ОЧКИ

Разбирая одно брошенное в пустыне становище басмачей, мы увидели лежащими в стороне три предмета: старую скомканную чалму, очевидно принадлежавшую лицу какого-нибудь святого звания, сломанные очки и тетрадку. Общая тетрадь, разграфленная по-бухгалтерски, очевидно, принадлежала некогда кооперативу. Первые листки ее содержали несколько записей полурусским, полулатинским шрифтом: «Мясной баран — 689. Семенной баран — 197. Сдал — Ораз Довлет, получил — Надыр…» Может быть, это были и басмаческие записи. Дальше шло несколько страничек, исписанных мелким арабским бисером; между листами были вложены такие же записи. Командир отряда перелистал тетрадку и кинул ее мне.

— Ну-ка, она почти чистая, годится для ваших заметок.

Она дослужила свою службу; я ее честно и плотно заполнил. Привезя ее уже домой, я дал перевести записи товарищу, знающему «арабчи». Записи оказались перепиской нескольких бандатаманов, стоявших в разных концах песков, по поводу одного любопытного дела; так само собой получился небольшой рассказ в нескольких письмах.

Записи были ответами на послания бандатамана. А его письма, очевидно, в черновике были занесены в журнал грамотным секретарем, каким-нибудь бывшим байским приказчиком или мусульманским судейским крючком. Я его представляю сидящим на песке перед бочкой, высунувшим язык на сторону и старательно выводящим каракули…

Примечателен выспренний стиль писем бандглаварей, считающих каждый себя большим военачальником и почитателем святости. Вот эта переписка.

«Он — преславный!

Знаменитому начальнику войска, обладателю проницательности Ануш-Мухамед-Пехлеван-беку. Дорогой брат! При этом послании с джигитом нашим и при совокуплении устных пожеланий добра и великих дел посылается от меня просьба: наш святой и всем нам дорогой ишан, находящийся, как всем то известно, при нашем войске, благородный Али-Мрат, волей судьбы оказался в тяжелом положении, — при сражении 12 июня, убегая на своем благородном верблюде, он свалился головой вниз и, разбив очки, таким образом оказался как рыба на песке или джейран с вырванными ногами. Известная его ветхость и древний возраст делали и без того зрение его плохим, а теперь он не видит и своего носа. Мы его держим теперь при караване с женщинами и детьми, где его водят за руки под кусты делать всякие вещи, необходимые человеку. Это умаляет святость, делает достоинство бледнее и путешествие его молитв медленнее. Очки, лишенные стекол, на носу святого человека — все равно что луна без света. Так как мы находимся в глубине песков, а общее это дело для нас важно, твое достопочтенное повеление будет послать одного из множества твоих джигитов в Мерв, от которого до вас два перехода, и показать сломанные очки, и заказать в амбулатории или в каком-нибудь учреждении новые стекла.

Благодарный и помнящий джигит.

Брат за общее дело. Х а д ж и -Ю с у ф».

«Велик Аллах!

Убежищу мира, благороднейшему из джигитов. Правда, Сын Света, святой ишан Али-Мрат лишился очков! Известие о том повергло нас в печаль. У нас много джигитов, и все они почитали его святость и радуются присутствию его. Но, осмотрев всем нашим штабом очки, мы увидели, что одно очко ему сохранил бог. Мало света стало на земле. Нет мира. Нет стад. Мы ездили на коне, теперь ездим на ишаке. Не может ли ишан ходить с одним очком? Зачем ему два, когда времена тяжелые и все мы под богом? Битая овца лучше небитого козла. Целуй край его чалмы».


«Он — богат!

Дорогой непобедимый брат Бехацур. Джигит наш расскажет, что ишан наш Али-Мрат разбил очки и ему нужно вставить в амбулатории стекла. Очки без стекол на носу святого — мечеть без окна. Я посылал письмо Ануш-Мухамеду и получил от него ответ. Этот старый вор, хвост ящерицы, рыжий суслик, считающий себя храбрым воином, отказался сделать, и я знаю истинную причину: от его отряда со всем штабом осталось четыре джигита и одна хромая старуха, и они отсиживаются сейчас в колодце, переводя дух. От тебя, как брата по роду и колену, повеление: закажи стекла, показав очки. Ишан, святой отец и брат солнца, тыкается носом куда попало, вчера угодил в колодец и повредил ногу, ребятишкам смех и затемнение почета».


«Он!

Несомненно благороден и всеми нами почитаем ишан Али-Мрат. Свет очей! Драгоценный клад! Порог святости!

Почему он, старая кукла, не может усидеть на седле? Вы бы его привязали веревками, что ли! Святой, падающий с верблюда, — автомобиль, тыкающийся в арык. От него мало пользы.

Плохие дела в Мерве. Ездил посланный джигит с очками в аптеку, там стекол не дали и послали в амбулаторию. В амбулатории осмотрели и сказали, что очков им мало, нужен сам старик или рецепт. Что поделать — волокита! Проклятье бога и бюрократизм на каждом шагу! Если бы я был в Мерве, я пожаловался бы в райсовет. Но сейчас я занят большими и безотлагательными делами. Что делать! Нельзя ли достать в кооперативе обыкновенные стекла? Пусть все видят, что у ишана есть стекла, а остальное даст Аллах. Ведь рецепта у него не спросят?»


«Его воля.

Непобедимый и досточтимый брат по роду. Благодарение за заботы и почитание святости. Святому ишану Али-Мрату не нужны больше очки. При перестрелке в ночь на пятницу он убит пулей, залетевшей к верблюдам в тыл. Он отправился с небесным караваном в последний путь. Разве мог он видеть пулю, летящую к нему? Разве мы можем видеть свою могилу? Кто узнает судьбу? Услышит ее голос? Мы уходим вдаль, уходим без ишана. Может быть, душе его потребуются очки и она вернется за ними, то пусть возьмет хотя бы такие, какие есть».


Мы нашли помятую и грязную чалму, бывшую когда-то белой, и очки, — они лежали в стороне, под кустом слегка засыпанные песком. Вот и конец ишана. Сейчас его душа ходит без очков. У меня на столе лежит кооперативная книга с записями на бухгалтерских графах и на ней этот странный сувенир — помятые оловянные очки, без стекол, перевязанные веревочкой.

Загрузка...