Неугомонный Алергуш, или Повесть о том, кто кого проучил

Пропавший дневник

По дороге из школы речь только об одном:

— Хи-хи! То-то достанется «профессору» за то, что не предупредил меня!

— Правда, не предупредил?

— Ты что, не слыхал, как он ещё на второй перемене кричал: «Кто играет в пьесе — оставайтесь после уроков на репетицию!»?

— Ха-ха-ха!

— Мы поиграем да побегаем досыта, а дома скажем, что были на репетиции.

— Меня-то никто не спросит, где я был. Мама во вторую смену работает.

— Твоё счастье, а с меня три шкуры сдирают, чуть я задержусь.

— Мне тоже везёт только наполовину, — признался Кирикэ. — Моя мама работает то в первую смену, то во вторую…

— Ну, куда подадимся?

— Айда на озеро!

— Ну, тогда погоняй побыстрей свою борзую лошадку!

— Монеты у тебя не найдётся?

— Потратил на марку.

— Покажи… Гривенник за такую марку?! Ой не могу!

— Попробуй-ка раздобыть чего-нибудь… Ты что, не видишь? Ведь тут бородатый!

— Всё равно. Можно было выменять его за что-нибудь обычное. Но уплатить столько за какого-то бородатого индийского йога! Надо было меня позвать. Я бы…

— Тише! — Алергуш схватил друга за руку. — Тебе, случайно, не послышалось, будто нас окликнули?

— Да нет, это тебе померещилось!

— Уф-ф-ф! У меня даже мурашки по телу пробежали!

— Не будь дурным! Припустим-ка лучше быстрей!..

Они перевели дух только в парке имени Горького у Комсомольского озера.

— Проскочили мы. Тут никого не видать. Пошли вниз…

— А что нам на озере делать?

— Так просто. Поглядим…

— А вот я, когда смотрю, всегда думаю: что стало с теми родниками? В былые времена к ним приезжали цыгане в своих кибитках поить лошадей.

— Какие родники?

— А ты не знаешь, что ли? На том месте, где сейчас озеро, была долина. На холмах — виноградники, а в долине десятка полтора родников, у которых останавливались цыгане с кибитками… Теперь-то куда эти родники делись?

— Остались там же в долине, на дне озера!

Алергуш задумался: полтора десятка родников — и все на глубине. Когда люди купаются, водовороты от этих родников могут затянуть…

Невесть почему его охватила грусть, и он отошёл к берегу. А Кирикэ тем временем продолжал делать открытия:

— Если хочешь знать, вода в озеро вливается из этих родников.

— Столько воды?

— Чего ты удивляешься? Не знаешь, что ли, где родники — там наверняка под низом вода. Копай и выпускай воду… Комсомольцы тоже копали. Потому и назвали озеро Комсомольским.

— А ты, Кирикэ, всё знаешь, чего ни спроси. Глянь лучше, какой хорошенький котёнок!

Откуда взялся этот котёнок на аллее парка, трудно сказать, но было весело глядеть на симпатичного котёнка, бегущего по сосновой аллее. Задрав хвост, он игриво прыгал от дерева к дереву. Остановится на миг, бросит взгляд в сторону ребят, будто подзадоривает: «Нипочём меня не поймаете! Хоть вас и двое, а я один!»

Как утерпишь, получив такой вызов!

— Лови его!

— Ах! Он улизнул!

Котёнок высунул мордочку из-за ствола и вызывающе замяукал. А когда ребята попытались схватить его, он проскользнул у них между рук.

— Всё равно не отстанем, пока не поймаем его!

Котёнок побежал к Зелёному театру. Ребята помчались следом. Котёнок мог бы шмыгнуть внутрь через отверстие в ограде, потому что был маленьким, но, как видно, это был воспитанный котёнок. Он знал, что без билета входить в театр не разрешается…

Ребята рассмеялись, глядя, как маленький зверёк вскарабкивается на сосну и мяучит.

— Теперь-то уж он попался! — Алергуш взобрался на сосну и снял котёнка.

— Пошли к телевизионной вышке! — заторопил его Кирикэ.

— Так это ж мачта, гляди на неё отсюда.

— Пусть мачта, умник!

— А что нам там делать?

— Так просто, поглядим вышку… Знаешь, как красиво! Оттуда весь город виден.

Город можно оглядеть и с Петрика́нского холма. Можно смотреть и сверху, с мачты. А кому неохота увидеть город с высоты?

Но Алергушу не хотелось разлучаться с котёнком. И тут он вспомнил, что дома у них теперь нет кота. Старый кот, присутствовавший некогда на уроках музыки, пропал. Теперь мальчик сообразил, что им не мешает обзавестись котом. Тем более, что этот очень напоминал прежнего, будто был его родным сыном.

— Я взбираюсь к вышке. А ты как хочешь! — проговорил Кирикэ.

Алергуш нахмурил брови, раздумывая, как бы прихватить с собой котёнка? Сообразил! Он мигом вывалил из ранца на пожухлую траву книжки и тетради. Ведь ни у книг, ни у тетрадок нет ног, чтобы задать стрекача.

Можно было оставить котёнка внизу запертым в ранце, но в последний момент Алергуш одумался. «Кто его знает, этого кота! А вдруг он сбежит и ранец утащит. От такого кота, который целых полчаса водил нас за нос, чего угодно можно ожидать!»

— Ну, чего мешкаешь? — позвал его сверху Кирикэ.

И вот Алергуш взбирается, держа ранец за плечами. В ранце мяукает котёнок.

— А чего это ты ранец внизу не оставил? — крикнул Кирикэ.

— Не могу! Котёнок сбежит!

Кирикэ помирал со смеху. Протянув руку Алергушу, он помог ему взобраться следом. Заслышав, как настойчиво мяукает котёнок в ранце, Кирикэ тут же осенила идея:

— Давай сделаем его парашютистом. Хочешь?

Алергушу предложение понравилось. Котёнок тоже одобрительно поддакивал из ранца: «Мяу! Мяу!»

Теперь все трое оказались на площадке старой вышки: котёнок, Алергуш и Кирикэ.

— Подай-ка мне сюда ранец!

— А зачем он тебе?

— Увидишь!

Кирикэ вытащил из кармана платок, вполне приличный платок своего брата. Он смерил платок взглядом, взвесил в ладони и сунул его обратно в карман. Потом он пристально поглядел на Алергуша, на его белую рубаху, выбившуюся из брюк. Он удовлетворённо покачал головой: нашёл то, что искал.

— Чего тебе надо, а?

— Парашют!

— Ха-а-а! Парашют!

— Ну, а как же, голова ты садовая: коль есть парашютист, должен быть и парашют.

Парашютист — это котёнок. Парашют — белая рубаха Алергуша.

— Не хочу я! Упадёт — и котёнок убьётся!

— Не упадёт! Не упадёт! Давай снимай рубаху.

Кирикэ вытащил из того же кармана, в который только что опустил платок брата, моток шпагата. Алергуш глядел, как Кирикэ привязал рубаху к ранцу шпагатом. Котёнок больше не мяукал. Кажется, он свыкся с новым положением.

— Внимание! Начинается высадка десанта! Парашютисту приготовиться к прыжку!

«Мяу! Мяу!» — протестует котёнок, в то время как Кирикэ управляет приземлением парашюта, осторожно распуская шпагат.

— Ура-а-а! — вопит Алергуш во всё горло, уставившись на белую рубаху, которая раздулась на ветру.

Ранец был кабиной, где сидит отважный парашютист. Вот она благополучно приземлилась…

— Браво отважному парашютисту! Пусть растёт ушастым!

Но недолгой была радость от этого прыжка. Надо повторить прыжок, но ребятам совсем неохота спускаться с вышки и потом снова взбираться в гору. Ведь до чего просто, имея самую малость воображения, превратить парашют в ракету! И котёнок-парашютист мигом возведён в ранг космонавта. Он в ракете, готовой к старту.

— Внимание! Запуск!

Э-ге-ге! Парашютист, кажется, прибавил в весе на радостях оттого, что стал космонавтом. Кирикэ тянет шпагат. Тянет Алергуш. Тянут оба изо всех сил, и вот космический корабль приближается к месту назначения…

— Уф-ф-ф! Наконец-то! Мягкая посадка прошла успешно. Ну, а теперь поглядим, как себя космонавт чувствует… Приоткрой-ка малость ракету, чтоб видно было, — просит Алергуш.

— А если не открывается!

— Как это не открывается? Дай-ка сюда, я сам открою!

— Да как же откроется, если она обмотана шпагатом?

— Постой-ка, здесь узел!

— Осторожно, а то ещё крепче затянешь!

Наконец космический корабль поддался.

— Ой, он там, случайно, не задохнулся?

— Откуда? Не видишь, что ли? Он здесь законно устроился…

Котёнок был жив-живёхонек и даже не желал выходить из своей кабины. Алергуш сунул руку, чтобы погладить парашютиста-космонавта, но лучше было не делать этого. Парашютист-космонавт мигом вцепился в неё когтями. Кирикэ стал помогать другу, и тут кот повис на его куртке. Так они и спустились вниз: Алергуш с мотком шпагата и ранцем, котёнок — повиснув у Кирикэ на груди.

Но едва Кирикэ коснулся ногой земли, котёнок вьюном прыгнул и исчез в сосновой зелени…

— Это ты его упустил! Теперь не будет у меня котёнка… — хныкал Алергуш.

А Кирикэ вместо ответа щёлкнул его по носу.

Алергуш страшно разобиделся. Он повернулся спиной к приятелю и стал собирать книжки и тетрадки, рассыпанные по земле. Сперва сложил тетрадки. Складывал он нарочно медленно, чтобы Кирикэ понял, что вёл он себя как настоящий грубиян. Алергуш, правда, ещё не видел настоящего грубияна, но слышал это слово от бабушки, и оно почему-то очень пришлось ему по душе.

Алергуш и в самом деле рассердился. Правда, не очень-то, а больше хотел казаться осерчавшим. Потому он так медлил, собирая тетради.

— И чего ты там копаешься? — не вытерпел Кирикэ. — Потерял чего, что ли?

Теперь сердился Кирикэ. Но, увидев побледневшее лицо друга, Кирикэ перепугался: не свело ли Алергушу живот от голода? Или, может, ему не по себе от сырых яиц? И зачем было глотать столько яиц? Он присел возле Алергуша и расслышал невнятное и однотонное бормотание:

— О-ой… дневник… мой дневни-ик!..

— Какой дневник, растяпа? — сердито потряс его Кирикэ.

Но Алергуш грыз ногти и продолжал стонать:

— Дневни-ик… мой дневни-и-ик!..

— Да опомнись же ты наконец! Сам ведь сказал на уроке, что забыл дневник дома. Не так, что ли?

— Ничего я не забывал дома… — сознался Алергуш. — Я его позабыл в классе!..

— Да как же ты мог его забыть в классе, если ты его дома забыл?!

— Это я только так сказал, потому что не хотел дневник подавать!.. Я его под портфелем в парте спрятал. А потом забыл про него…

— Хм-м-м… — озабоченно проворчал Кирикэ.

— Значит, дежурный нашёл его и отдаст… отдаст Вере Матвеевне.

Кирикэ слушал, нахмурившись: другу грозила беда. Это он понимал прекрасно. Дело дрянь! Не хотел бы он очутиться сейчас на месте Алергуша…

А может, из-за репетиции дежурные ещё не убирали в классе? Тогда выходит, не всё ещё потеряно!.. Но Алергушу нельзя возвращаться в школу. Он ведь сбежал с репетиции!..

Кирикэ сосредоточенно размышлял. При виде такой глубокой задумчивости у Алергуша вроде бы малость отлегло от сердца.

— Ну, хватит тебе хныкать! — принялся успокаивать его Кирикэ.

Он ведь умел не только ругать. Такой уж у Кирикэ характер: он редко принимает решения, которые по вкусу другим, и почти всегда принимает такие, которые по душе ему самому.

Сейчас он чувствует ужасный голод. Как хочется поскорее очутиться дома, а этому Алергушу буркнуть: «Что поделаешь, если ты растяпа. Теперь выпутывайся сам. Пошли, а то я помираю с голоду, так что тебя не вижу!» И мог бы ещё добавить своё излюбленное изречение, позаимствованное неведомо откуда: «Теперь будь что будет!»

Но почему-то он замешкался с этой премудростью и промолчал. И даже не взглянул на Алергуша.

Как хорошо начался этот день, а гляди-ка: до чего скверно заканчивался!

Кирикэ рванулся с места. Алергуш не вернул его, но и не помчался следом. Неожиданно Кирикэ шагнул в сторону и остановился, почесал переносицу, потёр подбородок. Будто на него чесотка напала. Он почесался и попрыгал на одной ноге, потом на другой. Решение пришло неожиданно. Точно так же внезапно приходит порой решение заковыристой задачки, над которой бился невесть сколько времени. Решение пришлось ему по душе, и оставалось только его исполнить.

— Ты куда? — не утерпел Алергуш, видя, что приятель пошёл не в направлении к дому, которое поначалу выбрал, чтоб поскорей утолить свой голод, а в противоположном.

— А ты как думаешь? — пожал плечами Кирикэ. — В школу… погляжу, что можно сделать…

Веснушки на лбу Алергуша собрались в одну гроздь. Нос вздёрнулся, покраснел и взмок.

Кирикэ знал по собственному опыту, что если нос мокрый, то это еще ничего не значит: ничего человеку не сделается! И всё-таки он не удержался, чтоб презрительно не фыркнуть:

— Что ж делать, если ты растяпа! — Тут он улыбнулся и припустил вниз по сосновой аллее.

Алергуш проследил, пока он исчез за поворотом аллеи, потом, полный сладостной надежды, уселся на пень и стал ждать. Он был очень признателен Кирикэ и готов был поделиться с ним всеми своими сокровищами. Всё-таки, что ни говори, а настоящий друг совсем не то, что кот, — в беде не бросит. Наоборот, постарается выручить тебя из беды.

Только бы успел вовремя. Не опоздал бы…

Эх, был бы у них с собой велосипед!..

Чтоб скоротать время, Алергуш стал считать. На каждом десятке он старался представить себе, в каком месте сейчас его приятель. Вот он поднимается по лестнице… Вот он возле столовой. А сейчас он уже на Садовой улице… Ну, не зевай, Кирикэ… Поживей пересекай улицу! Ну, бегом, бегом, Кирикэ! Чего на витрину уставился? Что там хорошего увидел? Оставь — досыта наедимся свежего хлеба после!.. Поторопись, Кирикэ! Скоро школа. Видишь — недалеко уже ведь!.. Входит! Входит!.. Поднимается по главной лестнице!.. Сейчас нет уроков, и его никто не заметит… Открывает дверь… Ну и пусть себе репетируют!.. Извинись за то, что помешал, ты позабыл дневник в парте… Ищет! Старательно ищет… Кирикэ! Нашёл? Нашёл, что ли?..

Сердце Алергуша учащённо колотится: от страха, от нетерпения, от желания увидеть наконец снова этот злосчастный дневник. Никогда ещё он не казался ему таким бесценным.

От нетерпения Алергуш даже запрыгал возле соснового пня, как будто продрог. Запоздалый дятел неторопливо долбил ствол соседнего дерева, не обращая внимания на мальчика.

Кирикэ всё нет да нет. Алергуш больше не выдерживает. Он отправляется навстречу приятелю. «Ну, скорей же, Кирикэ, чего ты там мешкаешь? Мог бы и через две ступеньки прыгать. Был бы я на твоём месте, разом бы через три прыгал — на то и ноги даны!»

А едва завидев на самом верху лестницы у спуска в парк измученного от усталости и огорчённого Кирикэ, Алергуш догадался, что все усилия друга были напрасными. Он даже не спросил Кирикэ, что и как. Приятель не размахивал дневником — стало быть, конец надежде.

Потом они оба шли молча и даже не чувствовали, как у них болят от голода животы.

Угадайте-ка, кто вышел им навстречу из-под куста? Котёнок, полосатый котёнок, геройский парашютист и космонавт, с которым они так весело играли всего час назад.

Полосатик парашютист-космонавт посидел под кустом, подумал, подумал и понял, что летать интересно, что не так-то уж страшен этот мир и надо быть посмелей и отважно встречать любые испытания.

Потому котёнок совсем не испугался, а пошёл следом за ребятами и замяукал, давая знать, что он рядом, что он не убежал. Только напрасно Полосатик старался привлечь к себе внимание. Ребята его не слышали. Он им больше не был нужен.

Тогда Полосатик застыл на месте. Была и у него гордость, и не желал он показывать, будто жаждет силком с кем-то подружиться.

Он ещё долго следил за ними взглядом своих зелёных глаз, похожих на сосновые иглы, и, наверное, недоуменно спрашивал себя: «Должно быть, это они? А может, обознался, и не они это вовсе?»