Навеки твой

Глава 18

Миссис Оугилви готовилась умереть. О нет, не в физическом смысле, скорее, в эмоциональном, что гораздо хуже обычной смерти.

Они найдут ее здесь, в ее постели, одетую в самое лучшее шелковое неглиже розового цвета, глаза устремлены в потолок, и в них пусто, никаких эмоций.

Она в задумчивости сдвинула брови. Нет, эмоции должны присутствовать в ее взгляде. Быть может, неописуемая аура страдания. Да! Именно это они увидят. Бесконечное страдание.

Если бы Виола закрыла глаза, она могла бы почти воочию увидеть всю картину. Рыдающих слуг, ошеломленное выражение на лице у врача, раскаяние в глазах свекрови. Уже одно это вызвало у Виолы улыбку, поскольку именно вдовствующая свекровь стремилась ее погубить. Виола в этом не сомневалась.

Виола приехала в Стирлинг ухаживать за свекровью, заболевшей лихорадкой. Вдова взирала на невестку как на ангела, но Виола понимала, что так будет лишь до тех пор пока в ней нуждаются.

И действительно, как только вдова встала с постели, начались не слишком деликатные нападки, критические замечания сыпались как из рога изобилия. К сожалению, именно в этот день пошел снег, и Виола задержалась с отъездом. Задержалась в доме, хозяйка которого считала, что Виола «не слишком подходящая пара для моего Джеффри».

С возрастающим недовольством наблюдала Виола за тем, как растут сугробы вокруг старого сырого дома. Ей так не хватало уюта и элегантности собственного дома, не хватало присутствия любимого Джеффри и замечательной дочери, ее красавицы Венеции.

Именно Венеция служила причиной постоянных разногласий между невесткой и свекровью. Старая летучая мышь одно время то и дело повторяла, что Венеция «пропадает» без мужа, и намеками давала попять, что виновата в этом Виола.

Ничто, ну просто ничто, не могло быть более далеким от истины! Виолу даже сейчас затрясло при воспоминании о несправедливых обвинениях, намеках на то, что она-де плохо воспитала дочь, и, что еще хуже, на то, что она из чистого себялюбия удерживает Венецию дома, чтобы та вела хозяйство вместо того, чтобы выйти замуж.

Виола вцепилась в простыню, от души желая, чтобы в руках у нее вместо простыни оказалась тощая шея вдовствующей старухи. Знала бы старая ведьма, сколько усилий прилагала Виола, чтобы заинтересовать Венецию хоть одним из множества достойнейших молодых мужчин, которых она с этой целью приглашала в Оугилви-Хаус, знала бы, сколько денег было истрачено на эти приемы, сколько выездов в свет они с дочерью делали в течение сезона…

И все впустую.

Нельзя сказать, чтобы Венеция была необщительной. Не была неблагодарной, не отказывалась от участия в развлечениях, но никогда не говорила ни о своих впечатлениях, ни о мужчинах, с которыми знакомилась. Ни развлечения, ни мужчины ее не интересовали.

Виола имела собственное мнение насчет того, почему Венецию так трудно увлечь. Мужчина носил имя Грегор Маклейн и являл собой чертовское неудобство с самого начала. Трудно было ожидать, чтобы Венеция уделила внимание простому смертному, если при ней находился Грегор Маклейн. Виола ловила себя на том, что и сама на него заглядывается. Может, оно и смешно, однако этот мужчина был слишком красив, чтобы устоять перед ним.

Венеция давно перешагнула черту брачного возраста, и Виола больше всего на свете желала подержать на коленях: хоть одного внука или внучку до того, как уйти из жизни.

Поэтому обвинения свекрови Виола воспринимала особенно болезненно и сейчас лежала на постели, сжимая в руке флакон с нюхательной солью.

Она приподняла голову с подушки и посмотрела на часы на каминной полке. Они показывали пять минут пятого. Виола лежит у себя в комнате более трех часов, и до сих пор никто не заглянул к ней, не спросил, почему она не вышла к чаю. Виола снова откинулась на подушке, в животе неприятно заурчало. Разумеется, вдовствующая особа вскорости пришлет кого-нибудь узнать, не заболела ли она. Это если в планы злобной фурии не входит потворствовать тому, чтобы Виола уморила себя голодом и…

В дверь негромко постучали.

Наконец-то! Виола поправила покрывало и снова опустила голову на подушку и скрестила руки натруди.

В дверь постучали еще раз, уже громче.

Виола ждала затаив дыхание. Она закрыла глаза, но так, чтобы одним можно было видеть дверь сквозь узкую щелочку. Ручка повернулась, и дверь отворилась. В комнату на цыпочках вошла Лайза, горничная вдовы.

Виола закрыла глаза и стала ждать.

Один осторожный шаг, потом второй.

Виола представила себе, как она сейчас выглядит. Длинные белокурые волосы (слава Богу, достаточно светлые, чтобы скрыть пробивающуюся седину!) распущены; на голове изящный кружевной чепец. Подол розового шелкового неглиже ниспадаете постели красивыми складками. Лицо умиротворенное, полное изящества и гордое… о, да, вид у нее вполне достойный.

В сердце Виолы затеплилась надежда. Быть может, вдовствующая особа пожалела о слишком поспешно сказанных словах. Старуха, должно быть, ужасно забеспокоилась, когда Виола не вышла к чаю, осознала наконец, что обязана относиться к невестке с определенным уважением и послала к ней горничную с извинениями за неучтивое поведение.

Увидев, что Виола лежит неподвижно, горничная наверняка встревожится, может, даже испугается. Ахнет и выбежит из комнаты с криком о помощи. Сбегутся домочадцы и уведомят вдову о возможной кончине Виолы. Старая склочница так расстроится, что, возможно, ударится в слезы, перепугает всех слуг неожиданным взрывом чувств. Все поймут, как жестоко вдова обращалась с Виолой.

Шаги горничной теперь не были слышны: у кровати лежал толстый ковер, и, видимо, девушка подошла совсем близко. Лицо Виолы ничего не выражало. Она не шевелилась, дышала глубоко и ровно.

– Миссис Оугилви? – совсем рядом с кроватью прозвучал голос Лайзы.

Веки Виолы чуть дрогнули, но глаза она так и не открыла.

– Миссис Оугилви? – повторила горничная, легонько дотронувшись рукой до лежавшей поверх покрывала руки Виолы. – Хозяйка послала меня за вами.

Веки Виолы снова дрогнули, но не более того.

– Быть может, у вас месячные?

Виола чуть не ахнула. Как смеет эта девчонка высказывать подобные предположения?!

– Если это так, могу принести вам настойки горького корня, и плохое настроение как рукой снимет.

Виола не удостоила горничную ответом. Надо же! Какая бестактность – говорить о таких вещах! Может, это свекровь ее надоумила?

– Хозяйка говорила, что вы, наверное, малость выбиты из колеи из-за месячных. Сказала, что ежели так оно и есть, то надо облить вас водой из вашего тазика для умывания. Я сама этого не делаю, но если от этого вам станет лучше…

Вопреки ее наилучшим намерениям глаза у Виолы раскрылись сами собой.

– Эта женщина велела вам облить меня водой? – не удержалась она от вопроса, подчеркнув пренебрежительным тоном слово «женщина».

– Ага. По правде говоря, она велела мне сначала облить вас, а уж потом передать, что вас зовут, но я не подумала устраивать такие спортивные штуки.

Терпение у Виолы лопнуло. Она села на постели и выпрямилась. Глаза у нее вспыхнули.

– Пожалуйста, передайте вашей хозяйке, что я не в настроении пить чай.

– Смею сказать, что так оно и есть, – ответила Лайза, ничуть не обеспокоенная ледяным тоном Виолы. – Но вам все равно придется, как ни крути. Гости приехали, а хозяйка недовольна, потому как у нее всего четыре лепешки к чаю.

Виола посмотрела в окно. Снег растаял, дороги превратились в реки жидкой грязи.

– Кто же это явился в такую погоду?

– В числе прочих ваша дочь. Некоторые из ее знакомых показались мне так, шушерой, зато один красивый, как Люцифер! – Лайза даже вздрогнула от восторга. – У него на лице шрам, как будто от самого дьявола!

– Вот это да! – Виола соскочила с кровати так резво и неожиданно, что горничная поспешила отступить. – Подай мне голубое утреннее платье! И не теряй времени, глупая девчонка! Мы должны поспешить!

Виола оделась в рекордно короткое время. Она слышала дрожащий голос своей вдовствующей свекрови, когда та спускалась с лестницы, слышала и другие голоса. Что привело сюда Венецию? И кто прибыл вместе с ней?

Виола вошла в гостиную и сразу увидела дочь. Венеция, которая оставалась элегантной при самых чрезвычайных обстоятельствах, на этот раз была как-то печально поникшей и выглядела усталой. Остальные гости тоже чувствовали себя явно не в своей тарелке. Одежда в беспорядке, измятая, обувь в грязи.

– Мама!

Венеция бросилась к Виоле и обняла ее. Она всегда была любящей дочерью, но в том, как крепко она прижалась к Виоле, было что-то похожее на отчаяние.

– Венеция! Что ты тут делаешь? Пожалуйста, не думай, что я тебе не рада, но, Боже милостивый, что случилось?

Через плечо Венеции Виола посмотрела на Грегора; он ответил ей вполне спокойным взглядом, но сердце подсказало Виоле, что приехали они не просто так. Что-то, случилось.

Что-то очень важное.

Искорка надежды вспыхнула в душе у Виолы. Она ласково похлопала Венецию по плечу:

– Ладно, успокойся. Ты должна мне все рассказать.

– Конечно, расскажу. Это долгая история. А пока позволь мне познакомить тебя с моими спутниками. Это – мисс Платт.

Тощая женщина с жидкими волосами мышиного цвета нервно кивнула Виоле.

– А это мисс Хиггинботем и сэр Генри Лаунден.

Исключительно хорошенькая девушка, вся перепачканная в грязи, покраснела и тоже кивнула в знак приветствия. Весьма достойный на вид джентльмен, который встал, когда Виола вошла в комнату, отвесил почтительный поклон.

– А Рейвенскрофта ты уже знаешь.

Юнец тоже поклонился, даже не отойдя от окна, у которого стоял в сторонке от всех остальных.

Виола посмотрела на него с некоторым любопытством. Лорд Рейвенскрофт был явно чем-то огорчен и подавлен, его обычно очень тщательно причесанные в художественном беспорядке волосы сейчас были взлохмачены. Как видно, он спал в одежде: узел галстука сбит набок, сюртук измят, одна штанина в грязи.

Худая, костлявая женщина откашлялась и заговорила с театральными модуляциями в голосе:

– Это необычайно интересный дом. Его внешний вид пугает странными очертаниями, а внутри он чрезвычайно мрачный. Ничего не могу поделать со своим разыгравшимся воображением, мне кажется, будто мы попали в некий готический роман. А вдруг один из нас, проснувшись утром, решит, что он уже умер!

Вдовствующей хозяйке дома все это определенно не понравилось. Одетая, как всегда в черное и лиловое, в огромном парике неестественного красно-рыжего цвета, заколотого множеством шпилек со сверкающими драгоценными камнями, она громко хмыкнула и произнесла:

– Мисс Флат…

– Простите, мисс Платт.

Вдова сдвинула тонкие брови.

– Мисс Флат, – повторила она, – мне не нравится скрытый смысл ваших слов. Если вы находите мой дом неприятным, можете покинуть его. Дверь вон там. – Старая дама указала на противоположную стену.

Все присутствующие посмотрели в ту сторону. Но там вовсе не было двери, а только очень большое окно, из которого открывался вид на огромный парк.

Виола подавила усталую улыбку. В глубине души она считала, что мисс Платт права в своем суждении о доме. Сама она ничуть не удивилась бы, обнаружив однажды мертвое тело в одной из мало посещаемых комнат.

– Миледи, – обратилась к хозяйке дома мисс Платт, беспокойно глядя на то самое окно. – Там нет двери, там…

Высокородная вдова не дослушала ее и обратилась к внучке:

– Венеция, я тебя приглашала?

– Нет. Однако вы много раз говорили мне, что я слишком редко навещаю вас.

– Я не имела в виду, чтобы ты приезжала ко мне вот так, не приглашенная да еще с целой шайкой негодяев.

– Бабушка! – Глаза Венеции вспыхнули. – Прошу вас, не грубите.

– Откровенность вовсе не грубость, – возразила та, покосившись на Грегора. – А вы? Сдается, вы кто-то из Маклейнов, судя по вашей наружности.

Он ответил с поклоном:

– Грегор Маклейн, к вашим услугам.

– Хм. Значит, вы тот самый шалопай, который флиртует с моей Венецией, но никак не соберется с духом, чтобы жениться на ней, как подобает порядочному человеку?

Венеция прижала ладони к глазам.

К вящему изумлению Виолы, Грегор улыбнулся. Он направился к почтенной вдове, взял одну из ее искривленных старческим ревматизмом рук и поцеловал самым галантным образом.

– Я и есть тот самый Маклейн, негодяй и повеса. Но не потому, что я не желаю жениться на вашей внучке. Я просил ее выйти за меня замуж, но она отказала мне.

Виола ахнула.

– Что?! – не удержался от восклицания Рейвенскрофт.

Мисс Платт прижала руки к сердцу.

– Мисс Уэст, вы не сказали мне об этом ни слова!

Мисс Хиггинботем и ее возлюбленный выглядели до крайности смущенными.

Виола гадала, кто такая мисс Уэст, а Венеция опустила голову, все еще прикрывая глаза руками.

Вдова топнула ногой.

– Почему она отвергла вас?

– Возможно, потому, что я высказал свое предложение слишком… обыденно. Надеюсь упросить ее дать мне еще один шанс, потому что чувствую, насколько мы подходим друг другу.

У Виолы бурно забилось сердце. Она никогда раньше не замечала, чтобы Маклейн с такой страстью смотрел на ее дочь. Что-то явно переменилось. Но почему Венеция не отвечает?

Вдова уставилась на Грегора:

– Я просто поражена, что вы позволили девчонке отказать вам!

– Бабушка! – Венеция опустила руки. – Пожалуйста, перестаньте. И не оскорбляйте Грегора.

– Ха! – Вдова передернула сутулыми плечами. – Некое семейство, отягощенное проклятием вызывать бурю, названо в моей записной книжке семейством негодяев.

Грегор усмехнулся:

– В моей записной книжке некая женщина, которая довела моего прадеда до безумия, названа скандальной сорвиголовой.

– Ха! – снова воскликнула вдова, на этот раз очень весело, и ее сморщенные щеки порозовели. – Он рассказал вам об этом до того, как отдал концы?

– Вы легенда нашей семьи. Ваш портрет все еще висит в большом холле напротив его портрета, и это приводило в ярость мою покойную прабабушку. Говорят, она по ночам до сих пор бродит по дому, скрежеща зубами, и причитает, хоть умерла уже пятьдесят лет назад.

– В этом вся Паулина. Плакала и причитала по любому поводу. Она напоминает мне другую особу, ныне здравствующую, – сказала вдова, устремив взгляд прямо на Виолу.

Виола открыла было рот, чтобы выразить протест, однако свекровь продолжила:

– Я могу потерять самообладание, это случается, но никогда не трачу время на то, чтобы лить слезы. Если что-то идет не так, как надо, необходимо с этим бороться. Нынешнее сентиментальное поколение не умеет справляться со своими проблемами. Они только пляшут вокруг них и ломают руки в отчаянии. – Она с минуту пристально смотрела на Грегора, смерила взглядом его длинные, нота. – Вы можете сесть рядом со мной.

Грегор с поклоном ответил:

– Я поступлю именно так, когда все присутствующие здесь леди займут свои места.

Венеция уже справилась со своим волнением.

– Бабушка, – обратилась она к старшей миссис Оугилви, – все мы проделали довольно долгую и утомительную поездку. Хорошо бы всем нам сейчас принять ванну, а потом немного отдохнуть.

Вдова пожала плечами:

– Как вам угодно. Сама я не ложусь подремать в неурочное время. Никогда этого не делала и не буду делать. – Она строго взглянула на Виолу: – Займитесь этим. Не представляю, где разместить остальных, но Маклейна устройте в розовой комнате, где однажды останавливался Красавчик принц Чарли. А Венеция пусть займет голубую комнату.

Виола встретилась с ней глазами, и на губах у нее появилась еле заметная улыбка. Розовая и голубая комнаты были соседними. В эту минуту Виола готова была обнять свою колючую свекровь.

– Разумеется, – сказала она. – Я так и сделаю, и…

– Нет, благодарю, но я предпочитаю свою обычную спальню в восточном крыле, – решительным тоном заявила Венеция. – Если можно…

– Венеция, бабушка любезно предложила тебе другую комнату, – нахмурившись, возразила Виола. – Голубая комната гораздо удобнее и красивее той, о которой говоришь ты.

– Еще раз спасибо, мама, но я настаиваю на своем желании.

– Все такая же упрямая! – сердито бросила бабушка.

– Но ведь я тоже из рода Оугилви, – парировала удар Венеция.

Губы старой женщины сложились в улыбку.

– Да, слава Богу, это так! Ладно, на этот раз сделаем уступку твоей дерзости, но не воображай, будто я буду такой же уступчивой в дальнейшем. Виола, отведи этих хулиганов по комнатам. Я не отдыхаю днем, но люблю покой.

Виола подчинилась, однако была недовольна капитуляцией свекрови. Эта старая летучая мышь без зазрения совести командовала ею, своей невесткой, почему бы ей не вести себя точно так же по отношению к Венеции, тем более в столь важном случае, когда дело, вполне возможно, касается будущего внука Виолы?

Виола собрала возле себя всех, кто совершил положенный по всей форме (но не оцененный по достоинству) обряд прощания со вдовой, и повела их по слабо освещенным, похожим на лабиринт коридорам Дома Вдовы.

Виола была уверена, что все неожиданные гости мечтают о горячей ванне и о мягкой постели. Увы, ни того ни другого им не получить. Слуги в доме такие старые, а комнаты для гостей настолько далеко расположены от главной, парадной, части дома, что вода для ванн окажется чуть теплой к тому времени, как ее доставят на место; что касается кроватей, то матрасы на них являли собой собрания твердых комков, поскольку перетряхивали их крайне редко.

Виола удерживала Грегора и Венецию возле себя до последней возможности, обуреваемая любопытством по поводу предложения, сделанного Грегором. Сначала они дошли до спальни, которая именовалась солнечной и в которой Венеция обычно жила, когда гостила у бабушки. Спальня эта была расположена довольно далеко от предназначенной для Грегора комнаты в западном крыле дома.

Венеция на прощание обняла мать и сказала:

– Спасибо, мама.

– Я провожу Грегора до его комнаты и вернусь к тебе. Вот тогда мы всласть поболтаем.

– Не сейчас, мама. Я слишком устала. Хочу поспать до обеда.

– Может, принести тебе чаю? Или лавандовой воды для…

– Нет, спасибо. Я просто хочу спать.

Венеция присела перед Грегором в небрежном реверансе, а Грегор отвесил ей глубокий поклон и подмигнул.

Щеки у Венеции порозовели, и она скрылась в спальне с молниеносной быстротой, а Виола молча повернулась и пошла по коридору.

Грегор с минуту смотрел на плотно закрытую дверь, потом догнал Виолу и обратился к ней со словами:

– Миссис Оугилви, я намерен жениться на вашей дочери.

– Это было бы прекрасно, – ответила она, хоть и не могла прогнать от себя мысль о грустной улыбке Венеции; она похлопала Грегора по руке и добавила: – Желаю вам удачи.

Он стиснул зубы. Виоле подумалось, что Грегор, может, не менее настойчив и упрям, чем Венеция, и это вселило в нее надежду.

– Идемте, вы, наверное, очень устали. Позвольте мне проводить вас в Розовую комнату. Она совершенно изолирована, поскольку находится в самой официальной части дома. Вдова мало кого удостаивает чести занять ее. Так что примите это как знак особого расположения.

Грегор предложил Виоле руку и улыбнулся так, что сердце у нее затрепетало.

– Ведите меня, мадам. Уверяю вас, я готов к худшему.

Венеция велела приготовить ванну, вымылась и расчесала волосы, просушив их у камина. Потом надела ночную рубашку, платье повесила на спинку стула и послала с горничной записку бабушке, в которой сообщила, что у нее разболелась голова и она не выйдет к обеду. Эта дерзость вызвала достаточно резко сформулированный упрек в неуважении, а также визит матери, которая принесла ей лауданум, чашку настоя на травах, салфетку, пропитанную так называемым египетским молоком, чтобы положить на лоб, и нагретый кирпич в качестве грелки для постели.

Скоро стало ясно, ради чего явилась к ней мама: каждый ее вопрос имел отношение к матримониальному предложению Грегора. Венеция отказалась обсуждать эту тему и перевела разговор в иное русло, заговорив о своих приключениях, о том, как Рейвенскрофт обманом выманил ее из Лондона, и о том, как оказались в гостинице все остальные. Она почти полностью исключила из своего рассказа упоминания о Грегоре.

Когда позвонил гонг к обеду, матушка забрала с собой пустую чайную чашку, поцеловала дочь в лоб, помогла ей улечься поудобнее в постель, подоткнула одеяло, пристроила в ногах нагретый кирпич и удалилась.

Удивленная необычным для ее матери тактом, Венеция свернулась под одеялом в надежде быстро уснуть.

Но сон не шел к ней. Проворочавшись в постели добрых полчаса, Венеция встала и устроилась у камина.

Было так соблазнительно думать о том, что замужество не только спасет ее репутацию, но и принесет им с Грегором желанную близость. Быть может, между ними возникнет любовь.

А что, если нет? Что, если в один далеко не прекрасный день Грегор оглянется на прожитое в браке время и решит, что надежды его не оправдались? Что, если такое произойдет с ней самой?

Дверь распахнулась.

Венеция резко обернулась, почти ожидая увидеть знакомые зеленые глаза, но увидела бабушку, одетую в вечернее платье цвета лаванды, отделанное черными лентами. На голове у нее был огромный рыжий парик, который делал ее до смешного маленькой. Драгоценные камни мерцали на шпильках, брошах, ожерельях и браслетах.

Старая женщина, прихрамывая, вошла в комнату. За ней следовал дворецкий. Она указала тростью на маленький столик у камина:

– Поставьте поднос сюда, Раффли.

– Слушаюсь, мадам. – Дворецкий сделал то, что ему было велено. – Еще что-нибудь, мадам?

– Нет. Это все.

Она махнула рукой, разрешая ему уйти.

Венеция взглянула на поднос. На нем стояли чайник с чаем, две чашки, маленькое блюдо с пирожными и лежали две накрахмаленные салфетки.

– Бабушка, это просто чудесно с вашей стороны, но я не голодна.

– Это не для тебя, а для меня. – Бабушка, прихрамывая, подошла к подносу и взяла пирожное. Откусила кусочек и сказала: – Не могла есть за обедом. Эта ваша мисс Флат не перестает болтать, как пьяный матрос.

Венеция не удержалась от улыбки.

– Понимаю. – Она подошла к столику с подносом и уселась наискосок от него. – Садитесь, прошу вас. Я разолью чай.

– Не могу сесть, бедро разболелось. Но я выпью чаю. Побольше сливок, пожалуйста. – Она приняла протянутую ей чашку. Светлые глаза остановились на лице Венеции. – Ну, мисс Уэст? Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Я вижу, вы все поняли, – ответила Венеция со вздохом.

– Почти все. Услышав то, что рассказала мне твоя мать, хотя понять ее нервические всхлипы не так легко, а также то, о чем толковали за обедом твои убогие спутники, я, кажется, разобралась, что к чему.

– В самом деле?

Венеция сомневалась в том, что бабушка все поняла. Брови почтенной вдовы взлетели над ее проницательными глазами.

– Этот глупец Рейвенскрофт перешел все допустимые пределы, и Маклейн готов пожертвовать собой. Ты не желаешь получить его на таких условиях и потому отказала ему.

Венеция кивнула – в горле у нее застрял комок. Совладав с собой, она произнесла:

– Я не могу позволить ему поступить подобным образом.

– Почему нет? Он мужчина и обязан брать на себя ответственность.

– За чужие ошибки? Нет. Все было бы по-другому, если бы…

– Если бы что?

Если бы он любил ее. Но он не любит. Венеция судорожно сглотнула. И сделала глоток чаю. Бабушка не сводила с нее глаз.

– Ты становишься глупенькой, дорогая моя. Но если бы твоя мать была нормальной женщиной, ты покончила бы со своей девической меланхолией и находилась бы на пути к алтарю.

– Я не хочу идти к алтарю с лордом Маклейном.

– Уверена, что хочешь. Он дьявольски красив, прямо-таки выдающийся образец мужчины. В молодости я сама сходила с ума по таким. В желании нет ничего постыдного, Венеция.

Венеция со стуком поставила чашку на блюдце.

– Бабушка, все женщины в Лондоне готовы броситься Грегору на шею. Я не хочу быть одной из них.

– Забудь о его шее, это не самая интересная часть его тела. – Бабушка усмехнулась, заметив, что Венеция покраснела. – И не разыгрывай передо мной наивную юную леди. Я заметила, как ты смотрела на него, а он на тебя. Это добрый, чистый огонь, тот самый, который в конечном счете разжигает семейный очаг, благодаря этому огню в семье рождаются здоровые, сильные сыновья.

Бабушка проковыляла к окну, держа в одной руке чайную чашку, а в другой свою трость.

– Вы бы лучше сели у камина, – произнесла. Венеция, следуя за старой женщиной. – Не пролейте чай.

– Благодарю за внимание, но я вполне могу удержать в руке чашку с чаем, – отрезала вдова. – Здесь жарко. Открой окно.

– Но…

– Мне что-то нехорошо. Открой окно, пока я не свалилась на пол мертвой.

Венеция вздохнула и открыла окно. В комнату ворвался свежий холодный бриз, стукнув распахнутой ставней.

– Так гораздо лучше, – сказала бабушка, в то время как Венеция задрожала от холода. Старшая миссис Оугилви, прихрамывая, подошла к кровати.

– Скажи, что имел в виду Маклейн, когда сообщил, что неудачно сделал тебе предложение?

Венеция потерла застывшие руки.

– Это не имеет значения. Я не собираюсь выходить замуж при таких обстоятельствах. Если бы… Если бы он и вправду хотел жениться на мне, тогда… Нет, повторяю, это не имеет значения, потому что так подобные вещи не делаются.

Бабушка повертела в руке кисть от покрывала на постели; чайная чашка при этом приняла опасно наклонное положение.

– Мне не нравится этот цвет. Я хотела, чтобы по углам покрывала были пришиты кисти зеленого цвета, но эта упрямая швея отговорила меня. Сказала, что зеленое не подходит к желтому.

Почему вдруг бабушка завела разговор о кистях на покрывале?

– Бабушка, почему вы…

– Ох! – Чай вылился на постель, темно-коричневые подтеки и пятна появились на подушках и покрывале. – Вот проклятие! Я испортила тебе ложе.

В голосе у бабушки прозвучат, как показалось Венеции, некий намек на удовлетворение. Венеция вздохнула и вдруг поняла, что ей очень хочется остаться одной. Она была в полном изнеможении.

– Не беспокойтесь, я попрошу одну из горничных просушить постель, а спать буду на другой половине кровати.

Кровать была огромная, на ней свободно, не мешая друг другу, легко уместились бы четверо. Бабушка дернула шнурок звонка.

– Моя внучка не будет спать на мокрой постели. Ты замерзнешь до смерти, особенно при открытом окне.

– Право же, бабушка, это пустяки. Я могу… Послышался деликатный стук в дверь, и появился Раффли.

– А вот и вы. – Бабушка подошла к двери. – Я пролила чай на постель. Моей внучке нужна другая комната.

Протест Венеции не был услышан.

– Надень халат, дитя мое. Ты не можешь идти по коридорам в таком виде. – Бабушка задержалась у двери. – Раффли знает, где тебя устроить. Я сделала бы это сама, но слишком устала.

– Бабушка…

– Добрей ночи, дорогая. Увидимся во время завтрака.

Венеция снова вздохнула. Возражать бабушке невозможно, незачем и стараться. Появилась горничная, быстро уложила чемодан Венеции заново и отнесла в коридор, где уже дожидался дворецкий. Венеция сунула руки в рукава халата и последовала за дворецким по коридору. Они миновали двери нескольких спален, миновали и Розовую комнату, в которую бабушка велела поместить Грегора.

Венеция не могла не подумать, чем он сейчас занимается. Улегся ли в постель? На мгновение она представила себе, как Грегор ныряет под простыню, разумеется, нагишом. При этой мысли Венецию проняла дрожь.

Раффли остановился перед двойной дверью немного дальше по коридору и отворил ее. Комната оказалась вдвое больше обычной для Венеции спальни в этом доме, уютная и теплая – дрова весело потрескивали в двух каминах. Кровать была накрыта парчовым покрывалом с узором из голубых цветочков, голубые и золотистые подушки так и манили прилечь на них. По обеим сторонам постели горели свечи, бросая блики света на жестко накрахмаленные простыни.

Кресла и канапе стояли возле одного из каминов, пол был устлан толстыми коврами. Широкие двойные двери вели на балкон, с которого открывался вид на парк за домом. Шторы из плотного синего шелка ниспадали до пола, по которому были разбросаны подушки.

Раффли раскладывал по местам вещи Венеции, а слуга вскоре появился с чайным подносом, на котором находились тарелки с клубникой и малиной, кувшинчик со сливками, лепешки с корицей и графинчик шерри. Венеция предположила, что бабушка таким образом приносит извинения за пролитый на постель чай. Раффли наконец окинул комнату испытующим оком, удовлетворенно кивнул, пожелал Венеции спокойной ночи и удалился, закрыв за собой дверь.

Венеция сняла халат, бросила на спинку кресла; взяла с подноса графинчик, налила себе рюмку шерри. Это как раз то, что поможет ей уснуть. Она выпила одну рюмку, потом еще одну. Уселась у камина и протянула ноги к огню, наслаждаясь теплом. Завтра она подумает, чем можно помочь ее спутникам. Сэр Генри – вполне подходящая пара для романтически настроенной мисс Хиггинботем. Он человек надежный и уверенный в себе, Венеции он пришелся по душе своей воспитанностью.

Мисс Платт – особый случай. Эту особу надо поскорее куда-нибудь пристроить. Может, бабушка поможет решить эту проблему.

Что касается Рейвенскрофта, ему следует вернуться в Лондон и принести извинения лорду Алстеру. Мама может оказаться в этом полезной, она в добрых отношениях с бабушкой Алстера. Старая леди держит в руках завязки от кошелька своего внука и, вполне возможно, уговорит его принять запоздалые извинения Рейвенскрофта.

Венеция слегка нахмурилась и сделала еще глоток шерри. План хорош, но ей самой от него никакой пользы. Ее спутники уже знают, что она не приходится сестрой Рейвенскрофту, что они оказались вместе при весьма сомнительных обстоятельствах и что Грегор – вовсе не ее опекун.

Как ей теперь быть? Венеция любила жизнь в Лондоне и не хотела превращаться в затворницу, но именно это ей угрожало. Она могла бы жить без всяких ограничений, если бы вышла замуж за Рейвенскрофта, но этого она ни за что не сделает.

Венеция снова поднесла рюмку к губам, но, к ее немалому удивлению, рюмка оказалась пуста.

Наполнив ее, Венеция вытянулась в кресле и почувствовала, что ноги наконец согрелись.

Венеция вспомнила, как смотрел на нее Грегор в этот вечер. Если бы только она могла поверить, что это нечто большее, нежели ответственность. Нечто… очень важное.

Догруженная в размышления, Венеция не услышала, как повернулась ручка балконной двери. Не заметила тень человека, который двигался по толстому ковру по направлению к ней. Не почувствовала, что кто-то стоит совсем рядом с ней и смотрит на нее. Только слабый запах знакомого одеколона обострил ее восприятие настолько, что кончики сосков приподняли тонкую ткань ночной рубашки.

Венеция закрыла глаза и прошептала:

– Грегор.