Нелюдь

«Полная победа» — это на лексиконе Геннадия Андреевича означало полный отъем денег, требуемой суммы…

— Давайте начнем, — сказал Геннадий в конце своего объяснения. — А то парень заждался решения своей судьбы.

Мы встали и вышли к Леве, который по-прежнему сидел в кресле, куда ему велели сесть.

— Значит так, — начал по-деловому Геннадий, закуривая и садясь напротив Левы. — Нам про тебя и твои художества все известно. Ты, как мы понимаем, деловой человек, так что с тобой лишних разговоров вести не будем. Альтернатива такая, — он перевел дух и выразительно посмотрел на Леву. — Только ты меня не перебивай, — добавил он, видя, что Лева порывается что-то сказать. — Если будешь перебивать, то будешь иметь дело с Колей. Видел Колю?

Лева промолчал и осел в кресле. Он смотрел во все глаза на Геннадия и только изредка поглядывал на меня.

— Итак, вариантов два, — сказал Геннадий. — Мы можем отдать тебя милиции. Это первое и самое простое. Предъявим человеческие органы, которые приготовлены для тебя. Потом предъявим Хельгу и Василия, которые во всем признаются и покажут, что ты организатор и вдохновитель. И будет тебе «светить» вышка, а как минимум, при хорошем адвокате — пятнадцать лет. Но ты их не отсидишь, — добавил Геннадий, стряхивая пепел сигареты в тяжелую хрустальную пепельницу. — Знаешь, что с тобой сделают в первую же неделю в колонии? Там ведь сведения быстро распространяются… Станет известно, за что ты сидишь и кто ты такой… Такие долго в колонии не живут, ты сам должен понимать.

— Это все неправда, — вставил Лева. — Вы ничего не докажете…

Он был испуган до последней степени, это было видно по его бледному лицу и трясущимся губам. А Геннадий, наоборот, расцвел. Он был теперь в «своей тарелке», он любил пугать людей, и у него это мастерски получалось. Что ни говори, профессия…

— Докажем, — спокойно возразил он. — Ты и сам прекрасно понимаешь. Все, что я сказал — правда. И свидетели есть. Так что верная смерть тебе.

— А какая альтернатива? — осторожно спросил Лева.

Он уже все понял и был готов на компромисс.

— Альтернатива? — переспросил Геннадий и плотоядно улыбнулся, отчего его лицо сморщилось и превратилось в подобие печеного яблочка.

— Альтернатива лучше, — сказал он после некоторого раздумья. — Вот и выбирай: либо мы «сдаем» тебя милиции вместе с доказательствами и ты живешь до суда, а потом еще неделю до лагеря. А в лагере в первую же подходящую ночь тебя прислоняют к стенке барака и бьют в грудь концом деревянной лавки до тех пор, пока не разорвут внутренние органы. Вскрытие лагерное потом напишет, что с тобой случился инфаркт на почве угрызений совести… Тебе нравится такая перспектива? Но это только первый вариант. А второй будет такой… Сначала я отрежу тебе яйца, потом мы засадим тебе в задницу кол, и только после этого ты сдохнешь здесь. Без всякой медицинской экспертизы. Даже вскрытия не будет… Вот тебе второй вариант. Какой тебе больше нравится, а?

Лева молчал, и только лицо его дергалось, как у резиновой куклы из популярной телепередачи. А Геннадий закончил свою речь и теперь торжествующе смотрел на произведенный эффект.

Я глядел на Геннадия и подумал о том, сколько раз он уже делал все это в жизни… Конечно, в прошлом он не употреблял таких выражений, и беседа велась в иной фразеологии. Но… Весь стиль разговора и вся методика устрашения и издевательства были отработаны совершенно четко. Весь семидесятилетний опыт стоял за всеми «прихватами» Геннадия…

— Так что ты выбираешь? — спросил он в конце концов, с улыбкой обращаясь к онемевшему Леве. — Сдохнуть в бараке от разрыва внутренних органов или сдохнуть прямо тут, на полу, с отрезанными яйцами и колом в заднице? Мы разрешаем тебе выбрать из двух вариантов.

Геннадий засмеялся, и от этого смеха даже у меня мурашки пробежали по телу.

Лева принадлежал к людям нахальным и бессердечным. Но он никогда не сталкивался с настоящим ужасом… Теперь он вдруг был без всякой предварительной подготовки погружен в черный кошмар.

Наверное, иногда он представлял себе, что может попасться. Вероятно, он думал о такой возможности. Его могли поймать итальянские полицейские… Мало ли что могло быть. Но Лева представлял себе все совсем иначе — его вежливо арестуют, посадят в чистенькую камеру и каждый день его будет навещать ловкий адвокат.

Конечно, все равно это неприятно — сидеть в тюрьме. Но теперь случилось то, чего Леве не снилось и в страшных снах. Он попал в руки человека, который никак не соответствовал его представлениям об опасности…

Геннадий все это понимал и поэтому старался усилить произведенное впечатление.

— Посмотри мне в глаза, — сказал он спокойно Леве. — Посмотри мне в глаза и пойми, что я нисколько не шучу. Я именно это с тобой и сделаю, как говорю… Как ты думаешь, я тебя пожалею?

Лева внимательно посмотрел на Геннадия, потом опустил глаза. Наверное, он увидел, что Геннадий действительно сделает все то, о чем только что сказал…

— Что вы от меня хотите? — пробормотал он безжизненным голосом.

Он охрип, и слова едва вылетали из его горла.

— Дайте мне воды, — попросил он.

И тут пришел час торжества Геннадия. Просьба о воде была как бы знаком того, что он победил, что враг сломлен. Морально во всяком случае. Теперь следовало ковать железо, пока горячо.

Геннадий приосанился за столом и даже вскинул голову, как горный орел. Никогда не видел я его таким.

— Ах, тебе воды дать! — загрохотал он, внезапно повышая голос на «всю катушку» так, что, казалось, задрожали стекла в кабинете. — Я тебе покажу воду! Ты у меня своей кровью поганой захлебнешься, падаль!

Даже я при виде этой сцены замер от ужаса и внутреннего трепета. Каким я всегда знал Геннадия Андреевича? Незаметный, тихий, ко всему равнодушный муж моей бывшей любовницы… Потом — отец, вернее, отчим, моей невесты… Коммерсант, гомосексуалист… Жалкая, неинтересная личность, одним словом…

Сейчас я увидел его «в деле». Наверное, именно таким он и бывал всегда, просто мы все об этом не догадывались. Ни Людмила, ни Юля, ни, тем более, я.

Лева вжался в кресло и затих. Он больше не решался открыть рот. Вообще, в ту минуту мне стало даже немного жалко его. Передо мной были какие-то остатки человека. Все было так внезапно с ним… Он летел в комфортабельном самолете, где ему улыбались и поили итальянским вином. Потом он должен был забрать «товар» и лететь обратно. Все так здорово придумано, так легко и безопасно. И вдруг…

Он оказался в мгновение ока в каком-то месте, где ему грозит неминуемая смерть. И нет никакого выхода. И перед ним сидит человек, который убьет его, Леву, недрогнувшей рукой.

Геннадий закурил вторую сигарету и внимательно посмотрел на полумертвого Леву.

— Один у тебя выход, — сказал он более миролюбиво, сбавляя тон. — Хочешь жить?

Лева встрепенулся в кресле. Надежда никогда не покидает человека, даже в безвыходной ситуации он готов хвататься за любую соломинку.

— Так хочешь? — повторил Геннадий Андреевич.

Лева хотел что-то сказать, но только пискнул утвердительно.

— Выход у тебя один, — продолжил Геннадий. — Ты даешь нам пятьсот тысяч долларов и мы тебя отпускаем. Идет?

Главные слова были теперь сказаны. Вот и случилось то, к чему мы готовились. Теперь оставалось только ждать, сбудутся ли наши надежды. Мы поймали преступников, мы схватили главного… Все, как советовал Скелет. Теперь оставалось немногое — получить деньги. Мы получим их — и все. Дело будет сделано. Юлю вылечат, мы с ней поженимся и все будет прекрасно, и можно будет забыть этот кошмарный сон.

Вот только деньги…

— Кто вы? — выдавил из себя Лева. Даже его изощренная фантазия не могла так сразу вместить в себя все неожиданные повороты…

— Я — отец молодой девушки, которую изуродовали твои мерзавцы, — спокойно ответил Геннадий. — Ты наживался на этом, а у меня в результате осталась на руках слепая дочь. Она — невеста Феликса. Видишь Феликса? Мир тесен, вот вы и встретились.

Я кивнул и добавил:

— Нам нужны деньги, чтобы вылечить ее… Из-за тебя все случилось, так тебе и платить.

— Но у меня нет таких денег, — сказал Лева.

Похоже было, что он еще не все до конца понял.

— Ах, у тебя нет, — сказал Геннадий, поднимаясь из-за стола.

Он подошел к креслу Левы и застыл рядом.

— Начнем с яиц? — осведомился он. — Или сначала засадим кол? Или ты действительно еще ничего не понял?

Страх физической расправы — ужасная вещь. Этот страх ломал и не таких людей, как Лева…

— Ты не выйдешь отсюда, — произнес Геннадий внушительно. — Тебя вынесут отсюда в мешке и по частям… Неужели ты думаешь, что мы пожалеем тебя, подонка? Ты изуродовал мою дочь. Пятьсот тысяч, либо это твой последний день на земле. Ты понял?

Теперь и я понял замысел Геннадия. Он привез Леву в банк не только потому, что здесь был его друг Савелий Кузьмич и тут было безопасно «работать». Банк был нужен еще и потому, что только так было возможно «вытащить» из Левы сумму, не выпуская его…

Для меня тут не было роли, я находился рядом просто в качестве статиста. Чем я мог помочь Геннадию? Передо мной разворачивалась схватка, жестокая и коварная. Один очень плохой человек «ломал» другого, еще более плохого человека…

Это продолжалось долго. Лева все-таки оказался умным человеком и не довел дело до физической расправы. Он мялся, трясся, а потом сказал, что готов выкупить свою жизнь за пятьсот тысяч долларов.

— Это все, что у меня есть, — сказал он жалобно. — Я собирал, копил эти деньги очень долго.

Геннадий оскалился в ответ:

— Не пытайся нас разжалобить, — сказал он. — Такого подонка не может быть жалко… Подумаешь, что это последние деньги. Сколько людей распотрошили за них! Ты еще смеешь что-то говорить о том, что ты их копил…

Лева по-настоящему боялся за свою жизнь, он осознал, что ему грозит. Так что с этого момента «сотрудничество» с ним пошло быстрее. Деньги свои он хранил в банке.

Геннадий вышел на пять минут и вскоре вернулся вместе с Савелием Кузьмичем и еще одним человеком — молодым парнем в строгом костюме и модном галстуке в полоску.

— Вот, — сказал Савелий Кузьмич молодому человеку. — Этот господин желает перевести свои сбережения из своего банка в наш и сразу же обналичить их. Займитесь этим, помогите господину.

— Обналичить сразу не удастся, — возразил юркий юноша. — Это займет день-другой.

— Хорошо, — кивнул Савелий Кузьмич. — Сейчас поработайте с господином. Подготовьте необходимые факсы, запишите у него все данные его банка и так далее. Впрочем, вы сами все знаете.

Молодой банковский служащий прекрасно понимал все, что происходило, но не показывал виду. Может быть, такое бывало в этой комнате уже не раз?

В кресле сидел плачущий Лева с отчаянными глазами и внезапно осунувшимся лицом. Он облизывал пересохшие губы, но больше не решался просить воды. Молодой человек с блокнотом подсел к нему и принялся записывать данные.

— Если понадобится нотариус, — сказал Савелий Кузьмич своему сотруднику, — то позвоните Марье Петровне. Вы знаете, она все сделает конфиденциально.

Потом он взял под руку Геннадия Андреевича и предложил:

— Пойдемте ко мне пока что. Коньячку выпьем по случаю дождливой погоды, — он обернулся в мою сторону и искоса взглянул на меня. — Это ваш друг? — спросил он у Геннадия.

Ох уж эта привычка смольнинских работников говорить о людях в третьем лице… Они знают, что делают — это наилучший способ унизить человека в неявной форме. Дать ему понять, что он шавка…

— Это мой родственник, — коротко ответил Геннадий.

Тогда Савелий тронул и меня за рукав и сказал:

— Пойдемте. Это долгое дело, оно займет не час и не два. Нужно посылать факсы, потом запросят подтверждение… Сумма ведь очень большая, ни один банк просто так не выпустит из своих рук.

Мы оставили Леву с молодым человеком и вышли из кабинета. У двери в коридоре по-прежнему стоял охранник Коля со зверским лицом. На тот случай, если Лева вдруг сделает глупость и заартачится…

В роскошном кабинете Савелия Кузьмича мы сели в кресла, и хозяин достал бутылку дорогого коньяка.

— Пожалуй, я не буду, — сказал я. — Мне еще надо поездить по городу, и я хочу быть за рулем.

— Я тоже не хочу, — отказался Геннадий. — Спасибо, Савелий Кузьмич… Пока дело не сделано, я пить не буду. Вот придут деньги и я их получу, тогда и выпьем.

— Ну, это не скоро будет, — усмехнулся Савелий. — День-два потребуется. Дело нескорое, сумма уж очень велика.

Он налил себе стопку и опрокинул ее, отчего его лицо стало еще более красным.

— Так это он? — спросил он, кивая в сторону кабинета, где мы оставили Леву. — Это он с твоей дочкой такое сделал?

— Он, — подтвердил Геннадий, и пояснил: — Он — главный у них.

— Только вот что, — нахмурился Савелий. — Ты помнишь наш уговор? Он не должен отсюда выйти, ты сам понимаешь. Если я взялся за дело и прокручу его деньги через себя, он никогда и никому не должен об этом рассказать. Мне не нужны разговоры на стороне о том, что творится у меня в банке.

Он строго посмотрел на Геннадия, но тот не отвел взгляд.

— Естественно, — сказал Геннадий. — Уговор дороже денег.

— Ты же понимаешь, Геннадий Андреевич, — как бы извиняясь добавил Савелий. — Если этот тип отсюда выйдет и начнет рассказывать о том, что он был тут, что из него тут «вытряхивали» деньги… Что это будет за репутация у банка? Нет, мы же солидная положительная фирма. У нас таких непорядков не бывает.

— Хорошо, — сказал Геннадий. — Как дело сделаем, деньги получим, так сразу же и кончим.

Я понял, о чем они говорят. Лева не должен был выйти живым отсюда. Банк заботился о своей репутации и добром имени…

— Но ведь вы сами обещали только что ему, что отпустите его, если он отдаст деньги, — посмел я вмешаться в разговор двух строгих людей.

— Я обещал? — переспросил Геннадий.

Потом подумал секунду и согласился:

— Да, помнится, было дело… Обещал, вроде. Да чего же только не скажешь ради собственной дочери? Мало ли что я обещал… Надо же как-то деньги получить от этого мерзавца.

— С такими любые средства хороши, — присовокупил в поддержку Савелий Кузьмич, наливая себе вторую стопку коньяка.

— Что же вы, — он строго посмотрел на меня немигающим обкомовским взглядом. — Они будут людей резать, а мы с ними — миндальничать? Собаке — собачья смерть.

— Но вы же обещали, — напомнил я тихо Геннадию.

Мне казалось, что если уж он обещал…

— Ничего я ему не обещал, — отрезал Геннадий, которому надоело со мной пререкаться. — Ты что, жалеешь его?

Разговор на этом закончился. Я понял, что все уже решено и подписано. А у меня нет права даже задавать вопросы. В конце концов, Геннадий был тут главным, в этом деле…

Через некоторое время Савелий вышел из кабинета и пошел проведать своего служащего, оставшегося с Левой. Он вернулся через несколько минут и сказал:

— Все идет по плану. Уже послан первый факс в тот банк, где лежат деньги. Теперь будем ждать ответа.

Мне не хотелось сидеть в этом банке и ждать у моря погоды. Поэтому я предложил Геннадию съездить и посмотреть, что же произошло в квартире у Хельги. Где Скелет, где Хельга? Вообще хоть что-то понять…

— Поезжайте один, — сказал Геннадий. — Я останусь тут и буду отслеживать процесс. Это — самое главное сейчас. А вы, конечно, поезжайте. Только возвращайтесь скорее, вдруг потребуется ваша помощь.

Я вышел из банка, только на этот раз через парадный вход. Меня проводил охранник прямо от кабинета Савелия Кузьмича.

Я вышел на улицу, обернулся, окинул взглядом нарядный фасад солидного банка, осмотрел огромную доску с названием и подумал, что судя по виду, этот банк знаменит благотворительностью и поддержкой культуры… Или они помогают Детскому фонду… Очень уважаемое заведение, одним словом.

А в глубине здания, в самой глубине, в небольшом кабинетике сидит сейчас Лева — трясущийся человечек, который под страхом смерти покорно подписывает факсы и прочие документы. И еще не знает, что никогда не выйдет своими ногами из этого замечательного банка.

Потому что его тут вообще не было. Именно так потом все и скажут. Если кто-то заинтересуется, отчего вдруг была срочно переведена из заграницы такая сумма и куда девался сам клиент, все здесь скажут, что был клиент… Пришел, сделал перевод, получил наличность и ушел. Куда? Не знаем…

А если потребуются свидетели? Найдутся и свидетели… Трое молодых людей в модных галстуках, наподобие того типчика, который работал сейчас с Левой… Они подтвердят все, что угодно. Клиент пришел, сделал перевод и ушел. Больше мы его не видели и ничего не знаем. Ищите…

Савелий Кузьмич свое дело знает. И, вероятно, умеет подбирать надежных сотрудников. Хорошо Геннадию иметь таких друзей.

Я не поехал домой за машиной, а взял такси. Что-то тянуло меня к дому Хельги. Наверное, это было ужасное предчувствие.

Мы промчались по городу, причем я не смотрел по сторонам. Мне хотелось как можно скорее прибыть на место.

Уже у подъезда я понял, что не напрасно спешил и волновался. Стояла милицейская машина, и толпились люди, жильцы дома. Я поднялся по лестнице, ничего ни у кого не спрашивая. Возле площадки, на которой находилась квартира Хельги меня остановил милиционер.

— Вы куда? — спросил он меня, увидев, что я гляжу на распахнутую дверь квартиры. Все вокруг было залито водой, которая хлюпала под ногами. Валялись обгорелые обрывки бумаги и каких-то тряпок.

— Что тут произошло? — сдавленным голосом поинтересовался я.

Уже понятно было, что случилось нечто ужасное.

— Вы идете в эту квартиру? — спросил милиционер, не отвечая на мой вопрос.

— Да, — после некоторого замешательства ответил я.

Надо же было как-то узнать о происшедшем…

— Пройдите сюда, — сказал милиционер и посторонился, пропуская меня.

— Да что случилось-то? — настаивал я, но милиционер был тверд.

— Пройдите, вам все скажут, — настаивал в свою очередь он. Видимо, он был проинструктирован.

В квартире недавно бушевал пожар, это было очевидно. Почти ничего не осталось от мебели и обоев. Квартира выгорела почти вся. Стоял тяжелый запах дыма и еще какой-то гадости.

Следователь, который как раз разбирался в квартире, вцепился в меня мертвой хваткой. Он искал свидетелей и вообще кого-то, кто мог бы дать показания.

Я уже понимал степень опасности для себя и потому сказал, что являюсь старым другом Хельги, хозяйки квартиры, и пришел ее навестить.

— Вы договаривались о встрече? — спросил следователь.

У меня хватило ума ответить отрицательно. Просто так зашел. Шел мимо и решил заглянуть.

— Я вообще не видел Хельгу очень давно, — сообщил я. — И ничего про нее не знаю. А что тут произошло? Пожар?

Следователь ничего не ответил мне. Он старательно записывал себе в блокнот мои данные — адрес и сведения из паспорта.

— Она сгорела в пожаре? — осмелился я спросить его.

— Нет, — ответил следователь. — Не беспокойтесь, она не сгорела. Осталась жива ваша знакомая.

Мы спустились вниз и беседовали с ним в милицейской машине.

— Вы не знаете, где можно ее найти? — спросил следователь.

Я сказал ему адрес больницы. Пусть ищет ее там. Я был уверен, что там Хельги, конечно же, нет.

Следователь в конце концов сообщил мне, что в обгорелой квартире найдены два мужских трупа. Опознать их невозможно, пожар начался как раз в том месте, где они лежали.

— А где же сама хозяйка? — спросил я озадаченно.

Следователь пожал плечами:

— Будем искать. Должна же где-то быть…

Все было ясно. Хельга каким-то образом ухитрилась убить Скелета и скрылась. Я не мог понять, как это могло произойти, но факт был очевиден.

Следователь еще раз сверил мои данные и сказал, что меня могут вызвать потом, если я понадоблюсь. Что ж, пожалуйста. Вызывайте.

Из машины я выскользнул тихо и боком стал отходить. Я сделал это специально на тот случай, если бы меня узнал кто-то из соседей, которые стояли тут же у подъезда и оживленно обсуждали происшедшее. Вдруг кто-то из них видел, как я ходил к Хельге, как мы выходили из дома рука об руку… А кто-то мог вообще не спать и видел, как мы ночью привезли сюда Хельгу с санитаром. Бывают же такие старушки-соседки, которые мучаются бессонницей и по ночам смотрят на улицу…

Если бы меня кто-то узнал, потянулась бы цепочка, и я мог уже не выпутаться, К счастью, меня никто не приметил, и я сумел скрыться от глаз.

Больше я здесь не появлюсь, незачем дважды искушать судьбу. А Хельга… Что с ней?

Я взглянул на часы. Пожар в квартире, как я узнал, начался ранним утром. Сейчас было около трех часов дня. За это время Хельга уже трижды могла пересечь эстонскую границу…

Для меня навсегда останется тайной, как ей удалось убить Скелета. Что ж, как говорится, политика — это искусство возможного. И жизнь вообще, наверное, искусство возможного. Поймать Хельгу теперь вряд ли возможно, так незачем было об этом думать.

Я вернулся в банк, и меня сразу же провели обратно в кабинет к Савелию Кузьмичу. Геннадий сидел там же, и я рассказал ему о происшедшем. Он опустил голову и выругался.

Он никак не комментировал исчезновение Хельги, только скрипел зубами некоторое время.

К вечеру мы с Геннадием уехали домой. Лева остался в банке, где его заперли в комнате под охраной молчаливого парня, пришедшего на смену Коле. Связывать его не стали.

— Все равно никуда не денется, — авторитетно пообещал Савелий Кузьмич.

Потом пожал плечами и негромко добавил:

— Пусть последнюю ночь проведет нормально, без веревок и наручников.

Я поехал вместе с Геннадием Андреевичем. Мне не хотелось ехать домой, а хотелось увидеть Юлю.

Она была молчалива и почти ничего не спрашивала у нас. Наверное, она понимала, что происходит нечто важное, связанное с ней. Недаром же у нее прорезалось внутреннее видение…

Мы не говорили с ней о Хельге и вообще о том, что происходило вокруг. Юля держала мою руку и молчала. А когда к ней приблизился Геннадий, она прижалась лицом к его груди и замерла.

— Папа, — только говорила она тихо. — Папа…

Так мы и сидели втроем — Юля посередине, а мы с Геннадием по бокам. Наступала ночь.

На следующий день все произошло так, как предвидел Савелий Кузьмич. После полудня в кабинет вошел вчерашний юнец с аккуратной папочкой в руках и сдержанно сообщил, что заграничный банк подтвердил передачу денег в размере пятисот тысяч и одновременно сообщил о том, что счет господина Рахлина исчерпан… Значит, Лева не солгал, когда говорил, что у него это последние деньги.

— Ну что? — мрачно посмотрел на нас Савелий. — Теперь будем кончать? Только сначала он еще должен расписаться в получении суммы. А то нехорошо, непорядок…

Все денежные операции заняли время до вечера. Савелий постарался на славу. Чемоданчик с деньгами был принесен и водружен на стол перед Левой. Все делалось строго по правилам.

— Пересчитайте, пожалуйста, — предложил клерк посиневшему Леве.

Он обращался к нему вежливо, так, словно ничего не случилось и он ничего не понимал о происходящем. Наверное, так и надо, правильно. Этот юнец далеко пойдет. Не его это дело — знать, что происходит. Его дело — соблюсти все формальности и сделать это вежливо и предупредительно.

Лева только отрицательно помотал головой, он был уже совершенно подавлен.

— Тогда распишитесь вот здесь, — клерк пододвинул ему бумажку по поверхности полированного стола.

Лева затравленно оглянулся и взял ручку. Мы все стояли вокруг него и смотрели. Медленно он вывел свою подпись в одном месте, потом еще в одном… Может быть, он чувствовал, что подписывает сейчас смертный приговор себе. Может быть, кто знает…

— Прекрасно, — сказал юнец, рассматривая подлинные подписи того, кто должен был умереть через несколько минут.

Он улыбнулся предупредительно и сказал, обращаясь к Савелию Кузьмичу:

— Все в порядке. Господин Рахлин получил деньги в полном объеме и подтвердил это.

— Благодарю вас, — сказал Савелий торжественно. — Теперь вы можете идти.

Юнец вышел из комнаты, а мы двинулись следом. Чемоданчик нес Савелий. Мы прошли к нему в кабинет и там расположились в креслах.

— Вот ваши деньги, Геннадий Андреевич, — сказал Савелий.

Геннадий подошел к нему и пожал руку.

Было забавно наблюдать эту сцену благодарности между двумя старыми шакалами… Все выглядело очень чинно и благородно. Как в лучших домах. Старый товарищ оказал услугу другому старому товарищу. Еще Грибоедов писал: «Ну как не порадеть родному человечку…»

Чемоданчик перешел в руки Геннадия.

— Вы хотите сами заняться этим типом? — спросил Савелий предупредительно.

— Занялся бы и сам, — ответил Геннадий. — Да что-то надоело мне за последнее время творить расправу… Может быть, ваши люди бы им занялись? Я был бы очень признателен.

Савелий Кузьмич любезно улыбнулся:

— Что вы, это совсем не трудно. Моих мальчиков это вовсе не затруднит.

— Вы меня очень обяжете, — сказал Геннадий облегченно.

— Что вы, Геннадий Андреевич, никакого беспокойства.

Савелий проводил нас с Геннадием через задний вход, и мы, незамеченные никем, спокойно выехали из зеленых железных ворот.

Несколько минут мы ехали молча, и только потом я спросил:

— А вы уверены, что с Левой все будет в порядке?

— Конечно, — бросил в ответ Геннадий. — Фирма веников не вяжет… Задушат, а потом вынесут в мешке. Камень на шею, и в воду. В первый раз что ли?

Видно было, что Савелию Кузьмичу к таким художествам не привыкать. Нет, все-таки хорошо, что у Геннадия есть такие замечательные старые товарищи…

— Деньги отвезем ко мне, — сказал деловито Геннадий, не глядя на меня. — Там они будут в сохранности. Хотя вообще-то они скорее ваши, чем мои.

— Почему? — удивился я. — Ведь вы были главным в этом деле.

— Несомненно, — ответил Геннадий. — Но ведь в Италию в клинику Юлю повезете вы, а не я. И вообще… Она хочет выйти за вас замуж. Что же я могу сделать? Ничего, хотя я и не понимаю ее выбора, — Геннадий неприязненно посмотрел на меня. — Что она в вас нашла? Кроме красивой внешности ничего нет в вас хорошего, я считаю.

— Спасибо за комплимент, — ответил я, озадаченный.

Геннадий остановил машину у тротуара на темной улице. Был уже вечер, и свет фонаря не доставал досюда.

— Давайте выйдем, — сказал вдруг Геннадий.

— Зачем? — не понял я.

Куда выходить? Ведь надо ехать, и в машине у нас такая куча денег…

— На минутку, — произнес Геннадий, открывая дверцу машины.

Мне не оставалось ничего другого, как тоже выйти на тротуар. Геннадий обошел автомобиль и приблизился ко мне. Я увидел его лицо совсем рядом со своим.

— Помните, как вы вчера сказали, что Юля мне не родная дочь? — спросил Геннадий негромко.

— Да, — ответил я и, помявшись, добавил: — Извините меня, пожалуйста. Я это тогда сгоряча сказал, не подумав… Простите…

— Пожалуйста, — ответил Геннадий.

И в эту секунду в воздухе мелькнула его рука, а я ощутил сильный удар по лицу. От неожиданности я повалился на капот машины. Губы мои были разбиты, а нос превращен в лепешку. Так мне показалось, во всяком случае.

Больше ударов не последовало. Геннадий стоял рядом и спокойно вытирал кулак носовым платком.

— Это вам за неродную дочь, — сказал он. — Вчера просто некогда было, мы торопились по делу… А сейчас в самый раз.

Я поднялся, зажимая пальцами разбитый нос, из которого сочилась кровь.

— У вас есть платок? — спросил Геннадий, протягивая мне свой. — Приведите себя в порядок. Не могу же я привезти Юле побитого жениха, — он усмехнулся. — Ничего, не плачьте, пройдет. Но согласитесь, что вам причиталось.

Я ничего не ответил, и мы сели обратно в машину. Может быть, Геннадий правильно поступил. В следующий раз я буду думать, что говорю…

С итальянской клиникой мы созвонились спустя несколько дней. Через месяц мы с Юлей отправляемся в путешествие, откуда она вернется зрячей.

Каждый вечер Людмила в своей комнате громко и нараспев читает псалмы, и каждый раз, когда она доходит до «долины смертной тени», я вздрагиваю.

Мы все шли этой долиной. Каждый по своему. И мы выбрались из нее. Когда мы рассказали вкратце все, что произошло, Людмила и Юля долго сидели потрясенные.

Наутро Людмила отправилась в церковь, чтобы заказать панихиду по убиенным. Чтобы Бог принял их в Царствии Небесном…

Она вернулась оттуда обескураженная и расстроенная. Поп отказался служить панихиду, несмотря на все ее просьбы. Он сказал, что не понимает, как это возможно. Аркадий Моисеевич — иудей, а такие клички, как Скелет и Клоун в панихиде фигурировать не могут. А имен Людмила не знала… Так она и вернулась ни с чем.

Но я думаю, что все будет в порядке. Мне почему-то кажется, что Бог примет их всех и они встретятся на небесах. И там никто не спросит их имен и кличек… Аркадий Моисеевич и Скелет, и Клоун — все они, пострадавшие за доброе дело и ушедшие в долину смертной тени.

Мне даже кажется, что там, на небесах, они все станут друзьями… И туда точно не попадет Лева Рахлин. И Хельга, когда придет ее черед. Там не место холодным рептилиям…

Вот только про себя самого я точно не знаю. Где мое место — с теми или с другими…