Несказанное

Суббота, 22 декабря

Утром Кнутаса разбудил стук в дверь, и в комнату ворвался Лейф:

— Эй, соня, вставай! Уже восемь утра, завтрак на столе!

Сонный комиссар приподнялся на постели. Лейф выглядел до неприличия бодро.

— Я уже дров успел нарубить. Погода — просто чудо, ты в окно посмотри! — воскликнул он, кивая в сторону окна.

Кнутас повернул голову в указанном направлении. К своему удивлению, он увидел солнце, ярко сияющее над спокойным синим морем.

Он уже и забыл, какой отсюда открывается чудный вид. Вчера они приехали уже затемно.

— Потрясающе! Сейчас встаю!

Он быстро принял горячий душ. «Вот это роскошь — горячий душ на даче!» — подумал комиссар, с восхищением разглядывая красивый кафель, которым были выложены стены.

Кнутас спустился на кухню, где его уже ждал завтрак: огромный готландский хлеб, масло, сыр, ливерный паштет, ветчина, салями и овощи. Аромат крепкого кофе распространялся по комнате. В камине, потрескивая, пылал огонь.

Комиссар высоко ценил кулинарное мастерство Лейфа и с аппетитом приступил к завтраку.

— Вот это сервис! — улыбнулся он другу, который сидел напротив, изучая карту.

— Завтра готовишь завтрак ты. Давай возьмём лодку, выйдем в море, пока такая отличная погода. Почти нет ветра, плюс пять.

— Даже не верится, такое солнце в середине декабря! Погода редко нас так балует.

— Хорошо спалось?

Кнутас, немного замявшись, ответил:

— Без задних ног. А тебе?

— То же самое. На природе всегда хорошо спится.

Кнутас убрал со стола и собрал вещи: его ждала прекрасная рыбалка.

До Рождества оставалось два дня. Глаза детей светились радостным ожиданием, а вот Эмме было совершенно не до семейных идиллий. Она проснулась в гостевой комнате у Вивеки оттого, что её тошнило. Дело было не только в токсикозе. Вчера они засиделись допоздна, пили вино и разговаривали полночи.

А почему бы ей и не выпить? О ребёнке ей больше думать не надо. Она приняла решение, но на аборт записаться удалось только после Рождества. Все праздники придётся ходить с явными симптомами беременности, постоянно помнить о ребёнке внутри.

Она никак не могла собраться с духом и поговорить с Юханом, не хотела, чтобы он повлиял на её решение. Конечно, это эгоистично с её стороны, но она не видела другого выхода. Она решила просто отгородиться от него — целиком и полностью и даже не подходить к телефону. Это просто инстинкт самосохранения, оправдывалась она перед собой. Хорошо хоть, он уехал в Стокгольм, так немного проще. Если бы они встретились, всё закончилось бы катастрофой. Она должна думать о тех детях, которые у неё уже есть.

Они решили отмечать Рождество как обычно. Навестить родственников и друзей — в общем, как всегда. Ей придётся терпеть постоянную тошноту. Сама виновата. Улле было её ни капельки не жаль. Ни следа того сочувствия, которое он проявлял по отношению к ней, когда она была беременна от него.

Глядя на Сару и Филипа, Эмма ощущала сильнейший прилив нежности. Они даже не подозревали о том, какой хаос творится в душе у мамы.

В дверь позвонили. Вздохнув, Эмма встала с кровати и нащупала халат. Ещё и десяти не было.

На пороге с радостными лицами стояли её муж и дети.

— Доброе утро! — хором закричали они.

— Одевайся скорее, — поторопила Сара, — скорее!

— Что случилось?

Эмма вопросительно взглянула на Улле, который хитро улыбнулся ей:

— Увидишь, давай собирайся. Мы тебя ждём.

В коридор вышла Вивека, которую разбудили крики детей:

— Привет. Что-то случилось?

— Нет-нет. Мы просто за Эммой заехали, — весело ответил Улле.

— Проходите пока на кухню. Хотите сока? — спросила Вивека, повернувшись к детям.

— Да!

Эмма собралась за пятнадцать минут, и они сели в машину. Улле выехал из Висбю в южном направлении. Около Вибле он свернул к лесу.

— Куда мы едем? — спросила Эмма.

— Сейчас увидишь.

Они припарковались перед одиноко стоящим домом и позвонили в дверь. Из дома донёсся собачий лай. Дети запрыгали от радости.

— Это Лувиса, — закричал Филип, — она такая классная!

Дверь открыла девушка лет двадцати пяти, с малышом на руках, сзади радостно прыгал золотистый ретривер.

Эмму попросили подождать в прихожей, а остальные прошли на кухню. Она слышала, как они там шепчутся и хихикают. А потом в коридор вышел Улле, держа на руках обворожительного золотистого щеночка. Дети шли следом.

— С Рождеством! — сказал Улле и протянул ей щенка, который завилял хвостом и стал лизать ей пальцы. — Ты же всегда хотела собаку. Она — твоя, если хочешь.

Взяв щенка на руки, Эмма ощутила, что губы расплылись в улыбке. Собачка была маленькая, мягкая и пухленькая и сразу принялась лизать ей лицо. Она видела, с какой радостью смотрят на неё дети. На шее у щенка на ленточке болталась открытка: «Эмме с любовью. Твой Улле».

Она опустилась на скамейку, не выпуская щенка из рук.

— Смотри, как ты ей нравишься! — щебетала Сара.

— Она всё время лижется, — восторженно сказал Филип, пытаясь погладить щенка.

— Хочешь взять её? — спросил Улле. — Ты не обязана, можем оставить её здесь.

Эмма смотрела на него, ничего не говоря. Всё случившееся пронеслось у неё перед глазами. Его холодность пугала её, но, наверное, он всё ещё чувствовал обиду. И он имел на это полное право, она прекрасно его понимала. На лицах детей светилась надежда. Она должна попытаться ради них.

— Да, хочу, — ответила она. — Я хочу взять её.

Карин и Кильгорд сидели в пиццерии за углом, когда им позвонил Витберг и сообщил, что поступил звонок из полиции Стокгольма. Том Кингсли забронировал обратный билет на следующий день. Он должен приземлиться в Арланде в 14.45. Оттуда предположительно он направится сразу в Висбю. Следующий рейс в Висбю в 17.10. Полиция в Арланде должна была арестовать его в аэропорту и сопроводить в Висбю.

— Отлично, — с облегчением вздохнула Карин. — Неужели эта история наконец закончится и можно будет спокойно встретить Рождество?

— Будем надеяться. Если это, конечно, он.

— А кто же ещё?

— Никогда нельзя быть уверенным на сто процентов. Он должен догадываться, что рано или поздно окажется под подозрением. Здесь его ничего не держит. Если Кингсли действительно убийца, встаёт вопрос: а почему он не остался в Америке? Зачем ему возвращаться сюда, рискуя сесть в тюрьму?

— Может, он уверен, что находится вне подозрений.

— Возможно. Однако не удивлюсь, если окажется, что этот парень невиновен и нам придётся начинать всё сначала.

Кильгорд отправил в рот последний кусочек пиццы и вытер рот тыльной стороной руки. Карин угрюмо взглянула на него.

— Тоже мне оптимист! — проворчала она.

— Мне кажется, странно, что Кнутте так уверен в том, что убийца именно Кингсли. Расследование зашло в тупик, но это не значит, что надо с таким рвением хвататься за каждую зацепку.

— А как ты объяснишь, что у него нашли инструкцию к таблеткам? — возразила Карин.

Кильгорд наклонился к ней и тихо сказал:

— Вообще-то, Фанни просто могла настолько доверять Кингсли, что спросила у него, как пользоваться этими чёртовыми пилюлями, а потом забыла у него инструкцию. Не так уж и невероятно.

Карин скептически взглянула на него:

— Ты сам-то в это веришь?

— А почему нет? Мы не должны зацикливаться на Кингсли, это глупо. — Кильгорд пригладил густые седеющие волосы.

— И что теперь делать? — спросила Карин.

— Может, десерт закажем?

Кнутас правил в открытое море. Он обожал стоять у штурвала. Лейф суетился на палубе, готовя сети. Он вырос в семье рыбака и хорошо знал своё дело. Закончив, он зашёл в рубку и встал рядом с другом:

— На этой стороне острова лосось ловится плохо, будем ловить треску.

— Какая жалость! А представляешь, свежепойманный лосось на ужин?

— Нет, ну можем, конечно попытаться, но тогда троллингом. Я выкину удочки на корме на полном ходу. В такой холод вся рыба на поверхности. Если повезёт, поймаем лосося или форель.

Они миновали пляж Тофта, и Кнутас залюбовался пустынным берегом. Зимой песчаные дюны предстают во всей красе в отличие от лета, когда на пляже яблоку негде упасть. Тофта — самый популярный пляж на острове, особенно среди молодёжи. Летом на пляже было столько народу, что лежаки закрывали весь песок.

Лейф посмотрел вдаль:

— Видишь острова? Вон там? Так ясно!

На горизонте виднелись чёткие очертания островов Карлсё — Малый, а за ним Большой. Кнутас много раз бывал там. Каждый год в мае они всей семьёй ездили на Большой Карлсё смотреть на кайр. Именно в это время у этих редких птиц вылуплялись птенцы.

Солнце то и дело проглядывало между тучами, ветер усиливался, но они всё-таки решили остаться в море, пока расставлены сети. Лейф достал бутерброды и термос с горячим шоколадом, и друзья с наслаждением перекусили на палубе. Казалось нереальным, что до Рождества всего ничего.

Кнутас подустал и прилёг отдохнуть в рубке. Ласковый шёпот волн, бившихся о борт, быстро усыпил его. Примерно через час его разбудил Лейф:

— Вставай, надо выбирать сети, ветер усиливается.

Кнутас был поражён тем, насколько резко изменилась погода. Они вышли на палубу, ветер хлестал по лицу, небо потемнело. Улов оказался богатым — треска, рыбин десять, и два лосося на троллинге. Не то чтобы рекордные экземпляры, но вполне себе ничего.

— Надо скорее поворачивать домой! — прокричал Лейф. — Я послушал прогноз, пока ты спал. Буря идёт!

До Гнисверда было около часа пути. Когда они миновали Тофту, уже стемнело и налетел первый порыв шквального ветра. Лодка накренилась, когда Кнутас поднимался по лестнице в рубку, и комиссар упал.

— Твою мать! — выругался он, ударившись головой о стол.

До суши было недалеко, но лодку мотало из стороны в сторону. Вёдра с рыбой стояли на палубе, и, когда их накрыло первой волной, Лейф прокричал:

— Надо занести рыбу внутрь, а то всё окажется в море! Открывай дверь осторожно!

Лейф сосредоточенно вглядывался в темноту, пытаясь по возможности обходить волны. Кнутас взялся за дверную ручку и нажал. Одно ведро перевернулось, рыба вывалилась на палубу. Следующая волна перехлестнула через борт и смыла часть улова.

Кнутас собрал оставшуюся рыбу и кинул обратно в ведро. «Бред какой! — подумал он. — Рискую жизнью, чтобы спасти какую-то чёртову рыбу!» За стеклом рубки он разглядел напряжённое лицо Лейфа и ввалился обратно в каюту, успев промокнуть до нитки.

— Обалдеть, что творится! Как у нас дела? — спросил он Лейфа.

— Потихоньку. Мы уже недалеко от берега, глядишь, и обойдётся. Но какая всё-таки хрень с погодой!

В темноте сверкнули огни причала Гнисверда. Кнутас с облегчением выдохнул: до берега оставалась какая-то сотня метров.

Почувствовав землю под ногами, Кнутас понял, насколько перепугался: ноги едва слушались. Они привязали лодку и поспешили в дом.

— Ну мы и попали в передрягу! — задыхаясь, сказал Кнутас. — Хочется поскорее скинуть одежду и залезть под горячий душ.

— Давай. А я пока огонь разведу.

Вернувшись в комнату, комиссар обнаружил, что у него пропал телефон. Чёрт, наверное, смыло за борт, когда он выходил на палубу. Теперь Карин не сможет до него дозвониться, надо попросить у Лейфа его мобильник. Ещё он хотел позвонить Лине и рассказать об их приключениях. Стационарного телефона, несмотря на все прочие удобства, в доме не было.

Перед ужином они выпили по чашке кофе по-ирландски.

Лейф со знанием дела возился с лососем. Сначала вспорол рыбе живот, выпотрошил её и отделил филе от костей. У Кнутаса прямо слюнки потекли, когда он наблюдал за тем, как Лейф намазывает филе маслом, натирает специями и обваливает в соли крупного помола.

Проголодавшись, они с аппетитом набросились на лосося, запивая его крепким пивом. Обсуждали сегодняшний день. Вот это приключение! А ведь всё могло закончиться плачевно. За окном бушевал ветер, валил снег.

После нескольких стаканчиков виски они прилично захмелели. Послушали музыку, поболтали о том о сём, Кнутас пошёл спать часа в два, Лейф к тому времени уже уснул на диване.

Комиссар рухнул на кровать, думая, что заснёт моментально. Но сон не шёл. Он вспоминал о расследовании, о Кингсли. Подозреваемый в убийстве должен был вернуться завтра. Дело, занимавшее его мысли день и ночь в течение месяца, должно было подойти к концу как раз к сочельнику. Комиссару очень хотелось за рождественским ужином в кругу семьи не думать обо всех этих ужасах. Внезапно он почувствовал, как скучает по Лине и детям. Ему даже захотелось сесть в машину и поехать домой.

Поняв, что заснуть не удастся, Кнутас оделся и тихо спустился по лестнице. Диван в гостиной пустовал, Лейф, наверное, ушёл спать, а он и не услышал.

Комиссар уселся в одно из кожаных кресел и стал набивать трубку. Закурил, глубоко затянулся. Как же хорошо иногда покурить в одиночестве! Вот это настоящее наслаждение!

Его внимание привлекла одна из висящих на стене картин. На ней была изображена женщина, у неё на коленях лежала собака. Женщина была молодая и стройная, в красном платье без рукавов, голова склонилась на плечо, будто у спящей. Губы точно такого же цвета, как платье. Собака смотрела прямо в глаза зрителю. Красивая картина.

Кнутас наклонился поближе, чтобы разглядеть имя художника.

Он встал с кресла и провёл пальцем по позолоченной раме. Посмотрел на обои, бледно-жёлтые, в полоску тоном светлее. Рядом стоял стул с высокой резной спинкой. Внезапно части мозаики сложились в общую картину, и комиссар вдруг вспомнил, где он это видел! Причудливую спинку стула он видел на фотографиях Дальстрёма. Норби интересовался антиквариатом и объяснил всем, что это английское барокко.

Кнутас был ошарашен! Как могло случиться, что Дальстрём сфотографировал Фанни здесь? Неужели он с другом занимался с ней сексом у Лейфа в доме, а тот даже не подозревал об этом? Могло ли это случиться, пока Дальстрём строил Лейфу баню?

В сознании Кнутаса всплывали всё новые части мозаики, и картина получалась чудовищная. Лейф владел одной из лошадей в конюшне, пользовался услугами Дальстрёма. Его внешность соответствовала описанию. На фотографиях с тем же успехом мог оказаться и сам Лейф. Человек, с которым он дружит уже двадцать лет. Леденящее душу озарение ударило его, словно током. Он выронил трубку, табак высыпался на ковёр.

Кнутас снова взглянул на картину, чтобы убедиться, что не ошибся. Нет, нет! Он не мог в это поверить, не хотел! В голове пронеслась мысль: а что, если просто отправиться спать и притвориться, что он ничего не заметил? Сунуть голову в песок, как страус, и сделать вид, что всё в порядке. Где-то глубоко внутри пряталось сожаление, что он вообще обратил внимание на эту картину.

Нет, в это просто невозможно поверить! Он попытался убедить себя в том, что всё совсем иначе. И тут вспомнил, что накануне ночью Лейф был в домике. Чем он там занимался?

Надо пойти туда и узнать. Он быстро надел ботинки и куртку и, стараясь не шуметь, вышел за дверь. Прошёл через тёмный двор, в голове, как в калейдоскопе, мелькали картинки: Лейф в сауне, Лейф в роли Санта-Клауса у них дома, Лейф играет в футбол на пляже, стоит с молотком в руке в лаборатории Дальстрёма, накрывает собой худенькое тело Фанни Янсон на фотографиях. Он завернул за угол, и вдруг из темноты перед ним возникла фигура. Кнутас оказался лицом к лицу с Лейфом. Тот держал руки за спиной, словно пряча что-то. Что именно — комиссар увидеть не успел.