Не родись красивой…

Соня-засоня

Что мне оставалось? Смириться? Или всё ж стоять на своём? Но как было смириться? Каждый день проходить туда и обратно через подъезд, видеть гадкие пятна? А наглец (может, и не один) от такого прикола будет радостно потирать руки? Ну, разве можно это терпеть? Кому-то и наплевать, а мне… Тогда не надо было и возникать, вставать в четыре утра. А в самом деле, почему ввязалась в эту историю? Я что, самая правильная? Самая глазастая, что фашистскую свастику разглядела? Самая-самая сознательная? Ерунда! Не такая уж хорошая… Так что, бросить всё, махнуть рукой? Только обидно же — дурачкам этим, вредителям и хамам уступать.

Я даже с Митькой советовалась, позвонила ему по телефону и рассказала о пятнах в подъезде и что никому не известно, кто эти безобразия устраивает. Митька ничего путного не сказал. Принялся фантазировать: если бы установить где-нибудь следящую видеокамеру или тайный фотоаппарат, чтобы злодея заснял на плёнку, когда станет поджигать спички. А для этого нужен специальный датчик, который реагирует на свет… Я не дослушала:

— И пять милиционеров к тому датчику!

Он на меня не рассердился, но сказал с укором:

— Эх, снова не веришь в технику. Ведь зеркало я сделал, работает. Хочешь, принесу отросток лимона? Он ещё под плёнкой, но пусть у тебя стоит. Я же теперь освещаю окно.

Мне стало как-то стыдно, человек старается, придумывает, а я всё сомневаюсь, вздыхаю. Вот тебе и хорошая, сознательная!

— Приходи, Митя. Можешь и вечером сегодня. Оладьи с мамой будем есть.

— До вечера долго. Лучше сейчас.

На придумки и на ноги Митька шустрый. И пяти минут не прошло — звонит у двери.

Открыла ему, а он пальцем погрозил:

— Почему не спросила: кто там?

— Я и так знала.

— Всё равно спрашивай. Теперь много всякого подозрительного народа развелось. Поглядел сейчас на пятнышки у вас в подъезде. Тоже ловкачи какие-то поработали.

— Не ловкачи, а злодеи!

И так вдруг захотелось рассказать верному другу о моей войне с этими злодеями. Только нельзя же — тайна.

Горшок с тонким стволиком и пятью листиками, накрытый прозрачным колпачком, Митя устроил на подоконнике, который уже начало освещать наше послеобеденное солнце. Ещё он сказал, чтобы плёнку пока не открывала, а воду надо наливать в блюдечко — росток сам выпьет, сколько захочет. Покончив с этими ценными наставлениями, он посмотрел на пышный пион.

— Красивый, — оценил уважительно.. — Два дня у тебя цветёт.

Я побольше вдохнула воздуха и… решилась:

— А знаешь, кто мне его дал?

Он опять не спросил, но я всё равно сказала:

— Серёжа Зорькин. В нашем доме живёт.

— Я знаю, из седьмого «б». Хороший парень. А гляди, — показал Митя на лепесток, — начал вянуть… Молоток у вас есть?

— Зачем тебе?

— Увидишь.

Я принесла из кухни молоток. Митя достал ветку из вазы и на подоконнике слегка поколотил конец стебля.

— Не думай, ему не больно. Если бы сразу так побить, он бы лишний день, а то и два простоял.

— Ты, Звонарёв, на все руки мастер, — похвалила я и спросила: — А чем он хороший, Зорькин?

— По-моему, не задаётся… Что ещё? Не глупый. Может сорок раз от пола отжаться. Да, ещё бицепсы накачал классные.

— А Грила с нашего девятого этажа тебе известен?

— А как же, его все знают. Вождь. Крутой. Его и большие парни вроде побаиваются.

Мы ещё немного поговорили, и Митя заспешил домой — братишка один остался.

— Если туч завтра не будет, то с утра начну греть лимон, — уже в дверях пообещал Митя.

Будто и меня согрел этот недолгий разговор. Митя — друг. Настоящий. И было приятно, что сказала ему о Серёже, не утаила. Он не обиделся, даже похвалил. Тогда-то я окончательно и решила: сдаваться не стану. Не надейтесь, не радуйтесь!

Эту мою решимость, сама того не подозревая, укрепила и мама. Она возмущалась, ругала работников домоуправления, депутатов, городскую администрацию. Я не выдержала и рассмеялась: — Мам, ты ешь оладушки, пока тёплые. И не волнуйся, жильцы сами справятся. Ведь заметила — кто-то же стёр то первое безобразие.

— Да разве жильцов это дело! На что тогда контора их жилищная, мастера, начальники? Квартирную плату вон как подняли, а когда надо, когда что случится — до них не дозвониться.

Она правильно говорила. Недавно у соседки тёти Нины кран потёк. Три раза с нашего телефона звонила, уж как умоляла — никто не пришёл. Дедушка Леонтий с первого этажа выручил.. Седой весь, один глаз не видит, а пришёл, починил. Что-то вставил, ключом подкрутил, и всё наладилось. Я напомнила маме о дедушке Леонтии.

— Только на него и надежда, — кивнула она. — На инвалида, без году восемьдесят лет. А молодые… Ах, — она поморщилась, — ветер, акции да наркотики в голове.

— Ну, — возразила я, — не все же такие. — Митя Звонарёв отросток лимона сегодня принёс. Зайчиком будет освещать, говорит, что лимоны вырастут огромные, в чашку не поместятся. А про акции какие-то, про наркотики он и понятия не имеет. Такой вот Митя.

— У него свой интерес.

— Интерес? — Я вроде не поняла. — Какой такой интерес?

— Нравишься ему… И по мне когда-то, хорошо помню, — запечалилась мама, — один мальчик в шестом классе вздыхал.

— А потом?

— Потом нос ему разбили. Думаю, из-за меня.

— А он?

— Перестал вздыхать. Потом другие поглядывали…

Перед тем, как лечь в кровать, я сделала несколько важных дел. Во-первых, положила в прозрачный кулёк с десяток оладушек и записку: «Великому изобретателю и лимоноведу! Отведай и мои кулинарные шедевры. Л. А». Перевязала кулёк ниткой, прикрепила к леске и отправила гостинец к далёкому балкону. Второе дело заняло времени не больше минуты. Закрылась в ванной на крючок, отсыпала в банку ещё немного порошка, размешала в воде. Банку отнесла к себе в комнату. И последнее — будильник. Снова поставила его на стул и накрыла «Анюткой». Потом выключила свет и легла. Надо было снова хорошенько обдумать операцию. В прошлый раз не всё получилось: забрызгала мелом пол. А выход-то простой — подстелить газету. Их, старых газет, полно в кухонной тумбочке-табурете. Тумбочку тоже папа сделал. Удобно: открываешь сиденье, а внутри — эти самые газеты, которые когда-то из почтового отделения приносили и в ящик бросали… Да, не забыть ещё после «операции» стрелку будильника сдвинуть хотя бы на цифру «8». Чтобы мама не догадалась. Ну всё, теперь закрыть глаза и спать, спать… Да не тут-то было — вместо этого неожиданно вспомнились мамины слова: «У него свой интерес». Про Митю сказала. Правильно, тут и спорить нечего. Но согласиться с тем, что кто-то разбил бы ему нос, пусть до крови, и Митя после этого перестал бы разговаривать со мной, звонить, пускать в окно солнечный зайчик, — в такое верить я не хотела…

Будильник сработал точно — зазвонил в четыре утра. Теперь дело за мной. Что ж, постараюсь. И на этот раз пошла босиком. Каменные ступени за ночь остыли, но холода я не чувствовала. Волновалась. А тут еще со страху подумала: не встречу ли внизу этих самых злодеев? Спускалась я тихонько-тихонько. И даже вздрогнула, когда случайно задела газетой деревянные перила. Фу, трусиха! На площадке у лифта никого не было. Тотчас расстелила газету, поболтала концом удочки в банке. А забелить три пятна и того проще. Вот и всё, закончила. Я осторожно сложила газету. Быстро как. А столько времени готовилась. Может быть, рискнуть и в соседний Юркин подъезд зайти? Тогда уж никто на меня не подумает.

Я открыла дверь, выглянула во двор. Уже рассвело. И — никого. Конечно, все спят. Если только собаку кто вывел… Но и собаки не заметила. Решилась. Подъезд же рядом, шагов двадцать. Прошла мимо тополя, на который Юрка залезал. Вот трава, где лежали деньги. Откуда у него деньги?.. Однако подумать об этом было некогда. Открыла чуть скрипнувшую в подъезде дверь. Не обманул Юрка — потолок в таких же чёрных пятнах. Да сколько их! В своём подъезде было не так страшно. А здесь здорово трусила. Вожу кистью по потолку, вожу, в пятый или шестой раз обмакиваю её в банку. Казалось, и конца не будет. И с огромным облегчением вздохнула, когда сделала последний мазок. Сложила мокрую газету, засунула её за батарею. Совсем легко стало. Прислушалась. Тихо. Лишь вверху, где-то, наверное, в трубе журчит вода. Не у бабушки ли Марьи? Вот подняться бы, постучать к ней. Может, всё у неё в голове перепуталось, ведь совсем древняя. Днём, например, крепко спит, а ночью, наоборот, — вспоминает молодые годы, старые карточки в альбоме пересматривает. Бабушка Марья добрая, сидит на лавочке у подъезда, каждому поклонится.

Неожиданно щёлкнул выключатель. Не поняла, где, но услышала так отчётливо, будто рядом. Я чуть не задрожала. Быстренько подхватила банку и — в дверь.

Страх словно острыми коготками вцепился в меня и не отпускал до той самой секунды, пока не переступила порог своей комнаты. Лишь там успокоилась, несколько раз глубоко вздохнула и с насмешкой подумала о себе: «Ой, и трусиха же!»

Я очень долго не могла уснуть. О чём только не передумала. Наверно, это хорошо, когда много думаешь. Полезно. Всякие интересные мысли появляются. Почему, например, у Юрки столько денег было в кармане? Мама его никак с долгами не расплатится, а он чуть не выбрасывает ассигнации. И бахвалится: «Если надо, ещё добуду!» Спички откуда? Тоже странно. Я рукой карман чуть тронула, они и забрякали. Ясно: коробок был не полный. Остальные что, истратил? Такой заядлый курильщик? Да врёт он. Никогда не видела его с сигаретой…

Не знаю, когда уснула. На будильник последний раз смотрела — без четверти пять было.

А проснулась, глазам не поверила: одиннадцатый час. Ну и ну! Значит, ни солнечный зайчик, сиявший в зеленоватых листочках лимонного отростка, не стал мне помехой, ни позднее время. Действительно, соня-засоня.