Неотразимый незнакомец

ГЛАВА ШЕСТАЯ

От поцелуя Лесли у Майка закружилась голова.

Он не ожидал от нее такого Она всегда была для него неожиданностью, отчасти поэтому он и хотел быть с ней рядом. Но то, что она поцеловала его первая… он оказался не готов к этому. Для нее это было тем самым приключением, участником которого он так жаждал быть.

В глубине его души появилось смутное предостережение, что он должен остановить все это, пока не поздно, однако то чувство, которое она — такая теплая и привлекательная в его объятиях — вызвала в нем сейчас, отодвинуло все предосторожности на задний план. Он ведь и хотел, чтобы она сама зажгла его. Ему это было так нужно.

Ее поцелуй становился все более требовательным, ее язык встречался с его, словно соединяясь с ним. Эти ощущения погружали его в еще более густой туман, чем тот, в который была погружена их машина. Напряженные и словно звенящие ощущения проносились по его венам, причиняя тупую боль, которая ввергала его в еще больший соблазн. И было так потому, что, бросая ему сейчас вызов, она искушала его своей невинностью и искренностью.

Его пальцы взъерошили ее волосы — эти шелковистые пряди, мягко скользившие по его ладоням. Он приподнял ее голову, страстно впиваясь ей в губы — стараясь сказать ей своим поцелуем, что чувства, переполнявшие его подлинны.

Она застонала, и руки ее обвили его плечи так крепко, как если бы она тонула, и от ее рук зависело, спасется она или нет. Он чувствовал, как ее ногти впиваются ему в кожу сквозь тонкую ткань рубашки, распаляя его еще сильней.

Он оторвал свои губы, чтобы покрыть поцелуями ее шею, щеки, глаза, лоб… все, что можно было поцеловать. Теперь его губы утонули в изгибе ее шеи и чувствовали возбужденное биение ее пульса. Он подумал, что так ее возбудило то, как он дотрагивался языком до ее шеи.

Она снова застонала, и теперь ее руки начали сжимать его крепче. Совершенно побежденный тем, как она отвечает на его ласки, Майк едва не сдернул с нее блузку, предоставив пуговицам расстегнуться самим и обрушивая дождь поцелуев на мягкую атласную плоть Лесли. Он добрался до верха ее грудей, до самого краешка округлости, что была над лифом. Кружевной материал лифа был словно упругий жгут, который легко поцарапывал его подбородок.

Он уже был настолько возбужден, что даже не мог представить, какое напряжение потребуется ему для того, чтобы вернуть контроль над собой. Особенно в тот момент, когда ее руки, перестав сжимать его и сами теперь зажатые между их телами, стали нащупывать и расстегивать пуговицы его рубашки. По его коже прошелся холодный воздух, как только она расстегнула рубашку до талии, но ладони ее были теплыми и, когда они прикасались к его груди, казалось, сжигали весь холод. Они скользили по его торсу точно легкие прикосновения крыльев бабочки. Такие легкие и такие пьянящие.

— Боже, только не останавливайся, — прошептал он.

Его же пальцы, казалось ему, были налиты свинцом, когда он пытался расстегнуть ее лиф. В конце концов он освободил ее от лифа и вместе с ним отбросил в сторону блузку. Ее груди, когда он целовал их — сначала одну, затем другую — были холодны, но соски, ощутившие темперамент его языка, сделались упругими и горячими. Она изогнулась всем телом, словно противостоя натиску его губ, а ее пальцы, ушедшие ему в волосы, притягивали его до невозможности близко к ее телу. Он целовал, ласкал и покусывал ее своими губами, зубами и языком до тех пор, пока она не начала стонать, извиваясь в его объятиях, а ее руки обхватывали, льнули и прикасались, требуя от него продолжения пытки. И он был рад покоряться, пока не подумал, что взорвется сию же секунду.

Наконец он поднял голову, втягивая воздух в свои изголодавшиеся легкие. Он поцеловал ее с такой страстью, что вдруг сразу же осознал, насколько грубо это у него получилось, и попытался загладить эту невольную грубость. Однако она уже почти кусала его губы, а руки ее так крепко обвили его шею, что у того смешного количества воздуха, которое он успел вдохнуть, был очень маленький шанс снова выйти наружу.

Ему было все равно. Она полностью подходила ему, они оба хотели друг друга и нуждались друг в друге. Остальное не имело значения. Он прижал ее к своей груди, не беспокоясь насчет того, что с таких крепких объятиях ей и сломаться недолго. Ничего, не сломается. Сначала в ее тисках сломается он. Ощущение близости тел было невыносимым, но он хотел большего.

— Рычаг, — с трудом произнесла она.

— Знаю.

Он сглотнул и на секунду вернул себе дар мыслить рационально.

— Может быть, прервемся…

— Нет! — Лесли прильнула к нему сильнее. — Нет.

— Слава Богу.

Никогда еще он не испытывал такой благодарности, как в эту минуту. Он не представлял, как, черт возьми, он все это сейчас остановит; это было словно волной прилива эмоций и ощущений, которая смела его на своем пути. Он перетащил Лесли через пространство, занятое рычагом переключения передач, стараясь, чтобы ее длинные ноги не задели его. Они наткнулись друг на друга и тут же сплелись в узел из рук, ног и смеха.

— Если бы у меня было побольше здравого смысла, я, пожалуй, заикнулся бы о постели, — сказал он. — Но здравомыслие — это по твоей части.

— Ничего смешного, — стараясь отдышаться, сказала она. Ее груди возбужденно подрагивали, пока она пыталась устроить ноги по разные стороны от него. Его губы захватили в плен одну ее коленку, а руки его тем временем продвигались все дальше по ее бедрам, этим чопорным гладким бедрам, и закидывали ее юбку вверх почти до самой талии. Тонкой тканью, скрывавшей самую интимную часть ее тела, оказался шелк, прекрасный осязаемый шелк. Ом погладит ее мягко, нежно и ласково, невыразимо благодарный за ту дрожь, что он вызвал в ней.

— О Майк! Майк! — пропела она. — Здесь так мало места!

Она наклонилась вперед, протянув руку позади него, куда-то между сиденьем и дверцей.

— Что… — начал он.

Спинка сиденья неожиданно откинулась и утянула за собой его и ее, пока не остановилась у края заднего сиденья. Теперь Майк лежал на спине, Лесли — на нем, и он выдохнул наконец воздух. Она слегка подтянулась так, чтобы груди ее устроились на груди у Майка. Когда она прижалась к нему всем телом, вытянувшись во весь рост, Майк, ощущая ее бедра и груди так близко, подумал, что ему, похоже, суждено умереть счастливым человеком.

— Так лучше, — прошептала она, целуя его в уголок рта.

— Еще бы.

Он провел ладонями по ее бедрам, медленно поднимаясь вверх, и затем его пальцы проникли под шелковые трусики, массируя ее мягкую плоть.

Она стала двигаться на нем, отвечая. Она была невероятной, просто невероятной, бесподобной. Но он заранее знал об этом. Тогда, впервые ощутив прикосновение ее тела в том лифте, он понял, что это будет нечто бесподобное. И огонь, и необходимость друг в друге. Он гладил ее, пока она не превратилась в дикарку, которая царапается, кусается и этим сводит его с ума.

— Майк, пожалуйста, — простонала она, неистово его целуя. — У тебя есть…

Он сразу же понял, что она имеет в виду.

— Да, в портмоне.

Он приподнял бедро, прижимая себя к интимной колыбели, образованной ею, совершенно поглощенный процессом. Каким-то чудом он-таки заполучил в руки портмоне, где и нашел небольшой пакетик, в то время как кредитные карточки успели разлететься по всей машине. Лесли, которая еще до этого сама наполовину его раздела, взяла на себя смелость совершить акт предохранения. От ее прикосновения на лбу у Майка выступили капли пота. Я просто не в силах выдержать этого, подумал он, осознавая при этом, что он даже еще не начал воображать, что она вообще может с ним сделать.

Каким-то образом он сумел удалить последний шелковый лоскуток с ее тела. Лежа на нем, она подалась несколько ниже, медленно и полностью заключая его в объятия. Задыхаясь, он прошептал ее имя, закрыл глаза и приложил огромное усилие, чтобы не взорваться сразу от удовольствия. Она двигалась вдоль его тела, приподнимаясь над ним с каждым вздохом. Он сближался и сливался с ней, все быстрее и быстрее вторгаясь в теплый и влажный сочный бархат, который так совершенно обжимал его. Он смутно осязал жесткую ткань сиденья, которая терлась об его спину, и также смутно — внутреннюю стенку дверцы машины. Эти раздражители меркли на фоне тех почти болезненных порывистых ощущений, пронзавших его, когда тело Лесли изгибалось на нем, а сама она стонала от наслаждения. В этот момент его чувства к ней глубоко проникли в него, оседая в душе, но готовые вырваться наружу в любую секунду, чтобы сплестись с ее чувством и тем самым привязать его к ней неразрывно.

Скоро, даже очень скоро все исчезло и растворилось в теплой темноте, которая стала для них спасительной бухтой в океане тумана, что окружал их машину. Вопреки туману. Вопреки ночи. Вопреки всему.

Они были вместе.

Свет вторгся в дремоту Лесли. Она начала ощущать болезненное онемение в ногах. Она отлежала обе руки. Лицо ее уткнулось во что-то тяжелое и теплое. У нее мерзла спина. До Лесли дошло, что уже давно рассвело, что она лежит на Майке, и что на ней только хлопчатобумажная юбка, оттягивающая ее талию.

Тотчас же ей вспомнилась проведенная ночь.

В ужасе она простонала, пытаясь подняться и одновременно укрыть себя чем-нибудь. Что же это она сделала в своем рвении доказать, какой страстной и безрассудной может быть? Она знала. Слишком хорошо все знала. Губы ее стали отечными и синюшными, во всех пикантных местах болело.

Майк всхрапнул и перевернулся на другой бок, почти просыпаясь. Желая выйти из своего неудобного положения до того, как он проснется, она на мгновение замерла, чтобы подождать, когда к нему возвратится более глубокий сон. Она не переставала удивляться, как мужчина его размеров мог спать в такой тесной машине, да еще наедине с ней, давившей на него сверху всем телом. Эта мысль вернула ее к недавним воспоминаниям, острым и ярким. О том, как ночью они занимались любовью, и не один раз. Она никогда не бывала раньше девочкой на ночь. Она никогда раньше не давала такой воли эмоциям и так не открывала их. Она неслышно всхлипнула от отчаяния, понимая, что стала такой, какой не желала стать. Теперь она — развлечение на одни выходные его академического года, женщина, пытавшаяся отчаянно доказать, что она не синий чулок и что ей его послала судьба. Только то, что произошло сейчас, далеко выходит за рамки такого определения в том смысле, что она явно перестаралась — по крайней мере, в ее представлении.

Он снова стал дышать глубже и этим привлек ее внимание. Благодарная за то, что эмоции кое-как улеглись, она осторожно приподнялась и стала осматриваться в поисках своей блузки. В поле ее зрения вдруг попало какое-то движение снаружи машины, и, разинув рот, она уставилась в оконце со стороны водительского сиденья на шоссе, что было в ста метрах отсюда. По шоссе проносились грузовые и легковые машины — обычный утренний транспорт. Она была так близко к спасению. Так близко!

Лесли отвела свой взгляд, но только для того, чтобы узреть морду, уставившуюся в окно с ее стороны с невероятно близкого расстояния. Она закричала, скрестив руки, чтобы укрыть обнаженные груди, и, отпрянув от окна, отползла на водительское сиденье и при этом нажала бедром на клаксон. Любопытная корова разочарованно промычала, отступая прочь, слегка ударилась об машину, когда стала неуклюже разворачиваться. Майк тут же вскочил.

— Кто? Кто это? — спросил он, смущенно оглядываясь по сторонам.

— Уже утро, — пробормотала Лесли, и лицо ее бросило в жар, когда она заметила интимные отблески его тела. Вдруг она поняла, что сидит на своей блузке. Она тут же вытащила ее из-под себя, продела руки в рукава и стала застегивать пуговицы, чтобы как можно быстрее скрыть наготу.

— Утро? — сощурившись, Майк посмотрел в окно. — Да, черт возьми. Эй! Вон и дорога. И это совсем не та дорога, которая проходит по северной границе пустоши. Та была двухполосной. Это, должно быть, А-38. Кстати, Лесли, мы ведь оказались почти на другом конце.

Она снова тяжело вздохнула.

— Да, я заметила.

— Неплохо сработано. — Он перегнулся в ее сторону и поцеловал ее в щеку, прежде чем она смогла уклониться. — В следующий раз я буду более уверенным. О Господи, у меня все члены…

Она поперхнулась. Но затем поняла, что он говорит скорее о состоянии всего своего тела. Ее лицо снова вспыхнуло от смущения, щеки сделались такими горячими, что, если бы, показалось ей, она сейчас дотронулась до них, на пальцах остались бы ожоги. Он бесстыдно вытянул ноги и немного расставил их, чтобы вдеть в брючины. И ухмылялся при этом.

— Женщина, вы меня ошеломили, — сказал он. — Коровье пастбище для романтической сцены. Хорошо еще, что они не околачивались здесь ночью…

— Мы можем ехать сейчас же? — спросила она отчаявшимся голосом с одним желанием — поскорей добраться до своей постели, накрыться с головой одеялом и позабыть о том, что недавно случилось.

Он перестал смеяться.

— С тобой все в порядке?

— Да, со мной все в порядке. Так поедем прямо сейчас?

— Нет, с тобой не все в порядке.

— Со мной все в порядке, — жестко повторила она, пытаясь попасть ногами в туфли.

— О! Я забыл.

Он наклонился над рычагом переключения передач и попытался обнять ее. Она отстранилась.

— Скажи, что ты, по-твоему, делаешь?

— По-моему, я собирался поцеловать тебя и сказать с добрым утром.

— Ты это уже сделал.

Он хмыкнул.

— Что с тобой случилось, Лесли?

— То, что произошло, было ошибкой, понятно? — отрезала она, заводя машину. Мотор подал признаки жизни. Она включила первую скорость, и машина начала прокладывать ухабистый путь меж пасущихся коров, перемещавшихся по грязной дороге.

— Это была не ошибка, — сказал он. — Ты хотела этого так же, как и я. Может быть, это случилось не в самом подходящем месте, но…

— О Господи, Майк! Это было… чистое безумие.

— Это не безумие. Это необходимость.

— Необходимость? — фыркнула она, наконец-то вырулив машину на поворот, который вел к главной дороге. — То, что между нами произошло, необходимым можно назвать лишь с большой натяжкой. Я вовсе не заинтересована ни в таких развлечениях на каникулах… ни в том, чтобы скрашивать тебе твой академический отпуск.

— Леди, вы действительно меня удивляете. Вы снова спасаетесь бегством. Как это ты так можешь — начать все, как прошлой ночью, а потом бесповоротно закончить на следующее утро? — Он нервно запустил пальцы себе в волосы. — Забудь это. Просто забудь.

— Это мое дело, — ответила она ему, подумав, а интересно, что сейчас представляет собою ее прическа. Наверно, она выглядит так, словно ее владелица всю ночь занималась любовью. Как это она могла настолько неумно вести себя прошлой ночью? Она подала ему себя столь интимно, но даже не задумалась над тем, как просто ему будет от нее уйти. Сначала ведь нужно, чтобы к мужчине появилось доверие, а любовью надо заниматься уже только потом. Хуже всего, что она практически набросилась на него сразу же после первого поцелуя. Это была ее вина и брешь в ее неприкосновенности.

— Полагаю, что это ты тоже хочешь забыть, — сказал Майк, протягивая ей трусики в тот момент, когда она выезжала на шоссе. Чувствуя горькое унижение, она выхватила их у него из рук и каким-то образом сподобилась надеть их без того, чтобы показать ему больше, чем бедро. Она надеялась, что не больше.

Пораженный, он издал нечленораздельный звук. Она не обратила внимания.

Их путь на машине до гостиницы был погружен в неловкую тишину. Еще большая неловкость овладела ими по приезде, когда миссис Дарго приветствовала их, входивших в парадную дверь.

— Ах, мои дорогие, я уже подумала, что вы не приехали ночевать, потому что попали в катастрофу! — раздался ее громкий возглас на фоне звона столовых приборов, которыми накрывали стол к завтраку.

— Просто мы попали в туман, — мягко ответил Майк.

— Да, ночью туман был просто ужасен. Поэтому я и беспокоилась, ведь вы, американцы, не привыкли к тому, чтобы водить в тумане.

— У нас все хорошо, — успела только пробормотать Лесли, перед тем как поспешно скрыться от посторонних глаз, ведь любому было понятно, чем они занимались в этом чертовом тумане.

Когда Лесли наконец добралась до своей комнаты, она захлопнула за собой дверь и затем, остановившись, прислонилась к ней. Наконец-то она была отрезана от окружающего мира.

Лесли вздохнула. Что за ночь! Она покоряла высоты удовольствия и погружалась в беспросветные глубины отчаяния. Майк обвинил ее в том, что она пытается спастись бегством. Да, она спасалась бегством, от него. Он прав. Те чувства, которые она испытала к нему, пришли слишком быстро и оказались настолько глубокими, что, если бы она дала им какое-то продолжение, то неминуемо зашла бы так далеко, что уже не смогла бы уберечься от неизбежной боли. А боль была бы действительно неизбежной. Он был мужчиной, а мужчины всегда от нее уходили. Она не была готова подвергать себя этой боли еще раз.

Возможно, сейчас-то он и уйдет, подумалось ей, раз уж получил все, чего ему от нее хотелось. Боль комочком сжалась у нее в сердце. Она с усилием прогнала ее прочь, зная наперед, что чем дольше это будет продолжаться, тем сильнее боль даст себя знать позже. Пусть он лучше уйдет сейчас.

Укрепив свой дух, она отошла от двери и направилась прямиком к зеркалу, чтобы оценить ущерб. Увидев беспорядок на голове, столь явно выдававший ее секрет, она тяжело и отчаянно застонала. Ее груди под блузкой были голыми, что сразу бы бросилось в глаза даже не самым наблюдательным из людей. Лиф ее, должно быть, все еще там, в машине. Под глазами были видны потеки краски для ресниц, а набрякшие и слипающиеся веки могли рассказать о бурно проведенной ночи больше, чем требовалось. Лицо ее то и дело заливалось краской. Настолько неумно Настолько чудовищно неумно.

Как можно скорее она погрузилась в приготовленную ей ванну, позволив себе пороскошествовать в успокаивающей теплой воде. Но спокойствие длилось недолго потому что прикосновения, вкусы и запахи, запомнившиеся ей, вторгались к ней в голову снова и снова.

Она оставила ванну, а вместе с ней и надежду на ее успокаивающий эффект и, после того как высушила голову, попробовала поспать. В конце концов, она ведь совсем не выспалась.

Она открыла «Памелу», надеясь, что, немного почитав, отвлечется. Обычно чтение помогало ей, особенно когда она страшно уставала. Ко всему прочему, в желудке у нее было пусто, однако же не настолько, чтобы ей захотелось покинуть комнату ради еды. Нет, нет. И она осталась в постели, пока все эти беспокойные и смущающие эмоции не утихомирятся. Немного поспав, она, пожалуй, только приблизится к этой цели.

Памела, как оказалось, теперь впервые столкнулась со своим распутным лордом. В конце концов девушке удалось отшить его, дабы сохранить свою невинность и добродетель до лучших времен.

Лесли в сердцах захлопнула книгу. «Памела — это да, а Лесли — ноль без палочки».

Мысленно послав все к черту, она попыталась заснуть.

Но это было невозможно.

Лесли пришла в чувство скорее, чем ожидала.

Майк ругался про себя, пытаясь решить достаточно ли прошло времени для того, чтобы ей успокоиться.

Он все еще не мог помять, почему то, чем они занимались, так ее огорчило. Ведь она даже не отрицала того, что то, чем они занимались, было замечательно. Так, черт возьми, почему же он сейчас в баре, а она — у себя в комнате? Потому что он оставил ее одну, чтобы она могла справиться с собой. И он оставил ее одну, потому что тоже стал на нее злиться.

— Бар пока еще не открыт, сэр, но все же я буду счастлив что-нибудь вам налить.

Майк улыбнулся мистеру Драго, который стоял в дверях бара. За те несколько дней, что они здесь пробыли, ему стало очевидно, что эта добродушная, вечно суетящаяся миссис Драго заведует здесь всем прочим, тогда как бар остается хозяйством мистера Драго. Бар был единственным местом, где Майк видел хозяина.

— Мне бы минеральной воды. На самом деле я зашел сюда потому, что дверь была открыта, а внутри никого.

— Ничего страшного.

Кто-нибудь другой, преисполненный любопытства, возможно, спросил бы, не случилось ли что-нибудь, но у мистера Драго были, видимо, свои взгляды на то, как должен держаться бармен. Он прошел за стойку и вскоре протянул Майку его напиток, а затем, не говоря ни слова, ушел.

Майк взглянул на чистую шипучую жидкость в своем стакане… прозрачную, шипучую, теплую жидкость. Несмотря на то что количество английских баров, где в напитки клали кубики льда, как было принято в Америке, все увеличивалось, этот элемент сервиса пока еще не стал здесь закономерностью.

Майк поднял стакан и сделал большой глоток. Стопка залпом, подумал он. Вкус напитка напоминал Алка-Сельтир.

Он присел на минутку, подумав, не стоит ли сейчас же собрать вещи и отправиться в Кембридж? Однако мысль о том, что в последствиях виноват только он, не покидала его. В машине, посреди коровьего пастбища, на виду у проезжавших по шоссе машин. Черт побери, неудивительно, что она была так смущена и разбита. И конечно, она не была готова к тому, чтобы заниматься любовью, не совсем готова. Он знал это. Ему всегда хотелось сначала некоторое время ухаживать, добиваться руки на старомодный манер, а уж потом завершить все в сверхкомфортабельной и притом сверхинтимной спальне. И, конечно же, они могли бы найти такую спальню через некоторое время. То время, которое могло бы неплохо послужить ее эмоциональной готовности.

Настоящая проблема заключалась в ее замечании о том, что она для него — всего лишь развлечение в его академическом отпуске. Как сможет он доказать, что это не так, если сейчас уедет в Кембридж? И даже если он не уедет, сама она может очень скоро уехать домой. А он должен будет остаться, чтобы заниматься здесь своей работой. Как же убедить ее в том, что он захочет вернуться к ней? К сожалению, взаимное доверие не может развиться за то короткое время, что они были вместе.

Часом позже он все еще потягивал свое успокоительное, замаскированное под модный напиток, и не переставал удивляться тому, как нечто столь прекрасное могло настолько катастрофически. Единственный путь уладить это — остаться в дураках самому. Но, как говорил Теренций[12]: «Удача любит храбрецов». Кроме того, он припомнил и один из догматов карате тан-су-до: «Не отступайте в бою».

В конце концов, почувствовав, что он взбодрится увидев ее, Майк направился в вестибюль, помахал рукой миссис Драго, которая регистрировала нового постояльца — молодого человека, которого, как показалось Майку, он уже где-то встречал. Майк ступил два шага в направлении лестницы, но затем повернул к парадному входу.

«Нет смысла идти неэкипированным», — решил он про себя, оглядываясь через плечо, пока шел по дорожке, ведущей в цветник. Вокруг не было ни души. Взяв в соучастники свой перочинный ножик и приступ чувства вины, он обеднил цветник миссис Драго на маленький букет ноготков, маргариток, лаванды и роз с короткими стеблями. Не желая, чтобы его поймали с поличным, ведь букет был вещественным доказательством, он поднялся на втором этаж по пожарной лестнице. Оказавшись снова в здании гостиницы, он сразу же пошел к номеру Лесли, посмотрел на деревянную голубую дверь, сделал глубокий вдох и постучал.

— Кто там?

Майк решил не тянуть кота за хвост, поэтому сказал:

— Я хочу поговорить с тобой.

— Думаю, это не самая удачная идея.

Майк признавал, что природная стеснительность безусловно существует.

— Лесли, если ты не впустишь меня, я буду стоять и колотить в эту дверь, пока ты не откроешь.

Он был готов повторить свою угрозу еще раз, но дверь отворилась. Выглянула Лесли. Он протянул ей цветы.

— Это тебе.

Она состроила недовольную гримасу, однако цветы взяла.

— Где ты их раздобыл?

— Не спрашивай.

— Видишь? Вот в чем вся проблема. А если бы я нарвала для тебя таких «не-спрашивай-где-растущих» цветочков, у тебя, наверно, возникла бы на них аллергия.

Он нахмурился.

— Но у меня нет аллергии на цветы.

— Конечно, у тебя ее нет. Поэтому я и не нарвала их для тебя.

Он чувствовал, что Лесли пытается избежать разговора об их проблемах.

— Может, поговорим?

— Я вижу, что сейчас мы с тобой цитируем Джоан Риверс, — вздохнула она. — Из этого не выйдет ничего хорошего, Майк, правда.

— А я думаю выйдет. Я знаю, кое-что было не так, когда прошлой ночью мы занимались любовью, а этим утром…

— Майк! — Она словно выстрелила ему в лоб, повернув голову вправо. — Здесь люди.

Он оглядел семью из четырех человек, которая спускалась вниз по лестнице в холл, потом снова перевел взгляд на Лесли и улыбнулся.

— Именно поэтому ты и должна впустить меня, чтобы мы спокойно поговорили и нас никто не услышал.

— А не мог бы ты просто уйти?

— Нет.

Он подумал, что она его не впустит — было слишком заметно, как напряженно сжались ее челюсти. Но она открыла дверь пошире. Он ступил внутрь, стараясь не улыбаться своему успеху.

Постель ее была смята, как будто она только что пыталась на ней уснуть.

— Я переодевалась к обеду, — сказала она, толкая дверь, но не захлопывая ее на защелку. На ней была юбка и рубашка, а волосы она собрала в косу. Его рукам так и хотелось дотронуться до нее снова, чтобы ощутить ее в крепких объятиях, извивающуюся от возбуждения. Он подавил все желания, как только она добавила:

— У меня остался твой фен…

— Держи его у себя.

— Нет.

— Оставь его у себя Он ведь тебе нужен.

— Ну ладно, спасибо.

— Как бы там ни было, — сказал он, — я пришел вовсе не из-за этого дурацкого фена. Лесли, прошлая ночь была не совсем такой, как мне бы хотелось… я хочу сказать, это произошло не там, где нужно, и не в той обстановке, в какой мы должны бы заниматься любовью.

— Мы занимались не любовью. Это был секс. Чистая физиология.

— Нет, это было нечто гораздо большее, — горячо возразил он. — Это было…

— Пожалуй, я лучше поищу стакан, в который можно было бы поставить цветы, — перебила она его, отправляясь в ванную.

Эту биту он стремительно проигрывал.

Не отступай, подумал он, заставляя себя собраться с мыслями. Взгляд его задержался на книге, которая лежала на тумбе. Любопытство временно одержало верх над отступлением, и он взял книгу, заложенную рекламной брошюрой гостиницы. Он сразу же понял, что это было не просто чтиво, чтобы скоротать время, но довольно старый томик. Размеры его были несколько меньше тех, что были присущи модным современным изданиям в твердом переплете; поверх обложки был тонкий пергамент; некоторая хрупкость страниц говорила о том, что бумага изготовлена с добавлением ткани. Это была очень старинная книга, сохранившаяся в достаточно неплохом состоянии. Он посмотрел на корешок, и оказалось, что это «Памела» Ричардсона. Его удивило, что Лесли читает такую книгу. Обычно люди никогда не берут в дорогу для чтения старинные книги, потому что те очень легко повредить. Это было по-настоящему интересно.

Как типичный книголюб, он вначале осмотрел с сожалением все потертости переплета, а затем открыл форзац. Руки его затряслись, когда он прочел надпись на нем. Он знал эту книгу, и книга была далеко не обычная. Это была книга Адамса. Лесли владела книгой Адамса? В голове у него зашевелилась странная мысль, что это не так. Но доказательство у него в руках. Неужели она возит эту ценную вещь с собой по всей Англии? И читает ее! Сумасшедшая. Неужели ей неизвестно, что могут сделать с этими страницами обычные кожные выделения?

— Лесли, Боже мой, женщина! — воскликнул он, когда она вышла из ванной. — Ты совсем потеряла рассудок? Это же история! История! Ты не можешь так обращаться с этим!

— Обращаться так с чем? О чем это ты? — глупо уставилась на него Лесли.

— С «Адамсом»! — сказал он. — В твоих руках «Адамс»!