Небо в кармане 2!

Глава 19

С Луцким договорились так. Николай Григорьевич поставляет нам моторы Даймлера со всем навесным оборудованием по отпускной цене завода Лесснера здесь, в Питере. В договорённость входят коробки передач, электрика с аккумуляторами и оптика. Зачем мне всё это дополнительное оборудование нужно? Пригодится!

А что взамен? А взамен решили так. Вернётся инженер в Россию, и тогда милости просим на наше предприятие. В качестве кого? А хоть кого. Можно инженером-конструктором, работы впереди ого-го сколько. А можно и в пайщики войти. Если, конечно, поставку моторов из-за границы наладит, как договаривались. В общем, пока он там, мы по разные стороны находимся. Так что пусть сам решает, как ему дальше жить. И где.

Гарантом выступил Изотов Константин Романович, государев порученец, жандармский полковник, с недавнего времени очень пристально приглядывающий за каждым моим шагом и записывающий чуть ли не каждый мой чих в свой специальный блокнотик. И ладно. Лишь бы на пользу делу шло.

Дальше — больше. Тянуть кота за все подробности не стал и сходу переманил на своё производство Густава Тринклера. К сожалению, все другие известные мне изобретатели в настоящее время были слишком молоды, а кое-кто из них вообще успел отличиться и уже находился в ссылке.

Мне повезло, Густава Васильевича в самом буквальном смысле сняли с поезда. Он окончательно рассорился с нынешним директором Путиловского завода и собрался ехать в Германию. Что же, вполне его понимаю. Но не одобряю. Мне умные и толковые люди нужны, а они все, это я про Луцкого сейчас, за границу уматывают.

Разговаривал с ним там же, на вокзале, почти рядом с поездом. По крайней мере, из окна ресторана перрон и поезд, когда его снующие туда-сюда пассажиры не загораживали, прекрасно просматривался. Перед разговором пришлось поспорить с Изотовым, ну не верилось полковнику, что сумею я отговорить от отъезда нашего вероятного кандидата на ещё одну инженерную должность. С трудом, но удалось настоять на своём. Правда, господин полковник обещал держаться неподалёку и в случае чего прийти на помощь. Почему? А рассказал я ему произошедшую с изобретателем историю. Так, как я её помнил.

— Обычное дело, — вздохнул Константин Романович. — Только зачем он вам такой, если при первых же трудностях сдался?

— А у меня других нет, — вздохнул. — Кадров не хватает. Слышал я, что Тринклер очень толковый инженер, так что грешно будет упускать подобного специалиста. Пусть лучше у меня работает, чем у немцев…

— Не любите немцев? — с интересом глянул на меня Изотов. — Позвольте узнать, почему?

— А я не только немцев, я всех европейцев терпеть не могу. Они же враги нам, русским и России. В глаза улыбаются, а за спиной камень наготове держат. Расслабимся, поверим им, отвернёмся и получим с размаху по голове!

— Интересно вы мыслите, Николай Дмитриевич, — после коротенькой паузы подытожил Изотов. — Тогда сделаем так. Я приглашу вашего якобы толкового инженера на разговор, а дальше уже вы вступите в дело.

— Зачем так усложнять? — удивился. — Я и сам могу пригласить.

— Уж не обессудьте, но вряд ли убегающий от проблем за границу человек согласится на разговор с никому не известным юношей, — озвучил очевидный факт Изотов. — Так что уж лучше я, с вашего разрешения.

А и впрямь, лично я бы не стал разговаривать абы с кем. Что-то я увлёкся, забыл, что нахожусь в столь молодом возрасте. Так что прав господин полковник, абсолютно и безоговорочно. Тем более авторитет у жандармского управления ого-го какой, попробуй кому-то из них отказать в разговоре.

В общем, выработали тактику и стратегию сманивания беглого инженера в нашу развивающуюся компанию. Не скажу, что получилось это у меня легко, но справился. Не без помощи порученца, конечно.

Заняли столик в ресторане, заказали по стакану чая. Мне сладкого, а Тринклеру, по-моему, всё равно было. Ну и ему, значит, сладкого.

— Для мозга полезно, — объяснил ему свой выбор. — Глюкоза весьма способствует умственной деятельности, знаете ли.

Тянуть с разговором в ожидании заказа не стал, слишком мало у нас времени до отправления поезда осталось.

Сразу пошёл с козырей, сыграл на обиде и уязвлённом самолюбии изобретателя. Уговаривал его остаться, сманивал рассказом о своём собственном производстве самолётов, не зависящим ни от какого Самсонова. Тринклер, само собой, усомнился в правдивости моих слов, потому что видел перед собой не аристократа, а зелёного юношу, молоденького юнкера. И то, что я представился честь по чести, никакой роли в данный момент не играло.

Неужели из-за такого пустяка спор проиграю и, более того, останусь без дипломированного инженера? Ни за что! Пора вводить в бой тяжёлую артиллерию. Обернулся, кивком головы подозвал к нашему столику государева порученца.

— Да, Николай Дмитриевич? — наклоняется к нам полковник.

— Константин Романович, молодой человек не верит в серьёзность моих слов. Подтвердите, прошу, мои полномочия, — прошу офицера.

Офицер подтвердил…

И уселся на свободный стул, глянул на официанта, а тот уже с поклоном ему чай в серебряном подстаканнике на подносе протягивает, а второй поверхность стола накрахмаленным полотенцем натирает до блеска.

Изотов ленивым движением руки отправил обоих прочь, на протёртую столешницу положил свою фуражку с бирюзовой тульей, одёрнул треугольные обшлага кавалерийского кителя. Тоненько прозвенели накаблучные винтовые шпоры, столкнувшись друг с другом.

Представляю прекрасно, как эта картина со стороны выглядит. Юнкер, почти мальчишка, и целый полковник, государев порученец, жандарм. То-то Тринклер сидит тихо, спинку выпрямил, словно кол проглотил, глаза выпучил, опасается не то что слово лишнее произнести, а вздохнуть лишний раз боится. А ведь только что хорохорился, доказывал мне свою значимость и объяснял всю полезность своего непризнанного изобретения. Хорошо ещё, на судьбу не жаловался, и на Самсонова, мол, этот «нехороший человек» молодого инженера загнобил.

А я ещё и газетку с моим портретом на первой странице якобы ненароком на стол положил. Как я и рассчитывал, Тринклер тут же обратил на газету своё внимание. Сначала бросил беглый рассеянный взгляд, потом сообразил, что именно он увидел и вгляделся более пристально. Подхватывать со стола не стал, но всё-таки не удержался, уточнил:

— Скажите, ведь это о вас тут пишут?

— Где? — сделал удивлённое выражение лица. — Ах, это. Да, обо мне.

Такой вот я весь из себя скромный молодой человек.

— Понимаете, государь лично заинтересован в том, чтобы мы, — я специально выделил это «мы», вроде бы как Тринклер уже согласился сотрудничать. — Как можно быстрее начали строить свои самолёты. Распорядился выделить производственные мощности. Я бы даже сказал, что получил неограниченное финансирование на свои проекты, но боюсь сглазить.

Чем ещё можно заинтересовать? Окладом, конечно. Ну я и заинтересовал…

— Как-то всё это слишком сказочно звучит, чтобы быть правдой, — всё ещё хмурится сомневающийся Тринклер. — Зачем Его Императорскому величеству столько аэропланов?

А времени до отправления поезда совсем не осталось! И Густав Васильевич молчит, согласия не даёт, всё раздумывает. Дежурный по вокзалу уже в колокол отправление бьёт! Да решайся же ты уже! А сам отвечаю спокойно, словно никуда не тороплюсь. Ещё и чаёк маленькими глоточками пью.

— Самолётов, — поправил Густава Васильевича. — Привыкайте к новому, к русскому, названию сразу. А зачем ему столько, вы узнаете, когда к работе приступите.

Окончательно сломал сопротивление и разрушил последние сомнения, когда клятвенно пообещал помочь с продвижением его собственного мотора, но с одним непреложным условием — я помогаю довести двигатель до ума. И я уже знаю, куда мы новый движок будем ставить.

— Хорошо, я согласен, — наконец-то с важным видом кивает Густав. Поворачивает голову в сторону окна, а там медленно проплывают вагоны уходящего поезда. Вскакивает на ноги и в панике восклицает. — Мои вещи!

— Да здесь ваши чемоданы, — успокаивает Тринклера Изотов. — Вон они у входа стоят.

Повернул голову не только инженер, но и я не выдержал, глянул в сторону входа. И точно, стоят там какие-то угловатые недоразумения, незаслуженно называемые здесь чемоданами. А чтобы этому явно фанерному, обтянутому клетчатой тканью, багажу не приделали «ноги», рядом замер в расслабленной позе унтер из местного жандармского полицейского управления. Заметил наши заинтересованные взгляды, переступил с ноги на ногу, на груди отражённым светом бликанула большая бляха. Полицейский тяжко вздохнул и выпрямился, принял позу стойкого оловянного солдатика. Понятно, почему так тяжко вздыхает. Через натёртое до блеска дверное стекло можно было разглядеть, как в это же время его напарник усердно проверяет в вокзальном буфете качество продуктов методом проб…

Испытания нового самолёта проводил на лётном поле воздухоплавательного парка. Фюзеляж поместили в деревянный контейнер и надёжно закрепили. Туда же определили крылья. Перевозили ценный и дорогостоящий (по расчётам бухгалтерии только затраты на строительство самолёта составили почти двадцать пять тысяч рублей), груз по железной дороге до станции спецпоездом прямо из завода до платформы. Там контейнер перегрузили на два автомобиля, надёжно скреплённых жёсткой сцепкой кузов к кузову, и тихим ходом доставили к арендованному ангару. Разгружали возле ворот с помощью того же крана.

Но ангаром это деревянный сарай я бы не стал называть. Сарай, он и есть сарай, только большой. И ворота широкие, как раз крылья должны пройти. Не я договаривался насчёт аренды этого сооружения, Паньшин постарался. Надеюсь, не слишком дорого он казне обойдётся.

Нет, нужно обязательно что-то своё сооружать. Если новый аппарат меня не подведёт, и задачу, поставленную государем, удастся выполнить, то я обязательно вернусь к идее постройки собственного завода по производству самолётов. Пусть даже под патронажем императора, это не страшно, так оно лучше и проще будет…

Местный персонал, как водится, любопытничал, курсанты-офицеры Учебного воздухоплавательного парка тоже набежали, по молодости лет шуточки отпускать принялись. Но, нужно отдать им должное, сразу же опознали и меня, и Паньшина, поэтому шуточки оставили и принялись помогать со всем своим усердием. Но, честно сказать, больше мешали. Пришлось Его высокоблагородию полковнику Изотову навести порядок и отогнать прочь от объекта посторонних.

Жандармского офицера не то, чтобы побаивались, но опасались. И недолюбливали, это хорошо было видно. Настоятельную просьбу отойти и не мешаться под ногами нехотя выполнили, но при этом начали бросать в нашу сторону презрительные взгляды. Мол, с охранкой работаем…

— Где начальник Учебного парка? — привычно проигнорировал и недовольство толпы, и презрительные взгляды Изотов.

— Ваше высокопревосходительство, — приложил руку к фуражке подошедший буквально через несколько минут стройный офицер, беглым, но цепким взглядом пробежался по нам и стоящему на колёсах фюзеляжу без крыльев, машинально, а, может, и нарочно, прикоснулся пальцами к нагрудному знаку воздухоплавательных частей. Вновь посмотрел на жандармского полковника. — Чем обязан?

— Ваше высокопревосходительство, — отзеркалил приветствие Изотов. — Александр Матвеевич, почему курсанты не на занятиях?

— Они как раз на занятиях и находятся, — подполковник оглядел собравшихся вокруг и моментально замолчавших офицеров. — По плану у нас тут практические занятия на лётном поле.

— Да? — вроде бы как удивился жандарм. — Мешать нам, именно это вы называете практическими занятиями? Прикажите немедленно очистить площадку!

Начальник парка спорить не стал, козырять на этот раз не козырнул, но огладил ладонью свою роскошную бороду и молча развернулся. Ещё раз оглядел собравшихся, и офицеры тут же вняли молчаливому приказу и рассосались по сторонам, словно никого и не было.

— Больше вам никто своим вниманием докучать не будет, — начальник парка удалился вслед за своими курсантами.

— Что замерли? Работаем! — обернулся к нам Изотов. А сам с непонятным выражением на лице проводил взглядом удаляющегося прочь начальника Парка…

Кованько ошибся. Буквально на второй день испытаний нового самолёта к нам обратились первые желающие научиться управлять такой техникой. Но это будет потом, а пока мы ставим крылья на место, проверяем надёжность соединений, работу органов управления, делаем пробные запуски и тестируем работу мотора.

То и дело кошусь на небо, фиксирую образование облаков и отмечаю направление ветра. Это у меня, да и не только у меня, а у всех лётчиков вообще в привычку вошло ещё с курсантских времён.

Затем плотный обед тут же у самолёта, и я занимаю место в пилотской кабине, где первым делом накидываю привязные ремни. Правда, перед этим совместными усилиями разворачиваем самолёт носом в поле. Так выкатываться будет проще. Ну и за хвостом нет никаких строений. И ещё один момент. Достал из контейнера свои вещи, распаковал тюк с лётной формой и тут же переоделся в свой старый комбинезон. Оглядел выпучивших от удивления глаза соратников и довольно улыбнулся. Уже не зря день прошёл. С таких мелочей и зарождаются традиции.

Мои соратники недоумевают, но выполняют команду, дружными усилиями ставят машину носом в поле. Изотов чуть в стороне держится, выглаженный чистый мундир опасается испачкать, вид делает, что ему всё давно известно и понятно. А вот Тринклер не выдерживает, ему на правах старшего можно разные вопросы задавать.

— Николай Дмитриевич, а для чего мы так сделали?

— Ветер куда дует, Густав Васильевич? — отвечаю вопросом на вопрос. Ну а что? Пусть думает, а не получает готовые ответы.

— Куда? — в первый момент недоумевает Тринклер. Потом соображает, и ясная довольная улыбка озаряет самым чудесным образом его длинное лицо. — Я понял? Пыль!

— Конечно, — улыбаюсь в ответ и краем глаза вижу, как довольно щурится полковник. Похоже, тоже сообразил, что к чему…

Во второй кабине мешок с песком заменяет мне пассажира. Начинать буду с руления, с пробежек. Потом коротенькие подлёты, ну а потом и… Потом будет потом, чтобы не сглазить. Сейчас лучше промолчать и не загадывать ничего. Есть такая примета…

Запуск у нас ручной, от воздушного и электрического стартёров пришлось отказаться. Это лишний вес, и с существующими сейчас моторами подобную роскошь мы себе позволить не можем. Мы и так вынужденно используем автомобильные моторы с редукторами вместо ротативных и лёгких «Гномов». И охлаждение у нас водяное, а не воздушное, поэтому и считаем каждый килограмм.

Тринклер проворачивает винт раз, другой, отступает на шаг и кричит во весь голос первую заранее выученную команду:

— Контакт!

— Есть контакт! — тут же отвечаю. Уже открыт топливный кран и включено зажигание проворотом рукоятки магнето. Рука привычно ложится на рычаг управления газом, пальцы сжимаются вокруг округлой рукояти.

— От винта! — надрывает голос Густав, дисциплинированно шагает вперёд и двумя руками рывком проворачивает пропеллер.

Прогретый и хорошо отрегулированный мотор схватывается сразу, без чихов и всяких там обратных вспышек. Из выхлопных патрубков выбрасывается клуб синего дыма, масло и бензин ещё того качества, и движок начинает ровно тарахтеть. Пропеллер жадно загребает лопастями воздух и отбрасывает его назад, самолёт начинает подрагивать, он ёрзает на месте, упирается колёсами в колодки, чуть ли не подпрыгивает от нетерпения, так ему хочется движения!

Вижу, как буквально все находящиеся сейчас на лётном поле люди обернулись на звук работающего двигателя.

Вслушиваюсь в работу мотора и контролирую, стоят ли на нуле стрелки приборов. Ещё раз проверяю работу рулей, хуже не будет, да и положено так. Тринклер, а мы с ним подробно изучили процесс подготовки самолёта к полёту, уже успел отбежать за законцовку крыла и сейчас старательно показывает мне ладонью отклонение стабилизатора и руля направления. Элероны я и сам отлично вижу. Стоит только задрать голову и вот они, прямо у меня над головой находятся.

Поднимаю вверх ладонь, помощники из мастеровых тут же вытягивают за тросы упорные колодки из-под колёс. Густав внимательным взглядом следит за ними, и как только те оттаскивают колодки в стороны, тут же заученным движением подносит руку к матерчатому подобию шлемофона и резким движением выбрасывает её вперёд. Разрешает мне движение и указывает направление руления. Ну и что, что я и сам отлично вижу, куда мне рулить! Просто так положено и нужно с самого первого раза начинать привыкать к дисциплине. Расхожей в моём мире фразы «Там, где начинается авиация, там заканчивается порядок» здесь не должно быть!

Самолёт хоть и радуется свободе, но с места не трогается, тяги не хватает. На грунте сопротивление качению совсем другое, чем на искусственной твёрдой поверхности лётного поля. Тут приходится аккуратно увеличивать обороты, чтобы двинуться вперёд.

Не забываю оглянуться. Очень уж мне самому интересно, сколько пыли за мной поднимется? Ишь, какое серое облако клубится! И я ещё чуть-чуть толкаю вперёд рычаг управления газом.

Наконец-то сдвинулись с места. Колёса выскакивают из продавленной ими же ямки, самолёт слегка подпрыгивает, покачивается на дутиках и мягко катится вперёд, набирает скорость. Сразу же убираю газ, замедляемся, машу рукой сопровождающим самолёт Густаву с помощниками, сжимаю кулак с отставленным вверх большим пальцем, и они прекращают бежать, тут же и останавливаются.

Пыли за нами на рулении становится всё меньше и меньше, медленно катимся вперёд. Поле пусть и утоптанное, но для нас неровное, схожее своей волнистой поверхностью со стиральной доской. И дутики с подпружиненными стойками здесь не очень помогают. Стоит лишь немного увеличить скорость, как зубы начинают выбивать чечётку от тряски. Сжимай их, не сжимай, а всё равно то и дело лязгают при особо высоком подпрыгивании. И никуда не денешься, другого лётного поля поблизости нет, а увеличивать скорость руления приходится. Вот сейчас и проверим, как наша система подачи топлива работает, не накроется ли она медным тазом от тряски и вибрации?

Докатился потихонечку до конца поля, развернулся плавным разворотом. Пыли, как я и говорил, было мало, так что назад возвращался в почти комфортных условиях. Даже те её крохи, что ещё витали в воздухе, успели осесть на землю. А вот тряска никуда не делась. Чем дольше рулил, тем увереннее себя чувствовал в кабине. Уже начал привыкать к ручке, к педалям, даже слегка увеличил обороты и приподнял хвост самолёта. Так, ненамного, оторвал задний костыль от земли, и достаточно. Кстати, тряска сразу уменьшилась, и вибрация почти пропала. Но зато подпрыгивания стали выше и продолжительнее, что ли? До зависания в воздухе дело ещё не дошло, но ещё немного и здравствуй, свободный полёт! Заодно проверил, как машина слушается рулей. Поработал педалями, пошевелил элеронами. Ну а про рули высоты я уже знаю, что они отлично и эффективно работают, только что поднятый хвост тому подтверждением!

На скорости и поле быстрее закончилось, пришлось сбрасывать обороты до минимальных и докатываться по инерции до нашей площадки. На заключительном десятке метров взял чуть в сторону, чтобы сходу развернуться на обратный курс. За счёт этого самолёт окончательно потерял скорость в процессе разворота и остановился, не завершив манёвр.

Перекрыл подачу топлива, повернул рукоять зажигания и заглушил мотор. Какое-то мгновение посидел в кабине, проживая заново и анализируя поведение машины в эти считанные минуты руления.

— Ну как! — набежали соратники, загомонили одновременно.

Но общий смысл вопросов один и тот же — всё ли в порядке? Да не со мной, с самолётом! Видно же, что я цел и невредим. Подумаешь, прокатился туда-сюда…

Выдохнул, улыбнулся всем одновременно и никому в частности, снова поднял большой палец вверх, выбрался из кабины и спрыгнул на землю. И только тогда чётко ответил:

— Пока всё отлично. Готовимся к первому полёту!

— Есть готовить самолёт к полёту! — удивительно непривычно и по-военному чётко отчеканил неимоверно серьёзный Густав Васильевич.

А Константин Романович, незаметно подобравшийся со спины, спросил:

— А не торопитесь ли вы, Николай Дмитриевич? Вы же про подлёты говорили, насколько я помню?

— Ничуть, — развернулся лицом к собеседнику. — Погода отличная, грех такую упускать. Самолёт на рулении показал себя самым замечательным образом. Он превосходно слушается рулей, мотор работает без сбоев. И сам я прекрасно себя чувствую. Так что нет, не тороплюсь. Уверен, что обойдёмся без подлётов.

Ну а что? Это проверенный самолёт!

— Вам решать, — согласился полковник. Зачем тогда спрашивал? Хотел, чтобы мои слова все окружающие услышали? И тем самым чётко обозначил свою и мою позиции? Случись что, и он не при чём? Да, наверное, так и есть. И что? Винить за эту подстраховку полковника нельзя. Тут каждому своё, а ему, если не дай Бог что, перед государем ответ держать…

— Константин Романович, прошу вас, проследите за тем, чтобы поле для взлёта и посадки оставалось свободным. А то, посмотрите, уже появилась любопытная парочка, которая не нашла ничего умнее, чем расположиться почти по центру.

— Не беспокойтесь, Николай Дмитриевич, сейчас всё сделаю, — полковник поправил фуражку, натянул её поглубже и быстрым шагом пошёл в сторону нарушителей, придерживая на ходу рукой шашку.

А я полез на рабочее место. Ремни застегнул, поёрзал на подушке сиденья, привычно пожалел, что не успели к началу испытаний парашют дошить, и начал готовиться к полёту…

Запуск! Колодки убраны, Тринклер даёт отмашку на руление, вижу, как волнуется инженер, и я сам тоже… Да ничего не тоже, нет у меня никакого волнения, уверен я в себе и в машине!

Короткий взгляд на поле, нарушителей на нём уже нет, полковник на краю стоит, одинокий ориентир собой изображает. За ним большая толпа курсантов Учебного парка. Их и на рулении много набежало, а тут, такое впечатление, что вообще все учащиеся и служащие парка сбежались. Понятно, Изотов о первом пробном полёте рассказал. Что же, секрета в этом никакого нет, зато ходить и бегать по полю не будут. А смотреть пусть смотрят.

Ветер? Не поменялся. Облачность? Слабая кучевая, ничего страшного. Мотор? Обороты устойчивые, движок работает ровно, без перебоев. Стрелки приборов на нуле, за исключением показаний тахометра. С Богом! Поехали!

Рычаг управления двигателем, сокращённо РУД, вперёд до упора, ручку от себя, педали пока держу в нейтральном положении. Эх, как без тормозов тяжко! А всё забота о весе виновата. Уже и тормозные барабаны выточили, и колодки сделали, и сам механизм полностью собрали, и даже работу проверили. И, более того, Паньшин в патентное бюро заявки подал. Пусть там сами разбираются, что уже запатентовано, а что нет. И решили пока без них обойтись, без тормозов то есть. Посчитали максимальный взлётный вес с полной заправкой, с двумя пилотами, с бомбовой нагрузкой на четырёх пилонах и прослезились. Не потянем в жаркой, а работать нам предстоит в пустынной и, даже более того, в горной местности, такого веса…

Разбег очень короткий, показалось — только что толкнул рукоятку газа вперёд, а уже основные стойки от земли оторвались!

Разгоняюсь, потихонечку ручку управления отдаю от себя, продолжаю держаться на высоте около метра какое-то время. Самолёт становится устойчивее, уже не делает попыток завалиться на какое-нибудь крыло, перестаёт рыскать по курсу, идёт ровно. Можно чуть-чуть прибрать и обороты. Немного, на комариный… Волос…

Впереди здание какого-то склада, именно напротив него я разворачивался. И оно всё ближе и ближе. Ладно, пока полёт нормальный, можно и повыше залезть. РУД вперёд, ручку на себя…

Нет, не так. Какое там «ручку на себя»! Это слишком сильно сказано. Просто чуть ослабил руку, и самолёт сам вверх полез. Пять метров, десять, пятнадцать. Показания высотомера сверяю со своими собственными навыками. Они у меня на таких высотах больше метра ошибки не дают.

Промелькнул и ушёл под капот сарай, впереди железка со столбами. На всякий случай лезу ещё выше, метров до тридцати. И за железку ни ногой! Плавно, очень плавным пологим разворотом возвращаюсь на обратный курс. Проплывает подо мной железнодорожная платформа, немногочисленные пассажиры задирают головы на необычный здесь рокот авиационного мотора и провожают глазами необычную птицу.

Заход с прямой, и посадка сходу. Мудрить и что-то придумывать ещё не стал. Всё уже отработано когда-то до мелочей. Но и расслабляться нельзя. Пусть самолёт управляется отлично, рулей слушается тоже на «пять», но в авиации мелочей не бывает, поэтому никакой расслабленности до полной остановки мотора!

Снижение сразу после прохода сарая, касание земли в центре лётного поля и пробег. На грунте и тормозов не нужно, так что может и зря я сетовал на их отсутствие? Пробежал совсем немного, потерял скорость, и дальше даже пришлось подгазовывать, чтобы до своей стоянки докатиться.

На месте! Выключил двигатель, откинулся на спинку сиденья, разжал пальцы на ручке управления и поднял большой палец вверх…