Нежилец

Проснувшись, Козерог сразу открыл глаза, но вставать с постели не стал. Прежде нужно было вспомнить то, что произошло накануне, ведь этот день был одним из самых важных — не таким, как те, когда он приносил жертвы темной богине, но тоже весьма значимым.

Козерог потянулся, зажмурился и улыбнулся. Во-первых, он ускользнул. Был на краю и не оступился. Сила воли и твердая вера в Кали помогли ему выдержать испытание. Тот полицейский почти поймал его, но он был слишком самонадеян. Почему он решил, что Козерог сдастся, если он покажет ему свое удостоверение? Он ведь служитель богини смерти, убивать для него так же естественно, как есть и пить!

Козерог зевнул и повернулся на бок, подложив под щеку правую ладонь. Утром прошедшего дня он прежде всего открыл свою Книгу Перемен и достал из ящика письменного стола три монеты по сто рупий. Козерог бросал их на стол, а затем записывал номера получившихся гексаграмм. Вышло, что в ближайшем будущем его ждут большие свершения, но придется приложить немало усилий, чтобы достичь желаемого. Один человек станет чинить препятствия, но обойти их будет возможно. Не самый благоприятный и обнадеживающий прогноз, но Козерог решил, что будет стараться служить темной богине как можно лучше и она ему поможет.

Убрав книгу и монеты, он принял душ, позавтракал и, одевшись, вышел на улицу. В кармане у него лежала вырезка из газеты со статьей о найденном теле девушки, изуродованной утилизатором.

В северном конце города должны были буквально на днях сдавать мост. Если все пойдет гладко, это случится в пятницу, если нет — отложат ненадолго. В любом случае девушку он убьет в свой час. А полиция пусть поохотится. Посмотрим, кто сильнее: милосердный Христос или жестокая Кали. При этой мысли Козерог усмехнулся.

Девушка оказалась легкой добычей. Козерог следил за ней, когда она отправилась по магазинам. Она была одна — очень удачно, — и он просто подошел к ней, когда она набрала в обе руки пакеты с вещами, и любезно предложил помочь. Она смутилась, но согласилась.

Минут пять они шли вместе, а затем Козерог изобразил легкий сердечный приступ. Девушка перепугалась. Он сказал, что таблетки у него в машине. Конечно, она помогла ему добраться до фургона. Вокруг никого не было, а если кто и был, то не смотрел по сторонам. Оставалось только ткнуть девушку под сердце электрошокером и закинуть в машину.

Ближе к вечеру Козерог, возбужденный предстоящим жертвоприношением, отправился в Кунсткамеру, чтобы в очередной раз полюбоваться на алтарь восемнадцатого века. Он хотел бы иметь дома нечто подобное, но приходилось довольствоваться новоделами. Что ж, ничего не попишешь. Главное, что Кали можно служить при помощи современной утвари не хуже.

Особенно хороши промышленные утилизаторы, которые Козерог использовал для главных жертвоприношений. Громоздкие стальные алтари, превращающие человеческое тело в ошметки плоти и осколки костей, буквально завораживали его. Козерог, не отрываясь, наблюдал за тем, как девушка постепенно исчезает в кубе смерти: сначала ступни, потом голени и колени, затем бедра и таз. После этого жертва теряла сознание либо умирала, но Козерог продолжал смотреть на ее лицо до самого последнего момента — когда она исчезала, полностью поглощенная утилизатором.

Изо всех отверстий чудовищного алтаря лилась кровь и собиралась в небольшие емкости, из которых Козерог позже сливал ее в бутыль. Кровь также летела вверх — вместе с ошметками мяса и костей, накрывая утилизатор красной пеленой дождя. Зрелище было поистине завораживающим. Козерог вдыхал запах смерти, и он не вызывал у него отвращения. Ничто в этом мире не пахло хуже, чем воды той реки, где он умер и родился вновь — для служения Кали.

Последняя жертва закричала, разорвав склеенные губы, но ее вопль потонул в грохоте стальных жвал утилизатора — так же, как хруст костей и чавканье кровавой каши, в которую превратились мышцы и органы.

Иногда части тела вылетали наружу и шлепались с чавкающим звуком на пол. Если они были достаточно велики, Козерог подходил, подбирал их и бросал обратно.

Например, во время последнего жертвоприношения коленная чашечка с ошметками мяса и сухожилий упала рядом с ним. Стриптизерша еще была жива, хотя находилась на грани потери сознания. Из-за того, что утилизатор работал быстро, девушки не умирали от шока и потери крови сразу и могли некоторое время наблюдать за тем, как их тела превращаются в фарш и разлетаются по сторонам.

Козерог подобрал кость и медленно приблизился к железному кубу. Стриптизерша остановила на нем затуманенный взгляд расширенных от ужаса и боли глаз. Ее лицо было бледным, покрытым красными брызгами. Из разорванных губ по подбородку струилась кровь. Козерог поднял коленную чашечку повыше, чтобы девушка могла ее видеть, и картинным движением забросил обратно в утилизатор. Кость ударилась о живот девушки и через секунду исчезла в кубе.

Когда стальные жвала принялись за лобок, жертва раскрыла рот в беззвучном вопле, глаза у нее закатились, и голова безвольно упала на грудь. Козерог завороженно наблюдал за тем, как из тела вытягиваются и трепещут, натягиваясь, кишки, как фонтаном взрывается печень, как из лопнувшего мочевого пузыря выплескивается желтая жидкость, как позвоночник разлетается на белые осколки.

Треск ребер был слышен даже сквозь гул утилизатора. Ломаясь, они пропарывали кожу и вылезали наружу, растягивая плоть. Груди превратились в бесформенные лохмотья, покрытые кривыми ухмылками сочащихся кровью ран.

Когда в утилизаторе начала исчезать голова, Козерог закрыл глаза от восторга. Его грудь вздымалась, руки слегка дрожали. Звук лопнувшего черепа заставил Козерога взглянуть на последний этап жертвоприношения.

Сначала вылезли глаза, выдавленные из глазниц. Они упали в утилизатор и тут же превратились в ничто. Затем верхняя часть головы начала сминаться, деформироваться, и через миг сквозь трещину в черепе выплеснулся красно-серой жижей мозг.

Козерог вспоминал это, поднимаясь по лестнице Кунсткамеры. Он снова чувствовал, как летящие во все стороны капли крови и частицы костей прилипают к лицу, как все тело вибрирует в унисон с мотором утилизатора, как ноздри и легкие заполняются острым запахом крови, испражнений и сырого мяса.

Пребывая во власти этих сладостных ощущений, Козерог направился в зал Индии и обошел его, разглядывая другие экспонаты. Они тоже занимали его, особенно фигура танцующей на трупе Кали. Его завораживали мечи в ее руках и на полу. Ему пригодился бы один из них.

Там его и засек полицейский. Скорее всего, ему указала на Козерога смотрительница зала. В любом случае полицейский вышел вслед за ним. Он не торопился, он хотел посмотреть, куда Козерог направится. Возможно, он рассчитывал, что тот приведет его прямо к похищенной девушке.

Козерог вышел из музея и остановился на углу возле следующего здания. Он стоял и ждал, когда полицейский не выдержит и подойдет. Так и случилось. И тогда Козерог порезал его ножом для ковролина. Он купил его в строительном магазине и отпилил половину ручки, чтобы было удобнее носить в кармане. Изогнутый полумесяцем нож походил на крошечный меч, которым отрубали в Индии головы жертвам, приносимым Кали. Козерог просто не мог пройти мимо него.

Он распорол полицейскому живот — прочувствовав, как лезвие, преодолев ткань одежды, входит в плоть. Козерог схватил свою жертву за грудки и притянул к себе, чтобы она не могла отшатнуться. Полицейский судорожно вцепился в него, приоткрыв рот от боли и неожиданности, но крик так и замер у него в горле.

Почувствовав, что нож вошел до конца и разрезал мышцы, Козерог немного повернул его, раскрывая рану, а затем надавил изо всех сил, протаскивая лезвие в сторону, вспарывая живот полицейского справа налево. Тот захрипел, и его лицо исказилось от ужаса. Он бледнел буквально на глазах.

Зная, что теперь жертва никуда не денется, Козерог слегка отстранился, чтобы не испачкать свою одежду в крови, которая уже пропитала футболку полицейского и теперь лилась по джинсам. Темное блестящее пятно расползалось с огромной скоростью — словно паразит из космического ужастика, стремящийся захватить человеческое тело.

Козерог почувствовал, что полицейский падает. Изо рта у него наконец вырвался пронзительный крик, заставивший прохожих и туристов обернуться и застыть в изумлении и страхе. Это не имело значения. Козерог знал, что на улице никто не станет останавливать человека с ножом, только что совершившего убийство. Поэтому он развернул кривое лезвие и сделал еще один надрез — на этот раз вертикальный. Он вел нож вверх, пока тот не уперся в ребра. Плоть расходилась с мерзким хлюпаньем, края раны демонстрировали контраст между белизной кожи и красными внутренностями, тошнотворный запах крови щекотал ноздри.

Пальцы у полицейского разжались, и он мешком повалился на асфальт. Из разреза, распространяя тошнотворный запах, показались сизо-серые склизкие кишки.

Козерог постоял секунд десять, наблюдая, как в жуткой улыбке расходятся края раны, похожей на кривую пасть беззубого демона, как из нее толчками выливается алая, терпко пахнущая жидкость. Потом Козерог ушел. Как он и думал, никто не попытался его задержать.

Когда он торопливо шагал по дворам и переулкам Васильевского острова, ему было весело. Козерог испытывал такую легкость, будто парил над землей. В ноздрях ощущался запах крови, пыли и невской воды, тронутой гниением. Это напоминало Калькутту с ее узкими, темными улочками, похожими на лабиринт.

Добравшись до дома, Козерог умылся, прокипятил нож в карболке, чтобы уничтожить следы крови, и перекусил. Затем снова сел в машину и отправился навестить девушку.

Давно уже он устроил в склоне старого карьера, где в советское время добывали песок и глину, бункер: вкопал в него нефтяную цистерну, положив ее на бок так, чтобы люк служил дверью. Делать это пришлось при помощи гастарбайтеров, которым было все равно, зачем это нужно, и которые не собирались трепаться об этом направо и налево, потому что не хотели, чтобы бригадир узнал про левак.

Пользовался Козерог цистерной только для одного — держал в ней будущих жертв. Он выстлал стены стекловатой, особенно тщательно звукоизолировав люк, так что ни один вопль не доносился из-под толщи земли.

Козерог оставил машину в полукилометре от карьера и дальше прошел пешком. У него был пакет с едой и пластиковая бутыль, наполненная водой. Люк цистерны был замаскирован толстым слоем дерна, так что никто не заметил бы его даже вблизи. Козерог постоял несколько минут, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и стал спускаться по песчаному склону. Добравшись до второй террасы, заросшей за то время, что карьер стоял заброшенным, травой, он присел на корточки и, положив пакет на землю, принялся аккуратно сворачивать дерн. Обнажив люк, он вытащил из кармана ключ, отпер висячий замок, откинул щеколду и ухватился за рукоять.

Когда крышка подалась, в нос ударил резкий запах мочи и кала. Козерог задержал дыхание и вынул из кармана мощный светодиодный фонарь. Посветив в приоткрывшуюся щель, он нашел лучом лежащую у дальней стены девушку. Она не шелохнулась. На полу блеснули мутноватые лужи, и Козерог с отвращением отвернулся. Он забросил в цистерну пакет и захлопнул крышку люка. Защелкнув замок, тщательно замаскировал вход дерном, встал и отряхнулся.

Он был уверен, что девушка жива. Она либо спала, либо притворялась — неизвестно, для чего. Козерог давал ей достаточно воды и еды, чтобы она не умерла от голода или обезвоживания, задохнуться она тоже не могла: в цистерне были проделаны отверстия, к которым крепились трубки, выходящие на поверхность. Козерог каждый раз, когда приезжал, проверял, чтобы они не засорились. Вот и теперь, прежде чем вернуться к машине, он обошел все вентиляционные шахты и убедился, что кислород поступает в цистерну. Лишь после этого Козерог направился к своему автомобилю. На душе было легко, и он мурлыкал под нос популярный мотивчик, привязавшийся пару дней назад.

Вернувшись домой, Козерог решил написать Самсонову письмо. Он хотел, чтобы полицейский знал, почему все это происходит, и понимал: если он не поймает убийцу, еще одна девушка умрет. Это был вызов судьбе и, как ни кощунственно это звучит, самой Кали: Козерог желал убедиться, что темная богиня все еще поддерживает его, что его жертвы угодны ей.

Козерог прикрыл глаза и перевернулся на спину. Воспоминания были яркими и приятными. Он чувствовал себя уверенным, полным сил. Кали давала ему веру в себя. Без нее он бы погиб, стал ничтожным подобием человека, жалким существом, раздавленным горем. Но он преодолел себя и выжил! И благодаря ему будут жить другие. Мосты не должны рушиться, они должны стоять вечно!

Среда, 14 июня

Самсонов еле встал. Сгреб будильник и остервенело выключил звонок. Затем просунул ноги в тапочки и поплелся в туалет, продирая глаза. Через двадцать минут он уже сидел на кухне и, не ощущая вкуса, поглощал хлопья с молоком. Запив их крепким кофе, Самсонов немного взбодрился и, когда выходил из подъезда, был почти в форме.

Полицейский сел в машину, завел мотор и включил магнитолу. Выбрал композицию «Red Hot Chili Peppers» и поехал в управление. Распечатка с описанием трех катастроф и именами нескольких жертв была у него с собой.

Утро выдалось промозглое и серое. На небе, за угловатыми высотками, темнела полоса свинцовых туч — к южным районам приближался грозовой фронт.

Полицейский думал о Марине и Веронике, о демонах, гнездящихся в душах некоторых людей. Мир был полон зла, и он боролся с ним каждый день — по мере собственных сил и возможностей. Самсонов понимал, что сейчас у него есть возможность изловить человека, служащего тьме. У его противника была вера, вера фанатичная и слепая. Он губил жизни ради того, чтобы мосты были прочнее. Скорее всего, его к этому подвигла личная трагедия. Самсонов предполагал, что убийца потерял близкого человека. Это привело его к алтарю Кали, и он окунулся в царство мрака и крови.

Преступник не замечал противоречия: убивал одних ради спасения других. Вероятно, он считал, что одна жизнь стоит сотни, но Самсонов был уверен, что когда в подобных случаях в ход идет математика, в свои права вступает дьявол.

Первым, кого он встретил в управе, был Дремин.

— Доброго утречка, — мрачно поприветствовал его следак.

— И тебе, — кивнул Самсонов. — Давно пришел?

Дремин усмехнулся:

— Еле встал.

Он хотел что-то добавить, но тут у Самсонова зазвонил сотовый. Это оказалась Карина.

— Привет, — проговорил он, прижав трубку к уху.

— Привет! Как дела?

— Нормально. А у тебя?

— Ну, я соскучилась. Когда мы увидимся?

Самсонов замялся:

— Не знаю, если честно.

— А что? — В голосе девушке послышалась настороженность. — Ты еще не освободился, что ли?

— Пока нет.

— Слушай, Валер, ну не сутками же ты работаешь?!

— Ведем одно дело, нужно расследовать все очень быстро. — Самсонов подумал о Веронике. Жива ли она еще? Может, убийца водит полицию за нос и девушка уже мертва? Хотелось бы надеяться, что нет, но сколько подобных примеров знает история уголовного розыска!

— Что, нет ни одной свободной минутки? — Голос Карины звучал недоверчиво.

Самсонов вздохнул:

— Пока нет.

— Но дома-то ты бываешь?

— Иногда. Плохо то, что я не могу предугадать, когда буду, а когда нет.

— Понятно. — Небольшая пауза. — Ты от меня ничего не скрываешь?

— Нет, ты о чем?

— Может, у тебя другая появилась? В последнее время ты что-то совсем про меня забыл.

Самсонов невольно улыбнулся.

— Да ну что ты! — поспешил он успокоить девушку. — Все нормально. Просто действительно зашиваюсь на работе.

— Ты обязан выкроить для меня минутку! — безапелляционно заявила Карина. — Вернее, хотя бы пару часов. Папа скоро уезжает в длительную командировку, и он хочет познакомиться с тобой до этого.

Самсонов задумался, прикидывая, что можно сделать.

— Ну-у, — протянул он неуверенно, — давай попробуем пересечься завтра. Только ненадолго, — добавил он поспешно.

— А когда именно?

— Как получится. Пока не знаю. Договорились?

— Ладно. — Девушка вздохнула.

— Целую.

— Береги себя.

— Спасибо, ты золото! Ну все, пока.

— Счастливо.

Самсонов отключился.

— Хорошо, когда тебя понимают, да? — подмигнул Дремин.

— Не знаю, — отозвался следователь, убирая мобильник.

— Как это? Я же слышал, как Карина тебя «отпустила».

— Ну, да. Отпустила. Только ты голоса ее не слышал.

— Да?

Самсонов кивнул.

— Блин! — понимающе вздохнул Дремин. — Сочувствую. Ничего, когда мы нашего парня поймаем, будешь ходить героем.

— Это последнее, о чем я думаю.

— Понимаю. Это я так.

Самсонов махнул рукой:

— Да все нормально. Просто сейчас такой период.

— Ну-ну! — скептически усмехнулся Дремин. — Покой нам только снится.

Самсонов сидел у себя в кабинете и пил маленькими глотками обжигающий кофе.

Он закончил проверять семьи погибших во время обрушения мостов и не нашел ничего подозрительного. Выбрал пять человек, которых следовало опросить, так сказать, для очистки совести. Поручил это Рогожину.

Теперь перед ним лежали жетон с чашей и приглашение Чижиковой. На экране компьютера было открыто несколько статей: про Святой Грааль (чашу, из которой Христос пил на Тайной вечере, а затем в нее была собрана Его кровь); про чашу и змею — эмблему, которую часто можно увидеть на аптеках; про символику Апокалипсиса. На взгляд Самсонова, больше всего подходила именно последняя. Его заинтересовала одна цитата: «И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным». Оставалось выяснить, какое все это имеет отношение к мертвой стриптизерше.

Самсонов перевел взгляд на Дремина, закемарившего в кресле. Из-за тонких черных усиков следак был похож на уставшего испанского шулера — после бурной ночи, проведенной за зеленым столом.

— Эй! — позвал Самсонов.

— А?! — встрепенулся Дремин, принимая энергичную позу и часто моргая. — Что такое?

— Что ты думаешь о Чижиковой?

— В смысле?

— Кто дал ей вот это? — Самсонов постучал указательным пальцем по лежащему приглашению.

Дремин крякнул и потянулся за сигаретой.

— Есть у меня одна версия, — проговорил он.

— Выкладывай.

— Помнишь, хореограф в клубе сказал, что Анабэль любила игры в стиле садо-мазо? Я думаю, как раз по этой части она и специализировалась. Понимаешь?

— Считаешь, ее пригласили на… особую вечеринку?

— Угу. А что? Выглядит правдоподобно, по-моему.

Дремин повертел сигарету в пальцах, но закуривать, к облегчению Самсонова, не стал.

— В принципе, да. — Самсонов не мог не признать, что в словах следака есть рациональное зерно. — Вполне возможно.

— Так что, раз уж ты туда собираешься вместо нее, — на лице Дремина появилась глумливая ухмылка, — придется подготовиться.

— Пошел ты!

Следак нервно расхохотался:

— Ну прости, Валер, не удержался! Слушай, я к тому все это говорю, что не сойдешь ты там за бдсм-проститутку, понимаешь?

— Понимаю. Уж поверь, куда лучше, чем ты.

— Ну и? Не пойдешь?

— Пойду. Только не в качестве девочки по вызову, а как клиент.

— Да? — скептически приподнял брови Дремин. — А ты уверен, что вот эти причиндалы тебе помогут выдать себя за гостя? Может, такие жетончики только проституткам выдают.

— Вряд ли.

— А ну как спалишься?

— Ты же обещал меня подстраховать, так?

— Ага! — с готовностью кивнул следак. — Так-то так, но если тебя пырнут ножом, как только ты продемонстрируешь свой жетон, то я ничем тебе помочь…

— Не пырнут, — перебил Дремина Самсонов. — Сначала в любом случае постараются выяснить, где я это взял и зачем приперся.

— Очень мило! — скривился следак. — У меня прямо от сердца отлегло! Значит, всего лишь пытки? Ну, тогда я за тебя спокоен.

Самсонов досадливо поморщился.

— Слушай, успокойся, ладно? Если это просто садо-мазо-вечеринка, никто не станет меня прессовать. В таких развлечениях нет ничего противозаконного. Кроме проституток, конечно, но это не стоит того, чтобы кого-то мочить.

— Это ты так считаешь.

— Любой нормальный человек это понимает.

— Нормальный — может быть. Но мы говорим о людях, которым нравится хлестать друг друга по задницам!

— Слушай, давай прекратим этот спор, ладно? Ты и сам отлично понимаешь, что, если люди собрались поразвлечься, это еще не значит, что они кровожадные каннибалы-параноики.

Дремин поднял руки, как будто сдаваясь:

— Дело твое! Но я тебя предупредил. Когда тебя запакуют в черный латекс и заставят лизать сапоги, будет поздно.

— Надеюсь, ты появишься именно в этот момент.

Дремин усмехнулся:

— Ага! С кляпом в одной руке и наручниками в другой!

— Тебя примут как родного! — буркнул Самсонов.

— Этого-то я и боюсь. — Дремин наконец закурил. — Думаю, ты прав. Действительно, похоже на бдсм-вечеринку.

— На жетоне написано «Тайна», да еще чаша нарисована, а я нашел в Интернете цитату из Апокалипсиса, где говорится, что это символ блуда и всяких мерзостей, — сказал Самсонов.

— Я ж тебе говорил! — удовлетворенно кивнул Дремин. — Вот и сходится.

Самсонов вздохнул:

— И чего все так прутся от Апокалипсиса? Куда ни плюнь, обязательно наткнешься на какой-нибудь символ из него!

Дремин развел руками:

— А чему ты удивляешься, Валер? Текст раскрученный, так что каждому хочется что-нибудь из него для себя стащить.

— Ну да. Наверное.

— Точно тебе говорю. Вот и наши садисты-мазохисты примазались.

— Знаешь, меня не покидает ощущение, что это все не то, — неожиданно для самого себя признался Самсонов. — Время идет, а мы топчемся на месте!

— И что делать? — пожал плечами Дремин. — Других-то ниточек все равно нет.

— То-то и оно! — мрачно пробормотал Самсонов. — А они нам ой как нужны.

В этот момент у него зазвонил мобильник. Следователь поспешно прижал трубку к уху:

— Да? Привет. Ага, понял.

— Кто это? — поинтересовался Дремин, едва Самсонов сунул телефон в карман.

— Рогожин. Он проверил семьи погибших во время обрушения мостов и не нашел ничего подозрительного. Обещал переслать отчет, но едва ли там есть что-то полезное. Словом, еще один выстрел вхолостую.

— Так бывает чаще всего, ты же знаешь. Что теперь?

Самсонов взглянул на часы:

— Заеду домой, а потом пора будет двигать к Императорскому дворцу. Сегодня Золушка отправляется на бал.

— Встретимся там?

— Да, если ты не передумал.

Дремин отрицательно покачал головой.

— Тогда в половине десятого на перекрестке Авиационной и Ленсовета, — сказал Самсонов.

— Договорились. Я заеду к приятелю, о котором тебе говорил, возьму микрофон и прослушку.

— Ладно, рискнем.

— А что делать? Я должен знать, что тебя там не убивают.

Самсонов усмехнулся, хотя понимал, что у Дремина есть все основания беспокоиться.

Козерог был так расслаблен, что почти сразу задремал, но глубокий сон не приходил еще долго. Видения, которые окружили Козерога, состояли из каких-то обрывков, фрагментов, неясных картин и образов — водоворота воспоминаний и фантазий о будущем. Затем он увидел сон — тот самый, который регулярно повторялся вот уже много лет. Сон, который двигал им и которого он боялся. Видение, ставшее его дверью в новый мир и одновременно проклятьем.

Козерог чувствовал привкус бензина, пролившегося в реку, и тины. Река норовила попасть в рот, заливала уши и тянула на дно. Грудь сдавливало от недостатка воздуха и порывистых попыток набрать его, когда голова оказывалась над водой.

Река была холодной и какой-то липкой. Она тащила вниз, Козерогу даже показалось, что какие-то существа хватают его за ноги. Он боролся как мог, но вот сил больше не осталось, и он успел только набрать в легкие побольше воздуха, прежде чем уйти под воду.

Он опускался медленно, с открытыми глазами. Сначала все вокруг казалось желтым, затем зеленым. Потом стало темно. Козерог больше не сопротивлялся: он смирился с неизбежной гибелью. Просто замер, скованный мыслью, что ему уже не выбраться.

Козерог перевернулся, влекомый течением. Раскинув руки, он опускался на дно. Это походило на замедленное падение.

И вдруг он увидел глаза!

Два желтых глаза пылали в черноте и смотрели прямо на него. Он испугался. Задергался, забился, как лягушка, заработал руками, принимая вертикальное положение. Но не мог оторвать взгляд от пылающих глаз. Некое огромное существо проникло в его душу и всколыхнуло ее. Козерог оттолкнулся от воды раз, другой, третий и вдруг помчался наверх, выпуская в немом вопле ужаса пузыри.

Он не добрался до самой поверхности. Кто-то схватил его за шиворот и потащил наверх. Потом оказалось, что это был шофер автобуса. Он и вытащил мальчика на берег.

Так Кали вошла в жизнь Козерога. Так во тьме, на пороге смерти, он впервые узрел ее. И больше не забывал. Даже тогда, когда память начала изменять ему, горящие глаза жестокой богини не покидали его.

Еще от того дня Козерогу достались шрамы — множество змеящихся белых жгутов, которые с годами растягивались, становясь все больше. Один из них казался ему символичным, он даже подозревал, что эту отметину сделала сама Кали, а не разлетевшееся вдребезги автобусное стекло — шрам в форме полумесяца под правым ухом.