Некрофилия: психолого-криминологические и танатологические проблемы

Убийства по некрофильским мотивам или некрофильские убийства в статистике никак не выделяются. Поэтому знать о них могут лишь те, кто с ними сталкивается в качестве следователей, прокуроров, судей, сотрудников исправительных учреждений, исследователей, свидетелей. Должностные лица чаще встречаются с такими преступлениями по уголовным делам или с лицами, совершившими некрофильские убийства.

Что представляют собой такого рода преступления и лица, их совершившие?

Некрофильское убийство совершается ради самого убийства, ради того, чтобы кого-то убить. К этому могут присоединяться и другие мотивы, например корыстные или игровые, но некрофильским это преступление будет потому, что корыстные или игровые цели вполне могли быть достигнуты без причинения кому-либо смерти. При этом сам преступник вполне искренне может полагать, что убийство было совершенно необходимо. О том, что этот преступник именно некрофил, могут свидетельствовать некоторые факты его прошлой жизни, в частности проявления жестокости, садистические акты, мучения и убийства животных и др., но, главное, сам характер, обстоятельства совершенного преступления. О том, что мы имеем дело с некрофильскими убийствами, часто, но не всегда говорят такие факты, как убийство нескольких человек сразу или в течение какого-то времени, иногда даже месяцами и годами.

Лиц, совершающих некрофильские убийства, объединяют некоторые общие черты:

• жестокость, иногда принимающая форму садизма;

• отчужденность от нормальных связей и отношений, слабые связи или их полное отсутствие с семьей и трудовыми коллективами,

• ничтожность повода для начала самых разрушительных действий;

• ощущение враждебности мира, которой совсем может не быть и она существует лишь в представлениях преступника;

• желание (всегда или почти всегда бессознательное) узнать, что такое смерть, и в то же время страх перед ней. Иными словами, амбивалентное отношение к смерти;

• ощущение зыбкости собственного существования.

Поскольку оперировать статистическими данными о некрофильских убийствах не представляется возможным, то есть необходимость привести конкретные примеры подобных преступлений. Представляется, что они более убедительны, чем цифровые материалы, в этих примерах особенности личности преступников и причин их злодеяний выступают куда более явственно.

I

Кирьянов, 36 лет, образование — 10 классов, ранее к уголовной ответственности не привлекался. Женат дважды. Обвиняется в убийстве четырех человек в 1996 г.

Из материалов уголовного дела и со слов самого Кирьянова известно следующее.

Родился в семье, в которой были оба родителя и еще младший брат. Отец умер, когда Кирьянову было шесть лет. Воспитывался матерью-алкоголичкой, зарабатывавшей на жизнь гаданием и проституцией, причем мужчин приводила в ту же единственную комнату, где жила с сыновьями. Постепенно привык к тому, что половые акты совершались практически у него на глазах, и обычно не мог уснуть, не понаблюдав за ними. К матери, которая скончалась за шесть лет до привлечения его к уголовной ответственности за убийства, был очень сильно привязан, что, как пояснил сам, было порождено неудовлетворенной потребностью в материнской любви и защите: «Она оставляла нас одних часто. Младшего любила больше, но, наверное, и меня любила. Мне хотелось бы, чтобы она любила меня больше, чем это было». Чрезмерная привязанность к матери сохранилась до сих пор, часто слышит ее голос, который уверяет его, что «тебе будет у нас хорошо!» После смерти матери его жизнь якобы резко ухудшилась, стали случаться несчастья, и хотелось бы вернуться в материнскую утробу, «во всяком случае повернуть свою жизнь до ее смерти». На пояснице у него огромное родимое пятно, оно изредка гноится и кровоточит, поэтому не взяли в армию, мама поясняла, что оно может быть и к хорошему, и к плохому; Кирьянов думает, что пятно ему чем-то помогает.

Кирьянов перенес несколько травм головы.

Как и мать, Кирьянов страдает алкоголизмом. Как и мать, занимается гаданием и считает, что может наслать на человека порчу: «На детей мне смотреть нельзя, потом они болеют. Я предсказывал события знакомым, и мои слова сбывались. Если желал зла кому-то, то это тоже сбывалось. Если все время думал, что кому-то будет плохо, тому становилось плохо. Хорошие события не пробовал вызывать». Таким образом, считает себя неким источником или носителем зла. Совершенные им убийства можно рассматривать и в этом контексте. Они имели место при следующих обстоятельствах.

1. Однажды выпивал с некоей тетей Тамарой в ее доме. По его словам, она стала ругать «меня с братом и маму, ее называла проституткой, хотя сама занималась проституцией. Разговор пошел на повышенных тонах. Я сказал, что уйду, но отдайте мне мамины золотые вещи, она отказалась… слово за слово… у нее в руках был топорик для мяса, я у нее его вырвал и ударил ее по голове. Смутно помню, что было потом: она лежала в крови; меня вырвало, я был в каком-то вакууме, в таком состоянии, как будто это все не со мной, а я со стороны смотрю. Это прошло только через четыре часа. Я се потрогал, тело было холодное. Не видел, как она умирала, я не понимал, что умирает человек. Ничего не ощущал, все у меня было отключено. Я ее не жалел, если бы на ее месте был мой брат, я бы и его убил — такое состояние было, ничего не соображал». После убийства похитил несколько серебряных вещей покойной и пытался поджечь ее дом.

2. Следующей жертвой Кирьянова стал его приятель Юрий, с которым они, по словам Кирьянова, занимались халтурой. Однажды во время выпивки у Юрия последний стал ругать Кирьянова за то, что тот его обманывал, несправедливо деля деньги. Спор перерос в ссору, которая закончилась тем, что Кирьянов найденным в комнате Юрия топором дважды ударил его по голове и убил. Кирьянов украл в доме аппаратуру и скрылся. По поводу этого убийства он пояснил: «Я был зол, жалко его не было. Я не видел, как он умирает, и, наверное, не понимал этого. В лицо его я не мог смотреть. И в глаза не мог. Сожалений, что я лишил его жизни, у меня не было тогда. Это появилось где-то через полгода, когда начал Библию читать, во сне тетю Тамару и Юрия видеть. Иногда ночью просыпался, они сидели возле меня, я их видел явственно и разговаривал с ними по 30-40 минут. Я стал ходить в церковь, свечки ставил родителям и этим двум мною убитым». Но несмотря на такое «раскаяние», Кирьянов ничего не мог поделать со своей некрофильской натурой и продолжал убивать.

3. В том же 1996 г. Кирьянов расправился со своей любовницей Ольгой. Вообще-то он страдал частичной импотенцией и давно знал, что не способен к полноценной половой жизни. Чтобы усилить впечатление от своих сексуальных способностей, он сам ввел в свой половой орган мелкие металлические предметы, вследствие чего получил травму, что еще больше ограничило его сексуальные возможности. Обычно Ольга, по его словам, была им как мужчиной довольна, но однажды, когда он пришел к ней ночью, она стала издеваться над ним, сказала, что «лучше даст сторожевому псу», чем ему. Тогда он схватил секатор (свидание происходило в конторе овощеводческой бригады в Подмосковье), который лежал неподалеку, и дважды ударил им Ольгу по голове. От полученных ранений она скончалась. В «момент убийства я был в… таком состоянии, была обида на всех женщин, а ведь знал, что у меня не получается, вторая жена из-за этого начала гулять».

4. Последнее убийство Кирьянов совершил в октябре 1996 г. «Я был выпивши, но не пьяный. Все помню до того, как встретился с ребятами в магазине, там мы купили водку и рыбу; я достал имевшийся у меня нож, чтобы разрезать рыбу, которой мы хотели закусить, когда вышли на улицу. Один из ребят после выпивки стал показывать мне приемы нападения и защиты, у меня с ним получился конфликт, из-за чего, не помню. Как ударил его ножом не помню. Очнулся у себя дома в 3–4 часа ночи». Полагает, что убитый что-то сказал или сделал плохое.

Итак, четыре убийства, совершенные в абсолютно разных ситуациях, по разным поводам и мотивам, но объединяет их одно, и притом очень важное, обстоятельство — Кирьянов прибегает к лишению жизни другого, когда не может разрешить конфликт иным путем или не знает, как это сделать, как бы не ведает другого способа. Следует также отметить, что возникшие конфликты были связаны с фактами, имевшими для преступника исключительное значение, в первом случае была оскорблена память матери, ценность которой для него оставалась непреходящей; во втором и четвергом — он стал объектом агрессии, хотя никто не угрожал его жизни и, особенно в последнем случае, агрессия была мнимой, хотя могла им восприниматься как вполне реальная; в третьем — ему была продемонстрирована его ничтожность как мужчины, был резко снижен его биологический статус и возможность самоприятия. Таким образом, во всех случаях мы встречаемся с субъективными причинами, которых вроде бы достаточно для объяснения смертельного насилия со стороны Кирьянова. Однако остается открытым главный вопрос: зачем все-таки он убивал, почему лишь в убийстве видел (или ощущал) единственный выход из создавшегося положения. Чтобы объяснить его поступки, надо иметь в виду следующие обстоятельства.

Прежде всего, Кирьянов является крайне беспокойной, неуверенной в себе личностью, тревожность которой достигает страха смерти. Он в беседе сам подтвердил это, отметив, однако, что так, как раньше, до кончины матери, смерти не боится («знаю, что мать меня ждет там, и не страшно потому»). Постоянно боится, что у него могут обнаружить телесную или душенную болезнь. При прекращении приема спиртного видел «бегающих крыс», которые, по-видимому, символизировали большую опасность. По описанию Х. Э. Керлота («Словарь символов»), крыса ассоциируется с немощью и смертью. Фаллическое значение крысы возможно лишь настолько, насколько в нем присутствует идея опасного и отвратительного. Не случайно у Кирьянова они вызывали страх. В послезапойные периоды ему все время казалось, что «кто-то хочет сделать со мной что-то плохое», а поэтому отсиживался дома. По словам второй жены, периодически испытывал страхи, жаловался на дрожь в теле, требовал, чтобы не включали свет и не открывали дверь. Очень боится воды и никогда не подходит к ней близко.

Вот почему достаточно обоснованно предположение, что убивая Кирьянов таким способом защищался от опасности, субъективно ощущаемой как весьма серьезная, несомненно, посягающая на его витальные интересы. Он в то же время не только страшился смерти, но и стремился к ней — к чужой. Но это стремление можно расценить и в качестве движения к тому, что постоянно манит к себе, что предощущается как универсальное средство решения проблемы, как к чему-то хоть и абстрактному, но воспринимаемому им как реальность, причем иногда достаточно осознанно, о чем свидетельствуют и приводимые ниже его высказывания. Кирьянов особая личность, поскольку он живет в своем особом мире где-то на грани между жизнью и смертью. Так было у него всегда, а отнюдь не только по причине патопсихологических изменений личности в связи с алкоголизмом и травмами черепа. Имеет смысл обратиться к фактам.

Когда умер отец Кирьянова и в дом принесли гроб, он, шестилетний мальчик, любил прятаться в пустом гробу, что доставляло ему, по его же собственным воспоминаниям, большое удовольствие. После похорон еще много месяцев подряд в одиночку убегал на кладбище, «чтобы посмотреть мертвых».

Кирьянов постоянно и часто сдавал кровь, причем и тогда, когда по медицинским показаниям от этого нужно было воздержаться. Деньги, конечно, пропивал, но сдавал кровь совсем не только ради этого. Дело в том, что сразу после сдачи крови у него наступало блаженное полубессознательное состояние, когда он уходил в некий потусторонний мир. К тому же кровь символизирует смерть, к которой он так тяготел. Значит, донорство было одним из путей перенесения в мир смерти и обретения особого состояния.

Исключительно информативны высказывания убийцы. В беседах он говорил следующее:

«Я часто нахожусь в заоблачном состоянии; когда убивал, казалось, что это делал не я. Когда меня арестовывали, понял, что это я. Это понимание было нейтрально, я не радовался и не огорчался. Убийства воспринимал, что это не со мной, что я уже это видел, что это уже было».

«Еще при маме было ощущение, что я не при этой жизни. Мама это замечала и говорила, что ты вроде спишь и не спишь».

«Нашу первую беседу [с Ю. М. Антоняном] я воспринимал как нечто, что было не со мной. Теперь, во время второй встречи, понял, что первая была».

Высказанное желание Кирьянова вернуться в материнскую утробу тоже можно расценить как желание уйти из жизни в небытие, а не только как способ защититься от земных горестей. И то и другое — стремления, вполне естественные для этой дезадаптированной личности, жизнь и судьба которой связаны, во-первых, с врожденной некрофильской тенденцией, природа и генезис которой пока еще не совсем понятны, во всяком случае, в той конкретной форме, в которой она нашла воплощение именно в Кирьянове. Его дезадаптация, во-вторых, связана с дефицитом материнской любви и защиты в детстве. Как установлено рядом исследований, проведенных автором этой книги, названный дефицит выступает основным источником формирования высокой тревожности и страха смерти, столь характерных для убийц. Само отношение к смерти у Кирьянова, как и у большинства других убийц, амбивалентное, то есть оно характеризуется и влечением к ней, и страхом перед ней. При этом она им психологически близка и понятна, и представляется отнюдь не случайным то, что некоторые такие преступники в беседе способны очень быстро дать емкие, содержательные и даже афористические определения смерти.

Жизнь в двух мирах, точнее — в некотором особом измерении, делает для Кирьянова общество и его правила, даже микросреду, какими-то неопределенными, призрачными, расплывчатыми. Он не ощущает, что живет только здесь и больше нигде. Требования общества в силу этого им плохо усваиваются или не усваиваются вообще, а поэтому он далек от какой-либо солидарности с этими требованиями. Поэтому Кирьянов с относительной легкостью нарушает признанные запреты, особенно самый главный из них — запрет на посягательство на чужую жизнь. Не случайно в периоды совершения самих актов насилия он ничего не ощущает: ни жалости, ни сострадания, ни страха, ни даже ненависти, у него в это время все было как-то отключено. Язык этой жизни Кирьянову непонятен, как и нам его язык. Стоит признать, что вряд ли уже найдены или в ближайшем будущем будут найдены общие и прочные точки понимания между нами и такими людьми. Отсутствие подобных точек есть один из главных факторов, предопределяющих дезадаптацию последних, их уход в алкоголизм и наркоманию.

II

Таким же носителем зла был Лукьянчук, обвиняемый в четырех убийствах и одном покушении на убийство. В беседе он сказал: «Зло — оно сильное, большое, с ним хорошо. Зло — это то, когда делаешь то, что хочешь. Ваше «Я» очень маленькое, зло его затопляет. Голова работает так, чтобы сделать зло». Особенно интересны рассуждения Лукьянчука относительно смерти: «Смерть — это когда исчезает фактор времени. Она мне интересна, я бы ее исследовал, но у меня сейчас нет наркотиков, а то бы я их принимал и приближался к смерти. Ребенок в утробе матери ведь не понимает, что он родится, а то бы он оказался это сделать. В утробе хорошо, его там кормят, там тепло. Рождение выталкивает его в другую жизнь, где нет времени. Жизнь вне утробы сеть смерть. Я помогал смерти. Мне помогало зло, и мне с ним было хорошо. Мне страшно без зла, что я, в сущности, без него? Зло давало мне покой на воле, а здесь (в тюрьме. — Ю. А.) оно надо мной смеется. Я хотел бы вернуться в утробу, но без сознания, конечно».

«…Зло знает все неприятности. Его нельзя уловить и понять. Зло знает все неприятности всех людей. Оно действует по своей логике, и все делается специально. Я стал под защитой зла. Зло мой могущественный покровитель, но оно иногда меня бросало, и тогда появлялись страх, дрожь, нехорошие мысли. Если есть зло, есть и добро, но оно почему-то не проявляется… Зло мне внушало убивать, но с подходом, убедительно; зло внушало мне ясные, понятные и убедительные мысли. Зло посещает, когда в газетах криминальная хроника, радость берет, душевный подъем. Когда читаю про убийства, радуюсь, радость эта вызывается злом. Зло управляет мною». Он так говорит о зле, что это слово, по-видимому, надо писать с большой буквы.

«…Хорошо в камере мне, не нужно бояться, светло, хороший свет, снаружи охранник. В тюрьме безопасней, чем на воле, только скучно и тоска, но тебе минимум дают, охраняют, никаких случайностей, они бывают только на воле… На свободу я не хочу, кто там меня будет охранять, кто будет кормить. Хорошо, чтобы о тебе забыли».

Прежде чем анализировать и оценивать более чем красноречивые высказывания Лукьянчука, коротко стоит остановиться на совершенных им преступлениях. Сам он представлял собой крайне треножную личность, вполне обоснованно считая, что его наркомания и алкоголизм порождены именно тем, что он постоянно ждал беды, хотя и не знал, откуда она к нему придет. В социальном отношении он — абсолютно люмпенизированный алкоголик, давно и навсегда выброшенный за пределы нормального общения. Он проживал с сожительницей (тоже алкоголичкой и, с его слов, с задержкой умственного развития) и ее матерью — инвалидом II группы в связи с переломом ноги, также злоупотреблявшей спиртными напитками. С ними жил еще сожитель последней, Криулин, он же соучастник убийств, совершенных Лукьянчуком. Криулин, конечно же, был алкоголиком, дважды сидел в тюрьме и к тому же не имел постоянного пристанища. Жил он тем, что ловил бродячих собак и поедал их (в качестве закуски, разумеется), а шкуры продавал. Куда уходила выручка, догадаться нетрудно.

Первое убийство было совершено вместе с Криулиным в 1994 г.

Каждое убийство (и пояснения о нем самого Лукьянчука) будет рассмотрено отдельно.

1. 10 октября 1994 г. вместе с Криулиным убил неизвестного мужчину, задушив его веревкой, причем инициатором убийства был именно Лукьянчук, он же стягивал веревку на шее жертвы. Криулин помог ему тем, что держал потерпевшего. Труп вдвоем спрягали в канализационном люке, где он был обнаружен в процессе предварительного следствия.

По поводу этого эпизода Лукьянчук рассказал следующее: «В тот день около семнадцати часов я пошел за водкой, а когда вернулся, моя сожительница Таня сказала мне, что во время моего отсутствия к нам в форточку стучался какой-то мужик. Сели пить водку вчетвером с Криулиным и матерью Тани. В это время раздался стук в дверь. Таня посмотрела в глазок и сказала, что пришел тот самый мужик, который стучал в форточку. Я взял веревку Криулин — нож. Открыли дверь Криулин сразу ударил его рукояткой ножа по голове, тот даже сказать ничего не успел, и я так до сих пор не знаю, что этот человек хотел. Мы сняли с него куртку и повалили на пол, я накинул ему веревку на шею, хотя мужчина просил его не убивать. Задушил его. Вдвоем с Криулиным выбросили тело в канализационный люк».

«Мне давно хотелось убить человека. Все случая не было, а тут он сам пришел (имеется в виду убийство незнакомого мужчины — Ю. А.). Я сказал Криулину, что его надо задушить, а Криулин хотел зарезать. Человек он мне неизвестный, он пришел, чтобы его убили, и его надо было убивать. Я после спать хотел». Он как бы знал, что тот мужчина пришел за своей смертью, что его надо было убить. Лукьянчук не сомневался. В рассказе Лукьянчука обращает на себя внимание то, что он давно хотел убить человека и убил он того, который не сделал ему ничего плохого, он его вообще не знал и видел впервые, но был убежден, что тот пришел за своей смертью. Его надо было убить.

2. 7 декабря 1994 г. Лукьянчук и Криулин выпивали в доме дяди Лукьянчука, где присутствовал их общий знакомый Лосев. Во время выпивки Лукьянчук нанес Лосеву несколько ударов ножом в шею, отчего тот скончался на месте. Вместе с Криулиным труп бросили в тот же канализационный люк, что и тело неизвестного мужчины.

Об этом эпизоде Лукьянчук рассказал: «Когда выпивали, Лосев сказал, что он судим. Я подумал, как бы он не ударил меня ножом. Поэтому я схватил кухонный нож и два раза ударил Лосева в шею. Я хотел ему голову проткнуть, самого его я как бы и не заметил. Голова его меня интересовала, голова его мне не понравилась. Злость у меня была. Тогда все было неясно. Против Лосева я ничего не имел. У Лосева, может, сердце доброе, он человек хороший». Так был убит «человек хороший, и сердце у него, может, доброе».

3. В конце декабря 1994 г. Лукьянчук, Криулин и брат убитого Лосева Анатолий Лосев вновь пьянствовали в доме дяди Лукьянчука. Никакой ссоры между собутыльниками не было. Анатолий Лосев, захмелев, лег на диван и заснул. Лукьянчук стащил его на пол и убил тремя ударами в шею. Вместе с Криулиным труп сбросили в тот же люк.

Об этом убийстве Лукьянчук дал следующие разъяснения: «После первого убийства я носил с собой складной нож. Я его взял с собой, чтобы защищаться от друзей убитого мною Лосева. Анатолий меня ни в чем не подозревал, хотя и говорил о желании найти убийцу брата. Как убил Толика, не помню хорошо. Я не подумал, зачем его убиваю. Сам он ниже травы, тише воды. Как объяснить, не знаю».

4. 7 января 1995 г. в доме дяди Лукьянчука в очередной раз была устроена пьянка, в которой приняли участие Лукьянчук, Криулин и Потапов. Лукьянчук начал ссору с Потаповым и нанес ему несколько ударов ножом в шею. Труп с помощью Криулина и своего дяди спрятал в подвал дома последнего. Об этом преступлении убийца сказал: «Лева (Потапов) был дядин сосед, у него я увидел черно-белый телевизор и хотел его украсть. Но телевизор был неисправен».

В том же месяце пытался убить еще одного собутыльника, ударив его ножом в голову, но тот сумел убежать.

Прежде всего Лукьянчук является душевнобольным человеком, судебно-психиатрическая экспертиза констатировала у него шизофрению. Однако это не освобождает от необходимости понять эту личность и ответить на вопрос, почему он лишил жизни четверых и носят на жизнь пятого человека? Душевная болезнь определенно сыграла здесь свою негативную роль, однако, как известно, далеко не все психически больные совершают серию убийств.

Нетрудно заметить, что у Лукьянчука сформировался бред преследования, он очень боится всего, сам не зная, чего именно: поэтому страх у него носит глобальный характер и, по существу, представляет собой страх смерти. Это некрофилическая, фобическая, замкнутая, дезадаптированная личность, исключительно близко стоящая к смерти, которой, как и Кирьянов, с одной стороны, страшится, а с другой — непреодолимо стремится к ней. Лукьянчук сказал: «Я помогал смерти… Мне страшно без зла… Я слушался его призывов убивать». Он дал афористическое, просто блестящее определение смерти: «Смерть — это когда исчезает фактор времени», — и ощущал себя ее слугой. Причем в его больном воображении она принимала образ всеобщего и всепоглощающего зла, однако это зло у него не было с безусловным знаком минус, напротив, судя по его рассказам, оно не обладает зловещими чертами, с ним ему хорошо и оно ему давало покой. Зло «постоянно где-то рядом», и он был под его защитой. К смерти его тянуло всегда, потому он, по его словам, придушивал пьяных на улице, свою сожительницу и ее мать, но тогда еще мог контролировать себя и по этой причине не носил с собой ножа.

Особенно красноречивы слова Лукьянчука, связанные с первым убийством «Человек мне неизвестный, он пришел, чтобы его убили. Ждешь-ждешь, вот он и пришел, и его надо убивать». Создается впечатление, что Лукьянчук выполнял свою вполне определенную обязанность или, во всяком случае, нечто очень важное и давно задуманное. Поэтому иначе он поступить не мог. Так ему было необходимо, так ему было предписано. А «человек неизвестный» так и остался неизвестным следствию и суду, так его и похоронили, не обнаружив при нем никаких документов. Он ведь, полагал Лукьянчук, пришел для того, чтобы его убили а для этого не нужны документы. Убийца не ставил перед собой лишним вопрос, кто он такой, главное — «его надо было убивать». У несчастного не было иного смысла приходить, как только чтобы быть убитым.

Что представляет собой зло в понимании или, точнее, в предощущениях Лукьянчука? Сам он не смог (или не захотел) дать его определение. По-видимому, это некая психологически помогающая ему сила или, скорее всего, сама смерть. Во всяком случае — это нечто, что выходит за пределы его личности и в то же время обретается в ее рамках. Очень схожую позицию снимает сам Лукьянчук — он одновременно и в этой, и в той жизни. Жизнь вне утробы (см. цитаты из Кирьянова), то есть «обычная» жизнь, для него смерть, а собственно жизнь может быть только в утробе, то есть до рождения. Как и для Кирьянова, идеальное место для него только в материнском лоне. Функции этого лона исполняет для него тюремная камера, обеспечивающая безопасность и уют. Истинную радость и душенный подъем он испытывает, когда узнает об убийствах и других криминальных фактах — можно полагать, что именно смерть другого (или других) вызывает в нем радость. Это очень существенное обстоятельство, еще раздающее возможность говорить о Лукьянчуке как о некрофильской личности, живущей в своем особом мире между жизнью и смертью.

III

Таким же, как Кирьянов и Лукьянчук, сеятелем смерти был Фирсов, 23 лет, ранее не привлекавшийся к уголовной ответственности. Это своеобразный «рекордсмен»: в течение примерно 30 минут он одним ножом убил восьмерых, в том числе троих детей. В тот день около 24 часов он пришел к своему знакомому П. требовать возвращения долга в сумме 50 тыс. руб. П. деньги не отдал и пытался выгнать Фирсова из своей квартиры, а поскольку последний сопротивлялся, ударил его ножом в бедро. Взбешенный, Фирсов побежал к себе домой (жил он недалеко), схватил там нож и вернулся в дом П., где перерезал всю его семью и соседей. Он действовал как одержимый, на одном дыхании, не в состоянии остановиться. П. нанес он 30 ударов, его дочери — 20, жене — 10.

Имеет смысл проанализировать личность и мир Фирсова.

Как и у Кирьянова, у него особое отношение к крови, она его пьянит, очаровывает, властно влечет к себе:

• жена Фирсова показала, что если он «случайно порежется, то любил внимательно рассматривать появившуюся кровь, становился возбужденным: часто повторял: «кровь, кровь…», если был в нетрезвом состоянии, сразу менялся в лице, становился озлобленным»:

• дважды резал себе руки, после ареста много раз, даже не помнит, сколько. В беседе он пояснил: «Вид крови возбуждает, появляется ненависть, агрессия, хочется большего чего-то. В детстве видел, как резали свиней, потом помогал резать, была дрожь, чтобы быстрее резали, подставлял кружку под кровь и пил ее. Пил кровь всегда: чувствовал прилив сил, энергию, наслаждение. Ел часто сырое мясо — баранину и свинину, сырое, если поперчить, подсолить, — вкусно. Когда вспарываешь животное, очень заводит исходящий от него запах, я его вдыхал, нравились испарения. Когда уже туша разделена, то настроение портилось, потому что запаха уже не было».

• «Вид крови животных меня всегда возбуждал. Я обижался, если не мог кого-то зарезать и кровь теряется для меня или мне мало нальют»;

• «Я часто дрался. Когда у избиваемых шла кровь, я старался еще сильнее бить, от их крови у меня появлялось еще больше силы. Когда на тренировках по боксу бил грушу, то бил неистово, однажды порвал грушу и посыпались опилки. Когда бью человека, меня трудно остановить, иду до конца, пока не увижу, что он не шевелится. Иногда текли слезы, но не от боли, а от желания отомстить. Дрался два раза в неделю. Дрался и в армии — каждую неделю».

Как можно видеть, для этого исключительно жестокого человека кровь — своя, недругов (избиваемых), животных — имеет особое значение. Ее роль нужно оценивать не только в гастрономическом аспекте, как нечто, доставляющее физиологическое наслаждение, а больше в символическом (учитывая его личность и поступки, в том числе убийствам тоже способном приводить к приливу энергии. Можно думать, что кровь для него символизирует смерть и в этом качестве завораживает его. Конечно, кровь может символизировать и жизнь, но в данном конкретном случае, у этого конкретного человека — жестокого, агрессивного, всегда бьющего до крови, — она олицетворяет прямо противоположное, страстно притягивая его к себе. То, что это так, говорит и тот факт, что он не только пил кровь животных, но и себе резал руки и бил своих противников, пока те не переставали шевелиться, а вид их крови заставлял бить еще сильнее. Любовь Фирсова к сырому мясу, в котором тоже есть кровь, носит, по-видимому, атавистический характер, заставляя предположить, что по механизмам коллективного бессознательного к нему возвратился древнейший опыт предков. Фирсова весьма привлекает атональный период убиваемых животных: «Когда вспарываешь животное, очень заводит исходящий от него запах… нравились испарения». Иными словами, он бессознательно ощущает исключительную значимость грани между жизнью и смертью, и эта грань неодолимо привлекает его к себе.

Внешне Фирсов практически полностью соответствует тому описанию некрофильского человека, которое приводит Э. Фромм: маловыразительное лицо, спокойное, неулыбчивое. Он вязок, замкнут, но склонен к рассуждательству. О себе в беседе сказал: «Смеялся я редко редко улыбался. Раньше, еще до ареста, хорошее настроение у меня было редко. Шутить часто не люблю».

Если у Лукьянчука было «зло», которое сопровождало его повсюду и диктовало определенную линию поведения, то у Фирсова те же функции исполнял «кто-то». Последний появился, когда Фирсову было 14 лет, и стал особенно часто навещать его, когда он оставался один. «Кто-то» как рассказал Фирсов, не был человеком, это был некий объем не состоящий из единого целого, а из кружков, кружкой в кружке; иногда он полностью обволакивал его, в других случаях — входил в него. «Поэтому я чувствовал себя в броне, не боялся даже пули. Мне было приятно, была легкая тяжесть. Я был защищен со всех сторон». «Время от времени снилось, что я убиваю. Злиться было не на что, но шел на улицу со злобой, старался не думать об убийстве, но все равно думал. «Кто-то» заставлял меня убивать». Как можно видеть, подобно Лукьянчуку, Фирсов (он признан вменяемым) склонен думать, что им управляла какая-то сила, толкавшая его на убийства. Необходимо отметить, что Кирьянов, Лукьянчук и Фирсов совсем не отрицали своей вины и охотно, даже деловито давали пояснения практически по всем вопросам, в том числе интимным, сексуальным. Они не испытывали ни психологического дискомфорта, ни моральных угрызений по поводу того, что ими убито много людей. В беседах с ними невольно возникало переходящее в убеждение чувство, что они все находятся по ту сторону нравственности и о моральных аспектах содеянного просто не думают и не думали никогда.

Наряду с Чикатило всемирную «известность» получил убийца-людоед Джумагалиев, действия и личность которого выделяются даже на фоне других серийных убийц-некрофилов. Этих двух монстров объединяет то, что их преступления имели место на сексуальной почве, были теснейшим образом связаны с их сексуальными переживаниями, порожденными катастрофами в межполовых отношениях.

Джумагалиев, 30 лет, в 1979 г. в Казахстане убил семерых женщин. В первых пяти случаях как охотник ночью в засаде поджидал свои жертвы и сразу наносил удары ножом, остальных убил у себя дома. Первой жертвой была А., он расчленил ее труп, части тела унес домой и в течение месяца употреблял в пищу, делал пельмени, жарил, варил. Через несколько недель убил К. и выпил кровь из трупа, вскоре после этого совершил нападение на Л. и А., но их кровь не пил и мясо не ел, так как ему помешали. Следующей потерпевшей была В., убийца выпил ее кровь и закопал в землю части тела, но их не ел, поскольку имел намерение растопить жир из ее тела, чтобы им обмазать могилу деда. После убийства еще двух женщин трупы расчленил и пил кровь, разрубил головы, съел мозг. У одной из них в нижней части живота сделал ножом отверстие и через него совершил половой акт.

Таков вкратце перечень абсолютно нечеловеческих поступков Джумагалиева. Психиатрическое обследование этого супермонстра показало, что его наследственность отягощена, тетка по отцу была странной, замкнутой. У старшей сестры что-то не в порядке с головой. Рос и развивался нормально, не отставал. Избирательно общительный, больше замкнутый; трудолюбив, любил порядок и справедливость и особенно — путешествия и животных. Рано начал ходить на охоту со сверстниками и дедом, которого очень почитал, потом чаще один. Понемногу любовь к животным стала чрезмерной, сверхценной, много думал об их беззащитности и возмущался плохим отношением к ним. На охоте стал стрелять мимо дичи, раненых животных выхаживал. Считал, что животные понимают его, а он их.

Интерес к девочкам возник с 8 лет, с 16 лет периодически встречался с ними, но не делал попыток сексуального сближения. Большое впечатление производили рассказы о жертвоприношениях животных и людей. В 1970 г. окончил железнодорожное училище и некоторое время работал по специальности. Во время службы в армии все было хорошо, потом заметно снизилось настроение, стал пить; после демобилизации дважды пытался поступить в институт, но ничего из этого не получилось, что привело его к мысли, что он неудачник. Ушел в горы и подолгу жил в пещерах. С 1974 по 1977 г. разъезжал по стране и работал в различных организациях, затем возвратился в совхоз к родителям.

С женщинами сдержан и застенчив. В 1975 г. стали возникать зрительные представления различных обнаженных частей женского тела и внутренних органов, при этом испытывал половое возбуждение. Половая связь была в основном со случайными женщинами, заразился сифилисом потом трихомонозом. По возвращении к родителям стал постоянно жить с некоей Я., однако это сожительство было более чем странным: бил ее, по его требованию она вступала в интимную связь со знакомыми, и вместе с тем считал, что Я. неправильно ведет себя, и постоянно наставлял ее. Постепенно его стал отвращать половой акт, полностью удовлетворения не получал, но тяга к женскому телу оставалась, усилился наплыв «просвечивающихся» часто отчлененных частей и органов женского тела, а также внутренностей. Обнаружил господство матриархата и «точно» оценил его опасность, решив поэтому, что на женщин нужно навести страх (автор тщательно изучал его собственноручные записи, в которых изложены и эти мысли). Появилось желание пить их кровь, чтобы подучить дар пророчества, и пришел к мысли, что, поев женского мяса, он уменьшит свое влечение к ним, а само убийство покажет, что это значит, когда охотник убивает животное, то есть защитил бы последних. После каждого убийства с удовлетворением отмечал, что уменьшился разврат, женщины стали больше уважать мужчин, у них появился страх. Однажды во время полового акта со случайной женщиной душил ее, ударял кулаком в живот, щипал за груди и ноги, заявлял, что она выпила его кровь. При этом выглядел довольным, улыбался.

Психиатрам-экспертам рассказал, что к каждому убийству, к охоте на женщин готовился как к торжественному событию. У него возникло отвращение к мясу и обычным половым актам, была лишь страсть к расчлененному женскому телу и желание совершить половой акт в колотую рану на животе. В сохранившихся собственноручных записях Джумагалиева сказано, что съеденное человеческое мясо привело к усилению «самостоятельного хода мыслей». Он стал незаурядной личностью. Его вклад пойдет на благо общества и будет оценен в будущем, а чтобы лучше зафиксировать это, после всех убийств ему следовало бы уйти в горы и написать поучительный научный труд. С интересом ожидает своего расстрела, чтобы «уловить импульс перехода от жизни к смерти и понять смысл жизни».

У Джумагалиева диагностирована шизофрения, и он признан невменяемым. Однако это не освобождает нас от необходимости ответить на архисложный вопрос: каков внутренний, личностный смысл совершенного Джумагалиевым, что толкало его на столь чудовищные поступки? Несомненно, его отличали жестокость, абсолютное бесчувствие к людям, некросадизм. Не вызывает сомнений также, что это глубоко отчужденная личность, практически полностью потерявшая связь с внешним миром, ненавидящая женщин, расцениваемых как источник и средоточие зла. Однако эти верные констатации, равно как и наличие шизофрении, не очень приближают нас к тому, почему он убивал женщин и, главное, почему употреблял в пищу тела убитых.

Требует объяснения то немаловажное обстоятельство, что Джумагалиев убивал женщин, а не мужчин или детей. Представляется, что ответ может быть следующим: с женщинами он был сдержан и застенчив, то есть, скорее всего, опасался отпора с их стороны, и поэтому они представлялись ему враждебной силой; сожительствовал лишь со случайными, легко доступными женщинами, иными словами, выбор сексуального партнера был для него совершенно не персонифицирован, что в конечном итоге тоже связано со страхом быть отвергнутым другими; от таких связей он заразился опасными венерическими заболеваниями; не сложились, у Джумагалиева должные отношения с Я., с которой он более или менее долго сожительствовал. Толкая ее на интимные связи со своими знакомыми, он тем самым отталкивал ее от себя и одновременно себя же убеждал в опасности женщин — этих зловредных существ. Особенно показательно, что этот людоед хотел совершать половые акты в раны на животе и в действительности совершил такое — но это тоже свидетельствует об отвергании женщины, сконцентрированном в данном случае на половом органе, он его как бы отбрасывает, не желает иметь с ним ничего общего.

Враждебное отношение Джумагалиева к женщинам есть частное проявление его абсолютной дезадаптации к современному миру. С полным основанием он может быть назван самым «первобытным» человеком.

Таким образом, ненависть к женщине и прежде всего действие коллективного бессознательного в виде возврата людоедства сильно стимулировали беспрецедентные поступки этого человека.

Джумагалиев как невменяемый был направлен на лечение в психиатрическую больницу в Kaзахстане, где пробыл свыше десяти лет, и затем был выписан из нее. По имеющимся сведениям, после этого скрылся. Сложно сказать, насколько эффективным было лечение каннибала, но нет уверенности, что он больше не представляет опасности.

По своим психологическим особенностям Джумагалиев мало отличается от предшествующих упомянутых убийц. Как и они, это некрофильская, крайне агрессивная личность, замкнутая, аутичная, дезадаптированная. Он постоянно живет в ином мире не только психологически, но и физически, причем последнее обусловлено причинами психологического порядка. Так, он ушел из чуждого мира людей в горы и подолгу жил в пещере, чувствовал особую близость к животным и полагал, что понимает их. Его дезадаптированность проявляется и в крайней ненависти к женщинам, обусловленной его сексуальными провалами и замкнутостью, а также тем, что он болел сифилисом.

Очень важно то, что Джумагалиева интересует момент собственной казни, чтобы «уловить импульс, перехода от жизни к смерти». Как человек, принадлежащий разным мирам, он вполне естественным образом обращает особое внимание на ту грань, которая отделяет жизнь от смерти, и думает, что это помогло бы ему понять, смысл жизни, что, в общем-то, не лишено основания.

Нелишне отметить, что первым признаком воссоздания райской жизни религией и мистикой считается установление господства над животными, и не случайно давали животным имена, это расценивалось как возможность повелевать ими. В мистических сказаниях животные иногда слушались святых, которые их кормили как домашних. Дружба с дикими животными, добровольное приятие господства человека давно считается явными признаками возвращения райского состояния и даже райских времен. Не исключено, что в этом «первобытном» человеке — Джумагалиеве — проявилось стремление к возвращению в изначальное время.

IV

Петричев, 23 лет, ранее дважды судимый за кражи, в феврале 1997 г. в подъезде одного из домов в г. Москве заранее приготовленным кортиком нанес ранее незнакомому Б. 30 ударов. Последний пытался скрыться в квартире Ш., однако туда же ворвался Петричев, который нанес Ш. не менее 30 ударов кортиком и несколько ударом ее годовалому сыну. Б. и Ш. были убиты, он также убил прибежавшего на помощь отчима Ш., ранее еще двоих ее родственников.

Родился в полной семье, но родители вскоре разошлись. В раннем детстве, по словам отца, падал из коляски, примерно в 12 лет упал со второго этажа, когда пытался уйти от преследовавших его мальчишек. Из-за травмы головы состоял на учете в психоневрологическом диспансере. В возрасте 15 лет получил еще одну травму, когда полез на четвертый этаж дома и сорвался: зачем вообще полез, пояснить не может, так как тогда был якобы пьян.

Пeтричев является дезaдaптированной личностью, то есть психологически удаленным от среды и ее правил. Так, по его же признанию, он постоянно конфликтовал со сверстниками, не мог находиться в их компании и говорил, что вообще «со мной тяжело найти общий язык». Он не знает, любила ли его мать, и не знает, что такое любовь. Любимой девушки у него не было никогда. Старался уединится, поскольку «одному все таки поспокойнее».

Как рассказывал в беседах Петричев, его уже много лет мучили галлюцинации, миражи, были шары перед глазами, они лопались и голова кружилась. Была голова внутри головы и вне ее, они угрожали ему смертью, в частности за семь дней до совершенных им убийств. Поэтому ударил себя кортиком в живот. Петричев рассказал: «По ночам совсем не сплю. В полнолуние брожу, задыхаюсь, кажется, что кровать летает. Читал (до ареста) Блаватскую, еще хуже становилось. Ко мне приходил сатана, здоровый, лохматый, без одежды, без хвоста. Приходил он в полнолуние, я подрался с ним, очнулся на полу. Я закрывал дверь, он открывал. Я потому полез драться с ним. Встретил его всего два раза. Он посылает голоса, его рук дело. Я ощущал себя во власти сатаны c детства, мне мерещились колы, на которые меня хотят посадить; много таких моментов было. Не знаю, почему убил и как и где встретил того мужчину. Я не помню, как они умирали, вообще ничего не помню, хотя был совершенно трезв, не пил до этого 6–7 месяцев». Утверждает, что «Сатана существует реально. Я ходил в церковь, просил у бога защиты, но он не помог, не знаю почему. От сатаны мне только плохо, он меня никогда не поддерживал».

У Петричева диагностирована шизофрения, и он признан невменяемым.

Петричев — крайне тревожная личность, его часто охватывает панический страх, причем он не осознает, чего ему нужно бояться и откуда или от кого исходит угроза. Следовательно, страх у него носит диффузный, размытый, но вполне реальный характер, мощно влияя на его жизнь. Обо всем этом говорят, в частности, обнаруженные у больного записки, обращенные к богу. В них он просит спасти его от злых духов, от «врагов наших общих», от «порчи, сглаза, зелья, болезней», от «их дел злых». особенно опасается, что бог «выпустит зло сегодня». Сатана однозначно воспринимается им только негативно, точнее, как враг. Ho можно думать, что и от него он ждал помощи, поскольку упрекнул его в том, что «он меня никогда не поддерживал». Его же он, в сущности, обвиняет в совершенных убийствах, приписывая ему роль их инициатора («его рук дело»), тем более что «ощущал себя во власти сатаны с детства», тем самым снимая с себя вину. Неудивительно, что он не проявляет абсолютно никакого раскаяния, просто не вспоминает ни убийства, ни убитых, не выражает по этому поводу никаких чувств и не высказывает никаких соображений. Это все то, что уже было, прошло и не имеет сейчас никакого значения.

Петричев представляется каким-то механическим источником или носителем зла. В его случае в достаточно выраженной степени присутствует психологическая отстраненность от того, что он же совершил. Он, единственный «делатель» произошедших событий, ощущает себя вне той трагической ситуации, которая была создана исключительно его руками, и эту ситуацию он не связывает с собой. Касающиеся ее высказывания, тональность слов, мимика, весьма невыразительная, говорят о том, что все это им уже забыто, ему совсем ненужно.

V

Кулицкий, 25 лет, ранее (до достижения 18 лет) был дважды судим за кражи, в третий раз — за нанесение тяжких телесных повреждений — на шесть лет; отбыв три года, из мест лишения свободы бежал. По дороге во время совместного распития водки ударом ножа убил неизвестного мужчину, который якобы был сотрудником органов внутренних дел. Приехал в родной город в Карелии и поселился у знакомых, и здесь, в этом городе, несколькими ударами того же ножа убил в магазине незнакомую женщину. Нож носил с собой постоянно, прикрепленный к ноге.

Кулицкий вырос в семье с отчимом, который работал в МВД, отца не видел. Никаких отношений, по его словам, ни с отчимом, ни с матерью не имел. Отчима ненавидел, мать (она в конце концов спилась), скорее не его (он только предполагает это), любила его. Крайне конфликтные отношения с родителями привели к тому, что он все делал наперекор, убегал из дома и постоянно бродяжничал. Достаточно указать, что после первого (условного) осуждения зa кражу, а ему было всего 15 лет, объездил Пермь, Соликамск, Сыктывкар, Вологду, Новгород, Карелию. В одном из этих городов был задержан за кражу и вновь осужден, на этот раз к лишению свободы. Нужно отметить, что бродяжничал он в одиночку, так как, по его словам, в людях был разочарован, даже друзья поступают так, как не следует. Поэтому никому не доверял. Ненависть к МВД, источником и основой которой был отчим, окончательно оформилась и осозналась им во время пребывания в местах лишения свободы. Он уверился, что в МВД работают только очень плохие, просто отвратительные люди. Первое убийство было совершено именно в связи с такими эмоциями, ибо, по глубокому убеждению Кулицкого, всех сотрудников МВД следует уничтожить. Тот, убитый им, ничего плохого ему не сделал, но подлежал смерти уже самим фактом принадлежности к этой организации. Именно так сформулировал мотивы убийства сам убийца.

Вот как объяснил Кулицкий в беседе это убийство и следующее, женщины в магазине: «Убивал потому, чтобы убедиться, что я могу это сделать. Жалею, что не убил еще одну женщину там, в магазине, а ведь она была свидетель. Убил мужика того, из МВД, вообще-то, я точно не знаю, из МВД он или нет, но мне показалось, что из МВД. Когда убил его, то все было нормально, без проблем. Женщину труднее убить морально. Убивая ее, я хотел убедиться, что могу убить, без повода, раньше ее я никогда не видел. Когда убил мужика, была радость, что он все, теперь может отдыхать. Когда убил женщину, тоже была радость, что смог, но огорчился, что не убил одним-двумя ударами, ударять ножом пришлось много раз. В целом убийства пошли мне на пользу — значит, я рано убежал, то есть мне еще надо сидеть. Смерть — это переход из одного состояния в другое. В другом будет так, как ты сейчас, то есть как ты вел себя в жизни».

Обо всем этом Кулицкий рассказывает с постоянной улыбкой, как о простых, но приятных и даже занятных вещах. Это вполне понятно, поскольку, убивая, он, по его же словам, испытывал радость и убийства пошли ему на пользу. Огорчился он только потому, что не смог убить женщину сразу и не убил вторую. «Работника МВД» зарезал «нормально, без проблем». Кулицкий убивал ради самоутверждения, как он это понимает, но проблема отнюдь не в этом, а в том, что самоутверждение происходило подобным образом. В отличие от Родиона Раскольникова, который тоже самоутверждался подобным способом, но испытывал из-за этого жгучее раскаяние, Кулицкий радостно оценивает все учиненное им, считает, что убийства пошли ему на пользу, удовлетворен тем, что смог это сделать. Разумеется, ни о каком раскаянии, признании или понимании им своей вины не может быть и речи. Кулицкий — чрезвычайно опасный преступник, причем даже в условиях изоляции от общества, поскольку способен на смертельное насилие в отношении любого человека. Он дезадаптирован и одинок, у него нет привязанностей и социальных связей, даже негативных.

Изучение его записей показывает, что он выработал определенные правила жизни для себя. Так, к «плохому», то есть неприемлемому для себя, он относит: «улыбку, смех, укус губ, сон больше шести часов; страх или вообще что-либо краше злобы и презрения на лице, теле, в поведении, голосе; вежливость, добрые чувства, раздражительность, длинный язык». «Хорошим» считает молчание, о себе ни слова, серьезность, злобность, грубость, смелость, недоверие всем. «Будь один, думай один, действуй и наслаждайся один. Делай только то, что имеет смысл для тебя. Не делай того, что хочется, но что приносит вред». Во всех этих словах явно прослеживается нежелание проявить свою слабость, предощущение неизвестной опасности и стремление защитить себя; он все время настороже. Но страх перед агрессией, как и стремление самоутвердиться, могут переживать многие люди, поэтому главный вопрос заключается в том, почему для решения таких личных проблем избирается смерть, причем причиняется она с радостью.

Как и у некоторых других некрофильских убийц, у Кулицкого был незримый и таинственный спутник, которого он называет «Оно»: «Стало ко мне приходить Оно. Я отмахивался от него, но Оно все равно приходило, когда был трезвый или пьяный. Меня сковывало всего, не мог произнести ни слона. Однажды ночью Оно приходило трижды, наводило ужас. Влияло на желания, толкало. Оно — сила, ставит тебя в курс, убеждает, что ты кто-то и что-то. Однажды мне нужно было украсть. Оно давало мне как бы телеграмму, подсказывало, как это сделать. Иногда приходило ночью, сначала было сильно страшно, ощущение, что это надо мной. Появление Оно не связываю с какими-то определенными событиями. Приходит само по себе, мешает в одном, помогает в другом». Как можно видеть, «Оно», хотя и наводит на Кулицкого страх, тем не менее не заслуживает у него лишь отрицательной оценки, как, впрочем, и иные обрисованные выше спутники. «Оно» оказывает ему помощь, советует, направляет поступки.

У Кулицкого диагностирована эпилептоидная психопатия. Он вменяем, но, поскольку в данной работе не решаются правовые вопросы, в частности, о возможности применения уголовного наказания, вменяемость или невменяемость не играют сколько-нибудь существенной роли. Исключение состоит в том, что, поскольку вывод о невменяемости основывается на констатации психической болезни и ее симптомах, информация о них может плодотворно использоваться при исследовании причин, происхождения и природы некрофильских убийств.

VI

Шацкий, 28 лет, обвиняется в следующих преступлениях:

• совместно с неустановленным лицом ворвался в дом С., который проживал с престарелой матерью и о котором было известно, что он занимается коммерцией. Шацкий нанес ему множество ударов ножом, от чего тот сразу же скончался, затем вошел в другую комнату, в которой находилась его мать, и ее тоже убил путем нанесения множества ранений; у С. похищены крупные суммы денег;

• пришел в дом к своей знакомой, когда у нее были гости, и потребовал отдать ему золотые изделия, а когда та отказалась, нанес ей удар ножом в лицо и завладел ценностями;

• в подъезде дома напал на К. и, угрожая ей ножом, отобрал золотые изделия и деньги. К. вошла к себе в дом и рассказала о случившемся отцу, тот пустился в погоню за разбойником и отнял у него часть похищенного.

Ранее Шацкий был уже судим за изнасилование и отбыл четыре года в местах лишения свободы. Ни в одном из совершенных преступлений, в том числе изнасиловании, он не признается, объясняя все клеветой потерпевших и свидетелей. Такое отношение к содеянному раскрывает его субъективную позицию, абсолютно далекую от раскаяния и желания осознать свою вину. Во всех случаях разбойных нападений Шацкий орудует ножом и, если нужно, пускает его в ход. Вообще он, по рассказам матери, жены, тещи и других свидетелей, крайне агрессивен и часто без видимых поводов может кого-нибудь избить. Об этом говорит и он сам: «Дрался часто. Помню только словесные конфликты, сами драки не помню, хотя почти всегда был трезв». Вспышки внешне немотивированной и жестокой агрессии у него чередовались с депрессией, мог долго смотреть в одну точку; иногда плакал (плакал не один раз в беседах с автором этой книги), утверждая, что его никто не любит и он никому не нужен. Однажды (еще до ареста) у него в связи с этим была истерика, началось заикание, появился нервный тик. Все это позволяет говорить о Шацком как о циклоидной личности, при этом и депрессия, и агрессия принимают у него крайние формы, причем агрессию надо расценить в качестве защитной. Депрессия и агрессия теснейшим образом связаны друг с другом и, как представляется, происходят из одного источника.

Защитная по смыслу агрессивность и глубокие депрессии с жалобами на свою ненужность проистекают из крайнего раннесемейного неблагополучия Шацкого. У его родителей долгое время не было детей, и поэтому они усыновили ребенка. Однако мать неожиданно забеременела и была вынуждена (именно вынуждена!) родить сына — Шацкого. Ввиду наличия уже одного ребенка и конфликтных отношений с мужем еще один ребенок был для нее крайне нежелателен, и она, как сама пояснила уже взрослому сыну, «делала все, чтобы не родить» (при этом воспоминании у него навернулись слезы). Что именно, он не решился у нее спросить, но всегда чувствовал, что он ей в тягость. Когда ему исполнилось четыре года, родители разошлись, отец взял старшего и уехал с ним на Украину, а Шацкий остался с матерью. Поскольку он ощущал, что ей не нужен (отцу тоже), он с ней «часто ругался. Ругался и после женитьбы. Она — эгоистка». Она в детстве передала его на воспитание бабушке, сама все время была на работе, устраивала в школу продленного дня, так что видел он ее редко. Итак, Шацкий пришел в этот мир не только нагим, но и нежеланным, и это имело для него фундаментальное значение, порождая в одних случаях истерические состояния, а в других — агрессию, когда он начинал защищать свое право на существование, поскольку это право было поставлено под сомнение его собственной матерью. Следовательно, он страшился небытия, смерти, а поэтому защищался, уже по этой, психологической линии, у него определилась некая связь со смертью. Потребность в защите у него была столь велика, что он с семи лет начал заниматься спортивной борьбой, причем занимался ею неистово и, несмотря на хилое от рождения тело, стал кандидатом в мастера.

Как и у Кулицкого и некоторых других, у Шацкого есть некий незримый спутник, который направляет его поступки и всю жизнь. Он называет его «судьбой» и утверждает, что «меня все время что-то ведет. Например, я сам бы не пошел к Сафоновой (второй эпизод разбоя), меня туда толкнула судьба и зашел к одному знакомому, и он мне сказал, что в том же доме живет любовница нашего общего знакомого, который умер. Я решил ее навестить, если бы он не сказал, то не зашел бы к ней. Значит, судьба. Вот еще судьба: мы с женой купили новую квартиру, поставили там только холодильник, как меня задержала милиция по этому делу. Было много других таких же случаев». В последующих беседах Шацкий называл судьбу духом, поясняя, что он находится не только внутри его, но и как бы снаружи, расставляя обстоятельства, которые тоже направляют его жизнь. В качестве примера успешного действия судьбы (духа) он приводит следующий: «на второй день после моего освобождения (отбывал наказание за изнасилование) я встретил ту, которая стала моей женой, через 1–2 дня мы с ней уже жили, и она сразу забеременела, хотя до этого жила с первым мужем и с беременностью у нее ничего не получалось».

Судьбу можно на короткое время остановить, считает Шацкий. «Некоторые мои поступки от меня не зависят, то, что отключается мой мозг, это кто-то делает. Я ночью разговариваю. Если судьбой (духом) положено сидеть — будешь сидеть, положено умереть в 25 лет, значит, так и будет. Сейчас тоже от меня ничего не зависит. Дело не в том, сколько и какие преступления ты совершишь, все зависит от судьбы. Работает программа. Дух не принимает черты человека, но в себе я ощущал, что это сильно направленный толчок, это — программа и ничего изменить нельзя». Таким образом, этот некрофильский человек полностью ощущал себя в руках судьбы — духа и свою неспособность на самостоятельные действия. Даже беременность жены, как первобытный человек, он объяснил вмешательством духа.

Очень интересны соображения Шацкого о смерти. На вопрос, что такое смерть, он сразу, не задумываясь, ответил: «Смерть — это хорошо, там душа есть». На следующий вопрос, почему он так думает. Шацкий пояснил: «Однажды мне дали укол наркотика, мое сердце остановилось, тело резко провалилось, а душа улетела, на короткое время я увидел солнечный свет. Были секунды блаженства. Я поэтому решил, что это хорошо, решил, что это смерть, там нет проблем, легко, радостно. Это было в 1993 году, когда я кололся. В смерти не должно быть хуже, чем здесь, поэтому на вопрос сразу ответил, что смерть — это хорошо. Я устал просто. Когда посадили в камеру (по данному делу), я вздохнул с облегчением. Кончились постоянные вопросы, проблемы дома, на улице, везде; денег не было, квартиры не было. И мать, и теща скандалили. Хоть я перед арестом купил квартиру, проблемы остались, поскольку не было денег, а меня преследовали рэкетиры».

Как можно видеть, этому усталому и тревожному человеку смерть представлялась спасением, местом, где заканчивались жизненные трудности и он мог избавиться от забот. В этом аспекте смерть, по его представлениям, сродни тюремной камере, поэтому после ареста он вздохнул с облегчением. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что похвала смерти основывается на его личном опыте, когда после приема наркотика душа улетела в блаженство, и он счел, что именно это было смертью. Почему Шацкий решил так, заслуживает отдельного рассмотрения: по-видимому, к этому предуготовила его некрофильская натура. Иными словами, если где-то хорошо, то есть где нет проблем и забот, то только в смерти, поэтому к ней надо стремиться, а посылать туда других вообще не является проступком, скорее наоборот. В данном аспекте представляет немалый интерес следующее воспоминание убийцы. «О первых годах после своего рождения я ничего не помню, но вот помню, что, когда был в утробе матери, слышал, как ругались мать с отцом. Мать кричала, что она уйдет, остальное помню все смутно». Скорее всего, это совсем необычный рассказ представляет собой более позднюю галлюцинацию, тем более что ребенок в утробе не способен понимать речь. Важно другое, а именно то, что такая галлюцинация вообще имела место. Во-первых, еще в утробном, дожизненном состоянии Шацкий испытывал весьма тревожные переживания из-за семейных конфликтов, при этом стоит напомнить, что раннесемейное неблагополучие стало источником всех его жизненных несчастий. Во-вторых, интересен сам факт убеждения Шацкого в том, что он был способен функционировать в виде сознательного существа еще до своего рождения. Это позволяет сделать предположение, что Шацкий способен допустить подобное свое функционирование и после смерти, то есть не представляет ее чем-то, где все обрывается и ничего нет.

В этом рассказе Шацкого тема материнской утробы явственно звучит как тема безопасного пребывания находясь в ней. Шацкий без всякой опасности для себя наблюдает за острым конфликтом двух наиболее близких ему людей, которые, в сущности, призваны обеспечивать его безопасность, но этого, к сожалению, не делают. Находясь в утробе, он никак не может быть втянут в конфликт, который в противном случае мог бы грозить ему всяческими неприятностями. Представляется, что сюжет наблюдения за родительской ссорой из столь безопасного моста, скорее всего, вызывается потребностью в защищенности. Такая защищенность, как можно вывести из рассказов многих некрофильских убийц, обеспечивается утробой, тюремной камерой или смертью, либо единой в своем функциональном назначении триадой из тех же непременных элементов, взятых вместе.

VII

Кулаков, 27 лет, ранее не привлекался к уголовной ответственности, с высшим военным образованием, был обвинен и осужден за совершение семи убийств при следующих обстоятельствах.

В г. Магнитогорске, где он жил и работал, он сожительствовал с Бейлиной, которая со своим сыном и матерью собиралась уехать на постоянное жительство в Израиль. Кулаков тоже намеревался уехать туда, но не получил разрешения, поскольку не являлся евреем и не был женат на еврейке (Бейлина отказалась выйти за него замуж). Вообще отношения между ними были напряженными, а в последнее время остро конфликтными из-за ее отказа связывать с ним свою жизнь. Из-за этого Кулаков схватил ее за шею и сдавил, но ей удалось вырваться и позвать родных. Родственники Бейлиной вообще боялись его. В октябре 1996 г. он приехал в г. Магнитогорск из Екатеринбурга, где в последнее время проживал с родителями, и пришел в дом родственников Бейлиной, откуда она на следующее утро должна была уехать в Израиль с сыном трех лет и матерью. С собой он принес два ножа и две газовые гранаты. После короткого разговора с Бейлиной нанес смертельные ножевые ранения ей, ее сыну и матери, двум родственницам, хозяйкам квартиры. Затем ему показалось, что в эту квартиру заглянул кто-то из соседней (это не исключалось, но установить точно невозможно, поэтому он вошел туда и ударами ножа (или ножей) убил хозяйку квартиры и ее гостя. Всего убийца нанес 118 ударов ножом (ножами) примерно за 10–15 минут. Он буквально сокрушил все живое вокруг и после убийства скрылся.

Действия Кулакова были квалифицированы как месть Бейлиной за то, что он не смог с ее помощью уехать в Израиль. Представляется, что это не является действительным мотивом убийств, а ее отказ вступить с ним в брак есть не что иное, как только предлог для совершения семи убийств, а Кулаков принадлежит к числу некрофильских убийц, мотивом преступлений которых выступает причинение смерти. Предлог (или повод) играет роль последней капли, мгновенно запускающей механизм тотального уничтожения всего живого. Такие, как Кулаков, совершают преступления не против личности, а против жизни. Им, собственно, все равно, что за человек становится их жертвой, главное, что он носитель жизни и уже по такой причине подлежит смерти. Именно поэтому Кулаков обладает типичными чертами некрофильских убийц: переживает особое состояние во время совершения преступления; не испытывает никакого раскаяния и жалости к своим жертвам ни но время убийств, ни после, его не мучают угрызения совести: сами убийства совершаются быстро и легко; у него есть некие таинственные спутники.

Во-первых, если бы поведение Кулакова мотивировалось лишь местью Бейлиной, то он убил бы только ее, а не всех вокруг, в том числе трехлетнего ребенка. Времени для расправы с Бейлиной было достаточно, поскольку она отказалась выйти за него замуж не накануне отъезда в Израиль.

Во-вторых, о том, что Кулаков приехал в дом, где остановилась с семьей Бейлина, только убивать, свидетельствует то, что он взял с собой два ножа и две ручные гранаты. Его объяснение, что нож он привез в подарок сыну Бейлиной, звучит смехотворно, поскольку он не мог не понимать, что трехлетнему ребенку никак не нужен нож. Но если даже допустить, что один нож предназначался мальчику, то остается непонятным, зачем нужен был второй нож и гранаты, если не для убийств.

В-третьих, обращает на себя внимание сам характер действий Кулакова: он сокрушает все живое вокруг, почти сразу же начинает убивать лишь после короткого разговора со своими будущими жертвами в квартире родственников Бейлиной. Их соседей он убивает тоже сразу, не попытавшись предварительно выяснить, действительно ли им что-то стало известно о совершенных им пяти убийствах.

Во время первых допросов убийца пояснил, что плохо помнит, как убивал, но хорошо — что этому предшествовало и было потом. Подобное объяснение похоже на правду, поскольку и многие другие некрофильские убийцы таким же образом описывают свои состояния — похоже, что он находился в экстазе. Экстатическое состояние предполагает временное отключение от реальности и трансперсональность — выход за пределы своей личности, смутные, размытые впечатления от пережитого; поступки совершаются как бы по некоторой заранее заложенной программе, не охватываемой сознанием или осознаваемой лишь частично.

В-четвертых, Кулаков не испытывает и не испытывал никаких угрызений совести, даже по поводу убитого им ребенка, причем и тогда, когда давал признательные показания. О том, что он и не помышляет о раскаянии, свидетельствует еще несколько обстоятельств; после первых допросов он стал отрицать свою вину, причем защищался весьма активно и изворотливо: стал симулировать душевное заболевание, что также красноречиво говорит об абсолютном нежелании раскаяться в содеянном. Такое поведение есть убедительное доказательство его эмоциональной холодности и неумения идентифицироваться с другими людьми, следовательно, о высокой степени его психологического отчуждения.

В-пятых, Кулаков, как показало его психологическое изучение, представляет собой весьма агрессивную личность, агрессивность которой тесно переплетается с ее высокой тревожностью. При этом последняя развивается больше под воздействием субъективных, чем внешних факторов, что в свою очередь во многом определяет его интравертированность. Агрессивность его натуры проявилась не только во множестве совершенных им убийств, но и в постоянной тяге к оружию: у него кроме ножей и газовых гранат были изъяты газовый пистолет, патроны и кастет; он очень интересовался единоборствами и, по его же словам, мастерски владел ножом; перенес три травмы головы, полученные в разных конфликтных ситуациях; проявлял агрессию к Бейлиной, что и послужило одной из причин ее отказа выйти за него замуж. Все это в совокупности говорит о его постоянном ощущении опасности и готовности противостоять ей, защитая себя.

Кулаков весьма ригиден, мнимые и действительные обиды и поражения надолго застревали в его психике и детерминировали его поведение, данное обстоятельство определило то, что в качестве повода для убийств стал отказ Бейлиной вступить с ним в брак. Это была тяжкая рана, нанесенная его высокой самооценке. Вместе с тем он достаточно инфантилен и его попытки выглядеть значительной и сильной личностью, сама манера держаться напоминают неуклюжие попытки ребенка выглядеть взрослым. Симулируя душевную болезнь, он в беседе обронил, что не может отвечать на вопросы без разрешения родителей: эта оговорка весьма показательна и демонстрирует меру его психологической зависимости от отца и матери. Со своей стороны, родители сразу же взяли сына под самую активную защиту, на протяжении всего следствия и суда оказывали ему всемерную материальную и психологическую поддержку, принимали все меры, чтобы выгородить его и даже отвести от него угрозу уголовного наказания. Сам же Кулаков, человек дезадаптированный и одинокий, находил признание в основном в родительской семье, мог опираться на нее во всех своих жизненных катастрофах, более того, что очень важно, найти оправдание в ее глазах.

Дезадаптация и аутичность — характерные черты личности этого убийцы, что в сочетании с его агрессивностью, жестокостью, ригидностью, эмоциональной холодностью и отсутствием идентификации, высокой тревожностью, доходящей до страха смерти, делают его чрезвычайно опасным.

В-шестых, как и у других некрофильских преступников, у Кулакова были свои таинственные спутники, которые во многом направляли его поведение, в том числе, по его же словам, в негативную сторону.

Он рассказал: «Я встречался с мертвецами, с людьми из прошлого и будущего одновременно. Они в этом и в том мире, больше в том, но легко переходят туда-сюда. У них есть сила, но они не всегда ее проявляют. Они отводили меня от неприятностей, помогали, но и сбивали с курса, которым я шел. Мой курс был правильный. Где-то была их вина тоже. Они меня снабжали информацией, кем я окажусь: не каждый знает, кто он такой… Мертвецы появлялись вокруг меня… они делали мне какие-то условные знаки, которые я понял позже. Знаки указывали, как вести себя. Мертвецы знали, что произойдет, что я убил. Я считаю себя человеком из другого существования… Кто-то меня постоянно сопровождает, может быть, оборотни, а также мертвецы. Мертвецы были вехами на том пути, по которому я шел. Я видел мертвецов, но есть невидимые, которые потом входят в живых».

Однако нельзя забывать, что Кулаков признан симулянтом и все его рассказы о мертвецах могут быть частью симулятивной продукции. Иными словами, он не ощущал рядом с собой никаких мертвецов, а попросту придумал их. Но и тогда эту симуляцию ни в коем случае нельзя игнорировать, точнее — ее содержание. Даже если его рассказы представляют собой часть симуляции, то возникает вопрос, почему в целях обмана он стал рассказывать о мертвецах, а не, скажем, о танцующих парах или мудрых старцах. Значит, в любом случае выбор именно мертвецов говорит об исключительной близости Кулакова к миру смерти, и сам он (с учетом перечисленных выше психологических особенностей и специфики поведения) может быть назван некрофильской личностью. Мотив его поведения — причинение смерти и таким способом максимальное приближение к ней, образно говоря, вхождение в нее. Действительно ли ощущал Кулаков присутствие мертвецов в качестве своих спутников или пытался лишь симулировать на эту же тему, они, естественно, остаются самым полным, наглядным и ясным символом гниения и смерти.

VII

Ершов, 1979 года рождения, ранее не судимый, в 1991 г. был призван в армию. К армейской службе относился добросовестно, все задания исполнял, старался вести тихое и незаметное существование ни с кем дружеских связей не поддерживал. Однако это ему не удавалось, поскольку он стал объектом насмешек и издевательства — в основном из-за невзрачной внешности, маленького роста и неумения постоять за себя. Доведенный до отчаяния притеснениями, он в 1992 г. ударил ножом в шею и кирпичом по голове одного из своих главных мучителей, после чего дезертировал из армии (служил в г. Хабаровске) и уехал в Красноярск. Проживая на нелегальном положении и под чужой фамилией, на территории города и края он совершил 19 убийств (убил 17 женщин и двух мужчин), 9 покушений на убийства и ряд изнасилований, в том числе насиловал тех, кого потом убил, и еще 8 женщин, которые остались неизвестны следствию. Он же совершил более 150 краж, грабежей и разбоев.

Убийства в основном совершались при следующих обстоятельствах. Заметив одинокую женщину, он выслеживал ее, входил с ней в подъезд дома, где нападал сзади, придушивая за горло, после этого насиловал и убивал ножом. У всех жертв он брал их вещи и документы, однако, что следует особо подчеркнуть, он эти предметы не продавал, а только хранил там, где жил, не пытаясь извлечь из них какую-то материальную пользу. Собирал и хранил также все газеты, в которых сообщалось о совершенных им преступлениях. Необходимо обратить внимание на то, что Ершов вел список своих нападений с указанием времени, места, пола жертвы, орудия, способа, результата, первый список был составлен им в 1993 г., переписан в 1995 г., все записи сделаны весьма тщательно.

Все три факта: сохранение вещей жертв, собирание газет и ведение списка жертв — не могут не иметь внутреннего смысла и должны быть интерпретированы. Совершенно очевидно, что они отражают какие-то очень важные субъективные процессы, имевшие место у Ершова, а следовательно, дадут возможность лучше понять его и объяснить его преступления.

Вначале убийца выбирал жертвы (женщин) спонтанно, не вполне осознавая, что он ищет: в последующем, особенно на протяжении всего 1999 г. (им в этот год было убито 14 женщин) он уже выходил как на охоту, иногда — днем, иногда — вечером и ночью только для того, чтобы изнасиловать и убить, причем в большинстве случаев убийство не вызывалось необходимостью «замести следы» или сломить сопротивление жертвы, когда преступник не расчитывает силу нападения и, не желая того, убивает ее. Убийства совершились им ради убийства. Однажды, в один день, 27 августа, он убил двух женщин, но в разное время суток и в разных местах г. Красноярска.

Им было убито еще двое мужчин, еще трем он нанес тяжкие телесные повреждения и еще трем — легкие. Но он ни разу не был инициатором нападения. Так, первое убийство было совершено в 1993 г. — он убил милиционера, который хотел доставить его в милицию для проверки, однако Ершов не мог этого допустить, поскольку был дезертиром. Вторым убитым оказался мужчина, который пытался отнять у него сумку. Все остальные пострадали тогда, когда пытались задержать его; достойно упоминания, что четверо потерпевших были сотрудниками милиции, они все четверо предпринимали усилия, чтобы схватить его, но он сумел ранить ножом всех четверых и скрыться. Он был задержан жителями дома, в котором он убил 15-летнюю девушку; он ее пытался изнасиловать, но она оказала столь яростное сопротивление, что это ему не удалось, и он убил ее ударом ножа в горло. Одному из тех, кто пытался его задержать, нанес ножом тяжкое телесное повреждение. Это произошло 29 октября 1999 г.

Все убийства, кроме одного, были совершены ножом. Нож, а чаще два ножа, он все время носил с собой.

(Далее предстоит выяснить, почему он совершил все эти тягчайшие преступления, но при этом автор будет опираться лишь на материалы уголовного дела, а не на результаты личных контактов с Ершовым. Это, естественно, ограничивает возможности исследовании.)

Чтобы понять Ершова и уяснить мотивы его поведении, необходимо в первую очередь выяснить, что это был за человек и какую жизнь он прожил. А жизнь он прожил, в общем-то, несчастную.

Родился в семье, и которой родители тo сходились, то расходились, часто скандалили и часто пили. Отец, по словам матери, болел шизофренией и лечился и психиатрической больнице. После последнего развода Ершов ушел жить к отцу, который постоянно менял сожительниц и иногда подолгу лежал в больнице, а мальчик ночевал у него в палате. Когда ребенку исполнилось шесть лет, отец умер, и мальчик перешел жить к матери. Она тоже время от времени меняла своих сексуальных партнеров, некоторые из них били ее на глазах у сына.

Учился в школе весьма средне, но способности у него были, и в другой семье у него, по-видимому, сложилась бы совсем другой жизнь. Так, он участвовал в школьных олимпиадах, пел в хоре, занимался спортом. Но, к несчастью, из-за невзрачного вида, постоянной неопрятности и особенно маленького роста соученики его презирали, что выражалось, например, в уничижительных кличках; «Полиграф Полиграфович» (после появления фильма «собачье сердце») и «Нафик» (он любил «посылать» «на фиг»). Особенно он переживал в связи с тем, что его отвергли девочки (девушки), которые старались не поддерживать с ним никаким контактов, не посредственно не связанных с учебой. Это заложило прочную ненависть Ершова ко всем женщинам, которые отвергали его, демонстрируя ему его собственное ничтожество, а в таком качестве он никак не мог принять себя. Поэтому в школе он нередко пытался утвердиться и отомстить путем совершении разных мерзостей: так, клал девочкам в их портфели только что родившихся, еще в крови, крысят. Между тем сексуальные проблемы его очень мучили, но он их не был способен снять, например, путем вербализации, из-зa своего отчуждения; поэтому не принимал участия в скабрезных разговорах мальчишек, загоняя свои мучении вглубь, где они начали обретать могучую силу, которая стала направлять его поведение. Отчуждение от семьи и сверстников привело к тому, что он не воспринял моральные нормы.

Такая же жизнь продолжалась у Ершова и в армии: здесь, как и и школьные годы, его презирали и преследовали, его нападение на одного из своих мучителей и побег (другого слова в данном случае подобрать сложно) из воинской части выглядят как вполне естественная и понятная реакция на невыносимые условии существования.

Неудачно сложилась у Ершова и сексуальная жизнь. Мало того что он был невзрачен, неопрятен и мал ростом, у него еще был, как констатировал сексолог, небольшой половой член, и он отличался быстрой эякуляцией, не мог продолжать половой акт более одной-полутора минут. Он в первый paз поцеловал женщину лишь после того, как бежал из армии. Его давняя, идущая со школьных лет ненависть к женщинам становилась еще более жгучей; ведь это они во всем виновны, это они демонстрировали ему его собственную биологическую и социальную несостоятельность, ставя под сомнение его право на жизнь. Не мог же Ершов обвинить сам себя, он, отчужденный, потерянный, постоянно защищающийся и даже живущий на нелегальном положении; его преследовали все другие, и он не был в состоянии присоединиться к ним.

Таким образом, Ершов оказался в тисках мучительных внутренних проблем, что в условиях его психологического отчуждения и неприятия этических норм, высокой тревожности и ригидности, застревания эмоций, эмоциональной холодности и отсутствия способности к идентификации направляли его поведение на совершение тягчайших преступлений. Однако названных психологических особенностей, как и наличия ненависти к женщинам, явно недостаточно для объяснения того, почему Ершов совершил так много насильственных преступлений, почему не только мстил, но и убивал ради удовольствия убивать. Ведь на свете сексуальных банкротов несравненно больше, чем сексуальных убийц. После очередного убийства он давал себе слово прекратить их совершение, но продолжал вновь и вновь действовать так же. Иногда ему казалось, что он убивал и насиловал не наяву, а во сне, и он даже несколько раз приходил к месту очередного убийства, чтобы убедиться, что все это имело место в действительности. В ряде случаев предполагал, что является лишь исполнителем своих снов, в которых насиловал женщин. Подобные сны отражали его высокую агрессивность и ненависть к женщинам. Ощущение призрачности им же совершенных преступлений выдает его бессознательную попытку избавиться от мучившего его чувства вины.

Итак, какие еще обстоятельства детерминировали преступное поведение Ершова?

1. Ершов, несомненно, является некрофильской личностью, о чем говорит значительное число совершенных им убийств и покушений на убийство. В причинении смерти он ощущал решение своих проблем, но это были ложные надежды: его мощно влекло к ней, и он продолжал убивать. Сама по себе смерть влекла его к себе давно и, что очень важно отметить, еще тогда, когда сексуальные и иные проблемы не были столь болезненно заострены. Так, еще школьником он убил двух собак и множество кошек, свернул шею раненому вороненку, которого выхаживала его сестра. При этом старался убивать животных с возможно большей жестокостью.

Нельзя не отметить также, что предшествовавшие убийствам изнасилования представляли собой попытки демонстрации его мужских достоинств, неудачных самоутверждений, поскольку сомнения в своей мужской силе нисколько этим не снимались.

О том, что Ершов является некрофилом, свидетельствует и такой факт: однажды, когда он обедал со своей любовницей, он предложил ей представить, что стоящая перед ними тарелка с макаронами, полна не ими, а червями, несмотря на ее протесты, продолжал настаивать, что это черви. Почему он это предположил, что означают, что символизируют черви? Червь — это символ из того некрофильского ряда, который анализировал Э. Фромм и который включает в себя нечистоты, экскременты и другие гниения и продукты распада, хотя Э. Фромм прямо и не называет черней. По мнению К. Г. Юнга, червь есть либидонозная фигура, которая убивает, вместо того, чтобы давать жизнь. Это, по словам Х. Э. Керлота, выводится из его «подземных» ассоциаций, низменных характеристик, его связи со смертью и с биологическими стадиями распада и смерти[61]. Вот почему «видение» Ершовым червей есть проявление его некрофильской натуры.

Отмеченные выше факты собирания газет с сообщениями о совершенных Ершовым убийствах, сохранения вещей и документов убитых и особенно ведения им списком убийств следует интерпретировать как проявление его некрофильской натуры сохранение смерти жертв как можно дольше и при себе.

2. По мнению нейропсихолога, у Ершова наблюдается выраженность фемининных черт, в то время как он подчеркивает значение маскулинности у мужчины. Это может означать следующее: убийство женщин есть отрицание своей фемининности или самоубийство на символическом уровне. Для него это было очень важно, поскольку могло бы снизить его патологическую неудовлетворенность самим собой как мужчиной.

3. По словам Ершова, когда он нападал на женщин, насиловал и особенно когда убивал, он был как «в тумане», не всегда понимал, произошло ли это во сне или наяву, сомневался даже в том, была ли эрекция. Все это позволяет думать, что во время совершения преступлений убийца был в экстатическом состоянии. Такое состояние означает выход (попытку выхода) за пределы своего «Я», трансцендентирование. Подобные трансперсональные состояния для него были весьма желательны, поскольку он во всех (во всех!) отношениях был не удовлетворен собой и поэтому стремился выйти за пределы своей несчастной личности в иные измерения, где не было столь травматических переживаний.

Отмеченные четыре субъективных фактора, переплетаясь между собой и усиливая друг друга, мощно мотивировали преступное поведение Ершова.

IX

Лепнев, 18 лет, ранее не привлекался к уголовной ответственности, обвинялся в том, что в ночь на 9 марта 1997 г., закончив дежурство по Высшему военному училищу в г. Камышине, расстрелял там из автомата командира взвода и пятерых слушателей, еще одному слушателю причинил тяжелый вред здоровью. После этого со своим приятелем, тоже слушателем, скрылся с оружием в лесу, из которого они в тот же день вышли, вернулись в город и пришли в дом к своей знакомой, где через несколько часов были задержаны. Доказывание вины Лепнева не представляло сложности, сам он неизменно признавал себя виновным. Значительно труднее было установить мотивы преступных действий убийцы и наличие у него расстройств психической деятельности.

Как представляется, Лепнев является некрофильской личностью, и убийство шести человек совершено им в силу влечения к смерти. К этому выводу приводят следующие соображения.

1. Лепнев постоянно стремился куда-то уйти, выйти из систематически переживаемых психотравмирующих ситуаций, каковыми становились практически все обстоятельства его жизни. Не было ни одной их совокупности, которые не вызывали бы его тяжкие переживания:

как только возникали трудности в родительской семье, он тут же уходил из дома. Правда, сам Лепнев описывает отношения в ней в сугубо идиллических тонах, то есть как отношения любви, понимания и поддержки между родителями, его старшим братом и им, никаких ссор, никаких конфликтов… Между тем эти пасторали вызывают серьезные сомнения и доказывают стремление Лепнева жить не в реальном, а в вымышленном мире: 1) он в беседе проговорился, что друзей у него было мало, но и тем, кто был, он никогда не доверял то, что происходило у него в семье, так как «нельзя выносить сор из избы»; 2) на просьбу рассказать о самых значительных событиях детства перечислил следующие: «однажды соседка принесла клубнику, и я побежал к ней через кровать»; «в детском саду была стычка с одним мальчиком, который украл у меня космические рисунки»; «мне было 7 лет, когда я разбил голову о батарею», «помню первый звонок в школе»; «помню прием в пионеры»; «помню первую девушку, которая мне понравилась». Несмотря на настойчивые расспросы, испытуемый дальше ничего из своего детства вспомнить не мог: таким образом, из его рассказов родители исключены полностью, что не может быть случайностью и свидетельствует о каких-то глубоко скрытых конфликтах в семье. Они произвели на него сильное впечатление, но в силу своего травматического характера не рефлексированы.

Лепнев после окончания восьми классов ушел в другую школу, но там оказалось «много пьяниц и наркоманов», и он вернулся в свою школу. Закончив ее, поступил в военное училище, но там тоже оказалось плохо, и уже через полгода стал тщательно продумывать план ухода из училища. Предлогом послужили якобы придирки со стороны командира взвода, которого он впоследствии убил. На самом деле никаких придирок не было — Лепневу каждый месяц объявлялась благодарность, что, конечно, невозможно без учета мнения командира взвода. Конфликт с ним лишь плод воображения убийцы, и если он хотел мстить лишь командиру, то непонятно, почему он стрелял еще в шестерых других, с которыми у него, по его же словам, были нормальные отношения.

Необходимо отметить, что Лепнев подготовил письменный план расправы и взрыва в караульном помещении, предусмотрев в нем запас продуктов для более или менее длительного пребывания в лесу, но и из леса он вскоре ушел и вернулся в Камышин. Таким образом, из училища — уход в лес, из леса — в город. Наличие же письменного плана нападения с уничтожением многих людей само по себе исключает аффект — преступление психически было тщательно подготовлено. Командир взвода был бессознательно избран в качестве предлога для уничтожения людей. Если даже допустить, что командир взвода каким-то образом преследовал Лепнева, все-таки это не дает ответ на коренной вопрос; почему для решения конфликтной проблемы было избрано убийство, да еще не одного только командира, а не какой-либо иной выход из ситуации. Ответ на данный вопрос содержит в себе разгадку очень сложной мотиваций поведения Лепнева;

после приема спиртных напитков Лепнев обычно стремился куда-то уйти, куда — объяснить не мог. Он рассказал: «Вообще мне не нравится веселье, общество. Нравится природа. Люблю к ней ходить один, без людей. Могу один просидеть час, два, три, чувствую каждый миллиметр природы. Больше люблю уединение»;

постоянные попытки ухода имели место не только на физическом уровне (из семьи, школы, училища, леса), но и на психологическом: 1) он с детства увлекался фантастикой (можно вспомнить конфликт в детском саду с мальчиком, который украл у него фантастический рисунок), предпочитал фантастику, приключения и историю другим литературным жанрам, писал фантастические рассказы, некоторые из которых были опубликованы. 2) приобретал литературу по магии и мистике, увлекался колдовством и магией, сам ставил магические опыты, в том числе с пятью свечами, одна из которых олицетворяла его самого. 3) очень часто бежал и во сне. Он рассказал «Плывешь, бежишь, хочешь добежать до чего-то или убежать от чего-то, постоянно лезу на дом или в горы, на какую-то высоту. Падаешь, но умеешь зацепиться. Иногда бывал очень яркий сон, краски, полдня ходишь под его влиянием. Убегаешь, но не можешь убежать, потому что двигаешься медленно. Иногда чудовище гонится за мной».

Итак, Лепнев постоянно стремился куда-то уйти, выйти из психотравмирующих ситуаций, которыми становились все обстоятельства его жизни. Преследующее его во сне чудовище можно интерпретировать и как жизнь, которая его преследует. Практически не было обстоятельств, которые не вызывали бы его фрустрацию. Так, когда девушка не хотела продолжать отношения с ним, он расценивал это как катастрофу. Юношам, как известно, свойствен максимализм, и они весьма чувствительны в сфере контактов с девушками, однако Лепнев отнюдь не считал себя обойденным женским вниманием и пользовался неизменной симпатией со стороны своих подруг (сверстниц).

2. Лепнев испытывал постоянную близость к смерти, он, образно говоря, одной ногой жил в ней. Отношение у него к смерти амбивалентное — страх и влечение одновременно:

часто думал о ней, о том, что такое загробная жизнь. Он считал, что «там нет ничего, нет загробной жизни, но и нет, чтобы все закончилось. Уходим в космос, на другую планету. Происходит перерождение, толчок в новое разумное существо. Если бы был шанс вернуться обратно, я бы ушел в смерть, чтобы ужать, что там». Увлечение колдовством и магией объясняется именно тем, что хотел узнать, что такое смерть. С помощью колдовских (магических) опытов пытался «переступить грань между жизнью и смертью, чтобы потом вернуться. Главное — узнать, что за этой гранью, есть ли рай, ад и все остальное. Оккультные науки отделяли от смерти на полшага. Когда я освоил теорию оккультизма и магии, я почувствовал, что меня тянет в неизвестное — это и не смерть, а среднее между жизнью и смертью». Если буквально следовать последним словам, то его тянуло к тому, что уже не относится к жизни. О том, что тянуло в смерть, он говорит совершенно ясно («ушел бы в смерть, чтобы узнать, что там»).

Лепнев не только думал о смерти, он пытался проникнуть в нее с помощью не только магии, но и самоубийства. Об этом он прямо сказал в беседе: «Думая о самоубийстве, я хотел узнать, что будет со мной после смерти». Мысли об этом у него не расходились с делом: он пять раз пытался наложить на себя руки, два из них были особенно серьезны. Первая состоялась, когда ему было 12 или 13 лет: он с помощью химических препаратов приготовил отравляющий гaз, которого, по его словам, хватало бы на «всю нашу квартиру, а не только на комнату, где я в то время был. Но в последний момент раздумал и выбросал смесь в окно». Вторая — примерно через год после первой, когда он накачал в шприц нитроглицерин, впрыснул его в конфету, а ее положил среди других конфет. Потом, как бы играя с судьбой, выбрал одну, которая оказалась как раз с нитроглицерином, и съел ее. Пошла кровь из ушей и из носа, вызвали скорую помощь.

Последняя суицидальная попытка имела место уже после ареста и носила скорее демонстративный характер — он желал показать меру своего раскаяния;

• связь с «потусторонним миром» осуществлялась и путем вызывания духов: во время оккультного сеанса «мне было интересно, смогу ли я вызвать духов, которые должны подчиняться мне, но я и сейчас не уверен, что это можно сделать». Во время одного такого сеанса свеча, которая олицетворяла его самого, потухла, в то время как остальные продолжали гореть. Этот эпизод он интерпретировал как неизбежность своей скорой смерти;

• связь с «потусторонним миром» происходила и через некие таинственные силы. Речь идет о следующем: еще в почти детские голы, в пятом-шестом классах, примерно 5–6 раз в неделю Лепнев стал ощущать затылком чей-то взгляд. Когда он оборачивался, то иногда обнаруживал сзади знакомого, в других случаях знакомых не видел. Поясняет: «не знаю, хотел ли что-нибудь смотрящий мне в затылок от меня или нет». Обращает на себя внимание, что ощущение, что кто-то смотрит ему в затылок, появилось в 12–13 лет, то есть тогда же, когда предпринимались первые суицидальные действия. Вряд ли можно здесь говорить о простом совпадении, скорее, как представляется, это разные формы течения и интереса к загробной жизни;

• иногда во сне видел червей, причем черви были большие, «с меня ростом, я с ними боролся». Черви, согласно X. Э. Керлоту и К. Г. Юнгу, символизируют смерь и гниение;

• ощущал себя сопричастным смерти и в том смысле, что мог способствовать ее наступлению. Так, он считал, что содействовал смерти своей бабушки: в день ее кончины родители уехали на дачу, оставив на его попечении тяжелобольную старую женщину. Он подошел к ее кровати, чтобы поправить постель, и при этом подумал: «Если может быть без мучений, пусть живет, если нет, то пусть умрет». Затем он ушел на кухню и вскоре перестал слышать стоны. Забеспокоившись (она до этого все время стонала), вернулся в комнату и обнаружил, что бабушка мертва.

Этот печальный эпизод Лепнев интерпретировал так, что его мысли вызвали ее смерть, то есть приписал себе некоторый особый дар, умение вступать в контакт со смертью. Он вообще приписывал себе сверхъестественные способности, о чем говорил своим знакомым. Например, считал, что сможет добиться изменения поведения своих знакомых, если этого очень захочет;

• все убийства совершены в караульном помещении училища. Рассказ о них Лепнева весьма информативен для понимания некрофильской натуры этого человека. Он сначала выстрелил в командира взвода, а затем стал стрелять во все, что двигалось или шевелилось: «Я людей этих не видел, руки автоматически направлялись туда, где было движение. Так, я пошел в курилку и стал стрелять там, поскольку увидел движение двери и понял, что кто-то вошел туда». На этот момент следует обратить особое внимание, поскольку движение есть сама жизнь, в равной мере как и шевеление, ибо и шевелиться может только живое. Он даже не знал, в кого стреляет. Он убивал жизнь.

Лепнев писал фантастические повести и рассказы, одна повесть была даже напечатана в «Пионерской правде». В своих произведениях он описывал и убийства, которые, конечно, совершали фантастические существа и в благих целях.

Изложенное позволяет утверждать, что мотивом убийства Лепневым шестерых человек и причинение тяжкого вреда здоровью еще одному мотивировалось некрофильскими мотивами.

X

Акопян, 42 лет, ранее судимый за педофилию, был вновь привлечен к уголовной ответственности за серийные изнасилования и серийные убийства. На второй день беседы с ним он вдруг неожиданно признался автору этих строк, что совершил еще одно убийство, о котором следователь якобы не знает. Рассказ его об этом был таков: «Однажды ко мне домой вечером пришел сильно пьяный знакомый, которого я не звал. Он заснул у меня на кухне за столом. Я не знал, что с ним делать, тогда я его убил, расчленил тело, отдельными кусками вынес из квартиры и разбросал подальше от дома». На вопрос, зачем понадобилось его убивать, ведь можно было его просто выбросить, вытолкать на лестницу или на улицу, Акопян, немного помолчав, дал совершенно потрясающее объяснение: «Я просто не подумал об этом!» Иными словами, убийство человека было для него самым простым и самым доступным способом решения обыденной и совсем не сложной жизненной ситуации. Оказалось, что убийство, расчленение трупа и вынос частей тела из дома было для убийцы гораздо проще, чем вытолкнуть из квартиры пьяного человека, который никак не мог бы этому сопротивляться.

«Я просто не подумал об этом!» — ключевая фраза для понимания личности этого убийцы. Смерть, убийство — первое и единственное, что ему приходит в голову, он не знает никаких иных вариантов действий, он «просто не подумал о них».

Акопян — типичным некрофил. Смерть с ним рядом, всегда под рукой, к ней можно прибегнуть в любое время, и она не подведет. Он — человек смерти, с помощью которой можно решить и пустяковые проблемы. Его приговорили к смертной казни, он воспринял приговор спокойно, не возмущался, ни о чем не просил, в том числе о помиловании — ведь он был человеком смерти.

В 2014 г. в одной из центральных областей России орудовала группа из пяти человек, из них одна женщина (Лактионова), остальные — мужчины (Васильев, Евсюков, Мельников и Крещенко). Все они были в возрасте от 19 до 24 лет, из них ранее осуждались лишь Мельников и Евсюков; все признаны вменяемыми.

В теплое время года они совершили семь нападений с целью убийства на мужчин, спящих в парках или на станциях электропоездов. Каждому потерпевшему было нанесено не менее 50 ранений ножом или молотком, шестеро убиты, седьмой смог убежать. Лактионова участвовала во всех нападениях и, по словам ее соучастников, часто выступала в качестве инициатора, наносила удары ножом. В двух случаях преступники объясняли убийства неславянской внешностью жертвы, в других, поскольку было темно и не было видно лиц жертв, они объясняли, что потерпевшие были лишними людьми, пьяницами и бездомными и лишались жизни для очищения общества. Все пятеро вменяемые.

Таких случаев в мире немало: иногда появляется соблазн убить старого или неизлечимо больного человека: такое нередко творится в больницах. В № 43 газеты «Пари Матч» от 1989 г. рассказывалось о судебном процессе над четырьмя медицинскими сестрами и санитарками службы гериатрии (медицины для престарелых) одной из венских больниц. Эти медработники убивали надоевших им пациентов престарелого возраста в основном передозировкой снотворных и сильнодействующих препаратов, вводимых внутривенно. Почувствовав безнаказанность, стали убивать всех, чем-то им не понравившихся или слишком требовательных стариков. Санитарка В. Вагнер с 1987 по 1989 г. зажимала нос жертве, заполняла в то же время рот водой. Смерть наступала в результате отека легких. Полиция не смогла установить полный список жертв этой убийцы — 200 или 300 (?!). Эти преступные действия, когда стариков приканчивали как животных, вызвали настоящий шок в австрийском обществе. Канцлер Австрии Франц Враницкий охарактеризовал эти преступления как самое «жестокое и тяжелое в истории страны».

Эти медсестры и санитарки и особенно, конечно, Вагнер являлись некрофильскими личностями, отправив на тот свет несколько сот человек, они обслуживали смерть и добились в этом деле впечатляющих «успехов».

Слугой смерти с конца 1950‑х годов проявил себя некто Геворкян, прозванный «Доктор Смерть», который изобрел и сконструировал особый аппарат для причинения безболезненной смерти неизлечимо больным. Он использовал аппарат всего один paз, за что был осужден, а аппарат был уничтожен. Сам «доктор-смерть» рассчитывал, наверное, на его многократное употребление.

Как представляется, приведенные примеры и комментарии к ним убедительно доказывают, что некрофил — вполне реальная фигура и это, скорее всего, архетип — достаточно вспомнить маршала де Рэ. Некрофильские преступления (как правило, до убийства) требуют особого правового регулирования, как и иные общественно опасные действия, совершенные невменяемыми некрофилами.

Можно привести перечень наиболее характерных черт личности некрофила:

• дезадаптация, отчуждение и отсутствие общественно полезных связей, одиночество;

• восприятие убийства как чего-то приятного, радостного и понятного;

• полное отсутствие раскаяния, в большинстве случаев непонимание, что это такое;

• желание найти надежное убежище (в камере тюрьмы, утробе матери, пещере), что также свидетельствует об отчуждении;

• отсутствие повода к убийству или ничтожность повода;

• ощущение, что убийство это помощь смерти;

• паранойяльность и бред преследования;

• ощущение, что есть еще некто или нечто в нем самом, что толкает на убийство;

• любовь к крови и тяготение к ней;

• влечение ко всему мертвому;

• представление, что совершенное убийство является очищением общества,

• ощущение, что и сам является носителем зла;

• постоянная агрессивность;

• страх смерти и в то же время ее высокая положительная оценка;

• положительная оценка смерти безотносительно к тому, кто может умереть;

• высокий уровень тревоги;

• допущение, что можно жить и в смерти;

• эмоциональная холодность.

Чаще всего у отдельного человека перечисленные черты встречаются в совокупности и в различных сочетаниях.