Глава 3

Марчмонт лишь провёл губами по фалангам её пальцев.

Этого оказалось достаточно.

Он уловил аромат кожи, ощутил её мягкость, эти ощущения сохранились надолго после того, как он отпустил её и отвернулся сам.

Вероятно, он должен был сказать «да». Видения танцующей под вуалями Зои снова роились в его мозгу.

Он откинул их прочь. Он не собирается разрушать свою жизнь женитьбой на совершенно незнакомой женщине, даже ради Лексхэма.

Он обратил внимание на площадь. Она постепенно пустела, как он и предполагал. Волнение толпы улеглось, как только они увидели, что Дева Гарема выглядит как и любая другая привлекательная английская леди. Это была первая и наиболее лёгкая часть задачи, за которую он взялся.

Вторым пунктом значились газеты. В отличие от толпы, они так легко не откажутся от сенсационной истории. Среди толкавшихся на площади было много журналистов. Они хотят получить историю и придумают её, если будет необходимо.

Он возвратился в библиотеку, где ждала Зоя, её глаза были до краёв наполнены восхищением и благодарностью, которые даже он, не слишком озабоченный распознаванием выражений на лице, мог понять. Герцог не знал, верить ему или нет тому, что он видел на её лице. Двенадцать лет назад он бы знал, чему верить. Но дюжину лет тому назад у Зои на лице ни за что бы не появилось такого нежного выражения.

Это не та Зоя, которую он знал все те годы, напомнил он себе. В любом случае, ему было не нужно узнавать, что у неё на сердце, так же как и ей знать про него. Он обещал сделать её модной, и это всё что требовалось сделать.

Он перенёс своё внимание на другой предмет.

Её сёстры замешкались в дверях, две чёрные фигуры, стоящие с каждой стороны проёма, и два огромных живота, выдвигающихся из коридора.

Вороний квартет.

– Кто умер? – спросил он.

– Кузен Горацио, – ответила Августа.

– А, отшельник с острова Скай, – сказал Марчмонт.

Лексхэм взял его туда после смерти Джерарда. Многие считали это странным местом для горюющего пятнадцатилетнего подростка, но Лексхэм, как обычно, знал, что делал. Глядя в прошлое, Марчмонт понимал, насколько мудро поступил опекун, не отослав нового герцога Марчмонта обратно в школу. Там ему пришлось бы скрывать свою скорбь. Там, среди друзей, у него бы не было ни Джерарда, которым можно было гордиться, ни ожидания писем от Джерарда. Скай и эксцентричный кузен Горацио не имели никакого отношения к Джерарду и его покойным родителям. Он был вдали от мира, где они выросли, и это было прекрасно. Они с Лексхэмом гуляли. Ловили рыбу. Читали книги и разговаривали. Иногда даже кузен Горацио присоединялся к беседе.

Задумчивая атмосфера местности и уединение утихомирили рассудок Марчмонта и принесли ему покой.

– Скончался две недели назад, – сказала Доротея.

– Он оставил своё состояние папе.

– Самое малое, что мы обязаны сделать – это носить по нему траур.

Они думали отправить свою младшую сестру в поместье кузена Горацио? Зою – на пустынный, продуваемый ветрами остров шотландских Внутренних Гебрид? Она бы решила, что попала в Сибирь. Для девушки, которая двенадцать лет провела в стране, где вечно светит солнце и даже ночью температура редко опускается ниже 60 градусов[2], Скай был бы точно таким же – до кости пробирающем от холода и убийственным для духа.

Его взгляд устремился к Зое и её винно-красной шали на бледно-зелёном платье. Она была прямой противоположностью трауру, остро живая и безошибочно чувственная.

Не то чтобы её наряд выглядел соблазнительно. Дело было в том, как она носила его, и томный вид, с которым она держалась. Даже стоя неподвижно она излучала сексуальность.

– У меня немного одежды, и траурное платье, найденное моими сёстрами, оказалось мне мало, – пояснила Зоя, очевидно, приняв его продолжительный осмотр за осуждение. – Слишком трудно его переделать. Горничной пришлось взять кусок отсюда. – Она указала на низ платья, привлекать внимание к изящным щиколоткам. – Затем пришлось добавить сюда, чтобы закрыть мои груди. – Она приложила руку над лифом платья. – Сюда тоже пришлось вставить кусок. – Она скользнула руками вдоль бёдер.

– Зоя, – сказала Доротея предупреждающе.

– Что?

– Мы не трогаем себя подобным образом.

– Уж точно не перед теми, кто не являются нашими мужьями, – сказала Присцилла.

– Я забыла. – Она посмотрела на Марчмонта. – Мы не прикасаемся. Не говорим, что чувствуем в глубине сердца. Не возлежим на коврах. Держим ноги на полу, за исключением кровати или кушетки.

– Где Вы держали ноги?– спросил он.

Она указала на мебель.

– В Каире нет стульев. Когда я сажусь, то испытываю желание поджать под себя ноги.

– Здесь не Каир, – сказала Августа. – Тебе это лучше хорошо запомнить. Но ты вряд ли ты так сделаешь. – Она повернулась к Марчмонту, с трудом сохранявшему самообладание. – Марчмонт, Вас это может забавлять, но будет честным по отношению к Зое признать: потребуются годы, чтобы цивилизовать её.

Она в одно мгновение возбудила его, эта маленькая ведьма, и одновременно заставила смеяться. Зоя Октавия никогда не была полностью цивилизованной. Она никогда не была такой, как другие. И теперь в ещё большей степени.

Он позволил взгляду скользнуть от бёдер до корсажа, на который она обратила его внимание. До белого горла и ямочки на упрямом подбородке, и выше, навстречу её взгляду.

Это был взгляд взрослой женщины, а не девочки, которую он знал. Та Зоя исчезла навсегда, как пропал и мальчик, каким он был когда-то. Так и должно быть, сказал он себе. Такова жизнь, целиком нормальная и вовсе не таинственная. Герцог предпочитал, чтобы так и было.

– Если под «цивилизованностью» вы подразумеваете, что она должна превратиться в английскую леди, то это необязательно, – сказал он. – Графиня Ливен не англичанка, однако она одна из патронесс Олмака.

– Что такое Олмак? спросила Зоя. – Они продолжают визжать об этом, но я так и не могу решить, то ли это Сад Удовольствий, то ли место наказания.

– И то, и другое, – сказал он. – Это самый эксклюзивный клуб в Лондоне, в который невероятно трудно попасть и из которого удивительно легко быть изгнанным. Происхождение и воспитание несущественны. Необходимо прекрасно одеваться и танцевать. Или, провалившись в этом, нужно обладать остроумием или самонадеянностью, чтобы произвести впечатление на патронесс. Они ведут список тех, кто соответствует их стандартам. Три четверти знати вне списка. Если вас нет в списке, то вы не можете купить входной билет и попасть на ночную ассамблею по средам.

– Вы в списке? – спросила Зоя.

– Разумеется, – ответил он.

– На прорехи в морали у мужчин обычно смотрят сквозь пальцы, – проговорила Августа.

Марчмонт не стал обращать на неё внимания

– Вы тоже будете в списке, – сказал он Зое.

– Это, – сказала Гертруда, – требует чуда, а я не замечала, чтобы Вы были в хороших отношениях с Провидением.

– Я не верю в чудеса, – произнёс он. – В настоящий момент Олмак значения не имеет.

– Не имеет, – вскрикнула Августа.

Почему они не уходят? Почему Лексхэм не придушил их ещё при рождении?

Я разобрался с толпой, – сказал Марчмонт. – Теперь на очереди газеты.

Он подошёл к двери, и трагический хор расступился.

Герцог вызвал лакея.

– Найди существо сомнительного вида по имени Джон Бирдсли, слоняющееся по площади, – сказал Марчмонт слуге. – Скажи ему, что я встречусь с ним в приёмной на первом этаже.

Как он и полагал, это всполошило хор.

– Бирдсли?

– Этого коротышку из «Дельфиан»?

– Что такое «Дельфиан»?– спросил мелодичный голос сзади.

– Газета, – ответила её сестра.

– Отвратительная, сплетническая газетёнка.

– Этот подлый коротышка пишет для них.

– Иногда ямбическим пентаметром. Он воображает себя писателем.

– Вы не можете принять его в доме, Марчмонт.

– Что скажет папа?

– Поскольку я не занимаюсь чтением мыслей, то не имею ни малейшего представления о том, что скажет ваш отец, – сказал Марчмонт. – Вероятно, он скажет: «У древних греков существовала отличная традиция оставлять младенцев женского пола на склоне гор. Интересно, почему отказались от этой практики?»

Заставив их онеметь от ярости, он повернулся к Зое.

– Мисс Лексхэм, будьте любезны пройти со мной вниз.

Перед выходом в коридор она разгладила юбки. У другой женщины этот жест показался бы нервным. У неё он выглядел вызывающим. Она делала это так же, как проводила руками по груди и вдоль бёдер.

Я знаю все возможные искусства доставления наслаждения мужчине, сказала Зоя.

Герцог не сомневался в том, что она знала их. Он сознавал, что жар пробегал по его коже и под ней, устремляясь в пах. Он почти чувствовал, как его мозг размягчается как воск – воск, с которым женщина может делать всё, что пожелает.

Так и должно быть, сказал он себе. Мужчины платят хорошие деньги женщинам, обладавшим этими искусствами. Если говорить об этом, он бы тоже заплатил немало. Он забыл о её раздражающих сёстрах и рассмеялся – над собой, в этих обстоятельствах.

Девушка глянула на него вопросительно, и он почти поверил, что она не имеет представления, насколько соблазнительна. Почти поверил.

Я не невинна, говорила она. В это Люсьен мог поверить.

– Я только подумал о тысяче фунтов, в которую Вы мне обошлись, – сказал он.

– Вы намекаете на пари с Вашими приятелями, – ответила Зоя. – Вы не поверили, что это я. Но почему Вы должны были поверить? Я поначалу волновалась, что даже мои собственные родители не узнают меня.

– Что ж, никто и не поверил, не так ли?– спросил он. – Но это Вы, без всяких сомнений. И я слишком рад этому, чтобы сожалеть о деньгах.

– Вы рады?– Её лицо засветилось. – Вы рады, что я вернулась?

– Конечно, – сказал он. – Думаете, я хотел обнаружить, что Ваш отец принял самозванку? Вы думаете, я хотел увидеть, как он выставляет себя дураком?

Зоя отвела взгляд, и он не увидел боль и разочарование в её глазах, не то что бы он мог их заметить. Глаза считаются окнами души. Герцог Марчмонт не заглядывал столь глубоко.

В тот же вечер

С кривой улыбкой леди Тарлинг открыла овальный футляр из красного бархата. Внутри находилось колье из бриллиантов с жёлтыми топазами и соответствующие ему браслет с серьгами.

– Как красиво, – сказала она. Она взглянула на мужчину, преподнёсшего их. – Я неравнодушна к жёлтым топазам.

Марчмонт об этом не знал, однако не удивился. Леди Тарлинг обладала безупречным вкусом. Она была худощавой брюнеткой с большими, светло-карими глазами. Она знала точно, что ей идёт, и золотые топазы в обрамлении бриллиантов подходили ей идеально.

Его секретарь, Осгуд, отвечавший за выбор подходящих подарков для любовниц его светлости, вероятно, был осведомлён об этом. Осгуд всегда держал под рукой несколько изящных вещиц, особенно из числа тех, что служили щедрым прощальным даром, поскольку его светлость быстро начинал скучать. На сей раз это был не прощальный подарок. Он предназначался как раз для того, чтобы предотвратить разрыв – до тех пор, пока его светлость не решит, что наступило время расстаться.

– Я принялся за увлекательное дело, которое может держать меня вдали от Вас на некоторое время, – сказал Марчмонт.

– Ах, – сказала она, её улыбка слегка угасла.

– Обязательство перед старым другом, – сказал он. – Я согласился ввести моду на его дочь – и, возможно, подыскать мужа до конца Сезона.

– Старый друг. Понимаю.

– Вы прочитаете об этом во всех завтрашних газетах, – проговорил он. – Слухи распространятся в Олмаке уже сегодня вечером.

– Но Вы знаете, что я не буду там, чтобы их услышать, – сказала она.

Красивая вдова лорда Тарлинга не была включена в список патронесс. Леди Джерси её недолюбливала.

– Предпочитаю, чтобы Вы узнали обо всём не от одной из злобных кошек, которые там будут, – сказал он. – И не из газет. Они могут дать Вам неверное представление.

– Это должно быть любопытное представление, в самом деле, чтобы привести к подобному подарку, – леди Тарлинг издала небольшой смешок.

Её серебристый смех был знаменит. Он был нежнее и приятнее, как полагали многие, чем звенящий смех леди Джерси. Именно по этой причине леди Джерси её и не выносила.

– Я возьму под крыло дочь лорда Лексхэма, – сказал он.

Она закрыла футляр.

– Но все дочери лорда Лексхэма устроены и замужем…– она оборвала себя на полуслове, прозревая правду. Кроме всего прочего, она была умна и хорошо информирована. – Вы намекаете на…

Он не стал дожидаться, пока она подыщет более тактичное выражение.

– Да, Дева Гарема, – сказал он.

– Силы небесные. – Она отодвинулась подальше от него к ближайшему креслу и тяжело опустилась в него, в то же время крепко сжав футляр, как он отметил.

– Завтра будет смехотворный шум по этому поводу, – сказал он. – Совершенно смехотворный, как скоро обнаружит свет. В настоящее время будет уместна осмотрительность. Мисс Лексхэм предстоит преодолеть некоторое предубеждение. Её недавнее прошлое не считается достойным уважения.

– А я не особо любима особами, которые принимают решение, кто достоин, а кто нет. Вашей…э-э… протеже потребуется благословение патронесс Олмака, а также Королевы.

Королева Шарлотта тоже не жаловала леди Тарлинг.

– Это не займёт много времени, – сказал он. – Как только её представят ко двору, никому не будет дела до её прошлого.

– Вы очень уверены в себе, – заметила она.

– О, Зоя умна и прекрасна, – сказал он. – Я не сомневаюсь, что она справится. Это всего лишь вопрос успокоения всеобщего возмущения и небольшой подготовки для неё.

– Умна и прекрасна, – пробормотала леди Тарлинг. Она снова раскрыла футляр и изучила драгоценности, находящиеся внутри. – Я вижу.

Люсьен не знал, что именно она видит, и ему не пришло на ум полюбопытствовать. Он не привык объясняться и зашёл так далеко только потому, что их связь едва началась, и он не вполне закончил с ней.

До герцога не доходило – и в принципе не должно было доходить – что леди Тарлинг была достаточно умна, чтобы самой постичь это.

В конце концов, он являлся герцогом Марчмонтом, а леди Тарлинг не была дурочкой, когда дело касалось мужчин. Она приняла подарок и притворилась, что для него было совершенно нормальным уехать так скоро, безо всякого проявления привязанности. Она, так же хорошо, как и остальные, знала, что он мало что мог продемонстрировать в этом отношении.

Позднее, в тот же вечер

Зоя стояла у окна и глядела вниз на сад.

– Я смогу отсюда спуститься вниз, – сказала она.

– О, нет, мисс, я надеюсь, Вы не станете, – ответила Джарвис. – Не в Вашей сорочке, которую мы, может быть, сменим на ночную рубашку? – Горничная подняла вверх упомянутый предмет одежды.

– Я выбиралась из дворца паши множество раз, – сказала Зоя. – Они всегда меня ловили и наказывали. Но меня это не останавливало. Знаешь, почему?

– Уверена, что не знаю, мисс.

– Я делала это потому, что знала, однажды они меня не поймают, и поэтому я должна была тренироваться.

Она знала, что так будет, и такой день наступил без предупреждения. За ужином Карим просто упал с дивана, стискивая горло, и умер. Его отца, убитого горем, рядом с которым он сидел, унесли в постель. Через несколько часов тот тоже был мёртв.

Зоя не стала дожидаться, пока выяснится, была их смерть естественной или нет. Она воспользовалась поднявшейся суматохой как своим преимуществом. Пока все бегали вокруг, женщины – вырывая на себе волосы, визжа и рыдая, а мужчины – крича, препираясь и запугивая друг друга, она собрала свои украшения, украла плащ, вылезла через окно и сбежала через сад.

Голос Джарвис вернул её в настоящее.

– Мисс, я надеюсь, Вы не думаете убежать сейчас. Её лордство дала мне самые строгие указания…

– Нет, нет, я не убегаю. – Зоя отошла от окна. – Но я никогда не могла вынести, когда меня держали взаперти – в детской или классной комнате. Поэтому я всегда искала, как выбраться.

– Я полагаю, в случае пожара может быть полезным знать, где запасной выход, – сказала Джарвис.

– Но я знаю, что леди так не поступают, – призналась Зоя. – Я всегда была своевольной и упрямой дочерью. Когда мне говорили «нет, не делай так», я всегда думала «так и сделаю». В Египте это было «ты никогда не выберешься из гарема». Я выбралась и спорила с собой, со своим страхом, со злобным джинном в голове, говорившим «Тебе не добраться домой». Нет, доберусь. «Они не впустят тебя в дом. Тебе не попасть внутрь». Нет, впустят. «Они не поверят, что это ты». Нет, поверят. И сегодня это было «ты не можешь жить так, как должна». – Она рассмеялась. – И тут пришёл Марчмонт, и я подумала, что я смогу. И он сказал: «Нет ничего проще».

– Да, мисс, звучит именно так, как сказал бы его светлость, и я уверена, он знает лучше, чем кто-либо, получится это или нет. Почему бы Вам не надеть Вашу ночную рубашку? Вам будет теплее. Леди Лексхэм говорит, мы должны помнить, что Вы не привыкли к климату.

Зоя шагнула к камину и посмотрела в него.

– Когда я его спросила, рад ли он, что я вернулась, он сказал, что рад. Знаешь, чему он радовался?

– Нет, мисс, хотя не могу представить, почему бы ему не радоваться, как и всем остальным.

– Он сказал: «Думаешь, я хотел обнаружить, что твой отец принял самозванку? Ты думаешь, я хотел увидеть, как он выставляет себя дураком?» Что ты думаешь об этом?

– Мне не разрешено думать, мисс, – ответила Джарвис.

– Он так изменился, – проговорила Зоя. – Я едва узнала его. Он раньше был милым. У него было сердце. Я могла с ним разговаривать и смеяться. Он говорит, что помнит меня, но он не помнит, на самом деле. Человек, которого я увидела сегодня…– она покачала головой. – Он тщеславен. Когда-то я считала его самым умным из всех мальчиков, но сейчас его голова пуста. Наверное, мозг усох. Он красивый, желанный и могущественный – но я знаю, он будет испытывать моё терпение. Я так устала быть терпеливой с мужчинами, Джарвис, устала придерживать язык, когда они глупы и несносны. Устала потакать их прихотям.

– Мисс, Вы же не хотите подхватить простуду и расстроить леди Лексхэм, я уверена.

Зоя повернулась посмотреть на горничную. Та высоко держала ночную рубашку, нахмурив брови.

До этой ночи Зоя делила камеристку со своей матерью. Но после ухода Марчмонта и остальных, мама решила, что Зоя должна иметь личную горничную, чтобы та заботилась о ней. Домоправительница прислала трёх девушек, которых сочла квалифицированными. Зоя избрала Джарвис – бывшую Джейн, верхнюю горничную – поскольку, как она сказала, увидела в ее глазах только правду.

Джарвис ещё не была достаточно уверена в своих способностях личной горничной, и леди Лексхэм дала ей достаточно указаний и предупреждений, чтобы наполнить сердце девушки ужасом.

Было ясно, что она не сможет поддерживать разумную беседу с Джарвис, пока та будет суетиться с ночной рубашкой и беспокоиться, что хозяйка простудится. С улыбкой, призванной ободрить, Зоя подала горничной знак переодеть её из сорочки в рубашку.

По окончании церемонии, когда Джарвис слегка расслабилась, Зоя напугала её, схватив за руку.

– Там, откуда я приехала, – сказала Зоя мягко, – мы говорим от сердца и прикасаемся так, как вы этого не делаете. Муж мой, Карим, подарил мне рабыню, Минхат. С ней я могла поделиться тем, что у меня на сердце, что я не могла делать с другими жёнами, наложницами и рабынями. Ты не рабыня, но ты моя Минхат. Если мы не можем свободно говорить между собой, тогда мне не с кем будет поделиться. Мои сёстры сумасшедшие. Они считают сумасшедшей меня. Никто из них не может стать моей Минхат. Всюду, где буду я, ты будешь со мной. Когда я выйду замуж, ты переедешь со мной в дом моего мужа. Ты должна говорить со мной искренне, всегда.

Горничная дико озиралась по комнате.

– Всегда, – твёрдо сказала Зоя. Среди многих вещей, которым она научилась в гареме, был повелительный голос. – Я раскрыла тебе своё сердце, Джарвис. Теперь твоя очередь. Говори со мной, как моя Минхат.

Джарвис закрыла глаза, затем открыла. Она набрала воздуха и заговорила:

– Хорошо, мисс. Вот что я Вам скажу. Герцог Марчмонт принадлежит к сливкам общества. Его все хотят. Все незамужние леди мечтают выйти за него. Говорят, что есть много замужних леди, которые бы покрыли себя позором, стоит ему только поманить их пальцем. Каждая дама в городе жаждет заполучить его на свой званый вечер. Он на хорошем счету у королевской семьи. Не имеет значения, насколько он тщеславен, пьян ли большую часть времени и есть ли у него сердце. Две вещи Вам следует знать о его светлости герцоге Марчмонте: первое, он всегда держит своё слово. Спросите любого. Второе: все знают, что он мало о чём заботится, но то, что он Вам сказал, означает, что он заботится о Вашем отце. По какой ещё причине, по Вашему мнению, он пришёл сегодня? Если бы на Вашем месте была я, и он пообещал мне сделать меня модной, я бы проявила терпение всех святых и великомучеников, потому что знаю, что он это сделает или умрёт, пытаясь сделать.

Затем она зажмурилась, как если бы ожидала удара.

– Да, это правильно и разумно, – сказала Зоя.

Глаза горничной открылись, по одному за раз.

– Правильно и разумно?

– Мои гордость и чувства уязвлены, поскольку он не помнит, что мы были когда-то друзьями или вроде того.

Она скучала по нему, думала о нём. А он её забыл. Для него она всего лишь очередная женщина.

– Но это было давно. Он изменился, и я изменилась. Мы больше не дети.

– Да, мисс, это правильно и разумно, – сказала Джарвис.

Зоя ей улыбнулась. Она определённо выбрала правильную горничную.

– Мне следует быть взрослой, – сказала она. – Я должна рассуждать логически и обращать внимание на важные вещи, как сделала ты. Мне нужна помощь герцога Марчмонта, чтобы избавиться от позора, который я навлекла на свою семью. Мне нужна его помощь, чтобы быть принятой в свете и жить жизнью, которой мне было предназначено жить, ради которой я рискнула всем. Если он справится с этим, я найду хорошего мужа, и тогда папе не придётся за меня волноваться. Ты можешь себе представить что-либо лучше?

– Нет, мисс. Думаю, этого достаточно. И на Вашем месте я бы уже легла спать.

К изумлению Зои, Джарвис начала мягко подталкивать её в сторону кровати, как маленького ребёнка.

– У Вас был долгий и трудный день, я знаю, – сказала горничная. – Слишком много разных чувств, осмелюсь сказать. Слишком много возбуждения. Хорошенько выспавшись, Вы сможете взглянуть на всё спокойнее.

Зоя позволила подвести себя к кровати. Она послушно вскарабкалась на неё и улеглась. Джарвис подоткнула постель.

– Если я не успокоюсь до завтра, – сказала Зоя, откидывая голову на подушку, – то всегда есть Париж или Венеция.

– Мисс, Вы ещё не видели Лондона, иначе не говорили бы таких вещей.

Зоя зевнула.

– Я не чувствую большого желания ехать туда, но было забавно услышать визг сестёр, когда я это предложила. И всегда должен быть запасной вариант. Мне придётся уехать, если Марчмонт меня подведёт.

– Мисс, я убеждена, многие женщины думают об отъезде, когда их разочаровывают мужчины. Но если бы нам всем действительно пришлось так поступать, то в Лондоне бы не осталось женщин.

Зоя рассмеялась.

– Ты мне нравишься, Джарвис.

– Спасибо, мисс. Вы мне тоже нравитесь. А теперь спите.

Олмак, позже этим же вечером

Марчмонта особо забавляло то, что все присутствующие пытались казаться утончёнными. Они с ума сходили от желания узнать правду о происходящем в доме Лексхэма, но никто не осмеливался спросить у него напрямую. Вместо этого, они прощупывали почву, так деликатно…

Все, кроме его безумной тёти Софронии.

В логически упорядоченной вселенной она была бы исключена из Олмака. Но психическая неуравновешенность не обязательно служила поводом к дисквалификации. В случае с леди Софронией де Грэй произошло с точностью до наоборот. Патронессы не могли удержать её вне клуба, даже если бы попытались, и они слишком её боялись, чтобы даже помыслить попробовать.

Сегодня она надела, как обычно, чёрное: вечернее платье, отделанное с великолепным размахом модного бедствия. Как обычно, она была усыпана бриллиантами. Он не знал, кто из её обожателей дарил ей их, когда и почему. Прошлое тёти Софронии было окутано тайной, и Люсьен не был уверен, что хотел знать эту тайну.

Он танцевал с леди, одной за другой, умиравшими от любопытства насчёт его визита в Лексхэм Хаус, и он приятно развлекался, отбиваясь от неделикатных расспросов с помощью привычного остроумия. Ассамблея уже подходила к финальной стадии, когда леди Софрония заметила его и\или вспомнила, кто он такой. Она подняла руку, затянутую в чёрную перчатку и унизанную бриллиантами, подзывая его к себе.

Герцог извинился перед группой леди, тщетно домогавшихся от него определённого ответа, и проследовал туда, где восседала тётя, чёрные перья раскачивались над её фальшивыми светлыми волосами. Вокруг неё расположился ассортимент леди различных возрастов, дипломаты, поэты, члены кабинета министров и повесы. Все они сохраняли ошеломлённое выражение лица, обычно наблюдаемое у тех, кто оказывался в окружении леди Софронии де Грэй.

Когда Люсьен приблизился, леди Софрония сделала им знак отойти, используя тот же жест, которым он воспользовался, чтобы выдворить юношу из своего любимого кресла в Уайтс.

– Вы, сэр, – промолвила она.

Он поклонился.

– Да, тётя, – сказал он. – Это я. Ваш племянник Марчмонт.

– Я знаю, кто ты, смешной мальчишка. Что это я слышу о твоей женитьбе на заклинательнице змей?

– И не думал об этом, – сказал он.

Он мог слышать шепоток тех, кто вытягивал шеи, чтобы послушать разговор: «Я и не думал об этом» быстро доберется до другого конца бального зала.

– Герцоги Марчмонты никогда не женились на заклинательницах змей, – сказала она. – Никогда не считала тебя революционером. Мы когда-то были французами, но это было очень давно, и остались бы наши головы при нас, вот это вопрос. Совершенно необязательно. Только подумай об американцах. Они стреляли в нас, протыкали штыком и вешали, как и подобает джентльменам. Ты встречался с американским послом? Приятный человек, но сбитый с толку.

Это случалось со многими людьми, пытавшимися разговаривать с леди Софронией.

– Она не американка, не так ли? – продолжила его тётя. – Они достаточно приятные девушки. – Она огляделась по сторонам. – Я видела одну из них минуту назад. Довольно хорошенькая. Но я не могу не думать, что они не англичанки. А потом я задумываюсь, кто их надоумил не быть англичанками. Так кто же она, юный Люсьен? Если не заклинательница змей, то это должна быть какая-то другая.

– Ваша логика, как всегда, неопровержима, – сказал он. – Но это не просто какая-то другая, а совершенно другая.

Он не знал, с чего и как начался слух о его женитьбе на Зое, но это его не удивляло. Представители высшего света получали большинство сплетен через слуг. Версия, достигшая аристократических ушей, имела мало сходства с оригиналом.

Кто-то из прислуги Лексхэмов должно быть услышал о предложении брака от Зои или о том, что предложение брака прозвучало. Они поспешили передать эту захватывающую новость, не теряя времени.

Герцог не видел вреда в том, чтобы позволить слуху циркулировать некоторое время в высшем свете. Обществу придётся рассматривать Зою в качестве возможной будущей герцогини Марчмонт, а не Девы Гарема. Как только они воспримут её подобным образом, им будет трудно вернуться к представлению о Зое, как о Деве Гарема. Им придётся, думать о ней, как о нормальной.

Зоя не была таковой, но это уже не его дело.

– Помните ли Вы маленькую Зою Октавию Лексхэм? – спросил он.

Его тётя обратила свой бледно-голубой взор в сторону большого канделябра, как будто в нём она хранила свои воспоминания.

– Зоя Октавия, – сказала она.

Он слышал, как снова начались перешёптывания: Зоя Октавия.

Отсутствующий взгляд голубых глаз тёти прояснился, возвратившись к нему.

– Беглянка?

– Да.

– Что за чепуха? Лексхэм потерял её – в Святой Земле или в Константинополе, или в другом подобном месте.

– Она недавно вернулась.

– Она всегда возвращалась, со временем, – сказала леди Софрония. – Но на сей раз время слишком затянулось, по моим подсчётам. Так она заклинательница змей или нет?

– Говоря чистую правду, я практически уверен, что она не заклинательница змей.

– Я полагаю, что «практически уверен» это самое лучшее, чего можно ожидать в этом сомнительном мире. Она американка?

– Определённо нет.

– Как благоразумно с её стороны. Ну, что ж. Я умываю руки. Оставляю это королеве. – Она взмахнула рукой. – Больше ни слова. Это зависит от тебя. Я слишком много держу в уме. Ты не можешь ожидать, что я стану всё тебе объяснять.

Люсьен мог бы задержаться в Олмаке подольше, но счёл, что:

Во-первых, он выполнил свою работу.

Во-вторых, получил от общения с тётей больше развлечений, чем любой здравомыслящий человек мог надеяться.

Он уехал, в тот момент, когда имя Зои Октавии было на пути к комнате с закусками.

Загрузка...