Навозный жук летает в сумерках - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Мария Грипе (Письма) #11

Письма

Дети вставили ключ в замок голубой двери. Разговаривать никому не хотелось, даже Юнасу. Всем было как-то тревожно, но никто не понимал отчего.

Они вошли в комнату, залитую зеленоватым сумеречным светом.

Какая одинокая комната, вдруг подумала Анника. Комната одинокого человека, тихая комната одиночества. Ей показалось, что если бы она по-настоящему в кого-то влюбилась, то хотела бы сидеть здесь одна, у окна, вдыхать аромат лип, смотреть на улицу и думать об этом человеке. Но это была мимолетная мысль, и Анника тут же прогнала ее прочь. Она ни в кого не была влюблена.

– О чем ты думаешь, Анника? – спросил Давид.

– Да так, ни о чем…

– Нет, ты о чем-то задумалась, я видел.

В ту же минуту зазвонил телефон.

– Ну вот, опять, – разозлилась Анника.

– Я отвечу, – сказал Давид и поспешил вниз.

Подняв трубку, он услышал знакомый скрипучий голос:

– Здравствуй, Давид! Это я… Юлия Анделиус.

– Здравствуйте.

– Скажи, пожалуйста… ты торопишься?

– Нет-нет.

– Тогда мы можем немного поговорить?

– Конечно.

– Ты, наверное, удивляешься, почему я так часто звоню, но я давно не была в Селандерском поместье и, вспоминая о нем, пытаюсь представить, как оно выглядит сейчас… Многое ли изменилось… Как там цветы?

– Хорошо. Мы только что их полили.

– Замечательно! А Селандриан?

– Все в порядке, он поправился. Не волнуйтесь.

– Вот и славно. Я очень рада это слышать…

В трубке замолчали, Давид не знал, что еще сказать. Может, Юлия хочет закончить разговор? Он ждал.

Но его собеседница снова заговорила:

– Скажи мне, Давид…

– Да?

– Ты играешь в шахматы?

– Ну да, играю.

– Как хорошо! А ты не хочешь сыграть со мной партию?

– Конечно, с удовольствием, но…

– Посмотри налево, у кресла стоит небольшой столик. Видишь?

– Рядом с креслом?

– Да-да… оно еще обтянуто зеленой кожей.

– Точно.

– Если уберешь лампу и поднимешь крышку стола, внутри найдешь старые шахматы…

– Секундочку!

Давид сделал так, как сказала Юлия Анделиус. Ему даже не пришлось отходить от телефона – столик стоял совсем рядом. И под крышкой он действительно нашел шахматы. На доске уже были расставлены большие резные фигуры, похожие на скульптуры.

– Нашел?

– Да.

– Хорошо. Это очень красивые шахматы… на редкость красивые, правда?

– Да.

– Тогда начнем?

– С удовольствием!

– Я бы хотела играть белыми, если ты, конечно, не против.

– Нет, пожалуйста.

– Я начинаю… так, посмотрим…конь gl на f3.

– Так… gl на f3… Интересное начало!

В трубке раздался смешок:

– Ты считаешь? Что ж, теперь твой ход. Или хочешь подумать?

– Я хотел бы немного подумать.

– Это разумно. Я позвоню позже. До скорого, Давид!

– До свидания.

Юлия повесила трубку. Разговор казался каким-то нереальным, но при этом очень важным. Давид медленно опустил трубку.

По лестнице спускались Юнас и Анника.

– Где ты застрял? – Юнас нервно жевал «салмиак» и от нетерпения не находил себе места.

– Это Юлия звонила, – ответил Давид.

– Что она хотела на этот раз?

– Она предложила мне сыграть в шахматы.

– Что?

Давид повторил: да, Юлия предложила ему сыграть в шахматы.

– В шахматы? С тобой? По телефону?

– А что тут такого? Думаешь, я не умею играть в шахматы?

– Да нет, просто странно, – Юнас пожал плечами. – Ладно, а теперь мы идем наверх открывать шкатулку! – сказал он и побежал наверх.

Вдруг на первом этаже забили часы, старые напольные часы. Они бесперебойно ходили с тех пор, как их растряс поезд, но бить еще не били. Во всяком случае, при детях этого не случалось. Часы пробили восемь раз. Восемь легких, почти боязливых ударов.

– Странно, – сказал Давид. – Что это может значить?

– Пошли! – нетерпеливо закричал Юнас с чердака.

– Как красиво бьют, – сказала Анника. – Как живые…

Анника начала тут понемногу осваиваться. Страх перед неизвестным прошел. Теперь ей уже казалось, что шкатулку наверняка можно открыть. Должен же быть во всем этом какой-то смысл.

Войдя в летнюю комнату, дети сразу подняли половицу и вытащили шкатулку. Они поставили ее на стол у окна. Под липами сгущались сумерки.

Их взгляды были устремлены на ключ в замке. Давид повернул ключ, замок легко поддался.

Дети переглянулись, их глаза блестели. Кто откроет шкатулку?

– Я открою! – сказала Анника и положила руку на крышку.

– И не страшно тебе? – зловеще произнес Юнас. – Кто знает, что таится в этой…

Но Анника уже подняла крышку.

– Ну-у… всего лишь пачка писем! – разочарованно произнес Юнас. Он явно ожидал увидеть сокровища: золото, серебро, драгоценные камни…

– «Всего лишь»! – передразнил его Давид.

– Смотрите! Зеркало! – Анника встретилась взглядом с Давидом в тусклом зеркале на внутренней стороне крышки.

Юнас снова оживился. Ему вдруг пришло в голову, что в письмах могут содержаться тайные карты, документы и указания, как найти тайник с сокровищами.

На самом верху стопки лежал небольшой свиток. Дети развернули его и увидели, что он весь исписан старинным, изящным, но неразборчивым почерком. Однако Анника сказала, что попробует прочесть.

– Читай вслух! – сказал Давид. И Анника начала:

Сегодня 30 июня 1763 года.

Часы внизу только что пробили восемь…

Анника замолчала и посмотрела на Давида.

Сегодня тоже было тридцатое июня, и они только что слышали, как часы внизу пробили восемь…

Юнас вытаращил глаза. Вот это да! Он включил магнитофон. Письмо надо было зачитать для репортажа.

Листок в руке Анники дрожал. Собравшись с духом, она продолжила:

Я сижу у окна. Цветут липы, и мне так хочется открыть окно и вдохнуть их аромат, но сейчас у меня нет сил. Я знаю, что жить мне осталось недолго. Но я спокойна.

На столе передо мной шкатулка, которую смастерил Андреас на мой четырнадцатый день рождения. Когда в зеркале на крышке я встречаю свой собственный взгляд и вижу свое отражение, я думаю об Андреасе и мечтаю, чтобы зеркало запечатлело мое лицо и чтобы в один прекрасный день мои глаза встретили взгляд того, кто найдет и откроет эту шкатулку. Как бы я хотела увидеть глаза этого человека, узнать его сердце и характер, ибо то, что я оставляю в этом тайнике, бесконечно мне дорого.

В шкатулке лежат письма, в которых Андреас изложил свои мысли, и это очень важные мысли. Но их время еще не пришло. Посему я надеюсь, что нашедший письма будет жить в иную эпоху, которая сможет по достоинству оценить его идеи.

Но если случится вдруг так, что письма увидят свет в эпоху столь же неразумную и нещадную, как моя, то пусть нашедший, не раздумывая, положит их обратно в шкатулку и спрячет куда-нибудь подальше.

Перу Андреаса принадлежат не все письма – некоторые написаны его сестрой, моей дражайшей подругой, Магдаленой Ульстадиус. Не зная, как лучше сохранить ее письма, я решила положить их в шкатулку вместе с письмами Андреаса.

Наконец, хочу привести здесь слова, которые часто повторял Андреас: «Все живое взаимосвязано». Он просил меня как следует их обдумать и никогда не забывать. Он знал, что и мертвые тоже живут.

Дни мои сочтены. Но наш с Андреасом цветок будет жить, хотя скоро меня, как и Андреаса, не будет в живых.

Вот последние слова, которые выведет моя рука и которые произнесут мои губы: я всегда, всегда любила Андреаса.

Анника закончила читать, и в маленькой комнате стало тихо. Последние слова дались ей нелегко, она была растрогана, в ее глазах блестели слезы.

– Возьми «салмиак», Анника, – сочувственно сказал Юнас, и, как ни странно, Анника взяла одну пастилку и положила в рот.

– Анника, а письмо не подписано? – спросил Давид. – Там не указано, кто его написал?

– Указано… – Анника кивнула и вытерла слезы. – Тут написано, что ее зовут Эмилия, – едва слышно прошептала она.

Даже Юнас был потрясен.

– Не может быть! Ну и жуть! Это же имя, которое Давид услышал на пленке! Похоже, мы впутались в какую-то историю!

Анника слегка улыбнулась и снова вытерла глаза.

– Я словно предчувствовала это и немного боялась. Но теперь уже слишком поздно, назад пути нет. Остается только двигаться дальше.

– Да, назад пути нет, – медленно повторил Давид.

– Может, посмотрим остальные письма? – предложил Юнас.

Они переставили шкатулку на пол, сели вокруг нее и зажгли свечку, чтобы всем было видно.

Давид взглянул на остальных и неуверенно улыбнулся.

– Выходит, мы втроем должны решить, пришло ли время для идей Андреаса.

– Но это невозможно, – серьезно сказала Анника.

– Еще как возможно, давайте скорее начнем! – ответил Юнас и, быстро склонившись над шкатулкой, вынул второе письмо и протянул Аннике.

Анника взяла письмо, но читать начала не сразу. Она оглядела комнату. Юнас и Давид следили за ее взглядом, который остановился сначала на столе, а потом на кровати. Все трое думали об одном и том же: однажды вечером, больше двухсот лет назад, Эмилия сидела за столом у окна и писала свое последнее письмо, а потом легла в постель и приготовилась умереть. Возможно, это случилось спустя всего несколько часов… в точно такой же вечер, обычный июньский вечер, как сегодня. Наверное, ей было очень одиноко. Она писала свое письмо в будущее – кому-то, кого не знала. Она не знала, когда оно попадет в чьи-то руки.

Но сегодня вечером письмо нашло своего адресата. Выходит, Эмилия написала свое последнее письмо им – Давиду, Юнасу и Аннике. Именно им она доверила мысли Андреаса.

Анника развернула письмо, которое протянул ей Юнас, и начала читать:

Лиаред, 16 июня 1763 года

Моя верная, моя дорогая подруга, моя Эмилия.

Тороплюсь поскорее написать это, ибо крайне обеспокоена твоим последним письмом. Дорогая моя Эмилия, не следует считать болезнь смертельной. Твое здоровье ослаблено, что неудивительно после всего, что тебе пришлось испытать и пережить. Но ты, всегда доставлявшая нам, твоим друзьям, столько радости, не должна позволить недугу победить себя! Знай, что мы с Ульстадиусом, моим дорогим супругом, каждый день молимся за тебя. И твердо убеждены, что с Божьей помощью ты скоро поправишься.

Милая моя Эмилия, я уверена, что Малькольм Браксе, твой добрый супруг, позаботится о цветах, если, упаси Господи, здоровье к тебе не вернется.

Я верю, что ваш с Андреасом цветок переживет нас всех!

В своем письме ты спрашиваешь о древней надгробной статуе, которую Андреас, к несчастью для себя и окружающих, привез из путешествия в землю Египетскую, но умоляю тебя не принимать никаких поспешных и необдуманных решений. Пусть статуя пока покоится в сундуке в твоей мансарде.

Ульстадиус считает, что злое проклятие, которое якобы лежит на этом деревянном идоле, не может иметь силу спустя три тысячи лет. А если, не дай Бог, неизвестное божество и в самом деле отмстило нашему Андреасу и навлекло на него погибель, то доставать эту статую тем более не следует. Пускай она навсегда остается там, где лежит, дабы она никому больше не навредила.

Но и уничтожать статую, по нашему мнению, не следует.

Лучше всего просто предать ее забвению.

Моя любимая, моя дражайшая Эмилия, послушайся, наконец, ту, что по-настоящему любит тебя и беспокоится о тебе. Более всего в твоем письме меня пугает то, что ты просишь похоронить тебя рядом с Андреасом в неосвященной земле.

Дорогая Эмилия, если Бог призовет тебя, ты будешь покоиться в Селандерском склепе, в святой земле. Там ты обретешь покой.

Ты же в своем письме пишешь, что уже и теперь спокойна, после того, как тебе пообещали похоронить тебя рядом с Андреасом. Кто дал тебе такое обещание, ты не говоришь. Однако разум мой подсказывает мне, что это кто-то, кому ты полностью доверяешь, и человек этот очень тебя любит. А раз ты сама говоришь, что супруг твой ничего не знает об этом желании, то единственный, кто приходит мне на ум, – это мой дорогой отец, Петрус Виик.

Зная о твоем горе и отчаянии, я, конечно, понимаю, что движет тобою, моя Эмилия. Но все же умоляю тебя отказаться от этой затеи и поскорее освободить несчастного от данного им обещания!

При всем том я ни на секунду не сомневаюсь, что скоро вновь увижу тебя пышущей здоровьем и навсегда оставившей эти страшные мысли.

Да пребудет с тобой Господь, моя Эмилия, шлю тебе горячий привет!

Твоя верная подруга

Магдалена Ульстадиус

Когда Анника закончила читать письмо, в комнате на некоторое время воцарилось молчание. Потом на нее обрушился град вопросов, особенно от Юнаса, которому устаревший язык письма казался непривычным. Аннике пришлось заново перечитать ему отдельные места. Особенно Юнаса заинтересовал отрывок, где говорилось о трехтысячелетней египетской надгробной статуе. Когда Анника во второй раз прочитала его, Юнаса осенило. Он вскочил на ноги.

– Сундук на чердаке! Может, это и есть тот самый сундук?

Он указал на сундук у стены напротив кровати.

Да, конечно, это вполне мог быть тот самый сундук – Анника и Давид были с ним согласны. Глаза у Юнаса засветились.

– Так здесь, вероятно, лежит египетская статуя! Статуя, которой три тысячи лет!

Он бросился к сундуку и попытался поднять крышку, но она была слишком тяжелая. Давид помог ему. Не потому, что думал найти там статую, – просто он знал, что Юнас не успокоится, пока не выяснит, что там. Однако никакой статуи в сундуке не было, только старые, белесые от стирки половики.

– Лучше бы о ней навсегда забыли, – спокойно сказала Анника. Юнас недоуменно посмотрел на нее.

– Забыли? Ты что, думаешь, можно забыть о статуе, которой три тысячи лет? Нет, мы непременно должны ее найти! Может, мы назначены судьбой! А ты как думаешь, Давид?

Но Давид ничего не ответил, вид у него был рассеянный. Статуя его не особенно интересовала. В письме было кое-что другое…

Цветок, например, цветок Эмилии и Андреаса, которому суждено было выжить! Не тот ли это самый цветок, что стоит внизу? Цветок, который Давид видел во сне? Селандриан, о котором постоянно спрашивала Юлия?

Внезапно Анника вскрикнула от удивления. На дне шкатулки она нашла брошь – массивное серебряное украшение в виде цветка. На обратной стороне было выгравировано:

Эмилии от Андреаса 29/8 1759.

Анника протянула брошь Юнасу, который включил магнитофон, чтобы описать находку. Он был крайне возбужден и что-то бормотал о египетских статуях и страшных заклятиях.

Но ведь в письме говорилось не только об этом!

Эмилия хотела покоиться в неосвященной земле рядом с Андреасом…

Но почему Андреас лежал в неосвященной земле?

Ведь, кажется, так хоронили только преступников?

Может, Андреас, как тогда говорили, наложил на себя руки?

В таком случае почему?

Эмилия его любила… Может, он ее не любил?

А может, он сделал это, потому что никто не понимал его идей?

Можно ли понять их сегодня?