Глава 7

Зоя была бы намного более спокойной и рассудительной, если бы её сестра Августа не удостоила своим присутствием семейный ужин в этот вечер.

Ей больше некуда пойти, как она сказала. Она всё ещё не решается показаться на глаза своим знакомым. И не известно осмелится ли, или ей придётся навсегда переехать в деревню.

– После сегодняшней Зоиной выходки не представляю, как даже герцог Марчмонт может восстановить честь нашей семьи, – заявила сестра.

Как предсказывал Марчмонт, новости об их затруднениях на Графтон-стрит и в магазине портнихи уже циркулировали в высшем свете. Августа просветила их родителей.

– О, Зоя, – сказала мама. – Как ты могла?

Даже после того, как Зоя изложила свою версию событий, отец, к её смятению, не принял её сторону.

– Марчмонт совершенно справедливо накричал на тебя, – сказал папа. – На его месте я поступил бы точно так же. С твоей стороны было чертовски безрассудно вытаскивать ребёнка из перевёрнутой кареты. Тебе следовало оставить это Марчмонту. Он прекрасно умеет справляться с подобными вещами.

– Ты выставила его на посмешище, – добавила Августа.

– Я? – удивилась Зоя. – Я что-то не заметила, чтобы ты или кто-то из моих сестёр проявляли к нему хоть какое-то уважение. Вы все его порицаете и называете ленивым и бесполезным…

– Мы такого не говорим на людях. Но ты ведёшь себя как десятилетний ребёнок – дурно воспитанный десятилетний ребёнок. Швырнуть в него вазу! Разве это не по-детски?

– Это была книга!

– О, Зоя, – вздохнула мама.

– Тебе ещё повезло, что он вернулся, после вульгарного представления, которое ты ему устроила, – сказала Августа. – Он, по крайней мере, думает о папе и своих обязательствах перед ним. Ты думаешь только о себе и ни о ком больше.

– Об обязательствах? – произнесла Зоя.

– Он не связан никакими обязательствами передо мной, я уверен, – произнес папа.

– Вы знаете, что он всегда видел в Вас отца, – ответила Августа.

Думаете, я хотел обнаружить, что Ваш отец принял самозванку? Вы думаете, я хотел увидеть, как он выставляет себя дураком?

Эти слова прозвучали в голове Зои. Она вспомнила интерпретацию Джарвис его слов: все знают, что его мало что волнует, но сказанное им говорит о том, что он заботится о Вашем отце. Теперь нахлынули воспоминания о летних днях, когда к ним приезжали Люсьен и Джерард. Обе семьи часто проводили время вместе, но она не запомнила более ранние времена, когда были живы родители мальчиков. Она не помнила, как герцог с герцогиней выглядели, как разговаривали. Однако девушка живо помнила то ужасное время, когда погиб Джерард, когда Люсьен замкнулся в себе и всех избегал. Папа увёз его, и они уехали вдвоём на бесконечно долгое, как ей тогда казалось, время. Вернувшись, Люсьен был снова сам собой или около того.

Марчмонт вернулся в магазин портнихи из-за папы. Зоя посмотрела на отца.

– Обязательства не имеют с этим ничего общего, – сказал папа. – Все знают, что Марчмонт никогда не уклоняется от стычки. Все знают, что он считает своё слово священным.

Я обещал, что позабочусь о ней, и позабочусь, несмотря ни на что.

– Это всё его гордость и не имеет ни малейшего отношения ко мне, – добавил папа. – В самом деле, Августа, у тебя просто талант перекручивать вещи.

У неё был такой талант. Больше всего Августа любила отравлять удовольствие другим.

Гордость или обязательство, это едва ли имеет значение, сказала себе Зоя. Для неё Марчмонт только средство для достижения цели. Ей нужно помнить об этом. Ей нужно помнить, что это всё, чем он мог быть для неё.

Возможно, неодобрение папы временно смягчило Августу. Или, может быть, она просто не могла в данный момент изыскать другого способа уязвить свою сестру. Какой бы ни была причина, она снова вернулась к теме Олмака.

Мама и папа, не находившие эту тему и близко такой волнующей, как Августа, отошли в сторону. Мама возвратилась к вышивке, отец к своей книге в кресле возле неё.

Найдёт ли она когда-либо мужчину, с которым будет вот так сидеть? Думала Зоя. Будут ли она и её неизвестный муж тихо радоваться обществу друг друга? Хотя такой взгляд на вещи не был в моде, Зоя решила, это далеко не так скучно, как может показаться.

– Марчмонт будет там, – сказала Августа, отвлекая внимание Зои от семейной идиллии, в которой мужчина, слишком сильно смахивавший на герцога, сидел рядом с ней у камина.

– Где? – спросила Зоя.

– В Олмаке, разумеется, – ответила Августа. – Ты меня слушаешь? Патронессы будут просто уничтожены его отсутствием. Он для них так же важен, как когда-то был Браммел.

– Думаю, сегодня они будут уничтожены, – сказала Зоя. – Он говорил, у него встреча на восемь часов.

– Что оставляет уйму времени на Олмак, – уверила её Августа. – Двери не закрываются до одиннадцати.

– Встречается он, конечно, с леди Тарлинг, – добавила она, понизив голос, чтобы не услышали родители, хотя они и ничем не показывали, что прислушиваются к тому, что говорится на другом конце комнаты.

– Леди Тарлинг? – Зоя быстро перебрала имена, которые запомнила из газет и скандальных листков. Оно было ей неизвестно.

– Его любовница, – шепнула Августа.

Зоя в душе ощутила острый укол, что, как она себе сказала, было глупо. Он красивый, богатый и могущественный мужчина. Все девственницы хотели бы его получить в качестве мужа. Все не девственницы мечтали взять его в любовники.

– У него, должно быть, много наложниц, – сказала она.

– Уверена, что ничего не знаю о подобных вещах, – ответила Августа. – В любом случае, он и её лордство чрезвычайно осмотрительны, а это всё, чего требуют приличия. Она вдова, в конце концов, а вдовам и замужним женщинам дано больше свободы, как я тебе уже объясняла.

– Все вдовы обладают свободой, кроме меня, – сказала Зоя.

– Никто не знает, кто ты есть, – проговорила Августа. – Как ты можешь вдоветь, если по закону не выходила замуж, поскольку этот мужчина уже был женат?

Зоя сомневалась, была ли она должным образом замужем в полном смысле, даже по стандартам мира, из которого сбежала. Она была вдовой, которая на самом деле не вдова, потому, что никогда не была женой, поскольку осталась девственной. Это была социальная головоломка, если так можно сказать.

– Могу обещать, что леди Тарлинг не будет сопровождать Марчмонта в Олмак, – продолжила Августа. – Леди Джерси её ненавидит и отказывается включить в список. Леди Тарлинг притворяется, что ей всё равно. Она утверждает, что рано ложится спать по средам, чтобы встать на рассвете и покататься верхом в Гайд-парке. Она бесстрашная наездница. Говорят, что прежде всего этим она привлекла Марчмонта.

Зоя испытывала сомнения в том, что именно искусство верховой езды этой леди могло привлечь Марчмонта, но информацию сохранила. Она обдумала её позже, той же ночью, когда проснулась от кошмара о гареме.

На следующее утро она тоже встала на рассвете.

Марчмонт-Хаус

Раннее утро четверга

Джарвис стояла в передней, сжимая свой зонтик.

Под неодобрительным взглядом Дава, дворецкого, она поспешно говорила едва проснувшемуся герцогу Марчмонту:

– Мне очень жаль беспокоить Вас в такое время, Ваша Светлость, но лорд Лексхэм уже уехал и леди Лексхэм в постели с мигренью, её не велено беспокоить, никто из сестёр или братьев мисс Лексхэм ещё не приходил, и я не знаю, что делать. – Она сделала глубокий вдох и продолжила: – Ваша Светлость, насколько я знаю, мисс Лексхэм не садилась на коня двенадцать лет, и она не знает Лондона. Она взяла с собой грума, но я опасаюсь, что он не представляет себе, как давно она не ездила верхом и как мало знает город. Я уверена, что он не понимает мою госпожу, и ей очень легко… э-э-э… ввести в заблуждение прислугу, в особенности, мужчин.

Другими словами, как понял Марчмонт, Зоя уехала вопреки приказу своего отца, солгав конюшим, чтобы поступить по своей воле… В точности, как она обычно делала.

Он не удивился.

Ему спалось плохо.

Во вторник ночью герцог Йоркский его заверил, что Принц-регент пригласит Зою на День рождения в Малой приёмной.

Во вторник ночью Марчмонт ощутил уверенность в том, что это дело улажено. В настоящее время он не был в этом убеждён.

Прошлой ночью в Олмаке имя герцога Марчмонта снова стало предметом обсуждения. Непомерно преувеличенная и искажённая версия событий в Грин-парке, на Графтон-стрит и в магазине портнихи обошла бальный зал Олмака.

Он по своему обыкновению отшучивался. Когда Аддервуд спросил у него, правда ли, что мисс Лексхэм запустила в него скамейкой для ног, герцог ответил:

– Я слышал, речь шла о книге выкроек. В любом случае, это едва ли первый случай, когда леди бросают мне в голову предметы, и не похоже на то, что он станет последним. Харрриет Уилсон как-то швырнула в меня табакеркой, как я припоминаю.

Он знал, что дело этим не ограничится. Книга ставок «Уайтса» сегодня будет полна упоминаний о Зое.

Это его не беспокоило. О ней не говорили ничего скандального. Прерванные объятия нигде не упоминались.

Герцога беспокоила Королева. Она принадлежала к приверженцам строгих нравов и, если и обладала чувством юмора, то умело его скрывала. Она была вежливой, милостивой и удушающее корректной. Марчмонт не знал наверняка, что она подумает об этих историях. Он полагал, было бы чересчур самонадеянно рассчитывать на то, что слухи до неё не дойдут.

Всё, что он знал – приглашение ещё не отослано. Даже если отослано, его могут отозвать. Если не отзовут, то к Зое могут отнестись пренебрежительно. В Малой приёмной, и это было бы катастрофой.

Такие мысли не способствовали успокоению.

Теперь, пробуждённый от своего неглубокого сна и поспешно одетый раздражённым Хоаром, его светлость находился не в лучшем настроении. Его прищуренный взгляд переходил с горничной на дворецкого.

– Я прошу прощения за то, что побеспокоил вашу светлость, – сказал Дав, – я объяснил этой особе, что ей следует обратиться со своей проблемой к дворецкому Лексхэмов. Мы, в Марчмонт Хаус, не контролируем действия конюших лорда Лексхэма. Невзирая на мои настоятельные просьбы, она продолжала настаивать на разговоре с Вами.

Наверное, она угрожала Даву своим зонтиком, подумал Марчмонт.

– Мистер Харррисон находится в городе, закупая продовольствие, ваша светлость, иначе я бы посоветовался с ним, – добавил Дав.

– Какое к дьяволу отношение Харрисон имеет к этому? – спросил Марчмонт. – Нужно, чтобы он тебе сказал, что дело срочное? Разве тревога горничной за свою госпожу не достаточно ясна? Пошли в конюшни. Мне нужна лошадь. Немедленно.

Ранним утром Гайд-парк, как обнаружила Зоя, был удивительно тихим и ослепительно прекрасным. Легкий туман висел над местностью, заставляя листья деревьев поблёскивать. И зелень, зелень, зелень вокруг так далеко, насколько хватало взгляда, и блеск воды в том, что грум назвал Серпентином – искусственная река, созданная во времена короля Георга Второго по приказу его супруги, королевы Каролины.

Вид, находившийся перед Зоей, стоил сознания вины. Она солгала грумам. Надев амазонку своей матери, она сидела в мамином седле на маминой лошади. Ничего из этого ей не подходило, включая лошадь. Оставалось только надеяться, что она не закончит перепутанной кучей сломанных костей.

Перед ней простиралась личная дорога королей. Она была известна как Роттен-Роу, как объяснил ей грум. Она предназначалась строго для верховой езды, сказал он. Только правящему монарху дозволялось кататься по ней в экипаже.

Зоя знала, в такой час у неё было мало шансов столкнуться с любым монархом, по пути в Кенсингтонский дворец или в обратном направлении. В данный момент она не видела даже никакого другого всадника.

Но пока она любовалась акрами и акрами блестящей зелени, появилась стройная элегантная наездница на превосходном скакуне. Тёмная масть коня гармонировала с волосами леди. Её амазонка винного цвета была сшита по последней моде. Ливрея грума вызывала восхищение.

Это должна была быть наложница Марчмонта.

Зоя снова ощутила приступ боли, но более острой, приправленной завистью. Дама была головокружительно красива и очень уверена в себе. Она не нуждалась в уроках, как стоять, сидеть, или наливать чай.

Когда она приблизилась, Зоя коснулась рукоятью хлыста своей шляпы. Она не помнила, пристойно ли приветствовать всадницу, которой она не была представлена. С другой стороны, отсутствие приветствия могло быть истолковано как оскорбление.

Зоя не хотела оскорбить эту женщину.

Она хотела её убить.

Конечно же, было неправильно и глупо так себя чувствовать, но она ничего не могла поделать. Она была нецивилизованна.

К её удивлению, леди возвратила приветствие. Однако не остановилась заговорить и проехала мимо. Зоя пропустила её, последовала за ней, поначалу медленно. Но когда лошадь леди Тарлинг стала набирать скорость, Зоя побудила свою к тому же. Вскоре Зоя ехала бок о бок с леди по просторной дороге. Леди Тарлинг посмотрела в её сторону, улыбнулась и вопросительно подняла брови. Зоя улыбнулась в ответ и кивнула. И скачка началась.

К тому времени, когда Марчмонт их обнаружил, уже было поздно что-либо предпринимать. Они безудержно неслись вниз по холму от рощи. Он не осмелился встать у них на пути, чтобы не отвлечь их и не вызывать несчастный случай.

В его сознании промелькнул образ Зои, какой она была в то лето перед своим исчезновением – мчащейся впереди него по узкой верховой тропе. Она сбежала и взяла капризную кобылу, бросая вызов себе и другим, как она делала постоянно, – и он последовал за ней, с сердцем, уходящим в пятки.

Когда он её догнал и начал ругать, она назвала его занудой. Она жаловалась на своего учителя французского и передразнивала его безуспешные попытки… до тех пор, пока Марчмонт не ухватился за живот, беспомощно хохоча.

Меньше, чем через двенадцать месяцев, она пропала, и вместе с ней все краски ушли из его мира.

Теперь герцог наблюдал с бьющимся сердцем, как, наконец, обе всадницы замедлили шаг и повернули на дорогу, ведущую через Серпантин. Пока они возвращались на Роттен-Роу, казалось, они обменялись несколькими словами, но коротко. Он вернулся на Роу и стал их дожидаться.

Леди Тарлинг ехала первой. Когда она поравнялась с ним, Люсьен подавил порыв накричать на неё за то, что она подвергла Зою опасности. Рассудком (но не нутром) он знал, что Зоя подвергала опасности себя сама.

Он обуздал своё выражение лица и голос, вежливо приветствуя даму. Она раскраснелась от физических упражнений, её тёмные глаза пританцовывали.

– Ах, герцог, у Вас дел по горло, как я слышала, а теперь и увидела, – сказала она. Выглядело так, словно ей хотелось сказать больше, но она лишь покачала головой и засмеялась. Затем она уехала.

Зоя не спешила, притворяясь захваченной пейзажем. Она, скорее всего, старалась отдышаться. Не ездить верхом двенадцать лет! Её тело, должно быть, онемело и измучено.

Он выжидал.

Наконец, она подъехала к нему плавной рысью. Марчмонта бы не удивило, если бы она притворилась, что не видит его, и проскакала мимо, но она придержала лошадь и остановилась.

– Как здесь красиво, – начала Зоя. – Повсюду, куда не посмотришь, зелено. Не помню, когда я в последний раз видела только зелени. В Египте, как ты знаешь…

– Ты безумна? – перебил он нетерпеливо. – Ты двенадцать лет не ездила верхом. Этот конь для тебя широк, а седло слишком короткое. И всё же ты скачешь с незнакомкой по местности, которую не знаешь. Я видел, как ты мчалась с холма. Ты могла убиться.

Она посмотрела на него так, как большинство людей смотрело на его тётю Софронию, когда та излагала свои безумные речи.

– Но, конечно же, я ездила верхом последние годы, – сказала она. – Много раз. Иногда мы путешествовали по Нилу на праздники или нападали на крестьян. Тогда мужчины позволяли мне ездить в пустыне. Иногда на верблюде, иногда на ослике, а временами на лошади. Они знали, что мне не убежать от них. Я пыталась, но безуспешно. Вся пустыня выглядит одинаково, и я бы сразу заблудилась. Они без труда меня ловили, и их это развлекало. Для них это была игра.

Она говорила о своём египетском опыте менее эмоционально, чем, если бы описывала пару перчаток или туфель. Но он мог видеть эту сцену слишком ярко и Зою в ней. Этот образ его расстроил, добавляясь к путанице страха и злости.

Пока Люсьен боролся, подавляя эмоции, она спокойно осмотрелась.

– Мне нравится это место, – сказала девушка. – Я не предполагала, что оно настолько большое.

Её взгляд вернулся к нему:

– Она мне тоже должна нравиться, хотя я обнаружила, что очень ревную…

– Мне безразлично, что…– он замолчал, пытаясь думать, несмотря на одолевавшие его страх и гнев. – Ревнуешь?

– Она так элегантна, – сказала Зоя. – Она знала, кто я, мне кажется, и не оскорбила меня. Это очень благородно. Будь я твоей наложницей, я бы относилась с большим подозрением ко всяким протеже.

– Она не моя нало…

– У неё отличная посадка. Лучше, чем у меня.

Герцог хотел бы придушить человека, рассказавшего ей о леди Тарлинг. Он приказал себе сохранять спокойствие.

– Ей подходит её седло, – сказал он. – Ей подходит её конь. Она не крала его у своей матери…

– Нет, – Зоя подняла руку, – Ты не будешь меня отчитывать. Это была забава. Я хочу веселиться. Я хочу жить. В Египте я была игрушкой, развлечением. Домашним животным в клетке. Я поклялась себе не терпеть больше такого существования.

Он уставился на неё в яростном неверии.

Он сказал себе, что её английский звучал достаточно хорошо, но понимание значений было далеко от совершенства. Он говорил себе много разумных вещей, но его нутро среагировало на обвинение, откровенно несправедливое обвинение. Она сравнила его с негодяем, который держал её в клетке и обращался как с животным или игрушкой.

– Я провёз тебя через весь Лондон вчера, – сказал Марчмонт, – я возил тебя покупать платья, бельё, обувь и чулки. И я сказал тебе, что возьму тебя сегодня на прогулку.

– Мне было нужно прокатиться верхом.

– Ты должна была мне это сказать.

– Тогда я не знала. Даже если бы знала, ты бы не дал мне возможности сказать, чего я хочу. Мы сделаем так, ты говоришь. Мы сделаем этак. Я заберу тебя в два часа, Зоя. Я сделаю тебя респектабельной, Зоя, нравится тебе это или нет, ради твоего отца, и потому, что я так сказал, и я всегда держу своё слово.

– Я знаю, что слова английские, – ответил Марчмонт, – но мысли, должно быть, арабские, потому что я ничего не понимаю.

Она подала лошади знак двигаться.

– О, нет, – сказал он, – ты не будешь изрекать загадочные замечания и прогонять меня. Меня не прогоняют!

Зоя не обратила на него внимания.

Люсьен слез с коня и зашагал к ней. Он заставил её лошадь остановиться.

– Слезай, – сказал он.

– Нет, – ответила Зоя.

– Трусиха, – проговорил герцог.

Её голубые глаза вспыхнули.

– Давай же, – подзадорил он её, – убегай.

Она метнула в него убийственный взгляд, но позволила ему помочь ей спуститься. Её попка, скорее всего, горела, и ноги скоро будут мучительно болеть.

– Тебе нужно пройтись, – сказал Марчмонт.

– Нет, не нужно! – она топнула ногой и поморщилась. – Я только слегка одеревенела. И не желаю гулять с тобой.

– Мне всё равно.

– Тебе всё безразлично, – сказала Зоя. – Как быть с лошадьми? Ты не можешь оставить их посреди верховой тропы.

– Твой грум займётся лошадьми.

– Я не собираюсь с тобой гулять, – возразила она и попыталась взобраться на лошадь.

Он мог бы позабавиться, наблюдая за её попытками взобраться в седло без посторонней помощи, но герцог был не в настроении развлекаться. Он схватил её за руку и потащил прочь от лошади, направляясь к Серпентину.

– Думаю, я тебя утоплю, – сказал Люсьен.

Она пнула его в голень и побежала.

Нападение было последним, что ожидал от неё Марчмонт – хотя, как он понял позднее, его стоило ожидать в первую очередь – и он не успел среагировать. Несмотря на усталость и затёкшие ноги, Зоя добилась удивительного прогресса благодаря этой мгновенной задержке, и исчезла в роще деревьев. Ею двигало чистейшее упрямство, говорил он себе, и далеко ей не уйти. У неё почти не было физической нагрузки в последнее время, её мышцы устали – хотя она могла этого ещё не понимать – и за ней волочился шлейф из тяжёлой ткани.

Беда в том, что ей не нужно было уйти далеко, чтобы заблудиться, или запутаться в своем проклятом шлейфе и споткнуться, разбив голову об ствол дерева, или утонуть в Серпентине.

– Я её утоплю, клянусь, – пробормотал герцог и побежал за ней.

Он искал проблеск голубого и скоро её нашёл. Зоя была возле Серпантина, но не на дорожке. Он легко преодолел расстояние между ними, но она продолжала свой неуклюжий бег.

Когда Зоя оказалась в пределах досягаемости, Люсьен потянулся, чтобы схватить её за руку. Он наступил ей на шлейф, его сапог запутался в подоле платья, лишив её равновесия. Она упала, и он за ней, прямо на неё.

Когда они повалились на землю, с него упала шляпа. Краем глаза он видел её шляпку, откатившуюся в сторону. Под его рукой поднималась и опадала её грудь от тяжёлого дыхания. Он приподнял голову и грудную клетку, чтобы не давить своим весом, но полностью её не отпустил.

Влажные кудри прилипли к вискам и возле ушей. Её кожа порозовела от напряжения. Зоя хмуро смотрела на него, сверкая голубыми глазами.

– Какого чёрта с тобой случилось? – спросил Марчмонт.

Её руки поднялись. Инстинктивно он отпрянул назад. Но она не стала выцарапывать ему глаза или бить, как он ожидал. Зоя запустила пальцы в его волосы и обхватила его голову. Она потянула, приближая его лицо к своему, и поцеловала прямо в губы.

При первом прикосновении Люсьен ощутил лёгкий шок, который испытывал днём ранее, но сильнее и глубже на этот раз, как будто он притронулся к электрической машине. Но на этот раз он не отстранился. Её губы были мягкими и тёплыми, её запах и вкус разлились в нём, сладкий и чистый и тёплый, словно летний сад.

Казалось, в нём начался мятеж чувств. Герцог не знал, что за чувства и не хотел знать. Вокруг них стояла весна, прохладная и влажная, но Зоя на вкус была как лето, и он жаждал её жара. Её руки скользили по подбородку, и губы требовали большего. Она постепенно становилась всё настойчивее и ласковее, и Марчмонт охотно сдался.

Его разум затуманился, он забыл обо всём, кроме её тепла, запаха и вкуса. Зоя обвела языком контур его губ, и его охватил уже знакомый шок: наплыв удовольствия в ответ на приглашение.

Все его чувства отвечали ей, вопя «да». В тепле и правильности их поцелуя весь кавардак чувств – злость и страх, разочарование и смятение – переплавился в простую непреодолимую потребность.

Люсьен опустился на неё и обнял её. Он перекатился на спину, и она последовала за ним. Без колебаний, без раздумий. Только «да».

Мир исчез. Не осталось ничего, и ничто не имело значения, кроме дразнящего и мучительного поцелуя, медленно углублявшегося. Исчезло всё, и ничто не имело значения, кроме изогнувшегося в готовности тела, прильнувшего к нему.

Марчмонт повёл руками вниз по её спине и вверх, очерчивая линию позвоночника, наклон плеч и изгиб шеи.

Руки Зои двигались по нему в той же решительной манере, как её уста заявляли права на его губы. Он чувствовал эти прикосновения каждой клеткой своего тела. Одежда не мешала. Он остро ощущал собственную кожу, все нервные окончания трепетали.

Сердце Люсьена билось всё чаще, дыхание участилось, и жар прокатился по телу. Он скользнул рукой по её талии и животу, немного выше, обхватив грудь. Она замурлыкала ему в губы, и их стон смешался. Её губы и руки блуждали так же дерзко и собственнически, как его собственные – через плечи и спину, под сюртук, затем остановились на ягодицах, чтобы прижать его к себе и потереться об его затвердевший член.

Он оторвался от поцелуя ровно настолько, чтобы снова перевернуть её на спину. Зоя рассмеялась глубоким гортанным смехом, и его ответный смех был хриплым. Люсьена пьянило тепло её вкуса и прикосновений, и он в опьянении хотел всего и немедленно.

Он потянулся вниз, чтобы задрать ей юбки.

Марчмонту послышалось что-то, очень издалека, но оно исчезло из его сознания, как только рука Зои скользнула ниже пояса, где эрекция распирала клапан его брюк. Это прикосновение опустошило то, что оставалось от его рассудка. Люсьен сжал в кулак её плотные юбки и потянул кверху. Он забрался рукой под ткань и провёл вдоль ноги, обтянутой чулком.

Герцог слышал какой-то шум, но он не имел значения. Значение имела его рука, движущаяся вверх по чулку. Имели значение тепло её кожи под ним и прекрасный изгиб ноги.

– Силы небесные, вы совершенно стыд потеряли!

Часть его сознания восприняла слова, но они ничего не значили. Это был шум, воронье карканье. Его рука продвинулась дальше.

– Прекратите!

Хлоп.

– Прекратите! Помоги мне, небо, это словно разнимать собак!

Хлоп.

– Слезайте!

Что-то ударило его по голове. Хлоп.

– Немедленно! Вы меня слышите? – Хлоп. – Сию секунду слезайте с неё! – Хлоп. – Слезайте!

Черт побери. Только не идиотка-горничная. Только не сейчас. Из какого адского огня она явилась?

Он убьёт горничную и сбросит её тело в Серпентин.

Марчмонт скатился с Зои.

Да, горничная была там, но вне досягаемости. Его атаковала не она. Джарвис стояла, со сгорбленными плечами и кулаками, прижатыми ко рту, в нескольких футах позади и справа от Присциллы, чей громадный живот колыхался, пока она размахивала плотно свёрнутым зонтиком.

– Вы окончательно лишились рассудка? – кричала Присцилла. – Великий Боже, Марчмонт, что с Вами случилось? Кувыркаться с моей сестрой в Гайд-Парке? Как собаки? Что люди скажут?

Загрузка...