Недобрый час

ДОБРЯЧКА МНОГОРОСКОШЬ, ПОДТВЕРЖДАЮЩАЯ ДОГОВОРЫ

«Дура! Дура-дура-дура-дура! Ума как у комара! Мошка, голова — два уха, каша вместо мозга! Расслабилась, губешки раскатала, тупица набитая? Не насторожилась, чего это он согласился на сумму, за которую удавиться должен был? И спрашивал прямым текстом, будут ли тебя искать…»

Не считая мешка на голове, Мошку крепко держали поперек туловища, прижимая руки к бокам. Рев дождя заглушал ее визгливую ругань. Судя по тому, что мешок промок, ее вытащили наружу. Она извивалась, пиналась и ненавидела похитителей всей душой.

Ей связали руки за спиной. Потом взгромоздили, судя по запаху и ощущениям, на основательно промокшую лошадь. С Мошки слетел башмак и хлюпнул в грязь. Судя по всему, там его и оставили. Лошадь недовольно всхрапнула, дернулась, зачавкали копыта, и круп начал бить Мошке по ребрам.

Веселое путешествие заняло несколько часов. Мошка вслушивалась в шум дождя в надежде на чужие голоса, на проезжающий мимо фургон, на любого, кто услышит крик о помощи. Увы, посторонних звуков не было. Похоже, единственными, кому хватило ума вылезти под дождь, оказались Мошка и ее похитители.

Когда все тело покрылось синяками, а внутри, казалось, стала течь не кровь, а дождевая вода, Мошку стащили с лошади и поставили на ноги. Потом сняли с головы мешок.

Грабели остался далеко позади. Вокруг расстилалась скалистая пустошь. Мошка обнаружила себя под дикой яблоней в компании Скеллоу и пары его спутников. Вокруг пестрели бурые пятна гнилых яблок. Облака легли на землю, в ладони гранитных скал.

— Пошевеливайся. — Скеллоу ухватил ее за руку и указал на темный провал в ближайшей скале, сквозь мокрые космы и струи воды Мошка разглядела вход в пещеру. — И знаешь что, будь благодарна. Мало какой девице выпадает удача побывать на аукционе Ростовщиков.

Трудно испытывать благодарность, если ты промокла до нитки, стоишь в одном ботинке, а к спине прижат нож. Скеллоу завел девочку в пещеру. Подельники остались снаружи.

Мошка была наслышана о гильдии Ростовщиков, хотя и подумать не могла, что ей доведется побывать у них на аукционе. В былые времена Ростовщики просто одалживали деньги тем, кто попал в отчаянное положение и готов был заложить имущество за малую сумму в надежде вернуться и выкупить свое добро. Но наступили трудные времена, и у Ростовщиков скопилось множество ценных предметов, невостребованных по причине смерти хозяев.

Аукционы этих забавных вещиц вошли в легенду. Со временем пускать туда стали только избранных. Ходили слухи, что, если посчастливится заполучить приглашение, сможешь купить самые странные и невообразимые штуки: черепа королей, услуги наемных убийц, хрустальные шары со злыми духами внутри, жуткие секреты, чудовищ с крыльями и бивнями…

На самом входе в пещеру из стены торчал железный крюк с потайным фонарем. В узкой полоске света виднелся ореховый стол, за ним сидел человек в аккуратной жилетке и галстуке. Его перо выжидательно зависло над книгой в кожаном переплете. Он выглядел точь-в-точь как обычный писарь, за исключением одной мелочи — у него не было головы. Подойдя ближе, Мошка поняла, что голова всё-таки есть, просто спрятана под черным колпаком с прорезями для глаз. Над ним висели три железных шара, знак гильдии Ростовщиков.

— Чудо-заяц, — проскрипел Скеллоу, человек кивнул; Мошка догадалась, это пароль. — Звать Скеллоу.

— Есть в списке. — Человек в колпаке поставил отметку в книге. — Это что? — Перо указало на Мошку.

Та открыла было рот, но острие ножа кольнуло в спину, и она придержала язык.

— Мой писарь, — ответил Скеллоу.

— Ясно. Ответственность за его поведение лежит на вас. — На стол легли две серые маски. — Дальше в пещере снимать маски запрещено. Говорить можно только друг с другом и так, чтобы остальные не слышали ни единого слова. Нарушив правила, вы лишаетесь всех прав.

В равнодушном скрипучем голосе сквозило предупреждение, что право на жизнь входит в список.

Несмотря на обстоятельства, в груди у Мошки разгорался огонек любопытства. Они шли по узкому проходу с грубо обтесанными стенами. Маска терла замерзшие щеки, зато была сухой. «Может статься, это последнее, что я вижу, так надо хоть наглядеться как следует».

Стены распахнулись, и перед Мошкой открылась громадная пещера. Грубые стены местами были обработаны кайлом и долотом. В темноте дрожали дюжины огоньков, фонари разгоняли тьму над столами, где сидели фигуры в серых масках. С потолка свисал здоровенный символ Ростовщиков. В шары из толстой проволоки воткнули кучу свечей. Этот хитроумный канделябр освещал пещеру. Прозрачный воск бесшумно капал на пол.

У дальней стены стоял деревянный помост, откуда не удосужились скрутить лебедку, достающую ведра из квадратной шахты. На помосте возвели импровизированную трибуну, и сейчас за ней стоял человек в черном колпаке и мантии. Курьеры в таких же нарядах бегали по пещере, собирая записки у людей за столами и передавая аукционеру. Тот брал записки и гнусаво зачитывал серии цифр.

Ставки на бумаге. Ясно, зачем Скеллоу понадобился писарь.

Им указали на пустой стол. Скеллоу дернул Мошку за руку так, что той пришлось упасть рядом на колени.

Аукцион вступил в фазу вялого ажиотажа. Мошка слушала ведущего как завороженная.

— …Тридцать пять гиней… сорок гиней… джентльмены, помните о священной природе реликвий, они стоят нескольких лишних гиней…

На трибуне перед ведущим стояла свеча на последнем издыхании, даже не огарок, а восковой кратер. Мошка догадалась, что аукцион ведется по форме «пока горит свеча». Победит та ставка, на которой погаснет огонек. Тем временем курьеры бросились таскать аукционеру последние записки, пока пламя еще дрожит.

— …Итак, пятьдесят… следующий… конец! Джентльмены, свеча погасла. Кости пальцев, по легенде принадлежавшие самой Добрячке Свистокнабарже, уходят гостю сорок девять…

— Протестую! — Эхо крика наполнило пещеру. Человек в серой маске вскочил на ноги. — Изуверство! Почему не подождали, пока мы соберем больше денег? Это наши кости, их украли из нашего собора… А? Нет!

Дюжина людей в черных колпаках молча окружила крикуна, подняла в воздух и поволокла к платформе. Злополучный нарушитель молотил ногами в воздухе, но это не помогло. Его без долгих разговоров швырнули в шахту, и отчаянный вопль постепенно затих в глубине.

— Права гостя двадцать четыре аннулированы, — заявил аукционер, постучав молоточком.

Маска Скеллоу прижалась к маске Мошки.

— Не шуми, — еле слышно шепнул он.

Можно было и не предупреждать. Именно сейчас Мошка не испытывала ну абсолютно никакого желания пошуметь.

— Итак, — невозмутимо продолжил ведущий, — с радостью выставляем на аукцион услуги Романтического Посредника.

Помощник соскреб ножом остатки воска, и на трибуне встала новая свеча. Скеллоу решительно ткнул Мошку локтем в бок и сунул ей в руки перо с чернилами.

«Что за фря этот Романтический Посредник? Неужто этот опарыш с мордой, требующей кирпича, украл меня, потому что не может сам найти себе даму? Хотя ему-то без помощника тут никуда».

Внутренний монолог не помешал Мошке написать сумму, которую шепнул Скеллоу. Она передала записку быстроногому курьеру в черном колпаке. Была мыслишка написать «Помогите, мне угрожают ножом», но Мошка не рискнула. Складывалось ощущение, что всполошится разве что Скеллоу.

— Пять гиней.

Услышав ставку Скеллоу, Мошка уставилась на его маску. Вот это ему приспичило! И откуда у него столько денег?

В первые минуты ставки шли вяленько. Оказалось, что Скеллоу, когда нервничает, хрустит пальцами. Мошка вздрагивала каждый раз. Она переживала, что даже за этот шум их сбросят в шахту. Наконец стенка свечи протаяла, воск разлился по столу, и пещера оживилась. Перья скрипели по бумаге, громко топали снующие курьеры. Видимо, Романтический Посредник нужен не одному Скеллоу.

Шесть гиней. Восемь. Двенадцать. Мошка лихорадочно записывала новые суммы. Огонек свечи дрожал над самым столом.

— Пятнадцать гиней! — прошипел Скеллоу. — Пиши быстрее!

Кончик ножа ткнул ее в спину. Дрожащими руками Мошка нацарапала ставку и помахала запиской над головой. Сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди. С пересохшими губами она следила за курьером, нырнувшим в кутерьму вокруг ведущего.

Аукционер как раз схватил записку, когда пламя вздрогнуло и погасло, оставив лишь султанчик дыма.

— Конец! Последняя ставка, принятая, пока горела свеча… — аукционер развернул записку, — …пятнадцать гиней… Продано гостю семьдесят один.

Курьер положил на стол перед Скеллоу деревянный жетон.

Острие ножа перестало давить в спину, и Мошка с облегчением вздохнула. В этот миг Скеллоу ухватил ее за ворот и подтащил к себе.

— Записывай слово в слово, что я тебе скажу, — шепнул он ей в ухо через два слоя ткани. — Изменишь хоть букву, и я тебя зарежу.

Мошка кивнула, взяв перо наизготовку.

Вот такое письмо он продиктовал Мошке. Следует признать, что Мошка, передав смысл, несколько изменила форму, проявив изрядную находчивость.

Не прошло и пяти минут, как курьер в черном колпаке принес ответ.

Мошкины черные глаза скользнули по строчкам. Она подняла взгляд на силуэт Скеллоу. Его бледно-желтые глаза сверкали в прорезях маски.

— Ни слова не прочитаю, пока не получу гарантии, что меня отпустят живой, — прошипела она.

— Чего? Да ты… — Услышав собственный голос, Скеллоу вздрогнул и нервно оглянулся, но на его возмущенный крик не обратили внимания.

Ведущий тем временем объявил следующий аукцион:

— Выставляем на торги услуги дамы, чья профессия требует ловких пальцев…

Неподалеку материализовался курьер в черном колпаке. Он буквально источал желание убрать со стола. Скеллоу вздернул Мошку на ноги.

— На улицу, — буркнул он.

Стоило им выйти из пещеры, как Мошка приготовилась при малейшей возможности рвануть на свободу, в глубь пропитанных дождем пустошей. Скеллоу будто прочитал ее мысли и, не ослабляя хватки, притащил ее туда, где ждали подельники. Грубый толчок швырнул ее на скалу. Вокруг сомкнулось кольцо людей, из которых дождь вымыл последние крохи юмора.

— Читай! — Скеллоу протянул ей письмо. — А не то…

В воздухе сверкнул нож.

— Не то что? Убьешь меня? — Мошка стиснула кулаки, чтобы не было видно, как дрожат руки. — Посмотрим, как ты заставишь труп читать.

— Для начала отрежу тебе пальцы, — прошипел Скеллоу.

Повисла тишина. Мошка остро почувствовала, как привязана к собственным пальцам и сколько всего не сможет без них сделать. В частности, развязать веревки или украсть ключи. Прикусив губу до крови, она выхватила письмо у Скеллоу.

— Ладно, — угрюмо сказала она и начала читать.

Временами черные глаза украдкой поглядывали на тощие, мокрые лица похитителей. Интересно, они догадываются, что на бумаге написано немного другое? Едва ли.

Письмо закончилось. Скеллоу задумался, покусывая щеку изнутри.

— Итак, наш Романтический Посредник не придет сегодня на ферму, но будет ждать меня в Братоубийственном переулке?

— Будет ждать, как кошка у ведра с молоком. — Мошка стиснула зубы, делая самые честные глаза.

Если Скеллоу и почувствовал вранье, то никак этого не показал.

— Ну и хорошо. — Язык Скеллоу мелькнул между зубами. — Ребята, в путь.

И снова мокрая лошадь потрусила вдаль со связанной Мошкой на спине. Девочка как могла высвобождала руки из пут, но холод и сырость сделали свое черное дело. Обледенелые веревки жгли кожу огнем.

Когда вокруг не происходит абсолютно ничего, ты видишь только темноту, слышишь гул дождя и ощущаешь, как замерзшее тело монотонно бьется о лошадь, чувство времени пропадает. «Вдруг это последнее, что я запомню?» — крутилось у Мошки в голове. Каждый удар сердца растягивался на вечность, ее перепуганная душа хватала за хвост всякое мгновение, смаковала последние крошки жизни. Мошка не ждала, когда мытарства закончатся, потому что конец маячил исключительно поганый. Какую ценность она представляет? Похитители получили все что нужно. Теперь их заботит лишь то, что она умеет говорить.

Что-то коснулось пальцев, и Мошка рефлекторно вцепилась в браслет, запутавшийся в веревках. На нем болтались три резные фигурки — Крошки-Добрячки, детские скелеты, якобы защищающие детей, попавших в беду или заплутавших во тьме. Другая девочка начала бы, как положено, приговаривать «Тирли-дуду, отведите беду», и стишок успокоил бы ее. Но Мошка отвергла воображаемых утешителей, и слова потеряли силу. Однако, поскольку браслет подарила ей в трудный час хозяйка кофейни мисс Кайтли, он навевал теплые мысли о дружбе.

Наконец лошадь остановилась, и Мошку стащили с крупа. С головы сдернули мешок. За время пути воцарилась глухая ночь. Нога без башмака тут же ухнула в ледяную грязь.

Сквозь занавесь мокрых волос девочка видела, как похитители привязывают лошадей перед унылой фермой, торчащей посреди бескрайних пустошей. Здание было построено из здоровенных, грубо отесанных камней. Окна-бойницы казались черными провалами. Внутрь вели две двери — одна на уровне земли, вторая на высоте десяти футов. Подняться к ней было можно по приставной лестнице.

Вот какую ферму имел в виду Скеллоу. Про такие постройки говорят «мой дом — моя крепость». Жить на границе опасно: то соседи отправятся в набег за скотом и прочим добром, то вообще придет чужая армия. Увы, в Расколотом королевстве повсюду границы. Много лет назад оказалось слишком много претендентов на опустевший трон, все они засели по своим вотчинам, и королевство рассыпалось на мелкие осколки. Теперь они редко ходили друг на друга войной, но вдоль границ так и остались бастионы, словно шрамы по линии разрезов. Судя по темным окнам, на ферме никто не жил.

Впервые за всю дорогу похитители оживленно загомонили:

— Чего-то я продрог. Лезем внутрь, разводим огонь.

— И пожрать бы не повредило.

— С девчонкой что будем делать?

Молчание. Мужчины обмениваются взглядами.

— В подвал ее, — решил Скеллоу.

Нижнюю дверь с трудом открыли, чиркнул кремень, и вспыхнул фонарь. Мошка увидела перед собой зал, откуда во все стороны разбегались длинные сводчатые тоннели. Там и сям на стенах висели железные кольца. Только по древним коровьим лепешкам и можно было понять, что держали здесь скотину, а не узников.

Мошку взяли за плечо и завели в ближайший тоннель. Коровьи лепешки под ногами хрустели, как бумага. Девочку привязали к кольцу. Длины веревки хватило как раз, чтобы сесть. Мошка, привалившись к стене, с изможденной покорностью смотрела через мокрые перья волос, как Скеллоу затягивает узлы.

Лишь когда похититель, забрав лампу, ушел прочь, покорность и усталость слетели с девочки. Она сосредоточенно ловила каждый звук. Вот скрипнул засов на двери. С лязгом провернулся древний ключ. Раздались голоса. Застонали деревянные перекладины: это Скеллоу с подельниками лезет по приставной лестнице наверх. Захлопнулась дверь.

Мошка щурила глаза, надеясь что-нибудь разглядеть во мраке. Затея не казалась безнадежной, серое ночное небо бросало крохи света сквозь щели бойниц.

Наверху ходили люди, ножки стульев скребли по полу. Потом в дальнем конце тоннеля открылся люк в потолке, и на неровный пол упал отблеск свечей. Вниз опустилось облако пепла, посыпались угольки — похоже, наверху чистили камин.

В голове появились незваные воспоминания о прошлом. Мошка увидела, как ее родная тетка чистит картошку, как нож срезает с клубня длинную вьющуюся шкурку, как та падает в мусорное ведро. От мысли, что ее посадили в помойку, душа Мошки вспыхнула нетипичной для картофеля яростью.

Через открытый люк звуки долетали отчетливо.

— Может, отнести девчонке хлеба? — судя по голосу, предложил мужчина по имени Бен.

— А смысл? — спросил Скеллоу.

Лязгнуло железо, и янтарный квадрат пропал. Мошка снова очутилась в темноте.

«А смысл?» Два слова сказали Мошке все что надо. Нет смысла кормить ее, потому что она им больше не нужна, а значит, жизнь ей не оставят. Для Скеллоу она уже покойница, тратить на нее хлеб — все равно что совать его в рот башке оленя, висящей на стене.

Мошка легко представляла ход мыслей Скеллоу. Сколько она знает о его делах? Для нее — слишком мало, для него — слишком много. Может, он изначально не собирался отпускать ее живой. Не зря же он выяснял, будут ли ее искать, пойдут ли по его следу, если Мошка сгинет в пустошах. Увы, ему ничего не угрожало.