели. Естественные последствия взрыва.

— У нас ролевые игры, — с тоской сообщила Ясмин.

Плакала ее репутация. Плакала ее клятва и хорошие отношения с Примулом. Да и пошло оно все к черту. После всего, что она пережила за последний час, плевать она хотела на мнение этих ханжей, которые без всякого стыда сбежались к ней в спальню.

— Какие игры? — с недоумением уточнила Лия.

Они с мастером Бриаром стояли чуть не вплотную и выглядели, как люди, которых только что вытащили из постели. Причём, из одной и той же.

— Ролевые, — устало пояснила Ясмин. — Решили разнообразить интимную жизнь. Абаль — иноземный захватчик, а я вроде как спасала от него Варду, но малость не рассчитала силу.

— Называй меня Аль, милая, — сахарным голосом попросил Абаль.

Ясмин посмотрела на него с подозрением. Выглядел он плохо. Весь белый, в поту, с лихорадочно блестящими глазами. Хорошо визитерам в темноте не видно новоявленную жертву страсти.

— И что все это значит? — мастер Дея явно не купилась на сказку о любви. — Мастер Белого цветка должна объясниться. Что здесь произо…

— Убирайтесь, — тихим и незнакомым голосом сказал Абаль, и воздух дрогнул от тёплой волны его оружия.

У Ясмин все волоски на теле встали параллельно полу. Она примиряюще похлопала Абаля по плечу, стремясь убрать напряжение на лицах вторженцев.

— В самом деле, — сказала она небрежно. — Три ночи, а вы все ходите и ходите. Спать ложитесь, завтра рабочий день, между прочим.

— Простите ещё раз, доброй ночи, мастер Белого цветка, — судорожно залепетал кто-то невидимый из названных гостей.

Лия бочком вышла за дверь и за ней шагнул мастер Бриар, старательно пряча глаза.

— Прошу простить за вторжение в поздний час, мы действительно решили, что вам требуется помощь…

Мастера Дею, окаменевшую от унижения, буквально унесли две малоизвестных Ясмин госпожи. В коридоре явно сделалось посвободнее. Визитеры спешно покидали дом, и их было куда больше пяти человек. В отдалении промелькнула Айрис.

— Дверь закройте, — крикнула Ясмин.

Какой-то доброхот понял ее неверно, вернулся и прилежно закрыл дверь в спальню. Судя по звукам, удалялся он скачками и на цыпочках. После, к счастью, громыхнула и входная дверь.

Ясмин попыталась пошевелиться, чувствуя себя Русалочкой. Нижняя половина тела лежала, как приклеенная, вызывая зуд в позвоночнике.

— Зря мы их выгнали, тебе нужен врач, — она с тревогой приспустила одеяло.

Рука у Абаля выглядела плохо. Ясмин пробежалась пальцами по кости, с трудом вспоминая уроки анатомии. Не сломана, только вывернута. Обрывок сети впился нитями в самую плоть и, кажется, наполовину прошёл внутрь.

— Послушай, эта штука наполовину в тебя пролезла, — она осторожно тронула кончик сети и вздрогнула.

Тот истаял туманом от ее касания, а едва убрала руку, тут же восстановил структуру. Получается, она сама носила эту паутину внутри и даже ничего не почувствовала. Ясмин передернуло от отвращения.

— Ты за меня боишься, Ясмин, — с непонятным удовлетворением усмехнулся Абаль.

— Чему ты радуешься? Я не могу пошевелиться, а ты можешь, но на самом деле не можешь. В гроб кладут краше.

— Успокойся, к утру и следа не останется. Я уберу сеть, просто не сразу.

Ясмин раздраженно подскочила, но все без толку. Позвоночник словно отключили.

— Ты предлагаешь расслабиться до утра?

— Именно, — Абаль нежно улыбнулся ей с другой стороны подушки. — Ты позволишь мне использовать волну?

Да она просто полигон для опытов. Сначала сеть, теперь волна. Ясмин подняла на него вопросительный взгляд.

— Тебе полегчает, — попытался объяснить он. — Это что-то вроде обезболивающего. Станет легче.

Ясмин задумалась. Она не чувствовала особого беспокойства или потрясения от пережитой попытки насилия, но… Через час-другой ее накроет. Нормальная отсроченная реакция.

— Ладно, — согласилась она, и волна прокатилась невидимым тёплом от пальцев ног до макушки.

Чувство сходное с горячим чаем и пледом в зимнюю ночь. Стало уютно и легко. Она с благодарностью улыбнулась Абалю, поймав мимолетное смущение в его ответной улыбке.

Сам он выглядел плохо.

Синие тени недосыпа, заострившийся нос, бледность, которой гордился бы любой фильм ужасов. Улыбка. Все равно улыбка. Ясмин выдохнула и послушно скользнула в одело. Улеглась нос к носу.

— И что теперь будет? — спросила она. — Мастер Файон не остановится, это длиться слишком долго, чтобы он остановился. Люди вроде него привыкают считать своей вещь, которая долго находилась в пользовании.

Говорить, думать, даже вспоминать об этом было неприятно, хотя волна и снизила остроту восприятия. Но картинки утерянных воспоминаний ещё горели под веками. Оставили свой оттиск на сетчатке глаза.

— Не будет ничего. До сегодняшнего дня был только один мастер, способный противостоять Файону — я. Вряд ли он пойдёт рассказывать всей Варде, как его взгрели два мастера с оружием пятого уровня.

Абаль попытался пожать плечами, включая левое вывихнутое, и охнул от боли.

— У меня четвёртый уровень.

— Был, милая Ясмин. И уже никогда не будет. Сегодня ты взяла пятый уровень, надеюсь ты достойно переживешь это безобразие.

Абаль с усмешкой попытался ее толкнуть рукой, и это снова оказалась левая рука. Ясмин несколько минут лежала молча, уставившись в потолок и пытаясь приручить мысль об оружии пятого уровня. Она же видела воспоминания. Слышала каждое слово. И Мастер Белого цветка перед смертью сказала не надеяться на пятый уровень. Он не возможен для человека, получившего дар через передачу. Развить можно только свой, выкормленный в сосуде тела.

Просто что-то пошло не так. Что-то очень сильно пошло не так, когда они с Ясмин встретились.

— А как ты узнал… Ну, об этом. Если бы ты не пришёл…

Спросила, путаясь в словах и ненавидя себя за это. Оказалось, очень трудно называть вещи своими именами.

— Змейки, конечно, — Абаль приподнялся на локте здоровой руки, склонив к плечу бедовую голову. — Я же говорил тебе о биосочетание человека с аллелем янтарной змеи. Я не солгал.

Да, она припоминала что-то такое. Давно, ещё в Чернотайе, когда она дышать боялась в его присутствии. Кажется, они играли в одну из ее методик. Угадай правду.

— То есть, все эти садовые змейки…

— Мои.

Абаль рассмеялся. Для человека на грани магического истощения он выглядит слишком весело.

Ясмин это очень не одобряла, но ум шел дальше, отыскивая всех пропущенных в своей жизни змеек. Одна из них цапнула Верна. С другой она секретничала про уменьшительно-ласкательное Абаля. А третьей в самую морду рассказывала про расплодившихся братьев. Наверное, эффект был ошеломительным, как если бы она шепнула все это Абалю на ухо. Какая-то змейка телепалась по поместью, когда Примул отгонял ее от Верна. Получается, эта змейка все слышала, если не дура, а после прошуршала к хозяину с докладом.

Ясмин едва не взвыла.

— Ты! — от возмущения сорвался голос. — Ты подслушивал!

Абаль смотрел на неё серьёзными глазами и не увернулся, когда она занесла руку для пощечины. Занесла и опустила. Разум взял верх. Абаль и не думал отворачиваться, наоборот, словно подставлял под удар гладкую кремовую щечку.

На что сердиться? Он бы и так рано или поздно все узнал. Наоборот, так даже лучше. Она не нарушила клятву, и Абаль знает, почему она ее дала. Вдвоём бороться с наваждением легче. По телу прокатилась волна мурашек, концентрируясь в ногах.

— Что ж, — сказала она медленно, — Теперь ты знаешь. Братик?

Абаль хмыкнул. Испортил трогательный момент.

— Не больше, чем Хрисанф. А вот Верн тебе действительно приходится братом по отцу.

Ясмин не поняла.

— Только не говори мне, что Примул тебе не отец. Это все-таки Варда, а не Санта-Барбара.

— Что такое Санта-Барбара?

Ясмин отмахнулась.

— Я скорее поверю, что ты змея целиком, чем в измену твоей матери.

— Мама никогда не изменяла Примулу, — согласился Абаль. — А Примул действительно был моим отцом. Во всяком случае отцом этого тела.

Сколько он себя помнил, отец всегда хотел его немного улучшить. Абаль был лучшим в детской учебной группе, лучшим в экспериментальном круге юных воинов, лучшим на курсе, лучшим в ведомстве. Лучшим в Астрели.

Лучшим в Варде.

Увы он не был лучшим статистически. Бересклет из века в век порождал сильнейших из человеческой породы. И где-то прямо сейчас в Чернотайе росли сорной травой эти неведомые дети, превосходившие его эвентуально. Он проигрывал математике в голове отца.

Отец долго искал зацепку в формуле, которая позволит его семени превзойти всех возможных и невозможных соперников. И нашел. Задолго до его рождения. Когда создал его мать из дикой помеси древесной змеи и собственной личной помощницы, которая ни черта не умела, но устраивала его визуально. Мама никогда не рассказывала, как это было, но это и не имело значения. Когда ему исполнилось три, он узнал как.

Очень больно.

Условием приживления чужеродного днк было нахождение реципиента в сознании. Абаль все запомнил. Он вообще оказался злопамятным парнем.

Постоянный холодный раствор, темная комната, иглы отца, его взгляд — как на подопытное животное. Теперь это вспоминалось без особой боли, но тогда он плакал. Сначала терпел, потом, наверное, плакал. Он уже не очень помнит, как именно это было. Наверняка плакал. Или просил. Снова терпел, когда отец терпеливо уничтожал человеческую днк в его теле — свою собственную днк.

После первого же эксперимента, Абаль впал в кому на полгода. Свернулся на полу змеей и заснул. Мама рассказывалась, что отец хотел отключить аппарат жизнеобеспечения, пока никто не узнал, что его сын наполовину пресмыкающееся. Потом оставил.

В тот год он зачал Верна. Видимо, на всякий случай.

Когда материнская днк взяла верх и укрепилась, отец вздумал приживлять ему все новые и новые возможности. Мастер Файон, занявший место второго экспериментатора, словно издеваясь, подкидывал новаторские идеи, словно задался мыслью, свести его в могилу. Возможно так и было. Управлять Верном было легче, чем Абалем. Будучи гордостью и надеждой отца, мастеру Файону он только мешал.

Последний эксперимент пришёлся на его двадцать, и Абаль чудом остался жив. После он взбунтовался.

С его братом обращались нежно, никаких экспериментов, никаких отказов, он шёл по проторенному Абалем пути, не спотыкаясь о физические неудобства. Примул не то чтобы любил его, но был привязан. Забавно, но Верн, будучи осыпан благами с головы до пят, платил отцу чёрной ненавистью. А ведь его даже ни разу не вскрывали, в отличии от Абаля. Так, пару раз провели анализы.

Мать, даже напуганная мужем до икоты, пыталась его защитить. Первые несколько лет. В двенадцать он нашёл ее без сознания, и с тех пор, отец всем лицемерно жаловался на здоровье жены. В себя она приходила всей реже. Последний раз был почти год назад.

Ясмин внимательно смотрела на него, но не перебивала. Она владела умением слушать, как сам Абаль — волной. На бледном лице — волшебные глаза, похожие на озеро, подернутое коркой льда.

— Наследник и запасной, — улыбнулась она, когда услышала про Верна.

Наверное, в ее мире это было расхожей шуткой. Глаза у Ясмин оставались невеселыми, даже когда она улыбалась.

— Ты, жестокая девчонка, — Абаль развеселился. — Разве ты не должна меня пожалеть? Пролить немного слез о моей судьбе?

— У тебя от слез сердце отрастет обратно? — спросила она грустно.

Глупышка.

Сердце у него было. И как у всякого аспида его сердце тянулось к теплу. Воспоминания, одетые в дымку змеиной меланхолии, давно превратились в часть хронологии человека, который перестал быть им. Должен ли он рассказать Ясмин и об этом? Если он возьмёт ее супругой, ей лучше заранее знать, каким станет их союз.