Навозный жук летает в сумерках

Проклятие

Давид не спешил домой. Ему хотелось побыть одному. Расставшись с Юнасом и Анникой, он пошел через лес.

Когда он не успевал разобраться в происходящем, все шло наперекосяк. Ему не нужно было думать ни о чем конкретном, просто привести в порядок собственные мысли. Он не понимал, как некоторые люди без этого обходятся. Многие считали, что Давид выпендривается или же слегка не в себе, но Юнас и Анника понимали, что он просто хочет побыть один.

Давид рассмеялся. Ну и Юнас! Ну и воображение! Придет же такое в голову! Какой-то мужичок в лодке, наверняка ничем не примечательный, вдруг превратился в самого подозрительного типа на свете, в загадочного «человека с кашлем». Зато Юнас нашел применение своему магнитофону, а это главное.

Какой чудесный вечер! Теплый, тихий и лунный. Давид вспомнил свой сон. Он не думал о нем ни днем, ни даже утром, когда проснулся. Вспомнил только у реки: в ту минуту он почему-то точно знал, что где-то здесь есть тропинка, хотя никогда раньше в этом месте не был. С ним никогда такого не случалось. Может, сон вещий? Что он означает?

У него было такое чувство, будто он увидел что-то запретное. Словно во сне побывал там, где не следует. Пробрался туда, где висит табличка: «Посторонним вход запрещен».

Но кто может запретить ему видеть сны?

Давид шел куда глаза глядят. В это время ночи лес был прекрасен – посеребренный, с блестящими полянами.

Отец, наверное, был еще в церкви. Он всегда возвращался поздно, когда работал с пробстом Линдротом. Они обсуждали музыку для хоровой миниатюры, которую сочинял отец. Конечно, Линдрот немного несобранный, но с ним всегда весело, потому что он всем интересуется и умеет думать. И не говорит ерунды, как некоторые священники.

Возвращаясь, Давид редко заставал отца дома, там всегда было тихо. Давида никто не ждал. Раньше он из-за этого расстраивался, но теперь привык, и ему даже нравилось. Мать ушла от них очень давно. Отец никогда о ней не вспоминал, и Давид перестал спрашивать. Она как будто умерла. Но Давиду это было безразлично. Он больше не переживал. Хватит! Порой ему даже казалось, что мамы у него никогда и не было.

Как тихо в лесу! Давид шел осторожно, чтобы никого не спугнуть. Но вдруг впереди раздался треск. Давид в ужасе остановился. Неужели он разбудил лося?

Однако навстречу ему шел человек. В лесу, прямо посреди ночи. Сердце Давида тревожно забилось.

Лица Давид не видел, но вскоре догадался, что это старик Натте. И, как это часто бывало, пьяненький. Бояться было нечего, но Давид все же старался его избегать: в таком состоянии Натте имел обыкновение задираться.

Сейчас отступать было некуда. Натте его заметил. Он шел, шатаясь, прямо на него и злобно рычал:

– Кто тут шастает по лесу? А ну, поди сюда, дай на тебя взглянуть!

– Здравствуйте, Натте, это я – Давид!

Натте остановился и потряс бутылкой, которую держал в руке, – проверить, не осталось ли чего.

– Это же я, Давид, вы меня знаете, – повторил Давид и шагнул вперед.

– Не знаю я тебя.

– Из деревни… Давид Стенфельдт. Мы с вами видимся иногда…

– Заткнись! – перебил его Натте. – Из-за тебя я не слышу, сколько осталось в бутылке.

Давид хотел поскорее уйти.

– До свидания, Натте, я пошел домой, спать.

– Только попробуй, сукин сын! Я хочу с тобой поговорить! Отвечай, что ты тут делаешь?

– Просто гуляю…

Они стояли друг против друга. Натте открутил крышку, поднес бутылку ко рту и, пока пил, не сводил с Давида подозрительного взгляда. Он еле держался на ногах и, чтобы не упасть, присел на пенек.

– И на Висельной горке покоя не дадут! – сказал он.

– Что ж, не буду мешать…

– Уже помешал. Так что сейчас мы с тобой потолкуем!

Давид огляделся. Что ему надо?

– А что, правда здесь раньше была виселица? – поинтересовался он – просто так, чтобы что-то сказать.

Натте уставился на него.

– Значит, я тебя знаю, говоришь? – недоверчиво спросил он.

– Да, мы встречались в деревне.

– Что-то не припомню.

– Бывает, – Давид начинал раздражаться. С какой стати он должен это выслушивать? Ну, напился старик, но он-то тут при чем?

– Ах ты сопляк! Я хочу с тобой потолковать, так что придется тебе меня выслушать!

– Это срочно?

– Видали наглеца! Если я сказал, значит, срочно! Понятно тебе?

– Понятно.

– Где ты был сегодня вечером?

– Мы гуляли по деревне.

– Где это по деревне?

– Просто бродили вокруг.

– Кто это «мы»?

Прямо допрос какой-то. Давид не знал, как отделаться от этого пьянчуги. Совершенно бессмысленный разговор, ну какое Натте дело? Правда, лучше, наверное, все-таки ответить.

– Я, Юнас и Анника. А что?

– Нечего вам шляться по деревне ночью!

– Ну что такого, Натте? Мы просто гуляли и смотрели.

– Смотрели они! И на что же вы смотрели?

– Так, по сторонам… Мы были у реки, а потом забрели в Селандерское поместье.

Натте встал, сильно покачнулся и швырнул пустую бутылку о камень так, что она разлетелась вдребезги.

Потом снова овладел собой и впился в Давида взглядом:

– Селандерское поместье, говоришь?

– Да, а что?

– Какого черта вас туда занесло?

– Просто так. Мы забрели туда случайно.

– Вот как… значит, случайно? И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

– Да, конечно.

Натте молчал. Он топтался на месте, видимо, стараясь сосредоточиться. Давид осторожно попятился – может, самое время улизнуть…

Но тут Натте снова пригвоздил его взглядом. Только выражение лица изменилось. Глаза наполнились слезами, и он запричитал:

– Ну уж нет… я туда больше ни за что не пойду. Клянусь всем святым, ноги моей там не будет! И никто не заставит меня! Ни за что на свете!

– И правильно. – Давид решил, что лучше согласиться.

– Проклятое Селандерское поместье, – всхлипнул Натте. Глядя перед собой, вздыхая и охая, он покопался в карманах и извлек окурок сигары. Давид помог ему прикурить. Неожиданно Натте заговорил другим тоном – растроганным и доверительным:

– Обещай дяде Натте никогда не ходить к Селандерскому поместью!

– Почему?

– Почему-почему! – Натте выпустил дым и засопел. – Мне-то почем знать? Но ты обещай!

– Что я должен обещать?

– Ты много болтаешь. Лучше слушай, что тебе говорят. Дядя Натте, он знает… много чего!

Давид промолчал, а Натте все дымил и загадочно кивал. Потом сделал неуверенный шаг, схватил Давида за плечи и снова запричитал:

– Давным-давно, бог знает когда… в тыща каком-то году, мальчишкой я ходил играть в Селандерское поместье. Отец мой там работал, он был столяр и брал меня с собой… До сих пор, скажу тебе, я об этом жалею.

– Да что вы…

– Да что вы, да что вы – заладил тоже. А вот окажись ты на моем месте, не так бы заговорил. Этот чертов мерзавец хотел, чтобы отец распилил куклу… большую, красивую, чудесную куклу… вот так… пополам, прямо посередине… прямо у меня, малого, на глазах.

– Почему?

– Потому что подлец, вот почему. До сих пор забыть не могу. Это же убийство!

– Это была твоя кукла, Натте?

– Что ты мелешь! Я в куклы не играл. Думаешь, у моей матери были деньги на игрушки? Кстати, матушка моя была мудрая женщина и добропорядочная… она всегда говорила, что на доме том лежит проклятие. Что знаю, то знаю, а чего не знаю, того не говорю, – торжественно произнес Натте.

– Понятно, – ответил Давид.

Натте вдруг снова недоверчиво на него посмотрел.

– Понятно? – переспросил он. – Что ты можешь понимать? Этого не понять никому! Всё, некогда мне с тобой! Проваливай!

И так замахнулся, будто хотел смести Давида с дороги. Похоже, его снова что-то рассердило.

– До свидания, Натте!

Давид сделал было несколько шагов, но Натте опять заорал:

– И не суйся в Селандерское поместье, если тебе все понятно! Не то огребешь неприятностей на свою голову! Слышишь?

– Слышу, слышу! – прокричал Давид в ответ.

И заспешил домой.