Домой Антон вернулся далеко за полночь. Кое-как добрался до кровати, скинул с себя обувь и плюхнулся в чем был. Сил не было даже стянуть с себя майку с джинсами. Сны еще такие странные снились, будто бы он скачет на коне по бескрайнему лесу в погоне за мерцающей бабочкой. Тянет руку, кажется, вот-вот достанет, но стоит только махнуть пальцем, как бабочка моментально испаряется.
Проснулся Леваков от навязчивой трели будильника. Кто его поставил, непонятно. Кое-как нащупал гаджет, скинул на пол, а вместе с телефоном и паэур банк, следом полетела маленькая вазочка, которую зачем-то сюда притащила мама. Треск окончательно заставил пробудиться, хотя открывать глаза было не просто.
Нащупав мобильный на полу, не отрывая при этом голову от подушки, Антон глянул на экран и не сразу понял текст входящего сообщения. Пришлось протереть глаза, как следует распахнуть веки и вчитаться по новой.
Шест: «Маски и смокинг готовы к атаке».
— Чего? — хриплым голосом спросил вслух Леваков. Потом, правда, всплыли обрывки вечерних посиделок, боевой план и настойчивое желание Вити покорить сердце Снегиревой. А секунды через две мобильный вновь заиграл, только в этот раз от входящего вызова.
— Проснулся? — бодрым голосом пропел Витя.
— Ты в своем уме? — буркнул Антон. Идея заявиться в ресторан вчера казалась веселой, но сегодня дико странной.
— Ой, давай только без задней скорости. Я уже отменил все планы, предвкушая развлекательную программу.
— Не-не-не, выброси эту чушь из головы. Там будут ее родители, там будут взрослые люди, там…
— Да какая, к черту, разница кто там будет? — вздохнул Шестаков. — Законы в диких джунглях просты: либо ты наклоняешь самку, либо ее наклоняет другой самец. В нашем случае, главное не остаться зрителем.
— Весело тебе, да, философ? — Антон закрыл глаза, ощущая пульсацию в висках. Да, в словах Вити была истина, но только в том случае, если бы Снегирева реально нравилась Антону. Вот только… нравилась ли? Да, у нее однозначно лучезарная улыбка, теплая, подобно летнему солнцу. Красивый, мягкий голос. Казалось, она не говорит, а поет, подобно соловью. Думать о Юльке приятно, мысли о ней отзывались огоньками в сердце, сладкой тяжестью внизу живота.
Нравилась ли она ему по-настоящему? Та ли она девушка, ради которой он готов решиться на ненормальную авантюру или это просто банальное желание вернуть все на прежние места: здороваться с ней утром, раздражаться от ее навязчивости, получать подарки и поздравления. Если все это говорит о симпатии, то придется видимо действовать. Но если нет…
— Слушай, я не знаю.
— Ты вчера напился от ревности, а сегодня не знаешь? — хмыкнул Шестаков. — Не узнаю тебя, Тох. В силу своей природной харизмы, я не дружу с проигравшими. Так что: либо едешь ты, либо… — друг сделал многозначительную паузу, а затем продолжил. — Еду я.
Секунд пять Антон молчал. Нет, он, конечно, не хотел, чтобы Шестаков поехал, и Юля растеклась лужицей перед ним. А ведь Витя действительно мог сотворить подобное, здесь Антон не сомневался.
— И как ты себе это представляешь? Мы явимся туда и…
— Расскажу по дороге. Во сколько там торжество начинается?
Эта была самая странная идея, на которую только можно подписаться. Леваков понимал, что со стороны будет выглядеть глупо, вполне вероятно, люди их засмеют, вполне вероятно, Снегирева тоже будет в числе этих людей. Однако маленькая надежда все же лучилась, и отказываться от нее почему-то не хотелось.
К назначенному времени Шестаков прикатил на черном джипе. Он был из довольно богатой семьи и никогда особо не скрывал факт своего состояния. Дорогие часы на руках, брендовые шмотки, поездки на отдых в лучшие отели, машина. Витя мог позволить себе многое, если не практически все. В этом они с Антоном были схожи.
Леваков вышел во двор, обошел идеально подстриженные кусты, над которыми сегодня с утра пыхтел садовник: квадратные, ярко-зеленые, едва достающие до бедер. Они вели вдоль аллейки, создавая видимость маленького заборчика, за пределы которого переступать было нельзя.
— Привет, — произнес Антон, протягивая ладонь в открытое окно дорогой тачки. Его взгляд сразу зацепился за одежду: кремовый пиджак, белая рубашка без воротника с расстёгнутыми пуговицами, и две серебристые маски на сидении.
— Иди, переодевайся, и поехали, — улыбнулся Шестаков. Выскочил из машины, обогнул ее, открыл багажник и вытащил оттуда костюм, спрятанный в черный чехол. Леваков не особо любил такие вещи, как-то неуютно он себя в них чувствовал.
— Ты больной, — выдохнул Антон, однако чехол взял.
— Будет весело, — засмеялся Витя.
— Выглядишь как богатый папик.
— Как молодой и горячий богатый папик, — поправил Шестаков, поднимая указательный палец вверх. Боевой дух, исходящий от Вити, так и искрился в воздухе. Казалось еще немного, и Антон тоже поддастся в эти сети с фейерверком в глазах.
— Ладно, я скоро. И маски…
— Маски — это обязательно! Интрига ж.
Через пятнадцать минут Леваков уже сидел в салоне джипа, разглядывая серебряные маски. Они были странные, как не посмотри: с одной стороны закрывали полностью лицо, а с другой открывали область лба и щеки, но при этом прятали глаз и бровь. По центру находился маленький прозрачный ромбообразный камешек, а по бокам переплетались серебряные тонкие блестящие нити, словно с намеком, что это мышцы кожи. Красиво, безусловно, но очень необычно. Не так Антон представлял себе маскарадный элемент для лица.
— Где ты их раздобыл? — спросил он, примеряя одну.
— В магазинчике для Хэллоуина. Там были еще с улыбками, но мне показались совсем жуткие. Маньячные. Мы же не на охоту выходим, поэтому я выбрал попроще.
— Мне идет? — Антон повернулся, расправив волосы под маской.
— Я бы отдался в первую ночь, — засмеялся Витя.
— Я бы тебе не дал в первую ночь.
— Что? Эй, да ты многое упускаешь, дорогуша, — продолжал веселиться Шестаков.
— Ага, например, устраиваю маскарад в ресторане девушки, которая меня преследовала три года.
— Знаешь, — Витя остановился на красный. С его губ слетел тяжелый вздох. Он глянул в зеркало заднего вида, будто пытаясь отыскать там кусочки прошлого, недостающий пазл, а потом вдруг произнес грустным голосом. — Не влюбляйся только. Любовь умеет подрезать крылья.
— Знаю, — вздохнул Антон, вспоминая школу.
— Тогда держишь! Следующая остановка «Ника».