Лаврова простудилась и взяла больничный. Простуда оказалась не сильной, но ей нужно было быть одной. Ей прислали повестку и позвонили домой из областного военного суда. Ее вызывали на заседание по поводу автоаварии пятилетней давности. Лавровой так не хотелось туда идти. Ей не хотелось никого слышать, видеть, ей нужно было быть одной.
— Я на больничном, — сказала она.
— Вам следует обязательно прийти, — ответили ей. — Вы свидетель.
Лаврову ноги не несли в суд.
«Мне туда нельзя», — подумала она и вошла в зал заседаний.
За столом стороны обвинения сидел Минотавр. Лаврова не удивилась. Она ждала его где угодно. Здесь для него было самое подходящее место.
Лаврова отвечала на вопросы о том, что произошло в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое августа пять лет назад в Байгельды.
— Врет она все! — закричала женщина.
Лаврова обернулась и увидела жену главного врача сельской врачебной амбулатории Байгельды. Она сразу ее узнала. Его жена работала в СБА медсестрой. Ее муж со странным именем Торгын сидел рядом с ней.
— Не было моего мужа там. Она одна была.
— Не перебивайте свидетеля. Или вас выведут из зала, — отрезал судья.
Лаврова молчала, опустив голову. Она так четко видела этот старый август, словно это было вчера. Женщину, изломанную, как кукла. Ее слипшиеся от крови волосы, закрывающие лицо красным погребальным платком. Белую, без единой кровинки кожу. И кости, вбитые ледорубом в беззащитную ткань мозга.
Лаврова не уехала после заседания суда, она осталась ждать Минотавра. Ожидание было бесконечным и невыносимым. Лаврова ходила по коридору из конца в конец, как заведенная, под навязчивый треск догорающих неоновых трубок. Минотавр прошел, глядя сквозь нее. Она бросилась за ним и схватила его за руку.
— Ты же не веришь им? — умоляла она его. — Нет?
Минотавр, не останавливаясь, молча шагал вперед.
— Клянусь. Я ничего не сделала. Меня там даже не было.
— Почему?
Его налитые кровью глаза врезались ей в лицо. Лаврова запнулась. Она не знала, что ответить. Ее вина увеличилась и стала безмерной, как вселенная.
— Прости меня, — прошептала она.
— Бог простит, если захочет, — усмехнулся он.
Она стояла, прижав руки к груди. Ей было страшно, что она не вынесет груза своей вины.
— Поехали ко мне, — сказал Минотавр и взял ее за руку.
Она благодарно кивнула. Она не могла ответить, в ее горле был огромный ком сплетенных в клубок слез.
Лаврова ехала в тихом зеленом «Хаммере». Он плавно вливался в потоки машин, тихо фыркал мотором, стоя в пробках. Он казался ручным, домашним, добрым.
Они лежали вместе в его кровати. Минотавр склонился над ней.
— Что мне с тобой делать? — спросил он.
Лаврова не ответила.
— Что мне с тобой делать? — повторил он.
Лаврова молчала.
— Значит, оставляешь выбор мне? А если казнить?
Лаврова не отвечала.
— Учти. От меня не сбежишь. Я в этом городе найду любого.
— Не надо искать, — сказала Лаврова.
Он поцеловал ее губы. Она ласково провела рукой по его проволочным волосам.
Линка рассталась со Стасом.
В один прекрасный день он ей сказал: «Мы больше не будем встречаться».
— Почему? — спросила она.
— Я тебя не люблю, — преспокойно ответил он, глядя ей прямо в лицо.
— Почему? — опять спросила она.
— Не знаю. — Он пожал плечами.
Линка сказала, это было так буднично, что она даже не заплакала. Она плакала потом. Дома. Навзрыд.
Она плакала сейчас, сидя у Лавровой. Ее снова все утешали.
— Я урод! — твердила она. — Меня никто никогда не полюбит.
— А ты его любишь? — спросила Аська.
— Конечно! — возмутилась Линка. — Как ты можешь такое спрашивать?
— Могу. Ты любишь уже в двадцатый раз. Не надоело?
— Дура! — крикнула Линка.
— Сама такая, — буркнула Аська. — Выпей лучше.
Линка трясущимися руками взяла рюмку водки. Она расплескивалась горькими прозрачными слезами.
— Что во мне не так? — отчаянно спросила Линка. — Может, мне в губы ботокс закачать?
— Балда, — сказала ей Лаврова.
— Удали шишку влюбчивости, — рекомендовала Аська. Ее глаза безжалостно щурились.
Линка рыдала и пила водку маленькими глоточками. Она не могла выпить сразу, она заходилась от плача.
— Слушай! — оживилась Аська — Раз ты рассталась со Стасом, может, мне начать с ним встречаться?
Линка подняла на Аську глаза. В них были слезы и боль.
— Как ты можешь? — прошептала она.
— Могу, — ответила Аська, прикуривая сигарету.
— Гадина!
Линка вскочила и схватила сумку. Подруги услышали, как хлопнула дверь.
— Позвоню, как угомонится.
«Я бы, наверное, не простила, если бы такое сказала моя лучшая подруга», — подумала Лаврова.
— Зачем ты это сказала?
— А что такого? Это жизнь, дорогая моя. — Аська выпустила аккуратные кольца дыма. Они поднимались кверху, закольцовывая ее слова.
По радио звучала старая песня. Обе молча слушали ее слова.
— Глупая, бездарная песня, — раздраженно бросила Аська — Жить без любви не только можно, а нужно. Ни забот, ни хлопот.
— Давай завтра отвезем Никиту на поющий бархан. Он в восьмидесяти километрах от Алматы, — попросила за ужином Лаврова. — Никита так хочет его услышать.
— Хорошо, — кивнул Минотавр. — Отвезем.
— Никита! — крикнула Лаврова. — Завтра едем на поющий бархан.
В столовую вбежал Никита.
— Ура! — закричал он и захлопал в ладоши.
Лаврова проснулась, в доме было необычно тихо. Она зашла в комнату Никиты, та оказалась пуста. Она обошла весь дом, в нем не нашлось ни души.
— Куда они подевались? — спросила она себя и села их ждать. Она их ждала до глубокого вечера.
Лаврова услышала шум подъезжающей машины и вышла встречать. Из слепящего света фар выбежала маленькая черная фигурка. Она приблизилась, и Лаврова узнала лицо Никиты.
— Наташа! Там было так здорово! — крикнул он. — Он поет! По-настоящему.
— Здорово, — она медленно провела рукой по его цыплячьему хохолку.
— Жаль, что тебя не было. Я хотел тебя разбудить, но папа сказал, что ты заболела.
Лаврова взглянула на Минотавра. Дубовая кора его лица растрескалась узким, корявым дуплом.
— Тебе уже лучше? — спросил он.
— Да.
— Молодец! — Он занес руку, Лаврова отшатнулась.
Он засмеялся и прошел в дом.
— Пойдем, я расскажу тебе, как было, — Никита тянул ее в комнату.
Она вошла вслед за ним.
— Надо сбегать по нему с самой вершины, тогда он поет, как контрабас. Ты же знаешь.
— Нет, — сказала Лаврова. — Я никогда там не была.
— Ты же говорила, что они визжат и стонут от слез погибших воинов.
— Я об этом читала.
— А, — разочарованно протянул Никита. — Они не визжали. Папа сказал, что ты это выдумала. Значит, правда.
— Нет, — Лаврова прижала его к себе. — Они действительно кричат от слез. Об этом знают все люди и передают эту легенду из уст в уста.
— Так жаль, что тебя не было, — огорченно произнес Никита и обнял ее за шею. Она поцеловала его в нос.
— Я туда обязательно съезжу, — пообещала она.
Они сидели, обнявшись, пока в окно не заглянула луна.
— Не плачь, — сказал лунный мальчик. — Мы обязательно поедем вместе в другие незнаемые края.
— Да.
— На Мангышлак. Смотреть окаменевшие скелеты драконов.
— Да.
— А правда, что в их пасти можно стоять в полный рост?
— Правда. Это были древние киты, твои предки. Мы отыщем их дом Каспиотиду, исчезнувший в самой глубокой впадине мира.
— Да! — восхитился лунный мальчик.
Лаврова приходила кормить крыс свежей травой. Это были чистолинейные крысы. Они ели травинки, аккуратно откусывая кусочек за кусочком. Они уже узнавали Лаврову и встречали ее, забираясь по сетке клеток вверх. Через сетку животные тянули передние лапки за свежей травой. Просто так. Их хорошо кормили, потому что они были беременны. Пришло время, и они родили белоснежных крысят величиной с большой человеческий палец. Крысята раскрывали свои розовые рты и еле слышно пищали. Лаврова вводила в их тельца аллергены.
Потом пришло время забоя. Лаврова отрезала крысятам головы, перекусывая крошечные, тоньше мизинца, шейки острыми ножницами. Крысята еще успевали перед этим крикнуть. Когда ножницы тупились, Лаврова брала другие. И все начиналось заново. Лаврова делала это ради какой-то дурацкой науки. Ради безжалостных к новорожденным крысятам больных людей и больных детей. Людям тоже нужно было выживать.
«Бог меня не простит, — думала она. — Мало кто делает это. Это делаю почему-то именно я».
Наступили школьные каникулы. Лаврова мечтала, что будет чаще видеть Никиту. Вместо этого он стал отдаляться от нее. Он больше времени проводил с отцом. Уже не у Лавровой, а у Минотавра были с сыном секреты. Она ревновала и мучилась.
— Хорошо, что он много общается с отцом. Это нормально. Я сама так хотела. Они станут ближе, — уговаривала она себя, но на сердце было тревожно.
Никита начал ходить на тренировки в секцию карате.
— Зачем тебе это нужно? — спросила Лаврова.
— Чтобы правильно дать сдачи.
— Тебя бьют?
— Пусть только попробуют.
— Тогда зачем?
— Чтобы быть сильным.
— Зачем?
— Ну ты дрова! — засмеялся Никита.
У Лавровой на глазах выступили слезы. Он отвернулся. Тогда она испугалась, что потеряет его.
— Наверное, ты прав. Без этого мужчинам нельзя. Вы — разведчики эволюции.
Никита молчал. Раньше он обязательно попросил бы ее рассказать подробнее. А теперь молчал. Ей хотелось его вернуть. Ей нужно было его вернуть.
— Я знаю о необычном случае. О хохлатом пеликане. Точнее, о самце хохлатого пеликана. Он прилетел в Россию из Казахстана. Пеликаны не гнездились в тех местах много сотен лет. Ученые выяснили, что время от времени у всех живых существ рождается «разведчик», запрограммированный на поиск новых территорий обитания. Точнее, мест, где много еды и всего другого. В смысле, всего того, что нужно для процветания вида. Знаешь, вид — это… Нет, не слушай, это не важно. Важно другое. Чаще всего разведчики погибают, но в случае успеха их вид… То есть я хотела сказать, если они возвращаются назад и рассказывают, что видели, их сородичей ждет процветание. Хотя, кажется, я уже об этом говорила…
У Лавровой никак не получалось вспомнить, с чего начался разговор. Зачем она это рассказывает? Она не могла собраться с мыслями, путалась и сбивалась. Ей казалось, что она читает скучную лекцию.
— При чем здесь пеликаны? — спросил Никита.
— Не знаю, — потерянно сказала Лаврова.
— Папа мне говорил, что ты в морге работаешь.
— Не в морге, а на кафедре патанатомии. Это разные вещи, — устало произнесла Лаврова.
— Жаль. Мертвецы — это круто! — развеселился сын Минотавра. — Ты бы притащила мне скелет.
Слезы потекли сами собой.
— Ты как ребенок, — сказал ей Никита.
Лаврова опустила голову, она стыдилась маленького, уверенного в себе мальчика. Она не видела, как ушел Никита, ей глаза застили слезы.
«Аура успеха», — думала она, уронив голову на колени.
Перед отъездом к ней в комнату зашел Никита.
— Поцелуй мой нос, — смущаясь, попросил он, — а то ему грустно.
Она прижала Никиту к себе и слушала, как бьется его сердце, отмеряя часы ее жизни.
— Наташа, не приезжай к нам в эти выходные, — сказал Никита. — Мы с папой едем на аэродром. Мы будем там прыгать с парашютом. Из самолета!
— Ты же совсем маленький, — испугалась Лаврова.
— Какой я тебе маленький? — рассерженный мальчик положил трубку.
Лаврова никак не могла успокоиться. Она металась как зверь. Ей представлялось изломанное тельце маленького мальчика Неестественно вывернутая голова со смешным цыплячьим хохолком, слипшимся от алой крови.
— Не каркай! — беспрестанно твердила она. — Все обойдется. Все обойдется. Все будет хорошо.
Она звонила им целый вечер и не могла дозвониться. Всю ночь она не спала. А утром опять набрала номер Минотавра.
— Ты даже не представляешь. Это такой драйв! — воскликнул ребенок. — Я летел как птица!
— Тебе не было страшно?
— Ни капли! На большой высоте никому не страшно. В крови полно адреналина. Как будто в тебе носятся и взрываются шаровые молнии. Ветер ревет, как двигатели космического корабля, аж щеки сдуваются. Земля маленькая-маленькая, как шахматная доска, а небо в вышине и у земли разное, непохожее. В следующие выходные мы тоже поедем на аэродром!
— Когда я тебя увижу? — У нее все еще замирало сердце.
— Скоро, — пообещал ей очарованный странник.