Найти Иисуса

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Комиссар смотрел на себя в зеркало.

Зеркало было необычное, римское. Стеклянная поверхность соединялась со свинцовой подкладкой, от чего изображение казалось абсолютно живым.

В большом зале, куда привели Гарда, таких зеркал было много, и куда бы ни поворачивался комиссар, отовсюду смотрел он.

Он? Неужели этот бородатый человек в нелепом хитоне, с уставшим, даже запуганным взглядом и шрамом под глазом — память о встрече со львом, — неужели, это он, комиссар полиции Гард?

— Что с тобой стало, старичок? — спросил комиссар у своего отражения.

Отражение только грустно улыбалось.

Каких-то полчаса назад дверь его камеры открылась, вошел Номенклатор, неся в сосуде ледяную воду.

За Номенклатором вошли пятеро солдат с обнаженными, на всякий случай, мечами.

Номенклатор как будто знал, хотя, наверное, не «как будто», а действительно знал: тот, кто находится в этой камере, наверняка будет нуждаться в том, чтобы его привели в чувство с помощью ледяной воды.

Номенклатор вылил ледяную воду комиссару в лицо.

Гард открыл глаза. Номенклатор рывком поднял его.

— Что-то не похож ты на человека из будущего, — буркнул он. — Пошли! Тебя хочет видеть прокуратор.

Это сообщение так обрадовало комиссара, что он мгновенно пришел в себя. Ни боли уже не ощущалось, ни страха.

«Молодец Гаврик! Добрался-таки до Понтия Пилата. Мне осталось только узнать у Пилата, где Иисус. Да! Иисус будет пятым. Хорошая цифра! Номенклатор — раз. Понтий Пилат, предположим, два. Сбывается его видение: Пилат, жена, ребенок. Пятый — Иисус! Этот сумасшедший великан не считается, ведь Гаврик говорил: встретиться — значит поговорить. Ну ничего, найдем еще с кем встретиться...

Гард почему-то был абсолютно уверен, что пятый римский прокуратор Иудеи, Самарии и Идумеи Понтий Пилат обязательно ему поможет.

Уже переступив одной ногой порог камеры, комиссар вспомнил: «Весть... Ее нет у меня. Зачем мне Иисус? Зачем мне Понтий Пилат, если у меня нет Вести? Этот сумасшедший громила отнял ее у меня...»

Отчего это говорят, мол, мысль «пронзила»? Когда мысль столь ужасна, она не пронзает, а бьет по голове, ударяет, сокрушает.

— Я не могу отсюда уходить. Это невозможно. Мне нужно взять вещь... Очень важную... И для Понтия Пилата тоже... Я не могу. Помогите мне ее вернуть, я умоляю вас, — вот слова, которые Гард хотел сказать Номенклатору.

Но не успел.

Номенклатор выпихнул Гарда на воздух, который показался особенно свежим после тюремной камеры.

Все потеряло смысл. Вести у него не было.

И вот комиссар стоял во дворце Понтия Пилата.

Случилось именно то, что он предчувствовал: сейчас он встретит Пилата. И у них будет разговор. Теперь единственно, о чем он должен умолять Пилата, — вернуть ему Весть.

Гард стоял в красивом зале и смотрел на свое отражение.

А отражение глядело на него.

Оно было каким-то другим, его отражение — чужим и неприятным.

— Ты боишься? — спросил Гард у самого себя. Отражение виновато улыбалось.

—А чего тебе бояться, старичок? Ну убьют тебя. И что? Разве ты уверен, что смерть будет хуже, чем жизнь, тем более здесь? Весть ты потерял, стоит ли теперь бояться смерти?

Отражение смотрело удивленно.

— Истину не узнаешь? И что? Разве ты уверен, что эта Истина кому-нибудь нужна? Человечество столько лет жило без знания этой Истины, и ничего. Ты что, вообразил себя спасителем человечества? За двадцать с лишним веков сколько уж людей пыталось человечество спасти. И что? Человечеству все хуже и хуже. Разве ты не знаешь об этом?

Отражение опять виновато улыбнулось.

Комиссар поймал себя на том, что этот мужик с неаккуратной бородой и уставшими глазами его просто бесит.

— Ты — травинка, плывущая по реке! — крикнул Гард самому себе. — Вот и плыви, не задавая лишних вопросов! Куда-нибудь поток тебя да принесет.

Теперь отражение смотрело обиженно. «Я схожу с ума, — решил Гард. — С кем я разговариваю, сумасшедший?»

— Все! Кончили разговоры! — крикнул Гард и зачем-то показал отражению язык.

Отражение, естественно, показало язык ему. Гарду показалось, что делало оно это как-то особенно нагло.

— Разговаривать со своим отражением — это есть высший признак усталости, — услышал комиссар мужской голос.

И тут же во всех зеркалах отразился Понтий Пилат, высокий молодой мужчина с аристократичным лицом.

Гард резко повернулся и поклонился.

— Значит, ты и есть Гершен? — спросил Пилат, усаживаясь в одно из огромных кресел, стоявших по всему периметру зала.

Вместо ответа Гард поклонился снова. Пилат жестом пригласил его сесть напротив.

— Ты и вправду человек из будущего? — спросил Пилат.

Гард быстро сообразил, что как человек из будущего он добьется большего, чем как простой иудей, и ответил гордо:

— Да.

Ответ этот вовсе не удивил прокуратора. Казалось, он даже обрадовался.

— Сейчас такая жизнь, что в ней непременно должен был появиться человек из будущего. Непременно, — он улыбнулся. — Меня помнят в будущем?

— Да.

— Меня помнят в будущем как тирана? Гард пожал печами, он не знал, как отвечать. Понтий Пилат смотрел внимательно. Не зло, не

жестко — просто внимательно.

«Тебя помнят, как того, кто отдал приказ распять Его», — хотел уже произнести Гард.

Но неожиданно сам Пилат сказал эти слова:

— Меня помнят, как того, кто отдал приказ распять Его?

И снова комиссар не знал, что ответить. Пилат вздохнул.

— Значит, я прав. Понимаешь, с тех пор, как Он появился в Иудее, жизнь перестала мне подчиняться. Она идет как бы сама по себе. Так, словно жизнь сама

знает, куда она должна прийти, — вот она и идет. И я ничего не могу сделать. Даже не пытаюсь.

«Как? И у тебя так же?» — хотел спросить комиссар.

Но не успел.

Понтий Пилат говорил без пауз:

—Я не понимаю, кто Он. Не понимаю. А может, боюсь понимать, — Пилат посмотрел на Гарда пристально. — Ты знаешь, кто Он такой?

И тут уже Гарду не надо было тратить время на раздумья.

— Да, Он — Мессия. Он пришел принять страдания за все человечество, искупить все наши грехи. Он принес новую Веру. И за этой Верой пойдут миллионы.

И снова комиссару показалось, что Пилата вовсе не удивляет, что он говорит.

— Я так и думал, — усмехнулся Пилат. — Надеялся, правда, что все это иудейские штучки. Но, видно, надеялся зря... Как только я узнал о Нем, все понял. Это понимание — не от знаний, не от опыта. Оно откуда-то свыше.

Пилат задумался. Потом сказал:

— Я арестую его. Его надо арестовать, понимаешь? По-другому не получится. Но у нас есть закон: отпускать накануне праздника одного преступника. Скажи, если я попробую его отпустить, мне не позволят?

Гард отрицательно покачал головой: не позволят.

— Кайафа не даст? — снова спросил Пилат и, не дожидаясь ответа, сам же сказал: — Кайафа ни при чем. Это жизнь. Почему-то надо, чтобы его распяли, да?

— Да, — сказал Гард. — Если Его не распнут, история человечества пойдет по-другому.

— Я так и думал. Я давно подозревал, что мы верим не в тех богов. Во-первых, у нас их слишком много. Но главное даже не в этом. Наши боги мало страдали, понимаешь, Гершен? Люди — существа, которые поверят только в того бога, который страдал. Страдание делает Бога близким. Только так может родиться настоящий Бог. — Пилат помолчал немного и спросил неожиданно: — Тебя очень испугал тот человек?... Ну... в камере...

— Очень, — выдохнул комиссар.

Он уже собрался пожаловаться Понтию Пилату, что сумасшедший великан отнял у него очень важную вещь, и, пожалуй, даже рассказать, что это за вещь...

Но снова не успел. Римский прокуратор говорил быстрее, чем Гард думал.

— Я хотел построить новую систему водоснабжения Иерусалима. Это должен был быть грандиозный виадук, по которому вода могла бы течь на десятки километров на юг от Иерусалима, даже дальше Вифлеема. Все было продумано. Не хватало денег. У людей всегда не хватает средств, а в Храме они есть.

Я подумал: «Разве не может их Бог помочь построить виадук, дать воду тем, кто в ней нуждается?». Я взял деньги в Храме. Начался бунт. Кайафа сделал так, что в Риме оказались мной недовольны. Деньги я вернул. Но предводителя бунта посадил в камеру.

Через два дня я пришел к нему и спросил: «Тебе страшно?» Он сказал: «Да. Я не привык быть в одиночестве. Мне нужны люди». «Как же ты можешь быть в одиночестве, — снова спросил я, — если с тобой — Бог? У кого — Бог, у того не бывает одиночества, разве нет?» Он расхохотался и сошел с ума. Теперь к нему сажают преступников. Чтобы они видели, что бывает с теми, кто выступает против Пилата.

Прокуратор замолчал.

Комиссар воспользовался этим и сказал:

— Этот человек украл у меня... И снова он не успел договорить. Словно фокусник, Пилат достал Весть.

—Это?

—Да.

— Ра, — прочитал Пилат надпись на хвосте рыбы. — Что за «ра»?

Гард пожал плечами:

— Не знаю...

— Ты должен отдать это Иисусу?

— Да.

— Что это?

— Это Весть.

От напряжения Пилат даже привстал на своем троне. -Что?

—У людей есть Весть, и Весть есть у Бога. Они должны соединиться, и тогда люди поймут Истину.

Пилат кинул Гарду Весть и расхохотался. Смеялся он долго, весело, с удовольствием.

Комиссар спрятал Весть, еще не веря до конца, что она так легко к нему вернулась.

Отсмеявшись, Пилат сказал:

— Гершен, ты ведь человек из будущего. Неужели ты веришь, что люди когда-нибудь что-нибудь поймут? Тем более Истину? Что ты! — В мгновение он стал серьезен. — Иисус — Бог?

— Сын Бога.

— Вот видишь, Сын Бога ходит по земле Иудеи. Где-то рядом с нами ходит Сын Бога — и что? Кто заметил это? Как изменилась жизнь от этого? Никак. Я чувствую, что она перестала подчиняться мне. Еще кто-то кроме меня, может быть, чувствует так же, и все. Как это может быть? Сын Бога ходит по земле, а жизнь от этого не меняется. Разве такое возможно?

Пилат вскочил, подбежал к Гарду и сказал почему-то шепотом на ухо:

— Мои... Ну охранники, ну все... Ну, они спрашивают: «Как мы его найдем? Как мы его узнаем?» А я, знаешь, что им отвечаю: «Ребята, уверяю вас, его

предадут. Какой-нибудь самый близкий друг или ученик его и предаст». Нет, ну ты представляешь? Сын Бога ходит по земле, а даже его ближайшее окружение готово его предать. — Пилат вернулся в свое кресло и спросил: — Я прав?

— Ты прав. Его предадут. Прокуратор сказал:

— Ну вот. А ты говоришь — Истина. Гард посмотрел на Пилата и спросил:

— Так что, ты веришь в Него? Этого не может быть! Это противоречит всему!

— Нет, Гершен, я верю в своих богов. А в Него... Что значит, верю или не верю? Я знаю, что Он есть. Что Он должен погибнуть. И что я должен Его убить. Мне много рассказывали о Его проповедях и — главное — о Его чудесах. Я же не сумасшедший. Я все понял. — Пилат тяжело вздохнул. — Чтобы Бог стал Богом его надо убить. Вот и все. Я арестую его завтра... Так ты говоришь, что меня будут помнить как человека, который казнил Его?

Гард молча кивнул.

— И долго?

— Всегда, — ответил Гард.

— Это хорошо, — Пилат поднялся. — Ты должен с Ним встретиться?

— Да.

— У тебя есть на это ночь. Одна ночь. Если ты не найдешь Его этой ночью, завтра Он окажется в моих

Жаль, что Пилат не познакомил его со своей женой и ребенком. Кстати, есть ли у него ребенок?

Впрочем, сейчас это уже неважно. У комиссара есть остаток дня и ночь, чтобы найти еще двух людей и Иисуса.

В зале было две двери.

Через одну ушел Пилат. Ясно, что Пилат вряд ли пошел из дворца, он наверняка удалился в свои покои.

Значит, надо выходить через другую дверь. Комиссар так и поступил и уверенно пошел по коридору.

Но едва он сделал пару шагов, одна из дверей открылась, сильные руки схватили Гарда и затащили в комнату.