Необыкновенные приключения экспедиции Барсака

VII. ЗАВОД В БЛЕКЛЕНДЕ

Гости поспешили принять предложение.

Камаре сказал:

— Прежде чем спуститься с башни, куда мы, впрочем, вернемся, закончив осмотр, сначала познакомьтесь с общим расположением завода. Он занимает, как видите, прямоугольное пространство, параллельно реке, триста шестьдесят метров в длину и двести пятьдесят метров в ширину. Его общая площадь девять гектаров. Западная часть, представляющая три пятых всего прямоугольника, отдана под сады.

— Зачем вам сады? — перебил Амедей Флоранс.

— Они обеспечивают некоторую долю нашего пропитания, остальное получаем извне. И лишь другая часть, где мы находимся, примыкающая к набережной, шириной в сто метров, составляет собственно завод. Посредине находятся мастерские и мое личное жилище сгруппированные на площади двести пятьдесят метров у подножия этой башни, расположенной в центре. С каждой стороны, где остается свободным пространство в пятьдесят пять метров, поднимаются, перпендикулярно реке, два ряда домов для рабочих, разделенные широкой улицей. В каждом ряду семь четырехэтажных зданий, мы располагаем, таким образом, ста двадцатью квартирами.

— Какова численность вашего персонала? — спросил Барсак.

— Ровно сто человек, но некоторые женаты и имеют детей. Как вы можете видеть, мастерские находятся под землей и покрыты толстым слоем почвы с растительностью наверху. Они неуязвимы для снарядов. Теперь, когда вы знаете главное, мы можем спуститься и начать осмотр.

Прежде чем последовать приглашению, слушатели Камаре бросили последний взгляд вокруг себя. Положение не изменилось. «Осы» продолжали свои полеты по кругу, и нападающие уже не осмеливались проникать в опасную зону.

Успокоенные слушатели покинули платформу.

Сначала Камаре повел их в тот этаж башни, который называл «ульем» и откуда двадцать «ос» вылетали из двадцати ячеек, между которыми находились зарядные устройства. Потом прошли ряд цехов: сборочный, столярный, кузнечный, литейный — и вышли в сад со стороны, обращенной к дворцу.

Высокая стена скрывала дворец. Но, едва они отошли от нее метров на пятьдесят, башня Гарри Киллера показалась над гребнем стены. Тотчас же с вершины башни прозвучал выстрел, и над группой пронеслась пуля. Они поспешно отступили.

— Дурак! — пробормотал Камаре и поднял руку.

По его сигналу послышался сильный свист. Гости Камаре невольно повернулись к заводу. Но инженер показал на дворец. Циклоскоп, венчавший дворцовую башню, исчез.

— Это его проучит, — сказал Камаре. — У меня тут воздушные мины, и побольше, чем у него; ведь это я их создаю. А циклоскоп я сделаю другой, вот и все.

— Но, сударь, — заметил Амедей Флоранс, — раз у вас есть снаряды, почему вы не воспользуетесь ими против Гарри Киллера?

— Я? — глухо ответил инженер. — Я буду атаковать свой труд?

Не возражая, Амедей Флоранс обменялся взглядом с товарищами. Да, этот удивительный человек имел недостаток, и им была гордость. Путь продолжался в молчании. Урок был понят дворцом. Ничего более не беспокоило группу гостей, которая покинула сад, пройдя его из конца в конец.

— Сейчас мы увидим интересные вещи, — сказал Камаре, открывая дверь. — Здесь старое машинное отделение, вот паровой двигатель, который мы топили дровами за неимением другого горючего. Это было неудобно, так как дрова приходилось привозить издалека, а нам их требовалось много. К счастью, это продолжалось недолго: как только в реке появилась вода после первых вызванных мною дождей, мы устроили гидроэлектростанцию в двенадцати километрах ниже города и пользуемся ее энергией. С тех пор мы уже не применяем этой устаревшей техники, и дым не идет из трубы, ставшей ненужной. Мы ограничиваемся тем, что трансформируем для наших нужд энергию, которую посылает нам станция.

Следуя за Камаре, все прошли в другую залу.

— Здесь, — сказал он, — и в следующих залах, забитых, как и эта, трансформаторами, динамо, катушками, иногда очень внушительными, царство электричества.

— Как? — вскричал ошеломленный Флоранс. — Неужели вы смогли привезти сюда эти машины!

— Только небольшую часть, — ответил Камаре. — Остальное мы сделали сами.

— Но ведь нужен был материал, — возразил Амедей Флоранс. — Кой черт доставил его в пустыню?

— Конечно! — сказал Камаре и остановился в задумчивости, как будто эта трудность впервые пришла ему на ум. — Вы правы, господин Флоранс. Как привезли сюда эти первые машины и материалы, из которых мы создали остальное? Признаюсь, я над этим никогда не думал. Я требовал — мне давали. Я не смотрел слишком далеко назад. Но теперь, когда вы обратили мое внимание…

— Какие же понадобились человеческие жертвы, чтобы перетащить все это через пустыню, пока вы еще не имели планеров!

— Это верно, — сказал побледневший Камаре.

— А деньги? Все эти штуки сожрали целую кучу деньжищ! — вскричал Флоранс на своем фамильярном языке.

— Деньги? — пробормотал Камаре.

— Да, деньги. Вы, верно, очень богаты?

— Я?! — запротестовал Камаре. — С тех пор как я здесь, у меня и пяти сантимов не было в кармане.

— Тогда?

— Это Гарри Киллер… — робко начал Камаре.

— Ну, ясно! А откуда он их брал? Что он, миллиардер — ваш Гарри Киллер?

Камаре развел руками в полнейшей растерянности.

Казалось, он был совершенно расстроен вопросами Амедея Флоранса, и его глаза снова приняли то растерянное выражение, которое затуманивало его взор при малейшем волнении. Принужденный разрешать проблемы, столь далекие от тех, с которыми он привык иметь дело и которые так внезапно возникли, он чувствовал головокружение перед новыми, неизвестными ему загадками. Вид у него был совершенно потерянный. Доктор Шатонней сжалился над ним.

— Мы потом разберемся в этом, — сказал он, — а пока будем продолжать осмотр.

Чтобы прогнать назойливые мысли, Камаре провел рукой по лбу и молча прошел в следующую залу.

— Здесь компрессоры, — заговорил он изменившимся от волнения голосом. — Мы применяем воздух и другие газы в жидком виде. Как вы знаете, все газы способны сжижаться, если их сжимать и в достаточной степени понижать температуру; но, предоставленный самому себе, жидкий газ нагреется и более или менее быстро испарится. А если его содержать в закрытом сосуде, стенки сосуда подвергнутся такому давлению, что он может разлететься на куски. Одно из моих изобретений позволило найти выход. В самом деле, я нашел вещество абсолютно нетеплопроводное, то есть непроницаемое для тепловых лучей. Отсюда следует, что жидкий газ, например воздух, находящийся в сосудах из этого вещества, всегда сохраняется при одной и той же температуре, в виде жидкости, и прекращает быть взрывоопасным. Это изобретение позволило мне осуществить некоторые другие, и особенно планеры с большим радиусом действия, которые вы знаете…

— Еще бы нам не знать! — вскричал Амедей Флоранс. — Скажите лучше, что мы с ними чересчур хорошо познакомились! Так и это ваших рук дело — планеры?!

— А вы хотите, чтобы чьих оно было? — возразил Камаре, внезапно охваченный новым приступом болезненной гордости.

По мере того как он говорил, его волнение понемногу улеглось. Оно исчезло совсем, когда он снова вернулся к научным вопросам.

— Мои планеры имеют три главные особенности, относящиеся к устойчивости, подъему и движущей силе, о чем я дам понятие в немногих словах. Начнем с устойчивости. Когда на птицу налетает порыв бури, ей не приходится делать расчеты, чтобы поддержать равновесие. Ее нервная система или, вернее, та часть нервной системы, которую физиологи называют рефлексами, срабатывает и восстанавливает равновесие инстинктивно. Вы мои планеры видели и знаете, что они имеют два крыла, помещенных в верхней части пилона высотой в пять метров; у основания пилона находится платформа, несущая мотор, водителя и пассажиров. Таким образом, центр тяжести находится внизу. Соединение пилона с крыльями подвижное. Пока он не закреплен частично или полностью посредством рулей направления и глубины, он может описывать маленькие дуги во всех направлениях вокруг вертикали. И вот, если крылья независимо от руля наклоняются поперек или вдоль, пилон, увлекаемый своим весом, стремится составить с ними другой угол. В этом движении он тотчас приводит в действие противовесы, скользящие параллельно или перпендикулярно крыльям, и в тот же момент крылья занимают нужное положение. Таким образом, немедленно — автоматически, как я уже сказал, — выправляются любые отклонения планера.

Марсель Камаре, опустив глаза, давал объяснения с безмятежностью профессора, читающего лекцию. Он не запинался, не подыскивал слов, они приходили к нему сами. Без запинки он продолжал все в том же духе:

— Перейдем ко второму пункту. В момент подъема крылья планера опускаются и складываются около пилона. В то же время ось винта, подвижная в вертикальной плоскости, перпендикулярной к крыльям, поднимается; плоскость крыльев становится горизонтальной, и аппарат превращается в геликоптер. Но когда он достигает достаточной высоты, крылья открываются, ось винта одновременно наклоняется вперед и становится горизонтальной. Винт становится толкающим, и геликоптер превращается в планер. Что касается движущей силы, то ее обеспечивает жидкий воздух. Из резервуаров, сделанных из нетеплопроводного материала, о котором я вам говорил, и регулируемых системой клапанов, жидкий воздух перетекает в тонкие, постоянно подогреваемые цилиндры. Там он мгновенно переходит в газообразное состояние под огромным давлением и приводит в движение мотор.

— Какой скорости достигают ваши планеры? — спросил Амедей Флоранс.

— Четыреста километров в час и проходят без посадки пять тысяч километров, — ответил Камаре.

«Nil admirari», — сказал Гораций[76], что означает: не следует удивляться ничему. Однако слушатели Камаре не могли сдержать возгласов восхищения. Когда вернулись в башню, они не смогли подобрать достаточно восторженные слова, достойные этого гения. Но странный человек, который иногда выказывал крайнее тщеславие, оставался безучастным к этим похвалам, точно на него действовали только те, которые он сам себе расточал.

— Сейчас мы в сердце завода, — сказал Камаре, когда все возвратились наверх. — В этой башне десять этажей, заполненных различными аппаратами. Вы, конечно, заметили в ее верхней части высокий металлический пилон? Это «прожектор волн». Впрочем, вся поверхность башни покрыта множеством прожекторов меньшего размера…

— «Прожекторы волн», говорите вы? — спросил доктор Шатонней.

— Я не хочу читать вам курс физики, — с улыбкой сказал Марсель Камаре, — но некоторые объяснения необходимы. Я вам напомню, если вы знаете, и расскажу, если это вам неизвестно, что знаменитый немецкий физик Герц давно уже заметил, что, когда между полюсами индукционной катушки проскакивает искра, она вызывает колеблющийся разряд: каждый полюс поочередно становится то положительным, то отрицательным. Скорость этих колебаний, или их частота, может быть очень большой — до ста миллиардов в секунду. И они не ограничиваются теми точками, между которыми возникают. Эти разряды вызывают колебания эфира, заполняющего все мировое пространство и промежутки между молекулами материальных тел. Эфирные колебания, распространяющиеся все дальше и дальше, называются волнами Герца. Я понятно говорю?

— Восхитительно! — провозгласил Барсак, который, как политический деятель, менее всех понимал в научных вопросах.

— До меня, — продолжал Камаре, — волны Герца рассматривались не больше чем лабораторный курьез. Ими электризовали без соприкосновения более или менее удаленные металлические предметы. Основной недостаток этих волн в том, что они распространяются во все стороны, как концентрические круги в луже от брошенного в нее камня. Из этого следует, что их начальная энергия, распространяясь все дальше, уменьшается, слабеет, как бы улетучивается и уже в нескольких метрах от своего источника дает лишь незначительный эффект. Ясно?

— Абсолютно! — уверил Амедей Флоранс.

— Еще до меня заметили, что эти волны, как и световые, могут отражаться, но не сделали отсюда никаких выводов. Благодаря открытию сверхпроводника, — это им покрыта верхняя часть заводской стены, — я устроил рефлекторы, направляющие почти все испускаемые волны по моему желанию. Начальная энергия волн, таким образом, без потерь передается в определенном направлении и там преобразуется в такую, которая может совершать работу. С другой стороны, способ изменять частоту колебаний известен, и я могу создать приемники волн, которые будут чувствительны лишь к определенной частоте. В физике это называется «настройкой». Приемник будет реагировать на волны той частоты, на которую он настроен, и только на них. Число же возможных частот бесконечно. Я могу построить бесчисленное множество двигателей, среди которых не будет двух, реагирующих на одну и ту же волну. Вам все понятно?

— Туговато, — признался Барсак. — Но понемножку разбираемся.

— Я, впрочем, кончаю, — сказал Камаре. — Пользуясь этим, мы построили большое количество сельскохозяйственных машин, которым передается на расстоянии энергия от того или другого прожектора башни. Так же мы направляем и «ос». На каждом из четырех винтов находится маленький мотор, настроенный на известную волну. И этим же способом я могу разрушить весь город, если мне придет фантазия.

— Вы отсюда можете разрушить город?! — вскричал Барсак.

— Очень просто. Гарри Киллер просил меня сделать Блекленд неприступным, и я это выполнил. Под всеми улицами, домами, под дворцом и даже под заводом заложены большие заряды взрывчатых веществ, снабженные взрывателями, настроенными на частоты, известные одному мне. Чтобы взорвать город, мне достаточно послать в направлении каждой мины волны определенной частоты.

Амедей Флоранс, лихорадочно черкавший в записной книжке, хотел спросить, не следует ли покончить этим способом с Гарри Киллером, но вспомнил, какой эффект произвело предложение использовать для этой же цели воздушные мины, и благоразумно воздержался.

— А большой пилон, что поднимается на башне? — спросил доктор Шатонней.

— К этому я и перехожу и на этом кончу, — ответил Камаре. — Очень любопытно, что волны Герца падают на землю, точно подверженные притяжению, и там теряются. На далекое расстояние их надо отправлять с высоты. Я же хочу посылать их не только далеко, но и высоко, что еще труднее. Все же мне удается это с помощью пилона, присоединенного к передатчику, и изобретенного мною рефлектора, находящегося у вершины пилона.

— Зачем же посылать волны в высоту? — спросил Амедей Флоранс, ничего не понимавший.

— Чтобы вызывать дождь. Вот принцип изобретения, которое я разрабатывал, когда познакомился с Гарри Киллером, и которое он помог мне осуществить. Посредством пилона и зеркала я посылаю волны к тучам и электризую до насыщения воду, которую они содержат в капельном состоянии. Когда разница потенциалов туч и земли или двух соседних туч делается достаточной, разражается гроза и проливается дождь. Превращение пустыни в плодородные поля доказывает возможность такого процесса.

— Однако надо иметь тучи, — заметил доктор Шатонней.

— Разумеется, либо достаточно влажную атмосферу. Но иногда тучи все же появляются. Задача в том, чтобы они разразились дождем здесь, а не в другом месте. Когда же возделаны поля и растут деревья, то устанавливается правильный кругооборот влаги, и тучи появляются все чаще. Лишь только приходит туча, я поворачиваю рукоятку, и волны передатчика в тысячу лошадиных сил начинают бомбардировать ее миллиардами колебаний.

— Чудесно! — воскликнули слушатели.

— Даже в данный момент, хотя вы того и не сознаете, — продолжал Камаре, постепенно воодушевляясь перечислением своих изобретений, — волны текут с вершины пилона и теряются в бесконечности. Но я мечтаю найти для них другое использование. Я чувствую, я знаю, я даже уверен, что для этих волн можно создать сотню других применений. Например, можно телеграфировать или телефонировать по всей земле, не нуждаясь в соединении переговорных пунктов.

— Без проводов?! — вскричали слушатели.

— Без проводов. Что для этого нужно? Совсем немного. Просто надо изобрести подходящий приемник. Я ищу. Я почти у цели, но еще не достиг ее.

— Мы перестаем что-либо понимать, — признался Барсак.

— Нет ничего проще, — уверил Камаре, все более возбуждаясь. — Вот аппарат Морзе, употребляемый при обычном телеграфировании, который я для своих опытов включил в замкнутую цепь. Мне остается лишь работать ключом, — и, говоря это, он в самом деле им оперировал, — чтобы ток, испускающий волны, зависел от этой цепи. Когда ключ поднят, прожектор не испускает волн. Когда он опущен, волны вырываются из пилона. Их нужно послать не к небу, а в направлении предполагаемого приемника, соответственно управляя рефлектором, который их собирает и отражает. Если местоположение приемника неизвестно, достаточно убрать зеркало, что я и делаю при помощи вот этого рычага. Волны будут распространяться в окружающем пространстве, я могу телеграфировать в полной уверенности, что приемник получит их, если существует. К несчастью, он не существует…

— Вы сказали телеграфировать? — спросила Жанна Бакстон. — Что вы под этим подразумеваете?

— То, что понимают обычно. Мне только нужно работать ключом, применяя азбуку Морзе, известную всем телеграфистам. Но вы лучше поймете на примере. Будем действовать так, как будто нужный приемник есть. Вы ведь хотели бы выйти из вашего теперешнего положения, я полагаю?

— Без сомнения, — ответила Жанна.

— Хорошо! В таком случае, кому вы хотите телеграфировать? — Камаре сел у аппарата.

— В этой стране я не знаю никого, — улыбаясь, сказала Жанна. — Разве только капитану Марсенею, — прибавила она, слегка покраснев.

— Пусть будет капитану Марсенею, — согласился Камаре, включая аппарат Морзе и выстукивая точки и тире этого алфавита. — Где он, этот капитан?

— Сейчас, я думаю, в Тимбукту, — нерешительно сказала Жанна.

— Тимбукту, — повторил Камаре, продолжая оперировать ключом. — Теперь как вы говорите, капитану Марсенею. Я думаю, что-нибудь в этом роде: «Жанна Бакстон…»

— Простите, — перебила Жанна, — капитан Марсеней знает меня под фамилией Морна.

— Это не важно, так как депеша все равно не дойдет, но поставим «Морна». Я телеграфирую: «Придите на помощь Жанне Морна, пленнице в Блекленде…» — Марсель Камаре прервал передачу. — Блекленд неизвестен миру, и я добавляю: «Северная широта пятнадцать градусов пятьдесят минут, долгота…» — Он быстро вскочил. — Вот как! Гарри Киллер выключил ток!

Его гости столпились вокруг, не понимая.

— Я уже вам говорил, что мы получаем энергию с гидростанции, расположенной в двенадцати километрах по реке. Гарри Киллер изолировал нас от нее, вот и все.

— Но тогда, — сказал доктор, — машины остановятся?

— Они уже остановились, — ответил Камаре.

— А «осы»?

— Они упали, это несомненно.

— Значит, Гарри Киллер овладеет ими? — вскричала Жанна Бакстон.

— В этом я не уверен, — возразил инженер. — Поднимемся наверх, и вы увидите, что все это пустяки.

Они быстро поднялись на башню и вошли в циклоскоп. Как и прежде, они увидели наружную часть стены и окаймляющий ее ров, в котором валялись неподвижные «осы».

На эспланаде Веселые ребята испускали победные крики. Они уже возобновили атаку. Некоторые спрыгивали в ров, чтобы расправиться с мертвыми «осами», которые раньше так испугали их. Но, едва дотронувшись до «ос», они в ужасе отпрыгивали и пытались вылезть изо рва. Никому это не удалось: все падали на дно без признаков жизни.

— Я не дам и двух су за их шкуры, — холодно сказал Марсель Камаре. — Я ведь предвидел, что произойдет, и принял меры. Отключив ток станции, Гарри Киллер тем самым привел в действие приспособление, освободившее сосуды с жидкой углекислотой от их содержимого, немедленно перешедшего в газообразное состояние. Этот газ, более тяжелый, чем воздух, остался во рву, и те, кто попал в него, погибли от удушья.

— Бедные люди! — сказала Жанна Бакстон.

— Тем хуже для них, — ответил Камаре. — Я не могу их спасти. Что же касается наших машин, я тоже принял предосторожности. Начиная с этого момента они будут работать на жидком воздухе, которого у нас неисчерпаемый запас. Вот машины уже заработали, «осы» вылетают снова.

Винты «ос» в самом деле завертелись, возобновляя свое головокружительное вращение, и аппараты начали совершать свой облет. Толпа Веселых ребят отступила к дворцу, оставив часть своих товарищей лежать во рву.

Марсель Камаре повернулся к гостям. Он был возбужден, и беспокойный блеск все чаще мелькал в его глазах.

— Мы, кажется, можем спать спокойно, — заметил он, переполненный простодушным тщеславием.