Нефритовый Грааль

Глава седьмая Визит инспектора

Тело, прибившееся к берегу реки, спозаранку субботним утром нашли две собаки. Хозяин псов, пожилой житель деревни, не одобряющий моду на мобильные телефоны, поспешно поднялся вдоль Глайда до ближайшего дома, которым случайно оказался Дом-на-Реке. Майкл вызвал полицию и отправился за стариком к тому месту, где собаки остались охранять труп. Прибыли копы, за ними по пятам — отдел угрозыска; последовала процедура погружения в воду, извлечения тела на берег и упаковывания его в пластиковый мешок.

— Ну, она мертва, — бодро заявил полицейский врач. — Я бы сказал, уже несколько дней. Возможно, утонула. Под семьдесят лет, на вид довольно крепкая. Предположительно несчастный случай. Вскрытие покажет.

Майкла и владельца собак попросили взглянуть на тело для возможного опознания.

— Она мне определенно знакома, — заявил Майкл. — Да… я встречал ее. Всегда думал, что она местная ведьма.

— Да это же старушка миссис Карлоу! — подтвердил деревенский житель. — В летах была. Сколько себя помню, всегда жила в деревне. Даже не верится, что взяла и померла. Причем вот так.

— В последнее время она стала дряхлеть? — осведомился констебль.

— Она-то? Бдительней и прозорливей нее было не сыскать! А чтобы поскользнуться, свалиться в реку и утопнуть…

— Вы знаете кого-нибудь из ее близких родственников?

Некоторое время спустя двое офицеров отправились к Лили Бэгот, владелец собак — в местный паб, где обронил несколько загадочных фраз, а Майкл постучал в дверь Анни в надежде на чашку кофе и терпеливого слушателя.

— Глупо так эмоционально реагировать, — заметил он, сидя с кружкой кофе в руках в глубине книжной лавки (в воскресенье магазин был закрыт). — И все равно… знаешь, я видел не слишком много мертвецов, и никого, кто бы выглядел вот так. Моя мать казалась умиротворенной, дед — пустым, будто восковой муляж. Но миссис Карлоу… Ее лицо выражало целую гамму чувств: гнев, испуг, ужас. Глаза были широко открыты, сверху на них налипли водоросли. Извини, я понимаю, все это звучит эдаким затертым клише, но так оно и было: на ее мертвом лице застыло выражение неописуемого ужаса. Я понимаю, в твоем возрасте, Нат, кажется, что это настоящее приключение.

— Просто ужасно, — тихо проговорила Анни. Накануне вечером Натан как раз начал рассказывать ей об Эрике, снах и иных мирах; она слушала и все принимала, дополняя картину своими впечатлениями о гномонах. Однако Анни не стала упоминать о Рианне Сарду и речной твари. А теперь ей казалось, что случившееся — не просто несчастный случай. Повсюду слишком много воды.

— Она была прабабушкой Хейзл, — сказал Натан. — Я должен увидеться с ней.

— Натан!..

— Я имел в виду Хейзл. Не переживай, мам. Я пока не превращаюсь в привидение.

— Твой интерес вполне естественный, — заметил Майкл. — Наверно, тебе хотелось бы, чтобы это было убийство, но, боюсь, с ней всего лишь произошел несчастный случай. Гнев и ужас могли отразиться на лице потому, что она упала в реку и запуталась в водорослях: такое напугает кого угодно.

— Должно быть, Хейзл ее любила, — предположила Анни. — Ведь она какое-то время жила у Бэготов, верно?

— С тех пор, как ушел отец Хейзл, — отозвался Натан. — Хейзл немного побаивается ее — то есть побаивалась; и он тоже.

— Я же говорил, что она похожа на ведьму, — вставил Майкл.

Натан поспешил к Бэготам. Дверь открыла Лили и пригласила мальчика войти. Она не плакала, а скорее была чем-то напугана.

— Она думает, что папа вернется, — объяснила Хейзл, — Она испугана. Не думаю, что ей так уж нравилась прабабушка; ведь та сама ее не любила — да и вообще никого. Зато она оберегала нас. А теперь некому будет нас защитить…

— Ну, есть полиция, — предположил Натан. Хейзл скорчила гримасу. — Моя мама поможет… А что касается твоей прабабушки… Ты, случайно, не собираешься сказать «Я же предупреждала»?

— Я же предупреждала.

Друзья поднялись в комнату Хейзл. Натан вернул подковы. Девочка села на кровать и принялась поглаживать пальцем грубый металл.

— Слишком поздно, — сказала она. — Нельзя было брать их. Она тоже нуждалась в защите железа. Что-то ее подстерегло…

Хейзл ни словом не обмолвилась ни о лице, что видела в плошке, ни о появившейся следом голове. Все это было слишком преувеличенно, слишком неестественно; не какие-то нашептанные чары, а реальность оказалась невероятной. Хейзл отвергала мысли о ней и тем более не желала обсуждать, но та переполняла разум, распихивая по закуткам остальные мысли. Девочка пыталась убедить себя, что смерть Эффи и впрямь была случайной, однако это оказалось нелегко: в голову лезли предположения одно другого страшнее. Трудно удерживать исчезающую реальность одними краешками разума. В конце концов Хейзл включила музыку — вероятно, восточную, со звенящим струнным инструментом (ситар, по предположению Хейзл); за неимением имбирного пива пришлось довольствоваться «колой»; ребята почти не разговаривали. И все же она была рада, что Натан рядом.

Когда он ушел, Хейзл снова отправилась на чердак. Сломанный замок так и не починили, потому дверь была прикрыта неплотно. Девочка чувствовала, что комнату нужно закрыть, что чердак должен запираться на замок, но не знала, что с этим делать. Бесполезно сейчас подходить с подобными просьбами к матери. С тех пор, как они взломали дверь (с помощью мускулистого соседа), внутри все оставалось по-прежнему. Травы и пузырьки на столе, запах — теперь едва различимый, чужой для чердака — запах открытого пространства, запах реки; и черепки разбитой плошки на полу. Хейзл не стала их поднимать, не желая ни к чему прикасаться. Она быстро и рассеянно покидала в специально захваченную спортивную сумку все, что находилось на столе; пузырьки позвякивали, когда девочка несла их вниз по лестнице. Она намеревалась все выбросить, но оказалось, что мать разговаривает с кем-то на кухне, а Хейзл вовсе не хотелось объяснять, что она собирается отправить в помойное ведро. В итоге она спрятала сумку под кровать и там забыла.

Позже Лили принялась рассуждать о возрасте Эффи (неизменном «темном пятне»), о том, как она, должно быть, поскользнулась и какая это трагедия для человека еще довольно крепкого и на диво здравомыслящего. Хейзл, подавленная унынием и непреходящим чувством собственной вины, не проронила ни слова.

До Дома-на-Реке следователи добрались лишь к среде. Открыв дверь, Майкл обнаружил на пороге инспектора из отдела угрозыска и сержанта полиции; вежливо представившись и предъявив предписание, они попросили его ответить на несколько вопросов.

Женщина-сержант была темнокожая, коренастая, шести футов ростом; инспектор — почти так же высок, но намного худее, с узким внимательным лицом — смуглым и бледным одновременно, тяжелым взглядом и молчаливым ртом. Его звали Побджой. Имя ему совсем не шло. Инспектор за обоих отказался от кофе тоном человека, который делает это из принципиальных соображений.

— Если я не ошибаюсь, следствие назначено на следующую неделю. Мне сказали, что мое присутствие не требуется.

— Все верно, сэр. Нам только нужны показания человека, нашедшего тело. Мы всего лишь хотели бы уточнить кое-какие мелкие детали.

Майкл изучающе глянул на офицера в штатском, оценив значительность его положения.

— Неужели ее смерть вызывает какие-то подозрения?

— А вы полагаете, что для этого есть основания?

— Ну… нет, — отозвался Майкл, слегка сбитый с толку. — Пожилая женщина, совершающая прогулку по берегу реки, возможно, после наступления темноты, падает в воду, тонет… Несчастный случай, не более.

— А что заставляет вас думать, что она гуляла после наступления темноты? — спросил инспектор.

— Полагаю, больший шанс оступиться. Если только у нее не было проблем со зрением.

— У нее было отменное зрение.

— Возможно, у нее закружилась голова, — продолжал рассуждать Майкл. — Должно быть, она немного пережила свой век. Насколько мне известно, она была прабабушкой.

— Вскрытие подтвердило, что она была необычайно крепка для своего возраста, — сообщил инспектор; и как-то неопределенно добавил: — Каков бы он ни был.

— А вы не знаете?

— Дата ее рождения не значится ни в каких документах, и родственники, по-видимому, также затрудняются ее назвать. Вы видели, чтобы она совершала регулярные прогулки по берегу? Живя здесь, вы должны знать каждого, кто ходит этой дорогой.

— Не совсем так, — ответил Майкл. — Наша полоса вдоль реки — частная собственность. Люди ходят вот там — выше по течению; тропинка не очень хорошая, так что ею пользуются не столь часто, как можно ожидать. Несколько раз я видел того старикана с собаками, но что-то не припомню, чтобы мне встречалась миссис Карлоу. В деревне видел, но не у реки. А к чему это вы клоните, инспектор?

Побджой не собирался ничем делиться.

— Я просто пытаюсь установить факты. Леди отличалась отменным здоровьем и ясностью рассудка. Она также имела репутацию особы чрезвычайно прямолинейной. Мы подумали, что если у нее было обыкновение прогуливаться берегом реки, то вы могли бы об этом знать; в противном случае маловероятно, чтобы она вдруг решила пуститься в подобное путешествие. Вы же сами сказали, что той тропинкой ходят нечасто. Да и собаки у нее не было.

— Она упала или ее столкнули? — спросил Майкл. — Такова ваша мысль?

— Следов насилия нет, — отрезал Побджой. — Тем не менее, если вы видели, как кто-то посещал интересующую нас местность за несколько дней до обнаружения тела, нам бы хотелось об этом знать.

— Кто-то, кто бы вел себя подозрительно? Не думаю.

Инспектор заставил Майкла вспомнить каждую, даже самую незначительную встречу на последней неделе. Почтальон, курьер с пачкой книг, доставка из супермаркета «Сейнбериз» в Кроуфорде, пара мальчишек, рыбачивших без разрешения, еще один собаковод…

— А ваша жена? — в заключение спросил Побджой. — Боюсь, с ней нам тоже необходимо побеседовать. Когда вы ожидаете ее возвращения?

— Примерно через месяц, — ответил Майкл. — Она в Грузии.

Теперь настала очередь инспектора смутиться.

— Она актриса и уже некоторое время находится в туре. Вряд ли она сможет рассказать вам что-то полезное; она нечасто здесь бывает.

Побджой бросил на Майкла быстрый, тяжелый взгляд, удивительным образом лишенный всякого выражения.

— Понятно, — произнес инспектор таким тоном, что Майкл задумался, что именно ему понятно. — На данный момент у нас все, хотя нельзя исключать, что придется обратиться к вам еще.

Не поблагодарив и лишь коротко кивнув на прощание, Побджой удалился, оставив Майкла наедине с его размышлениями и смутным беспокойством.

На улице сержант Хейл спросила:

— Итак, сэр, вы впрямь полагаете, что здесь что-то нечисто?

Инспектор пожал плечами.

— Возможно. — Он пока был явно не готов обсуждать данное дело. По дороге в деревню, где их ждала машина, инспектор сказал: — Встретимся в пабе примерно через час. Хочу немного осмотреться. Пообедайте.

Сержант отправилась в паб, а Побджой — вдоль Хай-стрит, как бы без всякой цели; заглянул в гастроном — купить сыра и незаметно понаблюдать за Лили Бэгот, которую он еще не опрашивал. Пока инспектор находился в магазине, заглянула Анни, по-дружески поприветствовала хозяйку, купила дюжину яиц. Побджой проследил, куда она отправилась, и несколькими минутами позже вошел в книжную лавку.

Пролистав том военной истории (сей предмет вызывал у него неподдельный интерес) и пробормотав приветствие, инспектор представился. Хозяйка лавки явно не принадлежала к тем, кто будет пересказывать досужие сплетни о Бэготах, а потому Побджой не стал попусту тратить время на попытки расспросить ее неофициально.

— А что не так? — удивилась Анни. — Конечно… конечно, гибель миссис Карлоу — несчастный случай. С чего бы кому-то вздумалось ей вредить?

— Вот это-то меня и занимает, — ответил инспектор. Почувствовав тень сомнения в тоне Анни, Побджой выдержал паузу: он хорошо знал цену молчанию в беседе с потенциальным свидетелем. Анни не отреагировала.

Она выглядит почти болезненно-хрупкой, думал инспектор: чувственные губы, спокойный мягкий взгляд, дымчатый ореол волос — нежное создание, чья душевная теплота выражена в чертах лица. И все же под этой мягкостью угадывалась сила — и, по-видимому, умение держать себя в руках.

— У меня создалось впечатление, что пожилую леди характеризовала изрядная резкость в общении, — заявил Побджой. — Насколько я могу судить, в финансовом плане от ее смерти никто не выигрывает, но она вполне могла нажить себе врагов.

— Да, она отличалась откровенностью.

— А значит, неминуемо кого-то расстраивала.

— Не особенно. Знаете, как всегда: люди делают скидку на возраст — старым и малым. Им прощают любые дерзости. Полагаю, Эффи пользовалась этим. Она всегда стремилась говорить то, что думает, и вроде бы никто особенно не возражал. И не то чтобы она была сплетницей или скандалисткой, вечно затевающей какие-нибудь склоки. Вообще-то большую часть времени она предпочитала проводить в уединении. До тех пор, пока…

— Пока не перебралась к миссис Бэгот? — подсказал Побджой.

— Это была временная мера. Лили недавно рассталась с мужем, и сейчас ей нужна поддержка. Эффи приехала, чтобы ей помочь.

— А как муж отреагировал на подобный шаг?

— Боюсь, тут я не смогу вам помочь. — Анни взглянула инспектору прямо в глаза. — Почему бы вам не спросить у него самого?

— Полагаю, что так и сделаю.

Задав еще несколько вопросов и больше не вытянув из Анни ничего интересного, Побджой расплатился за выбранную книгу по истории и — с некоторой неохотой — покинул лавку. Милая женщина, отметил он про себя: преступления редко сводили его с приятными представительницами противоположного пола. Сам Побджой недавно переехал из Гастингса, знаменитого развитой сетью торговли наркотиками со всеми вытекающими последствиями. Несколько лет назад распался его брак — рабочее напряжение слишком тяжким бременем легло на семейную жизнь. Переводу Побджоя на относительные задворки в Кроуфорд способствовал скандально известный провал на дежурстве — в сущности, по вине самонадеянного напарника: тот сфабриковал улики, что повлекло за собой нежелательные последствия и для инспектора. Здесь редко совершались серьезные преступления — иногда случались убийства на бытовой почве. Собратья по оружию лишь удивленно приподняли брови, когда он проявил интерес к делу гибели Эффи Карлоу; однако его считали талантливым следователем, даже несмотря на пятно в послужном списке, потому руководство дало Побджою карт-бланш на расследование. Инспектор и сам затруднялся определить, что ему казалось странным: пожалуй, сочетание каких-то тривиальных деталей, которые не желали вписываться в общую картину случившегося. Например, любопытное утверждение Лили Бэгот и ее дочери, что Эффи заперлась на чердаке и больше не появилась. А теперь еще и возможная враждебность со стороны Дейва Бэгота. Позвонив в контору, инспектор попросил навести справки об отце семейства. Две судимости за пьянство и учинение беспорядка, одна — за вождение в нетрезвом виде. Плюс дело о нанесении телесных повреждений, закрытое за недостаточностью улик. По крайней мере тут есть в чем покопаться, хотя успех отнюдь не гарантирован.

И ко всему прочему еще это анонимное письмо.

В Торнхилле Эрик занялся совершенствованием английского на материале газет. Выполнив обычный объем работ в кафе, чужеземец попросил немного наличных вместо обеда: Бартелми удалось внушить ему, что питаться на стороне, когда останавливаешься в гостях, — грубейшее нарушение местных обычаев. Пока что Эрик спал под открытым небом лишь однажды: уютная кровать и непринужденная обстановка дома заманивали его внутрь. Вечерами они с Бартелми беседовали о поэзии, политике, ином мире, что прежде был Эрику родным; однако хозяин старательно избегал обсуждения снов Натана. Идея чтения газет принадлежала тоже Бартелми: однажды он привез из «Сейнбериз» в Кроуфорде целую охапку хорошей прессы. Читая одно из многочисленных газетных приложений, Эрик вдруг воскликнул что-то на своем наречии. Гувер (который наблюдал за гостем, словно учитель за талантливым учеником) навострил уши и отрывисто гавкнул.

— В чем дело? — поинтересовался Бартелми, выплыв из кухни.

— Вот. — Лицо Эрика залила бледность, смуглая кожа приобрела зеленоватый оттенок. Он указал на длинную статью, иллюстрированную двумя фотографиями. На одной были изображены Анни и Ровена Торн с листком бумаги в руках, на другой — «с особого разрешения „Сотбис“» — Грааль Лютого Торна.

— Да, это Анни, — подтвердил Бартелми. — Довольно удачное фото — для газетного снимка.

— Она знаменитость? — спросил Эрик; почему-то вид у него при этом был обеспокоенный.

— Господи, да нет, конечно. Просто Анни нашла пропавший документ, который может помочь Ровене доказать, что у нее есть право на вот эту чашу. Когда-то она принадлежала их семье.

— Невозможно. — Эрик изящно махнул рукой. Бартелми заметил, что гость вообще много жестикулирует — быть может, восполняя тем самым не вполне безупречное владение английским, — Чаша из моего мира. Не должна находиться здесь.

— Вы уверены?

— Я не могу ошибаться. Я никогда не видеть ее — она слишком значительная. Как бы вы сказали — священная? Я видеть много изображений. Первая из трех. Все знают о них. Это часть религии.

— Я думал, вы не верите в Бога… — тихо заметил Бартелми.

Взамен объяснения Эрик только пожал плечами.

— Религия не значит Бог. Религия — дух, вера. Есть понятие, которым вы пользуетесь здесь, в церкви, — «спасение». Нас теперь мало — людей моего мира. Даже Эос скоро умереть; но мы верим, что нас спасут. Хотя бы один мужчина и одна женщина, которые не будут бесплодны; опять появятся дети, наш мир будет продолжать жить. Спасение.

— И чаша — его часть? — продолжал Бартелми.

— Очень важная, особенная, священная. Первая из трех. Не может быть здесь. Надежно спрятана в тайном месте, охраняется древним чудовищем, пока не потребуется.

— Что значит «первая из трех»?

— Три предмета. Чаша, меч и венец. Они составляют единство. Все священны. Чаша из камня, меч из стра, венец из железа. Чтобы сотворить Великое Заклинание, которое спасет нас.

— Меч из трав? — не понял Бартелми.

— Из стра, — поправил Эрик. — Особый металл в моем мире. Очень прочный, лезвие и кончик можно наточить чрезвычайно остро. Не знаю местного названия. Может быть, на Земле его нет.

— Понимаю. Камень тоже должен чем-то отличаться, хотя бы мельчайшей разницей на молекулярном уровне, не поддающейся анализу. И возраст… из другой вселенной, другого времени — его невозможно установить. Это бы объясняло все аномалии экспертизы. Впрочем, железо — повсюду железо. — Он замолчал, погрузившись в раздумья. Эрик вернулся к изучению газеты — крайне взволнованный, словно католик, обнаруживший на Марсе Туринскую плащаницу.

— А что за Великое Заклинание? — наконец спросил Бартелми.

— Это страшная тайна, — отозвался Эрик. — Если бы мы знать, наш мир был бы спасен. Но его никто не знает. Может быть, Грандир отыщет. Говорят, первый Грандир сделать эти три: давным-давно, миллион лет назад по нашему времени. Чаша наполняется кровью, меч может двигаться сам, без помощи руки, у венца много возможностей, я их не знаю. Его венец, его кровь и меч, который его убить. Истинная история так стара, теперь многое перепуталось. Запрещено обсуждать, потому что люди могут что-то придумать, солгать. Религия не должна лгать.

— Ни дать ни взять сюжет для рыцарского романа, — заметил Бартелми. — А как звали первого Грандира?

— Великий секрет, — ответил Эрик. — Имя Грандира всегда держится в секрете. Думаю, его имя на языке силы и обладает мощью.

— Да… имена обладают мощью, язык обладает мощью, особенно язык магии. Интересно…

— Как она оказалась здесь? — Эрик вернулся к прежним причитаниям. Неправильно, очень плохо. Если чаша здесь, мой мир нельзя спасти. Нет больше надежды. Кто украсть ее? Кто принести ее сюда? Быть может, Натан во сне…

— Нет, — необычайно резко оборвал его Бартелми. — Связь может существовать, но не в этом. Как бы то ни было, чаша хранилась здесь веками. Возможно, наш мир и есть то самое тайное место, куда ее отправили для сохранности. Древнее чудовище может существовать лишь для отвода глаз, как приманка для воров. Старый фокус: строишь сокровищницу, чтобы привлечь внимание и всех запутать, а потом прячешь сокровища под кроватью.

— Чашу хранят под кроватью? — в ужасе воскликнул Эрик.

— Не волнуйтесь так, я выразился метафорически. Даю слово, сейчас она в надежном месте. Нужно найти возможность, чтобы вы на нее взглянули. Фотография довольно четкая, однако нельзя быть полностью уверенным. Если вы ее увидите, то сможете точно понять, что она из вашего мира? Ведь на свете столько похожих чаш и кубков.

— Я знаю, — продолжал стоять на своем Эрик. — Узоры на ней — вот здесь — священные, обладают огромной силой. Как она может быть здесь? Я думать, что я здесь случайно. А другие видят сны, как Натан?

— Сомневаюсь. Между нашими мирами определенно существует связь, уходящая корнями в глубину веков. Натан мог случайно перенести сюда вас, однако сны его не случайны. Вы должны рассказать мне все, что сможете вспомнить о чаше и других предметах. В нашем мире чаша также считается одной из реликвий — трех или четырех, из легенды не совсем ясно. Еще одна — копье, которое может превращаться в меч; не уверен насчет венца. Предания почему-то всегда концентрировались вокруг чаши. Здесь также считается, что в чаше якобы хранилась кровь некоего святого. В традициях наших миров существуют определенные параллели, которые не могут быть простым совпадением. У чаши есть имя, или оно тоже секретно?

— Санграаль, — отозвался Эрик. — То есть сангра — «кровь» и грала — «чаша, сосуд». Слово на языке силы.

— Звучит похоже на язык, что мы используем здесь для сильной магии; от него в свою очередь произошли многие другие языки, — объяснил Бартелми. — Быть может, ваш мир значительно более развит — достаточно, чтобы оказаться на грани разрушения, однако между ним и Землей явно просматривается множество общих основополагающих точек. Хорошо. Не поведаете ли вы мне всю историю, с самого начала? Здесь не запрещается ее обсуждать.

Эрик рассказал все, что знал; правда, добавить к тем скудным сведениям, что он уже сообщил, оказалось практически нечего. Первый Грандир был правителем великой силы и святости, коварно убитым лучшим другом; такой конец он предвидел сам, хотя почему-то не сделал ничего, чтобы отвратить его. По некоторым версиям убийцей был либо сын, либо сестра-жена Грандира. Его пророчество гласило, что со временем смертные станут неверно использовать магию, коей в изобилии в их вселенной, и превратят ее в яд, что их же и уничтожит. Однако он создал заклинание, которое все же может спасти мир, — заклинание, воплощенное в чаше, мече и венце: чаше, что хранила его кровь, мече, что заколол его, и венце, что он носил при жизни. Только Грандира убили прежде, чем он успел раскрыть, в чем оно состоит.

— Почему? — осведомился Бартелми. Казалось, что время для убийства и впрямь выбрано чрезвычайно неудачно.

Эрик трагично повел плечами и сделал неопределенный жест рукой. То была судьба — рок, мрачная неизбежность. Возможно, заклинание содержалось в некоем документе, а тот утерян, или нашептано кому-то — и с тех пор передается из века в век от избранного к избранному, пока не настанет момент произнести его слова вслух. Момент настал, но никто не произнес заклинания. Почему чаша хранится в чужом мире теми, кто не знает ее истинной ценности? Меч и венец тоже где-то здесь — или разбросаны по бессчетным вселенным? Их нужно разыскать и вернуть на Эос, и тогда, быть может, заклинание обретет завершенную форму.

— Вдруг именно поэтому Натан перенес меня сюда, сам того не зная? Провидение, судьба. Чаша здесь в опасности. Ее нужно охранять, держать под присмотром.

Бартелми вспомнил о звезде, горящей над Иде, которую заметил Натан.

— Кто-то и так за ней присматривает, — заверил он Эрика.

— Ты… ты уже в норме? — раздался голос Эдмунда Гейбла, одноклассника и соседа Натана по комнате. Оба играли в крикетной команде и подружились едва ли не с первого дня в школе.

— Разумеется, — отозвался Натан. Нэд выглядел встревоженным и неуверенным, что было для него весьма не обычно. — А что случилось?

— Похоже, в последнее время ты совсем не думаешь о школе: по химии всего лишь «четверка», и к тому же…

Натан улыбнулся.

— Ты говоришь прямо как брат Булкин, — так они прозвали мистера Беньяна, учителя химии. — Химия — не моя страсть. Ты же знаешь, всем наукам я предпочитаю физику и биологию.

— Раньше ты отлично успевал по всем предметам. Что-то не так, с тобой творится что-то странное. Ночью я проснулся и взглянул на тебя: ты выглядел каким-то сумрачным.

— Вот спасибо! А что, во сне я должен сиять от счастья?

— Нет, я имел в виду сумрачным — как бы расплывчатым. Словно ты не совсем здесь.

Сердце Натана совершило такой прыжок в груди, что прошла целая минута, прежде чем мальчик смог заговорить.

— Наверняка тебе почудилось. Да и как ты вообще мог что-то разглядеть? Ведь было темно.

— Уже начало светать, — возразил Нэд. — Света было вполне достаточно, чтобы все видеть. Честное слово. Ты был почти… прозрачным. Как привидение.

— Ну, теперь-то я здесь, — отозвался Натан. — Плотнее плотного. Потрогай! — Он вытянул руку. — Будь я призраком, я был бы мертв, верно? И не потрепал бы тебя сегодня днем на тренировке по крикету.

Натан старался поскорее забыть об этом случае, а Нэд, хотя больше не возвращался к разговору о нем, все же был страшно напуган.

Если бы не беседа с Нэдом, Натан никогда бы не вспомнил о том, что ночью видел сон. Сколько же других снов он вот так позабыл? Содержалась ли в них важная информация, теперь безвозвратно утерянная в подсознании? И что он мог натворить во время всех этих путешествий? А вдруг ему каждую ночь что-то снится? Натан попытался контролировать поток мыслей и сдержать панику с помощью здравого смысла. В конце концов он вспомнил сон. И что бы ни представляла собой сила, насылающая сны, она не запутает его, стирая их из памяти.

Еще больше Натана беспокоила очевидность дематериализации. Предположительно, чем более реальным становился мальчик во сне, тем менее реальным — его тело в этом мире. Если с каждым разом он обретает все более плотную оболочку и не умеет управлять этим процессом, размышлял Натан, то что произойдет, когда он вовсе исчезнет из кровати? Сможет ли он вообще когда-нибудь вернуться? Инстинкт подсказывал мальчику, что его тело служит неким якорем, притягивающим дух назад: даже сквозь вселенные их связь никогда полностью не разрывалась. Но если физическое воплощение исчезнет из этого мира, то и дух может не найти дорогу назад. Натан решил, что стоит обсудить все с дядей Барти. Отчего-то он не сомневался: старик знает, что делать. Даже если Натан был не совершенно в этом уверен, то, во всяком случае, очень надеялся. При мысли о том, что есть взрослый, к которому можно обратиться за помощью, Натана накрыла теплая волна облегчения. На следующий урок — французский язык — он отправился в приподнятом настроении.

И все же Натан по-прежнему никак не мог сосредоточиться на предмете, то и дело возвращаясь мыслями в увиденный сон. Он снова был в комнате наверху башни, где медленно вращались бледные сферы, подвешенные в воздухе и испускающие свет, который не достигал стен. Почти бесшумно Грандир перемещался по комнате от одного шара к другому, внимательно их разглядывая. В тусклом свете правитель становился виден, лишь когда подходил к сфере вплотную: словно из ниоткуда белая маска возникала, тоже как бы подвешенная в воздухе, тогда как тело, задрапированное в темные одежды, оставалось почти невидимым. Натан тоже без труда нашел для себя укрытие: всего-то нужно было держаться подальше от шаров. Как их назвал Бартелми? Шары межизмеренческого разрыва, оплетенные магией…

Грандир приблизился к одной из сфер, что вращались по внешней орбите, и произнес уже знакомое Натану слово: «Фиа!»; оно не принадлежало к обычному языку Эоса. Последовавшая вспышка, видимо, ослепила и Грандира; иначе, взгляни он в нужном направлении, наверняка заметил бы мальчика. Теперь внимание правителя целиком поглощала картина, развернувшаяся под потолком. Появилось вогнутое округлое изображение: море, догадался Натан. Взгляду открылся сплошной темно-синий простор с тоненькой полоской неба внизу, слегка искаженный изгибом сферы. Не этот ли океан видел Натан в прошлом сне?

Пробормотав другое слово, Грандир стер изображение и перешел к следующему шару, где его ждала иная картина. Нагромождение красноватого камня, напоминающее вход в пещеру: великолепно оснащенную пещеру с раздвижными дверями, украшенными бронзовым символом солнца. Натану сразу вспомнился фильм «Предвестники бури». Но вот двери разъехались в стороны, в них возникла человеческая фигура — гораздо меньше, чем он ожидал; и вся сцена приобрела некое величие и масштабность, хотя вниз головой оценить размах изображения оказалось не так легко. Силуэт был облачен в футуристическое одеяние с тусклым радужным блеском. Несмотря на бритую (так показалось Натану) голову, вероятнее всего, это была женщина. Она спустилась по вырубленным в скале ступенькам и исчезла из виду. Грандир вглядывался в изображение еще несколько минут, хотя пока больше ничего не происходило. Наконец в желтом небе показалась голая, без перьев, птица: она спикировала на змею; та угрожающе разинула пасть, ощетинившись воротником шипов. Грандир не стал дожидаться развязки схватки: изображение со щелчком погасло.

Еще несколько сцен сменили друг друга. Взгляду предстал заснеженный мир, где копошились мохнатые существа. Они спасались от холода под меховыми шкурами — то ли одеждой, то ли их собственным волосяным покровом. В поле зрения появилось громадное животное, напоминающее мамонта; спину его венчало резное седло, на котором неуверенно громоздились еще трое мохнатых существ. Затем возникло изображение местности, напоминающей средневековую деревню: крыши были покрыты прелой соломой, из печных труб валил дым; во дворе появилась молодая женщина в подбитых кожаных штанах, с волосами чудесного золотисто-абрикосового цвета. Следующий шар показывал лес — созерцание его вызвало у Натана смутное беспокойство. Лес осенью — роскошнее, чем мальчику когда-либо доводилось видеть: листья были желтые, и огненно-красные, и малиновые, и пурпурные; на каждом стволе росли грибы, расцвеченные яркими пятнами. Одна за другим открывались новые и новые картины: пустыня, по которой длинным караваном плелись двуногие рептилии, управляемые наездниками; город на вершине скалы, где мосты и дома вырастали из камня, будто были его частью; лес с гигантскими грибами, чьи огромные, с бахромой, шляпы нависали над домами и храмами с ярко-красными колоннами и загнутыми кверху крышами. Последним возникло изображение широкого зеленого озера: зеркально гладкую поверхность его окаймляли густые заросли тростника высотой в двадцать футов; рядом, на плоском камне, неподвижный, словно дерево, сидел облаченный в красное человек, по-видимому, погруженный в медитацию.

«Вот они, иные миры, — думал Натан со смешанным чувством трепета и необычайного волнения. — Сферы — словно окна в самой ткани пространства и времени, и я могу заглядывать в другие реальности, другие состояния бытия. И это лишь некоторые из них. Должно быть, их тысячи, миллионы, а может, и миллиарды; и многие гораздо более чужды и непонятны. Вполне могут существовать такие уголки, где земля плоская, море розовое, а существо с самым развитым интеллектом — говорящий кролик. В бесконечности всему найдется место». И вдруг «все» показалось Натану таким необъятным миром — никогда прежде он не осознавал его истинных размеров: громадный мир с землями, недоступными воображению, и бессчетными галактиками, и существами всевозможных размеров, видов и форм. Сознание отказывалось расшириться настолько, чтобы принять все.

Натан оглянулся и обнаружил почти с облегчением, что по-прежнему находится в круглой комнате. Видения многочисленных миров исчезли; остались лишь медленно вращающееся сферы и лучи света, вечно не достигающие стен. Теперь Грандир стоял в центре комнаты, простерев руки над самым большим шаром. Не касаясь его руками, правитель старался отыскать интересующий его сегмент поверхности. Сияющая вспышка — и над головой развернулось изображение. На сей раз это оказалась не книжная лавка, а берег озера — по всей видимости, место неподалеку от дома Майкла, где нашли Эффи Карлоу. По тропинке шла темноволосая женщина. Натан видел ее лицо лишь мельком: выдающиеся скулы, задумчивый, недовольный изгиб бровей. Мальчик был совершенно уверен, что знает женщину. Несколько мгновений спустя он наконец ее вспомнил: Рианна Сарду — актриса, кинозвезда, вечно пребывающая в разъездах жена Майкла. Интересно, что заставило ее вернуться именно теперь — и что значит эта ее прогулка вдоль реки, если, конечно, во всем увиденном есть некий смысл. Рианна имела полное право вернуться, когда ей заблагорассудится, решил Натан; в конце концов, она там живет.

Вдруг высокие травы, мимо которых проходила женщина, расступились, и показалось лицо. Темное, грубое, полускрытое волосами лицо с узкими, в сетке морщин, глазами было искажено гримасой коварства и отчаяния. Хотя Натан видел его лишь однажды и только на миг, он сразу его узнал. Узник из Темного леса. Натан подался вперед, склонив голову, чтобы лучше разглядеть беглеца; однако сновидение уже ускользало, изображение стало рассеиваться. Белая Маска начал поворачиваться среди сфер, как бы выискивая глазами мальчика, но в то самое мгновение сон поглотил и укрыл его.

Вынырнув из воспоминаний, Натан обнаружил, что в классе повисла тишина, а учитель выжидающе смотрит на него. Перед ним лежал учебник, открытый на отрывке из французской книги. Почти без подсказок Натан начал переводить текст.

Дейв Бэгот объявился дома в четверг вечером. Хейзл, притаившаяся под кухонной дверью, слышала, как он сказал матери:

— Теперь, когда старой ведьмы больше нет, ты ведь пустишь меня назад? Вышвырнуть меня из дома была не твоя идея. Это все она. Она ненавидела мужиков. Злобная старая карга.

— Она мертва, — без всякого выражения произнесла Лили.

— Не стану плакать. Знаю, знаю, она приходилась тебе бабкой, но…

— Я не хочу, чтобы ты возвращался. Ты мне не нужен.

— Идиотка! Ты моя жена, а это мой дом, и я вправе здесь находиться. Меня нельзя просто взять и вышвырнуть.

Последовали ругань и крики, и наконец послышался звук удара. В последнее время он все чаще распускает руки, думала Хейзл. Мозг бешено заработал, стремясь отыскать решение, придумать выход, найти, к кому обратиться. Жаль, что ушел тот следователь, — правда, вряд ли от него был бы толк. Под плач Лили Хейзл выскользнула из дома; внутри все сжалось в такой комок, что она едва могла передвигать ноги. Нужно найти помощь!

Чуть позже восьми Хейзл добралась до книжной лавки и бешено заколотила дверным молотком. Когда Анни отворила, девочка кинулась к ней и обхватила ее обеими руками.

— Натан сказал прийти к вам, — объяснила она. — Нет — вам туда нельзя. Вам не справиться с отцом. Найдите кого-нибудь. Позвоните!

Они нашли Майкла: тот как раз собирался в паб пропустить пинту пива. На секунду у Анни в голове промелькнула шальная мысль, что его послало само небо: рыцаря в сияющих доспехах; потом она вспомнила, что Дейв Бэгот — крупный коренастый мужчина, тогда как Майкл худой и мягкий. Вдруг она испугалась за него, за Лили. Из-за всего этого клубка страхов она повела себя глупо, заикаясь и хватая Майкла за руку.

— Вызови полицию, — бросил он на ходу. — Нет. Не ходи со мной. Просто покажи, куда идти.

Разумеется, все отправились с ним; Анни по дороге пыталась дозвониться в полицию по мобильнику, дрожа от поднимающейся внутри паники. «П-пожалуйста, приезжайте. Приезжайте скорее».

Дверь в дом Бэготов так и стояла открытой настежь, какой ее оставила Хейзл. Майкл вошел, и они услышали, как он говорит что-то на повышенных тонах — резким, холодным, незнакомым голосом; потом раздались звуки драки — удар — падение.

— Жди здесь, — приказала девочке Анни и побежала внутрь.

Все были на кухне. Перевернутый стул, черепки на полу — должно быть, до прихода Дейва Лили мыла посуду. Теперь она сидела у стены, скорчившись, пытаясь заслонить руками лицо. Майкл старался подняться на ноги, из носа у него шла кровь. Но Дейв Бэгот не дал ему встать, ударив раньше, попутно крича, что он суется не в свое дело, обзывая сплетником и прочими словами. Анни закричала, чтобы Дейв замолчал, однако тот не обращал на нее внимания; она попробовала схватить его, но он лишь оттолкнул ее. Тут женщина заметила в сушилке кастрюлю — тяжелую посудину, предназначенную для духовки; схватив ее двумя руками, Анни замахнулась и обрушила орудие на голову хулигана. Дейв рухнул на пол — с тем самым эффектом, который могла произвести столь внушительная фигура. На окровавленном лице Майкла смешались чувства гнева и крайнего удивления. Лили распрямилась, забыв об избитом лице; Анни полными ужаса глазами смотрела на дело своих рук.

— Вдруг я его убила…

— Даже не надейся, — мрачно отозвался Майкл. И неожиданно он обнял ее. — Ты чудо. Ты просто чудо.

— А ты закапаешь меня кровью, — ответила Анни. — Дай-ка я промою рану.

— Сейчас найду что-нибудь подходящее, — сказала Лили. Лицо ее, хотя все в ушибах, не было в крови. Похоже, она уже взяла себя в руки.

— По-моему, от меня было мало толку, — сокрушался Майкл.

— Ты был великолепен, — прошептала Анни. — Может, попробовать привести его в чувство?

— Нет.

Тут в сопровождении одного из соседей появилась Хейзл, а минут через десять прибыла полиция. Последовало чаепитие, предложения о помощи, Лили заклинали обратиться к адвокату для оформления соответствующего запрета. Дейв Бэгот пришел в себя с ужасной головной болью; его тут же затолкали в полицейскую машину и увезли прочь.

— Он арестован? — спросила Хейзл у одного из офицеров.

— Пока нет, если только твоя мать не решит добиваться, чтобы ему предъявили обвинение. Но его хотят расспросить о смерти старой леди.

— Это было здорово, — делилась впечатлениями с Натаном на следующий день Хейзл. — Мне плевать, что он мой отец. Это было так классно. По-моему, твоя мама — самый храбрый человек в мире.

Натан улыбнулся, стараясь не слишком сильно показать, как он гордится Анни.

— Да, мне она тоже нравится… Жаль, что я все пропустил. Наверное, от меня было бы мало толку, и все-таки…

— Тебе бы не пришлось помогать. Твоя мама все сделала.

— Мне нравится в школе, только жить там — морока. При том, что сейчас со мной творится, мне бы лучше находиться дома. Слава Богу, скоро каникулы. — Поскольку Натан учился в частной школе, семестр у него заканчивался гораздо раньше, чем у Хейзл.

— А лучше всего другое: полиция считает, что он вполне мог спихнуть прабабушку в реку.

— Ты уверена?

— Это же очевидно, — ответила Хейзл. — Именно это они и имели в виду, говоря, что хотят «задержать его для допроса» — или как там они выразились.

— Он ведь не виноват?

— Разумеется, нет. Ее убило нечто такое… что она сама вызвала, наколдовала… нечеловеческое. Я надеялась, что полиция приедет и во всем разберется. А потом я поняла, что от них все равно не будет толку. Я не ожидала, что они арестуют папу. Ловко все получилось.

— А если его посадят в тюрьму?

— Надеюсь, что так и будет, — отозвалась Хейзл. В голосе девочки прозвучал вызов, и Натан решил временно оставить эту тему.

Позже он обо всем расспросил Анни.

— Полиция действительно считает, что отец Хейзл столкнул Эффи Карлоу в реку?

— Не знаю. Они со мной не поделились.

— Ты с ними согласна?

Анни вздохнула. В глубине души ей хотелось в это верить.

— Нет. Для подобных вещей нужен план действий: выследить, застать врасплох, найти подходящее место. Жестокость Дейва импульсивна, а не расчетлива. Что говорить, я ненавижу его за то, что он творит, однако существует разница между тем, чтобы ударить кого-то сгоряча, и хладнокровным убийством. Я убеждена, что смерть Эффи — не более чем несчастный случай.

Возникла пауза, наполненная невысказанными мыслями.

— Ну, как бы там ни было, — наконец сказал Натан, — ты здорово врезала ему кастрюлей. Просто класс!

Увидев блеск в глазах сына, Анни не смогла сдержать улыбки. После всего недопонимания и, несмотря на нарастающий ком проблем, жизнь внезапно показалась ей прекрасной.

— Майкл был великолепен, — сообщила Анни. — Не побоялся вступить в борьбу с Дейвом Бэготом, хотя тот гораздо крупнее.

— Зато ты за него заступилась, — заметил Натан.

Анни крепко обняла сына, с удивлением осознав, как быстро он растет: мальчик уже перерос мать.

— Ты виделся с Эриком?

— Пока нет. Но в воскресенье мы собираемся в Торнхилл. Дядя Барти говорит, что нам нужно обсудить что-то важное.

Вечером, прежде чем лечь спать, Натан выбрался к чердачному окошку, чтобы взглянуть на звезду. На какое-то время мальчик почти забыл о ней: у него было столько дел, да и пищи для размышлений тоже. Иногда Натану казалось, что голова его так переполнилась, что мысли или даже сновидения вот-вот полезут у него из глаз и ушей, обретая свою собственную материальную форму. А может, так оно и было? Существовал Эрик — и звезда. Она казалась совершенно обычной и вполне натуральной, только не мерцала: эдакий немигающий светящийся белый зрачок. Что еще он видел, задумался Натан. Узника Темного леса, который, похоже, ухитрился ускользнуть от гномонов и теперь бродил по окрестностям с какой-то тайной целью… смерть Эффи Карлоу… Натан не сомневался, что Хейзл что-то знает и не говорит ему; а вдруг она хотела, но не могла ничего сказать, как в его случае с Граалем? Мальчик постарался отогнать от себя роящиеся мысли — их было слишком много для одного — и посмотрел на звезды своего мира, сложившиеся в привычный, давно знакомый рисунок, рождающий истории и тайны для предсказателей, манящий исследователей в неизведанные просторы космоса. Бывали ночи, когда простор вселенной угнетал Натана, а сейчас созвездия казались ему дорожными указателями, и он — вернее, его дух — знал все дороги, и каждая туманность, каждая галактика была его домом. Его звезды, его родина, его мир. Натан бросил последний твердый взгляд на незваного гостя и, спустившись из Логова, лег спать.

— Магия, — рассуждал после обеда Бартелми, — является частью того, что мы называем уровнем духовного. Взглянув на историю человечества, вы поймете, что оно как вид все время тяготеет к некоему исступлению. Мы хватаемся за какую-нибудь грандиозную идею и пытаемся подогнать под нее все остальное. Какова бы она ни была, эта идея должна быть единственной правдой, объяснением всего и вся, каждого пустяка, каждого чиха нашей действительности. Сначала религия, потом наука. В настоящее время мы как раз заняты тем, что пытаемся втиснуть наш мир в рамки законов науки. Однако существует такое измерение существования духа, которое не подчиняется подобным законам; все пронизано элементарными частицами, главным образом в нематериальном состоянии, проявляющимися посредством того, что мы называем магией. Изначально люди не имели подобных способностей, но однажды им — во всяком случае, некоторым из них (сейчас это не столь важно, долго излагать всю теорию), — была дана сила, именуемая Даром. Она передавалась генетически, и вполне возможно, что теперь в каждом из нас есть ее частица. Крайние ее формы могут проявляться в наличии у человека мощных способностей к телепатии и телекинезу, колдовству, отделению духа от тела, оказанию влияния или подчинению себе чужого разума. Развитая сила может обеспечить долголетие, как правило, сопровождающееся бесплодием по истечении обычного срока жизни. Если злоупотреблять силой, она развращает и сводит с ума. Однако по причине нашей нынешней склонности искать всему научное объяснение к магии теперь прибегают редко. Быть может, оно и к лучшему.

— Зато в мире Эрика магия существует, — заметил Натан.

— Очевидно. Возможно, такие способности у живущих там людей врожденные. Ясно одно: было накоплено такое количество… силы, что она, так сказать, парит повсюду подобно электромагнитным бурям, порождая заражение. Неконтролируемая магия чрезвычайно опасна в любом мире. Я не вполне представляю себе из рассказа Эрика, как именно ее могли отравить: вероятно, посредством неправильного наложения какого-то особенно мощного заклятия. Люди того мира настолько переполнены силой, что обычно живут тысячами лет, не имея детей. Некоторые, подобные Эрику, используют ее исключительно на продление собственного существования, не расточая ни на что иное. В этом мире в отсутствие свободной магии, которую можно было бы притянуть, такие способности могут иссякнуть. Я объяснил ему, что здесь он рискует подвергнуться возрастным изменениям.

— Не важно, — отозвался Эрик. — Я много думал об этом, читал поэзию. Жизнь может оказаться прекраснее, когда она не доходит до конца страницы.

Анни взглянула в глаза чужеземцу, когда тот говорил, и не могла не заметить, как они сияют; она понятия не имела, что это сияние отразилось и в ее взоре.

— Откуда вы все это знаете? — спросил Натан. — Вы что… у вас тоже?..

— Мне досталось немного Дара. Я редко его использую. Я видел, во что он может превратить человека. Мне же всегда хотелось лишь исцелять — исцелять тело, чтобы вылечить душу, и готовить действительно вкусную пищу. Правильная пища тоже лечит душу — во всяком случае, таково мое мнение.

— Отличная мысль, — одобрил прекрасно отобедавший Эрик. И все присутствующие с ним согласились.

— Сколько… сколько вам лет? — робко спросил Натан, глядя на старого друга совсем другими глазами.

— Разве ты не знаешь, что невежливо задавать такие вопросы? Я довольно стар. Видел много вещей, реальных и нереальных. Но впервые мне довелось иметь дело с чем-то выходящим за грани нашей вселенной. Я тут генерирую теории — за отсутствием опыта; на сей раз у нас специалист ты, Натан.

— Я вовсе не напрашивался.

— Из того, что рассказывал Эрик, я понял, что Грааль Лютого Торна — артефакт из его мира, который, по-видимому, поместили сюда с какой-то целью — возможно, для сохранности. Чтобы убедиться в этом, я бы хотел, чтобы Эрик осмотрел чашу; однако, похоже, он не сомневается в собственной правоте.

Эрик принялся энергично выражать согласие.

— Полагаю, что это как-то связано с путешествиями Натана во сне; только понятия не имею, как именно.

— Ты постоянно видишь сны? — немного смущенно спросила Анни.

— Нет. Вообще-то не знаю. Может быть, какие-то я забываю. Я все волновался… — Натан принялся рассказывать о том, что случилось на неделе, и о своих страхах оторваться от здешней реальности. От того, что обычно невозмутимый Бартелми слушал его с видом столь серьезным, мальчику совсем не полегчало.

— А если попробовать снотворное? — предложила Анни. — Сновидения прекратятся?

— Мне тоже такое приходило в голову, — кивнул Натан.

— Не самая лучшая идея. Мы не знаем, сколько времени потребуется, чтобы справиться с этой проблемой, и Натан должен все держать под контролем. В одном я уверен: со временем он научится тому, что нужно делать. Нам придется положиться на судьбу: какая бы она ни была, она сама о нем позаботится. Тем не менее следует принять кое-какие меры предосторожности.

Бартелми повернулся к Натану.

— Существует лекарственная трава, которую нужно держать в спальне. Не волнуйся, аромат у него сильный, но приятный. Еще я дам тебе масло того же растения — его нужно перед сном наносить на лицо и руки. Эти травы имеют большую притягательную силу в мире духов; они помогут твоему духу, если он вдруг заплутает, отыскать обратный путь. К тому же нужно начертать на твоей стене Знак Агареса, руну отыскания. Его же ты должен нанести несмывающимися чернилами на руку или на грудь и обводить всякий раз, как она начинает тускнеть. И все же я не знаю, насколько эффективны подобные меры в отношении пространственно-временных барьеров.

— Не слишком обнадеживает… — заметил Натан. Ему очень хотелось казаться храбрым, но почему-то не удавалось. В глубине души он надеялся, что Бартелми уже нашел решение.

— Тогда наберись мужества. Верь. Эта способность дана тебе не случайно. Не думаю, что тебе позволят потеряться.

— Надеюсь, вы правы, — с сомнением произнес Натан; чуть-чуть уверенности у него все же прибавилось. Он рассеянно потрепал Гувера по голове. Пес сидел у ног Натана, положив морду ему на колени и глядя на мальчика большими карими глазами. — Жаль, что я не могу взять тебя с собой, — сказал он собаке. — Было бы здорово путешествовать в компании.

— Возможно, тебе удастся взять его с собой во сне, — неосторожно предложила Анни.

— Это может быть опасно, — возразил Бартелми. — Не стоит пробовать. Мы еще не знаем всех твоих способностей. Вдруг ты возьмешь кого-то с собой и не сможешь вернуть? Я очень люблю Гувера — мы вместе с незапамятных времен.

Натан едва удержался, чтобы не спросить, как давно.

— А смерть Эффи Карлоу? — немного погодя поинтересовалась Анни. — Впрямь несчастный случай? Нечасто в Глайде тонут люди.

— Ты сама говорила, что так думаешь, — напомнил матери Натан.

Анни не ответила, слишком живо представив себе тварь из реки, обернувшуюся Рианной Сарду. Ей по-прежнему не хотелось рассказывать о ней Натану; каким-то шестым чувством Анни ощущала, что лишь подвергнет его еще большей опасности. К тому же она не собиралась посвящать сына в тайну его зачатия, хотя Бартелми на этом и настаивал. В тайне было что-то слишком глубокое, слишком личное: рана, которую нельзя бередить.

— Та женщина, которая умереть, была плохим человеком? — спросил Эрик.

— О нет, — отозвался Бартелми. — Просто мелкая ведьма с малой толикой силы, недостаточной, чтобы добиться чего-то серьезного, зато вполне достаточной для того, чтобы сунуть нос не в свое дело и навлечь на себя беду.

— По словам Хейзл, Эффи утверждала, что ей двести лет, — сообщил Натан. — Я считал ее слегка сдвинутой… А у нее был Дар?

— В некотором роде. Эффи определенно немало провела в здешних местах. Сельские жители ничего не замечали — на это у нее хватало ума. Зато я все видел. Эффи не доставляла мне беспокойства. Она была эдаким пережитком — деревенской ведьмой минувшего века, скорее поддерживающей репутацию, чем действительно колдующей. Натан явно заинтриговал ее; возможно, чаша тоже. Мы можем так никогда и не узнать, сгубило ли кошку именно любопытство.

— А Дейва Бэгота отпустили, — сообщила Анни. — Я слышала сегодня утром. Хотя не исключено, что еще арестуют. Кажется, инспектор Побджой его подозревает.

— Побджой? — повторил Натан. — Ну и фамилия! Он что, толстый и надутый?

— Нет, — отозвалась Анни. — Худой и сдутый. Молчаливый тип, который ничего не говорит сам и ждет, пока ты сам себя обличишь. Такой может молча стоять над душой до тех пор, пока не признаешься в чем угодно, лишь бы прервать молчание.

— Побджой. — Бартелми словно пробовал имя на вкус. — Я слышал о нем раньше. Или о его отце… нет, скорее о деде…

— Когда? — спросила Анни.

— Где? — спросил Натан.

— На войне. — Удивительно было слышать, как Бартелми запросто упоминает о войне, будто принадлежит к иному поколению. Да ведь так и есть, вдруг осознали они. Он принадлежит к поколению вне времени.

Похоже, Бартелми не был расположен продолжать рассказ, и Натан, ощущая, как избито звучит его фраза, все же спросил:

— А что вы делали… на войне?

— То же, что и всегда. — Бартелми едва улыбнулся. — Готовил.

Предмет сего непринужденного разговора сидел в гостиной своего дома, не обращая внимания на бубнящее радио, погрузившись в изучение вещественного доказательства, которое ни в коем случае не следовало брать с работы. Впрочем, пока он — единственный, кто отнесся к делу серьезно, так что некому его обличить. Дом Побджоя, несмотря на небольшие размеры, казался очень пустым, тихим благодаря целеустремленной тихости самого хозяина; интерьер жилища не отличался ни вкусом, ни его отсутствием. Для владельца дом не был домом — лишь местом, где он ночевал и иногда ел — когда вспоминал о еде. Остатки купленного навынос ужина остывали рядом на столе. Спроси инспектора, он даже не ответил бы, какого цвета у него в комнатах занавески.

А вот из письма он выжал абсолютно все. Написано от руки заглавными печатными буквами толстым фломастером, с которым здравомыслящий автор расстался бы немедленно. Хотя писавший явно стремился создать эффект безликости, в начертании букв улавливалась некая округлость — как в редких письмах его десятилетней дочери, которую он почти не видел. Красный цвет — символ крови? Бумага, какую используют для ксерокса. Такую довольно легко раздобыть даже ребенку. Например, в школе. Он был уверен: автор письма — ребенок. «Эффи Карлоу не скончалась своей смертью. Ее убили». «Скончалась смертью» — масло масленое, ошибка ребенка или малообразованного взрослого.

К делу причастен лишь один ребенок. Кто-то из офицеров обратил внимание, что она была довольна, когда забирали Дейва Бэгота. Прислала ли она письмо, потому что действительно считала, что он убил ее прабабку, или просто для того, чтобы создать отцу неприятности? Если первое, то она могла испытывать к нему родственные чувства; если второе, почему не назвать его прямо?

Увы, в письме не упоминалось имени убийцы. В письме вообще никто не упоминался…