Неодолимые

1

Четыре года службы в кавалерийском полку пролетели как один день. Занятия в классе, стрельбы, полевая учеба, маневры, походы. Все было интересно, нужно, и не так уж просто. Усталый приходил молодой командир взвода домой. И только здесь, когда открывал дверь скромной комнатушки деревянного барака-общежития, его карие с хитринкой глаза начинали весело поблескивать.

— Катеринка, мировое дело мы сегодня сделали, первый раз в жизни.

И он начинал рассказывать жене, своей односельчанке, о прошедшем дне. Рассказывал не спеша, весело, не замечал, как жена подставляла полную миску любимой его сливной каши. И только когда ложка звякала о дно тарелки, примолкал, словно вспоминал свое голодное детство. Вспоминал, как они с Катькой бегали на Салмыш таскать окуней, как он спасал эту бедовую девчонку, чуть не утонувшую, как провожал ее в детский дом, так как многодетная семья не могла сама прокормиться. И вот теперь они вместе, в Москве.

Служба шла успешно, а на душе у Александра было неспокойно. Человек военный, он понимал, чувствовал: в мире нарастает беспокойство, тревога. По нескольку раз перечитывал газетные строки о фашистском мятеже в Испании. И совсем стал неспокойным, когда появились сообщения о прибытии в сражающуюся республику интернационалистов-добровольцев. Несколько дней ходил сам не свой. И как-то, уединившись, написал рапорт с просьбой послать добровольцем в Испанию. Кате об этом не говорил. Да и ответа долго не было.

И только сегодня, когда возвращался с тактических занятий, в проходной его остановил дежурный по полку Саша Собакин:

— Тебе приказано явиться в Наркомат обороны к комбригу Урицкому.

На следующий день, ровно в девять часов вечера старший лейтенант Родимцев, волнуясь, открыл дверь кабинета Урицкого. Человек в военной форме с посеребренными висками, с красными от бессонницы глазами поднялся из-за стола, подошел к Родимцеву и, пожав ему руку, предложил сесть.

— Нам известно, — начал комбриг, — что вы более трех лет командуете взводом в кавалерийском полку. Мы согласны удовлетворить вашу просьбу — в Испании нужны добровольцы, отлично владеющие пулеметом. Готовьтесь. В газете «Правда» опубликовано обращение революционной молодежи Испании — «Молодежь мира, слушай!» Читали?

— Да.

— Запомните, туда едут самые лучшие люди, молодежь всего мира. Держитесь, как подобает советскому человеку. До Парижа вы еще Родимцев. А после — Гошес. Вместе с вами поедет ленинградец Николай Никифоров.

— Как мы встретимся?

— Он найдет вас на вокзале.

Удостоверение личности и партийный билет комбриг предложил сдать на хранение. Прощаясь, крепко пожал руку, пожелал счастливого пути и потом, немного помедлив, добавил:

— Ждем героем на родину.

Здесь же привели Александра в какую-то комнату и сказали: «Переодевайтесь». Гимнастерку, брюки, шинель, сапоги — все он сложил в узелок, привязал бирку с надписью «Ст. лейтенант А. Родимцев. 13 сентября 1936 г.» и убрал в шкаф. На диване лежал новенький однобортный костюм, пальто, белая рубашка с черным галстуком, шляпа, ботинки и носки. Ему еще никогда не приходилось носить такую одежду. Много труда стоило пристроить на место непослушный галстук. Узел не удавался, галстук выскальзывал из рук. Казалось, все надетое висит мешком, топорщится. Чувствовал Родимцев себя в обновке неуверенно. Больше всего боялся, что при встрече с военным по привычке возьмет руку под козырек. Но все обошлось благополучно. Уже темнело, когда он добрался домой. Жена хлопотала по хозяйству. Времени до отъезда оставалось совсем немного. Ничего не придумав, как объяснить растерянной жене свой необычный гражданский костюм, он прямо сказал:

— Еду, Катя!

— Куда?

— В Испанию.

Жена медленно опустилась на стул. Помолчала. Потом тихо поставила на стол чайную чашку, промолвила: «Если надо, так надо».

Настало время прощаться. Он не помнил, как расстался с женой, дочкой, как вышел из дома и добрел до трамвайной остановки. Трамвая долго не было. Собралась толпа. Александру казалось, что стоит он здесь целую вечность. «Лучше бы дома еще немного посидел», — мелькнула мысль. И ему стало не по себе оттого, что так неожиданно обрушил на жену недобрую весть, многое не договорив, ушел из дома, не зная, на какой срок. На год? На два? А может быть…

— Будете мечтать или поедем? — легко подтолкнула его в спину молодая женщина.

Вошел в трамвай. Мест не было, и Александр пристроился на площадке. Старенький трамвай, позвякивая, суетливо побежал по улицам Москвы. Входили пассажиры. Веселые и говорливые, задумчивые и молчаливые, степенные и фривольные. Кондукторша ловко отматывала от катушки билеты, быстрым натренированным движением отрывала их и передавала пассажирам. Время от времени она деловито выкрикивала: «Проходите вперед, не загромождайте площадку».

На Белорусский вокзал приехал за пятнадцать минут до отправления поезда. В ожидании попутчика задумчиво прогуливался по платформе, посматривая на часы, разглядывал отъезжающих.

— Павлито! — раздался за спиной негромкий, глуховатый голос.

Первое желание — обернуться, посмотреть, кому принадлежит этот голос. Каким образом незнакомый человек узнал его новое имя? Родимцев продолжал идти, отсчитывая шаги. А потом беспокойная мысль заставила его остановиться. Он обернулся. Коренастый, широкоплечий парень с гладко зачесанными назад каштановыми волосами пристально смотрел на него. Александр внимательно изучал незнакомца. Наконец парню надоело играть в молчанку, и он широко улыбнулся:

— Разрешите познакомиться?

Родимцев протянул руку и неожиданно почувствовал в своей ладони сложенную бумагу. Разжал пальцы, в ладони лежал железнодорожный билет на уходящий через пять минут поезд.

— Торопись, — шепнул парень и пошел вдоль перрона.

— Как зовут? — крикнул Родимцев ему вдогонку.

Парень то ли не расслышал, то ли пожелал остаться безымянным.

Едва Родимцев прыгнул в вагон, как паровоз дал протяжный гудок и состав медленно, тяжело отдуваясь, пополз от перрона. Александр открыл дверь и от неожиданности остановился: у окна за столиком, прикрывшись газетой, сидел тот самый парень.

— Входи, чего растерялся!

— Вместе поедем?

— Видно будет, — улыбнулся попутчик.

Они забросили на полку чемоданы, присели на диванчик. За окном убегали пригородные платформы, станционные буфеты, перегороженные полосатыми шлагбаумами переезды, маленькие речушки, будки железнодорожных обходчиков.

— Будем знакомиться, — нарушил затянувшееся молчание попутчик.

— Попробуем.

— Николай Никифоров.

— Александр Павлов.

И они рассмеялись. Каждый понял, что попутчик назвал вымышленную фамилию.

— Доброволец? — спросил Родимцев Николая.

— Он самый, не мог больше дома сидеть.

За разговорами незаметно летело время, спать не хотелось. Поезд убежал от звездной ночи, и, неожиданно для пассажиров, в вагон вполз серый рассвет. Состав остановился на небольшой станции с некрасовским названием «Негорелое». В купе появились пограничники, попросили документы, внимательно просмотрели их. Все оказалось в порядке. Александр и Николай пересели в вагон прямого сообщения с Парижем. Теперь их путь лежал через Варшаву, Берлин, Дюссельдорф, Кельн.

В Париже на вокзале их встретил сотрудник нашего посольства. От вокзала по узким улицам поехали в центр города. Дипломат, встретивший добровольцев, интересовался Москвой, расспрашивал о фильмах, которые идут в «Ударнике», о погоде. Потом они поменялись ролями. Встречавший стал рассказывать гостям о достопримечательностях Парижа, о красоте Булонского леса, об истории Люксембургского дворца, о художниках Монмартра, о парижских бульварах. Рассказывая о Франции, встречавший особенно подчеркивал, что в стране живет очень много белоэмигрантов.

Бывшие царские офицеры, помещики, финансовые тузы, золотопромышленники работают здесь шоферами такси, вышибалами или официантами в ресторанах. Более предприимчивые, успевшие прихватить с собой золото и драгоценности, обзавелись собственными магазинами.

— Это, пожалуй, один из немногих шоферов-французов, — показал глазами провожатый на шофера такси, — а то, как правило, за рулем сидят белоэмигранты.

Машина, заскрипев тормозами, остановилась у дверей скромной гостиницы. Николай спросил, сколько они должны заплатить за проезд. И не успел сотрудник посольства ответить, как шофер заговорил на чистом русском языке: «Здесь, в Париже, нет твердой цены за проезд, и мы берем столько, сколько дадут».

— Ошиблись, — смеялся Александр в гостинице, — и этот таксист оказался белоэмигрантом…

Незаметно на город опустились сумерки. Александр с Николаем вышли на улицу. Богато украшенные витрины магазинов зазывали к прилавкам, умоляли, просили, требовали купить бритву, мужскую шляпу, легковую машину, детскую игрушку, велосипед и многое другое. По тротуарам, назойливо выкрикивая заголовки, носились разносчики газет.

— Республика в огне! — сообщал веснушчатый гонец в берете.

— Каудильо на материке! — горланил белобрысый парнишка.

— Создан Комитет невмешательства!.. Добровольцы едут в Испанию!.. Жертвы фашистов — испанские дети! — выкрикивал молодой парень в кожаной куртке.

Парижские разносчики вечерних газет вернули добровольцев к действительности, напомнили о том, к чему они себя готовили. Их ждала Испания.

После нескольких дней пребывания в Париже пришло время прощаться с Францией. Александру вручили удостоверение личности и предупредили, что в Барселоне его встретят свои люди. Какие люди, как их узнать, — хотелось спросить у провожавших. Но Александр уже стал привыкать к конспирации и промолчал. «Видно, люди, готовившие отъезд, все продумали», — успокаивал он себя.

В поезде Париж — Барселона к Александру подошел улыбчивый, жизнерадостный человек:

— Путешествуем?

— Да, решил съездить на корриду, — как можно беспечнее ответил Александр.

— Стоящее дело, — деловито одобрил незнакомец.

— А вы?

— Хочу закупить оптовую партию апельсинов.

За спиной медленно прошел полицейский, внимательным взглядом прощупывая пассажиров. Незнакомый заметно оживился, принялся рассказывать о ценах на фрукты. Потом, когда они остались вдвоем, сразу же стал серьезным и тихо произнес:

— Будем знакомы: Петрович, Кирилл Афанасьевич. В Испании, Павлито, нам предстоит работать вместе. Задание получишь от меня на месте.

На испано-французской границе все обошлось благополучно, документы оказались в порядке.

В Барселоне вместе с добровольцами из других стран их повезли в центр города.

У небольшого малоприметного дома на тихой улочке машина остановилась.

— Выходите, — приветливо распорядился шофер.

В доме уже были такие же, как и они, «гости». Одни, утомившись после долгой и трудной дороги, отдыхали на узеньких диванчиках, расположенных вдоль стен. Другие, столпившись возле единственного телефона, уговаривали непреклонного дежурного соединить их немедленно с земляками, чтобы как можно быстрее отправиться в часть, на передовую. Французские добровольцы разложили на полу карту и, склонившись над ней, изучали положение на фронте.

На втором этаже была оборудована походная столовая. Вновь прибывшим предложили по куску холодной баранины, по стакану вина и апельсины.

— Долго пробудем в Барселоне? — спросил Александр у своего попутчика.

— Сегодня едем.

На второй день поезд доставил их в Мадрид. Город поразил своим чудесным обликом. Удивила величавой красотой река Мансанарес. Она словно соревновалась в праздности и беззаботности с раскинувшимися по ее берегам кварталами Мадрида. Бросился в глаза зеленый небольшой островок — парк Каса-дель-Кампо — излюбленное место отдыха горожан. А дальше, за ним, слышны народные испанские песни. Это поют рабочие предместья Карабанчель. Черноголовые юркие ребятишки целыми днями вонзают здесь деревянные кинжальчики в тряпичных худосочных быков. Профессия тореро в Испании и романтична, и денежна. Бой быков — это не только развлечение, тем более для бедных, тех, кому ради куска хлеба надо рисковать жизнью на корриде, — это и верный способ сделать карьеру, стать знаменитым.

В Испании матадор так же знаменит, как во Франции кинозвезда.

В Мадриде огромный университетский городок. Александр бродил по его улицам, наблюдая за студентами, и не мог, конечно, знать, что скоро здесь, в аудиториях, ему придется держать оборону. Вечером Петрович дал Александру первое задание:

— Завтра утром, Павлито, поедешь в Альбасете. Это небольшой городок, около пятидесяти тысяч жителей. Там военный арсенал и учебный центр по формированию интернациональных бригад. Будешь учить испанцев пулеметному делу…

В альбасетской гостинице, где разместился Александр, на всех этажах слышалась разноязыкая речь. Здесь жили англичане и французы, поляки и румыны, болгары и немцы, венгры и чехи — добровольцы, приехавшие, чтобы в рядах интернациональных бригад помочь республиканской Испании.

Павлито, теперь Александр уже стал привыкать к своему новому имени, решил поужинать в ресторане, который находился на первом этаже. Занял столик у окна. Не успел заказать ужин, как в дверях появилась молодая пара. И вдруг, бывает же такое, Александр увидел идущего ему навстречу Митю Цюрупу. Он даже глазам своим не поверил, зажмурился, потом снова открыл. Никакой ошибки. Перед ним стоял его друг и командир, с которым в курсантские годы делили и радости, и огорчения, вместе овладевали военной наукой в учебных классах и на полигонах. Вот только вместо привычной гимнастерки на нем был цивильный светлый костюм.

— Здорово, Сашок, — весело забасил Митя. — С приездом, друг.

К столику подошли молодые испанцы. Высокий парень пригладил рукой черные, как смоль, волосы, поправил небрежно закрепленную на боку кобуру с пистолетом. Рядом с ним приветливо улыбалась девушка в черном платье с белой повязкой на рукаве. Ее туалет дополнял чернокрасный галстук. И хотя в зале было достаточно свободных мест, Павлито понял, что девушка и юноша хотят поужинать за их столиком. Попросив разрешения, испанцы подсели, достали сигареты, закурили.

— Ну вот, ты хотела видеть русского, Франческа, — начал парень. — Знакомься. — Он неплохо знал русский язык.

Девушка застенчиво протянула руку.

— Франческа.

— Фридо, — представился Митя.

— Павлито, — назвал свое новое имя Александр.

— Мигель, — поднялся спутник девушки.

Франческа и Мигель стали оживленно беседовать с Митей, который хорошо знал испанский. Внимательно взглянув на Александра, девушка спросила по-русски. Очевидно, камарада прибыл недавно, я его до этого не видела?

Митя утвердительно кивнул. Александра заинтересовал ее черно-красный галстук.

— Вы анархистка? — спросил он Франческу.

— А вас это удивляет?

— Нет, но…

— Не отказывайтесь, по глазам вижу — удивляет. Мой жених коммунист, а я анархистка.

Юноша улыбнулся.

— Я верю, что Франческа рано или поздно переменит свои взгляды.

Поужинав, новые знакомые распрощались.

Утром Александр проснулся под впечатлением вечерней встречи. Из головы не выходила молодая, жизнерадостная пара испанцев. Захотелось еще раз их увидеть, потолковать о житье-бытье, подружиться.

Его мысли прервала появившаяся в дверях переводчица Мария Хулия. Точная и пунктуальная, она напомнила, что пора на работу. До арсенала несколько километров.

3

В огромном, невзрачном сарае длинной цепочкой вытянулись узкие столы, сколоченные из неструганых досок. К стенам приросли верстаки. Повсюду толпились молодые люди, одетые кто во что горазд. И трудно было разобрать, кто здесь работает: то ли слесари-сборщики, то ли партизаны, то ли солдаты. Одни щеголяли в новеньких синих комбинезонах, другие пришли в обыкновенных гражданских костюмах и сейчас, боясь их запачкать, нацепили длинные замасленные фартуки. Третьи разжились полувоенными костюмами цвета хаки.

Впрочем, подобной пестроте костюмов не стоило удивляться, ведь в Испанию приехали добровольцы из многих стран мира.

Работа шла полным ходом. Вскрывали длинные ящики с оружием, укладывали на стеллажи детали пулеметов, очистив их от заводской смазки. В дальнем углу арсенала группа людей собирала ручные и станковые пулеметы. На столах то тут, то там беспорядочно валялись: «сент-этьен», «шош», «гочкис», «льюис», «викерс», «максим». Испанское правительство сумело закупить это оружие в разных странах, пока не начал свою подлую деятельность пресловутый лондонский Комитет невмешательства, всячески мешавший республиканской Испании бороться за свою независимость.

Александр рядом с переводчицей Марией Хулией шел по арсеналу и внимательно всматривался в лица добровольцев. Хотелось понять чувства, переживания этих людей, узнать, что привело их в этот небольшой южный городок Испании, почему они променяли уют домашнего очага на фронтовые дороги. Наверное, причины те же, что и у него, уральского парня — ненависть к фашизму, желание помочь испанским рабочим отстоять свою свободу.

У одного из длинных столов собралось много народу. Люди о чем-то спорили, горячо жестикулировали руками, что-то доказывали друг другу, перекладывая в ладонях детали пулемета «максим». Среди спорящих стояли Франческа и Мигель.

Мария Хулия шепнула:

— Павлито, пойдем к этой группе, поздоровайся с ними на испанском языке: «Салют, камарада!»

Мысленно Александр несколько раз повторил эту фразу, но тем не менее опростоволосился. Вместо «Салют» громко произнес «Салут». Ну конечно же первой озорно прыснула в ладошку смешливая Франческа. Мигель поднял на него свои большие, внимательные глаза, пылко протянул руку.

Александр понял, что спор идет о том, как правильно собрать замок пулемета. Предлагалось много способов, но все были неверны. Тогда он молча взял части замка и, не торопясь, показывая каждую деталь, собрал его. Для большей убедительности спустил курок, демонстрируя, что теперь собрано правильно. Затем снял плащ, засучил по локоть рукава и начал собирать пулемет полностью. Через какие-нибудь полчаса из него можно было стрелять.

Добровольцы окружили новичка, улыбаются, что-то говорят между собой. Ясно только одно: они хотят также хорошо знать пулемет и просят в этом помочь им.

Мария Хулия объяснила, что Павлито — военный специалист-пулеметчик, профессор своего дела, специально для этого и приехал сюда.

— А с вашей стороны — внимание и дисциплина, — назидательно, словно учительница, сказала им Мария. — Вы готовитесь к жестокой борьбе, а на фронте должна быть железная дисциплина.

Бойцы интербригады согласно закивали головами.

Между тем Павлито предложил добровольцам попробовать еще раз разобрать и собрать замок пулемета. Многие замялись, неуверенные в своих силах. Наконец смелости набрался Мигель. Подталкиваемый своей подругой в бок, он вышел на середину, взял в руки замок, тяжело вздохнул, словно предстояло перевернуть земной шар, и принялся разбирать его. Отсоединенные детали он медленно складывал на деревянный стол. Закончив, парень широко улыбнулся и вопросительно посмотрел на нового друга. Павлито показал ему взглядом, что теперь дело осталось за «малым» — надо детали собрать. К радости бойцов интербригады, Мигель успешно справился и с этой задачей, и друзья наградили его шумными аплодисментами, отеческим похлопыванием по спине.

Ободренная успехом своего возлюбленного, из плотного круга теперь вышла Франческа. От смущения краска залила ее лицо. Но она поборола стеснительность и тихо попросила:

— Дайте мне.

Шум стих, и теперь все внимательно следили за длинными, тонкими пальцами девушки, ловко орудующими над замком. Девушка настолько быстро разобрала замок и так молниеносно начала его собирать, что вокруг послышался шумный одобрительный говор. Наконец все готово, остается только нажать курок и произвести холостой выстрел. Франческа, широко улыбаясь, давит пальцем на курок, но что это? — он не поддается. Девушка растерянно оглядывается на Мигеля, потом смотрит на Павлито. Быть может, не так поставлена какая-нибудь деталь? Павлито быстро осмотрел замок — он был собран правильно. Заминка пустячная — Франческа забыла спустить предохранитель. В это время из круга добровольцев вышел Мигель. Он протянул руку к замку, но девушка бросила на него сердитый взгляд.

— Отойди, сама разберусь.

И она опять быстро разобрала и собрала замок. Затаив дыхание, девушка снова положила палец на курок: щелчка не последовало. В глазах ее появились слезы. Она так и не могла определить свою ошибку и продолжала растерянно вертеть в руках злополучную деталь. Павлито стало жаль девушку. Он хотел выручить ее и сделал шаг вперед. Но Франческа не дала раскрыть рта:

— Пожалуйста, молчите, я сама.

Состояние ее было хорошо понятно. Притихли даже шутники, пораженные упорством Франчески. Все в этот момент волновались за нее. И она, поняв чувства друзей, благодарно улыбнулась добровольцам, затем медленно, что-то шепча про себя, разобрала замок, затем также сосредоточенно, четко собрала и… механически рука спустила предохранитель. Франческа закрыла глаза, зажмурилась и нажала на курок. В наступившей тишине раздался сухой щелчок. Еще мгновение, и мастерская арсенала наполнилась криком «ура». Все бросились поздравлять девушку. А она стояла счастливая, улыбающаяся и старательно, чтобы скрыть волнение, протирала ветошью и без того уже начищенные до блеска детали пулемета.

4

Жизнь в Альбасете шла размеренным, четким ритмом: учеба, сборка пулеметов, отправка готовых пулеметных расчетов на фронт. Франческа и Мигель находились в одной из сборочных групп. С утра до поздней ночи они работали, а уже за полночь, перед сном добровольцы собирались вместе, подолгу разговаривали.

Незаметно летели недели. Вскоре, с приходом нового отряда добровольцев, удалось быстро подготовить большую партию вооружения. Отпала нужда держать в арсенале инструкторов. Александру поручили формировать и обучать пулеметные команды для действующей армии. Учебный центр, где предстояло ему теперь работать, располагался в десяти километрах от. Альбасете. Распрощавшись с друзьями, оставшимися в арсенале, он стал готовится к отъезду. Поздно вечером, когда в номере гостиницы укладывал нехитрые пожитки, в дверь постучались.

— Входите! — крикнул Павлито.

На пороге стояли смущенные Мигель и Франческа. Еще днем они тепло попрощались с ним, договорились обязательно писать друг другу, и вдруг этот неожиданный визит.

— Что-нибудь случилось? — подошел Александр к Мигелю.

— А как же ты думал, иначе мы бы и не пришли.

— Говорите же, не тяните за душу.

И тогда Франческа, бросив теребить галстук, торопливо стала излагать свое «горе». Оказывается, они узнали, что их не посылают в учебный центр, а оставляют в арсенале. А это значит, что они не попадут на фронт и будут «торчать» в тылу. Столько горя, отчаяния было у девушки, что казалось, она вот-вот разрыдается. Александр, путая русские и испанские слова, пытался успокоить молодых, доказывал, что они в совершенстве овладели пулеметом и обязаны поделиться своими знаниями с другими.

— Тебе не стыдно, камарада! — пришел на выручку подруге Мигель. — Разве мы приехали сюда, чтобы отсиживаться в тылу. Да меня мой старый отец на порог не пустит, если узнает, что я не на передовой.

— Убежим! — всхлипывая, выкрикнула девушка.

— Чем же я могу помочь? — спросил Павлито.

Они словно этого и ждали. В один голос Мигель и Франческа стали просить, чтобы он взял их в учебный центр, к себе в группу.

— Кто же меня послушается?

— Не криви душой, — укоризненно покачал головой Мигель. — Слово русского добровольца! Ты знаешь, что это такое!

Конечно, они преувеличивали его роль, но тем не менее он пообещал поговорить с начальством. На следующий день, за несколько часов перед отъездом, Павлито удалось уговорить командира отпустить молодых людей в учебный центр. Мигель и Франческа поймали Павлито у ожидавшей его машины, перед самым отъездом. Узнав, что их просьба удовлетворена, они забыли даже сказать «до свиданья» и, радостные, побежали в здание арсенала.

В учебном центре Павлито пришлось еще труднее. Перед ним оказались испанцы разных возрастов: и молодые, и пожилые, имеющие богатый жизненный опыт. Почти все они за свою жизнь не только ни разу не выстрелили из винтовки или пулемета, но и впервые их видели. А изучать материальную часть через переводчика оказалось делом довольно сложным. Когда он объяснял назначение той или иной детали пулемета своим слушателям, переводчица, мучаясь, старалась точно перевести его слова. Но специальные термины сильно затрудняли работу, и чувствовалось, что «курсанты» плохо понимают. В муках и недоразумениях прошли первые два дня.

И когда через три дня он увидел в учебном городке Франческу и Мигеля, то несказанно им обрадовался. Ведь они отлично знали пулемет и немного говорили по-русски. Словом, увидел в них надежных помощников. Они стояли друг против друга и улыбались.

— Вот, назначены к вам инструкторами, — пробасил Мигель.

На следующий день Павлито прикрепил новоиспеченных инструкторов к учебным группам. И работа закипела. Дела пошли значительно лучше. Поднялось настроение. По вечерам они собирались втроем в небольшом зеленом сквере и мечтали о том, как после войны будут ходить в театр, на корриду, в музеи. Но однажды Франческа долго не шла на «посиделки». Прождали ее несколько часов и уже собирались идти на поиски, как Франческа появилась — растерянная, сердитая, раздраженная. Несколько минут молчали. Девушка тоже не начинала разговора. Она нервно кусала губы, то и дело теребила в руках неизменный черно-красный галстук, потом разгневанно воскликнула:

— Вот подлец, негодяй! Хотел меня купить.

— Да что случилось? — не выдержал Мигель.

Девушка немного помолчала, словно раздумывая; говорить или не говорить, но потом решила все же рассказать о происшедшем.

Это случилось на рассвете. Франческа, как всегда, готовилась к утренним занятиям. Группа ее уже ушла на полигон, а она на несколько минут задержалась на складе, куда привезли новые пулеметы. Неожиданно к ней сзади подошел незнакомый человек, высокого роста, худощавый, с пышной каштановой шевелюрой. Он торопливо оглянулся и, убедившись, что, кроме кладовщика, хлопотавшего в дальнем углу, никого нет, таинственно зашептал девушке на ухо:

— Я только что из Мадрида. Истинные патриоты Испании послали меня сюда.

— Какие патриоты? — рассеянно переспросила незнакомца Франческа.

— Вы анархистка? — вопросом на вопрос ответил высокий человек.

— Да, я анархистка, — гордо вскинула голову девушка.

— Давайте выйдем отсюда, нам могут помешать. — Мужчина галантно взял собеседницу под руку.

Растерявшись, девушка не сопротивлялась и вышла из склада. Они зашли за угол здания и остановились. Убедившись, что за ними никто не следит, худощавый мужчина начал пылкую речь в защиту древних традиций Испании, ее могущества и независимости. Тяжело вздыхая, он принялся сетовать, что сейчас судьба Родины в опасности, что коммунисты хотят воспользоваться моментом и захватить власть в свои руки, что их не интересует судьба Испании. Франческа насторожилась. А тот продолжал приводить «аргументы».

— Вот почему вас, анархистку, и других, в совершенстве овладевших пулеметным делом, держат в тылу, а не посылают на фронт? Ведь там сейчас каждый боец на счету.

Работа в тылу была больным местом девушки, и она так растерялась, что ничего путного не смогла ответить незнакомцу.

— Не знаю, может быть…

— Никаких может. Здесь дело ясное — происки коммунистов. Прикрываясь формированием интернациональных бригад, они отстраняют национальные кадры. Одним словом, коммунистический заговор.

— Что же вы предлагаете? — Кривая ухмылка тощего собеседника насторожила девушку.

— Маленькая услуга, и истинная Испания не забудет вас, — напыщенно промолвил собеседник. — Здесь формируются и обучаются интернациональные бригады. Здесь же они вооружаются. Несколько движений напильником по бойку затвора, и машина выходит из строя. Щелкает, но не стреляет. Выведем из строя партию пулеметов — дискредитируем интербригадовцев.

— Мерзавец, — Франческа закатила такую оплеуху долговязому типу, что тот даже пошатнулся.

— Ну ты, тварь, не распускай руки. — И он угрожающе опустил здоровенную лапу в карман.

К счастью, из склада вышел кладовщик и, щурясь на солнце, стал раскуривать сигарету. Незнакомец приказал девушке молчать. Но та и не думала кричать.

— Я честная анархистка, признающая свободу личности, и не собираюсь быть доносчиком, — высокопарно выдохнула она. — Но с одним уговором; чтобы я тебя здесь больше не видела.

Долговязый испытующе помолчал, потом медленно повернулся и заковылял вихляющей походкой к стоявшей неподалеку машине.

— Не подумай, что я тебя испугалась! — крикнула вдогонку Франческа.

Незнакомец сел в кабину, и машина стремительно сорвалась с места.

— Что это за тип? — подошел к девушке кладовщик.

— Так, неудачливый ухажер, — скрыла Франческа.

Целый день она была взволнованна. Занятия проводила рассеянно, несобранно, и добровольцы несколько раз переспрашивали ее о здоровье. Но девушка отвечала, что прекрасно себя чувствует, и продолжала машинально рассказывать, как собирать и разбирать пулеметы. Едва дождавшись вечера, она хотела бежать к Мигелю, но затем раздумала: стоит ли его посвящать в эту историю? Долго сидела в одиночестве, мучительно обдумывая свое поведение, но в конце концов решила обо всем посоветоваться с другом.

— Вот почему я и опоздала к вам, — закончила свой рассказ Франческа.

— Куда поехал этот тип? Ты запомнила его? — заволновался Мигель.

— Я не доносчица и дала честное благородное слово не преследовать его.

— А он, если тебя встретит, не пожалеет, повесит на первом дереве.

— У меня свои принципы — я уважаю свободу личности, — отвернулась обидчиво девушка.

— Опять ты за старое, несешь чушь какую-то…

Франческа, сердито глядя ему в глаза, тихо спросила:

— А может быть, тебе не понравилось, как он отозвался о коммунистах, и ты хочешь ему отомстить только за это? Спасти, так сказать, честь мундира?

— Да это же предатель, предатель испанского народа, твоей родины, как ты не понимаешь, — пылко объяснял своей подруге Мигель. — Разве может честный человек умышленно обрекать на смерть сотни людей? Ты представляешь, в какое положение попали бы республиканцы с подточенными бойками? Ждали бы наступления фашистов, готовились открыть огонь, а пулеметы в критический момент не заговорили бы.

— Вот за это я и влепила ему оплеуху, — гордо парировала Франческа.

Она никак не могла понять, что одними пощечинами пятую колонну не уничтожишь, и твердо верила лишь в силу честного благородного слова. Совсем еще неопытная, она не знала, что фашисты для осуществления своих коварных замыслов прибегают к самым изуверским методам. Они взяли на вооружение подлость, коварство, жестокость. Чего стоит честное слово палача, одним росчерком пера подписавшего смертный приговор сотням и тысячам патриотов. И ни Павлито, ни Мигель не смогли в тот вечер переубедить ее.

— Жизнь рассудит нас, — холодно попрощалась Франческа.

Она ушла. Мигель несколько раз окликнул ее, но Франческа не повернулась, только ускорила шаг. Боясь, как бы чего не случилось с подругой, Мигель решил, что незаметно проводит девушку. Они торопливо распрощались в темноте. Павлито слышал его удаляющиеся шаги и думал о том, как сложатся теперь их взаимоотношения, насколько серьезна их новая ссора. Мигель рассказывал, что он всегда тяжело переносит такие размолвки, что не раз пытался доходчиво объяснить невесте цели и задачи коммунистов, но Франческа всегда в штыки встречала его «ликбезы». Едва он начинал такой разговор, она ехидно улыбалась: «Опять хочешь обращать меня в свою веру? Нет уж, если любишь, люби такую, какая есть. А не нравлюсь — скажи прямо». И она опять, как и теперь, скрывалась за спасительной фразой «жизнь нас рассудит».

Жизнь уже не раз опровергала доводы девушки, хотя та и не хотела признаваться в этом. Мигель знал самолюбивый характер невесты, он был терпелив и благоразумен. Но главное — он любил Франческу больше жизни.

Увиделись они только через неделю в учебном центре. Им сообщили, что обстановка на фронте усложнилась и многим из них через день придется отправиться в боевые части. Тут же были зачитаны назначения. Франческа попала в одно из подразделений анархистов, Мигель — в пятый коммунистический полк, Павлито ехал инструктором в батальон капитана Овиедо. Втроем они вышли на улицу после совещания, молча побрели в небольшой скверик, разыскали скамейку и, ничего не говоря друг другу, просидели с полчаса. Потом Франческа взяла их обоих за руки и тихо сказала:

— Когда летом я уезжала на море, я знала, как надо прощаться. А вот на фронт иду впервые и, что в этом случае положено говорить, просто не представляю. Давайте пожелаем друг другу, как в мирное время, счастливой дороги.

И она снова умолкла, влюбленно глядя на Мигеля. Им хотелось остаться вдвоем. Павлито понял это и, попрощавшись, пошел к себе, надо было приготовиться к отъезду. Аллея скверика была длинной и прямой, он несколько раз оборачивался. Мигель и Франческа стояли рядом и долго махали ему вслед. Но вот густая ветка разросшегося апельсинового дерева скрыла их от него. Каждый хорошо понимал в эту минуту, что прощание может оказаться для них последним.

Павлито радовался новому приказу, по которому его посылали на фронт. Все последнее время он чувствовал себя как-то неловко, переживал, что его ученики, пройдя подготовку, отправляются в действующую армию, а он прохлаждается в тылу. И вот сегодня получил долгожданную команду — отбыть в боевую часть, на передовую, на самый горячий участок.

5

Обстановка на фронте складывалась критическая. Мятежники готовились к решительному штурму Мадрида. Крестьяне-перебежчики сообщали, что в районе Толедо фашисты сосредоточили отборные войска и лучшую технику, словно по конвейеру шедшую из Германии и Италии.

О падении Мадрида фашистское радио и печать говорили как о недалеком будущем. Международная реакция и ее подголоски вовсю расхваливали мощь мятежников, рвавшихся к столице. В прессе мелькали снимки марокканцев, прибывших в Испанию «спасти оскверненную религию от красной публики». Проскальзывали сообщения, что уже приготовлен белый конь для победного въезда в город генерала Франко.

Весь ноябрь 1936 года, начиная с 7 числа, шли ожесточенные бои за Мадрид. Здесь решалась судьба республики. Уверенные в своих силах мятежники со дня на день намеревались нанести смертельный удар столице. Главное направление удара планировалось с юго-запада, от района Толедо.

Стянув сюда большие силы и развивая наступление по дорогам Толедо — Мадрид, и Эстремадура — Мадрид, мятежники заняли Навалькарнеро. Шла вторая неделя наступления. Атаки следовали одна за другой. В бой вводились артиллерия, итальянские танки, немецкая авиация, марокканская кавалерия, части иностранного легиона, отряды «рекетес» и фалангистов. 6 ноября генерал Валера — начальник главной колонны мятежников, наступавшей на Мадрид — издал приказ о штурме города в шесть часов утра 7 ноября.

Офицеры связи помчались с приказом в части. Но вскоре совершенно секретный приказ попал в руки республиканских разведчиков. Его извлекли из сумки убитого офицера-танкиста. Коварные планы врага стали достоянием республиканцев. В этот тяжелый и трудный момент правительство республики во главе с Ларго Кабальеро совершенно неожиданно вдруг признало дальнейшую борьбу за Мадрид бесцельной и ночью покинуло столицу, выехав в приморский городок Валенсию.

В тихий провинциальный городок потянулись тяжело груженные фургоны, модные кабриолеты, хозяйственные обозы. Правительство не хотело лишаться комфорта. Все до мелочей захватили с собой вылощенные камердинеры и гувернантки, начиная от фамильной сервировки и кончая содержимым винных погребов. Даже люстры, хрустальные люстры, и те были сняты со стальных крючков и уложены в ящики с опилками.

Пустынно и неуютно стало в здании военного министерства и штаба фронта. Многих советских советников испанцы тоже потянули за собой в Валенсию.

Защиту Мадрида теперь возглавил Комитет обороны, в который вошли представители всех партий.

Настал час испытаний и для добровольцев. Быть может, завтра в Мадриде они должны сделать то, для чего приехали сюда, чему учились дома, для чего носили у сердца партийные билеты. На баррикадах Мадрида были коммунисты, социалисты, анархисты, радикал-социалисты. Разные дороги привели их в окопы. У каждой партии своя платформа, свое политическое кредо. Но сейчас всех союзников объединяла ненависть к фашизму.

Рано утром, когда у горизонта небо стало перекрашиваться в темно-сиреневое, раздалась команда: «По машинам!» Шумные, говорливые испанцы и их друзья — бойцы интербригад — в мгновение расселись по местам.

Солдаты, в новом обмундировании, вооруженные карабинами, пистолетами, пулеметами, обсуждали предстоящее сражение. Огромные, с тупыми радиаторами грузовики взревели моторами. Колонна тронулась в путь по Альбасетско-Мадридской автостраде.

6

Причудливо вилась дорога, словно хотела скрыться от солнца, убежать от жары. Скалистые горы неожиданно сменялись ровной долиной с рисовыми полями, виноградниками, фруктовыми садами. Проехав изрядное расстояние, колонна остановилась на отдых. Вездесущие мальчишки засуетились возле колес. Они деловито оглядывали солдатское снаряжение, щупали военные френчи, с завистью гладили кобуры пистолетов. Рядом с одним грузовиком на дорогу вышел седой сгорбленный старик. Огромная соломенная шляпа закрывала его лицо. Дед ласково оглядел добровольцев, медленно поднял старческую руку в знак солидарности.

— Салют камарада!

— Буэнос диес, падре, — ответил Павлито.

— Жарко ли в Мадриде? — подошел к старику и Мигель.

— Жарко, очень жарко, — медленно заговорил старик. — Ох как жарко. И стал грозить кулаком, проклиная фашистов.

Только теперь все заметили, что сзади старика, держа огромную кошелку с апельсинами, стоит худенький парнишка лет четырнадцати. Дед тоже наконец вспомнил о своем спутнике и крючковатым пальцем поманил его к себе. Он стал брать золотистые апельсины и раздавать их пулеметчикам.

— Бери, бери, камарада, — шептал испанец. — Вырастим еще больше. Только одна просьба: возьмите с собой моего внука Валентина Розалеса. Смекалистый парень, будет хорошим бойцом.

Бойцы замялись.

— Может быть, возьмешь к себе подносчиком патронов? — тихо спросил Павлито Мигеля.

Тот пожал плечами. Старик настаивал. Положив свою костлявую руку Павлито на плечо, умоляюще заглянул в глаза:

— Прими, камарада. Возьми. Я не могу держать винтовку, он за меня будет мстить.

— Ну ладно, Павлито, давайте его ко мне в расчет, — наконец согласился Мигель.

Валентин Розалес вместе со всеми отправился в Мадрид.

И снова дорога. Седая, пыльная, она отчаянно бросалась под колеса машин. Павлито долго смотрел на загадочные предметы впереди. Можно было подумать, что какой-то шутник воткнул в землю гигантские спички. Когда подъехали ближе, он увидел обыкновенные трубы. Трубы на поверхности, а вся деревня спряталась под землю. Люди жили здесь в полутемных, сырых землянках.

Путь близился к концу, добровольцы считали себя в полной безопасности, когда над колонной неожиданно завыли самолеты противника. Не прицеливаясь, они пикировали на машины и поливали колонну пулеметными очередями. Завизжали тормоза, захлопали дверцы, шоферы бросились врассыпную. Чертыхаясь, соскакивали с машин пулеметчики, шумно падали на потрескавшуюся, пыльную землю. После одного из заходов свечой вспыхнула головная машина. К счастью, на ней не оказалось боеприпасов. И когда самолеты улетели, все снова собрались в путь, рассадив «погорельцев» на другие грузовики.

Рядом с Павлито, сердито отряхивая красную пыль с френча, сидел грузный французский докер Поль Боде. Отряхнувшись, он быстро достал тощую сигаретку и блаженно закурил. Огромные мозолистые пальцы бережно держали крохотную сигаретку. Накурившись, он быстро очистил винтовку, по-хозяйски, бережно обернул ее одеялом и забрался в кузов машины. И снова гудрон гудит под колесами тяжелых грузовиков. Девять часов находились добровольцы в пути. Наконец и окраина Мадрида: окопы, проволочные заграждения. С ног до головы увешанный гранатами и пулеметными лентами анархист револьверным выстрелом остановил колонну, потребовал документы. Медленно принялся изучать пропуск. Когда все закончил, он, расстроенный тем, что снова придется остаться одному с небольшим взводом, разрешил ехать дальше.

Несколько дней Павлито пробыл в Мадриде, передавал оружие, получал инструкции, знакомился с людьми. И когда в душе стал называть себя уже тыловой крысой, неожиданно получил разрешение выехать на передовую. Надо было скорее разыскать командира, встретиться с пулеметчиками, которых он обучал в Альбасете.

7

Добравшись до военной перевалочной базы, где его уже ждали представители боевых частей, отчитавшись и сдав привезенные пулеметы, Павлито со своими провожатыми отправился на передовую.

Весельчак майор Лопес усадил Павлито в старенькую легковую машину, сунул ему в руки два огромных апельсина и приказал шоферу трогать.

— Назначен к нам в бригаду? — спросил Лопес.

— Советником.

— Это хорошо. У нас тебе понравится. Командир у нас твердый. Может быть, слыхал — Листер.

— А то как же! — подтвердил Павлито. — Кто же его не знает. Испанский Чапаев.

— Строгий, но справедливый, — рассказывал Лопес.

— Храбрый, равных ему нет, — пробасил в свою очередь шофер.

За разговорами быстро пролетело время. Вскоре выехали за город и, проскочив через несколько контрольных постов и секретов республиканских войск, оказались в расположении бригады. Листера застали у костра вместе с солдатами и офицерами, где он самозабвенно распевал песни. Узнав о приезде русского добровольца, Листер быстро поднялся навстречу, крепко пожал руку, распорядился накормить и устроить на ночлег. Договорились, что встретятся утром в штабе.

Высокий худощавый испанец проводил Павлито в комнату, принес огромный кусок баранины, сыр, хлеб, бутылку вина и, попрощавшись, ушел. Быстро поужинав, Павлито, не раздеваясь, прилег отдохнуть. Едва прикрыл глаза, как кто-то осторожно постучал в окно. Вначале показалось, что он ослышался, и, повернувшись на бок, Павлито снова закрыл глаза. Но стук повторился. Тогда он встал, быстро потушил в комнате свет и осторожно подошел к окну. На дворе была ночь, сплошная густая темень. Лишь неясное очертание лица маячило перед окном.

Резко распахнув дверь, Павлито негромко произнес:

— Кто там? Входи.

— Павлито, — услышал он знакомый голос.

— Мигель, — радостно крикнул Павлито и бросился навстречу своему другу.

— Ох и силен же ты, — охнув, произнес Мигель, стиснутый в дружеских объятиях. — Как русский медведь.

Обрадованный неожиданной встречей с другом, Павлито вертел Мигеля, словно они расстались несколько лет назад, и никак не мог насмотреться на него. «Вот здорово», — то и дело повторял он.

Мигель рассказал, что служит пулеметчиком в одном из батальонов бригады Листера. Был уже в бою. Товарищи хорошие, «максимы» действуют безотказно.

— А Франческа где? — спросил Павлито.

— Воюет тоже под Мадридом. У анархистов. Послал письмо, вот сегодня получил первую весточку. И о тебе вспоминает.

— Будешь ответ писать, передай привет, — попросил Павлито.

Утром Павлито разбудил молчаливый худой испанец. Он принес завтрак и короткую, написанную по-русски записку от командира: «В девять совещание в штабе. Не опаздывай. Познакомлю с офицерами и обстановкой. Листер».

Быстро умывшись и позавтракав, Павлито выскочил во двор. И хотя до совещания оставалось еще двадцать минут, поспешил в штаб. Здесь уже собрались офицеры бригады. Они о чем-то весело переговаривались, шутили, курили огромные пахучие сигареты.

Вскоре пришел Листер, и все притихли.

— Этот русский парень поможет нам воевать, — волнуясь, объяснил Энрике. — А вообще-то зовите его Павлито, капитан Павлито!

Так началась нелегкая служба Александра в знаменитой бригаде Энрике Листера.

8

Бригада, находясь на одном из важнейших участков, выдерживала мощные удары противника. Листер день и ночь был на ногах. Его видели в самых опасных местах, в самые критические моменты боя.

Тяжелые бои, кажется, им никогда не будет конца. Небольшая группа пулеметчиков, возглавляемая Павлито, послана в университетский городок, раскинувшийся на берегу реки Мансанарес. Несколько раз фашисты пытались штурмом взять городок, но пулеметчики стойко держались. Особенно надежно действовал пулеметный расчет под командованием Мигеля. В короткое затишье перед горячим боем Мигель пришел к Павлито.

— Как ты думаешь, Павлито, плохо, что силы республики распылены? Анархисты, радикалы, социалисты — каждый по-своему видит будущее Испании. Конечно, сейчас они выступают единым фронтом, но все же…

— У нас на родине на этот счет есть хорошая сказка-быль, — лукаво посмотрел на него Павлито. — Жил-был старик со своими сыновьями, было их у отца пятеро. Один другого краше. Красавцы богатыри. Жили они дружно, ладно. Да вдруг старик стал слабеть, — видно, пришла пора помирать. Надел отец чистую рубаху и захотел перед смертью сыновьям наказ дать. Позвал их в хату и приказал принести два больших веника. Выполнили парни просьбу отца, принесли веники к его постели. А он развязал один, вынул из него пять прутиков и раздал сыновьям. Приказал каждому попробовать сломать свой прутик. Парни удивленно переглянулись — ведь любой из них мог подкову разогнуть, но обижать старика не стали. Без всякого, усилия сломали каждый свой прутик. Старик остался доволен. Затем он протянул связанный веник младшему сыну и попросил сломать его. Взял тот веник, но сколько ни старался, не смог его одолеть. Тогда за дело взялся второй брат. И так и сяк пытался переломить веник, а силенки не хватает. То же случилось и с третьим, и с четвертым, и с пятым. Краснея, старший сын вернул отцу целый, невредимый веник. А старик нисколько не огорчился этим, наоборот, даже довольный остался. И сказал детям: «Вот вам мой наказ отцовский. Если будете всегда дружно, сообща, без раздоров жить, никто вас не одолеет. А ссориться начнете, в одиночку пойдете, поломают вас по одному, как эти прутики».

— Мудро дед говорил, — согласно закивал Мигель. — Вот и я думаю: действуем мы поодиночке. Взять хотя бы анархистов. Конечно, есть у них части, которые воюют просто здорово. Командир Дуррути — настоящий патриот. Но ведь таких, как он, не много. А взгляды их не то что пользу, вред нашему делу приносят. Франческа, на что уж стойкая анархистка, и то в последнее время заколебалась.

— Получил письмо от нее?

— Еще два прислала.

И он рассказал о последнем. В нем Франческа с горечью писала о действиях анархистов в одной из освобожденных деревень. Выгнав оттуда франкистов, они собрали всех жителей и объявили, что отныне все крестьяне этой деревни будут жить при коммунизме. Всем было приказано собрать скот, продукты свезти в общественные амбары, кур пересчитать и тоже сдать. Деньги анархисты тут же отменили, а взамен ввели талончики, которые выдавались каждому по потребности.

Под угрозой расстрела крестьяне выполнили приказ анархистов. И началась в деревне сладкая жизнь. Курица нужна — приходи бери. Баран нужен — получай талон. Некоторые даже повеселели. Но, естественно, так долго продолжаться не могло. Запасы скоро оскудели, и в деревне начался голод. Вот тогда-то и пошли разговоры: «Какой же это коммунизм, когда есть нечего?» Некоторых наиболее ретивых анархисты арестовали. «Что-то не все до конца правильно говорят наши теоретики, — писала Франческа. — Надо будет в этом разобраться».

— Я уверен, что она разберется, — улыбнулся Павлито.

— Это будет мой самый счастливый день. Жаль, что она так долго бродит в потемках.

Беседу прервал клич: «К бою!» Мигель бросился к пулемету. Павлито — на наблюдательный пункт. В бинокль он увидел, как, вытянувшись цепью, наступала марокканская пехота. Высокие шапки, белые шаровары с широким поясом, огромные кинжалы, дикие крики — все это производило удручающее впечатление. Горланящие марокканцы несуразными скачками приближались к мосту. Семьсот, пятьсот, триста метров… Мигель открыл огонь. Он стрелял короткими очередями по первой шеренге. Потом перенес огонь на последнюю. Десятки трупов устлали дорогу к мосту. На мгновение марокканцы растерялись и залегли. Откуда-то сбоку заговорил тяжелый крупнокалиберный пулемет врага. Павлито видел, как помощник Мигеля беспомощно уткнулся головой в землю. Он был убит. Потом со стороны противника ударила пушка. Третий снаряд разорвался рядом с пулеметом. Осколком тяжело ранило Мигеля. Он пытался приподняться, но потерял сознание. Пулемет замолк. Подбежавший к нему парень не мог сладить с «максимом». Ленту заело. Воспользовавшись заминкой, марокканцы снова поднялись в атаку. Вот они уже пробежали сто метров. До моста осталось совсем немного. Парень, отчаявшись исправить пулемет, снова взялся за винтовку. Но что он мог сделать. Вот уже первый вражеский наемник показался в створе моста. Павлито бросился с наблюдательного пункта к пулемету. С силой ударил по рукоятке. Лента встала на свое место. В прорезь прицела он увидел набегавшего марокканца. Наемник что-то воинственно кричал. Пальцы послушно нажали на пуговку спускового курка. Марокканец ткнулся в настил моста. Еще одна короткая очередь — это за Мигеля. Враг заметался, пытаясь укрыться от губительного огня. Но «максим» работал безотказно. На мосту образовалась свалка. Первые ряды отступающих марокканцев столкнулись с задними отрядами. Узкий створ моста не позволял им развернуться. Образовалась настоящая пробка. Хорошо было видно, как один из марокканцев, отбросив в сторону винтовку, наспех прошептал какую-то спасительную молитву и кинулся вниз с моста. За ним последовал длинный, рябой верзила. Он боязливо перевалил через перила и нерешительно, держась руками за помост, повис над водой. Страх обуял «храбреца», и он никак не решался разжать руки. Но кто-то из его дружков наступил ему солдатскими ботинками на руки, и тот, взвизгнув, кулем упал в реку.

К пулемету подполз раненый Мигель. Левая рука его безжизненно висела вдоль тела, по щеке, где зияла рваная ранка, струилась кровь. С трудом опираясь на бруствер, Мигель стал снаряжать ленты, стараясь помочь Павлито. Время от времени от неловкого движения он стонал и, закрыв глаза, пережидал, когда утихнет боль.

— Полежи, — крикнул ему Павлито.

— Ничего. Мансанарес должна быть наша.

И он продолжал готовить запасные ленты. Вскоре марокканцы отступили. Республиканцы получили короткую передышку. К отряду пришло пополнение. Молодые, веселые бойцы, присланные Листером, деловито занимали боевые позиции, окапывались, устанавливали на флангах дополнительные пулеметы.

Воспользовавшись передышкой, Павлито наклонился к Мигелю. Тот лежал прикрыв глаза и тихо стонал.

— Собирайся, рыцарь, — ласково взглянул он на Мигеля. — Подлечишься в госпитале.

Мигель вначале запротестовал, отказывался уходить в тыл. Но подбежавший санитар был настойчив:

— Быстрее подлечишься — раньше в строй вернешься, больше пользы принесешь республике.

Мигель жестом подозвал Павлито.

— Вот возьми, — и он протянул ему небольшую фотографию.

На фотографии в тенистом саду под раскидистыми ветвями апельсиновых деревьев в ослепительно белом платье была изображена Франческа.

— Перешли ей, — попросил Мигель. — Мы так договорились. Если со мной что случится, я обещал послать ей фотографию. Она узнает, что я ранен, и приедет в госпиталь.

— А если не сможет?

— Обязательно приедет. Ты только отправь ей.

— Хорошо, Мигель, не волнуйся.

Санитары аккуратно подняли носилки.

9

В этот день марокканцы не предпринимали больше атак. Глубокой ночью к Павлито прибежал посыльный от Листера — комбриг вызывал к себе. Павлито отправился в штаб. Листер уже знал о вчерашнем бое у моста и восторженно поздравлял: «Вива, Русия!», «Молодец!».

В штабе Листер ознакомил своего советника с обстановкой на фронте, показал донесения из частей, приказы командования корпуса.

Последняя неделя оказалась удачной для республиканцев. На многих участках наступление франкистских войск было остановлено. Кое-где республиканцы решительным контрударом отбросили мятежников на несколько километров от Мадрида.

Листер сообщил Павлито, что готовится крупная наступательная операция республиканских войск, подтягиваются резервы из тыла. Они договорились, что разработают детальный план подготовки к наступлению.

Но вскоре бригаду отвели на отдых, для штатного укомплектования. Войска получили новое пополнение, вооружение, готовились к предстоящим сражениям.

Несмотря на то что дел в эту пору у Павлито было, как говорится, по горло, он не забыл просьбу друга. С солдатом переправил фотографию. От себя написал Франческе, что Мигель ранен не тяжело и лежит в мадридском госпитале.

Бригада анархистов, в которой служила Франческа, занимала позиции в другом секторе оборонительных линий под Мадридом. Солдат, взявший записку и фотографию от Мигеля, разыскал Франческу на окраине одной деревушки, где пулеметчики после горячего боя приводили в порядок оружие. Франческа, командовавшая взводом, бегала от расчета к расчету, звонила по телефону снабженцам и требовала немедленно подвезти патроны.

— Сеньорита, — отозвал ее в сторонку солдат.

— Чего тебе, — сердито откликнулась Франческа, недовольная, что ее, командира пулеметного взвода, величают так по-граждански. — Устава не знаешь?

— Письмо вам, — не извинившись, протянул записку посыльный.

— От кого?

Но солдат уже побежал к своим.

Франческа разорвала конверт, увидела фотографию и побледнела.

— Педро, — позвала девушка своего заместителя.

К Франческе подбежал щеголеватый подтянутый испанец в красивых галифе.

— Слушаю, командир.

— Останешься за меня. А я в Мадрид должна съездить. Смотрите здесь. Хотя франкисты и молчат, но глаз с них не спускать.

— Ладно, а зачем тебе в Мадрид? Случилось что-нибудь?

— Случилось.

Она сразу позвонила командиру, отпросилась съездить в Мадрид на два дня. Тот посоветовал переодеться в гражданское, так как по дороге и предместьях шныряют вражеские лазутчики, люди пятой колонны.

10

С тех пор как Павлито послал фотографию и записку Франческе, беспокойство не покидало его. Он все время терзался тем, что не может навестить Мигеля в госпитале. Бесконечные напряженные бои под Мадридом, частые передислокации, неотложные дела не позволяли выбраться в столицу. И хотя бригада держала оборону почти у самых стен Мадрида, попасть в госпиталь он не мог. И только спустя несколько дней, когда на фронте наступило короткое затишье, такая возможность представилась. Однажды утром Энрике Листер разыскал Павлито у пулеметчиков и, отозвав в сторонку, спросил:

— Хочешь поехать в Мадрид?

— Если надо…

— Надо, — коротко подтвердил Листер. — Поедем на митинг, потом полдня в твоем распоряжении. Ты ведь говорил, что у тебя друг в госпитале лежит.

Павлито забежал к себе. Достал из походного чемоданчика каким-то чудом уцелевшую пачку «Казбека», взял из стоявшей в углу корзинки апельсины. И только успел завернуть нехитрую поклажу, как на пороге показался Энрике Листер.

— Ну как, готов?

Они вышли во двор. Час быстрой езды, и шофер Пако, улыбаясь, ласково произнес: «Вот он, наш красавец Мадрид».

Когда Листер и Павлито подъехали к зданию театра, шум вокруг стоял невероятный. Большое число людей, словно потревоженный улей, толкались возле подъезда. Все что-то кричали, быстро и резко жестикулировали, пытались приступом взять дверь.

У Павлито невольно сорвался вопрос:

— Как мы пройдем?

Листер махнул рукой: «Не беда» — и подал знак следовать за ним. Они двинулись вперед. Люди, узнав Листера, приветливо расступились, образовав живой коридор.

На митинге выступало много делегатов: анархисты, левые республиканцы, коммунисты, члены социалистической партии. Каждое слово бурно комментировалось сидящими в зале, и председатель каждый раз тщетно призывал аудиторию к порядку.

На улицу вышли вместе и, договорившись встретиться через три часа в Доме партии, заторопились по своим делам.

Центральный военный госпиталь знал почти каждый горожанин, и поэтому Павлито быстро разыскал его. Безмятежно напевая веселую мелодию и весело размахивая неуклюжим пакетом с гостинцами, Павлито решительно направился к большому старинному зданию.

— Буэнос диес, — произнес он, подходя к старику смотрителю, глаза которого, словно буравчики, прощупывали посетителя.

— Русский? Интернационалист? — неожиданно перешел на русский язык старик.

— Доброволец. А вы где выучили русский? — несколько растерялся Павлито.

— Ну, где выучил, там меня уже нет. Но, если тебя очень интересует, скажу. Ездил на заработки во Францию, дома руки свои приложить было негде. В Лионе жил и работал вместе с вашими русскими, с теми, что по глупости бежали от революции. Вот, живя с ними, и выучил язык. Ну, да ладно, ты-то зачем пожаловал?

— Друг у меня лежит здесь, раненый. Наведать надо.

— Друга обязательно надо навестить, — поддакнул дед. — Без этого никак нельзя. Товарищество — оружие крепкое и надежное.

— Ну, пойду, — попытался Павлито бочком протиснуться мимо деда.

— Куда? — вытаращил глаза настырный сторож.

— Куда, куда? В палату!

— Э, нет, сынок, так не пойдет. Сегодня посещения запрещены, пустить не могу. Приказ есть приказ. Ты человек военный и должен понимать.

— Но я с фронта, у меня несколько часов.

— А раненым необходим режим, тишина, спокойствие. Ты хочешь, чтобы твой друг выздоровел быстро?

Павлито смотрел на въедливого старичка и не мог понять: шутит он или всерьез не собирается пропускать?

— Нет, я тебя спрашиваю, — крутил крючковатым пальцем дед пуговицу на френче, — ты хочешь, чтобы твой камарада быстро поправился?

— Ну, хочу.

— Тогда давай пакет, я ему передам, а ты ступай от греха подальше. А то выйдет врач, и тебе тогда несдобровать.

Павлито спешно припомнил знакомые ему добрые эпитеты, ласковые слова, пытаясь ублажить неприступного старика, но тот был тверд.

Делать было нечего. Павлито передал неприступному блюстителю порядка пакет и вышел из проходной.

— Асталявисте, — услышал он голос деда. — Приходи через день, когда будут приемные часы.

Павлито отошел метров пятьдесят от проходной и остановился в надежде, что все же придумает, как проникнуть в госпиталь. И вдруг его внимание привлекла девушка, шагавшая к проходной. Когда она подошла поближе, он узнал ее. Это была Франческа. Павлито хотел окликнуть ее, предупредив о злополучном старике, но не успел. Девушка стремительно вбежала в будку-проходную. Вскоре оттуда послышались громкие голоса, упрекающие в бессердечии, бюрократизме, вероломстве. И наконец красная, разгоряченная Франческа появилась на улице. Павлито окликнул ее.

— Ой, Павлито, какое счастье, что ты здесь. Помоги мне пройти к Мигелю.

— Здесь я бессилен — въедливый старикашка.

— Что же делать? — заплакала девушка.

Они принялись перечислять различные варианты, которые помогли бы им проникнуть в госпиталь, и когда уже казалось, что так и не удастся найти выход, Франческа вдруг вся просияла:

— Пошли скорее ко мне домой.

— Что-нибудь придумала?

Жила она сравнительно недалеко. И хотя шли быстро, девушка все время торопила:

— Ох как медленно ползем. Давай прибавим шагу, а еще лучше пробежимся.

Только возле дома она замедлила шаги, а у самого подъезда в нерешительности остановилась. Девушка испуганно смотрела на выбитые стекла дома, на испещренный осколками фасад здания, обгорелые деревца и боялась подняться по ступенькам. Павлито подождал несколько минут, потом легонько тронул ее за плечо:

— Ну, не робей, Франческа, пошли.

Набравшись смелости, девушка осторожно толкнула дверь. Та оказалась незапертой. Они вошли в просторное фойе. Повсюду валялись обрывки бумаг, забытые вещи. Франческа медленно шла по комнатам, отрешенно поднимая с пола то платье, то утюг, то разбитую вазу. Неожиданно она наткнулась на толстую, изящно изданную книгу.

— Милый Сервантес, — подняла она книгу.

Она стала бережно переворачивать страницы книги, внимательно рассматривая иллюстрации.

Девушка взяла тряпочку, бережно стерла пыль с любимой книги, завернула ее в газету и аккуратно поставила на книжную полку.

— Кончится война, выучу наизусть, — улыбнулась Франческа.

Наконец она добралась до своей комнаты. Как это ни странно, все здесь стояло на своих местах, словно хозяйка вышла на несколько минут и вот-вот вернется. Возле зеркала, на тумбочке, лежала расческа, коралловые клипсы, флакончики с духами, голубая лента. Франческа взволнованно трогала руками привычные предметы и все восклицала:

— Ведь надо же, сохранились, ведь надо же, сохранились… Милая мама, это она, наверное, оставила все так, веря в старинную примету: если вещи человека никто не переставлял в другое место, — значит, хозяин их скоро вернется домой.

Потом девушка открыла гардероб и, улыбаясь, стала рассматривать девичьи наряды. Затем, резко повернувшись, приказала:

— Всех мужчин просим пройти в гостиную. Дамам надо приготовиться к бал-маскараду.

Павлито пожал плечами, улыбнулся и, еще не понимая, о каком бале-маскараде говорит Франческа, отправился в гостиную.

Минут через десять дверь открылась, и на пороге появилась чопорная, недоступная, педантичная сестра милосердия. Черное длинное платье, черные туфли и крахмально-белый капюшон сделали Франческу неузнаваемой.

— Ну, что, пустит теперь старик в госпиталь?

— Тебя-то он не задержит, а я как? Брат милосердия из меня явно не выйдет.

— Не горюй, Павлито. Главное — иметь побольше друзей. Они в беде никого не оставят.

— Уж это точно, у нас в России даже поговорка есть: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей».

— Мудрая поговорка, и я тебе это еще раз докажу. Пошли в госпиталь.

Они отправились в обратный путь.

— Как только я войду в здание, ты подходи к проходной и жди, — напутствовала Павлито девушка.

— А что ждать?

— Не забегай вперед, наберись терпения.

Павлито пожелал девушке удачи, а сам, как она велела, спрятался за домом. Из своего укрытия он видел, как Франческа степенно вошла в проходную и, поприветствовав сторожа, неторопливо поднялась по ступенькам главного подъезда госпиталя. Едва за девушкой закрылись двери, Павлито, как они уговорились, побрел к проходной.

Сторож его узнал и сурово буркнул:

— Зря время теряешь. Если хочешь измором взять — напрасно. Упрямый я.

— Слишком упрямый, — проворчал Павлито в ответ. Но от будки решил не отходить.

Вскоре на крылечке показалась сестра милосердия. Ну конечно, это была Франческа. Она призывно махнула рукой сторожу.

— Чего вам? — заворчал дед.

— Подойдите сюда, — донесся звонкий голос девушки.

Сторож нехотя покинул свой пост, подошел к «сестре милосердия».

— Начальник госпиталя послал меня, — важно сообщила Франческа. — Тут должен прийти какой-то интернационалист, кажется, русский. Начальник приказал его пропустить.

— Да ведь не положено… — попробовал возразить упрямый дед.

— Не положено в военное время обсуждать приказ командира, — строго оборвала его девушка. — Насколько я знаю, ведь вы сейчас числитесь бойцом республиканской армии.

Вначале деду не очень пришелся по душе начальственный тон незнакомой сестры милосердия, но, услышав, что его назвали «бойцом», он даже приободрился.

— Камарада! Иди сюда.

Павлито бросился к крыльцу.

— Да не скочи ты, как бык перед матадором, — снова заворчал дед. — Не на корриду идешь, а в лечебное заведение, соблюдай тишину.

— Ладно, ладно, — закивал Павлито головой.

Наконец они очутились в госпитале.

Мигель лежал в коридоре у окна. Его кровать была отгорожена белой ширмой. Он спал. Не говоря ни слова, Франческа и Павлито просидели минут двадцать. Наконец Мигель зашевелился, захлопал ресницами, широко открыл глаза. Оторопело взглянул: сначала на Франческу, потом на Павлито. Ничего не понимая, снова зажмурил глаза и снова открыл.

— Я брежу или вижу сон.

— Да нет же, это я, твоя Франческа, — нагнулась к жениху девушка. — А рядом Павлито. Ты узнаешь нас?

Мигель расплылся в улыбке. Он хотел приподняться на локте, но, охнув, опустился на кровать.

— Лежи, лежи, — забеспокоилась Франческа.

— Проклятые раны, медленно заживают. Обидно даже: пришли друзья, а я не могу их обнять, и угостить нечем, — нахмурил брови Мигель.

— А ты не волнуйся, — успокоил Павлито парня, — мы все принесли.

Подмигнув Мигелю, Павлито достал из кармана небольшую фляжку с вином.

— А тебе можно? — насторожилась девушка. — Врачи разрешают?

— Конечно, даже рекомендуют, — бодро пошутил Мигель. — Но лучше, чтобы они не видели.

Они налили в походные стаканчики вино, выпили за победу.

11

В часть Павлито вернулся, когда бригада готовилась к напряженным боям. В этот же день Энрике Листер познакомил его с последним приказом командования.

Договорились, что оставшееся время перед началом боев они проведут в подразделениях.

— Да, едва не забыл, — остановил своего советника уже в дверях Энрике Листер. — Какая-то чертовщина получается у наших пулеметчиков. Жалуются, что словно кто-то заколдовал их «максимы» — бьют неприцельно.

— Не может быть, — вспыхнул Павлито. — «Максимы» — пулеметы отличные. Может, пулеметчики не умеют стрелять, а сваливают на «максим»?

— Ну-ну, не кипятись, — стал успокаивать его командир бригады. — Никто не думает снимать с вооружения твои любимые «максимы». Конечно, какая-то нелепость вышла. Вот ты и докажи, что это просто нелепость.

— Хорошо, проверю, — согласился Павлито.

И тут же, выйдя от Листера, он решил лично выяснить, что происходит с «максимами», почему они бьют неприцельно.

Придя в роту, попросил показать «больные» «максимы». Командир собственноручно выкатил пулемет, ткнул пальцем: «Например, вот этот». Павлито внимательно со всех сторон осмотрел его и нашел «максим» в полном порядке.

— Кто говорит, что они стреляют неприцельно? — спросил он. — Да ведь из этого пулемета стрелял Мигель.

— Ну вот, и вы не верите, а я видел, как они мажут. Каждый день ровно в двенадцать часов из окопов противника выходят два солдата-марокканца и маршируют во весь рост на глазах роты. Лучшие пулеметчики пытались снять нахалов, но ничего не получается.

Выслушав рассказ, Павлито решил дождаться двенадцати часов и самому убедиться в неуязвимости заколдованных мятежников. Действительно, как только на часах обе стрелки сравнялись с цифрой двенадцать, перед окопами противника показались две рослые фигуры. Солдаты беспечно прогуливались вдоль бруствера, словно вышли на свидание.

Павлито тотчас же хотел опробовать пулемет, но испанцы не разрешили, боясь, что стрельба вызовет огонь артиллерии мятежников. Сошлись на том, что установят «максим» в стороне, там, где нет людей. Так и сделали. Взяли пулемет и четыре ленты, заряженные боевыми патронами, залегли на возвышенности с таким расчетом, чтобы при артналете можно было надежно укрыться в ближайшем окопчике. Два марокканца продолжали свою прогулку. Установив прицел на цифре семь, Павлито стал ждать. Как только они подошли к прицельной точке, он выпустил короткую очередь. Пули должны были лечь точно по идущим фигурам, но солдаты как ни в чем не бывало продолжали идти своей дорогой. «Промазал, шайтан их возьми», — с досадой подумал Павлито. Еще точнее навел пулемет, прицелился, выпустил длинную очередь. Один марокканец, взмахнув руками, упал в окоп.

— Буэно! — похлопал его по плечу лежащий рядом испанец.

Долго думал Павлито о загадочных марокканцах, которых не берут пулеметные очереди, а объяснений не находил. Быть может, действительно что-то с пулеметом случилось? Может быть, пули долетали до бруствера окопа и, ударившись о камень или о сухой грунт, летели мимо мятежников? А вообще, зачем марокканцам потребовался такой риск? Засечь пулеметные точки? Но жертвовать для этого жизнью солдат? Нет, здесь что-то другое. Эту тайну следовало раскрыть во что бы то ни стало, иначе пойдет худая слава о нашем «максиме».

В скором времени, после короткого боя, бригада захватила окопы противника. Сгорая от нетерпения, бойцы кинулись туда. Обшарили все стенки, дно и ниши, но ни одного убитого солдата не нашли. И вдруг в заброшенном углу под ноги им попались восемь чучел, сделанных мятежниками из картона и легкой фанеры, которые на расстоянии триста метров было не отличить от фигуры человека.

Все чучела имели большое количество пробоин, а два макета оказались настолько продырявленными, что стоило надавить на них, как они развалились на части. Всем стало ясно, как противник обвел их вокруг пальца.

За последнее время бойцы-республиканцы заметно возмужали, обрели боевой опыт, чаще стали теснить противника.

Изредка по устному «фронтовому телеграфу» Павлито получал короткие весточки от Франчески. Она сообщала, что жива, здорова, в совершенстве овладела пулеметом, командование доверяет ей самые трудные задания.

Мигель лежал еще в госпитале, но здоровье его пошло на поправку. Он писал, что скоро его выпишут и что Франческа обещала его встретить.

В назначенный день, когда осунувшийся Мигель вышел из госпиталя, у ворот его ждала Франческа.

Они долго бродили по городу, заходили в знакомые скверы, сидели на лавочке, где в первый раз поцеловались.

Только вечером Мигель спросил:

— На сколько дней тебя отпустили?

— Завтра кончается отпуск.

И, словно оберегая свое командование от возможных нападок, добавила:

— Война же идет, милый.

Но бригада, где служил Мигель, стояла сравнительно близко от части Франчески, и он решил прервать свой двухнедельный отпуск и вместе с невестой отправиться завтра же на передовую.

— Найдем попутную машину, провожу тебя, а там уж доберусь до своих, — объявил о своем решении Мигель.

Бригада в это время располагалась в районе парка Эль Пардо. Штаб части разместился в одном из дачных домиков. Буйная зелень, аккуратные аллеи, раскрашенные скамеечки — все это напоминало соловьиные вечера Подмосковья. Наверное, и здесь в мирное время молодые назначали друг другу свидания, мечтали о счастливой жизни, читали возлюбленным свои стихи, клялись в верности или просто молчали. Павлито бродил однажды по аллеям парка и вдыхал аромат цветов. Приятно было хоть на минуту забыть в этом райском уголке о разрывах бомб, о стонах раненых, о воющих минах и почувствовать себя немножко штатским человеком. Длинным прутиком, который срезал у домика, Павлито вычерчивал на песке замысловатые фигурки со смешными рожицами. На одной из дорожек он так увлекся своими художествами, что места не хватило. И чтобы дорисовать, выскочил на газон. За ближайшим кустом послышался сдержанный смех — кто-то прыснул в кулак. Павлито смутился, отодвинул ветку и увидел молодую пару — Мигеля и Франческу. Они сидели на разных концах скамейки и смеялись над его рисунками.

— Где же вы пропадали? — бросил Павлито испанским друзьям.

Молодые погасили смех и посерьезнели, отвернувшись друг от друга. Теперь уже рассмеялся он.

— Ну и надулись вы, как индюки. Не лопнете?

— Диктатор какой-то, — начала Франческа.

— Тоже мне вояки, анархия — мать порядка, — передразнил ее Мигель.

— Независимость личности прежде всего, — вскочила с лавки рассерженная девушка.

— А кто ее у вас отнимает? — поднялся парень.

— Вы, вы, вы… — готова была расплакаться Франческа.

— Ну, хватит, — как можно мягче произнес Павлито. — Жизнь вас рассудит.

— И я так говорю, — разгорячился Мигель, — нечего нам больше расставаться.

И он стал жаловаться, что битых два часа уговаривает Франческу остаться в бригаде, а та и слушать не хочет, рвется к своим анархистам.

— И то правда, — поддержал Павлито своего испанского друга. — Война — она и есть война, что на левом фланге, что на правом, главное — в армии мы в одной — в республиканской.

— Напрасно тратишь красноречие, Павлито, — остановила его Франческа. — Парни вы стоящие и коммунисты, по всему видно, хорошие. Но я не могу нарушить слово, данное своим боевым товарищам — сражаться с ними до победного конца. И давайте на этом кончим, завтра я возвращаюсь в часть.

Она сдержала свое слово. На следующий день друзья прощались с Франческой. Перед дорогой, прямо в саду, выпили на счастье по чарке красного сухого вина. Прощались молча. Раскрасневшаяся Франческа быстро чмокнула каждого в щеку и пустилась бегом к ожидавшей ее машине.

Они смотрели ей вслед и мысленно желали большого счастья этой хрупкой, но отважной девушке. Задумавшись, Павлито едва услышал голос, протяжно и как-то смешно выкрикивавший: «Павлитье, Павлитье…»

Из-за кустов выбежал адъютант Листера и, размахивая руками, сообщил, что командир вызывает к себе.

12

Когда Павлито пришел в штаб, там уже сидели комиссар Сантьяго, начальник штаба Родригес и командир бригады Листер.

— Из штаба центрального фронта, — говорил Листер, — получена важная директива.

Он развернул телеграмму и прочитал. В ней говорилось, что республиканские войска центрального фронта с целью окружения главной группировки противника в районе Лас Росас, Аравака, Махадаонда наносят удар с фронта Галапагар, Вильянуэва дель Паруилья.

Бригаде Листера предстояло сражаться на вспомогательном направлении во втором эшелоне.

В соответствии с предстоящими боями, Павлито вместе с Родригесом быстро составили план учебной подготовки на три дня. Предусмотрели занятия с младшими командирами, командно-штабное учение. Когда труд был завершен, переписан начисто, они пошли на доклад к Листеру.

— Так быстро? — удивился он.

Потом кивнул на стулья, пригласил сесть, а сам принялся внимательно изучать план. Читал не спеша, подолгу останавливался на каждой странице, переворачивал ее, начинал другую, потом снова возвращался назад. Наконец дочитал до конца, накрыл тяжелой, сильной рукой исписанные листки и, хитро улыбнувшись из-под мохнатых бровей, спросил:

— Когда же людям отдыхать, Павлито? Ни минуты свободной.

— Военным людям отдыхать не положено, — быстро отреагировал Павлито. — Разобьем Франко, тогда отдохнем. Есть такая поговорка: «Больше пота в ученье, меньше крови в бою».

Листер улыбнулся, перевел пословицу по-испански и подошел к своему советнику.

— Все это правильно, Павлито. План хороший, но отдохнуть людям тоже надо. Подумай над этим. И не забудь, что испанцы любят хорошо повеселиться, попеть песни, поговорить за рюмкой вина. Когда бой идет — мы воюем, когда затишье — гуляем. Годами сложившиеся обычаи, нравы, привычки сразу, даже если они плохие, не сломать. А вообще-то ты прав, к дисциплине солдата надо приучать.

В тот же день план был поправлен и утвержден.

Для учебы с офицерским составом бригады были предусмотрены тактические занятия с выходом в поле. На следующий день, не откладывая дел в долгий ящик, начали учебу. В девять часов утра выехали на местность. Не успели заглушить моторы, занять исходные позиции, как кто-то сзади положил Павлито на плечи тяжелую ладонь.

— Угадай? — совсем по-домашнему пробасил знакомый голос.

— Коля! — обрадовался Павлито неожиданной встрече.

Да, это был он, Коля — артиллерист, советский доброволец, с которым они познакомились в поезде на Белорусском вокзале. Коля рассказал, что уже третий день воюет в составе 35-й бригады, поддерживает ее наступление артиллерийским огнем.

— Жарко было здесь, — вздохнул Коля. — Франкисты имели численное превосходство и лезли напролом, невзирая на большие потери. А в одиннадцатой бригаде и было-то всего полторы тысячи человек. Но все они дрались мужественно, грамотно, умело.

С приходом интернациональной бригады было приостановлено дальнейшее наступление врага. И все же на одном участке мятежники прорвали фронт. Они получили возможность захватить парк Эль Пардо. А там располагались позиции двух наших артиллерийских батарей.

Коля немного помолчал, словно вспоминая ту тревожную ночь, за которую пришлось так много пережить и которая посеребрила виски молодого русского артиллериста.

— Остались мы со своим НП в тылу противника, — продолжал Коля. — Видим, как франкисты идут в атаку, но ничего сделать не можем — перерезаны провода, нарушена связь с огневыми позициями. Пока старались найти повреждения, кольцо вокруг нас замкнулось. Оставаться на НП было уже бесцельно, и мы впятером: три испанца, я и переводчик, дождавшись темноты, ползком стали пробираться к своим батареям. Кругом темь непроглядная. Над головой свистят шальные пули, осколки снарядов. К утру вышли к опушке жиденького парка. Хотели двинуться дальше, да начался сильный минометный обстрел. Наемники били по одному и тому же месту, километра два впереди нас. Едва обстрел закончился, мы увидели, как наступавшие марокканцы с гиком бросились к перепаханному минометами окопчику. Но их встретил мощный огонь «максима». Окруженный пулеметный расчет, видимо, дорого решил продать свою жизнь, десятки наемников нашли здесь свою гибель. Марокканцы вновь повторили минометный налет, а потом еще раз бросились в атаку. Но их опять остановил меткий огонь.

Очевидно, упорство республиканцев надоело матежникам, и они, не желая задерживаться на пятачке, обошли его стороной. Тогда пулеметчики развернулись и ударили им в тыл. Так длилось около часу. С тревогой смотрели мы за этим поединком, но ничем не могли помочь — у нас одни пистолеты.

На наших глазах и погибли смелые парии. Фашисты пустили на них три танка. Первый ребята подожгли, а два других зверски расправились с храбрецами. Когда марокканцы ушли, мы похоронили отважных пулеметчиков на опушке парка.

Они помолчали. Каждый в эту минуту вспомнил своих. Павлито показал Коле письмо из дома от Катерины, рассказал о новостях. Тот внимательно и как-то жадно слушал. От своих Коля давно не получал весточек, и на душе у него было тревожно. Кто-то из вновь прибывших добровольцев передал, что его жена с прежней квартиры съехала, а куда, никто не знал.

Друзья потолковали еще минут пять и разошлись по своим местам.

Часть Коли-артиллериста находилась в первом эшелоне, а бригада Листера — во втором.

Проведя учения, проверив готовность войск, Листер решил ввести свои части в бой во второй половине дня, как только будет прорвана линия обороны противника. Наступать предстояло в стык двух опорных пунктов: Лас Росас и Махадаонда.

Ключом обороны противника на этом направлении считалось здание телеграфа, расположенное на небольшом холме. Каменное старинное здание, четыре этажа которого противник сумел хорошо приспособить к круговой обороне. Многочисленный гарнизон пехоты, усиленный пулеметами, готовился к длительному сражению.

И все же, несмотря на этот сильный опорный пункт, направление атаки выбрали удачно. Ведь в случае успеха — падения телеграфа — можно было легко захватить и два других селения — Лас Росас и Махадаонду.

Все приготовились к наступлению. Пулеметчики, среди которых был и Мигель, еще раз проверили «максимы», запаслись патронами. Артиллеристы хорошо замаскировали свои позиции, тщательно нанесли на планшеты вражеские цели. Даже врачи, с хорошо укомплектованными сумками, затаились в томительном ожидании атаки. А сигнала все не поступало. Прошел час, второй, третий… Хозяйственники раздали бойцам ужин. И снова томительные часы ожидания. Сиреневые сумерки, запутавшиеся в передовых окопах, принесли прохладу и назойливую трескотню цикад. В другое время их приятно слушать, мечтая под звездным небом, а сейчас они мешали, раздражали и отвлекали, так и казалось, что из-за них пропустишь сигнал атаки. Но его не было ни вечером, ни ночью, ни утром. И вот почему. Части 3-й и 20-й соседних бригад, первыми начинавшие наступление и после успеха которых должна вступить в бой бригада Листера, у самой линии обороны противника неожиданно натолкнулись на проволочные заграждения. Саперы оказались застигнутыми врасплох, людей, специально выделенных для проделывания проходов, не оказалось, и пока части стали перестраиваться, противник открыл ураганный огонь, прижал республиканцев к земле. Атака захлебнулась. Мятежники вызвали на подмогу авиацию. Замешкавшихся пехотинцев зажали в крепкие тиски и принялись обрабатывать авиацией, артиллерийским и минометным огнем.

Вскоре франкисты перешли в наступление. Основной удар пришелся в стык двух республиканских частей: бригады Листера и бригады анархистов. Бойцы одной из рот стойко сдерживали натиск врага. Почти не осталось патронов, а франкисты все штурмовали, штурмовали. По телефону сообщили, что подкрепление придет только к утру. Надо было выдержать еще одну ночь. И вдруг, когда над окопами повисли фиолетовые сумерки, с правого фланга к командиру прибежала запыхавшаяся девушка в военной форме. Это была Франческа. Сквозь слезы горечи, обиды и стыда она сообщила, что часть анархистов снялась с места и оставила позиции. Они ушли тихо и незаметно, их командир считал, что держать оборону, да еще ночью, было бы безумием. Это походило на предательство. «Трусы, лжецы, хвастуны», — размазывала по лицу слезы Франческа. Она не хотела возвращаться в свою часть.

Командир роты, выслушав это сообщение, принял срочные меры, чтобы прикрыть оголенный фланг. Он отобрал небольшую группу и приказал бойцам выдвинуться вправо, создать видимость, что фланг прикрыт. Девушку-анархистку, пожелавшую участвовать в ночном бою, по совету Павлито, назначили вторым номером к коммунисту Мигелю. Так они встретились вновь. Бригаде Листера удалось выдержать натиск врага до подхода резервов. Теперь перед ней вновь встала задача овладеть телеграфом.

13

Бригада готовилась к штурму. Надо было срочно провести ночную разведку. И командир включил в разведывательную группу Мигеля и Франческу, как хорошо знающих эту местность. Им было приказано разведать проходы в проволочных заграждениях перед зданием телеграфа, выявить пулеметные точки.

Спать в эту ночь никто не ложился. Ждали возвращения разведчиков. Прошли все обусловленные сроки, а от разведчиков «ни слуху ни духу». Единственное, что всех успокаивало, — это тишина возле телеграфа. Значит, прошли незамеченными. Но спокойствие, тишина оказались кратковременными. Неожиданно километрах в трех перед окопами республиканцев раздались пулеметные очереди, разрывы гранат, одиночные винтовочные выстрелы. Противник принялся освещать ракетами передний край. Канонада приближалась, пулеметные очереди заставили бойцов укрыться за бруствером. А еще через некоторое время в окоп свалились запыхавшиеся разведчики. Один, второй, потом показались ноги в лакированных сапогах, испуганные глаза пленного офицера. Следом за ним появились еще два наших разведчика — здоровяк сержант и небольшого роста щупленький солдат, который норовил вывернуться из стальных объятий сержанта и пуститься обратно. Наконец солдатик обессилел в этой неравной борьбе и, размазывая руками хлынувшие слезы, устало опустился на дно окопа. Когда солдата подняли, все увидели, что это была Франческа.

— Жених ее остался там, — показал рукой в сторону противника здоровяк сержант. — Наткнулись мы на засаду, когда возвращались обратно, фашисты накрыли нас на голом месте. Ну, парень ее и вызвался прикрыть наш отход. На верную смерть, конечно, остался, но иного выхода у нас не было. Хотела и она остаться с ним вместе, но Мигель приказал ей уходить — зачем двоим погибать. Девчонка взбунтовалась, кричала все про свободу личности, отказывалась подчиняться и все норовила за пулемет лечь вместе с Мигелем. Ну, что нам оставалось делать? Пришлось силой увести, уж больно жалко ее, молодая, жить да жить. Оно, конечно, вопреки воли ее, вроде бы, по философии анархистов, насилие над личностью учинили, но ведь и она виновата: воинский приказ отказывалась выполнять. Так что мы квиты. — Сержант заботливо посмотрел на девушку, сиротливо забившуюся в угол окопа.

Всю ночь ждала Франческа своего жениха, но он не вернулся. К рассвету республиканцы были уже готовы к бою. Франкистский офицер, взятый ночью разведчиками в плен, дал ценные показания, которые облегчали задачу наступающим. Республиканцы могли уже вести бой не вслепую, знали точно, где расположены сильно укрепленные огневые позиции врага, где расставлены мины, где есть проходы. Все это гарантировало жизнь многим бойцам, можно было избежать больших потерь. Словом, не зря ходили разведчики.

Рано утром, едва первые солнечные лучи, словно позолоченные клинки, проткнули озябшее небо, после тщательной артиллерийской подготовки республиканцы атаковали здание телеграфа и заняли его. Республиканцы захватили много пленных, оружие. Усталые солдаты, наспех организовав оборону, разбрелись по разным углам отбитого здания: кто открывал консервы и собирался завтракать, кто рассказывал анекдоты, а кто сразу же уснул, уютно привалившись к полуразрушенной стенке.

Во дворе здания большая группа солдат и офицеров скорбно стояли, склонив головы, над двумя трупами, укрытыми простыми солдатскими одеялами.

— Кто это? — нарушил общее молчание подошедший Павлито.

На него посмотрели удивленно и раздосадованно, словно обвиняя в том, что он не знал героев, сложивших головы за республику. Павлито смутился, отошел в сторону и уже шепотом спросил знакомого сержанта-разведчика:

— Как же их?

— Эх, — только и смог выдохнуть сержант. — Так любили друг друга.

— Мигель? — похолодело сердце Павлито. — Франческа?

Сержант рассказал о случившемся.

Когда республиканские войска с боем ворвались в здание телеграфа, разведчики, хорошо знавшие дорогу, бросились искать Мигеля, который минувшей ночью прикрывал их отход. Впереди всех бежала Франческа. Ее сердце словно подсказывало, что Мигель должен быть здесь, обязательно здесь. Ничто не брало ее: ни пуля, ни мина. Ворвавшись в здание, Франческа и ее друзья бросились осматривать закоулки огромного здания. Они переходили с этажа на этаж, выкуривая гранатами державшихся еще кое-где фашистов. Но поиски были безрезультатными, Мигеля нигде не было. Тогда сержант, увидев забившегося в углу фашистского солдата, поднес к его испуганной физиономии огромный кулак:

— Говори, собачья твоя душа. Только правду говори. Дружка тут нашего не видел, не мучили здесь твои начальники нашего разведчика?

Солдат слезливо заморгал глазами:

— Я все скажу, все, что знаю, но я человек маленький, я человек маленький, но я его не пытал.

— Пытал, — простонала за спиной сержанта Франческа. — Он где-то здесь.

— Ну, говори, — повторил свое требование разведчик.

— Он жив, — заискивающе улыбался фашист. — Его не успели расстрелять. Поздно ночью его отвели в подвал. Он был без сознания, но жив. Честное слово, я не виноват, я не пытал его.

Но фашиста уже никто не слушал. Разведчики бросились во двор разыскивать своего друга. Бежавшая впереди всех Франческа в дальнем углу двора, в полуподвальном помещении, закрытом решетчатой дверью, увидела растерзанного Мигеля. Он лежал на каменном полу в полубессознательном состоянии, в луже крови. Когда Франческа подскочила ближе, то от ужаса на мгновение закрыла глаза: фашисты отрубили пулеметчику ступни ног и кисти рук. Но он еще был жив. Громко закричав, девушка в отчаянии бросилась вперед. Но тут столб дыма и огня поглотил девушку. Когда подбежали разведчики, они уже ничем не могли помочь возлюбленным. В нескольких метрах от подвала нашли пудреницу Франчески и маленькие часы с выбитым стеклом. Стрелки часов показывали полдень.

— Ровно полдень, — зачем-то ни к месту сказал молодой боец.

— Помолчи, — шикнули на него.

Кто-то из разведчиков, осматривая помятую, пробитую осколком пудреницу, нашел в ней короткую записку. Сержант взял небольшой листок бумаги, медленно развернул и прочел вслух: «Я поняла, что мое место с коммунистами. Раньше я ошибалась. Ты был прав, Мигель. Зачем мы так часто ссорились…»

Молча стоял Павлито.

Похоронили Мигеля и Франческу вместе, в одной могиле. Над скромным холмиком раздались залпы из боевого оружия.

14

Последняя неделя боев была удачной для республиканских войск. На многих участках наступление франкистов удалось приостановить. А кое-где республиканцы решительным контрударом отбросили мятежников на несколько километров от предместий Мадрида.

Бок о бок с первой бригадой теперь действовали добровольцы 12-й интернациональной, которой командовал легендарный генерал Лукач.

Венгерский писатель Мате Залка, которого в Испании знали как генерала Лукача, прибыл в Мадрид в самые тяжелые, критические для столицы часы. Ему поручили сформировать интернациональную бригаду из неорганизованных разношерстных отрядов. Бойцы более десяти национальностей, самых различных политических и религиозных убеждений, выстроившиеся на площади в Альбасете, с интересом ожидали — на каком языке обратится к ним генерал Лукач — темноволосый, подтянутый человек в коричневой замшевой куртке без знаков различия. Каждому хотелось, чтобы командир бригады оказался его земляком.

— Товарищи! Чтобы никого не обидеть, я буду говорить на языке Великой Октябрьской социалистической революции, — начал свою речь командир интернациональной бригады…

Площадь ахнула и разразилась громом аплодисментов.

Газета интербригадцев «Вооруженный народ» поместила на следующий день воззвание 12-й интернациональной бригады, написанное Лукачем:

«Народ Мадрида!

Мы извещаем тебя о твоем новом друге — о 12-й интернациональной бригаде.

…Мы пришли из всех стран Европы, часто против желания наших правительств, но всегда с одобрения рабочих. В качестве их представителей мы приветствуем испанский народ из наших окопов, держа руки на пулеметах… Вперед за свободу испанского народа! 12-я интернациональная бригада рапортует о своем прибытии. Она сплочена и защитит ваш город так, как если бы это был родной город каждого из нас. Ваша честь — наша честь. Ваша борьба — наша борьба.

Салют, камарада!»

Мужество и самопожертвование интернационалистов добавили сил испанцам. Они давали клятву стоять насмерть, сражаться так же бесстрашно, как их братья по оружию — добровольцы.

Несколько месяцев бойцы Листера вели бои с мятежниками в тесном взаимодействии с добровольцами генерала Лукача. Особенно это братство окрепло в сражении под Гвадалахарой против итальянского экспедиционного корпуса. Иитербригадцы и испанцы всегда приходили на выручку друг другу. Бойцы-республиканцы, обретая боевой опыт, стали более умело использовать современное оружие. И пример в этом им подавали советские добровольцы.

Однажды Павлито и Коля Гурьев сидели вместе на наблюдательном пункте. Из-за сильного тумана намечавшуюся атаку отложили на полчаса. Коля пристроился у бруствера и, пользуясь заминкой, писал письмо домой, в Москву. Павлито листал словарь — пытался выучить еще несколько испанских слов. Неожиданно началась беспорядочная стрельба перед фронтом, где должна была наступать бригада. Била республиканская артиллерия.

— Что они делают? — кинулся Павлито к Коле.

— Ничего не понимаю, — пожал тот плечами. — Смотри, смотри, бьют по пустому мосту, там ведь и противника нет. Может, Листер приказал?

— Не может быть. По нашему приказу артиллеристы должны начать стрелять только через десять минут и по конкретным целям.

— Ничего не понимаю, — разводил руками Коля. — У нас снарядов с гулькин нос.

— Ты можешь приостановить огонь? — спросил Павлито.

— Это не в моей власти, но попробую уговорить.

Он вызвал по телефону командира батареи капитана Переса и стал уговаривать его прекратить бесцельный огонь. Но Перес стоял на своем:

— У меня приказ высшего командования.

Тогда Павлито решил рискнуть. Выхватив у Коли трубку, как можно строже, крикнул Пересу:

— Говорит капитан Павлито. Листер приказывает прекратить стрельбу.

Пальба по пустому месту прекратилась. Коля вызвал по телефону Листера и рассказал о случившемся. Тот выслушал и лаконично произнес: «Правильно сделали, сейчас приеду».

Через несколько минут командир бригады уже был на наблюдательном пункте и приказал Коле подготовить данные для артдивизиона. Снарядов было мало. Коля это понимал и поэтому особенно тщательно готовил данные для стрельбы. И когда артиллеристы вновь получили приказ открыть огонь, снаряды пошли точно в цель. Разрыв — замолкла пулеметная точка. Несколько залпов — и затихла вражеская батарея. Меткость Коли поразила испанских артиллеристов. А упрямый капитан Перес уверял, что «камарада Коле просто везет».

— Держу пари, — рассердился Коля, — каждый снаряд будет рваться в радиусе не далее ста метров от цели.

— По рукам. За каждый разрыв плачу лучшую сигару, — согласился командир дивизиона.

Пари состоялось. В самом большом проигрыше от него оказались франкисты. Они никуда не могли спрятаться от точного огня советского добровольца. Все цели были поражены.

На следующее утро на КП солдаты доставили небольшой ящик сигар. В нем лежала короткая записка: «Признаюсь, пари проиграл. Преклоняюсь перед вашим мастерством. Если б разыгрывалось первенство мира по стрельбе из артиллерийских орудий, вы бы стали абсолютным чемпионом. С искренним уважением, капитан Перес».

Павлито ходил довольный и все повторял: «Пусть знают наших, шайтан побери». Он всегда с радостью слушал сообщения о мужестве своих товарищей, переживал за них так, как будто находился вместе с ними. Узнав о дерзком рейде по тылам врага советского танкиста Поля Армана, он то и дело подходил к своим испанским друзьям и спрашивал: «Слыхал, как Поль страху на фашистов нагнал?» И в который раз принимался рассказывать историю, как советский доброволец, командуя пятнадцатью танками, прорвал франкистскую оборону, уничтожил несколько сотен врагов, подавил много пулеметов, орудий, расстрелял несколько неприятельских танков. Фашисты вынуждены были даже приостановить наступление. А Поль Арман с открытым люком подъехал к штабу противника и с нарочитым акцентом, мешая французские и испанские слова, стал переругиваться с подполковником фалангистов, чтобы выиграть время, пока подтянутся остальные боевые машины. Потом подал водителю сигнал: «Вперед!» — и танки принялись гусеницами утюжить фашистский штаб.

До Павлито не раз доходили рассказы о мужестве и находчивости его земляков. Он гордился ими, стремился не отстать от них. Они сражались в разных частях, но незримо чувствовали локоть друг друга.

15

Вскоре после завершения Гвадалахарской операции Павлито вызвали в штаб армии. Когда он вошел в скромный кабинет, то увидел за столом плотного, невысокого человека, склонившегося над оперативной картой. Время от времени он делал пометки в толстой тетради. Оторвавшись от работы, Малино повернулся к вошедшему:

— Входи, входи, Павлито. Небось уже забыл, как мать тебя в детстве звала.

— Сашок, — выпалил Павлито неожиданно.

— Да, конспиратор из тебя неважнецкий, но вояка отличный. Могу тебя обрадовать, за умелые боевые действия ты награжден орденом Красного Знамени.

Александр не знал, что перед ним сидит военный советник фронта Родион Яковлевич Малиновский.

Малино вздохнул, посетовал, что не может пока отпустить Александра домой, а потом решительно перешел к делу:

— Предстоит серьезная операция.

— Какая?

— Всему свой срок, — стал серьезным Малино. — Работа предстоит большая, ответственная и сложная. Надо заново формировать и обучать военному делу только что сколоченные соединения. А делать это сложно по той простой причине, что Ларго Кабальеро проводит нерешительную политику. Кое-кто тормозит формирование и организацию новой армии.

Малино минутку помолчал, привычно провел большой ладонью по ежику волос и неожиданно широко улыбнулся:

— Ну, ничего, кое-чего мы все же добились. Вновь избранный премьер-министр Негрин ускорил формирование и перестройку республиканской армии.

— Есть новые части?

— Да. На базе пятого полка и интернациональных соединений закончилось формирование пятого корпуса республиканской армии. Так что за дело, Павлито, — подбодрил Малино.

После встречи с Малино Павлито тотчас же отправился к Листеру и доложил о приказе командования. Здесь уже было известно о предстоящей Брунетской операции.

Командование центральным фронтом приняло решение силами двух корпусов нанести главный удар с фронта Вальдемарильо — Мадропаль в направлении Брунете. Воинам Листера было приказано сосредоточиться в районе Каса-дель-Пино и штурмом овладеть городом Брунете, а затем переправой через Гвадарраму в пяти километрах южнее города. Весь день готовились к ночным действиям. Выдавали боеприпасы, приводили в порядок оружие, проверяли экипировку солдат.

Ночью бригады дивизии, артиллерийский дивизион 76-миллиметровых орудий и танковая рота организованно и скрытно от противника совершили марш и сосредоточились в районе высоты Каса-дель-Пино. И если раньше противник через своих лазутчиков почти всегда знал о предстоящих маневрах республиканцев, то на этот раз он оказался в полном неведении.

Когда начальник штаба доложил Листеру о готовности атаковать Брунете, Энрике взглянул на часы:

— Добро. Ровно через час.

Ровно в десять вечера дивизия начала Брунетскую операцию. Все шло вначале по плану. Но вскоре жизнь внесла свои коррективы. Не успели республиканцы продвинуться на два километра, как справа вспыхнула перестрелка. Прискакавший офицер связи сообщил, что сто первая бригада вынуждена раньше предусмотренного срока начать атаку. Сейчас она штурмует высоту Льянос.

Стрельба на правом фланге нарастала. Стало слышно, как на стороне противника вступили в бой пулеметы и артиллерия. Листер приказал ускорить движение. Приближался самый ответственный момент. Подразделения бригад проходили трехкилометровый промежуток между опорными пунктами противника Вильянуэва-де-ла-Кальяда и Кихорна. Все обошлось благополучно. Передовые отряды 1-й и 100-й бригад уже миновали дорогу. Впереди них метров на двести двигалась разведка. Она приближалась к опушке рощи. Отделение, действующее в авангарде передового отряда 1-й бригады, уже почти достигло намеченного пункта. Но тут из-за кустов вышли трое рослых испанцев. Это был полевой караул мятежников.

— Чего, ребята, по ночам бродите? — осклабился начальник караула. — К девочкам, наверное, распутники, таскались?

Они приняли республиканцев за своих.

— Да вот, заблудились, — не растерялся Павлито.

— Ты нам адресочек красотки скажи, а мы дорогу покажем, — загоготали фашисты.

— Бросай оружие, стрелять буду, — спокойно сказал Павлито.

— Кончай махать оружием, мы не из пугливых, — продолжал хохотать начальник караула.

Один из фашистов побледнел и потянулся за гранатой. Республиканцы выхватили кинжалы. Теперь и начальник караула понял, что попал в ловушку. Дозор разоружили без единого выстрела. Путь бригаде был открыт.

В темноте передовые отряды подошли вплотную к окопам противника, а основные силы замаскировались в оливковой роще. Пленные показали, что гарнизон Брунете малочислен и мятежники не ждут атаки республиканцев.

Выслушав пленного, взвесив данные разведчиков, Листер решил не дожидаться, когда авиация нанесет бомбовый удар по Брунете, а начинать атаку немедленно. В пять часов утра дивизия пошла на штурм. Все делалось тихо, почти бесшумно. Ничего не понимающие, ошеломленные франкисты без выстрелов бросали оружие и бежали. Ну а тот, кто был не силен в беге, поднимал руки вверх.

Атака длилась тридцать минут. На правом фланге, где наступала 100-я бригада, слышны были артиллерийские разрывы и пулеметная стрельба. Противник на этом участке оказывал упорное сопротивление.

1-я бригада, захватив первые траншеи, не останавливаясь, обошла Брунете с восточной стороны и повела наступление на близлежащие селения, где окопался сильный гарнизон мятежников.

Не выдержав натиска республиканцев, противник вскоре был выбит отсюда и отошел в город. Завязался тяжелый бой за центр Брунете. Неожиданно послышался нарастающий гул моторов. Республиканским летчикам приказали сбросить бомбы точно в центр Брунете, там, где окопались мятежники. Сделав круг, летчики с небольшой высоты стали сбрасывать свой груз. За какие-нибудь пять-шесть минут двадцать пять самолетов сбросили до семидесяти бомб. В стане мятежников началась страшная паника. Враг метался от здания к зданию, как зверь в загоне, и не находил выхода. Бойцы дивизии все крепче сжимали кольцо окружения. Франкисты сдавались в плен. Стрельба стала потихоньку затихать.

На фронте выдалось короткое затишье, Павлито снова вызвали в Мадрид к Малино. Родион Яковлевич уже ждал его.

— Принято решение направить тебя домой, Павлито. Готовься к отъезду. Привыкай, что теперь ты снова будешь Александром, майором Родимцевым.

— Старший лейтенант.

— Да нет, уже майор, — улыбнулся Родион Яковлевич. — Могу по секрету добавить, что за образцовое выполнение интернационального долга ты представлен к званию Героя Советского Союза.

Осенью Александр возвращался на Родину. Уезжая из Мадрида, долго смотрел в окно уходящего поезда. На перроне оставались фронтовые друзья — однополчане, с которыми делили и радость боевых побед, и горечь неудач. Прямо с вокзала они снова шли в бой.

После Испании Александр вместе с другими бойцами интербригады поступил в Военную академию имени М. В. Фрунзе. Учились, работали. После окончания академии каждый из них получил назначение. Александра направили в воздушно-десантные войска. Колю Гурьева — в артиллерийскую часть, Митю Погодина — в танковую, Ваню Татаринова — в стрелковую дивизию. Это было перед самым началом Отечественной войны.

Она застала многих на передовых позициях. Бывшим бойцам интербригады пришлось принять на этот раз бой с фашистами на родной земле.