Неофициальная история крупного писателя

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Испытав ощущения человека, ведомого на казнь, герой тут же получает признание и вновь оказывается на коне

В ту ночь, когда в дверь Чжуана неожиданно постуча­ли, он страшно перепугался. Открыв, он увидел двух незнакомых молодых людей, один из которых реши­тельно произнес:

— Верховная руководительница приказала нам не­медленно доставить вас к ней!

Писатель хотел собраться, но те, не говоря ни слова, посадили его в машину и вихрем помчались. Он жалел, что не успел даже переодеться и вынужден предстать перед верховной руководительницей в совсем не подходящем виде. Машина ехала совершенно не в том направлении, как прежде, и вскоре они оказались за городом. Чжуан испуганно спросил своих спутников, из какой они организации, куда его везут, но те строго ответили, что это тайна: приедете и узнаете. На даль­нейшие расспросы они и вовсе не отвечали. «Неужели они хотят тайно расстрелять меня?» — всполошился писатель. Волосы встали дыбом, душа едва не покину­ла тело, и он весь обмяк, словно слепленный из глины. Но в мозгу еще оставался ясный уголок, в котором, точно драконы, метались страшные мысли. Он решил, что кто-то подслушал его разговор с братом или Вэй Цзюе, а может, даже сфотографировал и доложил обо всем Цзян Цин. Перед его глазами тотчас возникло гневное лицо верховной руководительницы, в ушах раз­далось ее яростное рычание...

По старым книгам Чжуан помнил, что человека, ко­торого везут в тюрьму, иногда освобождают друзья или сообщники, а кто сейчас освободит его? Он долго думал над этим и пришел к выводу, что может надеяться только на собственных конвоиров. Собрав всю свою хитрость, он вдруг попросил остановить машину, так как ему нужно помочиться. Но конвоиры помнили толь­ко о том, что должны доставить Чжуан Чжуна по назначению, и не вняли его мольбам. Бдительность у этих людей явно была на высоте, так что писателю пришлось утихнуть. Но его испуганный вид вызвал у них подозрение. Они подумали, что если упустят плен­ника, то им придется плохо, поэтому один подмигнул другому, тот сразу пересел, и Чжуан оказался зажатым между ними, да так, что даже не мог шевельнуться. Не пытаясь больше разговаривать, он глубоко вздохнул и в отчаянии подумал: «Пропал я! Кончена моя жизнь...»

Солнце поднялось уже высоко, когда машина на­конец остановилась. Чжуан Чжун смотрел во все глаза, но никак не мог понять, что это за место. Вокруг высились горы, а под одной из них, в глубокой выем­ке, было устроено что-то вроде лошадиного загона, стояли ясли с зерном и несколько прекрасных, лосня­щихся боевых коней. «Зачем меня привезли сюда? — изумился Чжуан.— Ведь в коровнике и конюшне я уже насиделся. Может быть, меня ссылают для надзора за складом фуража, как наставника Линя?[15]» Пока он бормотал это про себя, несколько мужчин в военной форме, но без знаков различия окликнули его:

— Ну, иди скорей сюда! Чего мнешься, как барыш­ня перед мостиком?!

Чжуан Чжун не понял, кого именно зовут; его кон­воиры тоже, казалось, были удивлены. Тогда один из военных — большеглазый, толстобровый — подошел к машине и открыл дверцу:

— Тебя вызывала верховная руководительница? Чжуан и его конвоиры разом закивали.

— Тогда чего ждешь? Вылезай скорей, она сейчас придет...

Писатель вместе с конвоирами вылез из машины, и к каждому из них подвели за уздечку коня. Чжуан ниче­го не мог понять. Через две минуты он уже превратил­ся в конюха, которому вслед за другими полагалось водить лошадей по площадке перед загоном. «За что такое наказание? — думал он с тоской.— Неужели это сама Цзян Цин изобрела, почему?»

Тут вдруг кто-то подал команду, и все, точно по волшебству, остановились. Чжуана с его конем грубо затолкали под навес, так что он даже глаз не смел поднять.

— А, Чжуан Чжун! Я как раз искала тебя! — по­слышался голос Цзян Цин.

Писатель робко поднял глаза и увидел верховную руководительницу, похожую на женщину-рыцаря: в ро­зовой накидке и сапогах со шпорами. Он даже вспо­тел от изумления и не знал, куда девать руки.

— А ты молодец! — промолвила руководительница.

Писатель снова украдкой взглянул на нее: она улы­балась, но одобрительно или зловеще — понять было нельзя. Из жара его бросило в холод, так что он затрясся, словно сито.

— Я уже все знаю...— продолжала руководитель­ница.

У Чжуан Чжуна ослабели ноги. Еще минута, и он бухнулся бы на колени.

— Гастроли образцовых пьес провел хорошо, инспекцию тоже. Еще до твоего возвращения на тебя поступила жалоба.

Зрачки писателя расширились от ужаса, он ничего не видел перед собой и наверняка свалился бы, если б не держался за уздечку.

— ...от секретаря парткома провинции, которую ты инспектировал. Из жалобы этого каппутиста, напрасно возвращенного на свою должность, стало ясно, что ты занимал твердую позицию и высоко держал красное знамя.

Чжуан Чжун как в тумане ощутил, что верховная руководительница, словно богиня любви Афродита, под­ходит к нему, своей прекрасной ручкой, свободной от хлыста, берет его под руку и начинает медленно прогуливаться с ним, говоря:

— Этот Вэй Тао и его черепахи не умеют работать, только портят все. У них не пьесы получаются, а черт знает что!

Писатель оглянулся. Вэй Тао и другие любимчики верховной руководительницы робко следовали за ними, а он идет впереди, рядом с самой Цзян Цин! Он не мог понять, во сне это или наяву.

— А теперь давай прокатимся вместе! Верховная руководительница приглашала его сесть на коня. Чжуан Чжун съежился и даже попятился:

— Разрешите доложить, уважаемая руководитель­ница, но я не умею ездить верхом...

— Как это не умеешь? А еще называешься бойцом!

— Я действительно никогда не ездил...

— Не ездил, так поездишь!

— Немедленно садись, пока руководительница не рассердилась! — злорадно подхватил Вэй Тао, тыча его кулаками в поясницу и даже легонько пиная ногами.

Эти тычкй и пинки сыграли для писателя роль до­пинга, вернее, боевого горна. Он бодро выпрямился, подошел к высокому серому коню, несколько раз по­пробовал запрыгнуть на него, но не сумел — то ли от усталости, то ли от чрезмерного возбуждения. Тем вре­менем к Цзян Цин подвели красивого пегого скакуна. Несколько человек, поддерживая Чжуан Чжуна под зад, наконец взгромоздили его на коня. Усевшись в седле и оглядевшись, он вдруг почувствовал себя ужасно вы­соким, приблизившимся к горам и даже к самому небу; все страхи этой ночи разом исчезли. Вообще-то говоря, такую минуту следовало запечатлеть в стихах, но писать в седле, особенно при умении Чжуана ездить верхом, было неудобно,— оставалось только сочинять стихи устно. Едва он успел сложить строки:

как пегий скакун двинулся вперед. Чжуан Чжун то­ропливо дернул поводья и затрусил за ним. Он огля­нулся: Вэй Тао и остальные угодливо поспешали им вслед!