Неведомые тени

Часть 2 Настоящее. Глава 8

— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите вопрос? — обернулся с переднего сиденья сопровождавший меня молодой капитан.

Я нехотя кивнул. Настроения разговаривать не было, но хоть какая-то возможность отвлечься. А то раз двадцать уже чуть не скомандовал развернуть машину и возвращаться в город.

— Вы отказались от костюма биозащиты. Значит, опасности нет и карантин скоро снимут? — паренек настороженно замер, ожидая ответа.

— Персонал на базе работает без костюмов, до сих пор все живы, — не слишком обнадежил его я. — А насчет снятия карантина могу только сказать, что это не в моей компетенции.

Паренек еще некоторое время смотрел на меня, то ли ожидая продолжения, то ли собираясь спросить еще что-то. Но, так ничего и не дождавшись, развернулся и уставился на дорогу.

За окном тянулась безрадостная осенняя степь, покрытая мокрой, пожухшей травой. Временами попадались островки подтаявшего снега.

Активировав коммуникатор, я сверился с картой. До базы, где разметили на карантин экипаж Четвертой Звездной, оставалось километров восемьдесят. Совсем немного по меркам Южной Сибири, через полчаса будем на месте.

Выцепив контакт Виктора, скинул ему сообщение, что уже подъезжаю, и попросил встретить. Потом, немного подумав, перенес официальную часть на полтора часа, написав капитану экспедиции, что сначала хочу поговорить с медиками. А то скучающий на Земле Аджит, чего доброго, сразу возьмет в оборот прибывшее высокое начальство.

В резервацию меня тянуло как магнитом. Хотелось вживую увидеть ребят. Вспомнить. Почувствовать себя в старой компании, хоть ненадолго. До вылета экспедиции еще удавалось сдерживаться, я ни разу не попытался пообщаться с кем-то из участников лично. Виктор не в счет. А сейчас сил уже не оставалось. Я даже придумал для себя обоснование поездки в резервацию: ребята побывали у Проксимы, привезли с собой то, что когда-то полностью изменило мою жизнь. Да и не только мою. Нужно проверить, смогу ли я ощутить то странное, что заставило их вернуться. Откликнется ли оно во мне? Так что, формально я ехал не только для того, чтобы повидать давних друзей.

Преимущество высоких должностей в том, что вместе с большой ответственностью даются и большие возможности. Я даже не стал размениваться на обычные пассажирские авиалинии, а заказал спецрейс с высадкой на ближайшем к базе полевом аэродроме. Оттуда до резервации можно было бы взять вертолет, но я выбрал машину. А потом всю дорогу нервничал, одновременно и стремясь к встрече с прошлым, и боясь ее.

Осень. Она была такой, какой я помнил. Мрачной, серой, готовой в любой момент пролиться дождем. Машина заехала на территорию, но выходить я не торопился. Сидел, вжавшись затылком в подголовник, и смотрел сквозь тонированное окно на знакомый парк, пытаясь выровнять дыхание и притушить нахлынувшие эмоции. Пока не увидел приближающегося Виктора. Вышел ему навстречу. Вдохнул влажный, прохладный воздух, пахнущий опавшей листвой. Засунул руки в карманы куртки.

— Когда мы говорили о романтике космоса и приключениях, я себе их представлял по-другому, — Витька протянул руку здороваясь. — Тём, почему у меня ощущение, что ты все знал заранее и специально нас подставил?

Если бы не сквозившее в его голосе ехидство, я бы, возможно, почувствовал угрызения совести. Но не сейчас.

Отпустив машину, мы неспешно двинулись в сторону медицинского корпуса. Хотелось задать тысячу вопросов, однако, избегая смотреть Витьке в глаза, первым я выбрал банальное:

— Как Алексей?

Остановившись, Виктор с интересом меня оглядел.

— Скажи-ка, Тёма, все правда так плохо?

— В смысле? — я даже вздрогнул от такого вопроса.

— Алексей ведь тебе не родственник. Слишком… вы слишком… даже нет, не похожи. Работы сейчас немного, так что из любопытства я достал из базы ваши ДНК. Вы — один человек. То есть то, что, по твоему мнению, ты от меня скрываешь настолько безумно? Почему тебя хватает только на полуправду и какие-то частные предсказания будущего?

Я пнул попавшийся на пути камень и глубже засунул руки в карманы. За двадцать лет у меня был миллион поводов кому-то все рассказать. Антону. Ольге. Виктору. Но я ни разу ни одним поводом не воспользовался. Так стоит ли начинать?

— Давай, колись, — почувствовал мои колебания Виктор. — Я достаточно дозрел до того, чтобы не отправить тебя в психушку, хотя раньше, признаю, такое желание возникало. Пару раз.

— Всего пару? — подняв на него глаза, я усмехнулся.

— Молодой ты более дурной, конечно — улыбнулся в ответ Виктор. — Но раз до таких лет дожил, значит, с возрастом дурь в мозги конвертируется. И если когда-то мозгов станет так же много, как в молодости дури…

Отвесив ему шуточный подзатыльник, я огляделся по сторонам.

— Пошли в тепло, есть место, где нам не помешают?

— Есть. И коньячок найдется. Чувствую, он понадобится, нам обоим.

Слушал Виктор практически не перебивая. Потом долго молчал. Я не торопил его. Стоял у окна, не спеша потягивая коньяк, смотрел на знакомый пейзаж. В голове было пусто, а на сердце — лишь грусть о давно прошедших днях.

— Почему ты ничего не попытался изменить? Собрать экипаж, рассказать, что произойдет. Дать другие координаты для прыжков?

— Зачем? — спросил я не оборачиваясь. Смотреть Витьке в глаза мне пока не хотелось.

— Вы же так и не разобрались, что такое распады? Может, это медленная смерть?

Я кивнул, все также глядя в окно. Потом обернулся.

— Знаешь… я ведь прожил долгую жизнь, Вить. И очень насыщенную. У меня было много времени на то, чтобы обо всем подумать. Так вот… не хочу отнимать все это, — я махнул рукой, сделав охватывающий жест, — ни у себя, ни у ребят. — Я был счастлив здесь. И в Лондоне. И в космосе. Без этих событий, этого места и моя жизнь, и жизнь молодого Алексея станет более пустой. Возможно, я эгоист. Но я хочу, чтобы у нас с ним все это… было.

Сейчас более, чем обычно, Виктор смахивал на психиатра, сидящего в кресле в расслабленной позе и при этом напряженно следящего за моей мимикой и движениями.

— Значит, ты прописал мне до самой смерти быть нянькой у Лёшика, — наконец произнес он. Довольно миролюбиво, что шло вразрез со смыслом сказанных слов и угрюмым выражением лица.

— Вот со смертью давай что-нибудь придумаем, — попробовал я сменить тему. — Я помню, где и примерно когда случилась авария, можно ее избежать.

— Лёх, — Виктор неожиданно резанул меня старым именем. — Вдумайся, ты выжидал, пока я отучусь. Не дал даже попытаться поработать в больницах, наработать стаж, приобрести НОРМАЛЬНЫЙ, понимаешь значение этого слова? Нормальный опыт. Притащил в вашу космическую тусовку. В обход конкурса запихнул в эту экспедицию. И все только затем, чтобы я проследил, чтобы ты тут нигде не убился? Тебе хоть раз пришло в голову спросить, хочу ли я «всего этого»?

Он повторил мой охватывающий жест.

— Я спрашивал, — попробовал отпереться я, но вышло неубедительно.

— Что ты спрашивал? Хочу ли я в космос? Да, спрашивал. А вот спросить, хочу ли я быть нянькой, подтирать тебе нос и исправлять косяки, ты немножко забыл.

— Да, — не смог ничего возразить я.

— Да, — кивнул Виктор.

Потом встал, дошел до холодильника, порылся в нем, но вернулся с пустыми руками. Снова сел в кресло. Плеснул в бокал коньяка, не как раньше, на два пальца, а почти до краев. Отхлебнул.

Я лихорадочно пытался сообразить, как начать извиняться. Но в голову ничего не приходило. Да и, по правде сказать, ни в чем я не раскаивался. Если бы в другой раз пришлось выбирать, поступил бы так же. Несколько минут мы оба молчали. Каждый уставился в свой бокал, словно пытаясь найти на дне ответы. Казалось, даже воздух загустел от повисшего напряжения.

— Знаешь, какой ты везучий сукин сын, Лёх? — поинтересовался наконец Виктор.

Я перевел взгляд на него, ожидая продолжения.

— Можешь не искать оправдания, — Виктор поднес бокал к губам, сделал большой глоток и поморщился. — Потому что если бы ты все-таки спросил, хочу ли я во все это ввязываться, то я бы ответил — да. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что, — отрезал Виктор.

Я бросил быстрый взгляд в сторону бутылки. Нет, выпили вроде бы немного. Сделав еще несколько глотков, Виктор отставил стакан и встал, видимо, чтобы подчеркнуть значимость своих аргументов:

— Потому что, ни одна больница не дала бы мне того опыта, который я получил здесь и в экспедиции. Наши исследования лежат за рамками привычных земных проблем, ни один врач еще ни с чем подобным не сталкивался. Так что я сейчас подумал-подумал и решил, что, пожалуй, готов потратить свои лучшие годы на присмотр за твоей дурной реинкарнацией.

Я чуть не расплескал коньяк, пытаясь скрыть смешок в бокале.

— Хватит ржать, — притворно проворчал Виктор, снова плюхаясь в кресло. — Кстати, раз уж у нас день откровений… А откуда эта идея — купировать распады психотропами?

— Не знаю, — я даже растерялся от резкой смены темы. — Просто помню, что это работало. Точного состава я никогда и не знал, его подбирал Акихиро. Ты же сейчас тоже в этом участвовал?

— О-о-о-о, — усмехнулся Виктор вспоминая. — Акихиро сначала и слышать ничего про транквилизаторы не хотел, говорил, что я совсем с ума сошел. Пришлось быть настойчивым. Но когда все разумные варианты исчерпаны, хватаешься за безумные.

— Здорово, что получилось.

— Ага. Давай с тобой договоримся, что больше ты ничего от меня скрывать не станешь. Будет намного проще.

— Да я и так все, что знал, уже выложил.

— Вот и отлично. Тогда я сейчас сбегаю в столовую, за какой-нибудь закуской, и сегодня предлагаю нажраться. В честь дня откровений. А с командой встретишься завтра.

— Завтра же воскресенье, — поморщился я.

— Да, такие вот вы, высший командный состав, самодуры. Никакого уважения к режиму отдыха рядовых сотрудников.

Накинув куртку, Виктор скрылся за дверью.

Утром я попытался вспомнить, зачем вообще приехал в резервацию. Чего, собственно, хотел? Но разворачиваться назад было уже поздно, роль нужно отыграть до конца.

По пути в конференц-зал я столкнулся с Райли. Чтобы его разговорить, поинтересовался, как идут их эксперименты по управлению распадами. Райли был явно удивлен моей осведомленностью, на вопросы отвечал осторожно и дипломатично. И все же по ответам складывалось впечатление, что сейчас основная головная боль у него, это импульсивность поступков Алексея. Проговорив минут пять, мы вежливо раскланялись.

На правах представителя Космического Управления официально я собирал только российскую часть команды. Но Аджит, как капитан, конечно, не мог пропустить такое событие. К нему присоединилась группа любопытствующих, так что свободных мест за круглым столом не осталось. Все лица были знакомы. Ребята-двигателисты, помнили меня еще по прошлой работе и поглядывали с интересом. Алексей, наоборот, насторожено.

Я нес какую-то пафосную чушь о важности их работы для страны, а сам прислушивался к внутренним ощущениям. Нет, никаких аномалий я не чувствовал. Распады не постучались. Ни «нормальные», которыми я так легко управлял в молодости, ни «странные», когда-то донимавшие меня в новой жизни. Вообще никакие. Только голова противно ныла от выпитого. «Возраст», — как сказал Витька, выдавая утром мне обезболивающее.

После общей встречи, совершенно бессмысленной, не сдержался, позвал Алексея пройтись. Хотел вправить мозги, призвать к внимательности и осторожности. Иллюзий насчет результата не строил, но пусть хоть что-то в голове останется. Сходство между нами Лёха уловил быстро, даже постарался его уменьшить, став двигаться чуть по-другому. Меня это позабавило. Черт, Райли, наверняка тоже заметил, только виду не подал, джентльмен хренов. Жаль, что он не китаец или кореец. По слухам, они считают, что все европейцы на одно лицо, мы бы с Алексеем их точно не разочаровали.

Разговор не клеился. Я аккуратно подбирал слова, чтобы не показать, что знаю о нем больше, чем мне положено, Леха держал дистанцию. Все шло не так, как мне хотелось. И тут, отвернувшись в сторону, чтобы выдохнуть после очередной бесящей фразы, я увидел Лео. Она не спеша шла от пруда. Сердце остановилось, замерло, а потом резко пустилось вскачь, словно и не было прошедших двадцати лет. За это время я встречался со многими женщинами, на одной из них даже был женат. Но сейчас, глядя как Лео, заметив нас, ускоряет шаг, как расцветает на ее лице улыбка, я с удивительной четкостью осознал, что по-настоящему за всю свою жизнь любил только ее одну.

Сил разговаривать не осталось. Я промямлил что-то несуразное и позорно сбежал. На ходу вызвал машину. Возле корпусов столкнулся с Аджитом и Райли. Они задавали какие-то серьезные вопросы, но я слушал вполуха и отвечал невпопад, краем глаза глядя на неспешно идущие по парковой дорожке два силуэта.

Наконец, подъехала машина. Наскоро распрощавшись, я с облегчением скрылся в тонированном салоне. Обернулся, чтобы еще раз увидеть Лео… Однозначно, прежде чем снова соваться к ребятам, нужно найти способ не реагировать так на нее. Любой. Занять себя другой женщиной, в конце концов. Клин клином.

Виктор теперь регулярно жаловался мне на меня. При этом обоих называя Лёх, так что иногда я путался, какой из нас двоих ему сегодня не угодил. Это было очень смешно.

В один из дней меня снова попыталось накрыть «странным» распадом. Я привычно остановил его, и тут меня скрутило жесточайшей болью. Даже не сразу разобрался, что болит рука. Я буквально валялся в кресле, не в силах не только подняться, но и воды себе налить, надеясь, что никто не зайдет и не застанет меня в таком состоянии.

Постучала Валентина. Крикнуть, чтобы не заходила, я не успел. Переменившись в лице, она бросилась ко мне. Спасительница, чтоб ее.

— Все в порядке, — с фальшивым спокойствием попытался отмахнуться я. — Принеси какого-нибудь обезболивающего. Локоть стукнул.

Ненадолго скрывшись за дверью, Валентина вернулась с таблетками и водой. Видя, что я двигаю только одной рукой предложила вызвать массажиста, снять спазм, но тут я рявкнул:

— Васильева, идите работать! Сказал же — все в порядке!

Кажется, она обиделась, но сейчас мне было не до этого.

Боль уже стала отступать, когда пришло скупое «Поломался» от Виктора. Я ужаснулся. Это что же, теперь я буду на себе чувствовать то, что происходит с ним? Так, может, и чувства к Лео не мои, а его? А я лишь переживаю его эмоции? И вообще, насколько мы разные? Есть ли у меня что-то свое собственное, или все, что у меня есть — его?

Черт возьми, когда Лёшик рос и падал с велика, не припомню, чтобы у меня коленки болели. А тут, хоть самому в ЦИТО просись. Интересно, если он сейчас умрет, что будет со мной? Исчезну, умру или все же продолжу жить, навсегда распрощавшись с распадами? Надеюсь, проверять не придется…

Наблюдать за состоянием Алексея со стороны оказалось гораздо тяжелее, чем самому лежать под капельницами. Ну да, когда ты в беспамятстве и понятия не имеешь, сколько времени прошло и что с тобой делают, это совсем другой коленкор. Не приходится беспомощно пялится на часы, ожидая новостей.

Виктор отписался лишь к концу следующего дня.

Я думал, эти сутки ожидания станут самым страшным моментом в моей жизни. Но ошибся, страшное началось позже. Лёха маялся депрессией. Самих его эмоций я, к счастью, не ощущал, но Виктор злился и всю злость изливал на меня. Теперь он чуть ли не каждый вечер приезжал в Космическое Управление, чтобы лично рассказать мне об очередной выходке Алексея. Я работал громоотводом, порядочно позабросив свои прямые обязанности. На мои замечания, что плакаться можно и по коммуникатору, Виктор только отмахивался, предпочитая ездить через пол-Москвы. Я не понимал почему, пока однажды, выходя в коридор, не застукал злого доктора обнимающимся с капитаном Васильевой. После чего с чистой совестью переложил работу громоотвода на нее. Зачем еще, в конце концов, нужны подчиненные?

Несмотря на проблемы с восстановлением руки Алексея, Виктор выглядел счастливым. Исследовательская работа, сложный медицинский случай по его профилю, отношения, перерастающие во что-то серьезное. Я наблюдал за ним с нарастающим ужасом, понимая, что близится лето. Его последнее лето.

Все попытки поговорить о будущем, Виктор отметал. Жил на всю катушку, буквально горел этой жизнью. И ведь сгорит во всех смыслах этого слова, при таком отношении.

С Алексеем мне казалось я придумал все неплохо. Повесил его на Боровского, пусть обоюдно бесят друг друга. Младший Боровский терпимостью так и не обзавелся. Все у него было либо черное, либо белое, без оттенков. Поэтому несмотря на свои научные достижения, коллегами он воспринимался скорее, как раздражающий фактор, а не человек, с которым хочется работать. Алексею же, на мой взгляд, и требовалось раздражение всех существующих рецепторов, чтобы желание жить вернулось.

Разговоров о будущем Виктор продолжал избегать. Более того, в последнее время он вообще начал избегать разговоров со мной, о чем бы то ни было. Я почти дозрел вызвать Васильеву и надавить через нее, когда мне повезло.

Алексей очередной раз взбрыкнул, засунул Виктора в блок и тот, в крайней степени раздражения, вспомнил о старом громоотводе.

— Слушай, большой Лёха, мелкий ты достал меня до печенок, — начал он прямо с порога. — Занимайся уже сам своим Алексеем! Я что-то задолбался.

— Что на этот раз? — я мотнул головой в сторону кресла, стоящего рядом с переговорным столом, и полез в бар за «успокоительным».

— Ношусь с ним, как с писаной торбой, а он теперь звонки сбрасывает, — устраиваясь за столом, продолжал жаловаться Виктор. — Я ему, видите ли, не про все варианты лечения рассказал.

Этот момент я помнил. Да. Тогда было очень обидно.

Встал, запер дверь кабинета на механический замок. На всякий случай подергал за ручку, убедился, что дверь точно закрыта. Ключ сунул в карман.

Виктор в немом вопросе, удивленно развел руками.

— Сегодня ты никуда больше не пойдешь, -обсуждать это я не собирался, просто констатировал факт. — Знаешь, как по мнению французов, нужно правильно пить коньяк?

Виктор с полминуты молчал, оценивая мое настроение. Поняв, что ругаться я не собираюсь, едва заметно кивнул, принял более расслабленную позу и ухмыльнулся.

— Лимоном закусывать?

Я усмехнулся.

— Лимоном ты бренди некачественный закусывай, Витя. Это же полностью испортит восприятие. Хороший коньяк не терпит ничего резкого. Хочешь раскрыть его вкус, создай вокруг соответствующую обстановку.

— Какую? Предлагаешь сначала мебель подвигать?

Достав из шкафа бутылку двадцатилетнего французского коньяка, я поставил его перед Виктором.

— Есть правило трех «С» — Cafe, Cognac, Cigar. Коллекционный коньяк его заслуживает.

— Эстет хренов, — фыркнул Виктор. — У нас, обычных врачей, жизнь проще.

— И безвкуснее, — не удержался от подколки я.

Сделав в кофе-машине два эспрессо, поставил обоим по чашке. Достал из стола две индивидуально упакованные сигары, которые подарил мне кто-то из коллег. Кто именно я уже и не помнил, так долго не было повода распечатать подарок. Распахнул настежь окно и отключил пожарную сигнализацию. Сев на диванчик, подтянул поближе одно из кресел и закинул на него ноги. Виктор смерил меня ироничным взглядом и, сев рядом, сделал так же.

Пока мы пили кофе, он крутил в руках одну из сигар, разглядывая надписи.

— Обычно кубинские возят, — он вопросительно поднял глаза. — А тут Никарагуа?

— Ага, — я неспешно взял в руки вторую. — Не пробовал?

— Нет, должность не та, — усмехнулся Виктор. — Работал бы в больнице, может, и получал бы иногда что-то похожее от благодарных пациентов. А так, у меня в подарках только распады, да Лёха.

Коньяк был хорош. Первоначальные оттенки перца и специй довольно быстро сменились нотами темного шоколада на медовом фоне, с длительным орехово-кофейным послевкусием.

Виктор первым распечатал свою сигару. Гильотины для обрезки у меня не было, пришлось воспользоваться ножом, что, конечно, несколько смазало ритуал. Виктор поджег сигару длинной спичкой и удивительно профессионально ее раскурил. Убедившись, что табак тлеет равномерно, он прикрыл глаза, сделал неглубокий вдох и, спустя несколько секунд, выпустил изо рта клуб дыма.

— Ну как? — я свою сигару пока только крутил в руках.

— Яркая. Фрукты, кленовый сироп и что-то терпкое, ореховое, с горчинкой, — Виктор еще раз поднес сигару ко рту и выпустил в потолок затейливые колечки дыма. — Любишь ты выпендриться, Лёх. Ничего не меняется. Ты и мелкий такой же, а с возрастом просто перешел на всё более дорогое.

Хмыкнув, я взял ножик, обрезать свою сигару.

В кабинет постучали. Я недовольно посмотрел на дверь, но вставать не торопился. Постучат и уйдут.

— Пусти. Это Валентина. Попросил ее кое-что принести.

— Надеюсь, не лимон…

Пришлось идти открывать. Капитан Васильева бросила неодобрительный взгляд в сторону диванчика, но Виктору ничего не сказала. Не став заходить, протянула закрытый поднос и шагнула вон из комнаты.

— Это ты ее так хорошо воспитал или я? — поинтересовался я, открывая поднос.

Виктор улыбнулся.

— Она просто хорошая. Сама по себе.

На подносе оказались тарталетки с паштетом, твердый сыр, мед, орехи и горький шоколад.

Виктор рассказывал про экспедицию. Некоторых вещей я не знал или не помнил, и сейчас переживал весь этот полет заново. Несмотря на трагические события, нашлось много забавных моментов, над которыми мы хохотали. Рассказчиком Виктор был отменным.

Солнце почти село. Разговор утих. Я подошел к окну, подышать летом. Хотя город, он что летом, что зимой — пахнет городом. Здесь даже в парке сложно почувствовать аромат травы или цветов, все забивает запах механизации.

— Ладно, Лёх, спасибо за чудесный вечер, сигары, коньяк, — поднялся вслед за мной Виктор. — Отпирай.

— Нет, — ответил я не оборачиваясь.

— Драться с тобой предлагаешь?

— Как хочешь, — я пожал плечами. — Будешь доставать, могу и сожрать ключ. Как врач оцени, сколько нам его тогда ждать придется?

— Послушай, Лёх. Я много думал над тем, что ты говорил. И про аварию помню. И все-таки…

— Ну? — я обернулся.

Виктор слегка отрешенно улыбался, пожалуй, не мне, а каким-то своим мыслям.

— Я не хочу тратить всю свою жизнь на попытки любым способом избежать смерти.

Я открыл рот, чтобы возмутиться, но Витька жестом остановил меня.

— Я счастлив сейчас, Лёх. Понимаешь? Не знаю, что будет завтра или через неделю. И знать не хочу. Возможно, завтра Валька уйдет от меня к другому, и я сопьюсь этим твоим дорогущим коньяком. Может быть, счастье уйдет каким-то другим путем, и я, как ты, буду жить тем, что «у меня все это было». Может, и не уйдет. Но мне не нужны предсказания будущего. От всего не убережешься. Если завтра мне придется умереть — что ж, сейчас отличный момент. Пока еще нет ни боли потерь, ни горечи разочарований. Я унесу с собой только счастье. Что может быть прекрасней?

— Это эгоизм…

— От тебя такое тем более странно слышать, — усмехнулся Виктор. — Ты сам-то недавно целую экспедицию втравил в приключения. Зная, чем все закончится.

— У меня кроме тебя нет друзей, Вить. Никого. Не хочешь думать о себе или Вальке…

— Так заведи, — Виктор обезоруживающе улыбнулся. — В чем проблема, Лёх? Ты прячешься здесь, в кабинете. С сигарами и коньяком. Вот смотрю я на тебя, и знаешь, что мне кажется? От себя мелкого ты недалеко ушел.

— Да иди ты, — я снова отвернулся к окну.

— Пойду. Ключ отдай.

— Вить, я же не прошу многого. Просто не езди в тот день никуда. Возьми отгул, посиди дома, фильмы посмотри или погоняй в стрелялку.

— Ты потерял все! — рявкнул Виктор. — Все! Свою жизнь, работу, женщину, перспективы. Начал все с нуля и когда представилась возможность что-то менять, отказался. А мне предлагаешь запереться в квартире и бояться высунуть нос, чтобы не дай бог ничего не случилось?

— Так, я-то жив! Я отказался менять течение жизни, а не пытаться избежать смерти!

— Так, мы и не знаем до конца, что такое смерть, Лёх. Может там тоже есть возможность что-то начать заново. А если и нет… Прячась от смерти, не увидишь и жизни. Так стоит ли цепляться за призрак того, чего сам себя лишаешь?

— Но я, Валька…

— Да, так же как Лео, Ву, Эванс — они тоже остались без тебя. И ты не захотел это менять, помнишь?

— Твою мать.

Вернувшись к диванчику, я посмотрел на почти пустую бутылку и вылил себе в бокал остатки коньяка.

— Давай ключ, — протянул руку Виктор. — Хочу все-таки съездить в Питер к мелкому тебе. Если доеду, попробую отговорить от операции. Сам машину не поведу, возьму такси. Но шарахаться от каждой тени не собираюсь.

«Не доедешь…»

Я сунул руку в карман, достал ключ и бросил Витьке. Поймав ключ налету, он довольно кивнул и протянул ладонь прощаясь.

— Да иди ты, — прошептал я.

И сделав несколько шагов, обнял Виктора.

— Увидимся, — оптимистично бросил он, отпирая дверь.

Оставив ключ в замке, вышел и широко улыбнулся на прощание.

Эту улыбку я и запомнил…

Ольга сидела в кресле напротив меня, скептически разглядывая кабинет.

— Оль, мы договорились? — я никак не мог понять ее настроения.

— Ты же знаешь, что я душу продам за возможность поехать в Лондон и поковыряться в этих распадах? Но все равно не понимаю, чем тебе не угодила моя семейная реликвия. Она всегда со мной.

— Пистолет, — фыркнул я.

— По современным меркам это даже не оружие, ты же знаешь.

— Вот и оставь его здесь, — встав, я открыл дверцу встроенного в стену сейфа. — Пусть полежит, пока ты будешь в Лондоне.

— Да я его и дома могу оставить, — стушевалась Ольга.

— Не надо дома. Оставь тут.

— Ты ведешь себя очень странно. Даже для тебя — странно.

— Старею, — я невольно улыбнулся.

Ольга закатила глаза, но все же встала, достала из сумочки пистолет и сунула его в сейф.

— Все? Доволен?

— Доволен, — подтвердил я.

— Тогда отдавай мои билеты в Лондон.

— Вместе полетим. Представлю тебя коллегам.

Ольга вздернула брови, но возражать не стала.

Команду она набирала самостоятельно. Я немного расстроился, когда не увидел в списках Антона, но настаивать ни на чем не стал. Все прошло хорошо, ребята быстро включились в работу, как будто всю жизнь изучали распады.

Когда при прощании Ольга припомнила мне этот пистолет в сейфе, даже стало неловко. Черт его знает, чего я тогда прицепился к пистолету. Видимо, нервы.

Меньше чем через месяц мне пришлось снова лететь в Лондон из-за конфликта Ольги с Боровским. Алексею не удалось уладить их разногласия, в итоге он вызвал меня. Посмотрев, как эти трое общаются, я снова порадовался, что семейная реликвия надежно заперта в сейфе.

Алексей злился из-за задержек с исследованиями. Боровский считал, что его не принимают всерьез. Ольга — что с подачи Боровского Алексей чрезмерно рискует, и старания не дать ему героически убиться отвлекают ее от основной задачи. Психологом я никогда не был, поэтому сейчас, общаясь с ними, ощущал себя бродящим по минному полю. Но в итоге выкрутился и ситуацию удалось выправить. Правда, у меня ушла на это почти неделя, зато я поприсутствовал на некоторых экспериментах, и атмосфера происходящего здорово меня взбодрила.

Любопытно, что в Лондоне я не испытывал такой сильной ностальгии, какая была у меня в резервации. Хотя, если подумать, будучи Алексеем, в институте Эванса я провел больше времени, чем там.

А дальше жизнь пошла своим чередом. Я присматривал за «мелким собой». Состоял в нескольких межгосударственных комиссиях, занимавшихся оценкой результатов исследований влияния способа межзвездного перемещения на организм человека. Мечтал о космосе.

Вместо того чтобы завести друзей, я, кажется, еще больше ото всех отдалился. Так было проще. И терять больше никого не придется. Если у вас нет собаки…

За столько лет я так и не придумал, что же делать, когда Алексей исчезнет. Если он все-таки исчезнет. Но все идет, как и шло, ничего я не изменил, многому даже помог. Виктора не спас… Так может стоит послать к лешему этот желоб? Разомкнуть круг.

Ольге с момента, как она в первый раз полетела с Алексеем на корабле к астероидам, я постоянно долбил, что ей нельзя выходить в космос. Нельзя, нельзя! Она уже, кажется, начала принимать меня за психопата, впадающего в старческую деменцию, раз за разом обещая никуда не выходить.

И все же вышла. О том, что Алексей пропал вместе с кораблем, сообщил Эванс. Новость застала меня вечером дома. Завершив звонок, я стоял посреди комнаты, немного ошарашенный. Вот и все, закончилось время, которое я помнил. И теперь я почему-то ощущал себя совершенно беспомощным. Как жить дальше, если не знаешь, что тебя ждет?

Прошло несколько дней. Сколько именно, я не заметил, проводя почти все время в общении с обсерваториями, Райли, истерящей Ольгой. Голова пухла от этих разговоров. И беспомощности.

Так что, когда очередной ночью я проснулся с тяжелой головной болью, ничуть этому не удивился. Прошлепал босыми ногами на кухню, нашел таблетку в аптечке, налил воды в стакан.

И бесконечно смотрел, как падая на пол, стакан разлетается веером блестящих осколков. Как и я сам. Каждая клеточка моего тела обрела собственную жизнь. Я заполнял собой комнату. Здание. Атмосферу. Космос. Улетал в бесконечность. Наверное, я мог собрать себя назад. Вдох — и вселенная отпустит меня. Но я этого не хотел. Меня захватило потрясающее ощущение распада, единения со вселенной, ее доступность, совершенство.

А еще я ощутил Алексея. Тянулся к нему. Тянул его. Мы смешивались. Он становился мной, я — им. Вселенная лепила из нас, как из пластилина. Или это делали мы сами. Я чувствовал, как где-то в центре всего зарождается… Выбор? Я мог стать Алексеем, он мог стать Артемом. Мы могли решить, кем останемся, когда сделаем свой вдох. Я мог уступить свою жизнь ему. Он вернется к Лео, к друзьям, семье. Ведь я сделал, что должен — запустил междзвездные перелеты, вернул экспедицию на Землю, поддержал исследования. Мой путь закончен, а Алексей молод и энергичен, у него еще все впереди.

Но может, это только иллюзия? Сможет ли Алексей идти вперед без багажа, который набрал я? А я-то сам смогу все отпустить? Остаться лишь звездной пылью, потерять человеческую оболочку и земную жизнь?

Я сомневался, Алексей — нет. Он рвался жить. Он или я? Я запутался. Так много общего. Единый корень, одно дерево, две ветки, не способные существовать по отдельности.

Что есть сознание? Где оно живет? В сердце? В мозгах? В нервных окончаниях? Что именно делает нас теми, кем мы являемся? Ведь генетически я и Алексей — суть одно. И неважно, кто вернется из распада. Но почему и он, и я сейчас ощущаем боль при мысли, что вернется другой?

Шепот и шорохи вселенной, тепло звезд, холод пространства, все трепетало, требовало от нас сделать выбор. Нельзя оставаться в состоянии распада надолго. Вселенная будет нам рада, но еще не время, еще кому-то из нас нужно остаться человеком.

Так что, пора делать вдох. Но кто же вдохнет — он или я?