(не) истинная. Полюбить вновь

Глава 18

Амалия

Всю дорогу до нашего поселения я думала, что же сказать жителям. Как объяснить им пропажу Рафара, не говоря о том, что случилось в деревне? И как показать им пациента, не вызвав тем самым ещё больше расспросов? Решение пришло внезапно: несколько недель назад на нашего старосту напали разбойники, по пути в деревню его остановили и выкрали несколько золотых, благо больше у него и не было с собой. Сказать, что на нас напали по пути и до самой деревни мы так и не доехали. А мой путник это… обычный поселенец, который просто шёл не в том месте и не в то время.

— Надеюсь, что эта версия отведёт от меня подозрения. — Я с трудом помогла мужчине переместиться из телеги до лазарета. Благо он сейчас пустовал, пациентов в лазарете не было, и сестра Дарина ушла домой, что мне только на руку.

Не знаю, откуда у меня такие мысли, ведь я никогда в себе не замечала такой прозорливости, но, чтобы никто не понял, кого из себя представляет мой пациент, я взяла старые вещи, оставленные здесь прошлыми больными, чтобы его переодеть. Сняв с него добротные сапоги и штаны, пропитавшиеся пылью и въедливым запахом дыма, начала понемногу обтирать тёплой водой. Смывая грязные разводы и подтёки крови, невольно залюбовалась открывшимся мне видом. Крупное загорелое тело просто кричало о том, что его владелец не гнушается тренировками, настолько отчётливо я видела проступающие даже в состоянии покоя мышцы. А когда дошла до широкой груди, то так и замерла с тряпкой в руках. Я, конечно, за все эти годы работы помощницей лекаря видела многое, но впервые рассматривала и любовалась. Когда стала помогать Рафару в приёмном покое, то поначалу смущалась и краснела, видя оголённые участки тела больных. Но быстро поняла, что так я приношу намного меньше пользы, чем могла бы. Да и пациентам всё равно, смотрю я на них или нет, им важно выйти отсюда здоровыми.

В итоге насмотревшись на красивое мужское тело, по сравнению с которым наши селяне и в подметки не годятся, я надела на него старые вещи ныне покойного Рафара. Одежду незнакомца, свернув в узел в старый мешок, решила отнести к себе домой и припрятать — мало ли, вдруг потом они ему понадобятся, а здесь их может кто-нибудь обнаружить. Несмотря на позднюю ночь, спать не хотелось, видимо, происшествия дня давали о себе знать. Умывшись и переодевшись в халат, решила немного поработать с травами. В итоге я сварила общеукрепляющий отвар, сделала лечебную мазь и дала всё это единственному пациенту, находящемуся сейчас в лазарете. А после всё же уснула, опустив голову на тумбочку возле кровати пациента.

Просыпалась я под стоны лежащего на кровати мужчины. В горячке он метался по постели, сбивая подушку вбок.

— Тише. — Я положила смоченный водой компресс на лоб в надежде успокоить его. — Скоро вы поправитесь.

— Где я? — На секунду его карие глаза открылись, чтобы снова сомкнуться.

Так прошло несколько дней. Он то приходил ненадолго в себя, то снова впадал в беспамятство. Я дежурила с Дариной у его кровати поочерёдно. Сутки я, затем сутки она. Наверное, это были одни из самых трудных дней для меня. Я всё время боялась. Боялась, когда староста пришёл и рассказал о том, что жителей постигла неведомая эпидемия, унёсшая жизни всех жителей. Сначала я не поверила. Вот так легко избавиться от людей и списать всё на неизвестную хворь? Ещё боялась, что незнакомец ненароком может сказать о том, что случилось с деревней. Боялась, что тот чёрный дракон может вернуться. А больше всего боялась, что этот кареглазый брюнет не выживет. Секунды боя драконов до сих пор стояли отчётливыми образами в голове, а ночью я просыпалась от чудившегося мне запаха удушливого дыма. Когда я смотрела на их схватку, казалось, прошли минуты. А спустя время, осмыслив всё, что произошло, я понимала, что всё это длилось и того меньше, настолько быстро реагировали сражавшиеся. Наверное, именно в это мгновение, пропуская через себя каждое воспоминание о том, что произошло в деревне, я поняла, что именно имел в виду мой бывший муж, когда говорил об «особом лекарстве», припасенном у драконов для крестьян.

Когда жар спал и незнакомец пошёл на поправку, я поставила свечу Богине за его выздоровление, радуясь, что он смог выкарабкаться и что жертва Рафара не была напрасной.

Открыв глаза, мужчина первым делом попросил воды и испив, наверное, половину кувшина, спросил:

— Кто я?

— Вы совсем ничего не помните? — Я немного терялась с ответами. Как рассказать человеку, что он и не человек вовсе, а дракон? А знает ли он, что они существуют?

— Я… — Он обхватил голову руками, а лицо исказилось от боли. — Помню, что ехал, а куда и откуда не знаю.

— Всё в порядке, такое бывает при травмах. — Такое и правда могло быть. Видимо, после падения он всё же сильно ударился головой, а мы на эту рану и не обратили особого внимания, сосредоточившись лишь на полученном в схватке ранении.

— Вы знаете, кто я? — Он с надеждой смотрел на меня, чуть приподнявшись на подушках.

— Я знаю лишь то, что нашла вас на дороге, ведущей сюда. Скорее всего, вы стали жертвой нападения разбойников. При вас не было вещей, и я не могу сказать вам ни ваше имя, ни что-то ещё. Как я могу к вам обращаться?

— Имя… не знаю даже. Ведь у каждого человека оно должно быть. Пусть будет Нель, возможно, оно и не то, что было дано мне при рождении, но мне нравится, как звучит.

— Ну что же, Нель. Я Лина, и добро пожаловать в наше поселение. — Я пожала ему руку и отправилась улаживать вопрос с его проживанием к старосте.

Здесь, в лазарете, ему больше не было необходимости находиться. Раны зажили, а память, лёжа в кровати, он себе не вернёт. Я опасалась того, что он нечаянно может обернуться драконом и это кто-нибудь увидит. А ещё, как выяснилось из разговоров, старожилы помнили, что такое уже бывало несколько раз, правда, не здесь, а в других герцогствах. Оказывается, когда в городах и деревнях начиналась эпидемии, их закрывали на въезд и выезд по приказу герцога. А в случае, если не удавалось остановить болезнь, прилетали драконы и сжигали всё дотла. Как сказал староста — чтобы спасти другие поселения. Я молча кивала, соглашаясь, а про себя находилась в ужасе от того, что это случается не в первый раз, а никто во дворце не противится таким методам. Не хотелось верить, что всё происходит с молчаливого согласия царствующей династии.

С проживанием Неля всё решилось само собой. Староста сказал, что из свободных домов есть только пустующее жилище Рафара, стоящее неподалёку от моего дома. Нель был непривередлив, и согласился, хотя, выбирая между старым покосившимся домом и хлевом, я бы тоже долго не думала. Меня радовало то, что он будет жить вдали ото всех, около леса, и в случае спонтанного оборота в огромного ящера его могут не заметить. Да и какая-то часть меня, которую я упорно загоняла внутрь, хотела быть ближе к нему. Не могла сама себе объяснить, было ли тому виной отсутствие в моей жизни мужчины на протяжении пяти лет, либо просто его красивый внешний вид, которым я хотела любоваться как можно чаще.

Так и начались наши будни недалеко друг от друга. Нель оказался смышлёным и рукастым, как любил говорить наш староста. Приведя в порядок дом, в котором он жил, он принялся за мой. Пришёл как-то утром, едва занялась заря, и, встав напротив калитки, сказал:

— Я поставлю тебе забор, твой совсем плох. — Нель перебросил из одной руки в другую топор так легко, будто бы он не весил ничего.

Это предложение застало меня врасплох. Я стояла на пороге дома, растрёпанная после сна, с кружкой крепкого чая, и не верила тому, что вижу. Передо мной стоял мужчина, его растрёпанные ветром волосы едва касались плеч, завиваясь внизу, карие глаза горели азартом, а губы дарили широкую и счастливую улыбку. Опустила глаза ниже и тут же заругала себя. Ну разве так можно любоваться незнакомцем? А если у него жена и дети? А я тут стою, рассматриваю широкий разворот плеч, загорелую грудь, выглядывающую через открытый ворот рубахи — она подпоясана широким кушаком, выменянным на пойманного зайца у старосты. Видимо, тяга к дорогим красивым вещам не пропала вместе с памятью. Кушак обычно стоил немало, но староста согласился отдать его за тушку зайца и ремонт крыши в его доме.

— Чем же отплатить тебе, сокол мой ясный? — Я старалась не смеяться и сдерживать себя, чтобы не обратиться к нему «ваша милость», или «ваша светлость». Подумать только, возможно, он занимает какое-то высокое место при дворе, а он тут мне заборы чинить собрался. Как вспомнит потом, не будет ли мне худо, что простой крестьянке помогал?

— А я к тебе на ужин приходить буду, сам-то не умею готовить. Кашей да капустой сыт уже. — Под громкое урчание его живота мы вместе рассмеялись, и я согласилась, не морить же голодом человека.

— Только дичь сам добывай, а то щи пусты будут! — Захлопнув дверь, я оперлась на неё и ещё долго так стояла, обдумывая, на что же согласилась.

С того самого дня будто бы что-то неуловимо изменилось. Я чувствовала, что всё происходит так, как и должно быть. Смены в лазарете сменялись днями, проведёнными в небольшом огородике у дома. За несколько недель мой дом преобразился — новый забор, починенная крыша, нарубленные для зимы дрова. Всё это Нель сделал сам, без моей просьбы. И если поначалу я сомневалась в возможностях аристократа, пусть и бывшего, делать что-то своими руками, то спустя время убедилась, что ошибалась. Пусть выходило всё не с первого раза и не так хорошо, как у других, но он старался в меру своих сил делать всё на совесть. Я же в свою очередь освоила несколько рецептов супов. Падать лицом в грязь не хотелось, а какая женщина у нас в селении не умеет готовить? Вот и пришлось в срочном порядке спрашивать куда капусту, куда редьку, а куда и морковку можно добавлять. Для себя я готовила редко, да и совсем не то, что стал бы есть Нель. Так что теперь я могла подать на стол и суп, и тушёного в сметане кролика. Наверное, для меня готовка была по трудности сопоставима с его ручным трудом. Руки его постепенно покрывались мозолями, кожа от работы на улице в любую погоду стала темнее и грубее, а пряди выгоревших волос ещё больше оттеняли красивый цвет глаз. От меня прежней тоже мало что теперь осталось, волосы стали длиннее и светлее, а лицо россыпью украшали веснушки. Наверное, это место по прихоти кого-то из богов собирает бывших аристократов, превращая в простых людей. Хоть у меня и не было больше титула и прежних привилегий, но чувствовала я себя здесь намного счастливее, чем в замке.

— Ты так ничего и не вспомнил? — В один из вечером мы сидели за столом и ужинали пойманным им тетеревом. Благодаря Нелу в моём рационе наконец-то появилось достаточно мяса, за что я была ему более чем признательна.

— Иногда образы мелькают в голове, но я не могу собрать их воедино. Иногда мне снится, что я будто бы дракон и могу перелететь гору за минуту одним взмахом крыла. — Он впился в прожаренное крыло зубами, разрывая плоть зубами. А я с ужасом думала о том, что же всё-таки будет, когда он вспомнит. Простит ли меня за ложь? Сможет ли понять?

— Мне тоже иногда снится дракон. — Не знаю почему, но мне захотелось поделиться. Слишком долго я держала всё в себе, не смея довериться хоть кому-то. — Он обнимает меня своим крылом.

— Возможно у нас в роду когда-то они и были, жаль, обернуться не можем. — Он подмигнул и продолжил обгладывать крыло, держа его обеими руками, по которым стекал сок.

Это было так странно, находиться с ним за одним столом и спокойно беседовать, будто мы одна семья и обсуждаем всё, что произошло с нами за день. И мне нравилось смотреть, как он ест. Было в этом что-то первобытное, животное. Никаких салфеток на столе и на коленях, никаких десертных ложек и вилок нескольких видов. Оказывается, чтобы получать удовольствие от приёмов пищи, достаточно лишь ложки и приятного во всех отношениях собеседника.

По вечерам мы долго говорили, рассказывая друг другу смешные истории, произошедшие с нами здесь. Поддерживать беседу было легко, а его мягкий голос успокаивал и, словно музыка, ещё долго звучал в голове после того, как Нель уходил.

Не знаю, что именно случилось в тот вечер, но мы решили отметить окончание сбора урожая и подготовку к зиме, засидевшись внизу допоздна. Я как обычно приготовила ужин, а он добыл где-то лютню и теперь с присущим ему рвением терзал несчастные три струны.

— А ты точно знаешь, что это такое? — Я попыталась отобрать инструмент, но мою руку ловко перехватили, заведя за спину.

— Если ты думаешь, что раз я ничего не помню, то не смогу на ней играть, ты ошибаешься. Может, я певец? — Он смотрел прямо мне в глаза, словно проверяя, подтвержу ли я его предположение.

— Так это поэтому моя кошка сбежала подальше от твоего пения? Но, если ты подождёшь, пока я куда-нибудь уйду, и продолжишь, то возможно… — Я уже повернулась и хотела было сбежать из дома на улицу, подальше от разрывающих сердце звуков, но меня развернули на полпути.

— Не уходи. — Нель держал меня крепко, положив руку на талию и притягивая к себе. — Никогда не уходи от меня.

Позже я пыталась понять, что же двигало мной в тот момент. Придумывала себе оправдания и причины. Убеждала себя в том, что это он меня не отпустил, что это он воспользовался моим одиночеством. Но всё было ложью, даже в моих мыслях он был чист.

— Никогда! — Я потянулась к его губам и утонула в той нежности, что получила в ответ.

Он целовал меня так, как никто в этой жизни. Грубо и вместе с тем нежно, подчиняя и захватывая, а сильные руки нежно скользили по телу, находя такие чувствительные точки, что одно лишь к ним прикосновение уносило все мои мысли прочь. Я не помню, как мы добрались до кровати, как он снял с меня остатки одежды, помню лишь свои руки, с жаром изучающие каждый сантиметр его тела, и его поцелуи на моих бёдрах. А дальше меня затянуло в водоворот наслаждения, не отпуская до самой глубокой ночи.

Когда утреннюю дрёму разорвал крик петуха, возвещающий о начале нового дня, я наконец-то решилась открыть глаза. Проснувшись раньше, я, не решаясь пошевелиться, думала о том, что произошло вчера. И все мысли сводились к тому, что я люблю Неля. Люблю его смех, люблю его крапинки в глазах, которые красиво переливаются в лучах солнца. Мне даже нравится, как он колет дрова, каждый раз замахиваясь чуть больше нужного. Иногда смешной в своём незнании простых вещей, он так глубоко проник мне в сердце, что об этом было сложно молчать. Решив, что жизнь слишком коротка и непредсказуема, у нас-то с ним точно, я открыла глаза, чтобы увидеть пустое место на кровати рядом со мной.

— Нель? — после ночи, проведённой вместе, не верилось, что он мог вот так уйти, не сказав ни слова на прощание. Обвела комнату взглядом в поисках его вещей, вчера разбросанных у кровати на полу, но и там было пусто.

— Ты здесь? — Я медленно, боясь создать шум, поднялась и начала осматривать комнату в надежде найти хоть что-то, что могло сказать о том, куда же он делся.

Подойдя к столу, увидела рисунок, который оставила там несколько дней назад. Не знаю зачем, но на старом листе бумаги, на обратной стороне исписанного листа я нарисовала кусочком угля чёрного дракона. Того самого, что превратил в пепел жителей деревни. Я не вспоминала про этот рисунок очень долго, пока не решила раскрасить ему глаза, сделать их такими, какими они были в тот момент. Взяв листья одуванчика и лепестки гвоздики и растерев их в крошку, я сделала его глаза наполовину жёлтыми, наполовину зелёными. И сейчас на меня смотрел ящер, принёсший гибель деревне, а внизу я видела надпись, сделанную совсем недавно, и сделанную не мной.

Глава 19.1

Лайонель (Нель)

Жуткая боль выворачивала наизнанку, и казалось, всё внутри Лайонеля горит огнём. Где-то на границе сознания он слышал слабый голос, который успокаивал и просил потерпеть. Ухватившись за него словно за спасительную соломинку, за якорь, что не даёт кануть в небытие, он вновь и вновь возвращался к тихому женскому шёпоту.

Когда появились силы наконец-то открыть глаза, а сознание перестало уноситься прочь, первым, что он увидел, была белокурая девушка. Она спала, положив голову на тумбочку, а растрёпанные волосы струились по плечам. Дыхание его участилось, и девушка начала просыпаться.

— Слава богам, вы всё же пришли в себя! — Она обвела его сонным взглядом и удовлетворённо кивнула сама себе.

— Воды, — проговорил он слабым голосом и облизнул пересохшие губы.

Он пил жадно, большими глотками успокаивал жажду, а прохладная вода тоненькими струйками бежала по подбородку, скрываясь в складках рубашки. Немного раскрасневшаяся девушка в смущении отвела взгляд и принялась перебирать руками подол юбки.

— Кто я? — Он прокашлялся, и голос вновь вернул свою прежнюю звонкость.

А дальше был рассказ о нападении разбойников и мучительные болезненные попытки вспомнить хоть что-то.

— Имя, не знаю даже. Ведь у каждого человека оно должно быть. — Он задумался на несколько секунд. — Пусть будет Нель, возможно, оно и не то, что было дано мне при рождении, но мне нравится, как звучит.

— Ну что же, Нель. Я Лина, и добро пожаловать в наше поселение. — Девушка пожала ему руку и вышла из комнаты, оставив его наедине со своими мыслями и размышлениями о том, как жить дальше.

После был переезд в старый пустующий дом и долгое привыкание к новой жизни. Трудно не было, но всё внутри Неля противилось тому, что сейчас происходило. Руки словно сами знали, как нужно держать топор и насколько сильно надо размахнуться для удара по полену. А когда он шёл в лес, то по непонятной ему причине всегда возвращался с тушкой какого-нибудь небольшого зверя. Но, смотря на себя в отражении глади воды, он видел другого человека. Того, кто не должен провести всю жизнь в погонях за лисицами, он видел человека, способного на большее. Мужчину, что должен защищать любимую женщину, быть верноподданным короны и своих принципов.

К Лине у него было особое отношение. Иногда они даже говорили в унисон, словно продолжая мысли друг друга. И иногда, он мог поклясться, Нель чувствовал её настроение, даже если находился далеко. Хотелось видеть её чаще и выглядеть при этом лучше, чем обычно. Ради этого пришлось даже выменять зайца на красивый в прошлом кушак у старосты села да сделать ему небольшой ремонт крыши, что протекала в дождь. Он долго придумывал, как стать к Лине ближе, пока не нашёл однажды способ.

Придя как-то поутру к её калитке, он кинул гальку в окно и, как только она открыла дверь, крикнул, пока оставалась смелость:

— Я поставлю тебе забор, твой совсем плох. — Нель перебросил из одной руки в другую топор. С виду казалось, что он сделал это так легко, будто бы топор не весил ничего. А на деле еле успел поймать его, чуть зацепив палец лезвием.

Она стояла на пороге дома и интересом его разглядывала. Милое лицо, загоревшее от работы на солнце, упрямый взгляд голубых глаз, которые, казалось, видели людей насквозь, тоненькие ручки, которые сжимали кружку.

— Чем же отплатить тебе, сокол мой ясный? — Звонкий девичий голосок разрезал тишину раннего утра.

— А я к тебе на ужин приходить буду, а то сам не умею готовить. А кашей да капустой сыт уже. — Громкое урчание его живота не только напомнило о том, что Нель не завтракал, но и поставило точку в обсуждении.

— Только дичь сам добывай, а то щи пусты будут! — Дверь за ней захлопнулась, а он ещё долго стоял у её ограды, не смея поверить, что всё получилось и она согласилась.

С того самого момента что-то в жизни мужчины, потерявшего память, изменилось. Появился смысл вставать по утрам. Дни, как и прежде, походили друг на друга своей рутиной, но сейчас он был этим доволен и ничего не хотел менять. Уютные вечера в компании Лины, душевные разговоры ни о чём и обо всём сразу давали ощущение, что так и должно быть. Будто бы все дороги, все несчастья и перипетии в жизни были лишь для того, чтобы встретить её. Ту, при мыслях о которой сердце уносилось прочь. Тот момент, когда она не оттолкнула его, а сама потянулась за поцелуем, был самым ярким моментом не только за то время, что он был здесь, но, казалось, и за всю его жизнь.

Утром, когда солнце только начало всходить и рассвет окрасил комнату робкими лучами, Нель проснулся как от толчка. Отточенным движением он пытался нащупать под подушкой рукоятку ножа, когда понял, что находится не у себя в комнате. Лишь после этого он обратил внимание на ту, что лежала рядом с ним, прижавшись всем телом.

— Привидится же такое. — Нель с нежностью посмотрел на Лину и, чтобы ненароком не разбудить, осторожно встал с постели.

Остановившись у окна, он долго смотрел вдаль, мысленно благодаря всех богов за то, что даровали ему эту женщину. Он хотел было вернуться обратно, когда его взор привлёк набросок, лежащий на столе. Старая бумага, чуть порванная по краям, хранила рисунок большого ящера. Таких Нель ещё не встречал. Чёрный, как самая тёмная ночь, с разноцветными глазами, он смотрел прямо на него и будто бы следил за каждым его движением. И было в изображении нечто неуловимо знакомое, словно он уже всё это видел.

Воспоминания навалились разом, открытой плотиной хлынули, сметая всё на своём пути, заставляя вспомнить каждую деталь с рождения, прожить заново каждую минуту и испытать снова всю ту боль, что была в его жизни. Он упал на колени и схватился за голову в надежде замедлить фрагменты жизни. Голова разрывалась от боли, и Лайонелю пришлось медленно отползать из комнаты, чтобы не разбудить Амалию. Теперь он знал, кто это. В ту же секунду, как образы прошлого стали ему доступны, он вспомнил её. Невероятную девушку, что видел лишь раз на балу. Женщину, ради мести за которую он проделал такой путь. Его Амалия, его Ами, его Лина. Быстро написав сообщение для своей истинной на обратной стороне рисунка, вернувшего ему память, он сразу же перенёсся порталом во дворец.

Но вместе с воспоминаниями о ней пришли и те, что он бы хотел вновь забыть. Он вспомнил, как его кулак раз за разом врезался в лицо герцога Андорского, вспомнил, как Виктор увёл его из комнаты, пока он не совершил непоправимое. А дальше начался ад.

Глава 19.2

Лайонель, день пропажи Амалии

Допросы, задержания, снова допросы и аресты.

Он вспомнил, как медленно, сдерживая и останавливая себя, спускался в подвал пыточной. Туда, откуда заключённые не возвращались, либо возвращались совсем другими людьми. Обычно он присутствовал на пытках как наблюдатель, задавал нужные вопросы и смотрел. Смотрел, как стирается улыбка с лица людей, уверенных в своей безнаказанности. Смотрел, как появляется страх в глазах заключенных, понявших, что всё серьёзно и их не по ошибке доставили сюда. Он шёл в место, где стены видели больше мучений и раскаянья, чем все служители храмов вместе взятые. Место, где последним, что видели узники, был лишь сумрак и лицо палача, приводящего в действие приговор. Сейчас он хотел им быть. Быть тем, кто выбьет из Дерека Андорского всю правду, тем, кто порвёт тот призрачный волос над дамокловым мечом и свершит правосудие.

— Он готов? — Лайонель вошёл в каземат, сморщившись от запаха крови и страха, что излучал задержанный.

— А ты? — Виктор не хотел верить, что его друг, старающийся без необходимости не касаться грязи и беспощадности допросов, в этот раз решил сделать всё сам. Отчасти он понимал, что, потеряв свою истинную, Лайонель лишился части себя и теперь вынужден будет мучаться всё оставшееся время, пока не найдет её.

— Как никогда прежде. — Лайонель закатал рукава безупречно белой рубашки, так неестественно смотрящейся в этом месте, и начал подходить к связанному пленнику.

Занесённый над ним кулак остановил страж, резко ворвавшийся в дверь:

— Срочное донесение для герцога Ланкастского от его величества. — В руки Лайонелю легла депеша, а сам посыльный, убедившись, что конверт вскрыт, отправился вон.

— Чтоб тебя! — Лайонель, в гневе глядя на Дерека, смял бумагу и отошел в сторону от пленника.

— Просит тебя не вмешиваться и дать сделать мне всю грязную работу? — Виктор понимал, что король не допустит, чтобы его сын замарал руки. Видеть — это одно, а принимать непосредственное участие — совсем другое, не по статусу сыну правителя.

— Не просит, приказывает. — Лайонель устало протёр глаза, ставшие за последние сутки красными от недосыпа, и взлохматил волосы.

— Не припомню, чтобы он именно приказывал. Обычно ограничивался простой беседой.

— Знал, что не послушаю. А нарушить приказ не имею права. Что ж, Виктор, приступай. Я с удовольствием посмотрю.

Лайонель отошёл в сторону, уступая место другу. Хоть на вид Виктор и был довольно маленького роста, с чёрными бегающими глазами, часто улыбался и создавал впечатление добродушного человека, на самом деле всё было наоборот. Имеющий редкий даже для драконов дар менталиста, он мог сделать то, что по мнению многих чиновников было хуже смерти — вывернуть наизнанку все воспоминания, пройтись в грубых грязных сапогах по всем закоулкам памяти, не заботясь, что будет после, и оставляя после себя лишь пустошь из осколков жизни человека. К его услугам прибегали, когда решение о судьбе допрашиваемого уже принято и не надо расшаркиваться перед последним аккордом жизни преступника. Таким для него сегодня и был герцог Дерек Андорский, седьмой сын основателя рода, лишённый ныне не только земель, но и титула, состояния, права на защиту. Можно было сказать, что два человека, стоявшие сейчас в допросной, были последними, кого он увидит перед смертью.

Виктор, подойдя на расстояние вытянутой руки к бывшему герцогу, лишённому даже права говорить, занёс над ним руки и начал. От ладоней моментально пошёл серый туман, клубясь и медленно приближаясь к сидящему на стуле мужчине.

Лайонель с презрением наблюдал, как некогда высокомерный герцог сейчас скулит и пытается вырваться от серых щупалец менталиста. Как кровь начинает медленно сочиться из его носа, спускается по лицу и сливается с грязной одеждой. Он видел, как бледнеет лицо врага, погубившего его пару, и где-то внутри рождалось чувство не ненависти ко всему происходящему, а безысходности. Её не сможет вернуть ничего, она пропала, и был лишь призрачный шанс, что усилия Виктора принесут свои плоды. Когда в помещении стал тихо, будто на кладбище в полнолуние, серый туман отступил, возвращаясь к хозяину.

— Ну что? Ты увидел, где она? — Сейчас Лайонеля волновало лишь то, знал ли сам Дерек, что случилось с его женой.

— К сожалению, нет. Воспоминания мелькают, всё не чётко. Когда она пропала, он был внизу. Даже не видел ни своего ребёнка, ни её.

— Мразь. Жаль, его нельзя воскресить и повторить всё вновь. Ты видел кто?

Виктор устало помотал головой. Несмотря на ментальный дар, такие способы допроса не проходили для него бесследно, забирая уйму сил на восстановление. И сейчас он шатался от усталости, еле стоя на ногах. В любом другом случае он бы сначала восстановил силы и только потом рассказал о том, что узнал. Но сейчас был другой случай. Он видел, насколько сильно переживает Лайонель, как рвётся покарать виновных и спасти тех, кого ещё можно.

— Он всё время был в капюшоне. И имён они практически не называли.

— Умный. И как нам его найти? — Лайонель понимал, что если не закончить это сейчас, то всё может повториться вновь. — С другими людьми, с другими беззащитными девушками, они могут делать это снова и снова.

— Один раз они назвали имя, но я не уверен, что так зовут кого-то из вельмож. Возможно, не то воспоминание.

— Любая зацепка важна. Имя?

— Люциус. — Виктор развёл руки в стороны, показывая, что само по себе имя ничего не значит: это может быть как абсолютно неизвестный и непричастный к делу вельможа, так и дракон с выдуманным для этого случая именем.

— Я в архивы, поднимать генеалогические древа всех мало-мальски крупных родов. А тебе пора отдохнуть, ты неплохо потрудился, друг.

— И не забудь об ещё одной проблеме. — Виктор держался из последних сил. Лицо казалось побледнело ещё больше, вокруг глаз виднелись синяки, будто он не спал несколько дней, а из груди слышались хрипы — настолько тяжело ему давались допросы. — Метки истинности пропали. Со всех.

Лайонель замер уже практически на выходе. Значит, ему не показалось, что на руке Дерека именно в том месте, где должна была находиться метка, слезла кожа, обнажая не только плоть, но и часть кости.

— Со всех так, как с него? — Он с ужасом представил, что его мать могла ощутить ту же боль, что и герцог.

— Нет, большинство и не заметили, что её нет. Всё было как обычно. — Виктор и сам не знал, почему так произошло. Большинство его знакомых только при вопросах о наличии метки заметили её отсутствие. Так же, как и у него самого, она пропала безболезненно.

— Я тебя понял. Попробую разобраться с этим.

На этом два друга покинули помещение, оставляя в одиночестве бездыханное тело мужчины.