Нефертари. Царица египетская

Глава десятая СВАДЬБА ФАРАОНА НАЧИНАЕТСЯ НА ВОДЕ

В тот вечер в Большом зале собрался весь двор, чтобы посмотреть на гусеницу, ставшую бабочкой. Всем хотелось увидеть племянницу царицы-еретички, девушку, которую Рамсес решил взять в жены.

Слуга провел меня вдоль большого натертого до блеска стола на помосте и усадил между Рамсесом и Уосерит. Исет расположилась рядом с царицей Туйей. Исет не хватило разума притвориться веселой, и мне стало ее жаль. Ей бы торжествовать, ведь она носит первенца Рамсеса, а она сидела с кислым, как лимон, видом. Может, Рамсес оказался не таким мужем, как ей хотелось? Исет любит изысканные драгоценности, отороченные мехом наряды… что у нее общего с Рамсесом? В отличие от Исет, которая сидела мрачнее тучи, Хенуттауи была на высоте. Над ее остротами все смеялись, а как только жрица заметила меня, то весело объявила:

— Вот и наша бабочка!

Рамсес, однако, уловил в ее голосе насмешку.

— Нефертари и впрямь словно бабочка, — заметил он. — Целый год пряталась, а потом выпорхнула — и оказалась еще прекраснее и мудрее.

— Когда Нефертари сообщила мне о своем решении стать жрицей Хатор, я огорчилась, что в Фивах ей не нашлось места. — Уосерит повернулась к сестре. — А теперь место для нее все-таки нашлось, да еще и самое высокое.

Улыбка Хенуттауи угасла Рахотеп тоже был сильно уязвлен.

— Давайте поднимем чаши, — сказала Уосерит. Она подняла свою, и все за столом последовали ее примеру. — За царевну Нефертари!

— За супругу фараона! — подхватил Анемро, а я подумала: «За которую?»

— Будем надеяться, что текущая в ее жилах кровь безбожников не даст себя знать.

На этот раз Хенуттауи зашла слишком далеко. Сети крепко сжал чашу.

— Из Нефертари такая же безбожница, как из тебя. Не сомневаюсь, что в тронном зале она будет принимать верные решения. Пусть народ ее не слишком любит, зато она уж точно не глупа!

Все присутствующие понимали, на кого намекает фараон, но взглянуть в сторону Исет никто не посмел.

Царица Туйя покачала головой, а Рамсес с негодованием произнес:

— И еще: Нефертари — моя супруга!

Фараон Сети больше ничего не сказал.

Вскоре принесли блюда с дымящейся жареной утятиной.

Рамсес повернулся ко мне:

— Прости, что так вышло.

Я улыбнулась так, как Уосерит учила меня улыбаться, когда нужно скрыть разочарование, и сказала:

— Наверное, все ждут твоего слова.

Рамсес взглянул на отца, тот кивнул, и Рамсес поднялся. В зале воцарилась тишина.

— Это празднество посвящается фараону Сети Великому, возлюбленному сыну Амона и завоевателю многих земель.

Присутствующие разразились приветственными криками. Рамсес произнес:

— Да хранят вас боги на пути в Аварис, как сохранят они радостный союз, который мы заключим перед вашим путешествием.

Среди колонн возобновились радостные возгласы, ибо со стороны придворных было бы глупо вести себя иначе. «Многие ли, — думала я, — столь же "искренни", как верховный жрец Амона? У скольких из них отцы и деды убиты по приказу Эхнатона и Нефертити?»

Крики еще не смолкли, когда Сети склонился ко мне и прошептал:

— Я подвергаю тебя опасности, но в целом Египте я никого больше не желал бы видеть на троне рядом с моим сыном. Знаешь, будь Пили жива, у нее тоже сейчас пришла бы пора замужества. Вы плыли бы в свадебных ладьях, как две сестры.

Сети погладил мою руку, и я поняла, почему он всегда был со мною так ласков.

— Спасибо. Я постараюсь тебя не разочаровать.

Я положила ладонь поверх его руки.

Фараон улыбался, но не мне. Его взгляд устремился вдаль; гораздо позже я поняла, что свадьба сына была для него событием не только радостным, но и печальным. Любой отец в таких случаях думает о счастливом будущем и одновременно вспоминает о тех родных, которые не могут в этот день радоваться вместе с ним. Когда сын готов дать жизнь своим наследникам, заставляя гончарный круг Хнума вертеться все быстрее, старый отец начинает понимать, что его собственный круг отныне замедляет ход. Но тогда я была слишком юной и не думала о таких вещах.

У двери в мои покои стоял Аша. Руки он сложил на груди, и при свете факелов я попыталась разглядеть, не сердится ли он. Увидев нас, Аша выпрямился. Уосерит из деликатности скрылась вместе с няней в моей спальне.

— Аша, — неуверенно начала я — Жаль, мы не встретились в Большом зале.

— К тебе было не подойти. Придется к этому привыкнуть.

Словно огромный камень упал у меня с плеч. Аша шагнул навстречу, обнял меня; я сделала то же самое.

— Я так рад за тебя!

— Ты же говорил…

Он кивнул.

— Я только потом понял, как сильно ты ему нужна.

От этих слов я вздрогнула. Рамсес меня любит — или я ему нужна?

— Все равно ты избрала опасный путь. Фараон Сети желает, чтобы завтра ты показалась народу. Рамсес перед избранием главной супруги должен посмотреть, как тебя примут люди. Женщин в гареме полно.

— Если ты хочешь меня обидеть…

Аша схватил меня за руку.

— Нефертари, я лишь говорю тебе правду. Жизнь фараонов протекает за стенами дворца, а я знаю, как живет народ. Я слышу, что говорят люди. Завтра тебе нужно поостеречься.

В его глазах я увидела тревогу и кивнула.

— С нами будут стражники.

— Так пусть их будет побольше. Десятка два, самое малое — что бы там ни говорил Рамсес.

— Неужели народ настолько зол? — прошептала я.

— Не знаю. Многие до сих пор помнят… — Аша не договорил. — И Нил не разливается уже четыре года… Говорят, в бедных кварталах людям нечего есть. Если к концу месяца река не выйдет из берегов, нас ждет голод, и народ станет искать виноватых.

У меня от лица отлила кровь.

— Не меня же?

— Просто будь начеку.

— Буду, — пообещала я.

Мы расстались, и я ушла к себе. В мягком свете углей лицо Уосерит выглядело нежным и прекрасным.

— Что сказал Аша?

— Он беспокоится по поводу завтрашнего дня.

— Хорошо иметь такого друга. Я не всегда буду рядом, не всегда смогу тебе помочь, и потому следует различать, кому можно верить, а кому нельзя. Как только ты станешь супругой Рамсеса, ни один человек в Фивах не скажет тебе правды.

— А Мерит? — возразила я.

— Да, Мерит передаст тебе подслушанные сплетни, но кто, например, предупредит о готовящемся заговоре? Кто расскажет об интригах вокруг трона?

Мне вспомнились слова Сети о том, что меня ждут опасности.

— В те ночи, когда Рамсес будет у Исет, приходи поговорить с Пасером. Уж он расскажет правду о том, что происходит в Фивах. А я постараюсь всегда быть рядом.

На стены спальни ложился свет тлеющих в жаровне углей. Стоя здесь, в бывших покоях Уосерит, в ее роскошном плаще, я опять задумалась — почему она так много для меня делает? Жрица вынула из-за пояса маленькую статуэтку богини Хатор.

— Положи себе под подушку, и богиня поможет тебе зачать.

— Спасибо.

Я погладила пальцем лицо богини. Статуэтка из черного дерева изображала богиню с такой же высокой прической, какую носила Уосерит, — с небольшими рогами и солнечным диском.

— Завтра тебе понадобится много сил. Укрепи свой дух.

Уосерит обняла меня.

Едва дверь за жрицей закрылась, Мерит выскочила из своей каморки и бросилась ко мне.

— Ты уже решила, чем умастить волосы?

Я покачала головой.

— А чем кожу умастить?

— Не знаю.

— Так поторопись. Фараон сейчас придет!

Я поспешила в туалетную комнату и выскользнула из туники, а Мерит наполнила ванну горячей водой.

— Что тебя беспокоит, госпожа? Завтра твоя свадьба, и все будет позади.

Мерит попробовала воду рукой и сделала приглашающий жест.

— Аша сказал — нужно быть готовыми ко всему, — сообщила я.

От света ламп по воде плыли радужные пятна. Шагнув в ванну, я почувствовала запах лотосового масла, которое няня добавила в воду.

— К чему это «ко всему»? — спросила Мерит, намывая мне волосы.

— Нил уже четвертый год не разливается… а вдруг обвинят меня?

— Что ты такое говоришь? Ты — египетская царевна, но не всемогущая богиня. Думаю, люди понимают разницу.

Когда я выкупалась, Мерит помогла мне вытереться и протянула чистую тунику. Пока няня меня причесывала, я разглядывала свое отражение в зеркале. Потом достала сосуд с притираниями, за которыми Мерит ходила на рынок на другой конец Фив, умастила руки и ноги.

В дверь постучали. Мерит яростно прошипела:

— Быстрее!

Я улеглась на кровать, расправила волосы по белому полотну. Няня отворила дверь, а я затаила дыхание — вдруг все это лишь сон?

— Здравствуй, государь! — Мерит низко-низко поклонилась.

— Здравствуй, Мерит.

— Царевна ждет тебя. — Няня сделала жест в сторону кровати, потом, уже в дверях своей комнаты, громко сказала: — Доброй ночи, царевна.

Едва дверь закрылась, Рамсес посмотрел на меня, и мы рассмеялись. Я прошептала:

— Будет всю ночь сидеть под дверью.

— Как и полагается хорошей няне, — ответил Рамсес. — Вдруг ты закричишь или захочешь убежать?

Он приблизился к ложу.

Я сняла с его головы немес и запустила пальцы в волосы.

— Ведь однажды ты уже убежала, — тихо добавил он.

В глазах у него мелькнула печаль, и у меня сжалось сердце.

— Но сейчас я здесь. — Туника мягко соскользнула у меня с плеча. — Я с тобой навсегда.

— Больше я тебя не отпущу.

На следующее утро мы с Рамсесом вышли из его покоев и вместе пошли к озеру. Приветственные крики придворных, ожидавших нашего появления, услышали, наверное, даже сами боги. Рамсес держал меня за руку, нас окружали сановники фараона Сети, которые безостановочно говорили и улыбались, словно всегда поддерживали этот брак. Хотя Исет сослалась на плохое самочувствие и осталась во дворце, остальные не замедлили явиться. Даже царица Туйя выдавила улыбку. Ее тщедушный ивив скалил зубы и тихонько рычал.

— Здравствуй, Аджо, — весело сказала я.

При мысли, что мне больше не придется его видеть, я улыбнулась.

Сегодня будет сразу два празднества — свадебное и прощальное, — и фараон Сети вместе со своим двором отплывет в Аварис. Отныне Рамсес будет сидеть в тронном зале без отца и один править Верхним Египтом. Стареющий фараон Сети станет царем Нижнего Египта, и ему придется тратить меньше сил. Такое решение приняли много лет назад; хотя Рамсес всегда знал, что этот день наступит, стоило ему посмотреть на озеро, с губ его исчезала улыбка. Флотилия фараона закрывала собой весь горизонт. Словно объевшиеся цапли, покачивались ладьи, наполненные бесценными сокровищами Фив: статуи черного дерева, гранитные столы, паланкины с ножками в виде львиных лап. Многие цари предпочитают оставаться в одном городе со своими соправителями, заседать в одном тронном зале, но Сети захотелось жизни попроще. В Аварисе ему придется решать меньше тяжб, его летний дворец ближе к морю, и там нет такой изнуряющей жары, что терзает Фивы почти круглый год.

Придворные собрались на пристани; у причала уже стояла маленькая золоченая ладья — в ней поместятся только трое: я, Мерит и гребец. Как только фараон Сети даст разрешение, мы поплывем в карнакский храм, что неподалеку отсюда. А за нами поплывет в золоченой ладье Рамсес вместе с родителями, и грести будет один-единственный воин из войска фараона: Аша. Позади на красиво расписанных лодках поплывут придворные. Как-то раз я спросила Мерит, почему свадьба фараона начинается не на земле, а на воде, и она ответила, что, мол, Египет рожден из вод Нуна[46], и раз вода дала нам такую плодородную землю, то она сделает плодовитым и союз людей.

В ожидании благословения от Сети я стояла на пристани — от Рамсеса меня отделяли сотни людей в белоснежных нарядах и лучших золотых украшениях. Пронзительно загудели трубы; фараон начал говорить. Мне не было слышно, но я знала, что он дает благословение на отплытие. Мерит взяла меня за руку и повела в лодку, помогла сесть и расправила подол моей накидки так, что казалось, будто я сижу в цветке лотоса.

Няня уселась рядом, прямая и строгая — ни дать ни взять Пасер. Я хотела о чем-то ее спросить, но Мерит решительно покачала головой. Сердце мое пело от радости, однако нужно было изображать молчаливую невесту, трепетно идущую навстречу судьбе. Оглядываться тоже не полагалось — не хватало еще походить на утку, которая тянет шею и крутит по сторонам головой. Я смотрела только вперед. Наша лодка вышла из озера в воды Нила. На берегах собрались тысячи людей, всем хотелось посмотреть представление: царский двор плывет под золотыми знаменами фараона. Когда замуж выходила Исет, народ кричал ей приветствия, а теперь все стояли тихо.

Мы с Мерит обменялись тревожными взглядами. Казалось, кто-то взял огромный кусок толстого полотна и натянул между нами и берегом. До реки долетали только отдельные крики детей. Мерит строго посмотрела на гребца.

— Что болтают в Фивах?

— В Фивах? — переспросил он.

— Да. Что говорят про Нефертари? Не бойся ее напугать: она уже знает, что ее называют племянницей безбожницы. Лучше скажи правду — мы хотим знать, чего нам ждать.

Парень посмотрел на меня с жалостью.

— Госпожа, когда вчера фараон Рамсес объявил о свадьбе с царевной, пошли толки, что это из-за нее столько лет в стране голод. — Гребец покачал головой. — Говорят, она приносит Фивам несчастье. Ее акху сильно разгневали богов, и если фараон на ней женится, то боги совсем отвернутся от Египта. Я не хотел тебя обидеть, царевна.

Чтобы справиться с неожиданно накатившим головокружением, я крепко вцепилась в борта лодки. Люди на берегу смотрели на нас злобно, тишина была угрожающая. Чего они ждали? Что Рамсес передумает жениться?

Наконец мы вошли в бухточку перед крыльцом храма. Навстречу вышел молодой жрец и помог мне выбраться из лодки. Вокруг собралась толпа жриц, они запели и зазвенели длинными бронзовыми систрами. Жрицы повели нас к воротам, и под звон систров мы прошли во внутреннее святилище, где я поднялась на помост и стала ждать Рамсеса. Он вошел, и наши глаза встретились. Передо мной возник верховный жрец, взял с алтаря сосуд с маслом, поднял его над моей головой и произнес:

— Именем Амона соединяю царевну Нефертари, дочь царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина, с фараоном Рамсесом.

Я украдкой глянула на придворных, толпившихся в святилище. Верховный жрец приблизился к Рамсесу.

— Именем Амона соединяю фараона Рамсеса, сына фараона Сети и царицы Туйи, с царевной Нефертари.

На немес пролились капли масла, и фараон затаил дыхание. Оставался еще один обряд. Рахотеп вынул из складок одежды золотое кольцо с черным камнем. Рамсес надел его на мой безымянный палец — ведь именно от этого пальца кровь течет по жилам к сердцу. Теперь у меня было два кольца: на одном — символ моей семьи, на другом — написанное иероглифами имя Рамсеса. Надев кольцо мне на палец, фараон «замкнул» мое сердце. Словно символ вечности — значок «шен»[47], не имеющий ни начала ни конца, — мы стали единым целым.

Верховный жрец объявил:

— Амон благословляет ваш союз!

Рамсес высоко поднял мою руку, а придворные продолжали радоваться — они изображали бы ликование, женись Рамсес хоть на Аджо.

— Ты готова? — спросил Рамсес.

Нам предстояло выйти из храма, пройти по городу и сесть в лодку за рыночной площадью. Такое путешествие фараон совершает только в день свадьбы. Я кивнула, и Рамсес повел меня вперед, крепко держа за руку.

Снаружи стоял оглушительный шум. Жрицы Исиды играли на тамбуринах, а жрицы Хатор исполняли песнопения. Так мы миновали храмы Карнака и вошли в город. На улицах толпились тысячи людей, но с растущим страхом я видела — только некоторые из них машут пальмовыми ветвями и приветствуют нас.

Мы миновали рыночную площадь, и рядом с шумной процессией молчание народа стало еще заметнее. Рамсес поднял руку, в которой держал мою ладонь, и торжествующе объявил:

— Вот царевна Нефертари!

Придворные позади нас подхватили этот крик, но старухи на улицах безмолвно взирали на меня, скрестив руки на груди. Какая-то женщина выкрикнула:

— Еще одна царица-безбожница!

— Безбожница! Безбожница! — пронесся крик по площади.

— Прекратить это! — сердито потребовал Рамсес.

Стражники окружили нас плотным кольцом, но толпа уже вошла в исступление. Даже дети, которые не понимали, что кричат, украдкой смотрели мне в лицо и вопили:

— Царица-еретичка!

Жрицы запели громче, стараясь заглушить крики, но им не удавалось. Рамсес приказал бы разогнать вопящую толпу, однако тут были старухи и дети.

— Возвращаемся к лодкам, — велел он.

Мы отчалили. Рамсес обнял меня, а я не переставала дрожать, вспоминая жуткие лица женщин в толпе. Девушки из моей свиты плакали, закрыв лица руками.

— Подобного еще не бывало! — заявила Хенуттауи.

Царица Туйя промокала глаза платком, из груди у нее вырвалось рыдание.

Глядя Рамсесу в лицо, я первой сказала суровую правду:

— Ты не сможешь сделать меня главной женой.

— Они станут думать по-другому, — пообещал Рамсес. — Как только узнают тебя…

Тут он глянул на отца и замолчал.

— Нас ждет пиршество, — напомнила Уосерит. — Ведь у нас праздник!

Но ее попытка не удалась; следовавшие за нами придворные плыли в молчании.

В Большом зале веселый смех слуг и уютное потрескивание углей в жаровнях не вязались с настроением придворных. Зал наполнился запахами жареной дичи и вина, заиграли музыканты. Фараон Сети как ни в чем не бывало поднялся на помост, я села за стол рядом с Рамсесом. Придворные свое дело знали: скоро началось веселье и танцы. Девушки осушили слезы, подкрасили лица. Страхи остались позади.

Фараон Сети взял меня за руку.

— Ты все сделала правильно, — сказал он. — Откуда им знать, что ты мне родное дитя, как и Рамсес.

Я в смущении опустила голову. Сегодня — последний день царствования Сети, и, вместо того чтобы торжественно отплыть из Фив, он будет все время думать — а не начнется ли вот-вот мятеж? Тут я заметила, что, хотя придворные заняли места, наш стол на помосте все еще пустовал.

— А где же Уосерит и Хенуттауи? — спросила я.

Рамсес проследил за моим взглядом.

— И где советники? — Он поднялся с трона и обратился к отцу: — Они собрались в другом месте?

Фараон Сети покачал головой.

— Завтра этот город станет твоим. Что ты намерен делать?

Рамсес взял меня за руку, и мы стремительно пересекли Большой зал. Придворные поспешно уступали нам дорогу. Рамсес распахнул дверь в тронный зал. Происходивший там разговор немедля смолк. У возвышения собрались советники и полководцы, среди них — Аша со своим отцом. Там же стояли верховные жрицы — Уосерит и Хенуттауи. Уосерит послала мне ободряющий взгляд.

— Что это значит? — промолвил Рамсес.

— Государь, — начал Рахотеп, — ты знаешь, почему мы здесь собрались.

— За моей спиной? — Рамсес посмотрел на Ашу.

— Народ против Нефертари, — веско сказала Хенуттауи. — Как я и предупреждала.

— А кто правит страной? — гневно спросил Рамсес. — Народ или я?

— Когда ты женился на Исет, — быстро продолжала Хенуттауи, — народ не возмущался. Тогда никто не кричал «царица-еретичка».

— Исет по городу не водили, — парировала Уосерит. — А для Нефертари ты настояла на процессии.

Хенуттауи повернулась к сестре и стала похожа на львицу, нападающую на свою товарку.

— По-твоему, все подстроила я?

— Не знаю, — спокойно ответила Уосерит. — Сколько ценностей, пожертвованных храму, пришлось тебе продать, чтобы подкупить людей?

Вперед шагнул Пасер.

— Дайте народу время. Ведь люди не видели царевну в тронном зале. Она мудра и справедлива.

Хенуттауи ласково улыбнулась, и я поняла: сейчас скажет какую-нибудь колкость.

— Советник Пасер что угодно скажет, лишь бы угодить моей сестре! — едко произнесла жрица. — Прислушайтесь же к голосу разума!

Я положила ладонь на руку Рамсеса и кивнула.

— Это верно.

Все, потрясенные, повернулись ко мне. Даже Уосерит смотрела на меня с каким-то странным выражением. Но я подумала о той ненависти, с которой столкнулась на улицах города. Даже если Хенуттауи заплатила женщинам, они и так уже были достаточно злы, раз посмели поднять голос против фараона.

— Вспомните, что случилось при Эхнатоне, — сказала я.

— С выбором главной супруги следует подождать, — заявил Рахотеп. — В этом нет беды.

— Сколько подождать? — спросил Рамсес.

Полководец Анхури, отец Аши, выступил вперед.

— Если фараон не выберет главную жену, кто будет сидеть рядом с ним в тронном зале? Кто будет принимать просителей?

— Поставим два трона — с двух сторон от царского, — предложил Рахотеп.

Советники недовольно загомонили.

— Два трона рядом с царским? — воскликнула Уосерит. — И у обеих супруг простые диадемы сешед?

— Народ и так разгневается, увидев меня рядом с Рамсесом, — скрепя сердце сказала я.

Взгляда Уосерит я избегала.

Хенуттауи тут же воспользовалась преимуществом.

— Дай себе время подумать, Рамсес. Пусть в тронном зале будет три трона. Пусть каждая из твоих супруг принимает просителей.

— Тогда кого считать наследниками фараона? — спросила Уосерит. — Детей Исет или детей Нефертари?

— Детей Нефертари, — твердо ответил Рамсес.

— Если народ ее примет, — вставила Хенуттауи.

Рамсес посмотрел на меня. Я не возражала.

— Подождем, — решил он. — При дворе и так всем понятно, из кого выйдет настоящая царица.

— Ты все делала правильно, — спокойно сказала Мерит.

Служанки наполнили для меня ванну теплой водой и удалились. Я села в воду и обхватила руками колени.

— Видела бы ты сегодня людей, — прошептала я.

— Я видела, госпожа. Все не так уж страшно.

— Их лица были полны такой ненависти…

На глазах у меня выступили слезы.

В дверь коротко постучали — так обычно стучат слуги.

— Можно войти, — сказала я, не оглядываясь, и продолжила: — Даже Пасер хорошо ко мне относится только благодаря Уосерит; ты это знаешь не хуже меня.

— Ты себя недооцениваешь.

Мы с Мерит обернулись: в темном дверном проеме стояла Уосерит.

— Пасер вряд ли захотел бы видеть на троне такую глупую женщину, как Исет, даже не будь он в меня влюблен.

Глядя на изумленное лицо Мерит, жрица рассмеялась.

— Это давно не тайна.

Я вышла из воды и, завернувшись в простыню, подошла к жаровне.

— Нефертари спрашивала, почему я помогаю ей стать старшей женой. — Уосерит уселась в самое большое кресло. — Я делаю это не только для нее, но и для себя. Я не просто боюсь, что Хенуттауи станет самой богатой в Фивах, я еще опасаюсь, что из ревности она способна на все.

— Из-за чего ей ревновать? — удивилась Мерит.

— Из-за того, что меня первой захотели взять в жены.

— Пасер? — догадалась я.

Жрица кивнула.

— Он попросил моего отца отдать меня ему в жены. Нам было по семнадцать лет, и мы вместе учились в эддубе. Его тогда уже прочили в советники. Хенуттауи узнала, что он собирается на мне жениться, и пришла в ярость. Ее руки добивались сотни, но она не могла вынести, что кто-то есть и у меня. Хенуттауи пошла к отцу, упросила не позорить ее, выдавая замуж младшую сестру прежде старшей. Он спросил, есть ли у нее кто-нибудь на примете, и она назвала Па-сера!

— Она же могла выйти за кого угодно! — воскликнула я. — Даже за иноземного царевича.

— Египет не выдает своих царевен за чужестранцев, — напомнила Мерит.

— Ну так за сына сановника или богатого купца. Или за царевича, который согласился бы поселиться в Египте.

— Это верно. Моя сестра была очень красива — как и теперь. Когда Хенуттауи сказала, что хочет выйти за Пасера, мой отец позвал его и спросил, кого выбирает он.

— Пасер выбрал тебя!

— Да. Он сказал об этом фараону, а Хенуттауи поклялась, что вообще не выйдет замуж.

— Значит, тебе тоже нельзя?

Мерит зацокала языком.

— Как жестоко!

— Если Исет станет главной супругой, то Хенуттауи не оставит нам с Пасером никакой надежды. А если это будешь ты, тогда можно рискнуть…

От прямоты Уосерит меня передернуло. Я — словно фигурка для игры в сенет, которую она натерла до блеска и двигает по доске так, как нужно ей. Мои переживания отразились на лице, и Уосерит сказала:

— Если бы ты мне не нравилась, я ни за какие блага не предложила бы Рамсесу сделать тебя главной женой. Есть вещи гораздо важнее того, выйду я замуж или нет: мир в стране, мудрая царица на троне. Ты получишь то, чего хочешь; быть может, и мои желания исполнятся. Если мы сумеем помочь друг другу…

— Но твой отец умер, — возразила я. — Отчего бы тебе теперь не выйти замуж?

— И уйти из храма? Зачем? Ведь если главной женой выберут Исет и мы с Пасером поженимся, что с ним будет, когда не станет моего брата?

— Хенуттауи и Исет удалят его от двора, и он все потеряет.

Уосерит кивнула.

— Почему ты раньше об этом не рассказывала?

— На тебя и так много всего свалилось. Зачем тебе нести еще и тяжесть моей судьбы? Первый твой долг — перед Рамсесом, второй — перед народом.

Я посмотрела на Мерит. Няня уже знала, о чем я собираюсь спросить.

— Как ты думаешь — они могут из-за меня взбунтоваться?

Уосерит не стала меня обманывать.

— Всякое возможно. Особенно если Нил не разольется. Что говорит Рамсес?

— Он опасается, — прошептала я.

— Понятно. Никогда даже не упоминай о желании стать главной женой. Он решил отложить решение. Так пусть Исет жалуется и отвращает его от себя. А ты будь терпеливой, молчи — и он полюбит тебя еще сильнее.

— А решение? — спросила Мерит.

— Все зависит от того, как скоро Нефертари сумеет расположить к себе народ — мудростью и справедливостью. Фараон Сети завтра отбывает. В Фивах будет править только фараон Рамсес. Нефертари должна заработать себе славу мудрой царевны.

— Я создаю угрозу для Рамсеса. Правильно ли я вела себя сегодня в тронном зале?

Уосерит помедлила.

— Ты помешала Рамсесу совершить безрассудство — объявить тебя главной женой. Ты поставила благо Египта и фараона превыше собственного. — Уосерит грустно улыбнулась. — Ты его и вправду любишь.

Я кивнула. Я и вправду любила Рамсеса, и, в конце концов, такая любовь чего-то стоит.

Позже, ночью, Рамсес пришел ко мне, и Мерит ушла в свою комнату.

Фараону нечего было сказать. Он обнял меня, погладил по голове.

— Жаль, что так вышло, — шептал он снова и снова. — Мне очень жаль.

— Все хорошо, — ответила я, но мы оба в это не верили.

В день, когда весь Египет должен ликовать, люди выказывали сильнейшую озлобленность, восстали против царской стражи, чего не случалось со времен Эхнатона.

— Завтра все будет по-другому, — пообещал Рамсес. — Тебе нечего делать на улицах. Твое место рядом со мной, на троне. — Он усадил меня на постель и протянул какой-то предмет, завернутый в холст. — Это тебе, — шепнул Рамсес.

Холст был расписан изображениями Сешат — богини письма и счета. Развернув подарок, я почувствовала, что у меня вот-вот выскочит сердце. Я поднесла тяжелый свиток к масляной лампе и на свету медленно развернула папирус.

— Рамсес, откуда это?

Я держала в руках историю держав мира, от страны хеттов до Кипра, написанную и египетскими иероглифами, и на языке каждой из стран. Таким сокровищем даже Пасер не мог похвалиться.

— Писцы составляли его целый год — по моему приказу.

— Год? Но я ведь жила в храме Хатор…

Я сообразила, что это означает, и умолкла. Все печали сразу улетучились. Пусть народ меня ненавидит!

Мы упали на ложе и больше ни о чем в ту ночь не думали.