– Тетя, верните мне телефон! Вы не имеете права!
Я уже битый час пытаюсь достучаться до родственников, угрожаю Гаагским судом и заявлением в полицию, но ничего не происходит.
Потому что достучаться я пытаюсь в прямом смысле этого слова.
Дверь в мою комнату оказалась заперта, на мои крики никто не реагирует.
У меня полное ощущение, что огромный дом бабушки вымер.
За окном, выходящим на зеленый палисадник, тоже пусто. Ни одной живой души, кроме кур, равнодушно роющихся в траве.
Открыть окно я не могу, не разбив его. А разбивать… До такого я еще не дошла.
И, к тому же, какой смысл разбивать?
Быстро выбраться все равно не смогу, прибегут… А, если выберусь… У меня нет документов. Никаких.
Вместе с телефоном пропал паспорт, карта, куда отец отправляет мне деньги… Все пропало! Все!
Я отсюда смогу добраться до посольства только пешком… Если пойму, в какой стороне столица. А я не пойму!
Ужас сковывает, делает беспомощной, и, одновременно лишает разума.
Никогда я не была настолько беспомощной!
Никогда не находилась в таком ужасном, безвыходном положении!
И кто меня в него погрузил?
Мои родные! Мои самые близкие люди! Кровные родственники!
– Откройте! Откройте! Я все равно… Слышите? Все равно не соглашусь! Да я вашему жениху в лицо вцеплюсь! Ни один мужчина не захочет брать к себе в дом бешеную кошку!
Ответа предсказуемо нет.
Я без сил опускаюсь на пол прямо у двери и плачу. Опять плачу.
Больше ничего не удается сделать.
Ложусь на ковер, обхватываю себя, подтягиваю колени к груди… Почему они со мной так? Что я им сделала?
Опять начинаю подвывать, но уже тихо и обессиленно, от жалости к себе.
Неожиданно отчего-то вспоминается хриплый голос, шепчущий мне на ухо : «Сладкая…», и крепкие руки неизвестного спасителя.
Вот бы он был сейчас здесь…
Он бы не позволил… Конечно, не позволил. Спас бы…
Поплакав еще немного и пожалев себя, я со стоном поднимаюсь и бреду в ванную. Хорошо, что комната оснащена отдельным санузлом, а то не избежать бы конфуза.
Смотрю на себя, уставшую, заплаканную, в зеркало. Волосы размотались из косы и теперь обволакивают меня пышными прядями. Мешаются, словно душат.
А что если…
Мысль приходит в голову сумасшедшая, но, в принципе, вполне рабочая.
Почему бы мне не обезобразить себя?
Например, отрезать эти длинные волосы, которыми так гордится моя мать? А еще… Нет, до прямого членовредительства я не решусь.
Но волосы… Может, жених увидит мою короткую стрижку, решит, что я – порченная, и отпустит? Откажется?
Воодушевленная, я хватаю ножницы, но в следующее мгновение дверь ванной комнаты открывается, и ко мне кидается тетка. С криком отбирает ножницы, что-то выговаривает настолько быстро, что я не успеваю даже понять, о чем она.
– Рустам! Ай, Рустам! – зовет она сына, и через мгновение появляется мой брат.
Вот только совсем не похож он на того добродушного здоровяка, что забирал меня из аэропорта совсем недавно.
Теперь Рустам выглядит ужасающе. Огромный, грозный, с черной короткой бородой и насупленными бровями, он смотрит на мать, затем переводит взгляд на меня… На ножницы в руках тетки…
Делает шаг ко мне и несильно, но очень обидно бьет по щеке:
– Только попробуй что-то с собой сделать! – рычит он, перехватывая вторую мою руку, которой я инстинктивно замахиваюсь на него, – неблагодарная тварь! Родители всю жизнь заботились о тебе, семья приютила тебя, и это после того, как ты чуть не опозорила нас на весь город совей выходкой в ночном клубе! Да еще и сестру мою чуть не лишила мужа! Хорошо, что Азат сумел все замять! И теперь ты еще и не согласна? Да ты радоваться должна, что такой человек, несмотря на все твою грязь, все же согласился тебя взять в свой дом! Я бы – не взял!
– Отпусти меня! – я не могу ничего ему возражать, плачу от боли в щеке, в руке, которую он так грубо и сильно держит, и от его слов, тоже грубых и несправедливых. – Не хочу ничего от вас! И жениха не хочу!
– Прекрати позорить семью, грязная ты девка! – рычит брат, – сегодня придет семья твоего жениха, веди себя правильно! Иначе… Иначе, клянусь, я продам тебя в бордель в Турцию, поняла?
Я смотрю на него, отказываясь верить словам. Рядом глухо ахает и что-то бормочет тетка.
– У меня твой паспорт, родителям скажу, что сбежала. И все! Поняла меня, тварь? Только посмей себя неправильно повести на сватовстве, не быть покорной и благочестивой! Я клянусь, я это сделаю. И никто не помешает.
У него ужасные, черные глаза, в которых нет ничего человеческого.
Я верю ему.
Тетка ничего никому не скажет… А с него станется отправить меня… Ох…
– Рустам… – я все-таки пробую достучаться до этого животного, которого по глупости своей приняла за брата, – ты что? Ну ведь это же… Бесчеловечно…
– Бесчеловечно – это отказываться от жениха, которого тебе с таким трудом нашли родные. Идти против воли родителей. Одеваться, как грязная девка и разгуливать по злачным местам. Пить алкоголь. Совращать невинных девушек с пути истинного.
– Но Алия сама! – кричу я, решая не покрывать больше сестру! Это ее вина, пусть она тоже отвечает!
За это получаю еще одну пощечину.
– Не смей о моей сестре заговаривать вообще! Она – невинная девушка, в отличие от тебя, грязной! Ты радоваться должна, что тебя, такую, берут в такую семью! И ноги мне целовать, что я сумел договориться! А не кричать и не скандалить!
Он отталкивает меня от себя, и я падаю, в последний момент сумев уцепиться за раковину.
– Умойся, приведи себя в порядок, – цедит он злобно, – потом тебе принесут нормальную одежду, а не ту грязь, что ты привезла с собой. И через два часа приедет семья твоего жениха. Попробуй только хоть слово против сказать! Попробуй только рот раскрыть вообще! Молчишь, смотришь в пол! Поняла?
Я молчу, и он, резко качнувшись ко мне, хватает пальцами за щеки, приподнимая мое лицо:
– Поняла, я спрашиваю?
– Да, – хриплю я, и слезы текут по щекам.
Рустам смотрит на меня пару секунд, а затем неожиданно вытирает слезы пальцами:
– Красивая, – говорит уже более спокойным тоном, – понимаю, почему он не отказался… Даже после всего. Веди себя правильно, Наира, и тогда все будет хорошо. Мы все только счастья тебе хотим, поверь. Мы знаем, как будет лучше для тебя.
После этого он отпускает мое лицо, обменивается с матерью взглядами и выходит из комнаты.
А я остаюсь.
С ужасом в сердце и безумием в голове.
– Умойся, Наира, – спокойно говорит тетка.
– Тетя… Неужели вы позволите, чтоб меня… в Турцию? – шепчу я потерянно, все еще не веря до конца в произошедшее.
– Веди себя правильно, и все будет хорошо, – поджимает губы тетка. И уходит.
А я остаюсь.
Совсем одна.