Нелюдь

«Но должны же оставаться какие-то следы, — подумал доктор. — Если у меня под носом творится такое, то я не могу не заметить чего-то необычного». Он ухватился за эту мысль и твердо решил все лично проверить.

Во второй половине дня, когда основная работа по вскрыванию была выполнена и Аркадий Моисеевич сел писать бумаги, Василий, как всегда, протиснулся к нему в маленький кабинетик и сказал, что хотел бы сходить домой пообедать.

Это было ежедневное дело, и так бывало всегда. К вечеру Василий возвращался, а Аркадий Моисеевич уходил до утра домой.

— Идите, конечно, — согласился доктор, и санитар ушел, заверив, что, как всегда, явится теперь около семи часов.

Иногда Аркадий Моисеевич даже не дожидался прихода Василия, настолько он ему доверял. Да и по чести сказать, Василий никогда не обманывал доверия Аркадия. Если даже он чуть задерживался вечером, все равно можно было быть уверенным, что он придет. Так что Аркадий спокойно запирал морг и уходил, будучи твердо уверенным в том, что спустя полчаса-час Василий придет.

«Да и то сказать, покойники ведь не разбегутся», — как-то шутливо заметил сам доктор.

В этот раз, стоило Василию уйти, Аркадий вскочил и бросился по моргу. Он решил все проверить. Он не верил ни одному слову подошедшего к нему недавно Скелета, считал все это глупейшей провокацией с непонятными мотивами, но что-то говорило ему о том, что следует проверить даже этот сигнал.

«Почему я должен верить какому-то незнакомцу больше, чем собственному санитару, которого знаю с хорошей стороны много лет? — думал с внутренним раздражением Аркадий Моисеевич. — И к тому же Вася явно не может проводить такие сложные операции по изъятию органов. Он не может самостоятельно делать такую работу. А врачей, кроме меня, в морге нет».

Ему вдруг некстати вспомнился Лева Рахлин, и он подумал о том, что вот как про Леву он мог бы еще поверить… Тот явно способен на все. Но Лева же давно уехал…

Все-таки что-то толкало Аркадия обследовать свой морг. Давно он уже не проводил инвентаризацию в своем хозяйстве. В этом он не видел нужды — Василий сумел заменить ему и завхоза и заместителя, и медсестру…

Прошелся по своему кабинету, заглянул во все углы. Потом вышел в холодное помещение, где хранились трупы.

Аркадий Моисеевич не знал точно, что он ищет. Откуда ему было знать? Он вообще был почти уверен, что делает сейчас глупость. Было даже немного стыдно за то, что он не доверяет своему санитару настолько, что бросился проверять слова какого-то чужого человека.

Да и что искать?

Аркадий Моисеевич медленно прошелся по ряду, где стояли столы с холодными телами покойников. Сосчитал их для порядка. Все на месте… Потом вгляделся в лицо каждого. Он всех знал, потому что вскрывал каждою лично.

Потом вспомнил об одном своем знакомом, который тоже был заведующим моргом. Тот все время мучился с тем, что помещение для трупов было маловато. Некуда было ставить новые столы и приходилось тела класть по двое на один стол.

И тогда товарищ Аркадия Моисеевича придумал остроумную штуку. До него как-то никому не приходило в голову такое.

Он решил, что трупы ведь совершенно необязательно класть плашмя, да еще на столы. К чему такое слепое следование традиции?

Тот человек был новатором, революционером своего дела. Он заказал вкрутить в потолок покойницкой металлические крюки и стал просто подвешивать трупы под мышки…

Трупам же все равно, они ничего не чувствуют… Вот так и получалось у него замечательно. Все трупы стояли стоймя, как на параде. Крючки цеплялись под мышками, иногда врезались в тело, но никто же не чувствовал боли. И управляться с ними стало очень удобно. Ничего не надо было раскладывать, а уж про экономию площади и говорить нечего. Получился самый вместимый в городе морг.

Комиссия подвела. Кто-то из медперсонала зашел, увидел, возмутился. Приехала комиссия, и все накрылось. Сказали, что глумление над покойниками, варварство. Крюки вывернули из потолка, заставили тела опять раскладывать как положено по правилам. А парня с работы турнули.

Аркадий Моисеевич вспомнил его и усмехнулся. Идея была хороша, конечно. Но он, Аркадий, никогда не нарушал правила.

И что же искать? И где?

На всякий случай заглянул в холодильники. Их было несколько, там тоже были тела. Вытащил тела, осмотрел их. Поглядел, нет ли лишних разрезов. Нет, конечно.

Что за глупости рассказал тот странный человек? Безобразие… А он, старая обезьяна, поверил в такие басни…

Так, медленно, шаг за шагом, он обошел все помещение. Понимал, что делает глупость и лишнюю работу, но не прекращал. Уж до того дотошный был человек…

В конце концов, когда смотреть было уже негде и стало ясно, что ничего он не найдет подозрительного, вдруг на глаза попалась еще она дверка. Это была крошечная подсобка, где всегда хранился хозяйственный инвентарь — лопата для разгребания снега зимой, метла, несколько ведер, какие-то тряпки, мешки.

Ни один уважающий себя доктор в такие места не заглядывает — это чисто санитарное хозяйство.

Тем не менее Аркадий для очистки совести решил заглянул, и туда. А заглянув, очень удивился. Две лопаты, метла и ведра — это было тут и в полном порядке. А у самой стены стоял маленький холодильник «Морозко». В таком обычно любят хранить детское питание.

Холодильника «Морозко» на балансе у морга не было. Ни к чему им бытовой холодильник. Откуда же он?

Но удивление тут же прошло. Ясно, это Василий принес из дому для себя. Он ведь тут днем и ночью на боевом посту, вот и хранит тут для себя продукты, чтобы закусить иногда. Может быть, он даже и выпивает тут по ночам, отчего же и нет? По утрам Аркадий Моисеевич иногда слышал от Василия водочный дух, но не мог осуждать. Конечно, посиди тут с покойниками, как не выпить?

Все санитары в моргах этим балуются. С этим бороться бессмысленно, работа такая. А Василий никогда не злоупотреблял, за это Аркадий Моисеевич мог смело поручиться.

Холодильник стоял себе и стоял, а Аркадий Моисеевич смотрел на него. Надо было бы спокойно махнуть рукой и уйти, не мелочиться, но доктор привык доводить любое дело до конца.

«Там пара котлет и бутылка водки, — сказал он себе. — Если я стану это рассматривать, это будет просто неблагородно с моей стороны. Нечего лазить по чужим кастрюлям».

Он сказал это себе, а рука уже тянулась к дверце.

— Взгляну и пойду домой — пробормотал Аркадий Моисеевич. — Нечего глупостями заниматься. Хватит уже, подурил и будет.

Он открыл холодильник. На двух полках стояли несколько стеклянных банок, прикрытых крышками. В растворе, который был налит внутрь, плавало нечто…

В одной банке — одно, крупное, темно-бурого цвета. В другой — другое. Банок было несколько, и в каждой что-то было.

— Азохен вэй, — сказал Аркадий Моисеевич себе под нос. Он кивнул и добавил, потянув запах длинным сизым носом: — Кушан мерин тохис…

Он был патологоанатомом, и ему не надо было лезть в медицинский справочник, чтобы сказать, что он увидел в этих проклятых банках. В тех банках, которые перевернули все внутри него.

Это были человеческие органы, самые настоящие.

«Или я не знаю, что это такое? — сказал бы он в другое время. — Или я не знаю, как выглядит человеческая почка? Или глаза? Или другие органы?»

Он все это знал. Ему долгими годами доводилось видеть все это. Он не ожидал, что самое страшное, что говорил тот незнакомец возле дома, окажется правдой.

Аркадий Моисеевич распрямился и захлопнул дверцу холодильника. Сомнений больше не было, глупый разговор Скелета оказался истиной.

— Зей герейт хебе халоймес, — пробормотал доктор сосредоточенно. Ему так не хотелось признаваться в том, что все увиденное им — реальность. Ему так не хотелось, чтобы это было наяву. Он не верил в это до последнего мгновения.

— И халойт будет немаленький, — сказал он себе и знал, что это еще слабо сказано.

Конечно, Василий, он не мог не знать обо всем. Конечно, по ночам. Конечно, Василий тут не главный, он даже не врач… Но Василий за все здесь отвечает, как он мог?!

Аркадий Моисеевич не пошел никуда, а уселся в своем кабинете, весь дрожа от ненависти и негодования. Пойти он еще успеет. Нет, пока что он хочет посмотреть в глаза этому человеку. Пусть Василий все сам расскажет ему.

— Это я виноват, — говорил себе Аркадий. — Я взял его на работу еще совсем мальчишкой. Я не досмотрел за ним. Он пошел по дурному пути, а я этого не заметил… Да и вообще, я должен был ежедневно сам следить за всем, что тут происходит. А я расслабился, доверился совсем молодому человеку. И что же теперь?

Нет, что будет теперь, Аркадий Моисеевич прекрасно себе представлял. Он обязан сообщить обо всем. Сначала главному врачу, а потом в милицию. Пусть приедут и разбираются во всем.

За себя Аркадий нисколько не боялся. Что ему могут сделать? Конечно, с работы уволят. За халатное отношение к своим обязанностям и за отсутствие надлежащего контроля. Но это волновало Аркадия меньше всего. Он уже давно может жить на пенсию. Ему вообще ничего не нужно. Но позор… Какой позор…

И главному врачу влетит, а он — неплохой человек. Не так уж они были близко знакомы с Аркадием, но он знал, что главный — ничего, еще не самая сволочь. Бывают и похуже.

Да и сам факт ужасал Аркадия Моисеевича. Он не мог представить себе, что к таким делам может быть причастен кто-то из людей, которых он знал.

Когда Скелет рассказал Аркадию о таком чудовищном бизнесе, тот не слишком испугался оттого, что не мог же он всерьез допустить, что это может делать кто-то из его знакомых. Что это делают какие-то мифические личности, которых потом покажут по телевизору — в это можно поверить. Но в то, что этим страшным монстром является твой собственный санитар Василий — красавец, косая сажень, розовощекий блондин, мечтающий быть врачом? Нет, в такое не верилось совсем, ни одной минуты не верилось.

А банки, между тем, стояли себе в холодильнике… Аркадий Моисеевич так и просидел еще час или два, до тех пор, пока не явился из дому Василий.

Вот тогда между ними и состоялся разговор. Это, строго говоря, не было разговором. Аркадий Моисеевич произносил монолог за монологом, изредка перемежая свою речь вопросами.

— Нет, вы скажите мне, как вы додумались до этого? — кричал он, беспомощно простирая руки к Василию. — Как вы могли, вы же человек?

Потом, когда накричался вдоволь, спросил:

— Кто работал тут в мое отсутствие? Вы же не могли сами все это проделывать? Вы же не врач, вы не умеете работать с органами.

Тогда он задел за живое Василия. Тот, сидевший до того напротив молча, вскинул голову и, поглядев в глаза Аркадия Моисеевича, вдруг сказал:

— А вот тут вы и ошибаетесь… Очень даже мог. Очень даже умею.

— Так вы сами изымали человеческие органы? — не поверил доктор.

— Отчего же и не сам, — ответил санитар. — Я прочитал учебники и научился… Что же вы думаете, я зря три курса закончил? Я мог бы стать великим хирургом.

Потом подумал минуту и добавил, бросив в лицо ошарашенному доктору.

— Я еще и буду хирургом… Накоплю денег и поеду учиться за границу.

Это было последней каплей для Аркадия Моисеевича.

— Ты в другую сторону поедешь, падаль вонючая, — закричал он, вскакивая с места и вспомнив в ту минуту давно забытый лагерный лексикон. — Неужели вы думаете, что такие, как вы, могут стать врачами? Разве человечество может допустить, чтобы подонки носили это высокое звание?

Аркадий Моисеевич был в полной ярости. Он был готов растерзать Василия. Но и тут он все же оставался интеллигентным человеком и как-то не допускал мысли о физическом насилии. Он оскорблял санитара, он кричал на него, угрожал, однако его не посещала мысль об опасности, которой он себе подвергает.

Доктор обежал свой стол и встал перед сидящим на стуле санитаром, потрясая кулаками перед его лицом.

— Дрянь! — кричал он. — Тебя в лагерную пыль сотрут за твои дела.

— Нет, — неожиданно, не меняя позы сказал в ответ Василий. — Не сотрут.

И замолчал, выжидательно глядя на Аркадия Моисеевича и ожидая его реакции.

— Почему? — опешил доктор. — Почему это ты не боишься?

— А вот почему, — ответил Василий спокойно. Его лицо вдруг приняло ленивое выражение, а глаза даже казались полуоткрытыми. Он как будто готов был вот-вот задремать. — Ты ведь, старая образина, никому не сказал о своем открытии, да?

— Еще нет! — взорвался Аркадий. — Но неужели ты думаешь, что не скажу? Что буду тебя покрывать? Да разве то, что ты делаешь, можно покрывать?

— Нет, — ответил парень. — Покрывать ты не будешь, это ясно. Но и не расскажешь никому.

Аркадий Моисеевич как-то в пылу даже не заметил, что санитар вдруг обозвал его «старой образиной». Если бы заметил, то понял бы, что это неспроста. Санитар просто уже не видел в нем заведующего и вообще того, кого следует бояться и что следует принимать в расчет.

Аркадий Моисеевич был «списан», хотя еще не осознал этого.

— Как не расскажу? — чуть не подскочил доктор на месте после последних слов Василия. — Расскажу сегодня же. И ты будешь наказан. Ни один человек не простил бы тебе этого.

— Так то человек, — все так же лениво парировал Василий. — А не ты.

— Что же я — не человек? — вспылил Аркадий. — Это как раз ты — не человек.

— Ошибаешься, — вдруг громко и твердо сказал Василий, быстро вставая со стула во весь рост и сбрасывая с себя кажущееся оцепенение. — Я-то как раз человек. А вот ты — уже нет. Ты — бывший человек.

Он возвышался над доктором и стоял твердо, прямо, несгибаемо, как древний викинг или русский богатырь перед битвой. Перед ним — красавцем и атлетом — подпрыгивал на слабых ножках какой-то сморчок и потрясал слабыми ручонками. Да он, Василий, этого задохлика соплей перешибет…

— Как — бывший? — опешил Аркадий Моисеевич. Он почему-то не ожидал такого поворота разговора со своим старым работником, которого сам же принимал на службу много лет назад…

— Ты — не человек, — ответил Василий гордо. — Ты — труп. Почти. А вот я — человек. Я уеду на Запад и там стану со временем великим хирургом.

С этими словами он схватил доктора за горло и стал сдавливать обеими руками старческий выступающий кадык.

Потом глаза его метнулись в сторону и наткнулись на лежащий на столе скальпель. Аркадий Моисеевич дергался в его руках, пытался освободить горло.

Василий увидел скальпель и усмехнулся.

— Вот я сейчас тебе покажу, какой я хирург, — произнес он почти шутливым добродушным голосом и схватил нож со стола. — Ты сейчас в этом сам убедишься.

Он поднес скальпель к горлу старика и уже прицелился, но в последний момент передумал.

— Нет, — сказал он, откладывая нож. — Это не пойдет. Слишком много крови будет на полу, могут потом заметить. Я мыть полы не большой мастер.

Аркадий уже слабел в его богатырских руках. Останавливалось сердце, голова была как не своя, он задыхался от недостатка кислорода, который почти не поступал через сдавленное горло…

— Все, привет, — прошипел санитар, сдавливая шею доктора еще сильнее. Это были последние слова, которые услышал, уходя из жизни, Аркадий Моисеевич. Никто и никогда не узнает о его последних минутах. Ни сын в Израиле, ни внук, вообще никто.

Однополчане на очередной встрече недосчитаются своего товарища, но это будет уже привычное дело для них. Они каждый год недосчитываются кого-то.

Вот кто будет рад, так это районная мэрия. Аркадий Моисеевич не успел никому завещать свою приватизированную квартиру, так что после его смерти она была объявлена «выморочным» имуществом и поступила в фонд мэрии. Наверное, потом какой-нибудь расторопный чиновник подарит эту квартирку своим детям к свадьбе или еще к какому торжеству…

Василий же кинул обмякшее тело старика на пол и сплюнул в сторону.

— Тварь, — сказан он хрипло с чувством своей глубокой правоты. И повторил: — Вот тварь!

Действительно, думал он, этот старикан, этот убогий, вдруг решил встать у меня на пути. У меня — высокого, красивого, богатого. Ну и что, что я санитар? Это — чисто временное. Из-за вот таких чистоплюев я мог бы всю жизнь просидеть в санитарах… Вот из-за таких… Теперь же этого не будет. Я стану, стану, стану известным хирургом!

— Времени очень мало, — сказал Скелет. — Я совершенно не успел подготовиться.

— У вас есть хотя бы план? — спросил его Геннадий, засовывая обратно в карман куртки свой газовый пистолет.

— Какой может быть план? — возмутился сыщик. — Я узнал обо всем несколько часов назад.

Он помолчал, прикидывая что-то, а потом произнес:

— Давайте сделаем вот как… Мы с вами еще ничего не знаем. Не знаем, сколько их там будет, вообще — ничего. Предположительно знаем, что через час сюда приедет Феликс, войдет в морг, а затем его скорее всего начнут убивать.

— Кто начнет? — спросил озабоченно Геннадий. Похоже, судьба доктора его не особенно волновала, он спрашивал просто так, чтобы понять диспозицию.

— Я знаю, что там будет женщина и старик, — ответил Скелет. — Но, как вы сами понимаете, не женщины и старика я боюсь… Наверное, они по такому случаю пригласят своих громил. Тех, которые доставляют им жертвы.

— Как вы думаете — они уже там? — поинтересовался Геннадий, вглядываясь сквозь сгущающиеся сумерки в здание морга.

— Не знаю, — ответил Скелет. — Скорее всего — нет. Если бы они там были, где-то рядом была бы их машина. А я ее не вижу.

На самом деле он ведь не знал, как выглядит их машина, он просто огляделся и не заметил никаких транспортных средств поблизости. И вообще — хотелось думать, что бандитов внутри еще нет.

— Мы поступим так, — сказал он. — Я попробую забраться внутрь, и спрягаться там. Уж не знаю, как это у меня получится. А вы оставайтесь здесь. Если появится машина, любая машина, вы пригнитесь, чтобы вас не было видно. Поняли?

— Да, — кивнул Геннадий. — А что дальше?

— Дальше бандиты выйдут из машины и войдут в морг. Один, наверное, останется за рулем. Вылезайте тогда из машины, только незаметно, и постарайтесь приблизиться.

— И что делать потом? — нетерпеливо спросил Геннадий. Лицо его было сосредоточенным и серьезным. Такое лицо у него бывало в те часы, когда он проводил райкомовские совещания…

— Потом — по обстановке, — ответил Скелет. Он тяжело задумался и произнес неуверенно: — Вообще-то лучше всего было бы дождаться, когда приедет Феликс. Пусть он войдет внутрь. Я думаю, что предварительные разговоры с бандитами займут не больше двух минут, а потом они уже начнут его убивать. Так что лучше всего было бы вам войти в морг следом за Феликсом спустя пару минут. Ну, а там уж — по обстановке.

— А может быть, сразу следом войти? — спросил Геннадий. — За две минуты они могут его убить… Не опоздать бы.

— Вам надо доктора спасти или вы хотите бандитов поймать? — строго спросил Скелет. А поскольку Геннадий не нашелся, что ответить на столь прямой вопрос, сыщик повторил жестко: — Давайте определим приоритеты. Вы — заказчик, так что вам и решать… Что вам важнее — поимка бандитов, которые изувечили вашу дочь, или жизнь доктора?

Геннадий откинулся на спинку сиденья и вздохнул:

— Конечно, хотелось бы как-то совместить, — сказал он наконец. Потом вздохнул опять и добавил: — Все-таки он был женихом Юли… Да и в этом деле мы вместе стали действовать… Дорог, как память, не хотелось бы жертвовать…

— Дело в том, — объяснил Скелет, стиснув зубы, — что в ту минуту, когда Феликс будет только заходить, все бандиты будут напряжены и во всеоружии. А спустя пару минут, когда он уже будет у них в руках, они расслабятся… Нам с вами будет легче с ними справиться, когда они уже будут расслаблены… Феликс уже будет связан или… Или убит. Вот тут появимся мы с вами, и у нас может получиться. А врываться вместе с входящим Феликсом — это гибель. Просто нарвемся на пули.

— Ладно, — вздохнул Геннадий. — Будем делать так, как вы сказали. Вы меня убедили.

Скелет с интересом посмотрел на собеседника.

— Так вы согласны рискнуть Феликсом? — уточнил он на всякий случай и добавил для полной ясности: — Его могут действительно убить за эти две минуты.

— Вы это мне уже говорили, — отрезал Геннадий. — Совершенно незачем повторять дважды…

На лице его появилось жесткое выражение сталинского наркома, и он процедил:

— Приходится рисковать, ничего не поделаешь. Феликс мне все-таки не родная дочь… Лес рубят — щепки летят.

— Ну, будем надеяться, что все обойдется, — заметил Скелет, сворачивая неприятный разговор. Им обоим было известно, что в таких делах чем меньше обсуждаешь необходимые жертвы, тем легче…

— А где будете вы? — спросил на всякий случай Геннадий, когда сыщик же открыл дверцу машины, чтобы выходить.

— Откуда я знаю? — ответил Скелет. — Спрячусь где-нибудь. Прикинусь покойником, — криво усмехнулся он. — Хоть это и дурная примета.

— Но вы будете действовать одновременно со мной? — уточнил Геннадий Андреевич.

— Не сомневайтесь, — ответил Скелет, потом пожал плечами и, глядя в глаза заказчику, сказал почти растерянно: — Тут такое дело… Мы с вами должны доверять друг другу. Просто никуда не денешься.

Геннадий Андреевич остался один в машине. Он лишний раз проверил, как действует его газовый пистолет, и приготовился ждать.

А Скелет проскользнул к своей машине и отогнал ее подальше, чтобы ее не заметили. Он не хотел «засветиться» раньше времени.

Потом он вернулся к моргу и осторожно обошел его со всех сторон. Казалось, что внутри никого нет. Потом Скелет заметил, что в окне первого этажа мелькнула голова санитара. Того самого, которого он заочно «окрестил» добрым молодцем…

Скелет несколько секунд понаблюдал за парнем через окно, потом увидел, что санитар вышел куда-то. Скелет проверил раму окна. Она была старая, растрескавшаяся. Вообще, чувствовалось, что в морге не опасались воров.

Дверей было две, но Скелет не хотел входить в двери. Одна была заперта — это та, которая вела в помещение для прощания, куда пускались родственники и где стояли гробы по утрам, а вторая была служебной, и Скелет не хотел рисковать раньше времени.

Оставались окна. Все они были совершенно одинаковые, и пролезть, в принципе, можно было через любое. Задвижки давно отлетели, да и петли держались «на честном слове».

Эта больничка была построена еще в начале века, до революции, и за семьдесят лет своей власти большевики не ремонтировали ее толком ни разу. Так, латали кое-где… А уж про морг и говорить нечего. К нему, к его стенам не прикасалась рука ремонтника никогда.

Во всем, что касалось смерти, советская власть была страшно стыдлива. Смерть как-то не вписывалась в коммунистическую идеологию, поэтому ее как бы и вовсе не существовало. Кладбища сносились, отпевания были запрещены под страхом увольнения с работы, морги разваливались, а слово «хоспис» вообще было неизвестно…

Все вместе это называлось «социальный оптимизм». Удивительно, что кровавый режим, от которого с первых же дней узурпации им власти пахло гробами и трупным тлением, так заботился о том, чтобы нигде не было напоминаний о смерти…

Итак, морг был очень старым и ветхим. Скелет попробовал рукой несколько рам на прочность и в конце концов выбрал то окно, которое было ближе всех к двери, ведущей в «прощальный» зал.

Он постоял минутку, прислушался. А когда раздался очередной шум от проезжавшей за оградой грузовой машины, рванул раму на себя. Против его ожидания, рама даже не треснула и не отвалилась. Она просто была незаперта.

«Хорошее начало, — отметил про себя Скелет, вскакивая на подоконник. — Сразу получилось с окном — может быть, получится все и дальше…»

Он, как и рассчитывал, попал в зал, где стояли несколько столов и на них гробы. Видно, санитар уже успел нарядить трупы для завтрашнего утра, когда придут родственники. Гробы были уже полны…

В этот момент Скелет услышал звуки, которые шли из соседнего помещения. Он замер и прислушался.

— Ну, — говорил грубый мужской голос. — Что это еще такое? Это ты сам, что ли?

Потом наступило молчание. Кто-то ходил по дощатому полу, и Скелет слышал скрип половиц.

Скелет стоял, боясь пошевелиться.

— Я спрашиваю, ты сам его пришил? — повторил мужской голос.

— Сам, — ответил санитар. Скелет сразу понял, что это тот самый санитар, добрый молодец.

— А чего? — продолжал задавать вопросы мужчина. — Чем он тебе помешал? Тебе с него все равно никакого навару — он же старый.

— Это мой заведующий, — произнес санитар. — Так было надо… Заберете его потом. Вместе с тем, другим.

— Ладно уж, — ответил голос. — Значит, сегодня двое жмуриков будут.

Раздался скрип еще более сильный, чем прежде, и голоса стали удаляться. За ними закрылась дверь, верно, они ушли в другую комнату.

Самое сильное раздражение Скелет чувствовал от своей беспомощности. У него даже не было плана помещения. Он знал только, где находится сам. Но куда теперь он должен пробираться?

Ведь он должен успеть вовремя… Когда станут убивать Феликса и Геннадий будет палить в бандитов из своего игрушечного пистолетика, Скелет не должен опоздать…

На цыпочках он подобрался к двери, ведущей в соседнее помещение, откуда только что слышались голоса. Теперь там никого не было, и Скелет обрадовался. Он для верности выждал еще несколько секунд, опасаясь, как бы кто не вернулся, и только потом приоткрыл дверь.

Одновременно он вытащил из кобуры под мышкой пистолет и убедился, что он готов к бою.

Соседняя комната была небольшой, тоже с дощатым полом. В ней вовсе не было никакой мебели. Как Скелет понял, это был как бы рабочий тамбур перед прощальным залом. Может быть, здесь санитар в последний раз обрабатывал и обряжал покойников перед тем, как выставить их на обозрение.

Сейчас прямо посреди комнаты на полу Скелет увидел труп человека. То, что это был труп, казалось несомненным. Само положение тела, неестественно вывернутые и подогнутые конечности, откинутая далеко назад голова — все это говорило о том, что человек мертв.

Кроме всего прочего, Скелет сразу обратил внимание, что это скорее всего не «штатный» покойник, то есть не больничный. Он был не обнаженный, как трупы в покойницкой, и не в больничной одежде. На трупе был обычный костюм, в каком ходят по улице.

И только через секунду Скелет узнал Аркадия Моисеевича… Вот уж этого он никак не ожидал. Даже разговор, который он подслушал через дверь не привел его к догадке. Он настолько крепко вбил себе в голову, что Аркадий Моисеевич, этот мерзкий старик, и есть главарь банды, что теперь ему было сложно признать свои умозаключения ложными.

Но ситуация была очевидной. На полу перед ним лежал труп Аркадия Моисеевича, а это говорило о том, что вряд ли он был руководителем преступной группы.

Во всяком случае, сейчас Скелету было некогда думать об этом, он только отметил про себя, что диспозиция несколько меняется. Что-то оказалось не так, как он первоначально предполагал.

Но задача его от этого нисколько не менялась и не становилась проще. Обрывочный разговор, который он услышал, говорил ему о том, что в поисках преступников он пришел по правильному адресу.

Держа пистолет в опущенной руке, Скелет двинулся дальше, к двери, куда только что вышли те двое — санитар и неизвестный.

Дверь скрипела, как и все тут, в этом старом здании. Сыщик был готов к тому, что в любое мгновение он будет обнаружен. Гарантий против этого не было. Он шел вперед, входил в двери, про которые ничего не знал, не представлял, куда они ведут, в какие помещения… Каждую секунду он мог быть обнаружен. И один Бог знает, что тогда его ждет и как повернуться события…

Скелет миновал покойницкую — большой холодный зал, где лежали на столах трупы людей. Они были обнажены.

Скелет содрогнулся при виде этого зрелища, и ему стоило некоторых усилий взять себя в руки.

— Бояться надо не мертвых, — сказал он себе. — Бояться надо живых.

В конце концов, это ведь были трупы обычных людей, пациентов этой больницы…

— Ничего страшного, — пробормотал Скелет. — Эти мне ничего не сделают, и вообще они меня не интересуют. Главное — не присоединиться к их компании раньше времени.

Теперь голоса слышались совсем близко. Они были где-то рядом, в соседнем помещении.

— Уже полдесятого, — сказал незнакомый голос. — Скоро уже.

— А куда ты спешишь? — ответил другой голос. — Волнуешься, что ли?

Люди засмеялись. Потом вмешался третий голос, тоже принадлежавший мужчине.

— Фраера замочить — подумаешь, дело называется…

— Он слишком много знал, — произнес дурашливо первый голос и вновь хрипло хихикнул, а потом закашлялся, выдавая курильщика.

Трое за стенкой помолчали немного.

— Вася, ты его тоже потрошить будешь? — спросил один из голосов.

— Не-а, — ответил голос санитара. — Он старый, говорят… Не пригодится.

— Весь в брак пойдет? — опять засмеялся второй голос.

Судя по всему, в комнате было трое, это Скелету удалось установить. Если только там не было кого-нибудь, кто все время молчал. А голосов было трое, один из них принадлежал санитару.

«Трое — это еще ничего, — подумал Скелет. — Жалко только, что я их не вижу… На слух трудно что-то определять».

Он стоял неподвижно у самой двери, которая была приоткрыта в коридор. Сейчас Скелет примерно представлял себе топографию помещения морга.

Вдоль шел длинный коридор, и в него выходили двери различных комнат. Он стоял сейчас в холодной покойницкой, а следующая по коридору дверь вела в ту комнату, где собрались те трое.

Для того, чтобы очутиться в той комнате, Скелету требовалось несколько секунд — выйти из своей двери, сделать шаг по коридору и войти в следующую. Три секунды, примерно…

Половицы повсюду нещадно скрипели, и ему приходилось стоять едва ли не на одной ноге, подняв другую, как страус, и держа ее на весу.

Сколько ему предстоит так стоять? Недолго, конечно. Вот сейчас приедет Феликс, и заваруха начнется.

Скелет успел похвалить себя за то, что сообразил про грозящую доктору опасность. Ведь можно было и не придать значения словам Феликса о том, что старая подруга поведет его знакомиться с Аркадием Моисеевичем…

Надо же было Скелету заинтересоваться личностью этой старой подруги. Наверное, Феликсу не пришло в голову спросить ее, какова была ее первоначальная медицинская специальность. Тогда он, может быть, вздрогнул бы при слове «окулист»…

Феликс едет на встречу с Аркадием Моисеевичем. И невдомек ему, глупышке, что никакого Аркадия больше нет и встретиться с ним можно только на том свете… Наверное, бандиты и имели в виду такую как раз встречу двух докторов…

Грохнула тяжелая металлическая дверь на входе в конце коридора, и послышались шаги и невнятные пока голоса.

— Приехали, — произнес со значением голос за стенкой. — Стойте тихо все, не шумите, сейчас войдут.

Скелет был благодарен судьбе за разговорчивость бандитов. В противном случае, ему труднее было бы ориентироваться в происходящем. И вообще — трудно принимать правильные решения, если ты стоишь на одной ноге в полутемном помещении и отделен от интересующих тебя событий стенкой…

Шаги приближались. Скелету нестерпимо хотелось выглянуть в коридор и посмотреть, кто там идет, но он не мог этого сделать. Ясно было, что коридор узкий и голова его, высунувшаяся из двери, будет сразу замечена.

Феликс это или кто-то другой? Скелет понял по шагам, что идут двое. Потом по стуку каблуков понял и то, что один из идущих — женщина.

«А, — злорадно подумал он. — Она сама будет командовать парадом. Сучка».

Скелет догадался, что женщина, которая шла по коридору, и есть та самая старая подруга Феликса. «Хороша у доктора возлюбленная», — подумал он. Скелет всегда считал, что женщинам нельзя доверять, но такое черное предательство он видел впервые. «Наверное, доктору придется несладко, когда он узнает сейчас, кто она такая на самом деле».

Теперь ему оставалось только стоять и слушать, как будут развиваться события.

— Вот, сыщик нашел, что искал, — услышал он женский голос.

— Заходи, дружок, — послышался мужской голос как бы в ответ. — Заходи, не бойся. Поговорим. Больно ты шустрый, как я погляжу.

— Что это значит? — спросил Феликс сдавленно, видимо, обращаясь к Хельге.

— Ты же хотел докопаться до истины, — ответила она звонко и внятно. — И хотел найти тех, кто обезобразил твою девушку. Помнишь, ты чуть не плакал вчера, когда рассказывал мне об этом. Вот я и решила тебе помочь. Если ты уж так хотел нас найти, грех было бы не помочь тебе.

Наступило молчание. Оно длилось недолго, но Скелету показалось, что прошел час. Все молчали, только слышалось сопение нескольких человек.

— И что? — упавшим голосом произнес Феликс. Чувствовалось, что он совершенно подавлен и еще не до конца осознал, что произошло.

«Эх, нельзя же быть таким доверчивым, — с досадой подумал Скелет. — Сейчас его убьют, а он, может быть, так до конца и не осознает, что произошло и с какой тварью он связался в последнее время».

— Ну, время дорого, — произнес мужской голос. — Нечего рассусоливать.

Феликс продолжал молчать, и Скелет испугался, не упал ли он в обморок от страха и неожиданности.

Интересно, решится ли Геннадий на то, о чем, они договорились? Что-то он медлит… Хватит ли у него духу войти сюда? Ведь он, несомненно, видел, как Феликс в сопровождении вот этой незнакомки только что зашел в морг. Наверное, две минуты уже прошли.

Ну что ж, если даже он не решится на это, Скелет все равно будет действовать. У него-то нет другого выхода. Не убегать же теперь и не оставаться безучастным свидетелем убийства.

— Хвоста за вами не было? — спросил мужчина за стенкой.

— Нет, мы приехали вместе прямо от меня, — ответила женщина и вдруг хихикнула. — Он так ничего и не понял, болтун несчастный.

— Какой же он болтун? — хмыкнул другой мужчина. — Он — герой. Сам взялся за нас. Даже в милицию ничего не сообщил. Молодец. На том свете тебя за это похвалят.

Послышалось какое-то шевеление, и вдруг Феликс тонко вскрикнул. То, что это был именно его голос, Скелет не сомневался. Просто прежде он не мог себе представить, что доктор может так тонко вопить, так пронзительно и жалобно.

Вот теперь времени больше уже не было.

«Сейчас его убьют», — понял Скелет. Геннадия все не было, но и медлить дальше было нельзя.

«Они вооружены, — сказал себе напоследок Скелет. — И очень опасны, — добавил он тут же. — А я даже не представляю себе той комнаты, и кто где стоит». Эта мысль давно пугала его, с самого начала. Ему могла помочь только внезапность, а какая может быть внезапность, если ему еще потребуется время для того, чтобы оценить ситуацию в соседнем помещении.

«Мертвые бо сраму не имут», — вспомнил он и с этими словами в голове рванулся из покойницкой в коридор.

Спустя три секунды, если не раньше, он влетел в операционную. Сначала он испугался яркого света. Он до этого находился в полутьме, а сейчас его глаза слепила яркая бестеневая лампа, зажженная над операционным столом.

Стены кругом были белые, отражающие этот нестерпимо яркий свет. Первое, что Скелет увидел, был Феликс. Доктор стоял возле самой двери. С одной стороны от него находилась женская фигура, которую Скелет не успел рассмотреть, а только зафиксировал, а с другой стороны, почти вплотную — мужчина высокого роста.

Еще два мужчины стояли чуть поодаль, возле операционного стола, прямо рядом с лампой.

— Всем руки за голову! — крикнул громко Скелет, не теряя времени на разглядывание. Он знал только, что не следует стрелять в Феликса, остальное его сейчас не волновало.

Вместе с этим отчаянным криком, он наугад выстрелил в сторону стоявших у операционного стола мужчин. Ему казалось, что именно они сейчас могут представлять наибольшую опасность. Тот, который подошел к Феликсу, наверняка не успел сориентироваться…

Выстрел прозвучал громко, и обе фигуры у стола как бы распались. Один человек отскочил в сторону, а второй остался на месте, не двигаясь.

Глаза у Скелета еще не успели привыкнуть к яркому свету, так что выражения лиц, да и самих лиц он пока что не различал.

— Вы арестованы! — прокричал он вслед за грохотом выстрела и нажал на курок еще один раз, вновь наведя ствол на того, который продолжал неподвижно стоять. Отскочившего в сторону он потерял из виду.

В ту же секунду Скелет повернулся к человеку, который застыл около Феликса, чтобы выстрелить и в него. Но было уже поздно. Тот верзила не терял времени даром и успел оценить ситуацию за те секунды, что Скелет орал и палил в плохо различаемые фигуры.

Бандит отскочил от Феликса и повис на руке у Скелета, выкручивая ее, чтобы выбить оружие.

Мужик оказался здоровенный, гораздо тяжелее самого Скелета. Сцепившись, они оба шарахнулись к стене операционной и Скелет больно ударился плечом о какой-то шкаф.

Глаза уже привыкли к свету, и в этот миг Скелет увидел, что в руке заламывающего его бандита сверкнул нож…

Свободной рукой он перехватил руку с ножом, но почувствовал, что мышечная сила у бандита больше. Долго он не сможет удерживать нож на весу, в полуметре от своей головы.

А тут краем глаза Скелет заметил еще одну фигуру — ту, что шарахнулась в сторону после первого выстрела. Он на какое-то мгновение потерял ее из виду, а сейчас она вновь выплыла перед ним. Скелет увидел, что это санитар.

В руке у санитара было что-то длинное, черное. То ли палка, то ли ломик. «Если ломик — это конец!» — мелькнуло у Скелета в голове. Обе его руки сейчас были заняты. На одной висел бандит всей тяжестью своего тела, пригибая пистолет к полу, а второй рукой сыщик тщетно пытался отодвинуть от себя нацеленный в голову нож.

Если сейчас его ударят ломиком, ничто уже не поможет. Против лома нет приема. Странно, отчего Феликс бездействует? Может быть, его уже успели убить или ранить? Скелет этого не знал, и у него не было времени посмотреть в ту сторону.

Именно в этот момент раздался грохот из коридора и в дверях операционной показался Геннадий Андреевич. Он ничего не кричал, а лицо его было мрачно-сосредоточенным.

Скелет увидел его в последний момент, когда уже потерял надежду спастись. Геннадий держал в вытянутых руках свой газовый пистолет. Наверное, он насмотрелся американских полицейских боевиков и думал, что так и нужно стрелять в преступников.

Он не успел еще ничего сделать, а только застыл в дверях, примериваясь, что ему совершить в первую очередь, но его появление не осталось незамеченным. Фигуру Геннадия с пистолетом увидели все одновременно.

Скелет почувствовал, как внезапно ослабла хватка державшего его бандита, как остановился идущий на него санитар, и услышал, как истерически вскрикнула женщина в углу:

— Еще один!

Геннадий быстро принял решение. Он пошел по самому простому пути и выбрал мишенью фигуру человека, который стоял во весь рост и не был ничем заслонен. Это оказался санитар.

Геннадий навел на него свой газовый пистолет и выстрелил в лицо. Послышался приглушенный звук-хлопок от выстрела и громкое шипение.

Санитар получил заряд газа с расстояния не больше двух метров, так что удар оказался сильным. Он застыл на месте, а потом упал на колени, выронив то, что до этого зажал в руке.

Геннадий Андреевич увидел ситуацию в операционной уже в ином виде, чем Скелет. Тот не успел заметить, что одного из стоящих возле стола он «свалил» двумя выстрелами. Так что неподвижное тело лежало рядом со столом. Просто оно упало позже, чем Скелет успел это заметить…

Теперь Геннадий Андреевич сумел на время «выключить» санитара. Тот стоял на коленях и, схватившись за лицо, раскачивался из стороны в сторону.

Издав какой-то невнятный крик, Геннадий бросился на спину бандиту, навалившемуся на Скелета. Но это было уже ни к чему. Воспользовавшись мгновенной заминкой и растерянностью преступника при появлении Геннадия, Скелет ухитрился вывернуть руку с пистолетом так, что ствол уткнулся в живот нападавшему. Тут же раздался выстрел и следом за ним — стон бандита, больше похожий на звериное рычание.

Хватка ослабла совсем, и Скелету удалось сбросить его с себя. Бандит отлетел в сторону. Он выронил нож и держался теперь одной рукой за живот, куда попала пуля.

Но Скелет по опыту знал, что ранение в живот еще вовсе не означает, что человек сейчас «вырубится». После попадания пули в живот бандит еще мог быть очень опасен.

Геннадий Андреевич свалился с его спины и теперь стоял, вновь подняв пистолет и обводя им вокруг себя, прикидывая, куда еще нужно стрелять. Он навел пистолет на Хельгу, но в этом не было необходимости. Женщина стояла безучастно, закрыв лицо руками.

Феликс был как статуя. Он держался прямо, но не делал никаких движений. Казалось, он как оцепенел в первые же мгновения своего появления здесь, так и не пришел в себя до сих пор.

Геннадий увидел, как Скелет бросился к стоящему на коленях санитару и ударил его ногой в подбородок. Громко лязгнули зубы, и санитар повалился на спину. Однако, это движение Скелета было промежуточным. Ему надо было окончательно вырубить раненого в живот бандита. Он уже успел оценить ситуацию и заметил, что один из преступников неподвижно лежит возле операционного стола.

Он больше был явно не опасен, и им можно было заняться потом. Подлетев к раненому бандиту, Скелет хотел нанести ему удар рукояткой пистолета по голове, но тот увернулся и схватил сыщика за колени. Мужик решил повалить его на пол рядом с собой. Другой рукой он тянулся к выпавшему ножу.

Хельга в этот момент стала пронзительно кричать. Это были непрекращающиеся вопли, как будто кошку переехала машина… Непонятно, кричит она инстинктивно, от охватившего ее страха, или хотела чего-то достичь этими воплями…

Во всяком случае, она не совершала никаких движений и поэтому была в данный момент не опасна.

Скелет не удержал равновесие и упал на пол рядом с бандитом. Тот как будто забыл о пулевом ранении в живот и вновь активизировался. Нож вновь оказался в его руке, и он теперь пытался ткнуть им Скелета в грудь.

Два человека возились на полу, а Геннадий переступал с ноги на ногу над ними, размахивая газовым пистолетом, не в силах прицелиться в бандита, который все время тряс головой и уходил из-под ствола.

В конце концов произошло невероятное — Геннадий улучил момент, когда бандит открыл в натуге борьбы рот, и тут же ловко ткнул ствол пистолета туда…

Геннадий Андреевич всегда славился тем, что действовал наверняка. Он не любил лишних движений.

Своим коллегам он часто говорил в доверительной беседе: «Макиавелли, большого ума человек, говаривал, что если ты не можешь убить человека сразу, то не стоит его и задевать… Это слишком опасно, он может растерзать тебя прежде, чем ты сумеешь нанести второй удар. Наносить удар следует только тогда, когда ты можешь быть уверен — человек после этого уже не встанет».

Всю жизнь Геннадий Андреевич так и поступал с людьми, но никогда ему еще не доводилось совершать такое буквально, не в переносном смысле.

Однако на этот раз он остался верен своему принципу и провел убийство блестяще, как будто всю жизнь готовился к этому.

Геннадий воткнул ствол пистолета поглубже в разинутый рот бандита, ощутил, как сломал зуб или два по пути, но это уже не имело никакого значения. Он успел увидеть бешеные яростные глаза обезумевшего преступника и только после этого с наслаждением нажал курок…

Газ со страшной силой ударил в горло бандиту. Тот даже не сумел закричать. Он подавился и, захрипев, упал на бок, разжав ручищи, которыми только что пытался прикончить Скелета.

В комнате от двух выстрелов из «газона» сильно пахло какой-то гадостью. Скелет вскочил на ноги и обвел глазами помещение.

Бандит, в которого он выстрелил сразу же, теперь был явно мертв. Скелет рассмотрел его и увидел, что попал в него дважды. Одна пуля вошла в голову, а другая — в самую середину груди. Наверное, первая и была смертельной, просто тело еще не успело упасть, а стояло по инерции, так что вторично Скелет стрелял уже в покойника…

Санитар лежал на полу с разбитым лицом и так и не отводил от глаз руки. Вероятно, выстрел газом с двух метров оказался болезненным.

Бандит с раной в животе умирал у них на глаза. Не от живота, а от выстрела в рот. Он посинел, глаза его закатились и стали кровавыми. Он не мог дышать и скорее всего уже ничего не видел вокруг себя.

Хельга прекратила кричать и теперь в комнате стояла страшная тишина. Феликс стоял на своем месте в оцепенении и все смотрел на нее.

С того момента, как Феликс вошел сюда и увидел бандитов, прошло минуты четыре. Первые две из них были самыми страшными в его жизни. Когда он внезапно обнаружил, что попал в ловушку, и не просто так, а благодаря Хельге…

После этого у него сработали защитные силы организма, и он просто «отключился». Он продолжал стоять на ногах, но уже не воспринимал ничего после пережитого потрясения. Так что следующие две минуты как бы прошли мимо него, и он потом ничего не мог вспомнить.

Звучали выстрелы, вокруг него метались и кричали люди… Сама схватка длилась не больше двух минут. Расчет Скелета оказался точным, хотя и очень шатким — каждое мгновение грозило провалом и гибелью…

Скелет первым пришел в себя и сообразил, что теперь нужно делать. Голова его гудела, кровь еще не отлила от нее после борьбы с амбалом, который умирал теперь у его ног.

— Нужно быстро сматываться отсюда, — сказал он. — Хоть тут и глухое место, но все равно — выстрелы наверняка были слышны. Так что через полчаса сюда может притрюхать милиция.

— Сволочи, — сказал Геннадий, пиная ногой поверженное тело убитого им бандита.

— Конечно, — быстро согласился с ним Скелет, и повторил: — Надо быстро уходить. Немедленно. Вы слышите меня?

— Это они сделали с Юлей, — проговорил Геннадий, как во сне, разглядывая стонущего санитара и два тела рядом.

— Они, — подтвердил Скелет. — Но нам надо удирать. Дело почти сделано.

— А с этими что? — вдруг спросил Геннадий, как будто внезапно приходя в себя. Он головой показал на санитара и на молчавшую Хельгу.

— Этих мы заберем с собой, — ответил Скелет. Он шагнул к Хельге и коротко бросил ей: — Давай сюда руки.

Она сначала не поняла его, а потом протянула вперед руки с тонкими красивыми запястьями.

— Не так, — Скелет поморщился. — Спиной повернись, не строй из себя дуру.

Он достал из кармана наручники, которые всегда носил с собой, и защелкнул их на руках Хельги. Потом потрогал за плечо Феликса:

— Доктор, вы не умерли случайно? Очнитесь, — сказал он, тряся Феликса за плечо. Тот сделал шаг вперед и пробормотал:

— Какой ужас…

Лицо Хельги было совершенно белым, меловым. На нем ярко выделялись пятна косметики и блестящие ненормальным блеском глаза.

Скелет передал Феликса на попечение Геннадия Андреевича и подойдя к санитару, скомандовал:

— Встать, падаль! — голос его было негромкий, но внушительный. Василий все продолжал лежать на спине, закрыв лицо руками, и только по подбородку его стекала струйка крови из разбитого рта… Он стонал то громче, то тише и, казалось, не слышал слов Скелета.

Сыщик отошел на шаг назад и, размахнувшись, ударил санитара носком ботинка в бок. Удар оказался столь сильным, что стало слышно, как хрустнуло ребро. Василий громко ахнул, и в ту же секунду стал подниматься на ноги. Руки он при этом отнял от лица, и все увидели, что зубы у него выбиты, рот окровавлен, а глаза почти ничего не видят. Санитар щурился слепо на свет и держался одной рукой за сломанное ребро.

— В машину! — бросил ему Скелет. — Иди за мной.

Он повернулся к двери. Следом за ним двинулся Геннадий, который держал под локоть Хельгу, а в конце — Феликс.

— Быстрее, — командовал Скелет, волоча санитара по коридору.

— А глаза? — вдруг спросил Геннадий. Скелет от неожиданности даже остановился на секунду и посмотрел на Геннадия Андреевича. Он не ожидал от того такой упорной последовательности.

— Вы что? — возразил он. — Через пять минут тут будет милиция… Какие еще глаза?

— Вы должны это сделать, — повторил Геннадий Андреевич с упорством маньяка.

— Не стану я выколупывать у трупов глаза, — ответил Скелет решительно. — Противно, бессмысленно, да и времени нет.

Он оценивающе взглянул на Геннадия и, видя, что тот не трогается с места, привел последний довод, который не хотел приводить сейчас. Но Геннадий так уперся, что пришлось ему сказать.

— Кроме всего прочего, — проговорил Скелет. — Это вовсе не они ослепили вашу дочь. Они только схватили ее и привезли сюда.

— А кто же это сделал? — спросил Геннадий.

— Это сделала вот она, — ответил Скелет, одновременно напрягаясь, чтобы вовремя прыгнуть и не дать Геннадию убить Хельгу на месте. Но это оказалось напрасным и излишним.

Геннадий сначала опешил, потом в глазах его появилось недоверие, а потом он вдруг взглянул искоса на Хельгу, которую держал под руку, и неожиданно усмехнулся.

— Да? — как бы задумчиво произнес он. — Ну что ж, это очень хорошо… Ну, пойдемте.

Скелет понял, что Геннадий все осмыслил мгновенно и даже обрадовался, что сможет насладиться местью в спокойной обстановке.

Они быстро вышли на улицу. Перед моргом стояло две машины — одна из них принадлежала бандитам, а другая Феликсу.

— Ты можешь вести машину? — обратился Геннадий к доктору.

— Могу, — ответил тот, едва шевеля губами.

— Нет, не можешь, — оценил его состояние Геннадий Андреевич. — Я сам поведу машину, садись.

Скелет тут же подумал, что с самого начала недооценивал Геннадия Андреевича. Он соображал едва ли не лучше всех в ту минуту. Голова его была ясной, и мысль работала четко.

Он сам понял, что нужно обязательно увести отсюда, от входа в морг, машину Феликса. Бандитская пусть стоит. И его, Геннадия, машина, пусть стоит. Она все равно вдалеке, так что можно будет потом если милиция спросит, сказать, что он знать ничего не знает, а машину оставил в том месте просто случайно. Машина Скелета вообще стояла за углом так что о ней не стоило беспокоиться.

За руль сел Геннадий, рядом с ним — Феликс На заднее сиденье посадили санитара и Хельгу, на них навалился Скелет с пистолетом в руке.

— Будете дергаться — застрелю, — пообещал он на полном серьезе. Но оба захваченных не произносили ни звука. Санитар иногда стонал, плевался кровью изо рта и кривился, хватаясь за бок. А Хельга бледная как смерть, закусила свои красивые губы до крови.

Феликс обернулся к ней и увидел, как острые белые резцы впились в кроваво-красные накрашеные губы, и вдруг подумал о том, как Хельга похожа на вампира. Никогда она не казалась ему похожей на упыря, только сейчас…

Это вообще было его первой более или менее связной мыслью за последние минуты. Он взглянул на часы, чтобы удостовериться, сколько же времени он пробыл в беспамятстве от потрясения.

Боже мой, подумал он тут же. Всего десять минут. Десять минут назад он входил вот в эту железную дверь и еще ничего не знал о том, что его ждет. И не только о бандитах. Он ничего не знал о Хельге, в какое холодное чудовище она превратится через несколько секунд.

Это было всего десять минут назад… Эти десять минут вместили в себя так много, что Феликс не мог сразу даже восстановить ход событий. Была белая залитая мертвенным светом операционная морга.

Был ставший вдруг неузнаваемым голос Хельги. И она сама — уже не возлюбленная, не ласковая несчастная женщина-красавица, не бывшая однокурсница… Нет, было чудовище, злобный монстр, который не знает ни жалости, ни сострадания, а только способен, издеваясь, смотреть на жертву своим выпуклым ледяным глазом…

Потом была мгновенная схватка. Ворвался Скелет, стал кричать и стрелять. Это было уже, когда один из бандитов подошел к Феликсу поближе и он успел проститься с жизнью.

Потом Геннадий Андреевич — вот уж поистине неожиданное явление…

— Куда поедем? — спросил Геннадий, поворачивая голову к Скелету.

«Прямо как шофер такси», — хотел пошутить в ответ сыщик, но не нашел в себе сил улыбаться.

— Скорее куда-нибудь, — ответил он. — Сначала надо уехать отсюда. А потом мы решим.

— Хорошо, — ответил Геннадий, трогаясь с места. — Пусть милиция разбирается тут с трупами, мы свое дело сделали.

Машина помчалась по пустынной улице.

— Сверните куда-нибудь, — посоветовал Скелет. — Мы можем встретить милицию, и они запомнят наш номер… Или еще что.

— Не думаю, что запомнят, — сказал Геннадий, но все же свернул в переулок и, не разбирая дороги и не сбавляя скорость, понесся вперед.

Освещение тут было слабое, редкие фонари еле горели.

— Сейчас будет Нева, — сказал Геннадий, вглядываясь вперед.

— Я думаю, теперь самое время притормозить и поговорить по душам, — произнес Скелет.

Они говорили только друг с другом — Геннадий Андреевич и сыщик. Феликс находился в прострации и молчал. Он сказал только несколько слов и снова замолчал. Видно было, что он не может пережить то, что с ним случилось.

Санитар же и Хельга молчали вовсе. Они тоже еще не вполне поняли, что произошло.

Да и что они могли сказать этим двум разъяренным мужчинам?

Геннадий остановил машину на углу проулка, там, где он выходил на пустынную набережную Невы.

Небо было темным, по нему медленно, гонимые ветром с Балтики, плыли еще более темные кучевые облака. Звезд не было видно, как и Луны, однако темнота не была кромешной.

В Питере вообще практически не бывает непроглядной темноты летом. Это не юг, где, как пишут поэты — бархатные ночи. Здесь все равно в любую ночную темноту что-то видно.

Набережная была пустая, по ней не ехали машины и не ходили люди. Это была окраина города. В десять часов вечера в центре полно народу, там настоящее столпотворение, а на рабочих питерских окраинах царит запустение.

Несколько плохо одетых парней прошли по осыпавшемуся тротуару мимо остановившейся машины, громко и пьяно споря о преимуществах корейских кассетников перед отечественными… Они не обратили никакого внимания на стоящую у тротуара машину с людьми.

Проехало такси — медленно, старательно объезжая выбоины на проезжей части. Теперь таксисты выкупают свои машины и должны платить за них свои деньги. За машины и за ремонт. Так что больше они не гоняют по разбитым улицам, как сумасшедшие. Они теперь стали такие аккуратные, медлительные, прямо как европейцы. Кто бы мог подумать, что деньги могут сделать с казалось бы неисправимыми людьми?

Геннадий выключил фары и свет в салоне, чтобы машина вовсе не привлекала ничьего внимания.

— Куда мы поедем? — спросил он у Скелета.

— Я сначала хотел бы объяснить вам, — сказал Скелет спокойно, не отвечая прямо на вопрос.

— Что объяснить? — не понял Геннадий.

— Объяснить, что происходит, — произнес Скелет. — Я хочу вас познакомить с вашими новыми знакомыми. Вот этот, — он указал на санитара. — Вот этот — санитар в морге. Он отвечал, судя по всему, за организационную сторону вопроса. Кстати, как тебя зовут, падаль?

— Вася, — ответил санитар нехотя.

— Ну вот, эту падаль зовут Вася, — прокомментировал Скелет. — Это его мать так назвала — Василием. Дала ему красивое русское имя.

— Не трогай мою мать, — вдруг внятно произнес санитар и бешено посмотрел мутным глазом на Скелета. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как все это началось.

— Да? — удивился Скелет. — Не трогать твою мать, падаль? Ты гордый, да? У тебя есть чувство собственного достоинства, да?

— Да, — выдавил из себя Василий.

— Да лучше бы твоя поганая мать сдохла, когда носила тебя в своем брюхе, — глядя санитару в глаза медленно сказал Скелет. — Лучше бы она никогда не рождалась на свет, эта твоя мать… Она тогда не родила бы тебя — подонка и выродка. Ясно тебе?

Голос Скелета был очень убедительным, и он выдавал все владевшие им чувства, так что санитар спорить не стал и замолчал.

— Кстати, — продолжил Скелет, вновь обращаясь к Геннадию Андреевичу. — Этот гнус еще убил сегодня своего непосредственного начальника, заведующего моргом. Я сам видел его труп…

— Это не я, — почему-то вдруг вновь вставил Василий.

Скелет хихикнул и ткнул его пистолетом в бок.

— Ты, гнус, — сказал он твердо. — Ты, не отказывайся… Да и что тебе теперь? Мы ведь не народный суд, чтобы с нами в игры играть.

— А почему вы думаете, что это она… Она ослепила Юлю? — вдруг спросил Геннадий Андреевич, показывая на молчавшую Хельгу.

— Я не думаю, — ответил Скелет. Он помолчал для эффектности и добавил: — Я совершенно уверен… Дело в том, что она — окулист. Это ее профессия. Она потому и решила прикончить Феликса, что узнала в вашей Юле свою жертву. Они же встретились вчера…

Скелет вкратце изложил то, что Феликс рассказал ему о встрече в филармонии и о том, что после этого он рассказал Хельге обо всем.

В этот момент Феликс вдруг подал голос. Он застонал болезненно и закрыл лицо руками. Дело в том, что он внезапно вспомнил, что знал о том, что Хельга в институте специализировалась по офтальмологии. Он просто забыл об этом, когда увидел ее. Это вертелось у него в голове, но вспомнил он только теперь, когда до этого докопался Скелет…

Ах, ели бы он вовремя вспомнил об этом! Но нет, судьбе было угодно, чтобы он, Феликс, спал с этой злодейкой, с той женщиной, которая сделала все это с Юлей, и ничего не подозревал. Словно память нарочно отшибло…

— Это и вправду ты сделала? — спросил тихо Геннадий Андреевич у Хельги. Но ответа он не дождался. Женщина сжала искусанные губы и молчала. Она даже не смотрела на Геннадия.

— Она, — подтвердил Скелет. Потом потрепал Феликса по плечу и добавил: — Не плачьте, доктор, вы же не знали. Вы — просто растяпа.

Большего утешения он не смог из себя выдавить.

Я и в самом деле был почти невменяем тогда. Кто бы мог подумать, что все обернется таким образом?

Скелет на самом деле оказался великим детективом. Он сделал все, что мог, причем с высочайшим мастерством.

Если про меня можно смело сказать, что я чуть было не погубил все дело и не погиб сам по собственной глупости и неосмотрительности, то Скелет как раз спас и меня и всех нас.

Иногда мне приходит в голову еще одна мысль. Ведь я мог и не позвонить Скелету и попросту не сообщить ему о том, что приглашен в морг вечером. Мог не посчитать нужным говорить об этом заранее. Подумал бы: «Скажу потом, когда уже все будет позади».

Мог я так поступить? Конечно… Он ведь начал действовать только после моего звонка. Что-то его насторожило. А позвонил я ему все-таки оттого, что меня беспокоил звонок от Юли.

Она почувствовала, что мне грозит опасность, и звонила мне, предупреждала. Дело в том, что тогда, в филармонии, у нее случился обморок вовсе не от того, что она была в обиде на меня за то, что я пришел на концерт не с ней.

Просто она поскользнулась на ступеньках беломраморной лестницы, и в этот момент Хельга невольно поддержала ее.

И когда их руки соприкоснулись, Юля словно почувствовала, как в голове у нее разорвалась бомба.

Она почувствовала тот же самый ужас, который ощутила, когда была там, во время экзекуции, после которой она и осталась без глаз.

Тогда, во время той операции она не видела хирурга и не слышала голоса, но ее касались руки. Руки она и запомнила.

Теперь же в филармонии ее коснулась Хельгина рука, и Юля узнала свои ощущения. Рука была та же самая, которая и ослепила ее.

Как ей после этого было не упасть в обморок? Ведь это случилось так неожиданно.

— А почему ты сразу мне об этом не сказала? — спросил я потом у Юли.

— Но ты все равно бы мне не поверил, — ответила она. — Ты просто подумал бы, что я ревную и от ревности придумываю Бог знает что. Ведь подумал бы?

Конечно, она была совершенно права.

— Теперь, когда у меня появились мои новые способности, — сказала Юля, — я по опыту убедилась, что должна думать не только о них и не только о том, что говорят мне мои чувства, но главным образом о том, как это будет воспринято другими людьми. Дело в том, что люди многое не хотят воспринимать. Я вижу сейчас внутренним зрением вещи в их обнаженном, истинном виде, а люди этого совершенно не желают.

Юля объяснила мне, что она сразу поняла, что это была именно та женщина. Поняла во всяком случае, что она, несомненно, имеет какое-то прямое отношение к тому, что с ней произошло.

Но она боялась сказать об этом. Потому с ней и случился обморок, и потому она так долго оставалось зажатой и даже мне и матери ничего не сказала.

— Мне было страшно признаться себе самой в своих ощущениях, — говорила Юля. — Как я могла… Ведь это была твоя спутница. Что же я, сказала бы вдруг тебе про нее, что она — убийца, монстр? Я просто это про нее почувствовала…

А на следующий день Юля ощутила страшную опасность, которая нависла надо мной. Вот тут она и принялась мне звонить. Сказать, что опасность исходит от Хельги она не могла, может быть, она и сама до конца не могла быть в этом уверена.

Но она упорно два раза звонила и умоляла быть осторожным. Благодаря ей я в конце концов все-таки позвонил Скелету. А он уж начал действовать…

А в тот вечер я был просто вне себя. Привыкнуть к мысли, что ты был так зверски и подло «подставлен»… Что твоя романтическая возлюбленная — гнусная тварь, которая убивает людей и лично ослепила Юлю? Что меня хотели просто так взять и убить?

Мне иногда казалось, что зло должно как-то стыдиться себя. А если и не стыдиться, то по крайней мере бояться. Возмездия, например… А теперь выяснилось, что зло страшно агрессивно и нагло.

Эти подонки не просто вытворяли свои дела безнаказанно, они еще и были уверены в том, что никто не смеет их преследовать и с ними бороться. Они решили убить меня только оттого, что я признался Хельге в намерении отомстить за то, что они сделали.

И кто решил убить меня? Хельга… Женщина, с которой я спал. Но я ведь был ее возлюбленным… Как можно убивать человека, с которым ты спала?

Словом, за один вечер мне пришлось разом избавляться от многих иллюзий. В результате я был как будто ватный и ни в чем не принимал участия. Я все слышал, о чем говорили Скелет с Геннадием Андреевичем в машине, и как бы впервые подал «признаки жизни» после того, как Скелет недвусмысленно заявил о том, что это именно Хельга ослепила Юлю. Он докопался до ее «офтальмологического» прошлого… Тогда я чуть было не закричал, и это было словно катарсис, после которого я окончательно пришел в себя и снова стал нормальным человеком. Я сбросил с себя оцепенение и посмотрел на Хельгу новыми глазами. Вампир, настоящий вампир…

Хельга сидела позади меня, на заднем сиденье, прижатая к дверце обмякшим телом санитара. Руки ее были заведены назад, на них были наручники.

Лицо ее было мертвенно-бледным, равнодушным. Я оглянулся внезапно, она этого не ожидала, и мы столкнулись глазами.

Никогда я не видел такого взгляда. Сколько раз я глядел Хельге в глаза и никогда бы представить себе не мог, что ее глаза могут быть такими.

Она словно сняла линзы, которые носила. Словно с них была снята какая-то оболочка, скрывавшая их истинное выражение. Сейчас это были огромные глаза какого-то, наверное, морского чудовища — выпуклые, матово-бледные, мертвящие. Наверное, какой-нибудь гигантский осьминог рассматривает вот так свою неминуемую жертву.

У Хельги глаза всегда были большими, я это знал, и их красота меня восхищала.

Эти же глаза-щупальцы испугали меня больше всего. Это была вторая Хельга, совсем не та, что я знал прежде. Это была ее другая личина. А вероятнее всего, личиной было как раз то, что видел я раньше.

Я отвернулся и стал прислушиваться к разговору Скелета с Геннадием Андреевичем.

Когда я осознал в полной мере, что произошло, главным чувством, которое захватило меня, стал стыд.

Мне было безумно стыдно этих двоих людей. Кроме того, мне было стыдно и перед Юлей и перед Людмилой за свое поведение, за свое глупое предательство, за легкомыслие…

Но это потом… Это будет потом — Юля и Людмила. А сейчас, в машине, рядом со мной были Геннадий Андреевич и Скелет. Люди, которые спасли мне жизнь. И не просто спасли, а сделали это, впрямую рискуя своей жизнью.

И если для Скелета это было работой, то насчет Геннадия я не мог найти себе подобного утешения и оправдания. Он — точно такой же мирный человек, как и я сам.

В то время, как я безрассудно пошел прямо в лапы преступникам, да потом еще вел себя хуже любой истеричной девицы, Геннадий бегал, стрелял из пистолета и даже пытался драться руками и ногами.

Он не растерялся перед лицом опасности. А я… Нет, то, как вел себя я, не забудется никогда. Теперь я никогда уже не смогу уважать себя так, как прежде. Мне вдруг открылось, что я вовсе не такой уж мужчина, каковым себя полагал.

Пусть я красив и строен, пусть я широкоплеч и густоволос… Пусть я иногда бываю неутомимым любовником, и многие женщины не прочь со мной, а я — с ними…

Оказалось, что все это стоит очень мало, когда дошло до чего-то серьезного.

Я стыдился не того, что не убил никого и никого не ударил. Бог с ними, с ударами и выстрелами. В конце концов, я и вправду могу быть к этому не склонен.

Стыдно мне было потому, что я даже не смог попытаться участвовать. Самый здоровый из нас троих, самый сильный — я вдруг совершенно «вырубился». Позволил себе отключиться…

Эта моя слабость теперь меня мучила, и я не мог да и не хотел находить себе оправдания. Меня волновало другое — как теперь они оба будут смотреть на меня, оказавшегося таким слабаком?

Лучше уж не подавать надежд вовсе, чем не оправдать их потом. Я же подавал надежды. О, как я их подавал! Стройный, спортивный. Супермен, да и только. А выяснилось, что престарелый гомосексуалист оказался настоящим мужчиной против меня.

Как я теперь буду смотреть им в глаза?

От своих тяжелых мыслей я оторвался потому, что Геннадий вновь потряс меня за плечо. Тогда я понял, что он о чем-то спрашивает меня.

— Феликс, — говорил он озабоченно. — Ты у нее дома бывал?

Я кивнул. Сказать словами, что я бывал в доме у этой твари, я был не в силах. Сказать такое — значит признаться в том, что я целовался с ней. А это невозможно. После того, как я только что увидел ее глаза, от таких воспоминаний могло вырвать…

— Она живет одна?

— Одна, — подтвердил я.

— Эй, ты, — обратился Скелет к Хельге. — У тебя дома есть кто-нибудь сейчас?

Она смотрела на Скелета и молчала. Она не сказала ни единого слова.

— Ну, и хорошо, — буркнул Скелет. — Поедем к ней. Феликс, показывайте дорогу. Вы же только что оттуда.

Он сказал это наверняка просто так, чтобы подбодрить меня и стимулировать мои топографические способности, но я опять вздрогнул. Ведь я и вправду только что заезжал туда за Хельгой.

Я показывал дорогу, и вскоре мы подъехали к ее дому.

— А зачем мы приехали сюда? — вдруг неожиданно спросила сама Хельга. В машине наступила тишина.

— Знаешь, деточка, — просипел Скелет со своего места, выразительно потряхивая пистолетом. — Я бы на твоем месте радовался, что мы вообще куда-то тебя возим. Можно ведь поступить и иначе… Можно просто всадить тебе пулю в твою змеиную голову и выбросить из машины. А мы еще бензин на тебя тратим. Вот и в гости к тебе приехали. А ты, кажется, и не рада.

Скелет ухмыльнулся и добавил:

— В каком кармане у тебя ключи от квартиры? Я достану.

А поскольку Хельга не захотела продолжать разговор, ему пришлось обшарить ее карманы. В конце концов он нашел ключ и сказал удовлетворенно:

— Значит так. Феликс, останетесь здесь, в машине, вместе с вот этим красавцем. А мы с шефом и с ней вот пойдем в квартиру. Если там все в порядке, то я спущусь вниз.

Он повернулся опять к Хельге:

— У тебя и вправду дома никого нет? Лучше скажи, потому что если мы сейчас туда войдем, то ты уже меня знаешь… Всех положу, а тебя — в первую очередь.

Хельга вновь промолчала.

— Ну, хорошо, — Скелет передернул затвор пистолета и скомандовал Хельге: — Иди из машины. И руки держи естественно за спиной, чтобы никто ничего не заметил. Крикнешь — убью на месте.

Было уже половина одиннадцатого вечера, и возле подъезда никого не было. Оставалось надеяться, что никто из соседей не встретится на лестнице.

Геннадий и Скелет, держа под руки Хельгу, быстро вошли в парадную. Они скрылись, и я остался один на один с санитаром. Теперь я уже не боялся и не был так сильно растерян, как прежде.

Санитар смотрел мне в затылок ненавидящими глазами, я это чувствовал. Подумав, что он может напасть на меня, я повернулся к нему, но тут же понял, что опасения мои напрасны. Он был совершенно деморализован. Глаза его еще плохо видели, лицо раздулось от воздействия сильной порции газа и от удара по нему ногой Скелета.

Василий сидел и держался рукой за бок, при этом дыхание его было хриплым и прерывистым.

Прошло две или три минуты. Я напряженно ждал развития событий. Может быть, в квартире Хельги сейчас есть кто-то из ее дружков? Сейчас я уже не был ни в чем уверен…

Только в эти минуты до меня стало доходить, какой ужасной опасности я подвергался. Само знакомство с этой женщиной уже вселяло в меня страх. Ведь от нее было можно ожидать чего угодно.

А уж о том, что час назад я был на волосок от смерти, причем скорее всего мучительной — это не выходило из моей головы.

Говорят, что фантазия — это дар Божий. Наверное, это действительно так, но иногда обладать фантазией и богатым воображением весьма неприятно. Когда я сидел в машине, у меня не выходила из головы ужасная и мерзкая картина. Я представлял себе, как мучительно умираю на полу той операционной. Меня убивают те амбалы, я корчусь в предсмертных судорогах, ползаю по полу, а надо мной стоит Хельга и за всем этим наблюдает.

В агонии я поднимаю к ней взгляд и сталкиваюсь с амебиными рыбьими глазами той, которую считал своей возлюбленной… Вижу, как внимательно и беспристрастно она наблюдает за моими страданиями и концом…

Не дай Бог, это теперь будет мне сниться по ночам…

Вернулся Геннадий. Он открыл дверцу машины и сказал:

— Все в порядке. Скелет прислал меня, чтобы я помог вам подняться в квартиру.

— Он же хотел сам спуститься, — сказал я, разлепляя запекшиеся губы.

— Он подумал и решил, что нельзя оставлять меня один на один с этой тварью, — мрачно улыбнулся Геннадий. — Может быть, он и прав. В данном случае мне не стоит так уж доверять. Я могу вырвать ей глаза в любую минуту.

Мы вытащили Василия из машины и пошли наверх. В квартире Скелет уже устраивался со всеми удобствами. Он привязал Хельгу к креслу в гостиной и теперь закручивал последний узел, накрепко приторачивая ее как следует.

— Давайте сюда и этого, — бросил он нам, указывая на второе кресло, напротив первого.

Когда оба были привязаны, Скелет пригласил нас с Геннадием на кухню. Так вышло с самого начала нашей «операции», что он стал нашим командиром, руководителем и мы оба беспрекословно подчинялись ему. Даже спесивый Геннадий признал его авторитет. Еще бы, если бы не Скелет, мы никогда бы не добрались до этих сволочей…

Но Скелет не собирался останавливаться на достигнутом. Он был последовательным человеком, а к тому же имел некий деловой азарт.

Мы сели на кухне вокруг небольшого стола, и Геннадий огляделся. Он увидел картинки с видами Петербурга на стенах, увидел красивый цветок в горшочке на окне и криво усмехнулся:

— Никогда бы не подумал, что так может выглядеть злодейское логово.

— Это не просто логово, — возразил Скелет. — Логово у них было, скорее, в морге… А тут — змеиное гнездо. Тут живет змея. А змеи ведь, как известно, очень чистоплотны и любят порядок.

— Так вот отчего она устроила себе такое уютное гнездышко, — пробормотал Геннадий Андреевич, и кулаки его, лежавшие на столе, непроизвольно сжались. Я подумал, что он не преувеличивал, когда говорил, что способен убить Хельгу в любую минуту…

Скелет небрежным жестом открыл холодильник и заглянул в него.

— Полный набор деликатесов, — сказал он. — Крабы, икра, ветчина… Ба, да икра даже двух сортов — красная и черная… Приятно, наверное, после того, как изуродуешь и убьешь человека, покушать черной икры с крабами…

Он взглянул на побагровевшее лицо Геннадия и, чуть подумав, извинился.

— Простите, — сказал Скелет. — Я не подумал, что вам неприятно это слышать…

— Ничего, — ответил Геннадий все по-прежнему мрачно. — Вы нисколько не виноваты. Наоборот…

Скелет достал из холодильника бутылку водки «Абсолют» и стал отвинчивать пробку.

— Мы что — будем пить ее водку? — изумленно спросил Геннадий.

Он даже как будто отшатнулся от стола, откинувшись на спинку стула, подальше от этой бутылки.

— А вы что — хотите ночью идти в ближайший магазин? — спросил Скелет спокойно. Он отвинтил крышку у бутылки и добавил: — Водка — понятие абстрактное. Бутылка все равно запечатана, Хельга не пила ее еще. Я же не предлагаю вам целоваться с этой тварью.

На этот раз пришел черед мне побагроветь.

Скелет метнул в меня быстрый взгляд и сказал:

— Что-то я не в форме… Все время кого-то задеваю. Теперь вы, доктор, меня извините за бестактность.

Я промолчал. Ведь он и в самом деле был совершенно прав в своей невольной издевке. Я-то не просто целовался с Хельгой… И все равно ничего про нее не понял и чуть не погубил себя.

— Будем считать, что это боевой трофей, — улыбнулся Геннадий, доставая рюмочки из настенного шкафа.

Он не мог их сначала найти, шарил впустую, и нашел только после того, как я ему показал. Я, к сожалению, знал, где они стоят…

Геннадий понял это и покачал головой. Что он мог мне сказать? Что он мог добавить к тому, что я уже полтора часа говорил себе сам?

Мы выпили по полстакана, вероятно, это было нам необходимо. Потом Скелет закурил сигарету и сказал:

— Геннадий Андреевич! Наступает торжественная минута, приготовьтесь пожалуйста.

Геннадий удивленно поднял на него глаза и, ничего не понимая, стал ждать продолжения этой неспешной речи.

— Вы заказывали поймать и уничтожить тех подонков, которые сделали с вашей дочерью то, что сделали… Двое убиты, а еще двое сидят в соседней комнате и могут быть убиты в любое удобное для вас время. Это могу сделать я, по вашему желанию, или вы сами, если вам так больше понравится.

Скелет перевел дух и, сделав глубокую затяжку, закончил:

— Насчет глаз и их выколупывания я вам с начала ничего не обещал, вы это помните… Так что если у вас сохранилось такое желание, то можете сделать это сами. Правда, я не хотел бы при этом присутствовать, это не по моей специальности.

— Да, — после некоторого раздумья ответил Геннадий. — Да. Вы сделали все, что обещали. Я вам очень благодарен.

Скелет оскалился и потушил коротенький окурок о плоскую пепельницу с видом Кельнского собора.

— Вы не могли бы облечь вашу благодарность в материальную форму? — аккуратно спросил он.

Геннадий понял, что пришло время расчета.

— У меня деньги дома, — ответил он. — Я вам, кажется, должен десять миллионов?

— Совершенно верно, — сказал Скелет. — Вы можете съездить. Машина у Феликса на ходу.

— Что, прямо сейчас? — удивился Геннадий.

— Ну да, — весело подтвердил Скелет. — И после этого мы сразу же приступим к следующей стадии.

Я вспомнил, что говорил мне Скелет о своих планах относительно пятисот тысяч долларов. Только тогда это было совершенно призрачной и нереальной перспективой, а теперь вдруг совершенно неожиданно приблизилось и стало досягаемым. Теоретически, во всяком случае.

Вспомнил и Геннадий.

— Вы и вправду считаете, что возможно вытряхнуть вот из этих уродов пятьсот тысяч долларов? — спросил он, кивая на закрытую дверь, откуда не доносилось ни звука.

— Из этих? — презрительно покосился Скелет. — Нет, про этих я ничего такого не думаю. У них нет и намека на такие деньги. Но через них мы сможем выйти на тех людей, у которых эти деньги есть.

— Как? — спросил Геннадий. — Как вы собираетесь выйти на этих людей?

— Это мы посмотрим, — ответил Скелет задумчиво. — Кажется, вы уже убедились в моих способностях. Вы не теряйте время, уважаемый, поезжайте за моими десятью миллионами.

Геннадий встал со стула.

— Как вы думаете, отсюда можно вызвать такси? — спросил он. — Я выпил и не хочу садиться за руль, да еще не своей машины.

— Не надо отсюда ничего вызывать, — сказал Скелет твердо. — Вообще телефон этой квартиры должен молчать. Никаких звонков. Трубку не снимать, если будет звонить, и самим отсюда не звонить никуда… Эта квартира умерла. У нее нет связи с внешним миром. Понятно?

— Хорошо, — вздохнул Геннадий. — Вам виднее.

— Вы поймайте такси на улице, — посоветовал я, и Геннадий кивнул.

— Пистолетик свой оставьте, пожалуйста, — попросил Скелет. — Он хоть и газовый, а все-таки…

— Зачем вам? — спросил Геннадий, но вытащил пистолет.

— Для Феликса, — ответил сыщик, беря из рук Геннадия оружие и передавая мне. — Мало ли что. Тут могут появиться разные гости, в этой квартирке. Мы же должны быть готовы их встретить.

— Она же сказала, что никого не ждет, — опять кивнул головой в сторону комнаты Геннадий.

— Вы ей верите? — прищурился Скелет и засмеялся. — Кстати, — сказал он. — Давайте не будем тратить время, поезжайте скорее. Вернетесь, и мы продолжим. Нам не надо тянуть. Все-таки у нас ущербная позиция.

— Почему ущербная? — спросил я. — Разве мы не правы?

Скелет закрыл дверь за ушедшим Геннадием и вернулся на кухню.

— Вы знаете анекдот про ячменное зерно? — спросил он и, не дожидаясь моего ответа, рассказал об одном сумасшедшем, который сидел в сумасшедшем доме, потому что думал, будто бы он — ячменное зерно…

А поскольку он так полагал, то смертельно боялся, что его может склевать петух. Так что при виде любого петуха с больным случалась истерика от страха. В конце концов его вроде бы вылечили.

«Кто вы?» — спросил его при выписке доктор.

«Я — человек», — гордо ответил больной.

«А раньше вы кем себя считали?» — участливо поинтересовался на всякий случай врач.

«Раньше я думал, что я — ячменное зерно. Но теперь я поправился, и вы мне объяснили, что я — человек», — отвечает пациент.

«Ну и отлично, — сказал довольный успешным исходом лечения психиатр и выписал человека. Тот оделся, ушел, а через пять минут влетает обратно, весь красный и задыхающийся.

«Что с вами?» — спрашивает доктор.

«Там… Там… Там петух», — отвечает, заикаясь от страха, больной.

«Но вы же теперь знаете, что вы — человек», — говорит озадаченный врач.

«Конечно, знаю, — лепечет больной. — Но вот вопрос — знает ли об этом петух?»

— Так что вот, доктор, — закончил свой анекдот Скелет. — Мы-то с вами знаем, что мы правы, но милиция и прокуратура ничего такого не знают… Они как раз знают, что в морге найдены три трупа с признаками насильственной смерти. Это уже тяжкое преступление, и только по этому поводу нас троих могут держать в Крестах на следствии до посинения. А уж теперь мы вообще явные преступники. Даже если допустить, что тех двоих в морге мы убили, обороняясь, что, кстати, доказать будет очень трудно, то сейчас мы насильственно задерживаем двух людей, вместо того, чтобы передать их следственным органам для возбуждения уголовного дела… Так что, если нас обнаружат, сидеть нам не пересидеть.

Скелет налил нам еще по полстакана водки, и залпом выпил свою порцию.

— А чтобы у вас не оставалось уж совсем никаких иллюзий относительно нашего положения, — сказал он, — добавлю, что вот их преступления еще надо доказывать, — он кивнул на закрытую дверь. — Это мы с вами многое знаем, многое видели, и так далее. А перед законом они совсем не преступники, а честные граждане, вину которых еще, может быть, установит суд. А может быть, и не установит… А нашу с вами вину установить не стоит труда. Она очевидна. Один бандит убит из пистолета, который сейчас лежит у меня в кармане. Второй — из газового пистолета Геннадия Андреевича. Так что нам с ним — лет по десять строгого режима. Вам — поменьше, как соучастнику.

— Но ведь заведующего моргом убили сами бандиты, — возразил я. — Это уж совсем не наша вина.

— Мы убили двоих, — сказал Скелет. — А если докажут, что мы убили двоих, то легче всего повесить на нас и третье убийство. Чем возиться, что-то там доказывать — просто скажут, что это тоже мы сделали. Скажут — если двоих порешили, то и третьего могли.

— Пожалуй, — пожал я плечами. — Это логично. Наверное, вы правы.

— А уж о том, что мы собираемся сделать, я и вообще не говорю, — сказал Скелет мечтательным голосом. — Это будет такое…

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я. Меня заинтриговал его мечтательный голос.

— Я говорю о вытряхивании пятисот тысяч баксов, — ответил он.

— Вы же не думаете, что это будет просто сделать? Они согласятся выдать своего шефа или шефов только под страхом смерти. Настоящей смерти, реальной, мучительной… Это ведь нужно будет организовать.

Скелет взглянул мне прямо в глаза:

— В уголовном кодексе это называется — «истязание»… Лет пять лагерей. Вы это понимаете? А потом мы найдем организаторов и будем отнимать у них деньги. Огромные деньги. Они ведь тоже просто так нам ничего не отдадут… Это будет называться на юридическом языке «вымогательством с применением средств насилия», и так далее.

— Мы стали настоящими преступниками, — произнес я.

Скелет ощерился и налил себе еще водки, правда гораздо меньше, чем в предыдущие два раза — только на донышко.

— Вы ведь хотите сделать операцию своей Юле? — сказал он. — Никто не даст вам пятьсот тысяч баксов. Никто. Ни милиция, ни общественность, ни благородные благотворительные организации. Нигде в мире таких денег вам никто не даст. Все будут сочувствовать и болтать о суровом наказании для виновников. А девушка ваша будет оставаться слепой. Только мы сами можем достать эти деньги. И только таким путем. У этих же гадов.

Мы некоторое время еще покурили, потом Скелет заглянул в комнату и удостоверился в том, что там все в порядке.

— Они молчат и даже друг с другом ни о чем не говорят, — сказал он, вернувшись.

Потом Скелет предпринял обыск квартиры. Он ничего не нашел из того, что могло бы нас заинтересовать.

— Наверное, человеческие органы они хранили в другом месте, — сказал он.

Потом осмотрел все документы и бумаги Хельги, лежавшие в отдельном ящичке ее секретера.

— Свидетельство о разводе, — он протянул мне бежевую книжечку. — Кстати, вы знали о том, что ее муж и она сама до этой больницы работали в Институте транспланталогии?

Это меня сразило в очередной раз. Я оказался полным профаном, а Скелету удалось только за вчерашний день выяснить окольными путями то, о чем я сам не сообразил спросить Хельгу.

— Паспорт, — продолжал он разбирать бумаги. — Даже два, — он хмыкнул, кидая на стол две книжечки — красную и синюю. — Русский и эстонский, — пояснил он.

— Так же не бывает, — заметил я. — Эстонцы ведь не допускают двойное гражданство.

— Там, наверное, тоже бардак, — философски сказал Скелет. — А у нас вообще не понимают, что такое гражданство… Если бы понимали, не засоряли бы страну толпами всяких приезжих. Сделали из России проходной двор для разной нечисти.

Впрочем, сказал это все Скелет как бы между прочим. Его занимало сейчас совсем другое.

— Пора бы уже и Геннадию Андреевичу приехать, — сказал он, поглядывая на часы.

— Мы могли бы уже и начать без него, — произнес я.

— Допрашивать вот этих? — уточнил Скелет и покачал отрицательно головой. — Нет, не будем.

— Почему? — спросил я.

— Потому что нам надо сначала выяснить три вопроса, — ответил он серьезно. — Первый вопрос — я хочу получить свои десять миллионов. Это будет завершением первого этапа операции, после которого можно говорить о втором. Кроме того — я хочу оговорить условия моего дальнейшего участия. И сделать это не с вами, а с Геннадием, потому что он все-таки главный мой заказчик.

— А почему не я? — задал я глупый вопрос.

— Ну, он все-таки главная потерпевшая сторона. Юля ведь — его дочь, а не ваша.

Я хотел было возразить, что Юля — моя невеста, но осекся. Говорить такое в квартире Хельги… Это было бы цинизмом.

— А третье — самое главное, — закончил Скелет. — Я не хочу быть среди вас единственным уродом и допрашивать этих гадов самостоятельно… Что же это будет такое — я стану извергом, а вы останетесь чистенькими. Нет уж, если мучить их, то всем вместе.

Все было изложено весьма логично, последовательно и убедительно.

Но тут приехал и Геннадий.

За то время, что он ездил, осознание успеха окончательно пришло к нему. Теперь Геннадий Андреевич почти сиял. Только в глазах его была настороженность. Он, в отличие от меня, прекрасно понимал, что мы делаем и какова степень опасности. Он не нуждался в скелетовских пояснениях и юридических экскурсах.

— Вот ваши деньги, — сказал он, кладя на стол три пачки купюр. — Здесь одиннадцать миллионов.

— Почему одиннадцать? — отрывисто спросил Скелет. — Вы мне должны десять. Вот пять миллионов и вот еще пять миллионов, — с этими словами он взял две пачки и положил их в карман, оставив на столе тонкую миллионную.

— Миллион — за риск, — сказал Геннадий. — Это я от себя добавил. Просто я видел, как вы сегодня рисковали жизнью…

— Хорошо, — сказал Скелет, без долгих препирательств убирая в карман и третью пачку. — Вы сами это мне дали. Я у вас не просил.

— Теперь давайте все обсудим, — предложил Геннадий, успокаиваясь. — Что мы хотим узнать от них?

— Сеньоре э синьори… «Алиталия»… Рома — Санкт-Петербурго…

Трансляция в римском аэропорту работала исправно, но Лева плохо понимал по-итальянски. Он понял только, что регистрация пассажиров на рейс «Рим — Санкт-Петербург» и выход к самолету производятся на тридцать седьмой стойке в зале ожидания. Они шли от паспортного контроля к тридцать седьмой стойке, и через стеклянную стену справа от них прямо в глаза било яркое солнце.

Лева органически не переносил яркого света. Света вообще, особенно естественного. Дома он всегда опускал жалюзи, а на улице пользовался темными очками. Электричество — еще куда ни шло. Но от него он уставал. Прежде, когда-то, это было настоящей пыткой — стоять возле операционного стола, например. И не уйдешь, и не закроешь глаза.

Слава Богу, теперь это все давно позади. Он больше никогда не будет врачом. Не зря ему всегда говорили в молодости, что он родился бизнесменом.

А потом, когда он уехал в Германию, его товарищ сказал ему доверительно: «Знаешь, Лева… Тебе лучше всего заниматься медицинским бизнесом. Продажа медикаментов или медицинского оборудования. Это — самое надежное дело».

Надежное, и спокойное.

Одно дело — лечить людей и отвечать за них. Сострадать им, стараться помочь, уговаривать в сложных и безнадежных случаях.

Совсем другое дело — взять и продать, например, в какую-нибудь слаборазвитую африканскую страну огромную партию аспирина с просроченным сроком хранения…

Или лекарство от детских болезней, которое запрещено во всех цивилизованных странах из-за токсичности, продать за крупную сумму в какую-нибудь Боливию. А что? Барыш можно сразу сорвать крупный, а хлопот совсем мало. И никаких душевных сил тратить не надо.

И вспоминать свои медицинские познания — тоже. Лева всегда тяготел к бизнесу, а за границей для него открылись широкие перспективы.

Вот только все места оказались заняты. Лева только успел попробовать кусочек сладкого пирога с краю, и его немедленно оттолкнули. Выяснилось, что все уже давно поделено. И господин Хансен продает отраву в Африку, а господин Свенсон — в Боливию… И никакого Леву Рахлина никто не ждет.

Более того, ему даже намекнули, что если он будет «встревать» в чужие рынки, то может потом сильно об этом пожалеть.

И только тогда, поняв, что нужны новые, свежие, перспективные идеи, Лева решился на то, что задумал уже давно, еще в России.

Когда он работал еще в Институте транспланталогии, ему пришла в голову мысль о том, что человеческие органы, потребные для пересадки, могут иметь большую ценность.

Тогда, в Советском Союзе о таких вещах еще и речи не было, в смысле ценности таких вещей и возможности поставить прибыль от этого на серьезную основу. Но у Левы всегда были задатки бизнесмена.

Тогда у него ничего не получилось. Мысль о том, что за услуги нужно платить и немало, была чужда сознанию советского человека. Так все поползновения Левы обогатиться закончились тем, что его вместе с женой Хельгой позвал директор института и предложил быстро писать заявления «по собственному желанию».

Лева, кроме того, что был прирожденным бизнесменом, был еще и наглецом. Так что писать что-либо он категорически отказался.

— Прекрасно, — сказал тогда директор и отпустил супругов.

И тут же вызвал заместителя по кадрам. Они о чем-то тихонько поговорили при закрытых дверях, и уже через неделю вдруг оказалось, что Лева и Хельга совершили прогул без уважительных причин, о чем своевременно и был составлен акт за тремя подписями. Готовых подписать такую бумагу в любом трудовом коллективе всегда находится достаточно — об этом заместитель по кадрам отлично знал всю жизнь.

Потом были скучные времена, когда Лева «кантовался» в морге в подручных у Аркадия Моисеевича. Противный старик не любил его, с ним и говорить о возможности «сотрудничества» было невозможно.

Зато незадолго до отъезда Лева заручился полным согласием санитара Василия делать все, что только угодно, лишь бы заработать денег и уехать с ними за границу.

Дело в том, что Василий было совершенно ненормальным парнем. Он имел навязчивую идею, что должен стать великим хирургом.

Лева имел все основания сомневаться в том, что это осуществимо, но, впрочем, его ли это было дело…

«С деньгами ты сможешь получить на Западе все», — говорил он Василию.

Потом, когда случилась дурацкая история с Хельгиной подругой и всем тем, во что Лева оказался втянут ею, пришлось развестись.

С одной стороны развод с Хельгой был даже на руку Леве. Зачем ему тащить с собой в Германию эту корову? Она ему и здесь надоела.

Еще корми ее там, заботься о ней, несчастной лесбиянке… Одни проблемы. Но Лева очень хотел оставить здесь, в России своего человека, которому смог бы доверять. Василий этим человеком быть не мог — он слишком глуп и психически неустойчив.

Однако и эта проблема оказалась решенной. Стоило Леве приехать в Россию спустя год после отъезда и поговорить с Хельгой, как все наладилось. Наладилось в смысле бизнеса…

Самым трудным оказалось осуществить все, что Лева задумал. Он начал с крупной клиники в Германии, где, как он слышал, делали операции по пересадке органов.

Лева явился к менеджеру клиники — толстому апоплексическому господину в больших металлических очках.

Менеджер сидел на крутящемся стуле фирмы «Тонет», сделанном из красиво изогнутых трубок, и лениво рассматривал Леву, который вкатился в его кабинет с портфелем в пухлых руках.

Портфель Лева взял специально для солидности, класть ему пока что туда было нечего.

— Вы — врач? — сразу спросил у него толстый менеджер, едва только Лева успел присесть на краешек стула.

— Да, — ответил Лева и запнулся.

Менеджер все понял мгновенно и задал следующий вопрос:

— У вас есть немецкий диплом?

— Нет, — сказал посетитель и заерзал на своем стуле, который сразу же показался ему жестким.

— А какой у вас диплом? — спросил неторопливый, но въедливый немец. — Польский? Румынский?

— Русский, — ответил Лева, и менеджер сверкнул своими очками:

— Тогда у нас для вас ничего нет. Нужно иметь диплом, подтвержденный в Германии.

— Я не по этому вопросу, — произнес наконец Лева заветную фразу. — У меня к вам деловое предложение.

Немец кивнул и уставился на Леву, внимательно слушая его. Тот, торопясь и стараясь подбирать правильные, мягкие слова, объяснил, что был бы готов поставлять институту и вообще любым заинтересованным лицам человеческие органы для пересадки.

— Абсолютно здоровые органы, — заверил он. — Я — специалист в области транспланталогии и гарантирую качество органов. И это будет гораздо дешевле, чем стоит по мировым ценам.

— Мы покупаем органы, — сказал медленно господин в очках. — Это правда, что мы покупаем… У вас будут документы на них?

— Какие документы? — насторожился Лева.

— Нам нужен документ о том, что вы купили у данного лица данный орган, и его согласие на операцию и продажу, — сказал немец. — Кроме того, нам нужен документ из клиники, где была проведена соответствующая операция о том, что она проводилась в соответствии с законом и с медицинскими требованиями. И назовите ваши расценки, это самое главное, потому что мы имеем поставщиков из Индии и Латинской Америки, которые нас вполне устраивают. Если ваши цены будут ниже, возможно сотрудничество.

Господин стал смотреть на Леву благосклоннее.

— У меня не может быть таких документов, о которых вы сказали, — ответил осторожно Лева.

— Почему? — удивился немец. — У всех есть такие документы. И из Индии, и из Эквадора…

— Я собираюсь ввозить органы из России, — сказал Лева. — Такие операции в России запрещены законом. Там нельзя покупать у людей их органы.

— Так вы собираетесь делать это нелегально? — вытаращился на Леву толстый господин.

— Да, и поэтому моя цена на них будет гораздо ниже, чем та, которую вы платите за официальную сделку, — быстро затараторил Лева, стараясь донести до собеседника всю выгоду того, что он предлагает.

Немец посидел с полминуты молча. Потом попыхтел и с натугой сказал:

— Боюсь, что я вас неправильно понял… Давайте, я уточню. Вы собираетесь нелегально добывать в России человеческие органы, потом так же нелегально ввозить их сюда и продавать по дешевке? Я вас правильно понял?

— Я все беру на себя, — вставил Лева, кивая головой и приятно улыбаясь. — И вам это будет стоить очень дешево. О ценах мы договоримся отдельно.

— Понятно, — сказал менеджер решительно. — Вы можете убираться отсюда.

Он наклонился к переговорному устройству и сказал секретарше:

— Анна, пусть войдет следующий посетитель.

— Но вы даже не спросили у меня о ценах, — пискнул Лева.

Но старого господина было не так-то легко убедить.

— Если вы немедленно не уберетесь, то о своих ценах будете рассказывать в полиции, — сказал он. — В полиции всем этим очень заинтересуются.

И Лева понял, что лучше уносить ноги. Однако он обладал твердым несгибаемым характером. И твердо знал, что продажа органов может озолотить человека. А если это так — то не нужно унывать и поддаваться отчаянию.

Ясно стало пока что только одно — делать это в Германии вряд ли возможно. Еще и потому, что очень трудно было бы перевозить органы сюда из России. Человеческие органы, изъятые из тела, могут находиться вне холодильника не больше пяти часов. Да и то в специальной морозильной сумке или контейнере.

Это значит — нужно транспортировать их на самолете. И подвергаться таможенному досмотру.

Все эти вопросы можно было бы решить, но вот контейнер… Контейнер… Лева смотрел телевизор и знал о том, как в Германию пытались провезти уран в контейнере, и какой после этого был шум. Теперь при виде любого контейнера на германской границе сбежится весь наличный состав…

Нет, Германия отпадала окончательно. Да Лева теперь и опасался ходить тут со своим предложением. После того, как толстый менеджер чуть не выгнал его пинками из кабинета, Лева боялся, что в другом случае это может закончиться еще хуже.

Лева долго думал и в конце концов поехал в Италию. Он знал, что там есть несколько клиник, занимающихся транспланталогией. А кроме всего прочего, очень важно было и расстояние. Путь на самолете из России не должен был превышать трех часов.

Расчет был самый простой — час времени отпускался на путь с чемоданом до аэропорта «Пулково» и посадку на самолет, затем три часа — время полета; а после этого еще час на всевозможные задержки в аэропорту прибытия. И прямо в аэропорту уже должна была ждать машина, оборудованная холодильником. Вот и вся схема…

Из возможных стран это могли быть Греция, Турция и Балканы. Самая дальняя точка — Италия.

Скандинавия и Англия отпадали сами собой, так же как и Германия, и по тем же причинам. Лева к тому времени уже достаточно пожил на Западе и понимал, что никто в этих странах с ним связываться не станет. Они лучше заплатят подороже, но за легальный товар. И с тамошними пограничниками вряд ли удалось бы договориться.

Турция, Греция и Балканы вполне бы подошли, но там просто не было таких клиник, которые нуждались бы в Левиных услугах.

Подошли бы страны Восточной Европы, но там нет еще частных клиник такого ранга…

Оставалась Италия, и Лева направился туда.

Он остановился в Риме и, страдая от жары, стал искать «клиентов». Больше всего его донимало солнце, от которого здесь было никуда не спрятаться. Он щурился, глаза слезились, но Лева был упорен в достижении своей цели.

В роскошной клинике, куда он явился, произошла точно такая же сцена, как и в холодном Кельне…

Лева изложил свое предложение, после чего был с позором изгнан смуглым человечком в белом костюме и очках в золотой оправе… Лева еще отметил, что ему почему-то попадаются все больше очкарики.

Изгоняли его еще шумнее, чем в Кельне. Итальянский менеджер даже выскочил следом за Левой в коридор своего офиса и так, что все окружающие слышали, громко кричал что-то обидное по-итальянски. Лева не понимал этих слов, но менеджер сначала сказал их ему по-немецки…

От немецкого менеджера этот отличался только двумя деталями. Во-первых, очками. У этого были очки не в металлической, а в золотой оправе…

А во-вторых тем, что он сначала поинтересовался, в каком отеле остановился Лева. Сначала он узнал название отеля, а уж потом начал орать и выгонять его.

Лева в изнеможении вернулся к себе в номер и, не раздеваясь, повалился на кровать. Вообще, он тут жил только от помещения до помещения. От кондиционера до кондиционера. Он перебегал, петляя как заяц, по теневой стороне улицы и потом старался отдышаться возле кондиционера.

Вскоре он разделся и стал размышлять, не пойти ли выпить чего-нибудь. Лева не пил алкоголя, алкоголь был ему всегда противен, с детства.

«Пьют только дураки, — говорил ему папа. — Если будешь пить, то потеряешь голову. А иметь голову — это самое главное для мужчины. Женщине можно иметь другие места, а у мужчин главное — голова».

Почти все нормальные отцы говорят это своим сыновьям, но никто их не слушает. А Лева послушался.

Нет, в юности ему доводилось несколько раз выпить за компанию, чтобы не быть белой вороной. Бывало. Но он всегда испытывал отвращение к спиртному и к сигаретам.

«Я ведь медик, — всегда говорил он, когда ему предлагали выпить и закурить. — Мне известно, какой вред здоровью наносят табак и алкоголь».

Леве было просто противно терять голову. Он даже с женщинами сходился очень осторожно — только с тихими, непьющими, аккуратными. С такими, которые заботились о своем здоровье.

Сходился Лева тоже неохотно. Разврат был ему чужд. Голова, карьера и здоровье — вот то, что было для него важно, что его интересовало. А пучина, омут страстей — нет, это тоже было не для него. Зачем ему терять голову?

Вот с Хельгой — это было какое-то наваждение. Он влюбился в нее, и только поэтому дело дошло до женитьбы. А кроме того, родители были не против.

То есть они сначала, конечно, были категорически против женитьбы на Хельге по целому ряду причин, но потом передумали.

«Пусть, — сказал папа. — Она из Прибалтики… Значит, после института она сможет поехать работать и жить туда. И ты с ней. В Прибалтике жить хорошо. Там хорошие молочные продукты и чистота. Ты себе представить не можешь, там совсем не сорят на улице».

Жить в Прибалтике — это было мечтой Левиных родителей. Они больше ничего не знали о Прибалтике, кроме хороших продуктов и чистоты, но все-таки были уверены, что это — место, где «можно устроиться»…

А Хельга обманула ожидания и ни в какую полумифическую Прибалтику не вернулась. И вовсе не собиралась туда ехать.

«Мне там нечего делать, — объяснила она Леве, когда тот разочарованно спросил ее об этом. — У меня там совсем нет никаких связей, и я там никому не нужна точно так же, как и здесь».

Это было первое разочарование. А потом Лева и вообще охладел к этой женщине. Не отчего-то, а просто от нежелания долго хранить в сердце пламя, огонь любви. Утомительно любить человека — обременительно и мешает работе.

Появилось и физическое отторжение. Невысокому полному Леве с черными волосами и коротенькими руками и ногами стала отчего-то неприятна эта высокая крупная белокурая женщина. От нее исходила физическая сила, здоровье, страсть, а Леве все это было довольно чуждо.

Он любил ласки, но был очень аккуратен и в них. Он любил женщину, как делал это знаменитый штабс-капитан Рыбников — очень нежно, тонко и с «придыханием». Он не хотел бурных сильных объятий. Они были ему непонятны.

Вот и к Хельге он охладел. Поэтому, когда представилась возможность изменить ей с ее подругой, а потом еще и развестись, его это порадовало.

Нет женщины, нет обузы…

Итак, Лева лежал голый на кровати второразрядного номера отеля средней руки и думал о том, что нужно пойти и попить лимонаду. Холодильника в номере не было, а то он непременно купил бы заблаговременно большую бутыль со скидкой, чем тратиться на бар.

Бар был внизу, и до него нужно было только доехать на лифте три этажа. Лева уже почти что решился надеть штаны и пойти истратить две тысячи лир на стакан лимонада со льдом, когда у него вдруг зазвонил телефон.

В принципе он этого ожидал. Дело в том, что жившие в Германии родители всегда звонили ему, куда бы он не уезжал. Лева жил с родителями, как привык с детства.

Время, когда он жил с Хельгой, вдали от папы и мамы, было скорее случайностью, досадным недоразумением, которое, к счастью, скоро закончилось. Он приехал в Германию и сразу поселился у родителей в маленьком домике, и это было совершенно естественно для всей семьи.

Родители терпеть не могли, когда сын куда-нибудь уезжал, и всегда звонили ему туда. Они не любили даже, когда Лева поздно возвращался домой.

«Мало ли что, — говорила мама, тряся маленькой седой головой. — Сколько разных опасностей бывает. Хулиганы везде есть…»

Телефон зазвонил, Лева спокойно снял трубку, удивляясь только, отчего родители звонят не вечером. Обычно они желали ему спокойной ночи, а заодно удостоверялись, что сын лег спать, а не шляется там один неизвестно где.

— Синьор Рахлин? — осведомился незнакомый мужской голос на плохом немецком языке. — Я правильно попал к вам по этому номеру?

Сердце Левы забилось сильнее.

Звонок мог иметь два происхождения. Оба заставляли волноваться. Во-первых, это могла быть полиция. Сволочь-менеджер вполне мог сообщить куда следует о Левином предложении. На нелегальные махинации с человеческими органами везде смотрят отрицательно.

А во-вторых… Во-вторых, это могла быть долгожданная удача. Тоже повод для волнений.

— Меня зовут Марко, — представился человек на том конце провода. — Мы с вами могли бы встретиться?

— А вы кто? — спросил ошарашенный и растерянный Лева. — Зачем встретиться? По какому поводу?

— По интересующему вас поводу, — ответил человек по имени Марко. Он дал Леве три секунды на то, чтобы собраться, и произнес: — Вы можете встретиться прямо сейчас?

«Кто бы он ни был, — подумал Лева. — От того, что я буду тянуть, ничего не изменится. Надо играть по тем правилам игры, которые мне предлагают».

— Я жду вас через полчаса, — сказал человек. — Чтобы вы не искали меня, я приеду к вам в отель и буду ждать вас в баре внизу. Вы согласны?

Лева, прочистив пересохшее от волнения горло, хрипло сказал:

— Согласен. А как я вас узнаю?

— У меня в каждой руке будет по свернутой газете, — сказал человек. — Запомните — в каждой руке по газете.

С этими словами он повесил трубку.

Лева вскочил и принялся бегать по номеру. Это вполне могла быть ловушка. Обычная полицейская ловушка. Но… Постепенно Лева успокоился. Ведь он пока что ни в чем не виноват. Он только сделал предложение. Вот и все. Но предложение — это ведь еще далеко не преступление.

Может быть, он — вообще сумасшедший? Мало ли какие предложения делают разным людям сумасшедшие?

Нет, полиции тут делать нечего. Значит, это человек от менеджера. От того, который накричал сегодня на Леву. Не случайно же он сначала поинтересовался названием отеля.

«А как он, собственно говоря, должен был поступить? — подумал Лева. — Не мог же он просто так, сидя у себя в служебном кабинете согласиться сотрудничать со мной… Естественно, он устроил для виду скандал, а теперь хочет встретиться тайно».

Что же, Леву это устраивало. Недаром он вообще не любил дневного света. Тайные махинации и были его стихией.

Лева постарался был пунктуальным. Он спустился в бар ровно через полчаса и сел за столик в стороне, так, чтобы видеть входную дверь. Он сидел за столиком и ничего не мог с собой поделать — пальцы его нервно стучали по поверхности стола.

— Прего, сеньор, — обратился к нему бармен из-за стойки.

Но Лева только судорожно дернул головой, давая понять, что ему сейчас не до заказа.

Он просидел пятнадцать минут, периодически поглядывая на часы. Пять минут, десять, пятнадцать…

Может быть, что-то случилось? Что-то изменилось? Отчего этот Марко не приехал? Он чего-то испугался? Или изменились обстоятельства?

«Всегда так бывает — только забрезжит удача и все, провал, — с тоской подумал Лева и пожалел себя. — Бьешься как рыба об лед, и никакой отдачи».

Вспомнив про лед, он тут же вспомнил, что давно уже хочет пить. Он оглядел посетителей в кафе. Был день, и посетителей было немного. Кроме него был только плотный мужчина в белой рубашке с маленькой дочкой в голубой шляпке. Дочка ела мороженое и болтала ногами, а мужчина — ее папа, лениво курил, глядя в потолок. Еще был один худой господин лет сорока в темных очках, которые он не снял даже здесь, в полутемном баре, который сидел молча, как истукан, даже не двигаясь перед крошечной чашечкой кофе.

Вот и все. Больше посетителей не было, и судя по видимой из открытой двери дорожке, не предвиделось.

Лева подошел к стойке и выбрал себе лимонную воду «Катараде» — небольшую бутылочку с зеленой жидкостью. Она была самая дешевая здесь, а Лева не позволял себе роскошествовать никогда.

Неохотно отдав смятую пятитысячную бумажку, прижимистый Лева мрачно обернулся, намереваясь вернуться к своему столику, чтобы допить воду и уйти отсюда.

«Не выгорело», — сказал он себе. И в это мгновение вдруг заметил, что в обстановке кафе что-то неуловимо изменилось. Никто не вошел, и никто не вышел. Только было что-то новое…

Сорокалетний мужчина в непроницаемо темных очках сидел на своем месте, все так же неподвижно, но только теперь его руки лежали на столе, и в каждой из них была зажата газета…

Незнакомец смотрел на Леву, не отрываясь и без улыбки. Так это он! Тот самый таинственный Марко.

Лева подошел к его столику и неуверенно сел напротив.

— Отчего вы сразу не подошли ко мне? — спросил он у Марко.

— Откуда я знал, что вы — это вы, — ответил незнакомец. — Мы ведь никогда не встречались.

— Но тогда держали бы свои газеты сразу на столе, — сказал раздраженно Лева. — Я сам бы вас узнал. Мы же договорились…

— А откуда я знал, что вы не опасны, — спокойно заметил мужчина.

Он достал пачку сигарет «Мерит» и закурил, не предложив Леве.

— Я должен был к вам присмотреться, — пояснил Марко. Потом он огляделся и, удостоверившись, что никто не прислушивается к их разговору, произнес негромко: — Ваше предложение может быть интересным… Если ваши цены не будут слишком высоки.

— А кого вы представляете? — в свою очередь спросил Лева, решив расставить точки над «i».

Но этого ему было не дано, распоряжался тут Марко. Он решал, что должен знать Лева.

— Это совершенно неважно, — ответил он строго, давая понять Леве его место. — Какая вам разница? Я сказал вам, что готов обсудить возможность нашего с вами сотрудничества.

— Откуда вы узнали про меня? — задал второй и последний вопрос Лева.

— Вам не нужно знать и этого, — отрезал Марко, делая лицом некое движение, отчего губы его разъехались в стороны и кожа на щеках сморщилась.

Только через мгновение Лева догадался, что это должно было означать улыбку.

— Давайте договоримся так, — сказал незнакомец. — Я задам вам вопросы, которые меня интересуют, а вы на них ответите.

— А потом? — нервно поинтересовался Лева. — Что будет потом, после того, как я отвечу на ваши вопросы?

— А после этого я решу, продолжать с вами разговор или нет, — спокойно сказал Марко.

Тон его при этом был таким, что становилось понятно — он решительный твердый человек и намерен не отступать от своих правил. И уж не Леве, во всяком случае, спорить с ним и ставить его на место…

Леве все это очень не нравилось — и сам Марко, и его манера, и игра «в темную» или, лучше сказать, «в одни ворота»… И собственное глупое бесправное положение.

Но Лева был практическим и трезвым человеком. В конце концов, он сам искал контактов и понимал, что тема его интересов — криминальная, опасная. Как же еще должен вести себя с ним предполагаемый партнер? Естественно, с осторожностью…

Лева решил не обижаться.

— Пойдемте погуляем по улице, — предложил Марко и первым поднялся из-за столика.

На улице было жарко, солнце слепило глаза. Они пошли по пустынному тротуару Виа Аурелиа, где с одной стороны были прикрытые жалюзи магазинчиков, а с другой — проносились вереницы машин.

— Органы будут из России? — сразу же спросил Марко.

Лева кивнул.

— Вы гарантируете качество? — голос Марко был теперь отрывистый и неприязненный.

— Гарантирую, — ответил Лева, уже предчувствуя удачу своего предприятия. Марко производил впечатление очень делового человека. Побольше бы таких…