Не родись красивой…

«Козочка»

Можно было легко представить, какими словами меня встретит мама. И потому, едва открыв дверь, я громко сказала:

— Мамусь, извини, пожалуйста, не ругай, не бей. Повстречала Наташу и заболталась. А дедушка Леонтий обещал прийти к нам и прочистить батареи. Чаю заставил выпить с вареньем. Вот и задержалась. Зато укроп купила — самый лучший. И дешёвый. А запах! Понюхай. Только сначала сядь, а то упадёшь.

Понятно, что никаких неприятных слов мама и не сказала. Более того, рассмеялась.

— Тебе, дочка, в театре сатиры выступать.

— В театре? Не отказалась бы. — И я тут же вошла в роль. — А про Наташу расскажу — точно, со стула свалишься. Отец её выпустил указ — назначить Наталью Сомову министром финансов. Представляешь, Наташку! Сидит перед компьютером, считает, планирует семейный бюджет — что и сколько купить и вообще всякие расходы, доходы.

Мама падать не собиралась и чуть грустно сказала:

— Домашние игры. А Илью Сомова, отца её, знаю давно. Талантами Илья не отличался, попивал. Любил погулять, компании весёлые любил. Да видишь, в люди выбился. Теперь — старший экономист в какой-то фирме. А главное — семья сохранилась.

Мама совсем запечалилась. Ясно: вспомнила о своём муже, то есть о моём отце. Я поторопилась отвлечь её от мрачных мыслей:

— Обожди, это не всё: Наташа зарплату получает.

Мелко нарезав веточки укропа, мама велела мне вымыть руки и садиться к столу. Уже потом, разложив по тарелкам салат, она заметила:

— Игры играми, а наверно, и польза в них какая-то есть. Кто сейчас разберётся: как жить семье, что делать, кого слушать. Как он создаётся, этот микроклимат в семье?

— Мам, — с почтением сказала я, — ты у меня умная. Недаром когда-то в газету писала. А вот не хочешь и сама какой-нибудь важный указ издать и назначить меня…

— Тоже министром?

— А что, не справлюсь? Только финансовым не хочется. Если бы каким-нибудь другим… Хотя подсчитать, спланировать я бы, наверно, могла. Деньги платить мне не надо. Не хочу. Я и так бы с удовольствием… Вот, например, какие-нибудь украшения из бисера делать. Я и других девочек могла бы научить. А если захотят мальчишки участвовать…

— Обожди, госпожа министерша, — вдруг вспомнила мама, — пока ты ходила по укропным делам и чаи распивала, Серёжа тебе звонил.

— Серёжа? — У меня застучало в груди. — И что он сказал?

— Анют, ты, похоже, испугалась? Ай-ай! А ещё министром хочешь стать.

— Вовсе не испугалась. С чего ты взяла? Просто интересно узнать.

— Он ничего не сказал. Обещал позвонить позже. Кстати, очень вежливый. Извинился, что побеспокоил.

И правда, из-за чего разволновалась? Он ведь должен был позвонить. Обещал. Я знала об этом.

Мы о чём-то говорили с мамой, я согласно кивала головой, отвечала, а думала о Серёже. И прислушивалась. Телефон молчал.

Острым зубцом вилки я наколола кусочек редиса и подумала: «Но почему Серёжа? Будто один Серёжа на свете».

— Вкусно. Больше не хочется, — сказала я маме и пошла в переднюю. Сняла трубку, набрала Митин номер. Длинные гудки. Раз, два, три… до семи досчитала. Никого.

— Анют, — с укором сказала мама, — наберись терпения. Ты должна понимать…

— Да вовсе не ему. Я Митьке звоню. Наверно, на садовый участок уехали.

— Ах, Ми-итя… — протянула мама.

— Да, Митя, — с вызовом сказала я. — Очень хороший мальчик. Видела, какой лимон подарил? И своим зеркалом его освещает. Специальный механизм изобрёл — зайчик всё время в моё окошко глядит. Жалко, что небо сегодня в тучах.

— А косички, смотрю, так и не заплетаешь.

— Ну, мама, имею же я право! Мне больше нравится, когда волосы распущены.

— Имеешь, дочка, имеешь, не спорю. Взрослой становишься.

— Тебе это неприятно? — спросила я. — Неприятно, мама, да?

— Отчего же, всё правильно. Жизнь идёт.

Мне передалось мамино настроение. Прижалась к её плечу.

— Не грусти. Ты у меня ещё молодая. И красивая. Можешь удостовериться, погляди в зеркало — ни одного седого волоса. Не пожалей денег, сделай модную причёску.

— Анюта, прекрати! Нашла молодую! И о причёске ли думать! Вон Клава. Почти на два года младше меня, а какая жизнь. Кто позавидует?

— Мам, — сказала я, — у нас салат остался. Можно, я отнесу тёте Клаве? Вдруг она из дома не выходит? А на Юрку надеяться… — Я махнула рукой, повторила по-маминому: — Ветер в голове. И глупости…

Моя забота маме понравилась.

— Хорошо придумала. Сейчас переложу в банку… Да, — опять вспомнила она, — что у тебя за банка под кроватью стояла? Вроде как мел разведён.

— Босоножки подбеливала, — не моргнув глазом, ответила я. Как хорошо, что заранее придумала.

Эти же босоножки я и надела. И куртку с вешалки снимать не стала — подъезды рядом.

Первое, что сделала, — оглядела потолок у Юркиного лифта. Слава Богу, беленький. Не напрасно поработала. Затем подошла к батарее. Газеты там не оказалось. В мусоропровод выбросили? А что же я сама не догадалась? На втором этаже немножко постояла у двери бабушки Марьи. Даже ухо приложила к щели. Но тотчас отпрянула, что же в пустой квартире можно услышать? Бабушки нет. И больше никогда не будет. Я тупо посмотрела на банку в своей руке и тихонько пошла наверх.

На мой короткий звоночек (боялась, что тётя Клава лежит в постели, может заволноваться) дверь неожиданно быстро открыл Юрка. Да так широко, будто автомобиль собирался пропустить. Я удивилась, покрутила пальцем у виска.

— Рехнулся? — сказала шёпотом. — И спрашивать надо. Откроешь, а там — грабители.

— Я тебя из окна видел! — громко рассмеялся Юрка.

— Не кричи. Тётя Клава дома?

— Зачем она тебе?

— Но я спросила первая.

— Ладно, отвечаю: дома её нет.

— А где она?

— Но теперь же твоя очередь отвечать!

— Ох, хитрюга! — Я усмехнулась. — Пришла передать тёте Клаве салат. Мама приготовила. Доволен?

Юрка тоже усмехнулся и снял с рукава зелёной клетчатой рубашки белую и закруглённую, как запятая, стружку.

— Она ушла в парикмахерскую.

— Куда-куда? — изумлённо переспросила я. — Уж не делать ли завивку?

— Может, и завивку. И маникюр. У неё послезавтра день рождения. Гости придут. И обязательно Леонид Васильевич. А кто такой Леонид Васильевич, не скажу. Не нашего ума дело.

— Значит, мама уже не болеет?

— Таблеток наглотается, как козочка бегает.

— Зачем о матери так говоришь?

— Это не я, Леонид Васильевич называет её козочкой.

— Салат всё-таки возьми. И сам можешь поесть. Салат с укропом, пальчики оближешь. — Я протянула банку и заглянула в открытую дверь кухни. А там этих стружек-завитушек — весь пол усыпан.

— Ого, наработал! Это что мастеришь?

Юрка понюхал закрытую банку и недовольно сказал:

— Что надо, то и делаю.

— Фу, какой ты! — вздохнула я. — Колючка… Да можешь и не говорить — сама догадалась. Вон, лежит она.

— Кто? Где? — нахмурился Юрка.

— Не кто, а щётка. На подоконнике. — С таким грязным полом снимать босоножки было бы смешно, я прошла в кухню и взяла с подоконника новенькую деревянную щётку с белым длинным волосом. Сказала уверенно: — Вот и дырка для палки. Обстругаешь, вставишь — хороший подарок для мамы на день рождения.

— Попала пальцем в небо. — Юрка поднатужился и снял с банки крышку. Тотчас вкусно запахло укропом, луком. Вилку из ящика он не успел достать. Я твёрдо положила ему на плечи ладони и приказала:

— А ну, дыхни на меня!

— Придумала чего-то, — пробурчал он в сторону.

— Да ты дыхни… Ага, боишься!

— Боюсь?! На! На! — Юрка ростом был пониже меня, и он даже привстал на цыпочки. Наверное, в две банки не поместилось бы столько воздуха, сколько он выдохнул мне в лицо.

— Всё ясно, — удовлетворённо заключила я. — Ты врун. Верить тебе нельзя. Никакой не курильщик. Совсем не пахнет дымом и табаком.

— Сегодня, правильно, не курил.

— И вчера не курил. И раньше.

— Да откуда ты знаешь?

— Знаю, Юра. Точно знаю. Ну, раз такое дело — покажи сигареты. Давай, показывай.

— Сейчас у меня нет. Кончились.

— Не выкручивайся. И раньше не было. Ведь не было?

— Да иди ты! Было, не было. Нужны мне эти вонючки!

— Ага! Ага! — сильно обрадовалась я. — Сознался.

— Ну и что?

— А то… — Я потрогала карман его рубашки. — Сегодня нет. А почему тогда был коробок со спичками? Когда с дерева слез. Скажешь, не было?

— Ты зачем пришла? — покраснев, спросил Юрка. — Салатом угощать? Не нужен. Забирай обратно!

— Не тебе принесла, а тёте Клаве. А про спички, Юрочка, мне известно, для чего они. Да, известно: это ты зажигаешь их и стреляешь в потолок.

Он не вздрогнул и в лице не изменился:

— А ты видела? Сама всё врешь! Выдумала! Что я, дурак, чокнутый — в своём подъезде спичками стрелять!

— Та-ак, — дивясь Юркиной увертливости, протянула я. — Ловко ты… И станешь отказываться, что моешь машины?

— Машины… — Мальчишка прищурился, посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на банку. — Ух, пахнет!

— Да поешь, поешь, — разрешила я.

Из выдвижного ящика он взял не вилку, а ложку. Ухватил побольше. Прожевал, наконец.

— А чего такого? Ну, мою. На стоянке. Хороший бизнес.

— Щётка тоже для машины? — показала я на подоконник.

— Вещица что надо! И две ручки приделаю. У одного пацана видел. Удобняк!

— Гришка тоже моет? — спросила я.

— Грила? — удивился Юрка. — Ему-то зачем? Мойка — работа грязная.

— Интересно! — сказала я. — Машины не моет, а прикид у него… очень даже клёвый.

Юрка будто не услышал меня. Снова принялся жевать. — Это козочке оставлю.

— Юра, опять ты…

— Что, Юра? А знаешь, кто отвалил ей бабки? Хочешь быть красивой, сказал я, иди в парикмахерскую.

— О-о! Так ты, выходит, сейчас хозяин в доме. Главный!

— А что поделаешь, кручусь.

— Юр, хотела ещё узнать: кто это в вашем подъезде замазал пятна? И в нашем замазали. Чудеса!

— Не знаю, — пожал он плечами. — Видел запачканную газету, за батареей была…

— И куда же ты её девал? — не удержалась я от опасного и подозрительного вопроса.

— Кого? Газету?.. Куда девал?.. А куда же ещё — выбросил.