Неотразимый незнакомец

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Я заметил вас, еще когда вы шли от гостиницы.

Лесли наблюдала, как Майк придвинул стул к ее столику в кафе под открытым небом и сел рядом с ней. Они не виделись с момента телефонного звонка Гэрри — уже несколько часов. Да ей и не хотелось его видеть — по разным причинам.

Каков нахал. Заявить, что его устраивает в ней только ее рост! Только рост. Между тем ее в нем привлекало многое. Он нравился ей все больше и больше, несмотря на их очевидную несовместимость. А она приглянулась ему только ростом Что бы он ни говорил. Ее это забавляло, расстраивало и возмущало одновременно.

И она ловила себя на том, что, уединившись в номере после неудачного разговора с Гэрри, она думает только о нем. Она легла на кровать и, совершенно не напрягая воображение, вызывала картины, на которых она и он, дурные от страсти, чуть не вцепились друг в друга, приклеившись друг к другу губами и сплетя ноги…

Ее знобило. Картина была столь яркой и живой в тот момент. Как предсказание, которому суждено сбыться.

— С вас пенни за такие мысли, — сказал он, улыбаясь ей во весь рот.

Она покраснела. И ясно представила себе предательский румянец на лице. Он не мог знать, каковы ее переживания. Не мог.

— Майк, я думала о том, что вы уже, должно быть, отправились в Кембридж, — выдавила она наконец, пытаясь скрыть смущение таким эмоционально-защитным ходом.

— Всему свое время, не волнуйтесь. — Он подозвал официантку и заказал ячменные лепешки, сбитые сливки и чай — в точности все то, что она успела наполовину поглотить. Потом повернулся к ней: — Простите, что как следует не объяснил вам все раньше. Вы мне нравитесь не только за ваш рост, и вы это знаете. Быть может, это было первое в вас, что бросилось мне в глаза, но список ваших достоинств продолжает пополняться, так-то. Лесли Клослоски.

— Правда? — не могла не спросить она, польщенная его откровенным подходом — польщенная тем, что его привлекает в ней кое-что еще помимо отличительного признака, по которому жирафы примечают друг дружку над верхушками баобабов. Неожиданно у нее стало легче на душе.

Он улыбался ей.

— Несомненно. Во-первых, мне нравится разговаривать с вами. Мне нравится показывать вам достопримечательности вроде Серн-Джайнта.

Она опять залилась краской.

Он прыснул.

— Вам он понравился. Не отрицайте.

— Это было довольно-таки… интересно. Но нельзя ли поговорить о чем-то другом?

— Разумеется, можно. К примеру, в Стонхендже у вас был шанс прикоснуться к более платоническому фрагменту истории. — Он прочистил горло и сказал: — Великолепный день, не правда ли? Что вы успели посмотреть?

— Немного. Сходила в замок Пенденнис. Он и на замок то не похож.

— Разумеется, не похож, поскольку это вовсе не замок. Это фортификационное сооружение, построенное Генрихом Восьмым вкупе с фортом-близнецом, что находится по ту сторону залива. Это первое, что было возведено для защиты от испанцев. Вы, наверно, заметили лестницу, спускающуюся в погреб? Какая она узкая по сравнению с лестницами, что ведут наверх? А все потому, что в подвале жила челядь, а наверху — военачальники. Любопытно, насколько классовые различия отразились в таких незначительных деталях, как ступеньки.

— Любопытно, — повторила она, следя за движением его губ. У него и правда великолепный рот — твердые, подвижные губы, чуть подрагивавшие в постоянной улыбке. И еще — прекрасные белые зубы. Должно быть, это неприлично — оценивать человека по его зубам, подумала она. И поняла, что окончательно потеряла голову.

— Вам понравились видео с батальными сценами?

— Я не смотрела видео.

— Не смотрели? — Он задохнулся от негодования.

Она пожала плечами.

— Все, что я успела посмотреть, — это пустой первый этаж. Мне не понравилось, и я ушла.

Тогда вы пропустили самое интересное. Лесли, вам надо было обойти здание целиком, чтобы оценить его достоинства, подметить мелкие детали. Значит, вы не были наверху, там где выставлены плахи?

Выставку плах она не видела, но зато видела ямочку, что возникала и исчезала на его щеке, когда он говорил. Это было тоже любопытно. А он ничего, симпатичный, подумала она. К сожалению, смазливая внешность — маловато для серьезных отношений.

Ее пугало то, что она думает о серьезных отношениях с этим человеком. Ведь он казался ей совсем не парой раньше и не совсем парой — теперь. Они были словно корабли, расходящиеся в ночи. Неразумно отвечать на всякий партнерский гудок. И думать о нем как о некоем предначертанном судьбой партнере — это сущее безумие.

— Откуда вы так много знаете? — спросила она, стараясь переключиться на менее тревожную тему.

— Бывал здесь, бродил повсюду. — Он произнес это, как Хэмфри Богарт в фильме «Мальтийский сокол» — загадочно и многообещающе. — Я исходил полуостров вдоль и поперек и несколько раз бывал в замке Пенденнис. Однажды на Рождество я даже снимал коттедж восемнадцатого века близ мыса Лендс-Энд.

— Должно быть, это было чудесно, — сказала она, в данный момент очарованная тем, как волосы падают ему на лоб. Почти как у мальчишки. «Почти» — и в этом ключ. Никакой мальчишка не был способен поднять в ней уровень гормонов, не говоря уж о том, чтобы вознести его на такую высоту, как это сделал Майк. Когда он воодушевлялся, он приобретал странноватое, чудаческое очарование.

Подоспел его заказ. Он осадил официантку, вздумавшую бросить на него кокетливый взгляд, затем густо намазал лепешку сбитыми сливками, пока та не стала похожа на земляничное пирожное, только без земляники, откусил небольшой кусочек и запил глоточком чаю. Сделав все это, он одобрительно поцокал языком. Лесли не удержалась от смешка. Рассеянный профессор определенно имел слабое место, и этим местом была вкусная еда.

Его желудок явно удовлетворился, и он сказал:

— Кстати, то Рождество прошло довольно скверно. Мы с Дарлин все время бранились.

— Дарлин? — В животе у Лесли возникло неприятное ощущение. У него была какая-то Дарлин? Кто она ему?

Он понимающе кивнул.

— Моя жена.

Жена. Лесли беззвучно выругалась. Все физическое тяготение к нему застыло от одного этого слова. Но что гораздо страшнее, не умерло от него. А должно было. Определенно должно.

— Бывшая жена. Мы уже несколько лет в разводе.

Лесли обнаружила чересчур явное облегчение. Она не должна пытаться узнать о нем слишком много напомнила она себе Излишнее знание порождает близость. А психическая и эмоциональная близость ведет к близости физической. Ей следует быть более бдительной.

К сожалению, она проявляла больше любопытства, нежели бдительности.

Он пристально посмотрел на нее.

— Я никогда вас не спрашивал… То есть, я предположил, что вы не замужем, поскольку путешествуете с подругой, но так ли это? Вы замужем? У вас есть жених?

Она замялась, не зная, стоит ли лгать. Быть может, если он узнает, что у нее кто-то есть, то отступится. Впрочем, Лесли сомневалась, что ей удастся сказать неправду. Лгунья из нее всегда была никудышная.

— Нет. Я, как и вы, разведена.

— Почему?

— Что почему?

— Почему вы развелись?

Он отхлебнул чаю, всем видом показывая, что она может не отвечать.

Лесли опять замялась. В конце концов, это очень личное. Но опять-таки, если он узнает правду, то, может быть, отступится от нее.

— Выяснилось, что я слишком тупая.

Он отхлебывал чай, когда она произнесла это, и тут у него отвисла челюсть и чай вылился изо рта. Майк быстро схватил салфетку и успел промокнуть подбородок, прежде чем капли успели попасть на рубашку.

— Что? Вы это серьезно?

Она пожала плечами.

— Так утверждал муж. Я оказалась чересчур тупа.

— Полагаю, ему не приходилось ездить с вами в машине, — улыбнулся Майк. — Ну и осел.

— Этот осел был моим мужем, — промолвила она, чувствуя, что пора защищаться. Ведь в свое время ее замужество казалось ей благоразумным и здравым шагом.

— Значит, вы совершили ошибку. Все когда-нибудь ошибаются.

Она не любила делать ошибки, вот в чем проблема. И, как принято думать: в настоящей любви не ошибается никто. А ее случай был таков, что настоящая любовь продолжалась полтора года, прежде чем она поняла, что с ее браком творится неладное. Почему-то сочетание «благоразумного и здравого» и «настоящей любви» потерпело фиаско.

— Хватит обо мне. Что приключилось с вашим браком? — поинтересовалась она.

— Выяснилось, что я слишком высокий.

Она изумленно уставилась на Майка.

— Шутите.

— Нет.

— Да шутите же! Слишком высокий, это смешно!

Он покачал головой.

— Нет, не очень. В Дарлин было метр шестьдесят роста, да и то на каблуках. Мы не могли танцевать, потому что она утыкалась носом в самые деликатные места моего тела, а секс был упражнением в воздержании. Видимо, ей надоело вставать на стул всякий раз, как мы целовались. В ее новом муже метр семьдесят, и она с ним счастлива, как кошка. Теперь понимаете, почему я к вам прилепился?

— О, да, — пробормотала она недовольно. — Но я не буду ублажать вас танцами… гм… да и в кровать к вам не вломлюсь. Нет уж, благодарю покорно.

Он улыбнулся, и в глазах у него промелькнуло возбуждение.

— Нет, вы не вломитесь ко мне в кровать, Лесли. Вы, скорее, кровать сломаете.

И тут к ней вернулись давешние картины, на сей раз такие яркие, что она даже ощутила его губы на своих губах, почувствовала, как он целует ее грудь, почувствовала его в себе, настойчивого, любящего…

— Думаю, мне пора.

Это должно стать великим избавлением, иначе останется надеяться только на Бога, подумала она. В тот момент она была готова кинуться в его объятия.

Она начала подниматься, но Майк остановил ее, задержав ее ладонь своей рукой.

— Сядь. Я обещал быть джентльменом, поэтому можешь быть уверена, что я не разложу тебя на этом столе и не начну доказывать теорию на практике, каким бы заманчивым это ни казалось. Кроме того, ты не доела лепешки и не допила чай. Ведь тебе не хочется оставлять такую вкуснятину, верно? В Штатах такого не попробуешь.

Она покорно села, зная, что он не позволит ей уйти. К тому же этот человек проехал с ней пол-Англии. Стало быть, его не остановит короткая прогулка до отеля. Он от нее не отстанет. Она откусила лепешку и обнаружила, что впрямь наслаждается вкусом ноздреватого мякиша и сладких сбитых сливок.

Он улыбнулся ей.

— Даже мама таких не испечет, уж поверь мне.

Этого-то она и боялась, подумала она. Она начала ему верить — и начала любить. Сейчас громадные различия в их жизни почему-то казались несущественными. И не пугала перспектива стать девочкой на ночь для командировочного профессора. Она поймала себя на этой безрассудной мысли, не желая допускать ее глубже в свое сердце.

— Ты похожа на зайца, у которого на хвосте висит собака, — сказал он. — Что с тобой?

— Характеристика забавная, но со мной все в порядке, — возразила она, заставив себя улыбнуться.

То, что он так верно угадал ее состояние, сбивало ее с толку. Только не хватало, чтобы он заметил, насколько она им увлечена. Она напрягла лицевые мускулы, сотворив, как она надеялась, нейтральное выражение, и вновь принялась за лепешки.

Покончив с едой, Лесли умудрилась беспрепятственно встать. Теперь можно бежать. Она открыла рот, чтобы поблагодарить его. За что — она не имела понятия, однако это казалось уместным. Не успела она открыть рот, как он сказал:

— На той стороне залива, в Сент-Мосе, есть церквушка. — Он поднялся, обогнул стол и подошел к ней. — Двенадцатого века. Более чем на пять столетий древнее чего угодно в Штатах. Представь, сколько она повидала на своем веку.

В его устах звучит так заманчиво, подумала она, искушенная мыслью посмотреть что-нибудь стародавнее. Он-то знает толк в здешних достопримечательностях. А она тоже хороша — даже не удосужилась исследовать подвалы замка Пенденнис.

Уже через двадцать минут Лесли оказалась в крохотной церкви, и каблуки ее гулко постукивали по каменным плитам пола. Купель, целиком вырезанная из монолита норманнскими мастеровыми, стояла под высоким стрельчатым окном и купалась в великолепном золотом луче.

В церкви они были одни. Да и поблизости никого не было, кроме паренька, копошащегося на задах двора. Он казался знакомым, будто она его уже где-то видела, но забыла где. Наедине с Майком она чувствовала себя немного чокнутой и нервной, как осторожная кошка. Мысли ее разбегались, она не могла призвать на помощь свой хваленый здравый смысл, а температура ее тела скакала от высокой до очень высокой.

В полной тишине раздался голос Майка.

— Скамьи более позднего периода, — объяснял он. — В средневековье прихожане во время службы стояли: впереди знать, сзади — простолюдины. Эта местность сначала была отдана Ричарду де Бомонту, затем, в шестнадцатом веке, перешла к семейству Мейкфилдов, которые пристроили крыльцо и отлили колокол.

Она обернулась.

— Откуда ты все это узнал?

Он поднял в руке небольшой буклет.

— Вот отсюда. Издание церкви. Большинство здешних церквей выпускает такие брошюры. Читая их, многое узнаешь о прошлом страны.

— Ну вот, теперь я не так удивлена.

— Да, но я обнаружил это, а ты прошла мимо.

— У тебя очки, а у меня нет.

Он поправил очки на переносице нарочитым жестом.

— Просто ты завидуешь моим блестящим познаниям в истории.

— А мне казалось, что ты профессор литературы.

Он улыбнулся.

— Факультативно я изучал историю Англии. И очень любил этот предмет.

Она улыбнулась ему в ответ.

Здесь, в церкви, вульгарная сексуальность, что обуяла ее в кафе, казалось, улеглась. К ней понемногу возвращалось душевное равновесие. Быть может, не так уж плохо быть в Англии одной — то бишь без Гэрри — и не так уж плохо с Майком, если перестать все время думать, что он ниспослан ей судьбой.

Он между тем продолжал:

— Меня всегда очень интересовало, кто были прихожане этих церквей, чем они занимались, как жили. Я пытался представить себе, что это были за люди, пытался вызвать их духов, увидеть их здесь воочию. И тебя я легко могу вообразить одной из прихожанок. Вот ты стоишь под вуалью, в одеянии…

— Не пытайся убедить меня, что я могла быть примерной монашкой.

Он рассмеялся.

— Монашкой? Едва ли. Нет, под вуалью и в одеянии знатной дамы, которая знает, чего она хочет и правит нежной, но железной рукой. Сомневаюсь, что лорд, твой супруг, осмелился бы поднять на тебя даже мизинец. Ты быстренько наставила бы его на правильный путь.

— Послушать тебя, так я — просто Атилла, царь гуннов.

— Холодно, холодно! — Голос его стал тише. Она обратила внимание на то, как он полуприкрыл глаза. — Твой супруг радостно признал бы себя побежденным, ибо в противном случае оказался бы круглым дураком. Ты гораздо мудрее, чем он. Кроме того, ты становишься невероятно сексуальной, когда начинаешь мыслить логически.

Уютная церквушка вдруг превратилась в пекло. Но она была рада, что здесь ей хотя бы не грозят физические поползновения с его стороны. Лесли обмахивала свою разгоряченную кожу.

— Я хочу на улицу, — сказала она.

И выскользнула в дверь, благодарная, что он не преградил ей путь. Одному Богу известно, что тогда могло бы произойти Никто никогда не называл ее сексуальной за то, что она мыслит логически. Более того, ее бывший любил повторять, что она предсказуема до скукоты.

У Майка, возможно, есть свои плюсы, но, сказала она себе, секс — это еще не все. Даже Секс с большой буквы. Его далеко не достаточно для серьезных отношений. А ведь секс — это единственное, что может быть между ними, поскольку ничего больше их не связывает.

Впрочем, она должна признать одно: несмотря на все их различия, он обворожительный мужчина.

Рисуется — вот что он делает.

Майк весело признался себе в этом, когда он и Лесли прогуливались по берегу фалмутской бухты в сторону тихого уголка, который он когда-то обнаружил. Он показывал открывшиеся во время отлива гроты, которые корнуоллские контрабандисты использовали практически со времени возникновения пролива Ла-Манш. Пара лебедей грациозно скользила по водной глади. Их выводок следовал за ними, точно хвост воздушного змея.

Лесли козырьком приставляла ко лбу ладонь и всматривалась в противоположный берег, выискивая пещеры в восставших из воды скалах. Она казалась прекрасной. Легкий бриз играл ее темными волосами, шевеля обрамляющие лицо пряди. Но она, похоже, не отдавала себе отчета, какое впечатление производит на мужчин. Неужели не догадывается? Неужели никто ей об этом не говорил?

Какая несправедливость, если нет, подумал Майк, однако он был доволен, что станет первым, кто откроет ей глаза, ибо он собирался говорить ей об этом часто. Инстинкт самосохранения изменил ей в тот день, и так приятно оказалось с ней болтать и видеть, что она ведет себя с ним совершенно свободно. Если она по-прежнему считает его донжуаном, то это совсем не заметно. Более того — казалось, она наслаждается его обществом.

Определенно, он делает успехи.

Он рассказывал:

— Корнуоллских контрабандистов прославили беллетристы, в основном после Французской революции, когда эти ребята переправляли британских шпионов и беженцев через пролив. В действительности они были грубыми созданиями, особенно в восемнадцатом веке, когда не задумываясь убивали наемных соглядатаев и предателей. В те времена зарезать или повесить человека считалось обычным делом. Слава контрабандистов, как и пиратов, сильно преувеличена.

— Ты лишаешь меня веры в сказку, — сказала она, повернувшись к нему с кислой улыбкой. — Кто из нас не зачитывался романами Дю Морье[6]? «Французов ручей», «Таверна Ямайка»? Впрочем, дядюшка в «Ямайке», который был контрабандистом, довольно-таки мерзкий тип.

— Ну, славными ребятами их нипочем не назовешь, — сказал Майк. — Однако в своих методах они были достаточно изобретательны.

— Ой! — Она показывала рукой на какой-то предмет в заливе. — Что это?

Майк всматривался в поверхность воды, пытаясь разглядеть то, что привлекло ее внимание. Затем он увидел темную тень, слегка нарушавшую водную гладь.

— Тюлень.

— Правда? А знаешь, дома я много лет ездила на побережье и ни разу не видела ни тюленей, ни дельфинов, ни даже акулы. Хотя считается, что у нас в Джерси все это водится.

— Слишком много народа и слишком грязная вода. Самое главное — это грязная вода. Фалмутская бухта — одна из трех крупнейших естественных бухт в мире, но она чище, чем большинство других.

— Все-то тебе известно.

Она произнесла это с горестной ноткой.

Ему ничего не оставалось, как рассмеяться.

— Одна из профессиональных издержек у нас, ученых. Мы жаждем знаний. Я регулярно побеждаю в викторинах.

— Однажды я тоже победила. У меня было шестеро соперников.

— Ого! Я умолкаю.

Она радостно засмеялась.

— Правда, двое были в подпитии, так что они, наверно, не в счет.

— Тем не менее победа есть победа. Итак, кто похоронен в гробнице Гранта?

— Никто.

— Зачет. — Он улыбнулся ей. Ему нравился установившийся между ними тон легкого подтрунивания. Он хотел протянуть руку и дотронуться до нее, прижать ее к себе, почувствовать, как ее груди сплющились об его грудь. Заметьте — грудь, а не живот. Ему хотелось, чтобы у нее губы опухли от поцелуев. Ему хотелось сорвать с нее одежду и гладить ее кожу, найти все места, от прикосновения к которым она застонет и завьется. Он принудил себя вытянуть руки по швам. Хотя и детскими шажками, но наступал прогресс, поэтому он решил временно сдержаться. — А в какое место на побережье ты обычно ездила отдыхать?

— В Уайлдвуд.

Улыбка его стала гораздо шире.

— Я тоже. В студенческие годы. Вот видишь? Это судьба свела нас.

На сей раз она буквально залилась смехом.

— Судьба-злодейка!

Он не стал ей возражать, ибо солнце купало ее в своей роскоши подобно тому, как недавно купало ту древнюю норманнскую купель. Если про кого-то сказано «она великолепна» — то это про нее, счастливую и безмятежную. Не в силах сдержаться, он сделал шаг и поцеловал ее.

Она удивленно раскрыла рот, и он не мог не воспользоваться этим. Он ввел язык, испробовав на вкус ее медвяную сладость. Сначала она отвечала на его поцелуй как бы нехотя, но он побуждал ее, покуда она не вцепилась пальцами в его рубашку и не прикоснулась к его языку своим. Его кровь замедлила ход, туго забилась, а голова закружилась от дурмана лобзания. Он привлек ее еще ближе. Ее груди сплющились об его грудь, именно так, как он мечтал. В глубине ее глотки что-то урчало, доводя его ощущения до серебристо-серой пустыни, где не было ни света, ни осязания.

Он гладил ее спину, восторгаясь тонкими позвонками и женственной плотью. Свитер скользил по ее коже и щекотал ему пальцы, добавляя лишь малость во всеобъемлющий калейдоскоп его ощущении. Их объятие было что клубника в шоколаде. И по отдельности то и то хорошо, но вместе — это амброзия. Лесли сама была амброзией. Каждый сустав говорил ему, что ради такого не жаль было проделать долгий путь по равнинам Англии.

Он мог бы радостно и легко целовать ее вечно, но внутренний голос напомнил ему о его джентльменском пакте с Лесли. Нехотя он оторвал от нее свои губы, но прижал ее еще крепче, словно совсем не хотел отпускать ее.

— «Природа действует на полном серьезе, когда творит женщину», — процитировал он Уэнделла Холмса[7].

— Что? — не поняла Лесли, только что освободившаяся из объятий Майка.

— Ничего. — Он вздохнул. — Я поступил не по-джентльменски.

Она на секунду отвернулась.

— Не имеет значения.

Он улыбнулся.

— Ладно, тогда мы квиты. Хотите поужинать в Малпасе? Там есть славный паб. Во всяком случае, в последний раз, помнится, мне там очень понравилось.

Она покачала головой.

— Мне кажется, на сегодня хватит.

Он тоже подумал, что на сегодня, пожалуй, хватит.

А в Малпас они отправятся завтра.

— Ну где этот проклятый ключ?!

Лесли придерживала одной рукой соскальзывающее банное полотенце, а другой шарила по карманам дорожной сумки Гэрри. Ключа, который вроде бы так удобно было положить сюда, нигде не оказалось. Все, что Лесли удалось извлечь, — это клочок бумаги с текстом «Проверено 23». 23, вероятно, имел большее представление о том, где лежит ключ, чем она.

— Проклятье, проклятье, проклятье, — приговаривала она вполголоса, решившись еще на одну бесполезную попытку. Ей необходимо высушить волосы, иначе она будет похожа на Соломенную Голову, Царицу Сеновала. Плохо уже то, что в этом номере нет душа, и волосы пришлось мыть, наклоняясь над ванной — упражнение на тренировку пресса. И тут на тебе — нет фена! Немыслимо. В лондонском отеле оказалось возможным взять фен у горничной, но здесь такая роскошь недоступна.

О том, что ей прежде всего не хочется предстать с неаккуратной прической именно перед этим мужчиной, она предпочитала не думать. Да, как это ни прискорбно, но ей претила мысль появиться перед Майком в виде огородного пугала. Она его стеснялась… Он вызывал в ней особые чувства. Для нее явилось неизведанным ощущением то, что ее домогается мужчина, и какой! Она должна его опасаться — мало ли кругом ненормальных, — но не быть польщенной его вниманием она тоже не могла.

А его поцелуи…

Она прогнала прочь волнующие мысли. Слишком волнующие. Похоже, что давным-давно задраенные ворота шлюзов потихоньку начали отворяться. Удивительно, что способно сотворить одно лишь признание в симпатии со стороны мужчины.

Зазвонил телефон. Лесли рывком сняла трубку, надеясь, что это не объект ее размышлений, а Гэрри, которая получит нагоняй за потерянный ключ.

— Алло!

Никто не отвечал.

Лесли нахмурилась, машинально понизив тон.

— Алло? Алло?

Зазвучали короткие гудки.

Она нажала на рычаг, потом набрала номер портье. Ответила миссис Драго.

— Мне кто-то звонил, но сорвалось, — объяснила Лесли. — Это случайно была не Гэрри? Что она хотела мне передать?

— Это был мужчина, милая, но он себя не назвал. Просто спросил вас.

— А! Быть может, это был мистер Смит?

— Позвонить из номера в номер здесь невозможно. А из гостиницы мистер Смит не уходил. Сожалею, что так вышло.

— Ничего. — Лесли печально улыбнулась. — Я думала, что вы знаете, откуда был звонок, и хотела перезвонить сама.

Она повесила трубку. Присев на корточки и не замечая, что с нее каплет вода, Лесли глядела на запертую сумку в раздумьях, стоит ли использовать нож, чтобы ее открыть. Потом до нее дошло, что замочек висит лишь на одном поводке молнии. Он не был зацеплен за второй поводок. Сумка все время была открыта.

Еще один закидон вполне в духе Гэрри, подумала она с неприязнью, открывая молнию. Хорошо еще, что в сумке нет ничего ценного, но все равно Гэрри должна была вести себя осмотрительнее, тем более в поездке. Ну как она могла оставить сумку открытой?

Внутри Лесли увидела зубную пасту незнакомой марки, щетку, дезодорант и тому подобное… но никакого фена не было и в помине.

Она громко выругалась, бесясь на Гэрри за то, что она, очевидно, забыла положить фен, собирая сумку. Все! Больше она ни за что не будет пользоваться общими предметами первой необходимости, даже ради экономии места и веса.

— На нее никогда нельзя положиться. Ни в чем!

Лесли прикинула, сколько может стоить хороший фен в фунтах. Английский фен, который в Штатах совершенно бесполезен Да, вот еще, подумала Лесли, — Гэрри должна была положить в свою сумку переходники напряжения.

— Соломенная Голова, вот ты кто, — пробурчала Лесли, наполовину вытряхнув скудное содержимое сумки на кровать. Затем она направилась в ванную, чтобы хоть что-то сделать с волосами.

Выйдя из ванной, она еще больше сердилась на подругу. И не меньше на себя. Что ее прежде всего восхищало в Гэрри — так это ее беззаботность. Гэрри плевала на условности и осторожность. Она всецело отдавалась жизни и весело принимала от нее все, что та дарила ей в ответ.

Теперь за эту беззаботность приходится расплачиваться Лесли. У нее нет спутницы, зато есть растрепанные волосы. А она не настолько благоразумна, чтобы не обращать внимание на прическу.

И тут ее взгляд упал на один из «предметов первой необходимости» Гэрри. Лесли протянула руку и достала из сумки прозрачный пластиковый пакет, внутри которого была, как ни странно, какая-то книга. Книга довольно старая и потертая, но в приличном состоянии. Лесли попробовала прочесть почти стершуюся, тисненую золотом надпись на корешке.

«Памела, или Вознагражденная Добродетель»[8].

Интересное заглавие, подумала она. Должно быть, одна из настольных книг Гэрри. Та вечно перечитывала любимые вещи. А эта, судя по названию, — роман эпохи Регентства.

Она разняла липучие края пакета и извлекла оттуда книгу, поморщив нос от затхлого испарения. Осторожно раскрыла переплет, учитывая бедственное состояние фолианта. На форзаце была выцветшая надпись:

«Абигайль, жене и верной помощнице, на первую годовщину нашей свадьбы. Сердце мое с тобой навсегда.

Джон».

Кто эти Абигайль и Джон? — заинтересовалась Лесли. Гэрри о них никогда не рассказывала. Наверно, родственники. Быть может, покойные тетя с дядей. Вероятно, Гэрри нашла книгу, разбирая вещи в их доме. Как прекрасно, что их любовь по-прежнему жива, пусть даже на книжном форзаце. Из любопытства Лесли стала листать фолиант. Роман начинался с письма Памелы, в котором девушка рассказывала о работе на местного лорда. Страницы были шершавы на ощупь. Надо скорее положить книгу на место, не то она рассыплется у нее в руках. Но она не могла оторваться от описания первых злоключений девушки в «подзвездном мире». Вспомнились слова Майка о замке Пенденнис, и она пыталась вообразить, как бедная девушка спускается по узкой лестнице для прислуги. Книга была написана старинным слогом, но читалась легко, захватывая своим сюжетом.

Лесли не могла не задаться вопросом, а что, если бы она и Майк изображали из себя служанку и фатоватого хозяина? Одна картина сменяла другую, покуда она не представила себя вдвоем с Майком в постели. И тут вдруг Майк почему-то превратился в воплощенную добродетель, а она срывала с него одежду.

Не удивительно, что Гэрри перечитывала эту вещь, подумала Лесли, наконец отложив книгу. А вообще лучше не думать о Майке и постелях. Это становится чересчур опасным. К сожалению, перед ней стояла куда более неотложная проблема, и только один человек мог решить ее.

Добродетельный Майк.

Она вышла в коридор, повернула за угол и постучала в дверь. Майк открыл и удивленно вскинул брови.

Она улыбнулась.

— Где бы мне раздобыть фен?

— У меня, — ответил он.

Она засмеялась.

— Я так и знала. Ты — мой герой.