Если фараон возвращается с войны с победой, это означает, что боги не только смотрят на него, но и протянули ему руку помощи. Улицы Фив заполнили ликующие толпы. Горожане покупали у разносчиков медовые лепешки и гранатовое вино. Из-за холода люди носили длинные набедренные повязки, а я закуталась в подаренный Уосерит плащ. Мы с Уосерит стояли на Аллее сфинксов у храма Амона, и жрица взволнованно шепнула:
— Помни, что я тебе говорила.
— Рамсес должен прийти ко мне сам.
— Не бросайся на него, словно голодная кошка. Но если он захочет встретиться с тобой наедине, можешь согласиться.
Я удивленно посмотрела на Уосерит: раньше она такого не говорила.
— Мужчина — все равно что ивив, — сказала жрица, и мне вспомнился изнеженный песик царицы Туйи. — Корми его хорошенько, и он будет вокруг тебя крутиться. Только нужно, чтобы он понимал: даром его кормить не станут. — Жрица говорила мрачно, а я не понимала, почему она нервничает еще больше меня. — Дай ему понять: если он не примет решение, ты вернешься в храм. — Уосерит сверкнула глазами на мою золотую диадему и плащ, открывавший прозрачную тунику. — И я сильно удивлюсь, если он…
Слова ее потонули в грохоте труб и криках толпы, встречающей приближающееся войско.
На ступенях храма стояли в горделивом ожидании фараон Сети и царица Туйя, окруженные самыми важными сановниками. Из всех присутствующих, одетых в тяжелые парики и обвешанных золотыми браслетами, самый торжествующий вид имела Исет. Животик ее красиво округлялся под накидкой, грудь была напудрена перламутровой пыльцой.
Вместе со всеми я встала на цыпочки и вытянула шею — мимо катили боевые колесницы с блестящими колесами и золочеными боками. Запах лошадиного пота смешивался с ароматом роз и ладана. Толпа пришла в исступление. Кто-то вытолкнул меня вперед. Я оглянулась; Алоли, стоявшая вместе с другими жрицами, вызывающе улыбалась.
— Тебе ведь нужно, чтобы он тебя заметил?
— Ей еще нужно не попасть под колесницу, — пробурчала Мерит, вцепившись мне в плечо.
В конце аллеи появилась корона хепреш. Фараон ехал с Ашой, и оба наслаждались ликованием народа. Аша правил парой черных коней, а Рамсес вглядывался в толпу, и, когда он меня увидел, я, несмотря на холодный ветер, ощутила странный жар. Фараон Сети простер руки в приветственном жесте, и Рамсес нехотя отвел от меня взгляд. У ступеней храма он сошел с колесницы и поклонился родителям, потом медленно вытащил из ножен меч. Толпа неистово шумела: сейчас Рамсес отдаст меч победителя своей супруге Исет.
Исет ждет величайшая честь. Я изобразила улыбку и тут увидела, что Аша неотрывно смотрит в нашу сторону.
— Кто это? — прошептала Алоли.
— Аша? Главный колесничий фараона.
— Почему он так смотрит?
— Наверное, никогда не видел таких рыжих.
Волосы Алоли пылали ярче, чем у Рамсеса. Сегодня жрица нарядилась в накидку цвета бирюзы, оттенявшую ее голубые глаза, а под накидку надела тунику из тонкого, почти прозрачного полотна. Исет приняла меч, и церемония окончилась. Алоли шагнула вперед, чтобы Аша не потерял ее из виду.
— Напрасно стараешься, — заметила я. — Фараон Сети прозвал его Аша Осторожный.
— Тогда, наверное, ему нужна женщина с характером.
Я рассмеялась, но Алоли и не думала шутить.
— Это мой первый праздник во дворце, и спать я сегодня не собираюсь.
Стоял месяц хойак — слишком холодно пировать под открытым небом. Праздничное пиршество назначили в Большом зале, где всю ночь в жаровнях будут жечь корицу, а тяжелые двери закроют, чтобы не было сквозняков. В тот вечер в зале собралось много воинов; туда привели даже коней Рамсеса, украшенных цветами, но мне в глаза прежде всего бросилось, что на помосте рядом с длинным полированным столом стояли четыре трона и десятка два кресел.
Уосерит проследила за моим взглядом и кивнула.
— Ты давно здесь не была. Рамсес изменил старый обычай: самые высокопоставленные люди теперь тоже сидят на помосте.
— Наверху, на помосте? А почему?
— Не понимаешь? Исет оказалась не такой уж интересной собеседницей. О чем ему с ней изо дня в день говорить? Рамсес посадил за свой стол советников и чужеземных посланников. Придворные сидят внизу, рядом с помостом, а ближайшие друзья, советники и самые важные гости Рамсеса — вместе с ним.
Рамсеса за столом еще не было. Я представила, как он одевается у себя в покоях, снимает доспехи, надевает длинную набедренную повязку, теплую накидку. Он, наверное, снимет высокую и неудобную корону хепреш и наденет голубую с золотом корону немес. А что потом? Заговорит ли он со мной во время обеда? Или он теперь никого не замечает, кроме своей беременной жены?
— Никогда такого не видела, — пробормотала Алоли.
Я и забыла, что она впервые в Большом зале. В каждом углу играли арфы, в теплом воздухе витали ароматы жареного мяса и вина. Женщины надели лучшие украшения, и, когда стемнеет и зажгут светильники, на тяжелых золотых ожерельях засверкают блики огня. В натертых до блеска полах отражались тысячи обутых в сандалии ног — люди ходили, танцевали, незаметно касались друг друга под столами.
Мы пробирались к помосту через переполненный зал, и тут кто-то дотронулся до моего плеча. Я обернулась и увидела Рамсеса: повязка-схенти, вышитая золотыми нитями и расписанная изображениями боевых колесниц, доходила до щиколоток, талию перехватывал широкий ремень, а ниже золотого нагрудного украшения розовел свежий боевой шрам. При виде шрама я чуть не вскрикнула, но Рамсес прижал палец к губам. Я посмотрела на Уосерит, и она немедля взяла Алоли за руку и повела вперед.
Рамсес не мог отвести от меня взгляда.
— Это правда, — шепнул он.
Мы стояли очень близко друг к другу; я могла дотронуться до его скульптурно очерченного лица с мощными челюстями.
— Что — «правда»?
— Ты такая же красивая, какой я тебя запомнил. — У него участилось дыхание. — Быть может, я для тебя просто друг, но в разлуке я только о тебе и думал. Нам нужно было подавлять мятеж, отыскивать в пустыне воду, а я не мог отделаться от мысли о том, что ты решила запереться в храме Хатор. Неферт, — страстно добавил он, — нельзя тебе жить в храме!
Мне хотелось закрыть глаза и укрыться в его объятиях, но за нами наблюдал весь двор.
— Где же мое место, если не в храме?
Я затаила дыхание, ожидая желанного ответа. Рамсес обнял меня и прижался губами к моим губам.
— Твое место — рядом со мной. Будешь моей царицей.
Позабыв обо всех — придворные уже начали пировать, — мы устремились в покои Рамсеса. В его комнате было прибрано, пол, выложенный белыми и голубыми плитами, натерт до блеска. На низеньком столике стопкой лежали клинописные таблички, а на доске для игры в сенет, которой не пользовались, наверное, несколько месяцев, стояли фигурки.
Рамсес запер дверь, взял меня за руку и повел к своему ложу. На миг он остановился и прошептал:
— Желаешь ли ты меня так же, как я тебя?
В ответ я коснулась губами его рта, а потом поцеловала так, как мечтала поцеловать все эти ночи, что он провел в Нубии. Мы упали на расстеленную постель, и празднество в честь победы нас больше не интересовало.
— Неферт… — Рамсес оперся руками на ложе и оказался надо мной.
Я потянулась к нему и провела рукой по его телу — как учила меня Алоли. Рамсес прикрыл глаза, а я легко коснулась пальцем его паха.
— Хочу знать, какой у тебя вкус, — прошептала я.
Он перевернулся на спину, и я стала водить языком по его телу, сначала по бедрам, потом по груди, вокруг незажившего шрама. Рамсес прижал ладони к моей груди, и у меня затвердели соски. Я опустилась ниже, и он застонал.
— Разденься, Неферт, прошу тебя.
Я встала на колени, медленно сняла накидку, потом тунику, парик — и теперь наготу мою прикрывали только волосы.
— Ты еще красивее, чем я думал, — выдохнул Рамсес, и я залилась краской.
Хенуттауи — вот кого я всегда считала красавицей. И Исет. Теперь же, стараясь принять позу, наиболее благоприятную, по словам Алоли, для зачатия, я подумала: «А вдруг я и вправду красива?» Рамсес дышал часто-часто, и, когда я оказалась над ним, он, стремясь проникнуть в меня, рванулся мне навстречу.
Я сотни раз мечтала о том, как буду с Рамсесом, но теперь позабыла все, чему учила меня Алоли. Единственное, что я понимала и чувствовала, — это его тело, прижавшееся к моему, вкус его кожи, и нечто, ранее не испытанное — боль, переходящая в наслаждение. И когда Рамсес полностью излился в меня, я взглянула на простыни. Отныне я не девственница.
В янтарных лучах заката Рамсес гладил мое лицо. Наше полузабытье прервал тяжелый стук в дверь. Мы вскочили и бросились к одеяниям, разбросанным вокруг ложа.
— Государь! — позвал кто-то. — Пир давно начался, фараон желает знать, где ты.
— Долго он уже стучит? — воскликнула я.
— Какое-то время стучит, — рассмеялся Рамсес и обнял меня. — Возвращайся в свои покои во дворце. В храме тебе делать нечего.
— Нужно спросить у Уосерит, — сказала я с напускным смирением.
— Забудь ты про нее. Если я сделаю тебя своей женой, она не сможет тебя забрать. Я без тебя не могу. — Он приложил ладонь к моей груди. — Ты нужна мне здесь.
— А ты нужен в Большом зале, — поддразнила я.
Со дня своей свадьбы Рамсес всегда входил в Большой зал вместе с Исет. А сегодня, во время праздника в честь его первой победы как полководца египетского войска, Рамсес войдет в зал со мной, и все поймут, где мы были. Хенуттауи увидит нас со своего места на помосте, Исет повернется к подружкам из гарема, а потом разразится буря.
«Смелее, — сказала я себе. — Исет — внучка гаремной жены, а я — дочь царицы». Мы миновали двор; уже опустилась вечерняя прохлада. Я пряталась под сильной рукой Рамсеса, и, когда мы шли по коридорам, отовсюду раздавался шепот. Кто-то произнес мое имя, и я вздрогнула.
— Привыкнешь! — пообещал Рамсес.
— К холоду или перешептываниям?
Он рассмеялся, и тут мы подошли к Большому залу и оказались рядом с глашатаем, объявлявшим имена пришедших. Внутри у меня все сжалось. Послышался удивленный ропот.
— Фараон Рамсес Второй, — объявил глашатай. — Повелитель Египта и сын фараона Сети.
Рамсес шагнул вперед и остановился, дожидаясь меня.
— Царевна Нефертари, дочь царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина.
Рамсес взял меня за руку. В зале раздавался испуганный шепот: почему именно в этот вечер Рамсес пришел со мною, а не с супругой, которая носит его дитя? Пока мы дошли до помоста, я несколько раз слышала свое имя. Слуги поспешно ставили еще одно кресло между тронами фараона Сети и Рамсеса. Глаза Исет превратились в узенькие щелочки, а лицо сидевшей рядом царицы Туйи словно окаменело. Ее ивив Аджо повел носом и, когда я проходила мимо, оскалил зубы и тихонько зарычал, хотя обычно со всеми был очень ласков.
В неловком молчании я уселась. Первой заговорила царица Туйя:
— С твоей стороны было очень любезно проводить царевну Нефертари. Ты мог бы проводить свою супругу.
Сидевшая напротив Уосерит перехватила мой взгляд, и я почувствовала, что она хочет передать мне свою силу.
Я расплылась в улыбке и сказала:
— Боюсь, что здесь моя вина, царица.
— Какое все это имеет значение? — вмешался Сети. — Мой сын вернулся с войны, сокрушив нубийцев!
Он поднял чашу, и все последовали его примеру.
— Значит, Нефертари, — произнес Сети с насмешливым удивлением, — ты уже выросла?
Я скромно опустила голову.
— Да, государь.
— А мы скучали по твоей улыбке. В особенности, подозреваю, мой сын.
Сети взглянул на угрюмую Исет, сидевшую рядом с царицей. Лица обеих вытянулись, точно мордочка Аджо.
— Это так, — подтвердил Рамсес, встретившись со мной взглядом.
Я поняла, что он хочет сказать гораздо больше.
Хенуттауи опустила свою чашу на стол.
— Так расскажи нам, Нефертари, о чем же вы говорили с моим племянником? — спросила она. — Должно быть, он рассказывал тебе нечто очень увлекательное, раз вы проговорили до самого вечера. Почему бы не поделиться с нами?
Я стала краснее углей, тлеющих в жаровне, а Рамсес спокойно ответил:
— Мы обсуждали возвращение Нефертари во дворец.
Хенуттауи переглянулась с верховным жрецом Рахотепом.
— В самом деле? Неужели ей так тяжко пришлось у моей сестры?
— Отнюдь, — твердо заметил Рамсес. — Просто Нефертари принесет куда больше пользы во дворце, чем в храме Хатор.
Я посмотрела на Уосерит. Неужели это правда? И Рамсесу я нужна только потому, что могу быть ему полезна? Но Уосерит избегала моего взгляда.
— Значит, ты передумала стать жрицей? — уточнил Сети.
Я кивнула.
— Мне хочется поскорее вернуться в Малькату.
Сети откинулся в кресле.
— Тогда, вероятно, ты придешь завтра на прием в тронном зале? Через несколько дней мой двор переезжает в Аварис.
Я взглянула на Туйю, которая так и сидела с вытянутым лицом.
— Навсегда?
Фараон кивнул и закашлялся.
— Я сделаю Аварис столицей Нижнего Египта, — объяснил он. — Хочу жить поближе к северной границе, чтобы не спускать глаз с хеттов.
В ту минуту я поняла, как, наверное, нелегко было ему провожать своего сына в Нубию, а самому оставаться. Сети всегда хотел защитить Египет и наблюдать за его врагами, хотя сам и не мог уже выйти на поле битвы.
Сети дышал с присвистом, и Рамсес нахмурился.
— Для здоровья отца полезнее держаться подальше от такого большого и жаркого города, как Фивы. Это важнее всего.
— Я возьму с собой нескольких советников, — отмахнулся Сети. — И половину войска. Отплывем, пока не испортилась погода. — Глаза фараона остановились на мне. — Я надеюсь, ты придешь с ним попрощаться.
Рамсес положил руку мне на колено, и я улыбнулась.
— Обязательно, государь.
На обратном пути в храм я передала Уосерит, что сказал мне Рамсес, когда мы уходили из его спальни.
— Вещи соберем сегодня же: завтра нужно успеть к приему в тронном зале, — довольным голосом произнесла Уосерит. — Верно ли я понимаю, что вы с Рамсесом…
— Конечно же, они с Рамсесом! — воскликнула Алоли, заглушая плеск весел. — Посмотри на нее! Ведь у вас с ним было?..
Я кивнула, и Мерит подавила вздох.
— Прямо сегодня, госпожа?
— Не оставлять же любовь только богам, — сказала Уосерит. — Нефертари нужна Рамсесу сейчас, и потому он должен видеть ее перед собой и знать, за что ему предстоит бороться.
В мерцании масляного светильника я попыталась разглядеть выражение ее лица.
— Бороться?
— Предстоит борьба, и не только между моим братом и царицей Туйей. Алоли сидела за столом с придворными и слышала их разговоры.
— Обо мне? Что они говорили?
Алоли покачала головой.
— Лучше не повторять.
— А как вела себя Хенуттауи, ты и сама видела, — продолжала Уосерит. — Как только Рамсес заявит, что хочет на тебе жениться, верховный жрец разгневается еще пуще, ведь, по слухам, Рахотеп захаживает в покои моей сестры. И все же — мой брат любит Рамсеса и редко ему отказывает. Думаю, и на этот раз не откажет.
— Хенуттауи умеет убеждать, — заметила я.
— Но не так, как влюбленный мужчина.
— А если он меня не любит? Ты ведь слышала, что он сказал во время пира: во дворце от меня будет больше пользы, чем в храме.
Уосерит смерила меня долгим взглядом.
— Он говорит это, потому что хочет убедить отца. Фараон Сети привык считать тебя дочерью, но вот увидеть в тебе подходящую жену для фараона — дело совсем другое.
Я отвернулась к реке, чтобы никто не заметил моего разочарования.
— Как раз по тому, насколько упорно он будет за тебя бороться, ты и поймешь, сильно ли он тебя любит, — заметила Алоли.
— А если он бороться не захочет, значит, я того не заслуживаю.
Наша ладья подошла к пристани.
— Так постарайся заслужить, — посоветовала верховная жрица.
Мы прошли через врата храма, и Уосерит отправила целую толпу слуг укладывать мои вещи. Мерит велела нагреть мне воды для купания.
— Сейчас? — удивилась служанка.
— Конечно, сейчас. Не утром же! — буркнула моя няня.
Я лежала в ванне и старалась вспомнить все, что произошло в спальне Рамсеса. Мне хотелось вспоминать это снова и снова, сохранить в памяти каждую подробность… Мерит терла мне спину, а я рассказывала ей о событиях дня, от начала до конца. Выслушав меня, она тяжело вздохнула и прошептала:
— Теперь ты женщина, госпожа моя. А скоро… — Мерит зашмыгала носом. — Скоро уйдешь от меня к Рамсесу.
— Не плачь, мауат. Никогда я тебя не брошу. Даже ради сотни фараонов.
Мерит поморгала и задрала подбородок.
— Это слезы радости, а не горя. Царица Нефертари! Мать будущего фараона Египта.
Лежа в теплой воде, я вздохнула.
— Теперь нам не придется никого бояться. Ни верховного жреца, ни Хенуттауи. Если я стану царицей, даже Исет нам ничего не сделает.
Я встала, и Мерит протянула мне теплую простыню. Я целиком в нее закуталась, но все равно дрожала.
— Вдруг я не смогу родить ребенка?
— Кто тебе сказал? — зашипела Мерит. — Почему это ты не сможешь родить?
— Я маленькая.
— Таких женщин полно.
— Не таких же маленьких. И потом, моя мать умерла, рожая меня, — прошептала я.
— У тебя будет много детей. Столько, сколько захочешь.
Я накинула тунику. В туалетную комнату доносились голоса из спальни: мои вещи укладывали в привезенные из Малькаты сундуки. Я пробралась через полную слуг комнату и вышла на балкон — посмотреть на рощи. В лунном свете сикоморы напоминали худых сгорбленных старушек. Увижу ли я их снова? Я дрожала от холода.
— Госпожа! Что ты там делаешь? — завопила Мерит, увидев меня на балконе.
— Смотрю на рощи в последний раз.
Няня схватила меня за руку.
— Ты увидишь Египет в последний раз, если простудишься и умрешь. Ложись в постель! Тебе нужно выспаться.
Я бросила последний взгляд на рощи богини Хатор. «Это мои последние спокойные часы, — подумала я. — Любовь к Рамсесу принесет одни только неприятности».
— Госпожа будет почивать! — объявила Мерит служанкам. — Утром закончим.
Няня затворила за ними тяжелые двери и подошла к кровати.
— Ты стала женщиной! — снова сказала она, радостно глядя на меня.
Тефер свернулся клубочком у моей подушки.
Я рассмеялась.
— Я уже два года как стала женщиной!
— Женщина — еще не женщина, покуда… Быть может, через несколько месяцев мы будем готовить для тебя родильный покой, — гордо закончила Мерит.
Мерит ушла, а я лежала в постели и смотрела на потолок. Эти рисунки я видела, наверное, сотни раз, но теперь даже не могу ничего вспомнить. Такова наша память — то, что кажется ясным и незабываемым, в следующий миг рассеется, словно дым. Только мне не хотелось забывать то, что произошло между мной и Рамсесом, и я представляла себе это снова и снова, старалась запомнить его взгляд, запах кожи, запомнить, как я обнимала своими ногами его сильные ноги. Мне страстно хотелось быть с ним, и я надеялась, что он мечтает сейчас обо мне.
Спала я в ту ночь урывками, мне казалось, что утром я проснусь, и все окажется сном… Наконец сквозь тростниковые занавеси просочился молочный рассвет, я открыла глаза и увидела, что вещи уже уложены. Мерит улыбнулась мне из-за груды белья.
— Интересно, долго ли ты собираешься спать?
Я выбралась из кровати.
— Пора отправляться?
— Как только оденешься и причешешься. Думаю, Уосерит захочет с тобой поговорить.
В холодную погоду я одеваюсь быстро. Едва Мерит закончила укладывать мне волосы, в дверях появилась верховная жрица и обвела взглядом комнату.
Слуга забрали тяжелые сундуки, вынесли корзины с моими туниками, накидками и нарядами, расшитыми бусинами. Комната сделалась большой и пустой, наши голоса эхом отдавались от голых стен и высокого потолка.
— Слуги постарались, — одобрительно заметила Уосерит. — Ты готова ехать?
Мне вдруг сделалось страшно. Храм не стал для меня домом, но именно здесь я почувствовала себя взрослой, здесь меня научили быть настоящей царевной.
— Хочу попрощаться с Алоли, — сказала я. — И с другими жрицами.
— Успеешь. — Уосерит уселась, жестом пригласила меня последовать ее примеру и тут же негодующе заметила: — Надеюсь, на трон ты не сядешь, словно просительница, которая целый день простояла в приемном зале и только и мечтает бухнуться на первое попавшееся место и перевести дух.
Я встала и медленно опустилась на стул. Нога свела вместе, спину выпрямила, сложила руки на коленях и посмотрела на жрицу.
— Гораздо лучше. То, как ты сегодня во дворце усядешься в кресло, должно сказать о тебе не меньше, чем слова, что слетают с твоих уст. — Уосерит взмахнула рукой. — Осталось посадить Тефера в корзину и пойти прощаться. День предстоит тяжелый. Если Рамсес намерен сделать тебя своей женой, ему придется сразиться за тебя в тронном зале. Помнишь, что рассказывал Пасер про тронный зал?
— Тронный зал такой же, как Большой зал, но в нем только один стол, и там принимают просителей.
— А на возвышении стоят четыре трона.
— Для Рамсеса, фараона Сети, царицы Туйи и Исет.
— Когда ты станешь царицей, займешь ее место. Присутствия Исет на возвышении больше не понадобится.
Я сжала губы: изгнать Исет из тронного зала будет непросто.
— Разумеется, Рамсес не должен знать о твоем желании стать главной женой. Пусть он сам примет решение. Но если ты и станешь царицей, ему придется делить свое время между тобой и Исет. — Увидев выражение моего лица, Уосерит добавила: — Если ты его любишь, не осложняй ему жизнь. Рождение наследников престола куда важнее женской ревности.
Меня терзала боль, но я согласно кивнула.
— Я буду всегда веселой.
— И доброй, и приветливой, — добавила Уосерит.
Мы вышли из храма и подошли к пристани; тяжелые кедровые сундуки уже грузили на корабль Уосерит. Няня распоряжалась погрузкой, а я простилась со жрицами. Больше всех печалилась Алоли.
— С кем я теперь буду секретничать? — пожаловалась она.
— Будешь сбивать с пути какую-нибудь невинную жрицу, — отшутилась я и серьезно заметила: — Знаешь, спасибо тебе. За все.
Мы обнялись на прощание, а Мерит уже несла на корабль наш последний груз — мяукающего Тефера.
Стоя на корме среди корзин и сундуков, я помахала оставшимся на берегу жрицам.