Необязательные отношения

Глава 10

Лаврова, не раздумывая, принимала Костю целиком, и ей казалось странным, что он каждый день будто открывает ее заново. Он мог целую вечность вглядываться в ее лицо, рассматривать ее тело, затем внезапно закрывал глаза, и тогда его лицо кривилось, словно от боли.

— Перестань на меня таращиться!

— Не могу, — улыбался он.

— Как ты не понимаешь? — раздражалась Лаврова. — Я представляюсь себе подопытным кроликом. Объектом научных исследований безумного перфекциониста.

Он продолжал смотреть на нее, когда она засыпала. Чувствуя его взгляд, Лаврова терпела, сколько могла, пока ресницы не начинали трепетать. Тогда она открывала глаза и резко отворачивала голову в сторону. Она отчего-то испытывала неловкость, словно подглядывала за тем, кто подглядывал сам.

— Зачем ты это делаешь, когда я сплю? — спрашивала Лаврова.

— Не знаю, — он краснел и отворачивался.

— Зачем? — злилась Лаврова.

— Это так красиво, — ответил он.

— Блаженный, — решила Лаврова.

Ей стало его жаль. Ненадолго.

Костя стал стесняться открыто проявлять свои чувства и желания. Просыпаясь, Лаврова заставала Костю за тем, как его пальцы, слегка касаясь ее кожи, выписывают магические знаки вокруг сосков, пупка, ягодиц, скользят по поверхности плеч и бедер. Она сжималась, стараясь скрыть волнение, ощущая прикосновения его ладоней на груди, внизу живота, ступнях. Сдерживая дыхание, он украдкой целовал мочки ее ушей, подушечки пальцев ног, яремную ямку, впадины ключиц. Во время сна ее тело было во власти другого человека. Это пугало Лаврову, она перестала чувствовать себя защищенной.

Ей стало казаться, что в мастерской за ней наблюдает все и вся. Внимательные Костины глаза. Все, что сделано его руками. Переливчатые тигровые глаза круглых золотисто-желтых крюшонниц и прищуренные кошачьи глаза овальных зеленовато-серых ваз. Светящиеся соколиные глаза пузатых сине-голубых бокалов и фосфоресцирующие совиные глаза полупрозрачных, волокнистых фужеров. Мерцающие антрацитом змеиные зрачки многослойных, пластинчатых конфетниц и пылающие очи фруктовниц, скрученных саламандрой в плавильной печи. За ней бесстыдно следили пауки, сороконожки, гусеницы, муравьи, заключенные в толщу слоистого янтарного стекла напольной вазы. Бабочки, стрекозы, птицы, мифические звери на Костиных картинах. Затаившись в тени на пластиковых полках, металлических кронштейнах, веревочных подвесках, они сладострастно подсматривали за ее тайной жизнью.

Раньше Лаврова восхищалась ночным светильником с изысканным стеклянным абажуром цвета огненного опала со сверкающими россыпями золотых октаэдров металлической меди. Теперь оранжевые языки его пламени, вспыхивающие яркими искрами, отливающие багрянцем расширенные зрачки бесчисленных стеклянных глаз вызывали тревогу и заставляли колотиться сердце. Лаврова не умела спать при свете, и она не могла спать, когда ее изучают. Она стала вздрагивать от каждого прикосновения. Костя страдал, она раздражалась все больше.

— Только попробуй лапать меня глазами, пока я сплю!

— Хорошо, — говорил он. — Не буду. Прости.

— Вообще не трогай!

— Хорошо. — Он отводил глаза.

И Лаврова вновь просыпалась от его взгляда. Ее стала мучить бессонница.

Лаврова смотрела на икону, выполненную на стекле. Лик византийской святой под складками лазурной накидки, на ней сверкающая золотом Вифлеемская звезда и золотой кант по краю. Правильные черты лица, огромные глаза под дугами темных бровей, точеный нос, длинные тонкие пальцы правой руки безмятежно лежат на груди, Ребенок в белом свивальнике, отвернувшись, спит на ее плече. Картина наполнена тишиной и покоем, но тревожные, мятущиеся глаза, румянец на скулах и припухшие грешные губы, слегка изогнутые улыбкой, подчеркивают неоднозначный замысел автора.

— Ну, и как? — спросил Стас.

— Ересь, — выдавила Лаврова. — Этого не должно быть.

Она протянула руки.

— Тихо, тихо. — Стас отвел ее руки. — Я не должен был этого делать. Костя меня убьет.

Он завесил картину, убрал подальше и обернулся к Лавровой:

— Ничего ему не говори. Ты обещала.

Лаврова не ответила.

— У него талант. Все это говорят. Жаль, что он бросил учиться.

«Все намного хуже», — думала Лаврова. Она была раздавлена.

— Познакомь меня со Стасом, — потребовала Аська.

— Он же с Линкой.

— У него на нее не стоит. Она мне сама говорила.

— Нет. Я Линку боюсь. Давай я тебя с Костей познакомлю.

— С ума сошла! — бросила резко Аська. — Он же тебя любит.

— Не любит, а плачет.

— То есть?

— То и есть. Плачет каждый раз во время оргазма. Сначала меня это трогало, потом стало смешить, а теперь бесит. — Ложечка Лавровой, стукнувшись о кофейную чашку, раздраженно звякнула. — Представляешь? Голый здоровенный мужик рыдает прямо на тебе. Каково?

— Опупеть! — потрясенно протянула Аська.

— Надоело, — взор Лавровой был устремлен в окно. Ей хотелось на волю.

— Но он же художник. Тонкая натура. У каждого могут быть свои слабости, — жалобно сказала Аська.

Все женщины жалеют мужчин. Лаврова не видела ни одного мужчины, который жалел бы женщин.

— Натура — дура! Любовь в больших количествах яд. Ее надо принимать гомеопатическими дозами.

Лаврова взяла свою сумочку и засобиралась домой. Она спускалась по лестнице, Аська свесилась с перил.

— Идиотка! — крикнула она.

— Сама знаю, — пробурчала Лаврова.

Она думала, как ей незаметно пробраться домой. Свободный художник Костя взял за обыкновение ждать ее у дома. Лаврова подошла к своему подъезду, около него уже торчал Костя. У него был всегдашний несчастный вид.

— Что тебе от меня надо? — злобно выкрикнула она.

— Я люблю тебя, — тихо, с нажимом сказал он.

— Может, и жениться хочешь? И детишек хочешь? — распаляясь, кричала Лаврова.

— Хочу, — ответил он. — Хочу. Только от тебя.

Лаврова приблизила свое лицо к его. В ней бурлила ненависть.

— Не повезло! — Лаврова хрипло расхохоталась. — У меня не может быть детей! Ни от кого! Даже от святого духа.

Она поднималась по лестнице и смеялась, как ведьма, вспоминая его потрясенное лицо.

— Отвязалась. Слава тебе… — Она осеклась. — Гореть мне в аду!

Лаврова приходила с работы и ложилась на кровать. Не хотелось есть, пить, мыться. Ухаживать за своим никчемным, биологически нецелесообразным организмом было незачем.

Ей позвонил Стас.

— Ты что с ним сотворила?

— Что?

— Он целыми днями лежит. Ничего не делает. И молчит, — голос Стаса дрожал от возмущения.

— А я при чем? — вяло поинтересовалась Лаврова.

— Стерва! — Стас бросил трубку.