Найти Иисуса

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Слышишь шорох? Подозреваешь, что ползет змея? Вот даже кажется, что видишь ее глаза.

И что, и что же делать? Руку, что ли, протянуть — пощупать: холодное и скользкое или нет?

Бред? Бред.

Еще можно топать ногами, в надежде наступить ей на голову.

Смешно...

Что еще можно предпринять?

Вон, вон из стены торчат два глаза, светятся зеленые огоньки...

Куда бежать?

Гард почувствовал на руке холодное прикосновение, — отдернул руку, отскочил.

А это была Элеонора.

— Ты зря так нервничаешь, Гершен, — почему-то прошептала она. — Мы ничего не можем поделать. Но моя любовь охранит меня. Я знаю, что Корнелиус ждет меня в области, находящейся между смертью и вечным покоем. Я приду к нему, только если отомщу. И по-другому быть не может. Пока я не отомщу, нам нечего бояться.

В темноте ее голос звучал особенно торжественно и гулко.

«Ладно, предположим, — чего только ни бывает в этой безумной стране — любовь охраняет тебя от змей. Ха-ха. Это хорошо. Тебе можно позавидовать. Но — меня? Что может охранить меня?»

И снова два зеленых глаза из стены.

Мгновение — прыгнут.

— Смотри! — крикнул Гард — Змея! Глаза...

— Успокойся, — Элеонора снова взяла его за руку. — Змеиные глаза и на свету разглядеть невозможно. Змеи не видят в темноте, я же тебе объясняла: они чувствуют, где тепло, и стремятся туда. Змеи, наверное, тоже мерзнут.

Быть обогревателем для змей Гарду совсем не хотелось.

Господи, должно же быть какое-то спасение! Неужели я попал в это странное время, к этим странным людям для того лишь, чтобы погибнуть от укуса мерзкой скользкой твари?

Комиссар не заметил, как рухнул на колени и, подняв глаза туда, где был люк, начал неистово молиться:

— Господи, спаси меня, Господи, пожалуйста! Я умоляю Тебя о спасении! И не к кому мне больше обратиться, только Ты можешь меня спасти, только Ты один! Я ведь должен найти Истину, должен! Помоги мне, Господи, это сделать. Ну, пожалуйста, помоги!

Комиссару было так страшно, как не бывало еще никогда в жизни. Не то чтобы он боялся смерти, он уже столько раз смотрел ей в глаза, что привык.

Но быть укушенным змеей здесь, в темной яме, рядом с любимой женщиной... Валяться на земляном полу,

умирая от яда этой твари... А Элеонора, защищенная любовью к другому мужчине, будет стоять над ним...

Когда Гард молился, страх куда-то исчезал и появлялась надежда.

Гард говорил уже что-то непонятное, невнятное, нечеткое, даже бессмысленное... Только одно слово можно было разобрать — Господи! — и больше ничего.

И не было уже ни ямы, ни Элеоноры, ни змей. Вовсе никого не было.

Только Гард и Бог.

И Гарду почему-то казалось, — да что там «казалось», уверен он был! — Бог слышит его, и пока они с Ним разговаривают, ничего ужасного произойти не может.

Гард достал Весть. Стоя на коленях, держал ее в двух руках и показывал Богу: вот, мол, она уже найдена, уже полдела сделано. Помоги довершить до конца! Помоги!

Бог молчал, разумеется. Но ощущался. Как именно он ощущался, комиссар никогда не смог бы объяснить. Однако Гард совершенно точно знал: он здесь не один, он — под защитой. И пока эта защита есть, с ним не может ничего страшного случиться.

Главное, стучаться к Богу, и Он непременно откроет. Главное стучаться, стучаться, стучаться...

Дверь Господа всегда открыта для тех, кто хочет в нее войти.

Странный шум Элеонора услышала первой. Это был шум боя. Бой происходил там, наверху.

Элеонора поняла: это, должно быть, вернулись римляне, и они, конечно, победят зелотов — кого убьют, кого арестуют, — а потом уведут зелотов на суд. А они с Гершеном останутся гнить в этой яме навсегда.

Но это невозможно: Корнелиус не отомщен!

— Эй! — закричала Элеонора. — Мы здесь! Эй! Откройте! Выпустите нас!

Люк открылся, в глаза им брызнул свет.

Но комиссар не заметил света.

Он продолжал стоять так, как стоял всю ночь: на коленях, держа в руках Весть.