Неугомонный Алергуш, или Повесть о том, кто кого проучил

Тайник на окраине

Здесь, на окраине города, пошли домики с застеклёнными террасами и с такими же завалинками, как в селе. И палисадники точно такие же, как в селе. За холмом — Комсомольское озеро.

Экскаваторы и строительные подъёмные краны уже дошли сюда. Огромный массив земли весь изрыт. Вид громоздких машин больше никого не удивляет. А ребята особенно легко притерпелись к тому, что земля на каждом шагу взрыта. Их не тревожит продвижение городской черты к холмам. Ещё совсем недавно эти холмы были расчерчены виноградниками, а сейчас светят лысыми склонами.

Дом Кирикэ взбежал на самую кручу холма. Скоро здесь ляжет мощённая камнем улица. С веранды дома прекрасно видна телевизионная башня, которая сторожит округу и словно бы озорно подмигивает Кирикэ и Алергушу: «Видите, вон там киоск с мороженым!»

Но ребятам сейчас не до мороженого. Они взобрались на холм, с которого открывается вид на Комсомольское озеро.

Последние дни были дождливыми. К подошвам липнет грязь, и, чтобы не соскользнуть, ребята хватаются за узловатые лозы дикого винограда.

Вдруг Кирикэ остановился и показывает Алергушу воронку. Яма не глубока и заполнена обрывками бумаги, консервными банками и разным мусором.

— Тут?

— Ага!

Алергуш хмурится. Ему сейчас жаль своих копеек. Воронка похожа, скорей всего, на яму, оставшуюся от выкорчеванного старого дерева.

— Так и я сперва подумал! — гогочет Кирикэ и тянет его к куче сухого бурьяна, которая высится неподалёку и не привлекает внимания.

На лице Кирикэ хитрая лисья усмешка. Воровато озираясь вокруг, он разгребает бурьян, и возбуждённому взору Алергуша открывается заржавленный автомат с разбитым стволом. Кирикин дружок бросается к автомату, словно хищный ястреб на добычу.

Ребята тараторят наперебой, и ни у одного не хватает терпения дослушать другого.

— Знаешь, это фашистский…

— А вот и наш!..

— Фашистский. Сказано же тебе! Я ведь разбираюсь.

— Только вот ствол разворочен. Жалко.

— В том-то и беда… Патроны!

— Ага…

— Не наши. Что я тебе говорил! Автомат фашистский!

— Жалко, что поломан.

— А ты как думаешь? Ишь чего захотел, чтобы ещё и целым был!

— Жалко… Да у нас ведь всё равно нет патронов!

— А это что такое?

— Разряженные.

— А их нельзя опять зарядить?

— У нас нечем…

Теперь Алергушу больше не жаль отданного гривенника. У него два патрона, и он любуется сломанным автоматом.

Не беда, что автомат сломан и что из него нельзя стрелять. Это всё-таки настоящий автомат. И потом, до чего же интересно повозиться и разобрать его, почистить патроны, прочитать надписи…

Ну и вид у Кирикэ! Впору прозвать его Неряхиным. Но Алергуш тоже хорош. Обувка хлюпает, потому что на дне ямы лужа.

— Послушай-ка, Алергуш, ты с собой поесть не прихватил? — вдруг поинтересовался Кирикэ.

— А что я, еду с собой в кармане таскаю, что ли?

— Тогда давай отсюда уматывать, поздно уж.

— А как же автомат?

— Накроем его бурьяном, пока не отыщем местечка понадёжней.

— В школе расскажем?

— Что-о?

Алергуш даже пожалел, что заикнулся об этом. И всё-таки чего бы он, кажется, ни отдал, только бы похвалиться в классе найденным автоматом! Пусть бы этот зубрила Гицэ лопнул с досады! Гицэ-то должен сидеть нынче весь день, зубрить роль.

Ладно-ладно, а сам-то Алергуш? Когда он палицу сделает, когда выучит роль свою, коль он так припозднился, да ещё уроки учить надо…

Быстро всё-таки мчится время по воскресным дням. Не успеешь вволю наиграться, как день уже на исходе. Еле-еле хватает времени уроки сделать. Говорят, что не должны на выходной задавать, но учителя задают… Как же быть с пьесой?

— Послушай-ка! — Кирикэ покровительственно пнул его в бок. — Ну что это за репетиция, если все сразу роли заучат!

У Алергуша отлегло от сердца. Кирикэ прав. Ведь до праздника ещё есть время. Целых две недели осталось! Так что нечего заранее зубрить, а то и позабыть успеешь.

Обрадованный, что одной заботой меньше, Алергуш засвистел. Свистел он так громко и фальшиво, что приятель даже заткнул уши.

— Слушай, от твоего свиста у меня в брюхе урчит сильней, чем от голода.

— А вот у меня, когда свищу, голод улетучивается! — смеётся Алергуш и начинает насвистывать песню, мотив которой напоминает и «Марсельезу», и марш футболистов, и весёлую песню про «милую картошку».

Здорово свистит Алергуш, и у Кирикэ пробуждается музыкальное настроение. Он затягивает песню, только почему-то кажется, это не мальчик поёт, а козлёнок блеет.

Алергуш свистел, надувался, сколько позволял ремень, а Кирикэ ему что есть мочи подпевал. И оба затыкали уши, чтобы не слышать друг друга.

…Было время, когда мама Алергуша вообразила, будто её сын ужасно музыкален. И всё потому, что не проходило дня, чтоб мальчик не вертелся возле рояля.

Алергуша — тогда он был ещё малышом — страшно привлекала эта чёрная громоздкая вещь, которая занимала четверть столовой. К инструменту никто не прикасался, и мальчику казалось, что это он первым обнаружил его. А на самом деле это чёрное и мрачное чудовище ещё раньше было освоено котом. Кот устраивался на крышке рояля и нежился там после сытного обеда. А чуть заслышит, что уже накрывают на стол, кот легко прыгал на шерстяной коврик под двумя золотистыми педалями.

Так продолжалось сегодня, завтра… Но однажды кот спрыгнул на открытую клавиатуру, и рояль сердито загудел. Это было так интересно, что мальчик заставил кота ещё раз спрыгнуть. Поначалу чёрные зубы-клавиши испугали Алергуша. На разведку он послал всё того же кота.

Чёрное чудовище заворчало густым басом сквозь белые зубы, по которым протопал кот. Проворчало угрюмо, но не враждебно. Потом оживилось и подобрело. Оно умело, оказывается, ворчать на разные голоса и, кажется, готово было развеселиться: голос его стал тонким, как колокольчик.

С того дня Алергуш каждое утро брал кота в охапку и принимался проверять его музыкальные способности. Кот с великим удовольствием прогуливался взад-вперёд, бесстрашно ступая по клавиатуре. Его совсем не удивляло, что каждый его шаг издаёт звуки разной высоты.

Мама прислушивалась к звукам в столовой и радостно улыбалась: как хорошо, что малыш интересуется музыкой.

«До, ре, ми, фа, соль!» — пел рояль под лапами кота, а мама уже решила: надо учить сына музыке.

Первым учителем Алергуша был тощий, словно соломинка, старик. От его одежды по всему дому разносился запах нафталина и табака. Симпатичный был старичок. У него были белые, вставные, ровные, один к одному, зубы, похожие на клавиши. И, что всего удивительней, они цокали в такт мелодии.

С появлением старика кот переменил своё лежбище: с крышки рояля он перекочевал в кресло на атласную подушечку. И кот и старик чувствовали себя превосходно. Оба дремали: один на стуле, другой в кресле. Сквозь дрёму старик щёлкал молодыми зубами: «Ми, ре!», и кот вторил ему: «Мур-мур!»

Если Алергуш слишком часто повторял одну и ту же ошибку, старик вскидывался, отгонял дрёму, а его молодые зубы переставали щёлкать. Он замечал кота в кресле и принимался бранить его. Бранил не ученика, а кота. Тот спокойно выслушивал сердитые слова, потягивался и даже позёвывал при этом.

Но ни старику, ни Алергушу не приходило в голову прогнать кота. И в самом деле, это было бы слишком суровой расправой — лишить кота права быть единственным слушателем!

Уроки музыки продолжались бы, и — кто знает! — может, в конце концов обнаружились бы скрытые музыкальные способности не только у мальчика, но даже и у кота, если бы не стряслась нежданная беда.

Однажды старик, по обыкновению, позвонил в дверь. Открыла ему бабушка. Посетитель вежливо поздоровался, повесил в прихожей потёртую старомодную фетровую шляпу и чуть слышным шагом направился в столовую. Придвинул стул к роялю, поправил табурет под мальчуганом, чтоб уселся поудобней, и попросил повторить урок. Мальчик уже приготовился сыграть этюд, как вдруг увидел, что на атласной подушечке нет кота.

— Кот! — Алергуш вскочил со своего стула. — Кто его прогнал? Где мой кот?

И мальчик принялся разыскивать кота по всему дому.

Старичок тоже стал ходить из комнаты в комнату, заглянул и в кладовую и даже на кухню. Наконец он ткнулся носом в платяной шкаф, хотя кот не был так глуп, чтоб сунуться туда и чихать потом от нафталина. Одним словом, шарили они повсюду, приговаривая:

— Кис-кис! Кис-кис!

— Чего вы уподобляетесь малышам! — рассердилась бабушка, хотя и сама тоже искала кота.

— Где мой кот? Ой, пропал мой кот!.. — ныл Алергуш.

Вдруг старичку что-то почудилось. А может, до его музыкального уха донёсся едва уловимый звук. Учитель насторожился. В следующий миг он бросился к входной двери, распахнул её одним взмахом.

— Ах ты негодник! — донёсся в комнаты внезапный крик учителя.

Бабушка и Алергуш бросились в переднюю. Кота на лестничной клетке не было, а учитель музыки держал в руках какое-то пустое ведёрко.

— Всего живца сожрал! Пропала рыбалка! Я только на живца ловлю! — говорил старичок.

Оказывается, он прихватил с собой рыболовные снасти и ведёрко с рыбьей мелюзгой, чтобы после урока порыбачить на озере. И вот теперь, страшно разгневанный, он грозил невесть куда убежавшему коту.

— Пойду за другим живцом. Не будет больше уроков! — буркнул он.

Сорвал учитель свой плащ с вешалки, схватил удочку и пустое ведёрко и засеменил к воротам, едва кивнув бабушке и Алергушу на прощание.

Старый рояль загромождал комнату, и отцу очень хотелось поставить сюда новенький телевизор. Но мама хотела учить Алергуша музыке и ни за что не соглашалась продать рояль. Бабушка не вмешивалась в спор и не становилась ни на чью сторону.

— Рояль ведь для девочек! — убеждал маму отец. — А все мальчики играют на аккордеоне или баяне.

— Соседи сверху уж с каких пор просят продать им рояль! — напомнила бабушка, чтобы положить конец спорам.

И вдруг мама согласилась. Громоздкий рояль перекочевал этажом выше. Отец принёс новый-преновый телевизор, а на остальные деньги купил сыну не очень большой и не очень маленький аккордеон, который удобно было держать в руках.

Целую неделю мальчик примерялся к аккордеону и наслаждался, извлекая из него всевозможные звуки.

Вместе с аккордеоном в квартире появилось и существо, нежное, словно лепесток розы. Можно было только диву даваться, как это оно может растягивать мехи инструмента, который кажется непомерно тяжёлым в этих длинных и тонких ручках.

С помощью студентки музыкального училища Алергуш одолел песню про кота и выучил добрую дюжину других чудесных песен. Но, к сожалению, занятия со студенткой продолжались только до середины лета, потому что это хрупкое создание поступило в консерваторию.

И что ищут в консерватории такие хрупкие девушки, этого Алергуш не понимал да и не хотел понять. Он был счастлив избавиться от учительницы. И были причины радоваться: строгая студентка не позволяла коту присутствовать на уроках, да и на Алергуша она покрикивала и за чубчик его дёргала своими тонкими ручками, чтоб Алергуш не спешил, чтоб играл в темпе. Потому-то Алергуш так обрадовался, избавившись от учительницы.

Из-за этой строгой учительницы все песенки казались ему скучными. Особенно скверно получались у него песни плавные, потому что Алергуш очень любил играть марши.

На прощание студентка заметила, что лучше ему учиться играть на трубе. Эти слова крепко засели в голове Алергуша. И то сказать: аккордеон — нужны силы, чтобы растягивать и стягивать мехи. Плечи у тебя болят, пальцы ноют…

То ли дело труба: с ней в праздничный день можно шагать во главе всей школьной колонны! Но мама ни за что на свете не соглашалась, чтобы её мальчик убивал время за этим лёгким инструментом, который, по её словам, годился только бродячим музыкантам — лаута́рам.

Алергуш уже ходил в первый класс и краем уха услышал, что можно записаться в кружок духовых инструментов.

Сколько времени посещал Алергуш кружок, осталось никому не ведомой тайной…

— Эх, были б у меня деньги! — вздохнул он однажды.

— Зачем они тебе? — спросил его Кирикэ.

— Купил бы у Са́нду барабан. Если бы ты видел, какой чудесный барабан!

— Так ты ведь, кажись, на трубе играешь?

— Она мне надоела… То ли дело барабан!.. Если хочешь знать, барабанщик — первейшее лицо в оркестре. Видел ты хоть раз оркестр без барабанщика?

Не знаю, согласился ли с ним Кирикэ, зато мамин дедушка, то есть её отец, проживавший в Бенде́рах, получил письмо. Алергуш написал его под большим секретом от мамы и поделился в нём своей жгучей мечтой.

В день Нового года вместе с подарками от Деда-Мороза Алергуш получил долгожданный барабан.

Две недели подряд соседи беспрестанно одолевали жалобами Забуликов, а в Бендеры пришло сердитое письмо от мамы. Как мог дедушка, в его-то годы, писала мама, додуматься прислать внуку такой беспокойный подарочек.

Потом мама пошла в школу и о чём-то говорила с пионервожатой. А через несколько дней Алергуш вернулся из школы и сказал, что пионерской дружине нельзя без барабана.

Теперь барабан красуется на почётном месте в пионерской комнате.

Так закончились музыкальные занятия Алергуша. И если его спросить сейчас, почему он так легко расстался с музыкой, мальчик совсем не рассердится. А сколько ещё раз, слушая игру соседской девчонки на пианино, он облегчённо вздыхал: «Как это всё-таки здорово — не иметь музыкального слуха!»