Не родись красивой…

Свидание

Конверт был без марки и штемпеля. Заклеен. Не было и адреса. Лишь фамилия: «Рогозиной». Письмо вместе с рекламной газетой лежало в почтовом ящике. За газетой я специально спустилась — узнать о телепрограмме на следующую неделю.

Пока кабина лифта поднималась на четвёртый этаж, я всё смотрела на конверт, на свою фамилию, написанную четкими и немножко наклонными буквами. Незнакомый почерк. Кому же письмо? Маме или мне?

Сначала я положила конверт на стол. Собралась развернуть газету, но вдруг подумала: «Если бы маме прислали, тогда указали бы инициалы. А то и полностью — Зинаиде Васильевне. И странно, послано не по почте. Ни одного штемпеля».

Минут десять мучилась. Потом решила: расклею осторожненько и всего одну строчку посмотрю. Первую. Сразу и будет ясно — для кого письмо. Я поставила на плиту чайник и терпеливо ждала, пока из желтоватого носика не выдохнулась струйка пара. Ногтем поддела уголок. Тихонечко, тихонечко… Всё, расклеилось! Вынула вдвое сложенный листок. И честно, как давала себе слово, открыла верхнюю строчку: «Анюта, привет!» Уфф! Всё-таки мне…

С любопытством и удивлением прочитала я восемь строчек, не занявших и половины листа.

Если бы я увидела себя в зеркале, рассмеялась бы. Не меньше минуты сидела с разинутым ртом. И глазами — хлоп, хлоп.

Прежде всего подумала на Звонарёва. Подумала и засомневалась. Чего бы ему в ящик бросать письмо? Переправил бы воздушной почтой. Как ботинки прислал. Мог и по телефону позвонить… Но если не Митька, тогда… Допустим, Грила. С девятого этажа. Настоящее его имя — Гриша. Хотя какой же Гриша? Гриш-ка! Потом он распорядился, чтобы называли Гориллой. Для устрашения. Год назад снова заменил кличку, теперь — Грила. И злится, если кто по-прежнему назовёт. Разговор у него короткий: размахнётся и врежет по уху. Жаловаться не смей, хуже будет… Неужели Гришка? А что, похоже: живёт в нашем подъезде, каждый день мимо почтовых ящиков ходит. Но, главное, как-то непонятно на меня смотрит. Прошлой зимой я грохнулась возле школы на скользком месте. Портфель — в одну сторону, мешок с обувью — в другую. И тут откуда ни возьмись — Гришка. Портфель подобрал, мешок. Протянул мне. Я ему — спасибо, а он пальцы вилкой наставил, зубы ощерил и по-тигриному: р-р-р!

Очень нужен мне такой тигр! На лавочке будет ждать! Да хоть до ночи сиди!..

Потом я вспомнила о Серёже и как майку ему штопала. Нет, это смешно. Белозубка-Юлечка глаз с него не спускает. Квартиры их рядом, отцы — друзья. У тех и других — машины. Семьями ездят отдыхать на озёра или реку.

Неожиданно меня осенило: Митя! Точно! Ведь я почему не поверила, будто письмо написал он? Да потому, что и правда поверить в это невозможно. Какое-то свидание. Зачем? И так может в любую минуту позвонить. И домой запросто приходил, когда мастерили куклу с шестом. Это он, он! Просто хочет удостовериться — если не приду, тогда ясно: я верна ему, ценю дружбу и ни к кому другому идти на тайную встречу не собираюсь. Ой, Митенька, хитрованчик ты! Только не получится, разгадала твою загадку. Теперь-то обязательно пойду. Погляжу, какую такую зелёную веточку будешь держать в руках? Очень даже интересно. Ишь, написал: не знает названия. Прости, пожалуйста, да любому первоклашке ясно: пригласил на свидание. Ну и что здесь такого? Молодец! Посидим в скверике, погуляем.

Я словно бы разговаривала с Митей, обращалась к нему. Не раз взглядывала на часы, а вот на балкон его посмотреть почему-то не решалась. И цветная рекламная газета оказалась не раскрытой. О телепрограмме я просто забыла.

Да, свидание, тем более первое в жизни, — это всё же событие. И много хлопот. Я заплела косу. Завязала голубой бант. Потом развязала его, а косу распустила. Как-то вроде старомодно. В телерекламе с косами почему-то никого не показывают. Зато улыбку! О, раз по сто в день! Чего-чего, а её-то сколько угодно могу. Любую! И я улыбалась, глядя в зеркало. И так, и эдак. Делала и строгое лицо. Но тут же снова лукаво, серпиком, изгибала бровь и мысленно говорила: «Митенька, твои козыри биты, хитроумный план разгадан!» Я покачивала волнистыми волосами, как та симпатичная девушка на экране, что вымыла голову душистым шампунем «Wella».

Времени до 15–00, казалось, было ещё много, но снова взглянула на будильник и обмерла: не осталось и получаса. Поесть не успею, погладить юбку не успею, почистить зубы… Нет, зубы обязательно! Ещё раз. Пусть блестят, как у Юлечки…

До сквера — минут пять. Я уже не торопилась. Если немножко и опоздаю — Митя не обидится, подождёт. Он не задавака — простой, добрый, весёлый. А может быть, и нет его там — затаился где-нибудь и высматривает… Только что это?.. На лавочке, как раз на той, что ближе к нарядному киоску, — не Звонарёв, не Гришка с девятого этажа, а Серёжа. В хорошо знакомой мне синей майке, которую я зашивала. Может, всё-таки случайно здесь оказался? — растерянно подумала я. И даже увидев в руке у него зелёную веточку, всё же усомнилась. И так решила: пройду себе мимо, будто никого не заметила, будто просто гуляю или в библиотеку иду, она тут недалеко — районная детская библиотека.

Шагов десять оставалось до лавочки. Во рту у меня пересохло. Смотрю прямо перед собой, а краешком глаза тем не менее вижу: Серёжа поднимается, навстречу шагнул.

— Анюта, — слышу его тихий голос.

Кое-как справляюсь с волнением, поворачиваю голову.

— А, Серёжа. — Получилось у меня неплохо, натурально. Я по лицу вижу: какой-то он недоумевающий, сконфуженный. И, словно чужим голосом, спросил:

— Ты куда-то идёшь?

— Хочу узнать: библиотека сегодня работает?

— Анют… — Он приподнял руку. — Вот, ветка у меня.

— Зелёная… — нерешительно сказала я. А улыбнуться так и не осмелилась.

— Она из куста пиона, — объяснил Серёжа. — Тут и бутон в листьях. Он ещё не распустился. Если поставить ветку в бутылку с водой, то завтра розовые лепестки покажутся. А воду налей не холодную. В теплой скорей…

— Это я должна налить воду? — спросила я с удивлением, хотя всё уже поняла, и сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Просто немножко дурачилась. Почему-то вдруг захотелось прикинуться дурочкой. Серёжа часто заморгал и посмотрел грустно-грустно.

— Ты в почтовом ящике ничего не нашла?

— О-ой, — медленно выдохнула я. — Нам такие задачки и на контрольных не задавали. Всю голову сломала. По ветке только и догадалась.

— Так… — Серёжа чуть нахмурился. — Выходит, меня не признала. Тогда получается, что ждала кого-то другого?

— Правильно, — спокойно подтвердила я, потому что ответ у меня был готов не сегодня, а давным-давно. — Как же я могла признать, если наша белозубка своих прекрасных глаз с тебя не сводит?

— Юлька, что ли? Соколова?

— Видишь, сразу угадал!

— Мне чихать на неё. Ни жарко, ни холодно. Пусть смотрит.

— В их классе она самая красивая.

— Ну и что? Мне, например, другая… — Серёжа запнулся, потрогал набухший бутон цветка. — Так возьмешь пион? В воду его поставишь?

— Возьму! — сказала я. — А воду, значит, тёплую налить?

— Лучше, наверное, комнатную.

Я взяла ветку, понюхала шарик розового бутона.

— Уже пахнет. У мамы духи были, запах похож. Духи давно кончились, флакон пустой, а запах внутри всё равно живёт.

— И этот хорошо пахнет. — Из джинсового кармана Серёжа достал серебристый батончик «Сникерса». Неловким движением он сунул шоколадку мне в руку.

— Здравствуйте, я ваша тётя! — сказала я почти сердито и вполне искренне. Сто раз я видела в телеке этот «толстый-толстый слой шоколада» и словно ощущала во рту «неповторимый» его вкус. А тут вот он, в моей руке. Можно ощупать, понюхать, развернуть, откусить. — Ещё чего выдумал! — совсем сердито добавила я. — Возьми-ка обратно. Очумел! Будто не знаю: он денег стоит.

— Ну и что ж, — отводя мою руку, сказал Серёжа. — А это вот (он покосился на свою синюю майку у плеча с моей штопкой), эта работа, считаешь, меньше стоит?

Я вздохнула, посмотрела на синие, блестевшие буквы шоколадной обёртки.

— Да разве я из-за этого? Просто… Ну, пожалела: хорошая майка, новая, дорогая. Вот и побежала за нитками… Давай, съедим вместе?

— Вместе? Согласен, — кивнул Серёжа. — Ты разверни, а я разломлю. По-честному.

Ничего не скажешь — вкуснятина! Серёжа всё-таки «отжилил» себе половинку поменьше. Я возражать не стала.

Вытерев губы, он посмотрел на часы.

— Колоссальный боевик в «Уране». Американский. Широкий экран, звуковые спецэффекты. Говорят, круче некуда. Стрельба и ужасы. Не испугаешься? Сеанс, кстати, льготный. Через тридцать пять минут.

— После «Сникерса» ничего не страшно! — махнула я рукой.

В самом деле, стреляли много, отовсюду, с грохотом, огнём и дымом, с красными взрывами. Человек сорок побили. Но я, сама себе удивляясь, переживала почему-то не очень сильно. В иные минуты даже отключалась от того, что происходило на широком экране. Другое изумляло: сижу рядом с Серёжей, могу что-то спросить или сказать на ухо, могу даже схватить его за руку — это когда все в зале замирали и на экране творилось что-то совсем уж невероятное. Ещё недавно, ещё сегодня утром такое и в голову не могло прийти.

После «крутого» фильма Серёжа из телефона-автомата позвонил отцу. Сказал что-то, кивнул и повесил трубку.

— Деловой, — сказал он без усмешки. — Рядом тут служит, в «Континентбанке». Можем подойти, у них как раз работа заканчивается. Оттуда на машине приедем. У нас — «Вольво».

Я и тут махнула рукой. Свидание, «Сникерс», кино, машина, сам Серёжа. Гулять, так гулять!

У высоких дверей с медными сияющими ручками мы почти нисколько и не ждали. Отец его, ладный, высокий, вышел с кожаным коричневым дипломатом и сразу подал мне, точно взрослой, руку, приятно улыбнулся.

— Павел Николаевич, — представился он и добавил: — Рассказывал, рассказывал о тебе Серёжа. Ты, Анечка, чудо! Легендарная личность. Сам не наблюдал, а от людей слышал: смертельный номер по канату над пропастью.

Машина Серёжиного отца стояла невдалеке, на площадке, огороженной цепью с чугунными шарами. Там, среди других машин, я узнала синий «Вольво» — не раз видела его во дворе у их пятого подъезда.

Приехали мы быстро, я ещё не успела всего рассказать: как вместе с Митей Звонарёвым протягивала между балконами верёвку и рыболовные жилки, как шили «артисту» красный костюм, приделывали живые ноги и учили его ходить. Это Павел Николаевич меня расспрашивал. Мы даже на улице минуты три постояли, пока я не закончила рассказ. Снова похвалил меня, пожал руку и поехал ставить машину в гараж.

А мы с Серёжей свернули во двор. Я подумала о маме, что она пришла с работы, а меня не застала. И, ясное дело, удивилась нетронутой кастрюле с супом и что гречневую кашу я не поела. Рассердится. Серёже я на прощание сказала лишь «спасибо», а он спросил, какой у меня номер телефона.

Беспокоилась я напрасно, мамы дома ещё не было. Я разогрела суп, кашу, поела и тарелки за собой вымыла. Теперь какие могут быть вопросы! Всё в порядке.

Когда разогревала обед, помнила о Мите. И какую-то вину свою чувствовала перед ним. Ведь была она, была. На свидание-то шла с Митей. Прихорашивалась для него. Я выглянула на балкон — не прислал ли какого послания? Пусто. Лишь тонкие жилки убегают вдаль. Верёвку мы сняли накануне. Вот зайчиком посветить бы. Но как? Солнце закрыла туча, серая, большая. И края не видно её. А ещё недавно было высокое, голубое небо. Это когда «Сникерсом» наслаждалась.

Вздохнув, набрала Митин номер. Сначала взял трубку его брат, первоклассник. Затем подошёл Митя. Ожидала, что голос у него будет недовольный, подозрительный. Ничего подобного. Звонку обрадовался и таинственно намекнул:

— Соображаю, соображаю. Что-то придумал…

— Ты о чём? — с беспокойством спросила я.

— Про то, чтобы зеркало за солнышком вертелось. Лимонный отросток я плёнкой уже накрыл. Там, внутри, микроклимат становится как раз такой, какой нужно, благоприятный.

О Серёже я ничего не сказала. А сказать, наверное, смогла бы. Только он не спросил. О лимоне беспокоился. Ах, Митя…

В бутылку я налила кипячёной воды и поставила Серёжин подарок в кухне на подоконник. Ветка пиона смотрелась красиво и зелено.