Не время для нежности

Глава 4 Васер Лау

Хотелось рыдать в голос. Просить милости, виниться в содеянном и биться головой об пол, только бы этот кошмар прекратился…

Во тьме, за плотной колючей мешковиной бродили неясные тени. Васер пытался считать их по голосам, но быстро сбивался, когда кто-то походя отвешивал ему тумака. Мгновенно становилось не до счета.

Хватая сырой воздух пересохшими губами, он сгибался пополам, если удар приходился под дых, и отдыхал так некоторое время. Иногда это помогало — истязателю наскучивало, и он отходил на безопасное, как казалось Лау, расстояние.

Потом открывалась дверь. Заходили и выходили люди, перешучиваясь о несерьезном. Кому-то казалось мало. Он приближался в пару шагов, отвешивал оплеуху, от которой начинало басовито гудеть в голове. Говорил что-то, долженствующее вразумить…

Иногда Васер распрямлялся, затравленно крутя головой. Забывшись, пытался освободить плотно связанные за спиной руки. Тонкая пеньковая веревка была затянута с душой — резала и натирала запястья. Еще пара часов истязаний и он перестанет чувствовать пальцы…

— Ослабьте вервь, — говорил он. — Руки скоро отсохнут. Как я работать буду…

— Тебе бы за судьбу дальнейшую побеспокоиться, а все тщишься члены свои защитить, — усмехалась одна тень.

— Да не дерзить, коль загнал себя в незавидное положение, — вторила другая.

— Без рук и жизнь не мила, — отвечал Васер. — Кому я нужен буду, калека юродивый.

— На паперти пойдешь стоять. Люди жалостливые таким поболе всего подают, не пропадешь.

— И много ль вы насобирали? Как посмотрю — о ней много знаете. Приходилось раньше бывать, не так ли? — говорил он, уже зная, чего ожидать.

К нему подходили и вновь били в живот: коротко и не сильно, но так, чтобы прочувствовал неприязнь, которую к нему испытывают собравшиеся в темнице люди. По внутренностям растекалась горячая режущая боль. Что-то повредили, ублюдки…

— Не перестарайся, — говорила первая тень. — Выворотню он живой нужен. С нас же спросит, если раньше времени на тот свет отправится.

— Пусть за языком следит, чучело. Я человек не гордый, но язык у него островат, укоротить бы не помешало.

— Все будет, — смеялись ему в ответ. — Дай только хозяин разберется.

Потом его били еще и отходили в сторону.

«Устали, наверное, — подумал Васер во время кратковременной паузы. — Сколько это будет продолжаться?»

Пальцы немеют. Вот-вот остановится кровоток — тогда он станет бесполезен, даже если его оправдают. Какого демона он вообще повелся на уговоры Бернарда? Сидел бы сейчас спокойно в доме, глядел не каменный сад, а шаловливая рука привычно ласкала бы бедро Роксаны…

Хлопнула дверь, кто-то вошел в помещение:

— Руки перевяжите ему, — сказал другой, хрипящий низкий голос. — А лучше вообще развяжите — некуда бежать. И мешок с головы пока снимите. Может и не живой он больше. Замучили парня до разбирательства…

— Да он первый начал. Когда пришли, сопротивляться стал. Думал окном уйти… Виноват, одним словом. Был бы не при чем, сидел бы на месте ровно.

— Знаю я вас, головорезов. Дурно парню от лиц ваших злобных стало, вот он и побежал. В переулке темном встретишь — недолго и помереть со страху.

— Ты бы полегче, Гунар. Я тебя уважаю, но за такие слова и в зуб не поленюсь засветить.

— Ну, так зачем же дело стало. Давай, я жду.

— Больно надо руки марать… И так вижу, что отделали тебя хорошенько. Гостье, что ль, твоя учтивость не по вкусу пришлась? Зубы-то все на месте?

— А ты не лыбься зазря, а то и твои корешки пересчитает, глазом моргнуть не успеешь.

— Я к этой страшной девке, и на километр близко не подойду. Скажешь тоже…

— Тогда развязываете, говорю, — сказал тот, кого назвали Гунаром. — Хозяин с гостьей скоро закончит — этого подавать надо будет. Пусть в себя придет, да оправится.

— Хы, — гадко усмехнулся другой мучитель. — А хозяин меж дел времени не теряет… я б тоже с такой развлекся.

— При ней такого не скажи, — осадил его Гунар. — В миг освежует да кишки по пикам заборным растянет, чтоб на солнце завялились… себе на закуску. Из Чулушты она родом. Швалью вроде нас сапоги вытирать привыкла.

Мешок на голове мешал рассмотреть находившихся в комнате людей, но было слышно, как они засуетились. Выворотень пригласил дочь Тысячеглавой матери, а значит дело серьезное. Настолько, что он не захочет шутить после разговора с ней.

Но почему об этом говорят при нем? Девушки из Чулушты за соответствующее вознаграждение готовы предоставить практически любую услугу подразумевающую воздействие силового характера: от работы профессионального телохранителя до сопровождения важных грузов. Были среди них отдельные мастерицы, ежегодно приглашаемые в Аданай, во дворец Государя, для услуг интимного характера, но даже за ними, по слухам, закрепилась слава исполнительных, не жалеющих ни себя, ни врагов, наемниц. Убийц.

Васер не стал тешить себя иллюзиями, что Выворотень выделил немаленькую сумму на то, чтобы праздно провести время с одной из них. Скорее небеса сверзятся на высушенную солнцем землю, чем этот коротышка перестанет думать о деньгах.

Подумал: «Неужели, дело — дрянь, и ему не удастся уйти живым отсюда?»

Сняли мешок, но светлее не стало. По сырости, которую Васер ощущал носом, и разновеликим склянкам с соленьями, заполонивших полки вдоль плесневелых стен, он мог предположить, что находится в подвале жилого дома. Вот только чей он, до появления Гунара было неизвестно. До последнего он надеялся, что здание принадлежит другому — хотелось в это верить. Потому что стоило кому-то попасть во владение Хозяина подворотен обвиненным в измене — назад он, как правило, больше не возвращался.

Исключения имели место быть, но случались они настолько редко, что Лау не мог вспомнить имя счастливчика покинувшего эти стены невредимым.

Горели расставленные на подставках свечи. Сквозь узкие укрытые ставнями окна под черным от копоти потолком пробивались робкие лучики света. Рассеивались во тьме. Двое громил ухмыляясь и сложив руки на груди крестом, смотрели на него. Третий, одноглазый старик в испачканной пятнами рубахе, разочарованно качал приподнятой головой. Одной рукой он придерживал тряпку у разбитого в кровь носа.

— Эк, вы его неосторожно.

— А что? На тебя, вроде как, стал похож.

Один из верзил демонстративно сплюнул на пол. Тщательно растер ногой.

— Хозяин спросит за такую «красоту». Подготовьте его и сами вымойтесь — воняет, как от котов драных. Негоже к нему в таком виде являться.

Сказав это, старик вышел. Один из мучителей, поменьше ростом, зашел со спины и со словами: «Смотри не балуй» отпустил веревку.

Полегчало немного. Онемевшими пальцами Васер принялся растирать запястья — потертости горели огнем. В венах мощно запульсировал кровоток, по рукам побежал сонм неприятных иголочек.

Все равно это было гораздо лучше, чем чувствовать, как медленно отнимаются пальцы.

Детина выглянул за дверь и что-то крикнул. Тот час же принесли высокий таз, поставили его у ног. Рядом, на лавку, легла чистая рубаха. Сложив руки лодочкой, Васер первым делом зачерпнул холодной воды, напился. Ключевая — отметил про себя он, ощущая на губах солоноватый привкус. Река в квартале мастеровых время от времени пересыхала и уж точно не годилась для приема внутрь — кое-кто по ночи сливал в нее нечистоты. Сар-город питался влагой благодаря водонапорной башне в центре: там механизмы на пару поднимали ее с огромной глубины. Жидкость долгое время отстаивалась в бочке и поступала в дома зажиточных горожан и общественные колонки основательно прогретой.

Здесь, судя по всему, имелся собственный минеральный источник, выносивший подземные воды на поверхность.

С наслаждением плеснул холодной водицы на шею, потер лицо. Болел глаз. Левая щека и веко распухли до полной потери видимости. Из разбитой губы беспрестанно сочилась кровь. Расправил взъерошенные, пропитанные потом волосы. С момента, как его приволокли сюда, минуло много времени.

Его застали ночью, в постели. Сладкая нега сна рассыпалась тысячами мелких осколков, когда по двору затопали тяжелые сапоги и внизу грубо заговорили. Крикнула что-то встревоженная прислуга — ей ругнулись в ответ. Донесся смачный шлепок и звук лишенного сознания тела рухнувшего на деревянные ящики у ворот.

Отворилась дверь парадной. Застучали ногами громче, уже внутри — поднимались по лестнице. Истошно кричала испуганная Роксана — гувернантка, которую он взял на работу месяца три назад. Иногда она скрашивала его вечера, а бывало и ночи. Но в эту он решил попросту хорошенько выспаться. Видимо — не судьба.

Двухвосткой извернулся под одеялом, соскальзывая с перины. Впрыгнул в штаны и, накинув на плечи рубаху, распахнул окно. Звякнули, разлетаясь, не выдержавшие рывка стекла. Скрипнула позади дверь.

Не оглядываясь, обдираясь об осколки, он шагнул на наклонную крышу пристройки. Босыми ногами бежать по металлу было неудобно, но грохот сапог в ночи существенно ускорял его — тем больше прибавляя сил, чем ближе становилось дребезжание старого железа за спиной.

Обежал печную трубу, прыгнул на скат сарая и едва не сорвался, заскользив под уклон. Ломая ногти, вскарабкался пауком обратно, бросился к проржавелой пожарной лестнице.

Оттуда его и сняли, когда завис на нижней перекладине, — до конюшни было рукой подать. В четыре руки стянули на землю, навешали люлей для острастки. Подняли и повели прочь со двора в чем был, босого. Хорошо, хоть штаны и рубаху набросить успел.

Пытался однажды бежать, так догнали — зажали в замусоренном тупике и долго валяли по дурно пахнущим булыжникам. Без объяснений, молча.

Потом связали руки, накинули на голову заранее заготовленный мешок. И вот он здесь. Еще живой, но уже наполовину труп.

Васер не питал надежд на скорое избавление, смирившись с приготовленной ему судьбой. Не замечая боли в обломанных ногтях, зачерпывал ледяную воду и с наслаждением лил ее на голову.

— Ну, хватит уже, — сказали ему, ногой отодвигая тазик. — Иди, на солнышке погрейся.

Лау сбросил окровавленное тряпье, кривясь от острой боли, пронзающей тело от любого движения, одел грубую толстую рубаху.

— Босиком? — спросил он.

Ему бросили пару истертых туфель. В прошлой жизни — она мерещилась ему не более чем благостным сном — он бы даже не посмотрел на такие. Но поджатые пальцы на сбитых в кровь ногах буквально молили о том, чтобы их поместили хоть в какое-то подобие обуви.

Обулся, постоянно ожидая удара исподтишка — привык. Потом прошел в раскрытую дверь, поднялся по узким ступеням ведущей во двор лестницы. Солнечный свет ослепил его. Пришлось зажмуриться, чтобы не потерять и второй глаз.

Сзади толкнули:

— Не стой как истукан. На лавку иди — просохни. Или насиделся уже? — подозрительно усмехнулись басом.

Лау поплелся к широким щербатым поленьям, поставленным на попа у дома. Осторожно опустился на брошенную меж ними доску.

Челядь на двор старалась лишний раз не соваться. Если и выходил кто из построек, то старался держаться в тени навесов. Землянка, в которой пережидали жаркий день псы, привезенные Выворотнем с далекого севера, была прикрыта. Собаки не терпели яркого южного солнца и выходили на свежий воздух лишь ближе к ночи. У ворот стояла сторожка. Через окно было слышно, как кто-то неспешно рассказывал байку о своих приключениях на болоте: его постоянно перебивали на два голоса — он смачно, с оттягом, ругался в ответ, и словно бы нехотя продолжал рассказ.

Не сбежать: дом обнесен забором в человеческий рост. Если и успеет забраться на кирпичную кладку, через пики ему не перелететь — не птица. Пролезть между ними не получится, хоть и сдал хорошо на нервах. Мимо охраны проскользнуть в ворота?

Никчемная мысль. Для того они там и поставлены, чтобы не впускать и не выпускать кого не велено. Измордуют снова, руки свяжут… Морщась, он коснулся запястий: оставленные грубой веревкой шрамы горели огнем.

Даже если улыбнется ему удача, и случится вырваться за пределы владения — в чем Васер очень сильно сомневался, в теле болела каждая косточка, — куда податься ему? Мог бы укрыться в городских катакомбах, которые излазил, будучи еще мальчишкой, но долго ли там просидит? Питаться сырыми крысами и жуками, медленно превращаясь в кусок гнилой плоти, ему не хотелось — все одно конец предопределен заранее.

И не протянет он там долго. Чего уж таить — приукрасил собственные способности к выживанию. Выследят его твари — и двух дней не пройдет. Это в город, на улицы они мелкими группами выбираются, а там… Навалятся десятком, да сожрут вместе с костями.

Так может лучше здесь, не откладывая?

Поговорить с Лориани, рассказать все, как на духу…

Простит…

Доводилось Лау видеть таких «прощенных», когда вывозил их остывшие тела за пределы города. Еще до того, как занял место Смотрителя. Вдоволь успел помахать лопатой в ночи, пока молод был.

Один из мучивших его верзил скрылся в доме. Другой, подперев стенку плечом неподалеку, лениво ковырялся в зубах острой щепой.

— Знать, расплата твоя за жульничества пришла, — беззлобно бросил он, щурясь на солнышко, словно сытый кот. — Сколько раз ставку на бегах делал — все мимо. Пол состояния угрохал.

— Не велико оно было — состояние-то? Таким прихвостням, как ты обычно гроши на содержание назначают.

— Кусаться вздумал? Ну-ну… Пой, пока возможность есть. Не до тебя сейчас.

— Просто нет в тебе ни капли везения, — сказал Васер, потирая колено. — И ума, если всерьез рассчитывал разбогатеть, на азартных играх.

Зажмурился, ожидая обидного тычка под ребра, но бугай только улыбнулся. Сказал не глядя:

— Мяукай, мяукай… Скоро, как кот драный запоешь, когда господин Лориани прикажет от тебя избавиться. Сколько таких перевидал — все одинаково заканчиваете. И уж кто тут выиграет — увидим.

«А выиграет только тот, — подумал Васер, — на чьем сукне раскладывают карты перед игрой». Говорить это вслух он не стал не от того, что побоялся взбучки. А, пусть-ка сам дойдет до простейших истин, коли и вправду считает, что умнее хозяина. Личный опыт — учит вернее любого самого прославленного педагога.

Раньше Лау думал, как и этот недалекий умом верзила: планировал скопить достаточно деньжат и рвануть на восток, к побережью. Ни разу там не был, но побывавшие у моря люди рассказывали, что солнце в тех краях добрее, а об огненосных Скатах коренные обитатели давно забыли, как о страшном сне. У солоноватой воды зелень растет повсеместно, и люди предпочитают дневные прогулки ночным.

Слухи об исходах с болот, естественно, там мало кто воспринимал не полном серьезе.

Жизнь у воды считалась дорогим удовольствием — на то и копил. Года через три подсчитал состояние: серебром выходило под двадцать полновесных монет золотом. Ерунда, в общем. Хватит только на переезд.

А обустроиться? А Хозяину, как заведено, откуп отвесить? Пить и есть — тоже на что-то нужно.

Вот и получалось так, что ни гроша в карманах после всех положенных трат не оставалось. Снова шарить по чужим мошнам на рынках, как делал это в молодости, Лау не хотел. Перерос, можно сказать, заматерел и желал более спокойной сытной жизни.

Долго думал, как дальше быть. Расстраивало осознание, что копить придется до самой старости. Там ему уже будет не до побега, все мысли станут крутиться вкруг проблемы — как бы пережить следующую ночь и поднять немощное тело с постели.

И так бы жил он, горя не зная, потихоньку варясь в котле серых будней, да попался на глаза старый знакомец, с которым в детстве чистили кошельки уличных зевак. Ему бы сразу догадаться, на чье место метит прощелыга, а нет — поддался на уговоры, прельстился барышом.

У Бернарда имелся выход на алхимика, познавшего рецепт особенного зелья. Знай, подсыпай в корм избранному рысаку, от которого никто не ждет успеха, да делай ставку через подставное лицо…

Дела незамедлительно пошли на лад. За следующие полгода Васер Лау собрал состояние сравнимое с прежними накоплениями и рассчитывал в скором времени удрать из города. Конечно — не один, с Роксаной.

Не желая разбрасываться талантом гувернантки, он планировал узаконить их отношения, как только обоснуются на новом месте. Уж больно интересные вещи творила она в постели: жизнь коротка, и грех лишать ее части невинных удовольствий.

Но все оборвалось в единый миг, когда его грубо вырвал из сонной неги тяжелый дробный перестук армейских сапог во дворе собственного дома.

Лау подозревал, что однажды обман вскроется — исподволь готовился к провалу, но надеялся, что случится это не раньше, чем ноги его окунутся в белую пену и изведают морской прибой.

Однако судьба решила иначе. Его сдали. Обвинения не озвучивали — то исключительная привилегияЛориани, но и без заключения хозяина становилось ясно, что за пределы владения Васер выберется на чужих руках. Хладной тушкой укутанной в мешковину.

Хозяин подворотен заботился о подчиненных: давал приют, не обижал с работой. А также ревностно следил за чистотой своего сада, буйно цветущего в крепостных стенах Сар-города, и без зазрения совести выпалывал сорняки испоганившие любимую грядку.

О деле знали только он и Бернард. Далеко ходить не надо, чтобы понять, кто шепнул на ушко Выворотню о предприимчивом смотрителе скачек. Сам, конечно же, как будто и не причем.

«Это мы еще посмотрим, — думал Васер. — С собой утяну наглеца».

В доме открылась дверь, под матерчатый навес над входом вышел безусый парень лет двадцати на вид. В шароварах и белой мужской рубахе навыпуск — явно с чужого плеча. Спину он держал с особенной грациозностью. Кожа его оказалась бледна, будто ни разу не видела солнца. За ним в сопровождении черного, как смоль, начальника охраны появился и сам Фибус Лориани. Голова коротышки едва доставала до подбородка девушки — что паренек в шароварах и есть та самая уроженка Чулушты, о которой говорил Гунар в подвале, Васер догадался сразу — отчего казалось, что он постоянно пялится на ее высокую грудь.

«Интересно, — вновь подумал Васер. — Дочери Тысячеглавой матери поставляют заказчикам лишь наемных убийц, или в особенных случаях могут предложить обученных профессионалок для дел приятных и не кровавых?» Общаться с девушками западных земель ему еще не приходилось. В прежней своей жизни — до страшной ночи, которая поставила в ней жирную точку — он планировал уточнить этот вопрос. А нынче, видно, не узнает ответ на него никогда.

Сказав что-то, — ветерок задувал в противоположную сторону, делая речь неразличимой, — девушка глянула на Лау. Несмотря на жару, от ее взгляда по спине побежали крупные холодные мураши. Потом отвернулась и зашагала в сторону ворот. Лориани подал знак рукой, из сторожки тот час же высыпал охранник. Не дожидаясь, когда та приблизится, отворил воротину и убрался с дороги подальше.

Дождавшись пока шаровары не скроются из виду, Выворотень отдал приказ чернокожему: кивнул в сторону Лау, а сам стал обходить дом по цветной отсыпанной мелкой галькой дорожке. После короткого обмена репликами с охранявшим Васера верзилой, пленника повели вслед за хозяином.

С обратной стороны здания стоял открытый шатер. Внутри за приготовленным к обеду столом сидел Фибус Лориани. Пытался очистить вареное куриное яйцо — скорлупа поддавалась плохо, снимаясь вместе с белком.

— Не понимаю, — сказал он, когда Васера остановили на коврике подле спасительно тени. — Почему в Чулуште ввели запрет на курицу? Мне кажется, что добровольно женщины лишают себя ценного источника питательных веществ. Зачем загоняют тело в рамки — в жизни так мало удовольствий…

Васер молчал, ожидая, когда Выворотень перейдет к главному. Солнце неистово жгло затылок.

— Арно, оставьте нас — оба, — Лориани окунул освобожденное от скорлупы яйцо в солонку и, надкусив, сладко зажмурился.

— Но господин, он опасен… Обездвижить его?

Васер напрягся, готовый получить тумак в печень.

— Не стоит. Тяжело поддерживать с человеком разговор, когда он только и думает что о смерти. Пусть считает, что у него есть второй шанс, так мы быстрее придем к удовлетворяющему нас обоих результату.

Хоть и говорили в присутствии пленника в третьем лице, будто о неодушевленном предмете речь вели, забрезжило далекой надеждой. Васер еще не понимал, чего хочет от него коротышка, чья власть становилась полнее, стоило Сар-городу погрузиться в ночную мглу. Но одного того, что речь завели о чем-то ином, пока непонятном, но далеком от проступка совершенного в приступе жадности, было достаточно, чтобы настроение бывшего Смотрителя ипподрома слегка улучшилось. Блеклые серые цвета, в которых он видел мир с памятной ночи, обрели множество оттенков.

Повинуясь безмолвному жесту, охранники все же ушли.

— Хотите холодного чаю? — спросил Лориани. — Привезен с восточного побережья не далее месяца назад.

— Не откажусь. — Больше, чем пить, Васер желал оказаться в тени шатра. Солнце основательно напекло голову. Казалось, еще немного и кожа вздуется пузырями, лопнет, не выдержав жара. Прошептал хриплым голосом: — Могу я войти?

— Вы ведь гость в моем доме, — улыбнулся Лориани. — Вот, пожалуйста.

Васер прошел в шатер, опустился на колченогий табурет и жадно отпил из предложенной чашки.

— Желаете дать возможность искупить вину? Исполнить поручение? — недоверчиво спросил он, выпив чай в пару больших глотков. Должен был ощутить тонкий аромат жасмина, исходящий от зеленоватой жидкости, да разбитый нос не давал прочувствовать всю прелесть божественного напитка. — Если так, то почему я? Неужели нет других кандидатур, не склонных… к обману?

— Зря торопишься и идешь в отказ. Тебе предложена возможность реабилитироваться, — сменив тон, заявил Лориани. — Или на тот свет раньше времени собрался отправиться? Так не похоже на прежнего Смотрителя…

— Был он, да весь вышел, — Васер сделал попытку улыбнуться. Скривился от боли, из рассеченной губы вновь закапала кровь. — Я не один работал. Бернард…

— Можешь о нем не беспокоиться. Нет его больше. Подумать только!.. Такого человека с проторенной дорожки в сторону увел… — всплеснул руками Лориани. — Сам дрянь-человечишка был, и друга старого туда же утянуть пожелал…

— Так вы меня прощаете?! — торопливо спросил, почти выкрикнул Васер Лау. Ему желалось сейчас, чтобы случившееся оказалось выдумкой, дурным сном. Вот-вот он проснется в своей постели, огладит растрепанные волосы Роксаны, уморенной за бессонную ночь. Оденется и пойдет на ипподром.

«Господин Лориани уже общался с Бернардом. Знает что затея с алхимическим зельем в корме скакунов его затея, а я поддался на уговоры. Разберется. Простит, — успокаивал себя Лау. — Пусть все станет как прежде».

— Нет, — ответил Лориани, — но готов дать еще один шанс доказать преданность своему господину.

— Я готов!

— Даже не узнав толком, что от тебя требуется?

— Уже все равно, — Васер даже привстал от усердия. Он верил, что сумеет оправдаться. В случае удачи, конечно, не рассчитывал вернуть прежние привилегии, но хотя бы останется жив. А там не долго подняться, прояви он трудолюбие и верность. Получилось же в прошлый раз… В его незавидном положении о большем мечтать не приходилось.

Промокнув рот полотенцем, Выворотень сказал:

— В назначенный день и час ты должен привести ко мне одного человека.

— И только?

— Не думай, что будет легко. Надеюсь, за время сытой жизни в собственном доме, не успел растерять навыки и хватку…

Лау затряс головой — все помню, все сделаю!

— Лицо твое красноречивее любых слов… Если согласен — держи, — Лориани подал листок бумаги исписанной мелким почерком. — Как ознакомишься, уничтожь.

Лау кивнул поспешно. Без спроса сцедил с чайника остатки, залпом осушил чашку, утерся рукавом. Его отпустят и дадут шанс исправиться — до сих пор не верилось в такую удачу.

— За тобой не станут следить, — продолжил Лориани. — и город будет полностью открыт для передвижений, но не вздумай покидать его стены. Страховка… думаю, догадаешься.

«Плевать, на все плевать. Он справится, не подведет! И никакого залога не нужно — лишнее», — Что там придумал Выворотень, Васер Лау решил разобраться позже. Главное ухватиться за веревку, которую бросила ему сама судьба, выдержать ненастье — не утонуть!

Чувствуя, как поднимается настроение, и мир обретает краски, — не обращая больше внимания на такие мелочи, как боль и чувство голода, — он развернул листок и вчитался в неразборчивые строчки.

Ему предстояло хорошенько подумать, как сдержать данное слово. Дело обещало быть непростым.

Тот, кого нужно было доставить во владение Хозяина подворотен, готовился к казни через повешение. Вкруг него будет виться много солдат из охраны.

Тем не менее, Васер Лау улыбался уголками разбитых губ.

Смерть некоторое время ходила рядом, оглаживая когтистыми пальцами беззащитный хребет, но решила повременить с исполнением приговора. А много ли нужно простому человеку?

Он бегал глазами по строчкам, чувствуя, как снова обретает уверенность в себе. Вдалеке, на самом краю сознания, трепетал разгорающийся огонек надежды.

Он вчитывался в мелкие строчки и чувствовал, что счастлив как никогда.