(Настоящая) революция в военном деле. 2019

Постскриптум

Как уже было установлено, модели терпят неудачу, как и прогнозы. Нигде прогнозы не терпят большей неудачи, чем в области ведения войны и геополитики. Тем не менее, область военного прогнозирования и футурологии довольно разнообразна и динамична, и время от времени выдвигаются убедительные аргументы и прогнозы, которые довольно точно предсказывают будущее военных действий — и, как следствие, глобальный баланс сил. Стоит повторить, что современная геополитика является оборотной стороной военной мощи и имеет довольно мало общего с геополитическими идеями Хэлфорда Маккиндера, выраженными в его основополагающем труде “Географический поворот истории”. В конце концов, география сегодня — это всего лишь фон, на котором разворачиваются промышленные, технологические и военные гонки, при этом большинству современных систем вооружения нетрудно преодолеть географию благодаря их способности преодолевать гигантские расстояния за очень короткое время, в то время как многие из их вспомогательных средств, таких как созвездия спутников, расположены вообще за пределами географии Земли — в космосе.

В этом смысле современная геополитика определяется сегодня не только хорошо известными терминами Римленд или Хартленд, среди многих других, но и диапазонами вооружений, предназначенных именно для преодоления географических ограничений, налагаемых на деятельность страны, и их вероятностью поражения обозначенных целей. Это также определяется распространением таких оружейных систем. Способность поражать обозначенную цель в рамках обычной, неядерной парадигмы революционным образом изменила все геополитические расчеты, включая, в случае с Соединенными Штатами, то, что раньше рассматривалось как сила, а не слабость — географическую изолированность и военные базы, разбросанные по всему земному шару, что нарушает важнейший военный трюизм концентрации силы. Военная позиция Америки носит имперский характер, и в современных условиях это все больше делает американскую армию уязвимой. Сегодня все американские военные базы по всему миру находятся в пределах досягаемости обычных вооружений, не говоря уже о ядерных, которые могут быть запущены с территории России и, в некоторой степени, Китая.

Ещё 10 лет назад мало кто мог бы предсказать, что в случае войны Россия может произвести залп крылатыми ракетами типа Х-101 по базе США в Диего–Гарсия из безопасного воздушного пространства Каспийского моря или Северного Ирана. Сегодня это данность. Само представление о том, что Иран способен развернуть широкий спектр управляемых ракет вблизи берегов Персидского залива, что делает любую операцию против Ирана, даже со стороны могущественного военно–морского флота Соединенных Штатов, очень рискованной, демонстрирует этот поразительный контраст между геополитическими подходами начала 20 века, когда географические особенности Персидского залива и Ирана в основном доминировали в воображении военных планировщиков, настроенных напасть на Иран, с сегодняшней реальностью, в которой доминируют дальности иранских противокорабельных ракет, измеряемые сотнями километров, и влияние, которое они могут оказать на любую операцию против Ирана, невзирая на географию и рельеф местности Ирана. В данном конкретном случае иранская C4ISR и система наведения её ракет, а также активный радар и оптико–электронная система самонаведения, безусловно, являются наиболее важными факторами, определяющими, какими бы благоприятными для защиты Ирана от наземного вторжения они ни были, его местность. Современная военная география сегодня определяется в первую очередь техническими возможностями, при этом рельеф местности или, в более широком смысле, география по–прежнему остаётся важным фактором, но в меньшей степени. Таким образом, немногие прогнозы относительно успешного нападения на Иран все ещё могут быть сделаны с сколько–нибудь приемлемой степенью точности.

С точки зрения прогнозирования для тех, кто способствует ведению войны, не существует лучшего примера успешного прогнозирования, чем видение адмиралом Чебровски сетецентрической войны, которая сегодня является отличительной чертой любой первоклассной армии. Очевидно, что разработка компьютеров, сенсоров и каналов передачи данных была и остаётся нескончаемым процессом, и некоторые предшественники современных боевых сетей известны с 1940‑х годов. Появление первых аналоговых компьютеров во время Второй мировой войны, таких как британский Bombe, в конце концов, было связано с необходимостью военным взламывать коды. Так что нельзя сказать, что все произошло сразу. За каждым серьезным технологическим или операционным прорывом за последние сто или около того лет обычно стояли массовые, кропотливые и даже утомительные усилия очень многих людей и организаций. В этом смысле выводы Цебровски были основаны на обширном предыдущем опыте работы со все более мощными компьютерами и датчиками, с которых обрабатывались входные данные.

Можно, конечно, спорить о точности видения Себровски и его коллег о сетецентрической войне, но боевые сети уже существуют, они существуют сейчас, и они являются неотъемлемой частью любой современной армии, предназначенной для ведения боевых действий на современном поле боя против равных государственных субъектов. Для людей, все ещё очарованных склонностью военных использовать аббревиатуры, напрашивается предложение добавить ещё одну букву, N, для обозначения Сетей, к ныне устоявшемуся C4ISR (Command, Control, Computers, Communications, Intelligence, Наблюдение, рекогносцировка). Новая аббревиатура может читаться как C4NISR или C4RINS, если кто–то пожелает. Но шутки в сторону, военным профессионалам было ясно, что такие, на тот момент казавшиеся научно–фантастическими, возможности, как боевые сети или стаи беспилотных летательных аппаратов, не за горами, как только вычислительная мощность компьютеров и надёжность радиосвязи вырастут стремительно, как это уже произошло.

Тем не менее, сегодня мы все сталкиваемся с очень туманным военным будущим. Это туманно из–за простой математики — количество новых технологий, которые могут быть использованы в системах вооружения и вспомогательных средствах, с каждым годом чрезвычайно растет, а значит, растет и количество способов, которыми эти технологии могут быть использованы для создания новых, революционных возможностей. Это тот же математический принцип уровня средней школы, который допускает множество комбинаций различных совместимых вещей. Сегодня у нас есть очень много таких совместимых технологий, которые можно использовать в качестве систем вооружения и вспомогательных средств. Фактически, у нас есть беспрецедентное количество способов применения технологий в военной и гражданской сферах. Это усложняет прогнозы относительно появления радикально новых возможностей в средне– и долгосрочной перспективе. Что будет в относительно краткосрочной исторической перспективе? Достаточно взглянуть на гиперзвуковое оружие.

Революция в области гиперзвукового оружия, например, была бы невозможна без поистине революционного развития материалов, от металлических сплавов до композитов, которые позволили гиперзвуковым ракетам и транспортным средствам выдерживать экстремальную температуру, выделяющуюся при таком полете в атмосфере. Достижения в области химии также сделали возможным появление высокоимпульсных топлив. Высокоимпульсные топлива позволяют современным ракетам разгоняться до гиперзвуковых скоростей. Развитие ядерных технологий привело к появлению такого смертоносного оружия, как Буревестник (Буревестник) и Посейдон. Хотя до разработки реальных боевых лазеров нам ещё много лет, почти нет сомнений в том, что мы уже живём в парадигме лазерного оружия, причем некоторые из этих лазерных систем, такие как "Пересвет", уже полностью развернуты и готовы к бою. Более того, Россия уже определила лазерное оружие как один из столпов, на котором будет продолжать строиться оборона России.¹

Список технологий, которые сегодня используются в оружии, огромен, он затмевает даже относительно недавний — тридцать или около того лет назад — список технологий. Для многих непрофессионалов, очарованных внешним видом и использованием современного оружия, показанного в современных средствах массовой информации, извилистый долгий путь, пройденный многими видами современного боевого оружия, чтобы достичь точности в несколько футов, может стать неожиданностью. Инерциальная навигация, или, если быть более точным, инерциальный точный расчет, скорректированный с помощью внешнего позиционирования, не является чем–то новым. Он существует с 1940‑х годов, тогда он был основан на физических гироскопах и акселерометрах, а также аналоговых компьютерах. Требовалось частое позиционирование и внесение поправок, чтобы компенсировать вредные физические свойства таких электромеханических систем, среди которых наиболее серьезным недостатком был дрейф гироскопов, который приводил к серьезным ошибкам в процессе точного счета или инерциальной навигации. Для подводных лодок, которые поначалу использовали примитивную инерциальную навигацию, всплытие для определения своего положения с помощью визуальных средств (в том числе по небесным телам, не говоря уже о радаре) было сопряжено с опасностью быть обнаруженными и уничтоженными. Современные технологии, основанные на лазерных гироскопах, с их минимальными погрешностями, позволили обеспечить точное наведение автономного оружия, которое теперь может достигать района с находящейся в нем целью с очень высокой точностью и выверенностью и, во многих случаях, теперь может выполнять окончательный усовершенствованный поиск с помощью своих собственных бортовых радио– и оптических средств для обнаружения цели для атаки. Новые технологии также позволяют современным подводным лодкам гораздо дольше ориентироваться по мёртвому счету, даже до самого недавнего времени.

Точно так же пехотинцы 1980‑х годов не узнали бы своих сегодняшних сверстников. Дело не только во внешнем виде, который кардинально изменился за десятилетия: современный пехотинец буквально обтянут новыми материалами, в том числе теми, которые уменьшают инфракрасную заметность. Но помимо этого, существует факт того, что они полностью “подключены” к боевой сети своего собственного отделения или взвода и даже дальше, к более высоким боевым сетям своей роты или бригады, что позволяет им не только предоставлять данные о своем собственном местоположении или транслировать видеозапись, но и иметь датчики, сообщающие о состоянии здоровья современных воинов, предоставляя данные об их пульсе, частоте и глубине дыхания. У всех нас уже есть экзоскелеты, которые позволяют резко увеличить физическую силу современного воина, тем самым увеличивая количество боеприпасов и оружия, которое можно взять с собой в бой. Это также позволяет облегчить эвакуацию раненых с поля боя.

В научно–фантастическом фильме 2009 года "Суррогаты" кинорежиссёр Джонатан Мостоу представил, как армия США будет вести свои сражения в ближайшем будущем с помощью солдат–операторов, управляющих своими аватарами (суррогатами) на поле боя из затемнённых залов, лёжа в удобных креслах, вдали от опасностей реального боя. Смерть или, скорее, уничтожение суррогата просто означало для солдата–оператора активацию другого, мало чем отличающегося от того, как это происходит в компьютерных играх с несколькими жизнями, доступными игроку в компьютерных шутерах. Если кто–то думает, что мы живём не в эту эпоху, он должен действительно проверить реальность. Армия США эксплуатирует дистанционно управляемые летательные аппараты, способные убивать врага, уже более десяти лет, а боевые беспилотники, которые фактически являются первым появлением научно–фантастических суррогатов, уже вовлечены в многочисленные скандалы, включая взрыв мирных свадеб с огромным количеством жертв среди гражданского населения.² Если этого было недостаточно, эта, казалось бы, спасающая жизни технология выдвинула на первый план некоторые серьезные этические проблемы, среди которых были протесты настоящих ветеранов боевых действий, когда Пентагон решил наградить операторов беспилотных летательных аппаратов армии США недавно учрежденной медалью "За боевые заслуги", которая просуществовала всего два месяца, прежде чем была отменена без награждения персонала.³

Действительно, сегодня дистанционное убийство стало серьезной моральной проблемой в рамках того, что сегодня определяется как борьба с повстанцами. Потеря реального контакта с вероятным противником или, во многих случаях, с вероятными гражданскими лицами — вот что делает такое убийство сомнительным. В конце концов, разведданные, на основании которых совершаются убийства с помощью дистанционных летательных аппаратов, могут быть и часто являются ошибочными, что во многих случаях ставит под угрозу жизни ни в чем не повинных мирных жителей. Часто, когда гражданские лица гибнут из–за ложных разведданных и неверных человеческих суждений, это просто отметается как сопутствующий ущерб. Ситуация, однако, резко меняется в классическом столкновении постоянных армий, в котором изречение Клаузевица о максимальном применении силы становится действительным и применимым, и как политические, так и стратегические цели войны — уничтожение сил противника — становятся очень четко определёнными, благодаря четкому определению самих противостоящих сил. Первым реальным ощущением возвращения общевойсковой войны в новом столетии на самом деле стало не преступное вторжение в Ирак в 2003 году, поскольку армия США столкнулась лицом к лицу с едва боеспособной иракской армией. Скорее, это была российско–грузинская война 2008 года, в ходе которой, по некоторым странным оценкам, грузинская армия считалась лучшей в бывшем Советском Союзе.⁴ Это заблуждение длилось недолго. Она была развеяна за пять дней — точную продолжительность российско–грузинской войны, когда общевойсковые бои вернулись к своей актуальности с удвоенной силой. Позже эта актуальность была подтверждена на Донбассе и в Сирии, где на земле шли одни из самых интенсивных боевых действий при поддержке различных средств, от авиации и военно–морских сил до средств РЭБ, которые представляют собой систему современных общевойсковых средств, активно участвующих в боевых действиях.

Конечно, очень заманчиво применить опыт и уроки боевых действий на Донбассе и в Сирии для прогнозирования будущих военных действий, но здесь не существует волшебной палочки для предсказаний. Одна вещь, однако, остаётся неизменной. С окончанием глобализации в американском стиле, также известной как Pax Americana, соперничество великих держав вернулось с удвоенной силой. Джон Миршаймер, конечно, был не совсем неправ, утверждая, что

цикл насилия будет продолжаться далеко в новом тысячелетии. Надежды на мир, вероятно, не оправдаются, потому что великие державы, формирующие международную систему, боятся друг друга и в результате конкурируют за власть. Действительно, их конечная цель — получить доминирующую власть над другими, потому что обладание доминирующей властью — лучшее средство обеспечить собственное выживание. Сила обеспечивает безопасность, а величайшая сила — это величайшая гарантия безопасности.⁵

Если принять во внимание, что основным источником насилия и нестабильности в новом тысячелетии являются Соединенные Штаты, то можно легко прийти к выводу, что для разрыва этого цикла насилия требуется либо поражение, либо сдерживание американской военной мощи. Хотя упадок Америки очевиден и ускоряется с каждым годом, будущее военных действий, по крайней мере, в краткосрочной и среднесрочной перспективе, будет по–прежнему определяться в первую очередь с точки зрения противодействия реальному и очень многим мифическим военным возможностям Америки национальными государствами, которые намерены не жить по американским правилам. Таким образом, как показывает опыт Китая и особенно России, любая технологическая, оперативная и стратегическая концепция, задуманная внутри американского государства, ведущего войну за национальную безопасность, будет компенсирована либо симметрично, либо асимметрично. Эти события по–прежнему будут главной движущей силой сегодняшней настоящей революции в военном деле и её развития в будущем. То есть до тех пор, пока Соединенные Штаты не завершат свой исторический цикл военного и экономического упадка и вновь не определят себя как ещё одну важную великую державу, составляющую вновь формирующуюся геополитическую реальность, или пока они полностью не погрузятся во внутренние раздоры и не выйдут, возможно, на очень долгое время, из рядов крупных геополитических игроков.

До тех пор одной из таких областей, где Соединенным Штатам будут постоянно бросать вызов, является общевойсковая война, которая предполагает дальнейшее развитие войны между очень крупными войсковыми формированиями. Эти формирования, скорее всего, не исчезнут со сцены — танковые армии, крупные пехотные соединения в целом, силы, способные вести крупномасштабную общевойсковую войну против другого национального государства или их коалиции, останутся наиболее важным сдерживающим фактором против любых недружественных действий на евразийском континенте. Большие постоянные армии, великолепно оснащённые, в том числе боевой робототехникой и новейшей огневой мощью, останутся здесь навсегда. Можем ли мы представить, что роботы–солдаты, мало чем отличающиеся от тех, что изображены в фильме "Суррогаты", в ближайшее время отправятся на поле боя? Вероятно, нет, учитывая огромные затраты даже на одного такого робота. Тем не менее, дистанционно управляемые боевые действия уже начались, и рои беспилотных летательных аппаратов в воздухе, на земле и над океаном уже широко используются и будут только увеличиваться в количестве и возможностях.

Учитывая колоссальную и крупнейшую концентрацию экономической мощи и ресурсов на евразийском континенте, нетрудно предсказать, что Соединенные Штаты продолжат свои попытки дестабилизировать и расколоть формирующийся там общий рынок. Это становится особенно важным для Соединенных Штатов до того, как Китай решит проблему уязвимости своих морских путей сообщения в Индийском океане перед действиями ВМС США путем изменения направления торговли Китая в основном через сухопутные линии или хорошо защищённый Арктический морской путь, где дружественная Россия и её Северный флот при поддержке крупнейшего и наиболее совершенного флота ледоколов в мире могут обеспечить безопасный проход.

Покойный адмирал флота Советского Союза Сергей Горшков на пике развития советского военно–морского флота в конце 1970‑х-середине 1980‑х годов продолжал подчеркивать свою, казалось бы, простую идею, впервые официально сформулированную в его трактате 1976 года "Морская мощь государства", о том, что современный (советский) военно–морской флот должен быть сбалансированным.⁶ Идея Горшкова о сбалансированном флоте была идеей мореплавателя, который представлял современный военно–морской флот, способный проводить глобальные операции, начиная от высадки морского десанта и заканчивая глобальными операциями противолодочной обороны (противолодочно–подводных лодок). к средствам ядерного сдерживания. Тем не менее, на протяжении всего долгого пребывания Горшкова на посту главнокомандующего Советским военно–морским флотом в его мышлении доминирующей оставалась одна платформа — подводная лодка. Неудивительно, что на обложке журнала Time 1968 года было изображение адмирала Горшкова, наложенное на подводную лодку на перископной глубине. В дополнение к впечатляющему развитию советским военно–морским флотом своего надводного флота в то время, СССР создавал подводные лодки с головокружительной скоростью и в конечном итоге сравнялся или превзошел подводные силы ВМС США не только по их количеству, но и по качеству. Даже военно–морской флот США неохотно признал в 1988 году, что атомная подводная лодка проекта 971 (класса AkulaНАТО) была лучшей в мире.⁷

Горшков, как и современные российские флотоводцы, знал, что сбалансированный флот невозможен без мощного подводного компонента. Даже в худшие времена постсоветского распада, когда надводный компонент российского военно–морского флота ржавел и распадался в 1990‑х годах, разработка подводных лодок в России никогда не прекращалась, поскольку подводные силы рассматривались и по–прежнему рассматриваются как один из важнейших элементов национальной безопасности. Подводные лодки, помимо стратегических ракетных подводных лодок, служащих важнейшей опорой национальных сил ядерного сдерживания, незаменимы в качестве противолодочных средств. Они также являются важным фактором в операциях, как в качестве защитников, так и в иных целях, на морских путях сообщения (SLOC). Этот факт важен при рассмотрении того, что становится горячей точкой — одной из многих — между Китаем и Соединенными Штатами в мировом океане, если быть точным, в Индийском и Тихом океанах. Почти нет сомнений в том, что любая американская администрация, как недавно продемонстрировала привязанность Дональда Трампа к самым крайним неоконсерваторам, таким как Джон Болтон или Майк Помпео, будет проводить самую агрессивную политику как по отношению к России, так и к Китаю. Такова сегодня природа американского государства, движимого воинствующим духом исключительности и отчаянным тщеславным желанием не допустить появления равных в экономическом и военном отношении.

Китай давно превзошел США в экономическом плане. Однако с точки зрения его военно–морского развития на сегодняшний день все ещё остаются некоторые вопросы. Нет никаких сомнений в том, что военно–морские силы Китая PLAN способны поддержать меры по ограничению доступа / отказу в зоне (A2 / AD), которые Китай должен предпринять, чтобы обезопасить свою родину от нападения с моря. Но, учитывая огромный экономический вес Китая и очевидную необходимость доставки товаров, особенно с использованием морских портов Индийского и Тихого океанов, следует учитывать явную возможность того, что в случае серьезного конфликта между Китаем и США поток товаров и энергии будет перекрыт воюющими США, которые уже предпринимают шаги по обходу или преодолению китайских зон A2 / AD.⁸ Ситуация для Китая становится ещё более сложной в Индийском океане, на так называемом Морском шелковом пути — ПЛАНУ придется столкнуться с мощными подводными силами США мирового класса в случае эскалации. Даже при всех институциональных проблемах, с которыми сталкивается сегодня военно–морской флот США, он по–прежнему остаётся ведущей мировой военно–морской силой, чья реальная мощь, какой бы впечатляющей она ни была визуально, зависит не только от его авианосцев, но и от его атомных подводных лодок. Здесь, в открытом океане, ВМС США имеют подавляющее преимущество перед PLAN. Преимущество заключается не только в количестве, но и в качестве и в огромном опыте эксплуатации. В то время как в США не утихают оправданные дискуссии об уязвимости американских авианосцев к современным противокорабельным ракетам, очень мало обсуждается вопрос о необходимости мощного подводного компонента. Сегодня военно–морской флот США располагает впечатляющими подводными силами, которые могут похвастаться передовыми технологиями как в области подавления шума, так и в области обнаружения своих новейших подводных лодок. С региональными союзниками США этот потенциал ещё больше возрастает, если учесть подводные силы Японии и Австралии.

В то время как дизель–электрические или неатомные подводные лодки PLAN могут сыграть решающую роль в защите побережья Китая, для операций в открытом океане требуются атомные подводные лодки. У Китая проблемы с этим конкретным типом. Хотя программа PLAN по созданию надводных боевых кораблей чрезвычайно впечатляет, атомные подводные лодки остаются её ахиллесовой пятой. Как заметил один российский военно–морской аналитик в июле 2018 года, ссылаясь также на отчет Управления военно–морской разведки США, современные китайские атомные подводные лодки даже серьезно отстают от американских и российских атомных подводных лодок третьего поколения, таких как проект 671 RTM (класс НАТО Victor III) с точки зрения бесшумности — ключевой, хотя и не единственной тактико–технической характеристики подводной лодки.⁹ Никто не может предсказать, когда и сможет ли Китай сопоставить возможности своих атомных подводных лодок и надводных сил, необходимых для поддержки их операций, с возможностями ВМС США, но очевидно, что этот вопрос должен занимать первое место в списке приоритетов китайских стратегов. Может помочь максима адмирала Горшкова. Максима проста — у вас не может быть современного, мощного и сбалансированного военно–морского флота без мощного компонента атомных подводных лодок, вооружённых современными системами вооружения.

Возможен ли военно–морской конфликт между Китаем и США? Это не праздный вопрос. Сегодня многие наблюдатели обеспокоены возможностью возникновения такого конфликта из–за споров в Восточно–Китайском и Южно–Китайском морях.¹⁰ Учитывая возросший уровень воинственности, исходящий от Вашингтона, который также действует все более иррационально, нельзя сбрасывать со счетов возможность того, что некоторые люди, внушившие себе манию исключительности США и псевдонаучные концепции, такие как Ловушка Фукидида, примут решение втянуть США в конфликт с Китаем. Этого необходимо избегать любыми средствами. Как это ни парадоксально, создание Китаем атомных подводных сил мирового класса может стать одной из таких мер. Однако на данный момент PLAN остаётся несбалансированным военно–морским флотом, который сталкивается с жёсткой конкуренцией в открытом море. Достижение уровня качества новейших американских или российских атомных подводных лодок потребует очень целенаправленных усилий, которые будут очень дорогостоящими и потребуют серьезной систематизации опыта, уже накопленного PLAN. Учитывая масштаб такого начинания, не стоит удивляться, что Китай также ищет альтернативы шлюзам в Индийском океане, таким как Ледяной шелковый путь, название Северного морского пути, где Китай получит гораздо больший дух сотрудничества от России, у которой уже есть флот обычных и атомных ледоколов, работающих на этом маршруте, и которая строит оборонительную инфраструктуру в Арктике именно для морских перевозок и освоения природных ресурсов. Как отметил один наблюдатель: “Пока существуют прочные российско–китайские отношения, будущее Ледяного шелкового пути светлое”.¹¹

Учитывая нынешнюю весьма позитивную динамику российско–китайских отношений, которые можно было бы назвать почти союзническими, трудно предвидеть какие–либо осложнения между Россией и Китаем в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Сочетание стратегической гибкости, обеспечиваемой альтернативными торговыми путями, такими как Северный морской путь, и надлежащей сбалансированности китайского военно–морского флота за счет развития его подводных сил, может оказаться решающим фактором в Китае, противодействующим, при поддержке России, попыткам Америки остановить возникновение нового по–настоящему многополярного мира. Более того, Китай, одновременно с Россией, делает упор на разработку своего собственного подлинного гиперзвукового оружия, особенно противокорабельных ракет.¹² Новые системы вооружения и оперативные концепции являются решающим фактором в создании безопасных линий связи как в океане, так и внутри евразийской суши для формирующегося общего рынка.

Тем не менее, в то время как Соединенные Штаты больше не могут отрицать вполне реальную и масштабную угрозу, которую представляет для вооружённых сил США новое глобальное поле боя 21 века, и изо всех сил пытаются наверстать упущенное, работа над проектированием и закупкой все новых систем вооружения продолжается без остановки как в России, так и в Китае. Одной из таких систем является эффективная защита от того же самого гиперзвукового оружия. Владимир Путин недвусмысленно определил будущее, когда заявил представителям российского военно–промышленного комплекса, что Россия должна развернуть противогиперзвуковую оборону до того, как гиперзвуковое ударное оружие появится в зарубежных арсеналах.¹³ Путин признал, что такое оружие неизбежно появится в американском арсенале. Судя по заявлению Путина, существует очень мало сомнений в том, что у России существует программа защиты от гиперзвукового оружия, и, скорее всего, если учесть возможности российских авиационных и противоракетных систем и состояние разработки лазерного оружия, такая защита не только возможна, но и будет развернута в довольно короткие сроки.

Соединенные Штаты, безусловно, пытаются наверстать упущенное в этой области. По крайней мере, именно на это указывает Бюджетное предложение Пентагона на 2020 год — на разработку гиперзвукового оружия запланировано 2,6 миллиарда долларов.¹⁴ Бюджетное предложение, конечно, изобилует жаргоном, описывающим футуристические системы ударного и оборонительного оружия, включая, конечно, лазеры, искусственный интеллект и другие предметы, которые даже в начале 2000‑х казались сюжетом научно–фантастических романов или фильмов. Тем не менее, что касается гиперзвукового оружия, американские разработки сосредоточены в первую очередь на том, что можно определить как разгонный этап программы, продолжающейся с середины 2000‑х годов Prompt Global Strike (PGS), которая предусматривает систему, аналогичную российскому гиперзвуковому планеру Авангард. Стоит отметить, что до сих пор Соединенные Штаты добились довольно ограниченного успеха в разработке собственного гиперзвукового оружия и до сих пор не обладают подлинной высокозвуковой, не говоря уже о подлинной гиперзвуковой противокорабельной ракете большой дальности. Это оружие, которое сегодня определяет область, где Соединенные Штаты все ещё сохраняют, пусть и незначительное, преимущество, — океан. Противокорабельные гиперзвуковые ракеты с дальностью действия, превышающей 1000 километров, или 2000, как в случае с Кинжалом, переопределяют морскую войну, отходя от традиционного американского военно–морского флота, ориентированного на авианосцы. Поэтому неудивительно, что Соединенные Штаты недвусмысленно хотят провести переговоры об ограничениях не только на стратегический ядерный арсенал России, такой как её новейшая межконтинентальная баллистическая ракета РС‑28 “Сармат” неограниченной дальности, но и на Кинжал, который, по мнению Соединенных Штатов, по словам заместителя госсекретаря США Андреа Томпсон, представляет собой "новый вид стратегических наступательных вооружений для целей Нового договора СНВ".¹⁵ Томпсон и Государственный департамент лукавят — Кинжал ни в коем случае не является стратегическим оружием по классическому определению, и уж точно не является межконтинентальным. , но это, безусловно, новое оборонительное оружие, разработанное специально для сдерживания угроз, исходящих в первую очередь из океана, и есть только одна, вполне реальная угроза для России с этого направления — это военно–морской флот Соединенных Штатов и союзные военно–морские силы НАТО.

Предложение Томпсона провести переговоры по Кинжалу сродни требованию России прекратить переговоры по атомным авианосцам ВМС США — их количеству и возможностям — с момента их создания. Тем не менее, заявление Томпсона является ещё одним признаком растущего осознания в Вашингтоне увеличивающегося военно–технологического разрыва, который не в пользу США, и неизбежного краха всей доктрины проецирования силы. В этом смысле Кинжал действительно имеет стратегическое значение, поскольку это надёжное оружие, обеспечивающее в первую очередь возможность обычного уничтожения главной ударной силы ВМС США — его авианосных боевых групп. Очевидно, что Россия не собирается обсуждать какое–либо подобное оружие ни под какой эгидой. Основываясь на традиционно ошибочных оценках собственных преимуществ, Соединенные Штаты сделали почти то же самое, когда в 2002 году в одностороннем порядке аннулировали Договор по ПРО 1972 года — и все это несмотря на законные просьбы и протесты России. В случае с оружием класса "Кинжал" у Соединенных Штатов нет законных оснований для жалобы. В конце концов, ещё до развертывания "Кинжала" Россия приняла на вооружение очень смертоносную Х-32, противокорабельную ракету дальностью 1000 км мощностью почти пять махов, которая сама по себе изменила правила игры для надводных кораблей ВМС США, включая авианосцы.

В абстрактном сценарии обычной войны НАТО против России военно–морской флот США не сможет использовать свои авианосцы на дальностях ближе 2000 километров от береговой линии России под угрозой их потери, что сделает бесполезной его основную ударную силу. Это не тот факт, который многие люди в американском истеблишменте могут легко проглотить — в конце концов, основой любой разумной военной политики всегда является правильная ставка на те технологии, которые определяют и будут определять эволюцию, или, в нашем случае, настоящую революцию в военной сфере. На языке непрофессионалов казино — нужно знать, на какой цвет и число делать ставку. Бесспорно, любая система вооружений имеет элемент снабжения, который, если перефразировать, чтобы он был применим для ведения войны, можно сформулировать следующим образом: практически любая система вооружений, даже самая причудливая и неэффективная, все ещё может быть использована и, фактически, может оказывать некоторое влияние на тактические и оперативные аспекты войны. Не нужно идти дальше за примером, чем нацистское орудие Густав, также известное как Дора, которое, несмотря на чудовищные размеры, калибр и стоимость, оказалось не более чем белым слоном или боевой диковинкой с в лучшем случае сомнительной боевой эффективностью и воздействием на поле боя, где доминировали бронетехника, авиация и манёвр. Густав, тем не менее, использовался, в основном на Восточном фронте, просто потому, что он был доступен. Как отмечали некоторые военные историки:

"Густав" обошёлся в 10 миллионов марок, и цена боеприпасов неизвестна, но его единственным достижением, по–видимому, стало разрушение нескольких советских и польских укреплений и одного склада боеприпасов, что вряд ли было большим достижением для оружия, которое стоило таких больших усилий и денег. Для пропаганды, или для поднятия боевого духа, или для устрашения неискушённого врага "Густав" и другие суперпушки, возможно, и имели свое применение, но как экономически эффективное оружие войны они, тем не менее, не годились.¹⁶

Но если суперпушки, такие как британские или американские гигантские миномёты, были быстро сняты с вооружения или вообще никогда не использовались, плюс производились в очень небольшом количестве, то ситуация с истребителями F-35 или прибрежными боевыми кораблями (LCS) является прекрасной демонстрацией бессмысленного продолжения производства систем вооружения, которые существуют с тех пор, как они существуют, и, конечно, по коммерческим соображениям, но не для реального применения на современном поле боя. LCS не выживаем против любых сил, обладающих сверхзвуковыми противокорабельными ракетами большой дальности действия, в то время как единственные два открыто провозглашаемых боевых достоинства F-35, его сеть и низкая наблюдаемость, являются, в лучшем случае, сомнительными преимуществами перед современными комплексами ПВО, средствами РЭБ и боевой авиацией американских аналогов. Эти аналоги также используют сети, низкую наблюдаемость и сверхманевренные самолеты, которые значительно превосходят F-35, при этом сами оснащены головокружительным набором передовых датчиков.¹⁷ Но даже широко обсуждаемая низкая наблюдаемость F-35 в радиодиапазоне современных самолетов становится устаревшей технологией по сравнению с тем, что стало известно как ROFAR (радиооптическая фазированная решетка).¹⁸

Итак, каково же будущее войны? Ответ может показаться неожиданным — это будущее заключается в людях, как это было в прошлом и происходит в настоящее время. Хотя мы можем бесконечно обсуждать уже развернутые или будущие боевые технологии, в этом смертоносном сочетании машин и людей люди остаются тем, что, в конце концов, решает исход сражения и вообще войны. Если человечество хочет выжить в этом столетии, не развязав ядерного Армагеддона, любая обычная война между национальными государствами вполне может перерасти в войну на истощение. Если одна крупная держава решит вторгнуться в другую, именно люди со всеми их знаниями, навыками, волей, моральным духом, культурой и патриотизмом будут решать вопрос против агрессора, потому что резиденция правительства всегда находится на суше, и именно там, в конце концов, решается судьба воюющих сторон. На протяжении последних 70 лет Соединенные Штаты, при всем их реальном и преувеличенном военном потенциале, не смогли выиграть войну ни против одного решительного, не говоря уже о решительном, умеренно компетентном и хорошо оснащённом противнике, даже когда казалось, что у него подавляющее технологическое преимущество.

В этом случае мы можем, причем очень осторожно, предположить, что, несмотря на растущую нестабильность мира, в котором мы все живём, воля великих держав будет в первую очередь испытана приходящими в упадок Соединенными Штатами невоенными средствами: идеологическими, экономическими, пропагандой и саботажем. Даже обычные, не говоря уже о ядерных, средства ведения войны сегодня обладают такой разрушительной и хорошо нацеленной мощью, что Соединенные Штаты все чаще оказываются неспособными противостоять современной и вполне реальной революции в военном деле. Как только с военного потенциала Америки будет снята завеса пропаганды и мифов, откроется то, что представляет собой государство, у которого, даже при сохранении нынешних темпов роста военных расходов и накопления государственного долга, к 2030 году не останется свободных средств.¹⁹ Это не рецепт для того, чтобы оставаться в серьезной военной конкуренции, когда США вынуждены содержать чрезвычайно дорогой военно–морской надводный флот, который бесполезен против современных технологий, или не могут разработать новый основной боевой танк, или вынуждены полагаться на старые самолеты, такие как F-15X, чтобы иметь жизнеспособные военно–воздушные силы.

Это признаки упадка державы, которая, по сути, проиграла гонку вооружений, несмотря на сохранение здания военной сверхдержавы. США потеряли его из–за своего высокомерия, источника своей неспособности заглядывать в будущее и меняться вместе с ним. В основе такой неспособности лежат фундаментальные системные кризисы либерализма и его наиболее опасное повторение американской версии глобализма — антиутопии, которая не принимала во внимание волю разных народов этой планеты сохранить свою собственную историю, культуру и мировоззрение. Ради этого многие были готовы работать не покладая рук и даже умереть. Поступая так, они создали реальность, в которой западная агрессия была остановлена и в конечном итоге будет обращена вспять сама по себе. Теперь найдена воля к этому, и именно это в конечном итоге решает исход любой войны.